Как достать Кощея?

Сказка вторая. Кощей и лиса

Глава первая. Кощей наносит удар

Вот и осень наступила. Лес оделся в золото, воздух наполнился ароматом сухих листьев и влажной земли. Я даже по учебе затосковала, вдруг в город захотела. Но бабуля возвращаться не спешила, пришлось смириться: в сказочном лесу я уж точно до зимы, а то и к весне только вырвусь.

Но это прекрасное осеннее утро в сказочном лесу мне никто не мог испортить. Во всяком случае, пока я в зеркальце смотрелась, в светлице прибиралась и тесто на пироги румяные замешивала. Даже Баюн, крутившийся рядом, не раздражал, только под ногами иногда мешался, да шерсть кошачью неосторожно везде разбрасывал.

– Василисушка… не надо, может, а? Он же маг! Темный! Опасный! А ты ему пирожков…

– А что, опасные маги пирожки не любят?

– С человечинкой – очень даже, я в книжке читал. А иногда и с кошатинкой, говорят. Есть у них какое-то особое блюдо… шаурмяу, во! Для обычного человека – яд страшный, живот мигом скрутит, а маги из страданий нашего брата силу черпают!

Я фыркнула в миску с вишневой начинкой, а когда закончила, потрепала Баюна за ухом.

– Балбес ты, хоть и кот ученый. Все, иди давай, корзинку тащи. Сейчас пирожки поспеют, пока горяченькие, полотенцем оберну, Кощею отнесешь. Извинишься еще раз, понял? Лично! Про бабушкины козни расскажешь и честно-честно пообещаешь больше так не пакостничать, понятно? Хватит уже с соседями враждовать!

Делать Баюну было нечего: котик и впрямь провинился. Так что как бы ни пытался он избежать встречи с Кощеем, ничего у него не получалось. Извиниться надобно было. Мы ему и яйца тварей неведомых подкинули, и колобками издевались, и даже…

Я быстро отбросила в сторону мысли дурные и, продолжая напевать, собрала для Кощея корзинку – любо-дорого посмотреть! Яблочки наливные, краснющие, пирожки румяные, жаром пышущие, медовухи холодной на мяте – целый кувшин! Да я бы за такие дары все на свете простила, что уж говорить о шалостях невинных. А Кощей вон, уж которую неделю держался, да на порог нас не пускал.

Снаряжала Баюна будто не в гости, а на эшафот. Понуро голову повесив, да корзинку в лапах сжав, Баюн побрел к выходу. Даже жалко его стало. Но кто дел натворил – тот и прощения у соседей просит. Пусть скажет спасибо, что за бабушкины интриги я его цепи златой не лишила.

Отправив посыльного к соседу, я взяла еще теплый пирожок, налила чайку травяного и отправилась на излюбленное место отдыха: балкон своего терема. Полной грудью вдохнула свежий аромат леса, откусила кусочек пирожка и с наслаждением зажмурилась.

Красота! Лепота!

БАБАХ!

Тыр-тыр-тыр-тыр…

Звуков вокруг так внезапно стало много, что рука от неожиданности дрогнула, да чай расплескала.

Открыв глаза, я увидела, как прямиком через мой чудесный палисадник, мчится здоровенная неповоротливая, копалка самоходная, в городе такие экскаватором называют, а у нас в сказочном лесу – чудищем железным! Вон, Алеша Попович уже через чащу несется, с мечом наизготовку. И Баюн на сосне сидит, испугался, бедолага.

Но что самое странное, это что следом за экскаватором радостно несся Енисей, размахивая какими-то бумажками. Правда, меня завидев, королевич посмурнел, да остановился. Ну, я ему сейчас устрою!

– Ты что творишь?!

Я вылетела из терема, потрясая для пущей суровости топором, который как раз кстати забыла намедни Аленка. Аргумент уже однажды против королевича сработал, вдруг по старой памяти и на этот раз остановит?

– Не сердись, Василиса! Нечаянно мы твои грядки помяли, все восстановим. Рабочие мои, дураки, сказано им: копать, они и едут копать, по сторонам не глядя.

– Вот сейчас тебе могилу заодно и выкопают! – мрачно пообещала я. – Что ты здесь удумал, признавайся! Кто разрешил?

Енисей ничуть не смутился, и даже глянул на меня как-то подозрительно, не то торжествующе, не то снисходительно.

– Удумал я здесь курорт, каких даже заграница не видывала! Инклюзивный… Инвазивный… Самоизоляционный… блин, слово такое мудреное, ненашенское, совсем забыл!

Он покопался в бумагах.

– Алинклюзив, во! Это когда народ честной на курорт приезжает, а ему и баньку, и пирожки, и наливочек изобилие, и баб…

Енисей осекся.

– Что, и баб тоже ты придумал?

– Не, Кощей подсказал. Говорит, без баб алинклюзива не бывает.

– А еще его не бывает там, где коты разговаривают, козлы в настоящих козлов превращаются и мавки ночами наливочки дегустируют. Енисей, ты совсем дурак? Какой еще курорт? Мы сказочный лес от всего мира храним! Последний островок чистой магии!

– Так я ж не изверг какой, – обиделся королевич, – островок уничтожать. Я же с любовью к аутичности… античности… блин, забыл…

Снова в записи полез.

– С любовью к аутентичности, во! И лес сохранить, и королевству польза – турист поедет. Никто вашему котику не мешает по цепи ходить. Просто пусть по расписанию ходит, мы его в программу ампутации… нет, не так… афирмации… анимации добавим, во!

– Я тебе сейчас ампутацию сама произведу! – Я погрозила топором. – Только посмей без разрешения в лесу что-то строить!

– Обижаешь, Василиса Ильинична, есть у меня разрешение, все чин-чином, по закону! Я все у батюшкиных законодателей узнал. Для разрешения на стройку королевскую нужно согласие бОльшей половины хозяев.

– Вот! – Я ухватилась за спасительную ниточку. – Половина сказочного леса принадлежит Кощею, вторая половина – Бабе Яге, обязанности которой я сейчас исполняю. И мы разрешения не даем!

Но внутри все же на миг короткий уколола иголочка сомнений: а ну как бабушка разрешение дала, не разбираясь? От мысли, что в сказочный лес всякие люди понаедут, да всю магию распугают, едва слезы не навернулись. Нет-нет, не могла бабушка так поступить, не могла лес сказочный предать!

– А вот тут ты, Василисушка, не права, – довольно улыбнулся Енисей. – Половина сказочного леса и впрямь Бабе Яге принадлежит, а вот Кощею – всего сорок девять процентов.

– Так тем более у него голоса быть не…

Я осеклась.

– А кому принадлежит еще один процент?

– Мне! – раздался смутно знакомый женский голос.

Обернувшись, полная нехороших подозрений, я увидела ее. Рыжеволосую красотку с роскошной фигурой, столичную штучку с маленьким розовым чемоданчиком, Лису.

Лису Патрикеевну, тетку мою, собственной персоной.

– Я сразу подумала: какая замечательная идея – курорт! – во все зубы улыбнулась Лиса. – И тут же помчалась сюда, дай, думаю, мою племяшку ненаглядную проведаю, расцелую. Выросла-то как! Воспушала!

– Сама ты воспушала, – буркнула я, уворачиваясь от объятий Лисы, от которой пахло сладкими духами и (это во мне вредность вдруг заговорила) мокрой псиной.

Лисой мамину сестрицу назвали не просто так и не за рыжую шевелюру. Тетя Лиса редким даром обладала, обращаться умела. Вот только сказочный лес тетю никогда не привлекал, при первой же возможности в столицу умчала. И вот теперь вернулась. И продала наш лес!

– Тетя Лиса, нельзя сказочный лес в курорт превращать! – взмолилась я.

– Вот еще, глупости, – фыркнула она. – Давно пора из этой дыры приличное место сделать. Выбрось из головы бабкины глупости, Василисушка, надо мыслить шире и современнее. На вот, в комнату мою отнеси.

