Не успеваю даже вдуматься в слова отца, как руки оказываются парализованы стальной хваткой Кирилла.
Это мой родной отец только что потребовал выставить меня за дверь?
С недоумением и ужасом смотрю на Белова, который с пристальным интересом смотрит на свои бумаги.
Бумаги! Документы! Дела!
Конечно! Для него все что угодно сейчас важнее, чем дела дочери.
Видимо, я была для него милым ангелочком только тогда, когда послушно выполняла все его прихоти, но когда у меня вдруг появились свои желания — он перестал думать обо мне, как о человеке.
— Я вас понял, Николай Казимирович, — муж открывает дверь, — считайте, что нас уже нет.
Спустя секунду мы уже стоим на коридоре, и Князев прожорливо сверлит меня взглядом.
— Пошли в машину, поговорим.
— Я с тобой никуда не поеду, предатель, — шиплю в ответ, но мое сопротивление его только забавляет, и Князев продолжает тащить меня за локоть в сторону лифтов.
— Убери от меня руки! Не трогай!
Никакой реакции, словно Князев волочет в машину бесчувственный мешок с картошкой.
Я даже не знаю, что стало для меня большим ударом. Предательство любимого мужа и сестры или дорогой папочка, который выставил меня за дверь, когда я отчаянно нуждалась в поддержке.
В голове стоит звон.
Такой, словно мой мир вокруг разбивается на кусочки и разлетается мелкими осколками во все стороны, вонзаясь мне в сердце.
Белов был моей последней надеждой. Но что делать теперь, когда Князев понял, что отец не встанет на мою защиту? Дальше продолжит захаживать к Машке, делая вид, что в нашей семье все хорошо?
Когда мы оказываемся внизу, и Кирилл запихивает меня на переднее сидение, у меня нет никаких сил сопротивляться.
Ни физических. Ни моральных. Только горячие слезы обжигают мои щеки, анпоминая о том, что я абсолютно бессильна сейчас перед этой сволочью!
Последняя надежда ответить предателю с помощью отца умерла в тот момент, когда он выставил меня за дверь.
Князев хлопает дверью спорткара и долго молчит, глядя на опустевшую дорогу.
Интересно, может он хоть извинится за то, что сделал, но вместо извинений, Кирилл спокойно заявляет:
— Ангелина, ты должна успокоиться.
— Я никому и ничего не должна, — фыркаю в ответ, — особенно тебе.
— Послушай, — продолжает строго, — что бы ты там не видела у Машки в доме, забудь. Это тебя не должно касаться.
— Значит ты хочешь, чтобы я просто закрыла глаза на твои измены? Делала вид, что у нас все хорошо, пока ты гуляешь где-то на стороне? — обиженно переспрашиваю я. — Хорошо ты устроился, Князев, ничего не скажешь.
— Хочу, чтобы ты была мудрее, Ангелин. Например, как твой отец или сестра, — огорошивает своим цинизмом, — Ведь что бы я не делал — я всегда думаю о благополучии нашей семьи.
Становится до нелепости смешно.
Интересно, когда она перед ним на коленях стояла, он тоже думал о семье⁈
Только Князев мог так изощренно перевести стрелки.
— Не смеши меня, Кирюш. Я прекрасно слышала ваш диалог и знаю, что единственная причина, которая удерживает тебя около меня — это мой отец.
Он долго молчит, словно признавая мою правоту.
В глубине души хочется, чтобы он умолял меня простить его. Клялся, что все это ошибка и мой отец — последний человек, о котором он думает, но чем больше Кирилл молчит, тем больше я понимаю, что оказалась права.
— Так я и не говорил, что люблю тебя. Я говорил, что думаю о семье, потому что этот союз выгоден нам обоим. Ты это прекрасно знаешь.
— И что? Ты думаешь, это заставит меня молча смотреть, как ты развлекаешься с моей сестрой⁈
— Но женат то я на тебе, — без доли смущения заявляет Князев, — остальные просто физиология.
— А я значит для тебя мешок с картошкой? Со мной со своей физиологией ты уже справиться не можешь⁈ — закипаю, чувствуя, как вытягиваются в струну мои нервы.
— Ты не сможешь понять разницу. Ты ведь женщина. Для вас любовь и секс — это одно и то же.
— Но ведь так и должно быть у нормальных людей!
— Нет, Ангелин. Так бывает только в сказках, которые вы сочиняете друг для друга. В мужском мире все иначе.
Мне снова хочется зареветь. Завыть громко и тоскливо, чтобы весь мир слышал о том, как мне больно.
— Значит, в вашем мире нормально спать с родной сестрой жены?
— Если она горячая и сама хочет этого, — разводит руками мой муж, — а Машка, она именно такая. Ну, ты понимаешь…
Он пытается подобрать слово, а я с ужасом понимаю, что не хочу, чтобы он продолжал.
— Такая живая, игривая, страстная… С ней можно без обязательств. И она все прекрасно понимает, а еще она так круто делает…
— Хватит, — жестко произношу я, не в силах переваривать эту информацию, — я поняла, что ты считаешь меня пустышкой по сравнению с ней.
— Я вовсе не говорил этого.
— Правда? Тогда почему Маша для тебя особенная, а меня ты всегда будто держал на скамейке запасных вариантов⁈
Князев молчит несколько секунд, а затем устало выдает:
— Понимаешь, твоей сестре свыше даны и ум, и красота, и харизма, — вздыхает он, — а тебе… Ну а тебе даны влиятельные родственники.