Седьмая глава

— Что, неприятности? — прозвучал бархатистый голос.

Энни обернулась. В комнату вошла Барбара Рэй Эскер.

— Вы слышали?

— Только самый конец, — ответила Барбара Рэй, — Очень экспрессивный молодой человек.

— Мы уволили его с работы.

— Энни, у вас не было выбора — он скрывается от полиции…

— Но говорит, что не продавал наркотики.

— Я тоже слышала что-то такое от ребят с этой улицы. Они говорят, что полиция спутала его с каким-то торговцем, похожим на Вико. Это, может быть, и правда. Но, с другой стороны, Вико за последние годы не раз попадал во всяческие истории, так что от него можно ожидать чего угодно.

— По-моему, я уже почти добилась доверия Паулины, — сказала Энни. — Но когда она узнала, кто я, она почувствовала себя обманутой. Теперь мы ее потеряли.

Барбара Рэй подошла к ней сзади и нежно сжала ее плечи.

— Мы не можем спасти всех. Ты это знаешь.

— Да, знаю, — согласилась Энни, но при этом продолжала качать головой в отчаянии от своего бессилия.

— Послушай меня, голубушка. Знаешь, что тебе нужно? Большой кусок пирога «Бабье счастье».

— О, только не это. Я уже так давно пытаюсь сбросить фунтов пять.

— Глупости! Тебе нужно набрать по крайней мере столько же. Так что сегодня вечером приходи ко мне на незатейливый домашний ужин. Нагуляй жирку, девочка!

— А что это за пирог «Бабье счастье»? — улыбнулась Энни.

— Я расскажу тебе, из чего он делается, но не спрашивай меня, сколько в нем граммов жира, а то мы обе от испуга не возьмем в рот ни крошки.

— Я бы хотела прийти, Барбара Рэй, — сказала Энни, — но мне очень нужно зайти сегодня вечером в офис.

Барбара Рэй вздохнула.

— Они там в «Броди Ассошиэйтс» перегружают тебя.

— Нет, это я сама. Я становлюсь работоголиком.

Барбара Рэй снова сжала ее плечи. Она умела делать великолепный массаж спины.

— Ты многое теряешь, детка. Тебе нужна личная жизнь, и никто не вправе осуждать тебя за это. Я просто беспокоюсь — вот и все. Ты же такая молодая и так во многом себе отказываешь. Мужчина, немного свободного времени, кусочек пирога «Бабье счастье»…

В порыве чувств Энни вскочила и крепко обняла Барбару Рэй. Несмотря на годы и недостаток средств для здорового питания, у Барбары Рэй была худощавая и крепкая фигура. В свои пятьдесят пять неутомимая управляющая и путеводная звезда всей паствы Церкви Единого Пути, она была решительной и энергичной, стремительно превращаясь в живую легенду Сан-Франциско.

У Барбары Рэй был просто дар располагать к себе людей, проникать в их мысли и душу. За свою заботу о бедных, больных и несчастных жителях Сан-Франциско она заслужила репутацию американской Матери Терезы, но она умела быть очень трезвой и здравомыслящей, когда имела дело с богатыми и благополучными людьми, к которым она обращалась за деньгами. Барбара Рэй относилась к тем редким людям, которых принимали как своих во всех слоях общества, которые так умели преподнести себя, что люди забывали об их классовой принадлежности, вере и национальности.

Энни встретила ее вскоре после смерти Чарли и потери «Фабрикэйшнс». Как-то рано утром после бессонной ночи, чувствуя, что сходит с ума, она встала и побрела по холмистым улицам нижнего Сан-Франциско. Поднявшись на Ноб-Хил, она остановилась, чтобы перевести дух после тяжелого подъема, и тут пред ней предстала серая каменная громада кафедрального собора Грэйс. Она вошла в огромное древнее строение, почти пустое и очень темное, куда сквозь изумительные витражи только начинали пробиваться лучи утреннего солнца. Присев на одну из скамей в задней части собора, Энни пыталась помолиться. Но при мысли о смерти Чарли комок горечи подкатывал к ее горлу, и у нее возникало ощущение, что Господь отвернулся от нее.

Барбара Рэй Эскер сидела позади нее. Потом, когда Энни поднялась и, плача и пошатываясь, уходила из этой прекрасной готической церкви, в которой ей не удалось отыскать Бога, Барбара Рэй легонько коснулась ее плеча.

— Прежде чем вы уйдете, — сказала она, — я хочу, чтобы вы попробовали одну вещь.

Взглянув ей в лицо, Энни подумала, что, если Господь все же существует, он должен смотреть на мир такими мудрыми, добрыми глазами, как у этой высокой обыкновенной женщины с курчавыми седыми волосами и худыми мозолистыми руками. Эти шоколадно-коричневые глаза, казалось, вобрали в себя все милосердие мира, они просто светились состраданием.

— Попробовать что? — спросила Энни. Барбара Рэй указала на пол у них под ногами.

Там был рисунок, обширный круговой узор, образованный массой разорванных концентрических окружностей.

— Лабиринт, — сказала она. — Это копия древней росписи на полу кафедрального собора в Шартрезе. Медитация в движении. Нужно войти в лабиринт вон там, в начале, и идти по круговым дорожкам, пока в конце концов вы не окажетесь в центре. По существу, это не лабиринт, поскольку здесь нет тупиков. Вступив на него, вы обязательно найдете верный путь.

— Зачем? — вяло спросила Энни, единственным желанием которой было как можно скорее уйти. Она не очень-то верила в такие вещи, чтобы попытаться всерьез медитировать.