Лиса небрежно сунула мне чемодан, кокетливо поправила прическу и лукаво улыбнулась.

– Ну? Где он?

– Кто?

– Кощей, конечно, глупая!

От неожиданности я даже топор отпустила, уж так удивилась лисьему прищуру и хитрой улыбочке. Чтобы кто-то да про Кощея Бессмертного с таким придыханием говорил?! А дальше и вовсе произошло невообразимое.

– Ну, привет, хитрюга.

Подпрыгнув, я увидела Кощея собственной персоной. Чрезвычайно самодовольного, да и вообще… просто довольного. Черные, как смоль, волосы небрежно растрепались на ветру, а глаза хищно поблескивали, беззастенчиво тетушку рассматривая.

Лиса бросилась ему на шею. И я покраснела за нас обеих: негоже приличной девице вот так у мужчины на шее виснуть. Да еще и у кого! У Кощея!

Кощей Лису обнимал, а смотрел на меня. И так нехорошо мне было от его взгляда, неуютно. Как будто за чем-то непотребным в щелочку подглядела, а меня возьми да и застукай!

Поэтому я решила сбежать, благо и предлог имелся: вещи Лисы Патрикеевны в терем отнести, велеть водяному баньку истопить, да Лебедяну за медовухой послать. Как-никак родственница приехала. Пусть и рыжая.

Но едва я саквояж тети подхватила, Кощей меня окликнул:

– К моему замку отнеси. Лихо у ворот заберет.

– С чего это? – тут же взвилась я. – Ты мне хозяином заделался?

– Ты ж сама чемодан схватила. – Кощей пожал плечами. – Я думал, наконец-то за ум взялась, призвание нашла. К воротам, говорю, отнеси. Лисавета у меня поживет. Здесь у вас слишком…

Он поморщился и посмотрел мне прямо в глаза.

– Жабы громко квакают. Жить мешают.

Я густо покраснела и опустила саквояж.

– Сам и неси!

Развернулась и направилась прямиком в терем, твердая решимости несмотря ни на что закончить трапезу. Хотя вместо чайка уже пора настоечку в чайничек наливать. Медовуха уже не справляется.

– И кстати! – крикнула я с порога, наблюдая, как Кощей и Лиса о чем-то загадочно перешептываются. – Гости обмену и возврату не подлежат!

С этими словами я дверью хлопнула так, что ставни затряслись. А с улицы только смех ядовитый донесся. Кощеев.

Глава вторая. Чугунные яйца раздора

В тридевятом царстве тишину сыскать – дело нелёгкое, почти невыполнимое. То петух горластый заорет на весь двор, сон добрых людей прерывая, то Алёнка с топором за кем-нибудь погонится, поднимая крики да визги, то Лебедяна кота скалкой по кухне гоняет – шум стоит, что уши закладывает, будто гром гремит в ясный день. А то и вовсе в дверь кто постучит, помощи попросит да совета потребует, да так настойчиво, что голова кругом пойдет.

Как в такой суматохе с Кощеем разговор вести? Пришлось ухищряться, мудрую хитрость придумывать. Решила я поймать момент, когда весь шумный народ ещё спит, а в сказочном лесу тишина воцаряется.

Только над тёмным лесом начало солнышко всходить, а я уже из тёплой кровати поднялась. Даже кофею не испила, хотя страсть как хотелось. Некстати вспомнилось, что запасы бодрящего зелья в сказочном лесу снова подходили к концу, а достать его было ох как непросто, и ведь пью-то его только я одна!

Заплела наспех косу, сарафан первый попавшийся накинула, даже не глядя в зеркальце, и перед блюдечком с наливным яблочком уселась.

Не обрадуется, конечно, Кощей моему раннему визиту. Поспать он, как все фрилансеры, типун мне на язык, любит, да и нрав по утрам имеет не сахарный, а словно у разбуженного медведя. Но авось удастся поговорить, пока никто не дёргает за полу, не требует суда да расправы, пока этот злополучный петух не прокукарекал во всё своё горло. И пока Лиса Патрикеевна рядом не крутится.

Блюдечко в руках засветилось, наливное яблочко закружилось, заиграло всеми цветами радуги. Пора было Кощея звать, разговор начинать.

Сперва на глянцевой поверхности блюдечка, как ни каталось по ней наливное яблочко, ничего не проступало. Но вдруг засияли буквы старинной вязью: «Абонент недоступен».

– Да что же такое! – прошипела я и попробовала снова. Лишь с третьей попытки зеркальце прояснилось, явив мне усталое лицо.

– А, это ты, Чудище, – пробурчал Кощей недовольно, но хотя бы не исчез тот же миг. – Как я сразу не догадался! Кто же еще в ночи так настойчиво трезвонить будет? Служба безопасности царского банка, да ты.

– Ой, ты что, спал? – попыталась я изобразить удивление. Он так зыркнул на меня одним своим открытым тёмным глазом, что сразу стало ясно: спал, не в духе и разговор вряд ли сложится по-доброму.

Промелькнула мысль попрощаться поскорее да связаться позже, но я тут же поняла – тогда точно накликаю беду. Разбуженный темный маг – злобный маг, потом совсем разговаривать не пожелает. Собралась с духом и начала речь.

– Беда в наш Сказочный лес пожаловала! Пришла нежданно-негаданно и грозит спокойствию и зверям, и птицам, и всем сказочным жителям.

– Так! – оборвал он меня. – Давай без литературных кружавчиков и по делу. Что же нам такое грозит, страшнее, чем твой приезд?

Я проглотила колкий ответ и выпалила:

– Цивилизация! Сказочному лесу цивилизация грозит!

– Страшно-то как! А эта твоя цивилизация… она кусается?

– Хватит издеваться! Ты понял, о чем я!

– И что же в цивилизации худого? – хмыкнул он ядовито. – Сама-то её дарами пользуешься, не брезгуешь. И на завтрак кофий не скрепный пьёшь, а не липовый цвет да иван-чай. А сказочных жителей от цивилизации оградить хочешь? Коварная ты, Василиса, а еще меня темным магом называешь.

– Так я и липовый цвет… – смутилась я. – Тоже…

Смотрел на меня Кощей так пронзительно своими чёрными глазами, что щёки сами собой зарумянились и жарко вдруг сделалось. Лицо у него было хоть и помятое от сна, но нахальное и пригожее. Как есть колдун тёмный, хоть и сосед по лесу, а про соседей обычно лучше или хорошо, или никак.

– Я про ту цивилизацию, – проговорила я, стараясь не встречаться с ним взглядом, – которую в самую чащу нашего леса царевич Енисей и Лиса Патрикеевна замышляют привезти! Курорт?!

– Курорт, – перебил меня Кощей, – дело хорошее. Деньги рекой потекут, народ заработает. Туристы поедут, всем польза будет.

– Всё вытопчут! – воскликнула я, представляя, как толпы этих самых гостей шастают по моим любимым грибным местам. – Все цветы лесные, все ягодные полянки!

– Работа у местных появится, – возразил он спокойно, будто мы беседовали о погоде. – Грибы да ягоды туристам продавать станут, поделки мастерить. На хлеб себе заработают, Василисушка. Не век же на пирожках да наговорах жить.

– Пропадут грибы да ягоды! – взмолилась я уже почти в отчаянии. – И звери разбегутся, и птицы улетят! И магия иссякнет, как во всем королевстве уже и случилось! Мавки исчезнут из озер и рек, богатыри переведутся, чудеса пропадут!

– Да куда же они денутся, – отмахнулся Кощей, и уголки его губ дёрнулись в усмешке. – А ещё говорят, королевич источники обустроит. Бани поставит. Я бы с радостью в водах целебных косточки попарил. И тебе, Василисушка, советую! Для красоты лица полезно. Бабуля твоя не даст соврать.

– Так я не старая ещё! – вырвалось у меня обиженно. – В отличие от некоторых.

