Врача, который оперировал Машу, удаётся найти далеко не сразу, но на помощь приходит уже прикормленная мною медсестра, вытаскивает доктора из какого-то неприметного кабинета. Мужик немолодой, явно уставший.
— Вы муж Марии Филатовой? — хмурится.
— Да. Как она? — жду ответа с колотящимся сердцем.
— Скажу честно, не слишком хорошо, — потирает глаза врач. — У неё была остановка сердца во время операции. Еле завели.
Боже! Лицо моё немеет от этой новости.
— И? — воздух застывает в лёгких, сжимаю вспотевшие от волнения ладони.
— Она пока не пришла в себя, насколько мне известно. И шансы на то, что ваша жена вернётся к жизни туманные, скажу прямо. Во время остановки мозг не получает кислород, это может иметь различные тяжёлые последствия.
Дальше он объясняет всё сложными медицинскими терминами, непонятными диагнозами. Из всего этого я понимаю только то, что жизнь Маши сейчас поддерживают аппараты, а сможет ли она очнуться, никто не берётся прогнозировать.
Внутри меня всё дребезжит от его слов.
— Но нужно надеяться, — добавляет врач. — Ребёночка мы спасли, с ним всё хорошо.
— Да, я видел сына, — сглатываю тяжело.
Хочется схватить врача за грудки и потребовать более конкретных ответов, но я понимаю, что он не сможет их дать.
— Всё в руках Божьих, — философски выдаёт он.
— Я хочу её увидеть, — хриплю, борясь с эмоциями, разрывающими изнутри.
Вижу, врач собирается отказать.
— Пожалуйста, — хватаю за руку, смотрю в глаза, не пытаясь скрывать бурю, которая творится у меня внутри. — Я щедро отблагодарю.
— Хорошо, — тяжело вздыхает он. — Пойдёмте. Пущу вас буквально на пару минут.
На входе в реанимацию выдаёт мне новый халат, маску, ведёт по унылым коридорам.
— Вот здесь, — отрывает одну из дверей.
Мы попадаем в небольшой тамбур, отделённый от основной палаты стеклянной перегородкой.
— Постойте, посмотрите, дальше нельзя.
Выходит, а я прилипаю к стеклу.
За ним моя Машка. Узнать её практически невозможно. Она такая маленькая, бледная, беззащитная на этой огромной кровати. Какие-то трубки закрывают её восковое лицо. Единственное, что осталось от неё прежней — светлые, пшеничные пряди, выбившиеся из-под больничной шапочки. Рядом пугающие приборы, пищащие равномерным раздражающим звуком.
— Машка, — шепчу беззвучно.
Понимаю, что она не услышит. Сжимаю кисти в кулак от беспомощности. Понимаю, что не чувствую её рядом. И не уверен, что почувствую, даже если подойду ближе и возьму за руку. В груди разрастается болевое ощущение пустоты.
Но надежда ещё есть. Она есть! — напоминаю себе.
Маша, ты не можешь уйти! Ты не имеешь права бросить меня!
На всё воля Божья. И никаких гарантий…
Зажмуриваюсь, варясь в лаве своих оживших страхов. Снова открываю глаза, рассматривая жуткую картинку. Вот то, чего я боялся больше всего. Мой оживший кошмар.
Возможно, я пессимист, но с самого начала я был в глубине души уверен, что Машкина беременность закончится именно этим. Потому и психовал так.
А психи мои привели к тому, что Машка оказалась здесь. Долбанный замкнутый круг, который теперь не разорвать.
Пусть я буду во всём виноват, только не оставляй меня, моя девочка. Ненавидь меня, но живи, пожалуйста.
— Пора, — входит в палату врач.
— Как только будут новости, вы мне сообщите? — спрашиваю еле слышно.
— Да. Оставите мне свой телефон.
Выхожу из больницы как в бреду. Понимаю, что в таком состоянии за руль мне нельзя.
Достаю телефон, набираю друга.
— Гордей, — хриплю я.
— Что-то случилось? — тут же понимает он.
— Да. Машу ночью прооперировали.
— И?
— У меня родился сын. Маша всё ещё без сознания в тяжёлом состоянии, и прогнозы врачи дают не радужные.
Напряжённая пауза.
— Ты в больнице? Я сейчас приеду.
— Спасибо тебе, друг, — тяжело сглатываю я.
Жду друга на лавочке в сквере возле больницы. В моих руках тлеет уже вторая сигарета. Я даже курить не могу, только смотрю потерянно на огненный кончик, и понимаю, что сам тлею так же.
Хотя нет, я не тлею, я горю. Особенно когда мысли перебрасываются на ту суку, из-за которой моя жена сейчас в реанимации. Я в шаге от убийства. И понимаю, если сорвусь, то остановиться не смогу, пока эта тварь не перестанет дышать. Вот только сесть из-за этой падали в тюрягу я не могу себе позволить. У меня теперь сын… Маленький, слабый, беззащитный.
