Извращённое Королевство

Глава 6

Эльза

Последние два дня папа проводил длительные экскурсии по дому.

Я помню кое-что из прошлого, но это едва ли тридцать процентов моего детства. Как будто мои воспоминания были заморожены, и нет никакого способа их «разморозить».

Папа был терпелив, рассказывая о том, как мы оба выходили в сад после того, как он возвращался с работы. В то время я училась на дому, он часто помогал мне с домашним заданием.

Тема моей матери вертелась у меня на кончике языка, но я сдерживалась и не упоминала ее. Во-первых, у меня не хватило смелости. Во-вторых, Нокс всегда присоединялся к нам, бросая мне вызов насчет того, чтобы превзойти его в том, чтобы стать папиным любимицей. Снаружи это шутки, но я чувствую соперничество глубоко внутри него. Хотя он кажется беззаботным, на самом деле Нокс смертельно опасен, когда дело доходит до того, чего он хочет.

Хотя быть в его компании весело. Это напоминает мне о дружбе, которую я оставила позади.

У меня болит грудь при этой мысли. Мне больно, как сильно я скучаю по Ким и Ронану и даже по Ксандеру и Коулу.

Я скучаю по легкой дружбе, которую мы разделяем, по смеху и даже по секретам, скрывающимся под поверхностью. Всадники могут быть королевской крови в КЭШ, но каждый из них несет в себе тайну настолько осязаемую, что это манит.

Что касается Эйдена..

Нет.

Я вычеркивала его из своих мыслей с тех пор, как приехала сюда. Он не заслуживает моих мыслей или слез. Ни сейчас, ни когда-либо.

Может, если я буду продолжать цепенеть перед ним и его загадочным существованием, я в конце концов сотру его.

Сильно бредишь, Эльза?

Я подавляю этот голос, как только он поднимается.

— Ты помнишь то дерево? — папа указывает на старую сливу в восточной части сада. — Ты все время лазила по ней, а потом тебе было трудно спуститься, как котенку.

Я улыбаюсь, останавливаясь как вкопанная рядом с папой.

Агнусу нужен был Нокс, чтобы помочь ему с инвентаризацией дома. Мой приемный брат — все еще странно думать о нем в таком ключе — согласился только тогда, когда Агнус пообещал ему новые дорогие наушники, которые он присматривал.

По какой-то причине я думаю, что Агнус забрал Нокса, потому что знает, что нам с папой нужно побыть наедине.

Я закутываюсь в пальто. Дождя нет, но холодная погода пробирает до костей. Темно-серые облака висят над нами со зловещим обещанием беззвездной ночи в ближайшем будущем. Как глаза Эйдена.

Нет. Не стану думать о нем.

Какого черта у него глаза цвета облаков перед дождем? Теперь он будет врываться в мои мысли всякий раз, когда пойдет дождь. В такой стране, как Англия, это сущая пытка.

Это похоже на то, будто ты попал в эпицентр урагана, разбит на куски, и у тебя нет выхода.

Я выкидываю его из головы и сосредотачиваюсь на папе.

Он одет в черный, сшитый на заказ костюм, но без пальто. Словно ему не холодно.

Как Илаю.

Когда мы были маленькими, мои руки были ледяными, но руки брата казались уютными зимами и горячим шоколадом.

Мы много пили вместе. Я имею в виду горячий шоколад.

Волна печали накрывает меня при воспоминании о нем — или об отсутствии. Его лицо все еще как в тумане, даже сейчас.

Это первый раз, когда мы с папой проводим время наедине; это мой шанс задать вопросы. Кто знает, когда Нокс снова решит присоединиться к нам?

Я указываю на пустое место возле дерева.

— Там были качели. Я обычно сидела на руках мамы в нем, и она пела мне.

Папа замирает, будто я только что вылила ведро ледяной воды ему на голову.

Я напрягаюсь, как натянутая веревка. Что я сделала? Я сказала что-то не так?

— Ты помнишь.

Это не вопрос, скорее наблюдение — и притом не очень радостное.