– Зато глупая. В отличие от меня.

Я уж хотела было возмутиться, да не успела. Потому что за окном вдруг раздалось громкое, на весь лес, дурацкое кукареканье, а в дверь моей светлицы следом застучали громко и настойчиво. В лесу сказочном началось обычное, шумное, беспокойное утро. А Кощей, подлец такой, отключился.

Не успела я подняться с места, как дверь с треском распахнулась, чуть с петель не сорвавшись, и на пороге застыл кот Баюн, лапой за сердце хватаясь. Мех на нём встал дыбом, усы дрожали, глаза от страха сделались круглые и большие, словно блюдца.

– Беда! – завопил он, чуть не плача. – Беда, Василисушка! Страсть какая напасть приключилась!

– Что опять стряслось? – вздохнула я, чувствуя, как голова от всей этой кутерьмы начинает болеть. Ни дня покоя в нашем лесу, ни минуты тишины!

– Яйца! – взвыл кот, глаза закатывая. – Яйца мои!

Я машинально глянула на его взъерошенную чёрную шерсть, гадая, о каких яйцах может идти речь. Но Баюн лишь обиженно мяукнул и хвостом прикрылся.

– Да не на меня гляди, Премудрая! В курятник смотри! Туда гляди!

– Что там опять? – простонала я, и в памяти сразу всплыло уже позабытое происшествие: как яйца, что несла курочка Ряба (а они немалую долю нашего сказочного дохода составляли) кто-то хитро перемешал с яйцами Горынычей да Василисков. Последствия те ещё были!

Это уж потом я узнала, что Баюн с бабулей моей тогда постарались, пытаясь меня с королевичем свести. А он, гад такой, курорт удумал!

Видно, мой взгляд, полный недоверия и памяти о прежних проделках, был красноречивее слов. Баюн попятился к двери, лапы перед собой выставив, и запищал тоненьким голосом:

– Нет, Василисушка, нет! Не при делах я нынче! Клянусь цепью златой! Сейчас иное дело!

– Ну-ка показывай, давай, – строго сказала я, предчувствуя новую напасть, – что за беда приключилась?

Так встревожило Баюна случившееся, что мчался он передо мной по двору на всех четырёх лапах, чего в обычные дни себе не дозволял. Как правило, наш усатый вышагивал важно на задних. Передними-то он мордочку умывал и книги умные листал, оттого пачкать их было негоже. Но только уж если казна сказочного леса под ударом – можно и лапы пачкать, и мех растрепать.

Издалека было слышно, как куры сердятся да кудахчут. Едва Баюн дверь старую и скрипучую, отворил, как накинулись на меня три перепуганные несушки, так что перья полетели. С трудом я пробралась в курятник, от взъерошенных кур отмахиваясь, и на яйца в корзинах плетёных уставилась. В полутьме не сразу приметила неладное. Яйца как яйца, крупные, темные, как и положено золотым.

– И что же? – спросила я. – Яйца как яйца. Золотом, правда, не блестят, да оно и понятно – в помёте курином. Отмоем.

– Нет, Василисушка! Ничего ты не разумеешь! – заверещал кот, подпрыгивая от нетерпения. – Подними-ка, попробуй! В руку возьми!

Взяла я яйцо, как положено, ожидая обычного весу… да так и обмерла. Рука сама опустилась от неожиданной тяжести.

– Чугунные они! – взвыл Баюн печально. – Чугунные, Василисушка! Все до единого!

– Так-так… – протянула я задумчиво. – А это точно не ваших с бабушкой рук дело?

– Рыбой клянусь! Дубом Лукоморским! Хвост русалки на отсечение даю! – заорал Баюн, лапу к груди прижимая. – Ни сном ни духом! Проснулся – а они уже такие!

– Вот оно как… – вздохнула я, корзины с дивными яйцами оглядывая. – Чугунные яйца я еще не собирала. Да и не буду, силы не те. Зови Алёшу, богатыря нашего. Пусть придёт, убрать поможет. Раз уж мечом махать горазд. Авось и с яйцами чугунными управится. Пусть в терем ко мне отнесет, посмотрим поближе, что за хворь на курятник напала.

Баюн убежал за Алёшей, а я осталась в курятнике одна. Принялась наводить порядок, да всё размышляла, кто же такое зло сотворил, да ещё так хитроумно придумал. Курицы только мешали: скакали с насеста на насест, кричали что есть мочи прямо в ухо, перьями трясли, пухом меня осыпали, крыльями хлопали, словно прогнать хотели из собственного жилища. Как будто я виновата, что им чугунные яйца пришлось нести! Режим питания надо соблюдать, говорили им!

Алёша с Баюном вскоре вернулись. Богатырь едва протиснулся в низкую дверь и занял собой чуть ли не половину курятника. Даже дышать стало тяжелей.

Стали думать и гадать, как убирать неожиданное богатство. Ясно было, что корзины хлипкие, чугун не выдержат, потому собирали яйц, складывая в богатырский шлем, принесенный Алешей.

И вдруг два яйца возьми да выскользни у Алеши из рук! Покатились по земляному полу и одно под корыто закатилось, а второе ударилось о край железной лопаты, которой я помёт выгребала. Ударилось крепко, со звоном, и… разбилось.

– Одни от вас, богатырей, проблемы, – буркнул Баюн. – Яйца чугунные и то не доверить: одно потерял, второе сломал!

– Странные у вас яйца, – хмыкнул Алеша. – Я бы и остальные где-нибудь подальше от леса выронил, дабы чего не вышло.

Мы дружно склонились над разбитым яйцом, рассматривая чугунные осколки. Внутри яйцо оказалось полым, но вместо белка с желтком на пол курятника посыпались иголки, целая горсть! Тонких, острых, на солнце, что сквозь щели в стене пробивалось, блестящих. А сверху виднелся краешек сложенного вчетверо листочка.

– Найди нужную, – прочитал Баюн.

– Понятно, – вздохнула я. – Кощей наносит ответный удар. Знаешь, что, Баюш? Пирожков соседу больше не носи! Обойдется!

Глава третья. Сивка-бурка

Кофий закончился внезапно и предательски. На дне резной баночки вдруг обнаружилась пустота, столь же безрадостная, как взгляд Баюна, когда я объявила, что пирожков на завтрак не будет.

– За что, Василиса Ильинична? Мы ж не виноваты!

– Для профилактики, – буркнула я.

– Кощею пирожков не положено, вот и не печет, – ехидно отозвалось зеркало.

Но я только кулаком погрозила.

Весть о том, что я держу путь на людскую ярмарку, разнеслась по лесу быстрее, чем крик петушиный. И потянулись ко мне просители. Сказочным созданиям в мир людей строго-настрого ходить запрещено! Проблем не оберешься. Или в музее сказок запрут, или вообще… продадут как магическую игрушку.

А гостинцев хочется всем.

Первым, как водится, явился Колобок. Подкатился к крыльцу и, лукаво подмигнув, протянул записочку.

– Василисушка, голубушка, не откажи в малой просьбице! Прихвати мне, родимому, горсточку маковых зерен отборных, да мешочек изюму сочного. И… – он понизил голос до шепота, – ежели увидишь где колесико позавалялось, ладное, деревянное, я бы тебе был премного благодарен. А то мое, знаешь, на бездорожье пошатнулось.

– Никакого колеса! – строго ответила я. – Ты этим летом Аленку сбил на своем самокате! Она за тобой неделю по лесу с топором бегала и обещала на сухарики порубить. Снова хочешь?

Колобок тоскливо вздохнул.

– Зернышек куплю, изюма тоже, – сжалилась я.

Лебедяна, воздушная и бледная, приплыла ко мне будто по ветру.

– Сестрица, – заискивающе улыбнулась она, – купи мне, сделай милость, ленточек шелковых. Алых, как заря, и синих, как озерная гладь в полночь. И бубенчиков серебряных… Ивану-козлу на шею повешу, а то все гладиолусы, скотина такая, в палисаднике втихушку поел!