Сжимаю кулаки до хруста.
Слышу, как рядом садится кто-то.
— Свят, — голос Гордея.
Оттого, что друг со мной, становится немного легче.
— Спасибо, что приехал, — хриплю я.
— Ну, разногласия в жизни разные бывают, но есть ситуации, которые выше этого. Что случилось, расскажи.
— Я хочу убить твою жену…
— Не могу тебя осуждать за это, но при чём здесь она?
— Она слила вчера ночью Машке то самое видео. И у Маши случился приступ.
— Почему ты уверен, что это она? — недоверчиво.
— Она звонила среди ночи. Как всегда, навеселе, а потом звонила снова, просила помочь, потому что в очередной раз вляпалась куда-то. Я её послал, она обещала отомстить. Вот, — зло усмехаюсь, — сдержала слово, сука.
— Что за видео? — хмурится Гордей.
— Я расскажу сначала. Давно хотел это сделать.
Гордей показывает всем видом, что весь внимание. Тяжело вздыхаю, собираясь с мыслями.
— Всё началось, когда я узнал, что Машка залетела. Против моей воли и воли врачей. Просто перестала пить таблетки и потом скрывала от меня, пока могла. А я ведь не просто так не хотел, я за неё боялся. Дико боялся. Ты ж знаешь про её сердце…
— Знаю, и? — хмурится Гордей.
— Короче…
Выдаю ему всё, ничего не утаивая, не приукрашивая. Скрывать мне больше нечего, да и устал я. Пусть лучше морду мне набьёт, но всё узнает.
— Вот так появилось это видео, — сокрушённо качаю головой. — Да, я мудак, сам виноват, хоть и уверен, что в алкоголь мне подсыпали какую-то дрянь. Но доказывать что-то уже поздно. Я почти ничего и не помню, но… сделанного не вернёшь. Я нахуевертил, теперь расплачиваюсь. А жена твоя…
— Бывшая! — кривится Гордей.
— Бывшая. Она, кажется, вообще берега потеряла. Ты в командировку, она в загул. Ну и ещё поняла быстро, как я очкую, что Машка узнает о моём проколе, и начала борзеть с каждым днём всё больше. Я её загулы прикрывал, я её из всяких задниц вытаскивал, а она упивалась тем, что получила власть надо мной. И хитрая сука, каждый раз, когда я пытался выпутаться, она всё так обставляла, что я только глубже увязал.
— Вот ты дебил! — психует Гордей.
— Согласен, — развожу руками.
— Почему ты мне не рассказал? Или так удобно прикрываться тем, что “типа” не мог отказаться, и снова наступать в дерьмо?
— Ты не представляешь, сколько раз я собирался тебе расколоться. Помнишь, как мы с тобой сидели до утра в офисе?
— Да. Припоминаю, — недовольно сводит брови.
— Но эта сука как чувствовала, — хлопаю себя в раздражении по колену.
— Да, Наташка тогда неожиданно приехала, — вспоминает Гордей.
— Ага. И не просто приехала. Она же просекла, что я хочу тебе признаться. И показала мне, пока ты выходил, сообщение на таймере для отправки моей жене. Таймер на полчаса и каждый раз она должна была его продлять.
— Хм, да, я помню, как тебя крыло, только я не мог понять, почему.
— Теперь ты знаешь, — развожу руками. — И потом Наташка много раз повторяла, что если ты узнаешь, ей терять будет нечего.
— Хорошо, но как сейчас ты допустил, что эта мерзость ушла твоей жене?
— Вот так, — развожу руками. — Я был уверен, что теперь Наташке уже нет смысла отправлять его Маше. Зачем? Она и так всё знает. Но эта упоротая решила нагадить напоследок хотя бы так. И у неё получилось. Гордей, я реально ведь хочу её грохнуть. Давно. Я много раз представлял, как сжимаю руки на её шее, она задыхается и сдыхает!
— Ты знаешь, меня тоже посещали похожие мысли. Но… что ты этим добьёшься? — жёстко усмехается.
— Не знаю, — зажмуриваюсь, пытаясь погасить кровавую пелену перед глазами. — Я бы так и сделал, но в тюрягу мне теперь нельзя. У меня сын… И Машка…
— Ну хоть какие-то проблески разума. Поехали, мститель недоделанный, — поднимает меня на ноги друг. — С такими как Наташка нужно по-другому. Убить — это глупо, да и не самое для неё страшное.
— Ты о чём?
— Поехали-поехали. К себе тебя отвезу, Анька тебя хоть накормит, а то на зомби уже похож стал. А с Наташкой разберёмся. Будет ей бумеранг!