— Немного. — из меня вырывается долгий вздох, словно я не дышала десять лет. — Я знаю, что мама была психически нестабильной, и ее состояние ухудшилось после того, как Илай утонул. Я знаю все о твоем пари с Джонатаном Кингом, о Великом бирмингемском пожаре и похищении Эйдена.

Порыв ветра отбрасывает мои волосы и пальто назад. Я стискиваю зубы от холода и.… чего-то еще.

Я не хотела выбалтывать это на одном дыхании, но, думаю, моя жажда правды взяла верх.

Папа остается неподвижным, но я не уверена, вызвано ли это шоком или созерцанием.

— Твоя мама никогда не хотела причинить тебе боль, принцесса. Она была психически нездорова. Люди совершают вещи, которые они не имеют в виду, когда страдают психическими заболеваниями.

— Но она причинила мне боль, папа. — мой голос дрожит, как ветви дерева. — Она ударила меня кнутом по спине.

— Она... ударила?

От дерганья его челюсти мне хочется замолчать, но я этого не делаю. Я молчала десять лет, и теперь, когда начала говорить, вернуться назад невозможно. Я многим обязана себе.

Слезы наполняют глаза, в попытке найти ответы в своей бесполезной голове.

— Я думаю, это произошло, когда она нашла меня возле подвала. Я не сказала тебе, потому что не хотела, чтобы вы двое поссорились.

— Принцесса...

— Она пытала Эйдена, — выпаливаю я. — Он был ребенком, пап. В то время ему было столько же лет, сколько Илаю, и у него имелись красные отметины по всей коже, и он был прикован цепью к стене. Ты знал, что у него все еще есть эти шрамы? Его спина и лодыжка свидетели жестокого обращения мамы.

Потребность заплакать по Эйдену приходит ко мне из ниоткуда. Правда, сейчас он монстр, и я никогда его не прощу, но это не отрицает того, что случилось с ним в детстве.

Ма разрушила его невинность.

Она разбила и придавила ее к земле, оставив за собой сломанного мальчика.

Неудивительно, что он решил стать монстром. По его извращенной логике, быть монстром лучше, чем быть слабым беспорядком.

Я даже не могу его винить.

В глубине души мне хочется плакать по маленькому мальчику, которым он был. По мальчику с взъерошенными черными волосами и металлическими глазами.

Этот мальчик был моим другом, моим светом во тьме.

Илай послал его ко мне.

У папы вырывается вздох.

— Это моя вина.

— Твоя?

— Похищение Эйдена должно было только напугать. Он должен был вернуться, как и двое других мальчиков, если бы я лично позаботился об этом.

— Хочешь сказать, что ма оставила его у себя, не сказав тебе?

— При помощи Реджинальда.

— Д-дяди Реджа?

Папа берет меня за руку и ведет к ближайшей скамейке. Я следую за ним, как потерявшийся щенок, моя голова завязана в такие сложные узлы, что трудно соображать.

Дядя Редж помог маме похитить Эйдена.

Эта мысль вертится у меня в голове, как разрушительный мяч. Я понимаю слова, но не могу их осмыслить.

Мы оба сидим на деревянной скамейке, от которой пахнет свежей краской. Папа поворачивает меня к себе так, чтобы мы смотрели друг на друга.

— Я хотел, чтобы ты привыкла к дому, прежде чем поговорить о прошлом, но сейчас у меня не остаётся выбора. Возможно, ты никогда не увидишь свою мать прежней после того, как я скажу тебе это.

— Ты не можешь заставить меня ненавидеть маму больше, чем я уже ненавижу ее, пап.

Он морщится, но не комментирует. Возможно, как и я, папа понимает, как сильно она разрушила нашу жизнь.

— Ты должна понять, что смерть Илая сильно ударила по твоей матери. До того, как мы поженились, Эбигейл страдала маниакальными эпизодами, депрессией и тревогой. Она не любила врачей и часто прятала свои лекарства. Иногда она вообще переставала их принимать. Когда она забеременела Илаем и родила его, она больше не нуждалась в таблетках. Будто она нашла цель в жизни. Поэтому, когда его не стало, ее цель умерла вместе с ним. Можно с уверенностью сказать, что в тот день мы все потеряли часть себя.