Не успела я записать, как из-под крыльца высунулась взъерошенная морда Баюна.

– Мне! – провозгласил он. – Мне, страдальцу и мученику, самое важное! Книгу новую, про… – он зажмурился в блаженном предвкушении, – про загадочные исчезновения мышей в масштабах царства-государства! И воблы! Целый воз воблы! Чтобы хрустко и душисто!

Список рос на глазах, угрожая превратиться в свиток, достойный царского архива. Без помощи было не обойтись. Я послала за Аленкой, своей верной подругой и единственной обитательницей леса, способной усмирить эту ярмарочную вакханалию. Но Аленка, как назло, запропастилась. Видимо, братца пасла.

Пришлось отправиться на поиски самой и, как это часто бывает, нашла я не то, что искала. За большим дубом, у ручья, я наткнулась на Лису Патрикеевну. Она, облаченная в нелепый розовый спортивный костюм, лихо задирала ноги к голове

– Что это ты делаешь?

– Пробежку совершаю, племяшка! Кардио! – ответила тетушка, ни на миг не прекращая своих телодвижений. – Тебе бы тоже не помешало. Мужчины, знаешь ли, нынче стройненьких любят. Подтянутых. Вот Кощей, например… – она томно вздохнула, и в ее глазах запрыгали хитрющие огоньки. – Он ценит… активность. Говорит, скучно с теми, кто только пирожками да блюдечками занимается. Может, я скоро и вовсе Кощеевой стану, кто знает…

Меня будто осенило. Так вот почему он так оживился, когда Лиса Патрикеевна приехала! А я-то думала, в курорте дело. От этой мысли внутри все перевернулось, и я злорадно фыркнула, обращаясь уже не столько к Лисe, сколько к самой себе:

– Да кому он вообще сдался, этот Кощей! Несовременный, старомодный. Весь в этих своих костюмах. Некрасивый вовсе, тощий, бледный. То ли дело столичные парни. Стильные, современные, крутые. С таким, как Кощей, ни одна девица на магэкономе не будет встречаться. Сплошные репутационные убытки!

Лиса замолчала, хотя явно еще пару секунд назад собиралась что-то сказать. Этим моментом я и воспользовалась.

– Ну, извини, тетушка, мне на ярмарку спешить, дела, закупки…

Только вот не учит меня жизнь ничему. Иначе давно бы знала, что о планах стоит помалкивать. Хотя бы при тех, кто в них не участвует.

– И я с тобой! – встрепенулась Лиса. – Я ж едва письмо от Кощея получила, сразу к вам. Ничего с собой не захватила. Приодеться надо, подарочков прикупить. Да и помочь тебе, племяшке ненаглядной! Там ведь, говорят, и мошенников полно, а я глаз-алмаз!

Что я ни делала – отнекивалась, ссылаясь на срочность, на тяжесть предстоящих покупок, все было тщетно. Лиса вцепилась в меня мертвой хваткой. Делать нечего – пришлось брать с собой рыжую спутницу.

Дорога до деревни пролетела в непрерывных расспросах.

– А он… то есть, Кощей, сладкое любит? – приставала ко мне Лиса. – Или он, как все эти злодеи модные, на диете сидит? А про стихи… Без стихов романтики не бывает, я в журнале читала. Он сочиняет? Ну, там, «ночь, улица, фонарь, аптека» или что-то подобное, с магическим уклоном?

К половине пути у меня начала трещать голова, а Лиса все болтала и болтала, рассуждая, как в лесу станет при курорте хорошо, как заживем, как бабушка вернется, да обомлеет, как мы за лесом ее следили.

Я отмалчивалась, лишь изредка что-то коротко отвечая. Чем меньше я говорила, тем громче звучали мои собственные мысли. «Кощеевой станет…» Фу. Нелепость какая.

И вот, наконец, сказочный лес отступил, сменившись полями, а на горизонте показалась деревня, устроившая у своего въезда шумное и пестрое торжище.

Ярмарка – это был отдельный, дышащий и поющий мир. Воздух дрожал от гула голосов, ржания лошадей, звона колокольчиков и зазывных криков торгашей. Он был густым и вкусным, этот воздух – пахло свежим хлебом и пряниками, дымком от жаровен, где шипели шашлыки, сладкой патокой и терпким запахом кожи. Солнце играло на медных тазах, начищенных до зеркального блеска, и на расшитых золотом платках, развешанных для показухи.

Ряды лотков ломились от добра: тут были и горшки глиняные, от мала до велика, и вязанки бубликов на веревках, и баранки, похожие на маленькие солнышки. Рядом торговали медом – светлым, как слеза, и темным, пахнущим травами. А чуть поодаль цвел настоящий сад из платков и тканей – ситцы с алыми розами, кумач огненный, бархат, отливающий синевой.

– Ой, какая прелесть! – захлопала в ладоши Лиса и, схватив меня под руку, потащила в самую гущу толпы. – Смотри, Василисушка, какой сарафан! Тебе бы такой, очень оживит! Или, может, тебе вот этот платочек? С ним ты будешь выглядеть… ну, почти как я в молодости!

Я вздохнула, сжала в кулаке свой бесконечный список и шагнула навстречу ярмарочной суматохе. Кофий ждать не будет. А с ним – и мое терпение.

Как ни пыталась я отделаться от тети Лисы, ничего не выходило. Я ныряла в шумные чайные ряды, где все гудело от споров о достоинствах каркаде против иван-чая, и вот уже ее рыжая голова появлялась из-за плеча какого-нибудь купца: «Василисушка, а вот этот сбор для успокоения нервов тебе бы не помешал!».

Я пробиралась к лотку с бусами для Лебедяны, где стекло и янтарь переливались на солнце, и тут же слышала сзади: «Ой, безвкусица! Носят такое только деревенские дикарки! В столице сейчас вот такие фенечки в моде!».

Лиса была повсюду.

Как с ней Кощей живет, он же сам себя порой раздражает?

В надежде, что городская тетушка не выдержит амбре, я свернула в ряды со скотиной домашней – место, которое Лиса, я знала точно, ненавидела лютой ненавистью. Но и тут я просчиталась. Сжав изящным пальчиком нос шелковым платочком и поминутно восклицая: «Фу, здесь пахнет прямо как у твоей бабушки во дворе!», она бодро семенила за мной по пыльной дорожке.

Палатки торговцев гудели, мычали, хрюкали и кудахтали. Тут стояли коровы, задумчиво жующие заботливо подложенную травку. Там, в плетеных корзинах, копошились пушистые желтые цыплята, похожие на ожившие одуванчики. Грозные гуси, белые и серые, вытягивали шеи и шипели на прохожих, словно маленькие, пернатые горынычи, что этим летом из наших яиц по вине Кощея вылупились. А чуть поодаль, в загоне, важно стояли козлы с бородками философов и глупыми вертикальными зрачками. От всего этого пахло жизнью, простой и настоящей: сеном, навозом, молоком и пылью. Совсем не так, как в городе, от которого я уже и отвыкла.

И глядя на все это, я с тоской подумала о нашем сказочном лесу. Вот он, настоящий, живой мир, но магия из него давно ушла, растворилась, выдохлась, как пар из остывшего самовара.

Эти гуси не умели говорить загадками и обращаться в важных красавиц-гусынь. Коты в домах деревенских не ходили по цепи и не говорили сказки, и уж точно не приглядывали за курятником с золотыми несушками. Козлы… козлы так и оставались козлами, но вряд ли они были заколдованными братцами, доведшими одаренных магически сестер до белого каления.

Волшебство стало слабым и редким. Его изучали на магэкономе – учили, как сохранить крохи магии, да не растрачивать ее попусту. Когда я поступала, родители и смысла-то не видели отправлять меня туда. Папа так и сказал:

– Не за горами день, когда волшебство совсем исчезнет. И куда она пойдет? Сказки сочинять будет? Так у нас таких сочиняльщиков каждый второй!

