Лида
В нос ударил крепкий табачный дым. Присев рядом со мной на корточки, Ворон закурил, стряхивая пепел на светлый паркет.
Закурил одну, быстро просмолил до фильтра, подкурил от первой сигаретки — вторую и продолжил дымить рядом со мной.
Выражения лица не разглядеть, но я и не хочу на него смотреть.
Едкий дым сушит глаза, я встаю и подхожу к окну, распахнув его.
— Рядом с беременными не курят, Ефим.
— А тебе какая разница? — интересуется холодно. — Ты от ребенка избавиться хочешь. Ну, потравишь ты его дымком немного. Хули, как говорится… Если все равно избавиться хочешь… Когда ты там все назначила, самостоятельная?
Почему-то мне не нравится его тон.
Спокойный, холодный.
И движения медлительные, нет разухабистости и вот этой вот… энергии кипучей.
Есть только тугая, сжатая злость и взгляд карих глаз отдает металлом.
— Послезавтра, — говорю едва слышно.
— Послезавтра.
Молчит.
— Ты не понимаешь, Ефим. Я этого не планировала. Брак фиктивный, а ты — отвратительный муж и родителем будешь еще хуже. Тебе не нужны дети, у тебя на уме деньги, дележи, мутные схемы…
Взгляд сверкает остро. Хохот короткий, но лающий.
— А у тебя? — складывает руки под грудью. — На уме у тебя что, Лидка? Тебе через месяц сорок. Как там говорят, часики тикают… В жизни ты баба неустроенная. Ебаться горазда и мозг выносить. В этом хороша, не спорю… А какая из тебя женщина? Та женщина, которая мать, а? Ну, какая… Никакая. И, знаешь, почему? Ты сколько раз замужем была? Три! О как… И Крым, и Рим, можно сказать. Три раза, Лид… Ни разу семью не организовала. И мужики от тебя гуляли… Потому что ты манкая и холодная сука, но нет в тебе женского, вот этого, сука, бабьего, мамского тепла… Не мамка ты, — отрезает. — И судя по тому, как ты лихо, блять, на аборт решила метнуться рыбкой, мужики это понимали…
— Да пошел ты! — шепчу со злыми, сухими слезами. — На себя посмотри. Трахаешь девчонок, которые тебе уже в дочери годятся.
— Не я их растил, и не я их растлил, уже дырявые под меня ложились и на все умелые. Я, Лидка, за всю свою жизнь, ни одной нетронутой пизды не нюхал и не испортил, так-то… Я свой уровень знаю. А ты… На каком уровне ты?!
— Да пошел ты, Ефим. Пошел к черту! На рога… — меня душит эмоциями и колотит от несправедливости. — Я все правильно сказала. Ты не создан для семьи… И не семью ты хотел, предлагая мне на постоянку, тьфу… Кто вообще женщине может так отношения предложить?! После бляди, которую ты отъездил в супружеской кровати! Фу…
Лицо Ефима мрачнеет.
— Так это я виноват?! Ты сама в первый раз… в перерывах между заходами мне строго заявила, типа, это ничего не меняет, просто секса хочется!
— Не помню такого.
— Конечно, тебя же развезло после выпивки, и ты на мой хер попкой напоролась. Заискрило… понеслась пизда по кочкам! И я помню побольше твоего… — наступает, сжав кулаки. — И если это ничего не значило, если ты, млин, потом ни словом, ни взглядом ни на что мне не намекнула, то что я должен был сделать?!
— Я ждала от тебя поступков!
— А я ебу, что ли, ждала ты поступков или как обычно с этим своим ехидным выражением лица делала мне одолжение, общаясь сквозь зубы. Даже в глаза не смотрела, занята была вусмерть… Да, я трахался со шмарой! Да, я мужик… И намеков с твоей стороны не было, а я, хоть и не дебил, но мысли твои читать не умею!
Мы говорим на повышенных тонах.
Весь дом в курсе наших эпичных разборок, бабулечки в соседних квартирах, наверное, со стаканами у стен затаили дыхание, в ожидании следующих действий, а я… не знаю…
Впервые не знаю, что сказать и что сделать…
В тупике себя чувствую. Замурованной…
За толстой стеной собственных ошибок и страхов.
— Мы все равно сейчас едем в больницу. Я все проверю. Потом еще раз проверю, чтобы убедиться, что ты… моего носишь, а не какого-то левого, поняла? Если поняла, молча кивай! — рявкает. — Слышать тебя не желаю!
Киваю.
Что мне еще остается..
И, даже если бы Ворон словами потребовал ответить, я бы не смогла выдавить ни звука.
— Отлично. Тогда за мной! — командует.
Тихо семеня следом, подхватываю сумочку…
Выходим из дома, направляемся к его машине.
Отстранено слушаю счастливые визги детей с детской площадки и предупреждающие возгласы мамочек, их воркование…
Чужая жизнь. Далекая. Не дотянуться.
Между нами — тишина, которая внезапно нарушается словами Ефима.
— Ты спрашивала, сколько будет длиться наш брак. До родов, — выплевывает. — Отказную напишешь и свободна.