Я придвигаюсь ближе к нему и обнимаю его за руку, молча выражая свою поддержку.

— Единственный способ выжить для твоей матери состоял в том, чтобы представлять, что Илай все еще жив. Через два месяца после его смерти она привела домой мальчика и сказала мне, что нашла Илая на рынке. Я вернул его родителям и извинился. Затем она начала делать это за моей спиной с помощью Реджинальда. Этот негодяй шёл на все ради денег. Он был умен и приводил к ней бездомных, осиротевших или сбежавших мальчиков только потому, что их никто не ищет. Единственным условием Эбигейл было то, что они должны выглядеть как Илай.

Я хмурюсь еще сильнее.

— Я смутно это помню.

Кусочки медленно складываются воедино.

Я называла дядю Реджинальда супергероем, потому что монстры исчезали, когда появлялся он.

В своем маленьком уме я обычно классифицировала маниакальные эпизоды мамы, как монстров. Она была одета в белое, обнимала меня до смерти и водила к озеру. Когда она была в белом, она никогда не улыбалась и всегда казалась не от мира сего.

Она была монстром.

Однако, когда появлялся дядя Редж, она надевала красные платья, красила губы красной помадой. Она была сногсшибательной. Она больше улыбалась, и в ней было столько энергии, что иногда это сбивало с толку.

Она гуляла и играла со мной. Читала мне сказки, смеялась и шутила.

Она была мамой.

Мои глаза расширяются, а сердце чуть не падает на траву.

Значит ли это, что ма веселела только тогда, когда дядя Редж приводил ей мальчика с улицы?

— Что она с ними делала?

Мой голос такой навязчивый, что пугает до чертиков.

— Обнимала их и говорила им, что она рада, что ее Илай дома. — он вздыхает. — Она никогда не причиняла им вреда, поэтому я позволял ей сохранить эту привычку.

— Ты позволял ей? — я пищу.

— Они ели с нами и проводили с ней несколько часов. Когда наступал вечер, они брали деньги, одежду и уходили. Это был беспроигрышный вариант. У мальчиков была еда и кров на весь день, и твоя мама была счастлива.

— Не было бы лучше, если бы ты отвез ее к психиатру?

— Я сделал это. Я даже оставил ее в психиатрической клинике по их рекомендациям, но ей стало хуже, и она начала резать себя. Я был вынужден вернуть ее обратно. В то время я все еще горевал по Илаю. Я не мог потерять и Эбби тоже.

Эбби.

Он все еще называет ее так даже спустя столько времени.

Я обдумываю его слова, но не могу сформировать четкие мысли. Мгновение мы с папой смотрим вдаль, на ледяной ветер и темнеющие тучи.

На серые-серые облака.

Идите вы, облака. Почему вы должны усугублять мои страдания?

— Ма причинила им боль в какой-то момент, не так ли? — мой голос едва слышен. — Эйдена пытали, папа.

— Сначала она только обедала с ними и рассказывала им об их дне. Мальчики с улиц любили ее. Эбби была доброй и терпеливой и умела вести себя с детьми.

— Что поменялось?

Он проводит рукой по лицу и вытирает указательными пальцами брови.

— Я не знаю. Думаю, ее состояние обострилось.

— Обострилось?

— Однажды я пришел домой и застал ее сидящей в спальне. Она пела и расчесывала волосы, ее руки были в крови. Я побежал в твою комнату, испугавшись, что она что-то с тобой сделала. К счастью, ты спокойно спала.

— Ч-что случилось?

Его челюсти сжимаются, и я распознаю в этом жесте гнев. Папа не часто показывает свои эмоции, и я, вероятно, унаследовала от него свой пустой фасад.

— Я обнаружил двух детей в подвале. Они были на грани голода, а их колени были исцарапаны и порезаны горизонтальными полосами. Это было ужасно.

— Двух?

Он бросает мимолетный взгляд в мою сторону.

— Ты видела их тогда, но не помнишь.