Но тут вступилась бабушка. Я, говорит, для внучки волшебства не пожалею. Так и сбылась моя мечта, вот только вместо казначейства магии, я попала в сказочный лес. И уже не уверена, что готова с ним проститься.

Я привыкла, что мавки поют в лунные ночи, русалки катаются на гребнях волн, устроенных водяным, а говорящий кот выпрашивает пирожки и книги. Сказочный лес был последним оплотом, живой памятью о тех временах, когда для чуда не нужно было углубляться в самую чащу – оно было повсюду, как воздух.

Может, от этих горестных мыслей, а может, и правда по зову судьбы, я остановилась как вкопанная, увидев в самом конце ряда, в стороне от основной толчеи, коня. Да не простого, а такого, что дух захватило.

Он был не масти, а скорее сказки, воплощенной в плоти и крови. Шерсть его переливалась, как сивое утро, покрытое инеем, и тут же отливала бурым, как свежевспаханная земля. Грива и хвост были густыми, волнистыми, цвета спелой пшеницы, и казалось, в них запутались сами солнечные лучи.

Завороженная, я подошла ближе, не в силах отвести взгляд. Осторожно, боясь спугнуть видение, я протянула руку и коснулась его шеи. Шерсть оказалась удивительно шелковистой и теплой.

– Нравится? – раздался у меня за спиной хриплый голос.

Я обернулась. Рядом стояла немолодая цыганка в яркой цветастой юбке, со старинным монисто на шее. Ее лицо было испещрено морщинами, а глаза, черные и пронзительные, словно видели насквозь.

– Очень, – честно призналась я.

– Бери, красна девица, не пожалеешь, – сказала торговка, похлопывая коня по крупу. – Конь не простой, характерный. В хозяйстве пригодится, из любой трясины вывезет. А как замуж соберешься – к милому на нем верхом поведут, со всех уголков деревни такую невесту видно будет. Вся в белом, на таком скакуне…

– Не собираюсь я замуж, – буркнула я, отводя взгляд. Рука сама собой продолжала гладить теплый бок коня.

– А это мне знать лучше, дитя мое, – таинственно улыбнулась цыганка. – Вижу я свадьбу. Не простую, а такую, какой свет не видывал. В лесу зачарованном, меж вековых деревьев. Тебя вижу, белую, как первый снег вокруг. И жениха твоего вижу…

– Кого? – тут же вклинилась в разговор Лиса, появившись словно из-под земли. Ее глаза горели любопытством. – Кто жених-то? Королевич, да? Наша Василиска королевной станет? Ну говори же, бабка, не томи!

Цыганка, взглянув на Лису, разом помрачнела. Съежилась, будто увидела не рыжую красотку, а самую что ни на есть нечисть лесную. Ее взгляд потух, сменившись обычной человеческой усталостью и даже брезгливостью.

– Вот что, девица, – резко оборвала она разговор, сунув мне в руки уздечку. – Бери коня. Даром. Он тебя ждал.

И, не сказав больше ни слова, не взяв ни гроша, она развернулась и быстрыми шагами растворилась в ярмарочной толчее, словно ее и не было.

Я осталась стоять посреди пыльного загона, сжимая в руках нарядную уздечку. Сердце стучало где-то в горле. Что же такое она увидела, взглянув на мою тетушку? И почему ее поспешное бегство было больше похоже на бегство от нечистой силы, а не от надоедливой покупательницы?

А Сивка-Бурка тихо фыркнул, склонил свою голову и ткнулся мягкими губами мне в плечо

***

Обратная дорога из деревни в сказочный лес всегда была для меня испытанием на прочность, ведь тащить на себе приходилось видимо-невидимо! Обычно меня встречали у самой границы, причитая, как же я одна все добро дотащила. Алеша Попович обычно спрашивал:

– Василиса Ильинична, а точно нельзя с вами на ярмарку? Вы же надорветесь, такая маленькая!

Баюн совал мордочку в мешки:

– Книжки? Воблочка?

Лебедяна порхала как мотылек, с кувшином холодного кваса, но нет-нет на Баюна-то поглядывала. Вдруг моток ленточек утащит? Кот ученый, а повадки как у дворового порой.

Но все знали: как бы ни было тяжко, Василиса Ильинична без подарочков не возвращается. Всем чего-нибудь да купит.

Но на этот раз все было иначе. Во-первых, покупки я тащила не на себе, а на Сивке. А во-вторых, лес встретил нас подозрительной, гнетущей тишиной. Никакого Баюна, никакой Лебедяны. Даже птицы, кажется, притихли.

На развилке тропинок Лиса Патрикеевна наконец-то меня покинула. Она томно взмахнула ручкой, бросив на прощание: «Ну, я к Кощеюшке! Надо же ему помочь с… э-э-э… неважно, в общем!». И скрылась на тропе, ведущей к владениям Кощея, оставив за собой шлейф сладких духов.

Оставшийся путь до терема я брела одна, ведя под уздцы нового коня, и в голове вертелась одна назойливая мысль. Слова цыганки. «Свадьба в зачарованном лесу… Ты в белом… Жених…»

«Неужто и правда бабуля вернется и выдаст меня за Енисея?» – с тоской подумала я.

Мысль о короне, чего греха таить, оказалась приятной. Я представила себя в столичных палатах. Не в этом кричащем, позолоченном дворце Енисея, а в чем-то старинном, с резными сводами и гобеленами. Я – в парчовом сарафане, в кокошнике, усыпанном самоцветами, что переливаются, как слезы русалок. А вокруг – почтительный шепот: «Королева Василиса Премудрая…»

Но стоило представить рядом с собой в этой картине самого Енисея – самодовольного, вечно путающего слова и помешанного на «инклюзивах», – как все очарование развеялось.

Может, потому что королевич был глуп и сумасброден? Или потому что мысль о браке по расчету, даже королевскому, вызывала тошноту? А может, потому что я, проклиная свою сентиментальность, втайне все же надеялась на брак по любви? Только где ж эту любовь-то взять в глухом сказочном лесу? Среди ворчливых богатырей, темных магов и котов-пакостников?

Но размышления о личной жизни пришлось отложить. Я дошла до терема, привязала Сивку-Бурка к резному крыльцу, занесла внутрь тюки с покупками и снова подивилась несвойственной нашим краям тишине. Лес словно вымер.

Пришлось идти к единственному, кто, несмотря на свою вечную меланхолию, мог пролить свет на происходящее. Наина вообще любила все проливать. В основном слезы, но иногда Баюн, движимый редкими приступами сострадания, приносил ей кувшин медовухи – и тогда она вскоре оказывалась под своим дубом, и слезы сменялись сентиментальными песнями о погибшей любви. Впрочем, если ты русалка, воспитанная белками и живешь в дупле тысячелетнего дерева, надо понимать, что некоторые бытовые и эмоциональные сложности неизбежны.

Я нашла ее там, у старого дуба на берегу озера. Наина сидела на коряге, печально привалившись к стволу дерева.

– Наина! – окликнула я. – Что случилось? Где все?

В ответ русалка только всхлипнула.

Терпение мое лопнуло. Я подошла ближе и рявкнула так, что с ближайшей сосны посыпались шишки:

– Отставить слезы! Что стряслось? Докладывай!

Наина вздрогнула, подняла заплаканное лицо с огромными, покрасневшими глазами и, всхлипывая, выдохнула:

– Иванушка пропал! Козлинушка на-а-аш! Козлик бе-е-едный!

– Как пропал? – не поверила я. – Он же у избы Аленки, на веревочке!

– Да нет жеее! – заныла Наина, размазывая слезы по щекам. – Аленка утром пошла дров нарубить… Вернулась… А на скамейке – обрывок веревки! Перегрызенны-ый! И козлика нет! Мы все ужо искали! И Баюн по крышам лазил, и Лебедяна над лесом летала, и Алеша прочесывал чащу! Ни-че-го-шеньки!

