(Есения)
В спальне воцаряется мертвая тишина. Леша, застывший в нелепой позе, медленно поворачивает голову. Его глаза расширяются от ужаса, а лицо стремительно теряет краски. Подруга, чье имя я даже не удосужилась запомнить, судорожно пытается прикрыться смятым одеялом, но получается это у нее довольно неуклюже. Ах да, Света, кажется. Память-таки, неумолимо подсказывает. Хотя, какая мне разница, как зовут любовницу мужа.
— Я все объясню, — шепчет Шестаков, пряча глаза, а я усмехаюсь:
— А зачем, Леш? Я не слепая. Вижу что вы здесь не в шахматы играете.
Волна гнева захлестывает меня, но я стараюсь сохранять спокойствие. Не хочу опускаться до уровня истерик и скандалов. Я пришла сюда не для этого.
— Мне нужно время. Ты не могла бы...
— Выйти из спальни? Да пожалуйста, — саркастически отвечаю.
Разворачиваюсь на каблуках, чувствуя, как внутри все сжимается в тугой узел. Не хочу больше видеть эту картину. Она уже навсегда отпечаталась в моей памяти, как самое мерзкое воспоминание.
Шепот за спиной – будто рой назойливых мух, неразборчивое бормотание, которое я стараюсь не слышать. Шагаю в гостиную, и взгляд, словно рентген, пронзает пространство, выхватывая перемены, что успели прорасти здесь, словно сорняки, за несколько дней моего отсутствия. Ванная. Комната Ариши… Сложно сказать, любовница тут окопалась или просто частая гостья, но даже воздух пропитан чужим, приторным запахом женских духов.
Не тратя ни секунды, достаю из шкафа в прихожей дорожную сумку, ее утроба жадно поглощает остатки моей жизни. Больше сюда ни ногой. Никогда!
— Могла бы и предупредить о своем визите, — ворчит Шестаков, словно я нарушила его священный ритуал.
— А ты не оборзел, Леш? Вообще-то, это ты вымаливал прощение, в письменной форме, если память отшибло. Забыл?
— Да, но…
— Мне абсолютно неинтересно слушать твою жалкую исповедь. Достаточно того, что я увидела. Финита ля комедия! Одна просьба, Леш.
— Какая?
— Ариша прописана в этой квартире и имеет полное право на свою долю. Ее вещи неприкосновенны. Я же, разумеется, ни на что не претендую, так что развод пройдет быстро и безболезненно.
— Есения…
— Что? — захлопываю сумку с таким усилием, словно запираю в ней все свои надежды, и резко выпрямляюсь. Слишком резко. В глазах вспыхивают слепящие искры, мир кренится, и я непроизвольно ищу опору.
— Есения, тебе плохо? — Шестаков тут же оказывается рядом, хватает за плечи, а меня пронзает волна омерзения. Сбрасываю его руки, но он упрямо удерживает.
— Леша, я вам не мешаю? — голос Светы, словно осколок льда, пронзает комнату. Она стоит в дверях, прожигая нас испепеляющим взглядом.
— Воды принеси! Не видишь, Есении плохо, — рычит Шестаков, будто цепной пес.
Ого, вот как? Но нет… Обойдусь! Инстинкт самосохранения вопит. Мало ли что эта волчица подмешает в воду, чтобы избавиться от соперницы. Воображение романиста тут же рисует зловещие картины. Но я отбрасываю их:
— Не стоит беспокоиться! Я ухожу. Нам больше не о чем говорить, Шестаков.
— Черт, Есения… Я не хотел, чтобы так…
— Все, Леш! Просто заткнись, ладно? — перевожу дыхание, хватаю сумку и резким жестом отталкиваю его руку, когда он пытается помочь. Еще чего не хватало, чтобы муж помогал мне бежать из собственного дома. Сама уйду!
Миную прихожую и с удовольствием… Да, с каким-то болезненным, но все же удовольствием покидаю эту квартиру. В мыслях клянусь, что больше никогда сюда не вернусь… Впрочем, как и не буду больше писать про измены. Сыта по горло! Хватит с меня чужих драм… В голове уже зрел новый план… Смелый, дерзкий… И в нем нет места ни разводам, ни слезам.