— Они были.. живы?

— Да. Раны не были смертельными, но они голодали и находились на грани смерти. Эбигейл обычно кормила детей и никогда не прикасалась к ним. Когда я спросил ее, почему она это сделала, она сказала, что у них не было травмы Илая, когда он упал с велосипеда, поэтому она исправила это.

Я задыхаюсь и прикрываю рот свободной рукой

— И ты позволил ей находиться рядом с детьми?

— Нет. — он качает головой. — Не после того случая.

— Слава Богу.

— Она выместила это на тебе, принцесса. — он сжимает мою руку в своей. — Я пытался защитить тебя, как мог, но у меня ничего не вышло.

— Папа, не говори так.

— Я признаю, что подвел тебя. Если бы я мог вернуться в прошлое, я бы запер ее в психиатрическом отделении.

Я качаю головой.

— Я знаю, что ты не смог бы. Это произошло сразу, после смерти Илая. Если бы мы с тобой потеряли их обоих в такой короткий срок, это погубило бы нас.

— Но оно того стоило бы. По крайней мере, я не разлучился бы с тобой на десять лет. — он делает паузу. — И она бы не сделала того, что сделала с Эйденом.

Я оживляюсь, смаргивая слезы.

— Почему она так с ним поступила?

— После инцидента с двумя детьми Эбби оставалась без «фальшивого Илая» в течение трех месяцев. Это сильно ее огорчало, поэтому, когда у нее наконец появился Эйден, она выместила это на нем. — он проводит ладонью по лицу. — Я был занят последствиями пожара в Бирмингеме, кадровыми и полицейскими процедурами, поэтому некоторое время не возвращался домой. Если бы я вернулся, ничего бы этого не случилось. В любом случае, это не имеет значения. Что, если...

— Бесполезно, — говорю я вместе с ним.

Мы улыбаемся друг другу с оттенком грусти.

Папа учил меня, что бесполезно гоняться за «что, если», когда все сказано и сделано.

— Теперь мы есть друг у друга, принцесса. Ничто не разлучит нас. — первая капля дождя падает мне на нос. — Давай, пошли в дом.

Мы спешим в направлении дома, и на мгновение я представляю себя маленькой девочкой, которая изо всех сил вцепилась в папину руку, хихикая и крича от восторга, когда мы бежали под дождем.

Воспоминание посылает через меня волны счастья.

Папа может быть безжалостен ко всему остальному миру, но для меня он просто папочка.

Однако я больше не та семилетняя девочка. Я не слепа к фактам, которые передо мной.

Хотя мама и пытала Эйдена, именно папа похитил его. Он был тем, кто начал порочный круг злой судьбы между семьями Стил и Кинг.

Или, может, Джонатан тот, кто начал это, устроив пожар, который, хотя и был непреднамеренным, убил десятки людей.

Амбиции Джонатана и Итана и жажда власти являются причинами всей этой вражды.

Тем не менее, именно ма пытала Эйдена и подняла ситуацию на ступеньку выше. Именно из-за нее Алисия поехала в самый разгар шторма и попала в аварию.

Ма причина, по которой Эйден стал жестоким монстром.

У меня болит голова от всей этой ситуации.

Папин телефон звонит, как только мы оказываемся у входа. Он смотрит на него, а затем улыбается мне.

— Иди. Я должен ответить.

По пути внутрь, его серьезный голос доносится за мной.

— Да. Я не хочу ошибок.. Идеально.. В пятницу вечером...

Агнус кивает мне, направляясь на кухню. Я улыбаюсь в ответ, но в лучшем случае это выходит неловко.

Он не только все это время наблюдал за мной от имени отца, но и является близнецом дяди Реджа.

Один был маминым поставщиком мальчиков сирот, а другой правой рукой папы.

Странная динамика.

Я поднимаюсь по лестнице и останавливаюсь на звуках музыки, доносящихся из комнаты Нокса напротив моей.

Должно быть, он закончил работу за Агнуса.

Теперь, думая об этом, мы не говорили о возвращении в школу. Папа сказал, что переведет нас обратно в частную школу, в Бирмингеме, в школу Тил и Нокса.