Тут до меня наконец дошло. Вот куда подевались все обитатели леса!

Я мысленно выругалась на чем свет стоит. Столько планов: и кофий новый попробовать, и Сивку-Бурку обустроить, и разобраться, наконец, с этими проклятыми чугунными яйцами! А вместо этого – поиски беглого парнокопытного.

Оставив Сивку-Бурку в недоумении у терема, я помчалась вливаться в поисковый отряд. Ну что ж, Василиса, добро пожаловать обратно в сказку. Где чудеса соседствуют с бытовухой, а вместо романтических прогулок – поиски сбежавшего козла.

***

Сумрак начал сгущаться над сказочным лесом, окрашивая стволы вековых деревьев в багровые и лиловые тона. Поиски зашли в тупик. Мы обыскали все: и густые заросли папоротника, где любили прятаться лешие, и топи болотные, где водилась нечисть разная. Ни души. Вернее, ни одного козла.

Отряд вернулся на поляну у терема, уставший и подавленный. Аленка, обычно готовая чуть что наперевес с топором бросаться в бой, сидела на пеньке, уткнувшись лицом в ладони, и ее плечи мелко вздрагивали.

– Братец он ведь… как ни крути… – всхлипывала она. – И хоть и козел последний, но свой, родной… Куда ж он подевался-то?

Воцарилась тягостная пауза, которую, разумеется, нарушил Алеша. Богатырь мне нравился, был добрым и надежным, но порой молодецкой удали недоставало ума…

– Так может его, Василиса Ильинична, Кощей съел? – спросил он.

От неожиданности я поперхнулась.

– Ну, знаете… шашлычок из молодого козленочка… с розмаринчиком…

При этом Алеша как-то не слишком скорбно сглотнул слюну. Оно и понятно: весь день по лесу рыщем.

Все невольно помрачнели. Версия, хоть и абсурдная, в общем хаосе и отчаянии казалась пугающе правдоподобной. И тут я, сама того не ожидая, вдруг резко вступилась за соседа.

– Что за ерунду ты мелешь, Алеша? Кощей – маг, а не голодный студент! У него в погребах, я знаю, запасов на три голодные зимы! И потом, – добавила я, и слова сорвались с языка быстрее, чем разум вступился, – Кощей и сам козел почище нашего Иванушки! А козлы, как известно, друг друга не едят! Это против козлиного кодекса чести!

Воцарилась мертвая тишина. Все уставились на меня с таким изумлением, будто я только что объявила о своей помолвке с Лешим. Баюн от избытка чувств начал лихорадочно вылизывать лапу. С Василисой Премудрой в сказочном лесу старались не спорить. Но и соглашаться обетов не давали.

И тут произошло нечто, что заставило нас всех разом забыть и о Кощее, и о козлином кодексе. Мой новый конь, Сивка-Бурка, что до этого поодаль стоял, мирно пощипывая траву, вдруг подошел к рыдающей Аленке, наклонил свою вещую голову, ткнулся мягкими губами ей в волосы и тихо, но очень отчетливо… промычал.

И это был не конский ржет. Это было низкое, блеющее, стопроцентно козлиное:

– Ме-е-е-е-е…

Звук был настолько неожиданным и несовместимым с обликом благородного скакуна, что Аленка разом перестала плакать и уставилась на него широко раскрытыми глазами. Баюн поперхнулся собственной шерстью. Лебедяна ахнула и всплеснула руками.

Пазл в моей голове с громким щелчком сложился.

– Это то, о чем я думаю? – осторожно спросила я.

– Если ты, Василисушка, думаешь о том, что коня тебе лямого продали, то истинно так, – прогрохотал Алеша. – Ты мне торговца покажи, я ему быстро объясню, что негоже красных девиц обманывать…

– Иванушка?! Ваня! – Аленка бросилась коню на шею. – Нашелся! Ты из какого копытца опять попил, гад такой?!

Конь-козел смущенно переступил с ноги на ногу.

– Так, надо его расколдовать, – вздохнула я. – Жаль, бабушка далеко. Может, с ней по блюдечку связаться…

– Так пусть он из той же лужи попьет, что раньше, – пожал плечами Алеша. – Какая ему разница, из коня в козла или из человека?

– Может, ему конем быть нравится больше?

Сивка-Бурка снова заржал и на всякий случай спрятался за Аленкину спину.

Козел так козел. Личное дело каждого.

– Аленка! Ты где то волшебное копытце нашла, из которого он тогда, до первого превращения, напился?

Аленка, вся в слезах и соплях, утерла лицо подолом рубахи и беспомощно развела руками.

– Да я… я и не помню уже, Василисушка! Места там глухие, топи болотные… Мне Колобок тропинку показывал! Он по тем местам на своем колесике шустро передвигается!

Все взгляды, как по команде, повернулись к Колобку. Тот, до этого скромно катившийся по краю поляны, замер, а его румяная боковина побледнела от испуга.

– Нет! – вдруг запищал он тонким, испуганным голоском. – Не скажу! Ни за что не скажу!

– Как это не скажешь? – возмутился Алеша Попович. – Да я сейчас из тебя весь изюм повыковыряю, краюха бессовестная! Тут человек… то есть козел страдает!

– Не-е-е! Меня Кощей на гренки порежет! С чесночком и солюшкой! Если я еще раз на его земли… да других приведу…

От таких перспектив у Колобка по боку покатилась единственная соленая слеза.

Заметив, как Аленка, утирая слезы, медленно встает, а рука ее крепко рукоятку топора обхватывает, я поспешила вмешаться.

– Куплю новое колесо.

– И шкатулку музыкальную походную! Громкую!

– Ну, теперь он будет сбивать всех под музыку.

– Тихо! – Я почти потеряла терпение. – Договорились. Веди, колобок, к копытцу. И не вздумай шутки шутить, а не то превращение в гренки станет твоей несбыточной мечтой, ясно тебе?

– Честное хлебное, ВасилисИльинична, вы иногда хуже Кощея, – пробурчал Колобок, но послушно покатился по тропинке.

Кстати о соседе. Кто, интересно, Сивку-Бурку заколдовал?

***

Наконец-то выдалась возможность поработать над книгой. Кощей уж и не думал, что выдастся такой погожий денек. И все ведь удачно совпала: в глухом лесу – ни ветерка, вдохновения – хоть отбавляй, никаких тебе мелких горынычей, снова улепетывающих от разъяренного Лиха, никакого запаха навязчивых духов “Рыжая провокация”.

Леший его дернул позвать Лису к себе! Он-то думал, они против Василисы объединятся, побесят Чудище, да развлекутся, вспоминая давние времена. А эта, похоже, решила, что он ее из чувств великих позвал, планы на будущее строит.

А он, Кощей то бишь, планы строил известно какие: жить одному, в глуши, книгу писать, да тишиной наслаждаться.

И что?

Сначала пол леса отжали.

Потом Чудище привезли, ходит тут, косой машет.

Потом птенцов подкинули.

Теперь вот Лиса приехала.

Дальше что? Заставят купить семиместную повозку и объявят лисиный помет в количестве пяти штук его законными наследниками?

Да он лучше на Чудище женится, чем с Лисой будущее свяжет!

Хотя лучше бы ему ни на ком больше не жениться…

Лихо, его верный помощник, услужливо принес вслед за ним прямо в чащу резное дубовое кресло, небольшой столик и изящный кожаный блокнот. Кощей устроился поудобнее, откинулся на спинку и приготовился записывать.

«Мемуары Темного Властелина, или Почему все вокруг идиоты».

Вступление.

Он уже мысленно вывел пером: «Вся эта история почти закончилась, когда моя наглая и утомительная соседка, Василиса Премудрая (фамилия определенно не говорящая), вздумала печь пирожки…», но задумался.

