Отпрыгиваю от двери словно от прокаженной.
Что⁈ Что это я сейчас услышала?
Пот ручьями капает со лба. Наш малыш⁈
Он сказал «наш малыш»⁈
Я не сомневалась в этом ни на секунду, потому что слова Князева очень четко отпечатались в моей памяти.
Меня колотит. Бросает то в жар, то в холод, будто я подцепила африканскую лихорадку.
Вот только…
Причина сейчас вовсе болезнь, а мой муж, который заделал ребенка моей сестре!
Отхожу от двери. Стою в темном коридоре, слушая как милуются эти двое.
Мой мир окончательно превращается в руины. В этой семье мне больше нет места, потому что для Князева я никогда и не была семьей.
Ни для него, ни для его матери, и даже не для моего отца.
Открываю первую попавшуюся дверь рядом и оказываюсь в ванной.
Опираюсь на раковину, пытаясь заставить себя успокоиться.
Да я ведь тоже беременна. Чем я была хуже Машки все эти годы⁈
Да, старше. Но разве намного?
Слезы бесконечно льются у меня из глаз, заливая свитер, брюки и пол в ванной.
Как бы я не старалась заставить себя быть сильной, у меня абсолютно ничего не получается.
Свекровь четко дала мне понять, что в этом доме мне не рады, а муж показал, что никогда этого и не хотел.
Сжимаю кулак, пытаясь сконцентрироваться на ощущениях в руке.
Куда мне бежать?
Что мне делать?
Я осталась совсем одна, но больше уже не имеет смысла оставаться в этом доме!
— О, а вот и ты, — дверь со скрипом открывается и передо мной появляется недовольное лицо Софьи Николаевны, — мне сколько раз тебе про тарелки напоминать? Или ты даже это не в состоянии сделать?
Я холодно смотрю на женщину.
Слова больше не задевают, потому что усталость сильнее злости.
— Машку свою любимую просите о помощи. Или сынка. Он ведь тоже ни разу по дому вам не помог.
Истеричный смех подступает к горлу.
Я больше не могу это терпеть! Не могу и всё!
— Кирилла⁈ — глаза женщины чуть ли не выпрыгивают из орбит. — Да где это видано, чтобы мужчина работу по кухне выполнял! Неужели в вашей семье мой сын притрагивался к грязной посуде⁈
От обиды закусываю губу, стараясь подавить слезы.
— Уж лучше бы он к грязной посуде притрагивался! А то пока его тянет только на грязных шлюх!
Софья Николаевна ахает, отскочив от меня на метр.
Что? Не нравится, когда другие бросают правду в лицо⁇
— Что ты сейчас сказала? Это ты так о моем сыне?
— Да, Софья Николаевна, это я сейчас так о вашем сыне!
— Да ты видно совсем страх потеряла, деточка⁈ — видно, как от злости раздуваются ее ноздри. — Кирилл к тебе со всей душой, любовью и заботой. Он тебя содержал пока ты…
— Пока я что?
— Пока ты разъезжала по командировкам с непонятными мужиками!
Так нелепо продолжать этот разговор. Но, кажется, каждое слово свекрови — мощный триггер, который заставляет меня отвечать.
— Разъезжала ла по командировкам⁈ Я работала! Вы понимаете, что это моя работа⁈ Я интервьюер!
— Да ну, конечно! Думаешь, я не знаю, что в этих командировках происходит! Ты и колонку свою в газете небось получила через постель! Иначе бы такую чепуху никто и не читал никогда.
У меня просто немеет язык от такой наглости.
— Кто бы говорил про постель… — вылетает у меня, прежде чем я захлопываю дверь. — Называете меня шлюхой, тогда как настоящая шлюха — это ваш сын.
Не успеваю даже сделать вдох, как меня парализует резкая боль на щеке.
Пощечина от Софьи Николаевны выдалась звонкой, но я даже не успела ойкнуть.
Теперь щека пылает, будто после ожога, но самый главный ожог у меня внутри.
— Ну ты и дрянь, — шипит свекровь, потирая ладонь, — мой сын никогда бы не…
— Ваш сын спит с моей сестрой.