Я еще не приняла решения, но, вероятно, это связано с огромным количеством информации, которую мой мозг пытается обработать.

Если я поговорю с Ноксом, мы, возможно, придем к соглашению.

Из комнаты доносятся звуки металлической музыки. Я стучу, но никто не открывает. Он, наверное, не слышит меня из-за музыки.

Я толкаю дверь кончиками пальцев, а затем останавливаюсь.

Нокс лежит на спине на кровати, одетый в футболку и шорты. Он громко смеется, глядя на телефон.

Я бы поставила сотню на то, что он просматривает мемы.

Тил закатывает глаза со своего места за его столом. Она просматривает какое-то программное обеспечение и фыркает, когда Нокс смеется.

На этот раз на ней джинсовые шорты без колготок. Я напрягаюсь, читая цитату на ее одежде.

Шрам означает, что я выжила.

Так же, как мои и Эйдена шрамы.

Эти слова поражают меня сильнее, чем мне хотелось бы признать.

У нас шрамы, потому что мы выжили. Мы выжившие.

Какого черта я продолжаю находить, чем поделиться с этим ублюдком?

Тил не очень тепло относилась ко мне с тех пор, как я приехала, но и враждебности она не проявляла. Она в основном игнорировала меня.

И Нокс, и папа сказали мне дать ей время, так что это я и делаю.

Любопытно, как они оказались с моим отцом. Они называют его папой, но ни один из них не является его биологическим ребенком — согласно его подтверждению на днях.

Я уже собираюсь снова постучаться и войти, когда что-то краем глаза бросается в глаза.

На полках стоит плюшевый мишка. Это кажется несоразмерным для комнаты Нокса. Стены черные и заполнены металлическими граффити Metallica, Slipknot и Megadeth. Там не должно быть никаких плюшевых мишек.

О, Боже мой.

Нет, нет, нет...

Эта сцена мне знакома.

Слишком знакома.

Дрожь проходит по всему телу, когда разум возвращается в прошлое.

— Папочка? Кто они?

— Эльза? Что ты здесь делаешь?

Папа смотрит на меня сверху вниз.

Я хватаю его за ногу и наклоняюсь в сторону, смотря на дверь.

Две пары глаз уставились на меня. Одни светлые, другие черные как смоль, как ночь снаружи. Их лица грязные, будто они не принимали душ несколько дней. Их темные волосы торчат во все стороны, словно они их не расчесывали.

Я прижимаю своего плюшевого мишку к груди так крепко, что уверена, что задушу его.

— Они просто нуждаются в помощи, принцесса. — папа присаживается передо мной на корточки. — А теперь возвращайся в свою комнату.

— У них нет плюшевого мишки, — говорю я.

— Нет, у них нет, — с грустью говорит папа.

Я хмурюсь, слезы наполняют глаза.

У каждого должен быть плюшевый мишка. Моя любимая игрушка. Папа подарил мне ее, когда мне было три годика, и я никогда не хожу без нее. Он мой спящий приятель и друг. Мы вместе устраиваем чаепития.

Но папа говорит, что они нуждаются в помощи, так что мишка им нужен больше, чем мне.

— Вот, — предлагаю я им игрушку. — Он поможет вам. Позаботьтесь о нем, хорошо? Он не любит мерзнуть и не любит плавать.

Тот, у кого глаза посветлее, берет его у меня из рук с застенчивой улыбкой.

Мой взгляд падает на их колени. Они красные и окровавленные.

— Папочка! Они ранены!

Я со вздохом возвращаюсь в настоящее. Я смотрю на сцену перед собой выпученными глазами.

Мой взгляд мечется между мишкой, Ноксом и Тил.

Сердце почти перестает биться, когда я прищуриваюсь. И у Нокса, и у Тил на правом колене выцветшие горизонтальный шрам. Точно такой же, как шрам, который остался у Илая после падения с велосипеда.

Это они.

Нокс и Тил первые, кому причинила вред ма.

Мы с Эйденом не единственные выжившие.