Странно как-то начинать мемуары темного мага с истории про Чудище. Странно вообще в них ее упоминать. Заново!

“Однажды Морана, богиня смерти, и муж ее Чернобог, затеяли… развод”.

И вдруг его отвлек едва уловимый шорох. Кощей нахмурился. Показалось. В этой части леса даже мавки боялись шалить. Он снова погрузился в раздумья.

Но шорох не умолк. Он нарастал, обрастая голосами. Сначала неразборчивым гомоном, потом – вот же черт! – отчетливым ржанием, руганью и тоненькими, до боли знакомыми мольбами.

«…да я больше не буду, Аленушка, честно-пречестно! Только не кидай меня в лужу! Кощей услышит! Он меня на фуршет пустит, в канапе!»

Кощей медленно, с наслаждением вывел в блокноте: «Глава первая. О вреде сентиментальности и пользе своевременного превращения в канапе». И прислушался. Надо же знать, для кого именно шпажки готовить.

– Думаешь, это то самое копытце? – раздался голос Василисы.

Ну разумеется. Тут не на шпажки надо насаживать, а на костер!

– А если нет? – это уже басовито и глуповато пробасил Алеша Попович. К слову, знатный богатырушка с точки зрения интеллекта.

С другой стороны – от умных проблем больше.

– Тогда он не в козла превратится, а еще в кого-нибудь. В таракана, например. Или в поганку. Это ж Кощеев лес! Тут все возможно.

– А если он просто из лужи грязной напьется? – спросил голос, принадлежавший, судя по всему, коту.

– То будет его обычный день! – отрезала Аленка. – Пей, давай!

Кощей отложил книгу. Мемуары мемуарами, но такое представление, да с такими действующими лицами, пропускать было бы преступлением. Да и разве ж дадут поработать в тишине? Они не то что музу, нечисть лесную распугали! Он бесшумно поднялся с кресла и так же бесшумно, словно тень, возник за спинами незадачливых спасателей.

Василиса, Алеша, Баюн, Аленка, Колобок и странного вида лошадь, сбившись в кучу, пялились на старое, наполненное дождевой водой волшебное копытце, вмурованное в землю. Колобок, бледный от ужаса, дрожал так, что с аппетитной корочки падали крошки.

Кощей постоял мгновение, наблюдая за этой идиллией, а затем осторожно кашлянул.

– Кхм-кхм.

Эффект превзошел все ожидания. Аленка взвизгнула и едва не уронила топор. Баюн с диким воплем сиганул на ближайшую елку. Его примеру попытался последовать и колобок, но, в отличие от кота, не имел когтей и просто укатился куда-то в кусты. Василиса резко обернулась, и на ее лице застыла смесь паники и смущения.

Пока они пялились друг на друга, как два барана, Колобок, выбравшийся из шиповника, не выдержал такого сосредоточения напряженности в одном месте, с тонким писком пошатнулся, кувыркнулся и с тихим плеском шлепнулся прямиком в копытце.

На его месте, отфыркиваясь и тряся мокрой шерсткой, появился крошечный, размером с сапог, пугливый козлик.

– Ме-е-е?..

Воцарилась гробовая тишина, нарушаемая лишь капаньем воды с ушей новоявленного козленка.

Кощей скрестил руки на груди и с наслаждением посмотрел то на козлика, то на онемевшую Василису.

– Так тебе и надо, предатель, – с ледяным спокойствием прокомментировал он. – Предателям колеса не положены. Будешь довольствоваться копытами.

Василиса вышла вперед, подбоченясь, и ее взгляд, еще секунду назад полный смущения, теперь пылал решимостью.

– Ладно, с Колобком все ясно – сам виноват, – отрезала она, махнув рукой в сторону дрожащего козленка. – Но Иванушку ты немедленно расколдуешь! И в человека вернешь! Он уже свою повинность отбыл, достаточно с него этих превращений. И впредь такие шутки с моими подопечными больше не шути!

Кощей медленно перевел взгляд с нее на Аленку, которая замерла, будто готовая в любой момент рвануть с места. Уголки его губ дрогнули в едва уловимой усмешке.

– Это – Иван? – Кощей ткнул пальцем в лошадь.

– Только не притворяйся, что не твоих рук дело! Мы оба знаем, как ты превращения любишь!

– А еще мы знаем, как их расколдовывать. Чего к копытцу-то привела? Бери лошадь, да целуй!

А Кощей к Аленке повернулся.

– Я свою часть уговора выполнил?

Аленка, побледнев, кивнула, не в силах вымолвить слово.

– Выполнил, – с наслаждением констатировал Кощей. – А ты свою… решила не выполнять?

– Какую часть?! – вспыхнула Василиса, ее голос зазвенел от негодования. – Какой еще уговор? Немедленно объясни!

Аленка, поджав губы и глядя в землю, прошептала:

– Он… он мне помог… когда Ваня совсем уж замучил… Все пироги воровал, по ночам шумел, бражку пил, насмехался… Я в отчаянии была… Пошла к Кощею. Он и направил меня к тому копытцу. Сказал, раз братец такой неугомонный, пусть в козла превратится, силу свою растратит. Но взял с меня слово… что три года и три дня я за ним следить буду, как за малым дитем, ухаживать, оберегать. А я… – голос ее дрогнул, – а я его не уберегла.

– А-ну, прекрати! – строго произнесла Василиса, завидев, что Аленка шмыгать начинает. – Ничего ты не виновата! Это же он! Ты в глаза его бесстыжие посмотри!

– Нормальные глаза, – пожал плечами Кощей. – Некоторым даже нравятся. Наглядеться не могут.

– На что только не пойдут особы на закате своей красоты, чтобы старость коротать не в одиночку.

– Некоторым и на рассвете бы не мешало, а то сильно злые, да, Чудище?

– Извините, – осторожно спросил с елки кот, – а мы все еще об Иванушке?

В этот момент взгляд Василисы скользнул за спину Кощея, и выражение ее лица мгновенно изменилось. Ярость и решимость сменились на сначала недоумение, а потом – на что-то острое и колючее, похожее на обиду. Кощей, уловив эту перемену, обернулся.

По лесной тропе, грациозно ступая, шла Лиса Патрикеевна. И вела под уздцы великолепного коня – копию заколдованного дважды Иванушки. Только не было в этом коне ни капли магии, только природная, настоящая красота. Кощей и сам на коня засмотрелся, а уж он разных видывал за долгую жизнь.

Остановившись рядом, Лиса лукаво улыбнулась, встала на цыпочки и нарочито громко чмокнула Кощея в щеку.

– Спасибо за подарок, Кощеюшка! – прощебетала она. – Такого красавца я еще не видела! Буду на нем в столицу кататься, все барышни обзавидуются!

Василиса стояла неподвижно, глядя на эту сцену. Щеки ее залила краска, губы плотно сжались. Она бросила на Кощея последний взгляд – в нем было столько горького разочарования и упрека, что ему стало неуютно. А потом резко развернулась и, не сказав ни слова, зашагала прочь, так быстро, что ветер взметнул полы ее сарафана.

Кощей смотрел ей вслед с искренним, неподдельным недоумением. Он проводил взглядом ее удаляющуюся фигуру, потом перевел взгляд на сияющую Лису, на покорного коня, на виновато опущенную голову Аленки.

Кажется, он что-то не понял.

– И чего это с ней? – тихо, скорее самому себе, пробормотал Кощей, в чьей душе вдруг зашевелилась смутная и почти забытая, но все же хорошо знакомая тревога.

Женщина обиделась, а он не понял, на что.

Примерно так Кощей чувствовал себя в те времена, когда был женат.

Глава четвертая. Снимите это немедленно!

Спустя несколько дней, спасаясь от навязчивых ароматов стройки, затеянной Енисеем, и еще более навязчивых приставаний Лисы по обустройству ее комнаты в его собственном замке, Кощей укрылся в единственном месте, где царил хоть какой-то порядок – в библиотеке. Пыльные фолианты, пахнущие временем и тайнами, спрятанными на их страницах, стояли ровными рядами, и даже воздух здесь был неподвижным и безмолвным.