— Попробуйте, — мягко, но настойчиво сказала Барбара Рэй, и она попробовала.

Потом Энни пыталась понять, что же произошло тем утром — почему Барбара Рэй смогла проникнуть в ее душу, чего не удалось самому Господу Богу. Отчасти этому способствовало необычайное воздействие медитации в движении. Когда она шла по узким дорожкам, начерченным на полу, ее не оставляло чувство единения с людьми многих поколений, прошедших до нее по этому лабиринту и здесь, в Сан-Франциско, и в Шартрезе, откуда и произошел этот лабиринт.

Барбара Рэй оказалась права: хотя лабиринт и казался сложным и полным причудливых поворотов, изгибов и пересечений, но, сделав первые шаги, вы ясно видели, что есть только один верный путь, и он неизбежно приводил в самую сердцевину.

Достигнув центра, Энни почувствовала облегчение, как будто сбросила с себя тяжелую ношу. Когда она завершила свой путь, Барбары Рэй не было поблизости, но, выйдя из церкви, Энни увидела, что женщина ждет ее в саду.

— Я часто здесь бываю, хотя это не мой приход, — пояснила ей Барбара Рэй. — Бог — он есть везде.

Под влиянием какого-то импульса Энни обняла ее. Потом они обменялись телефонами! Так началась их дружба, которая стала главной в жизни Энни.

— Похоже, собор получается прекрасный, правда? — заметила Барбара Рэй теперь, когда они любовались из окна юношеского центра возвышающимся рядом зданием.

— Без сомнения, — ответила Энни.

— Наглядный символ небесной красоты и нашего человеческого стремления к Богу. Красота покоряет всех нас, даже самые бессердечные люди чувствуют красоту.

Энни улыбнулась.

— Бессердечных рядом с вами нет, Барбара Рэй. Просто и быть не может.

— Мрак есть в каждом сердце, — отвечала управляющая, — некоторые более стойки, и дьяволу остается только ждать своего часа. Но соблазны нашей жизни велики, и этому юноше Вико, как и большинству из нас, доводилось совершать такое, о чем впоследствии горько сожалеешь.

Энни улыбнулась. Барбара Рэй была ее эталоном нравственности.

— Но только не вам. Я просто не могу себе представить, чтобы грешные мысли хоть на минуту могли проникнуть в ваш мозг.

Барбара Рэй удрученно покачала головой.

— Ну в таком случае, дитя моё, ты меня совсем не знаешь. Поверь, временами мне кажется, что в глубине моя душа черней моей кожи.

«Абсурд», — подумала Энни и сказала: — Я не могу в это поверить.

Но Барбара Рэй была серьезной и печальной.

— Я пришла к Богу в то время, когда пала так низко, как только может опуститься человек. В сущности, я умерла и попала в ад, но чудом, по милости Божьей, я возродилась заново.

Несмотря на свой сан настоятельницы, Барбара Рэй нечасто использовала религиозную терминологию, но когда она все же прибегала к ней, то говорила чрезвычайно серьезно. Энни понимала, что знает не так уж много о жизни Барбары Рэй до того, как та нашла свое призвание. Энни знала, что она — пожилая негритянка — приехала откуда-то с Юга, и понимала, что жизнь ее не была безоблачной. Но было трудно представить себе, чтобы Барбара Рэй в самом деле совершила что-то такое, что можно было бы назвать тяжким грехом.

— Ну мне-то очень хорошо знакома ситуация, когда сначала жизнь идет вкривь и вкось, а потом по чьей-то милости все налаживается, — сказала Энни с невольной улыбкой.

Барбара Рэй кивнула и крепко обняла ее. Она была одной из тех немногих, кому Энни рассказывала о своем прошлом, одной из тех, кто знал, что эта отлично образованная, элегантно одетая, довольно преуспевающая и, безусловно, профессиональная женщина-дизайнер, когда-то попадала в такие же большие передряги, как и любой из тех подростков, которым она теперь помогала советом.

Чарли спас ее, и теперь она должна была протянуть руку помощи другим.

И она наверняка сможет что-нибудь сделать для Паулины и Вико.

Энни в тот вечер по пути домой зашла в супермаркет. Придя домой и поставив пакет с продуктами на кухонный стол, она принялась просматривать дневную почту.

Письмо выглядело совершенно обыкновенно — обычных размеров конверт с ее именем и адресом, напечатанными крупными буквами. Обратного адреса не было, и с виду письмо относилось к разряду никчемной корреспонденции. Другой бы его просто выбросил, но у Энни была привычка педантично вскрывать все адресованные ей письма.

Внутри оказался стандартный листок, на котором теми же буквами, что и на конверте, было напечатано письмо:


«РАБОТА ДЬЯВОЛА.

ГРЕХ — на глазах у Господа строить памятник человеческой АЛЧНОСТИ и ГОРДЫНИ. Все эти деньги следует употребить на помощь бедным и больным, а не на эту помпезную Вавилонскую башню тщеславия.

Прекратите строительство. Сровняйте ее с землей и накормите бедных. Если ж вы не захотите внять воле Божьей, пеняйте на себя. Башня треснет, рассыплется и низвергнется на землю, ибо грешников неминуемо ждет кара Божья.

Будь покойна, она тебя не придавит, миссис Энн Джеферсон, наложница Сатаны.

Трезубец Иеговы»


«Чудесно!» — подумала Энни, угрозы, женоненавистничество, религиозный фанатизм. И он знает ее имя.

Загрузка...