Он устроился в глубоком кресле у камина, в котором тлели не дрова, а зачарованные угли, не источавшие сажу и отбрасывающие причудливые тени. У его ног, свернувшись тремя уютными калачиками, посапывал подросший горыныч. Одна из его крошечных головок во сне почесывала лапкой за ухом, вторая тихо поскуливала, гоняясь во сне за сказочными зайцами, а третья, самая умная, просто мирно сопела, уткнувшись носом в хвост.

Кощей попытался сосредоточиться на разложенной перед ним карте местности, но мысли упрямо ползли в другую сторону. К Василисе. К тому ее взгляду – обиженному, колючему, полному разочарования. Он с силой ткнул пером в пергамент, оставив кляксу, похожую на черную слезу.

Чудище его раздражало.

Она была шумная, суетливая, все время чему-то возмущалась, лезла, куда не просят – то в озеро, то к нему. И вообще Кощей мечтал о том дне, когда вернется Яга и спровадит внучку подальше.

Старая карга лучше, чем молоденькая симпатичная городская девчонка.

Но все же одно дело доводить ее до белого каления. Другое – быть виноватым в чем-то, о чем он понятия не имеет.

Зато, судя по всему, имеет Лиса.

Что-то шутка затянулась. Он звал Лису в надежде побесить чудище и заставить ее бабку вернуться. Думал, узнав о курорте, Яга все свои процедуры заморские побросает, да в сказочный лес рванет. Чудище уедет строить карьеру экономиста магии, а там дальше как-нибудь все и рассосется. Вернется Василиса не раньше, чем поймет, что магию сэкономить не получилось, и годится она только топор за Аленкой носить и богатырей Поповичу рожать.

В голове живо картинка явилась, как Чудище в белоснежном сарафане, да с поясом, расшитым самоцветами, верхом на красивом коне, сияет и светится, а у терема ее этот дурачок деревенский встречает и…

Он откинулся на спинку кресла, и его взгляд утонул в синих переливах пламени. Перед внутренним взором проплыл другой образ – давний, туманный, от которого до сих пор сжималось каменное сердце. Белое платье, рассыпавшееся пеплом… тихий шепот: «Любовь к тебе – смертна, Кощей…» Он сжал кулаки, и костяшки побелели. Нет. Он поклялся тогда, что остаток своих бесконечных дней проведет в одиночестве.

«Чудище надо из леса спровадить”, – подумал он.

И, раз план с возвращением бабули и курортом не сработал, требовалось придумать что-то еще.

Интересно, а у нее родственники в королевстве остались? Может, кого-нибудь того… покалечить немного? Помчится спасать, авось закрутится и про лес забудет?

Хотя, зная Чудище, вернется. Вернется и его покалечит. Возможно, даже морально.

Нет, все же лучший способ спровадить – этот идиотский курорт. Надо только немного подождать. Шум, толпы, цивилизация. Она, с ее тягой к тишине, пирогам и уютному хаосу, не выдержит и уедет. В город. К своим однокурсницам. К нормальным людям. И будет жить долго и счастливо. Или недолго и несчастно, но главное чтобы без его, Кощеева, участия.

Удивительно, но мысль оказалась тошнотворной.

Он с силой провел рукой по лицу, словно стирая с себя эти бесполезные размышления. Внезапно Горыныч встрепенулся. Все три головы разом поднялись, уши насторожились. Послышались быстрые, четкие шаги по каменным плитам коридора. Легкие, уверенные, с стуком каблучков.

Кощей вздохнул. Покой кончился.

Дверь в библиотеку с грохотом распахнулась, впустив вихрь энергии, дорогих духов и рыжей шевелюры. Лиса Патрикеевна, сияющая, как новенькая монета, застыла на пороге, окинула взглядом его мрачную фигуру в кресле, спящего змея и разбросанные карты. Ее глаза блеснули вдохновением.

– Кощей! – возвестила она, расставив руки, будто собираясь обнять всю вселенную. – Я все поняла!

И замерла, явно ожидая восторга. Ну или хотя бы уточняющих вопросов.

А Кощей, гад такой, только бровь поднял.

Лиса подбежала к его креслу и, схватив его за плечи, с силой встряхнула, отчего Горыныч недовольно фыркнул всеми шестью ноздрями.

– Тебе, мой темный и непонятый властелин, нужен СТИЛЬ!

Кощей застыл в кресле, не в силах пошевелиться. Его разум, привыкший оперировать категориями вечности, бессмертия и сложнейших заклятий, отказывался осознавать слово «стиль». Он смотрел на Лису с тем же выражением, с каким, вероятно, смотрел бы на внезапно заговоривший суп.

К слову, там наверное лисички в лесу народились… может, и правда супец грибной Лихо велеть сварить?

– Стиль? – наконец выдавил он.

– Именно! – не унималась Лиса, сияя. – Ты же хочешь, чтобы курорт был успешным? Чтобы туристы не разбегались при одном твоем виде? Нужен ребрендинг! Новый образ!

Не дожидаясь ответа, она вихрем умчалась прочь. Кощей, все еще находясь в легком ступоре, услышал, как вдалеке с грохотом распахивается дверь его спальни, а затем послышались звуки решительного перебирания гардероба.

Кажется, ребрендинг – это не темное заклинание…

– Не смей трогать мой плащ! – рявкнул он, наконец найдя в себе силы подняться. – Он выдержал три столетия, осаду нежити и не счесть, сколько похорон. Тронешь – и приду в нем на твои!

Из спальни донесся веселый возглас: «О, идеально! Из него выйдут шикарные диванные подушки в стиле «винтаж готик!».

Кощей, чувствуя, как почва уходит из-под ног быстрее, чем в болотах Кикиморы, ринулся из библиотеки. В спальне Лисы уже не было, а цокот каблучков доносился с лестницы, ведущей на кухню. Любимых плащиков на кухне не водилось, зато обитало Лихо. Вдруг оно тоже недостаточно стильное и пойдет на подушки? У Лихо шерсти много, целая мягкая комната выйдет.

Он ворвался в кухню – и замер на пороге. Его верное царство мрака и уюта было неузнаваемо. Глиняные горшки с заспиртованными корешками, из которых Лихо делало настойки, сменились блестящими кастрюльками в цветочек. Вместо привычного аромата сушеных трав в воздухе витал какой-то сладкий, откровенно тошнотворный запах.

– Что… это? – прошипел Кощей, указывая дрожащим пальцем на зеленоватый отвар, булькающий на плите.

– Это смузи из крапивы, ростков пшеницы и эфирного масла кактуса! – пояснила Лиса, появляясь в дверях с охапкой его черных одеяний. – Очищает ауру и способствует снижению уровня темной энергетики! Твои любимые жареные ушки какой-то твари я, к сожалению, выбросила. Холестерин!

– Ничего, поймаю другую тварь, – буркнул он в ответ.

Лиса, кажется, превращаться умеет? Вот только превратись, коза рыжая!

Его внимание привлекло странное движение у потайной двери, ведущей в подвал. Лихо, его верный облачный спутник, в панике металось по коридору, вылавливая и запихивая в большой мешок горынычей, которые пищали и цеплялись коготками за пол. Вслед за ними туда же шмыгнули несколько василисков, а следом, переваливаясь, поползли даже те самые булки, что не далее как летом наслала Василиса в отместку за яйца.

– Лихо! – грозно окликнул слугу Кощей. – Что происходит?!

Оно замерло, испуганно дрожа.

– Кощей, темный маг в хозяевах – куда ни шло! – запищало Лихо. – С ним договор найти можно, правила понять можно! Но Лиса Патрикеевна…

В его голосе прозвучал неподдельный ужас.

– Она… она мне фартук РОЗОВЫЙ купила! Хозяин! И пахнет она странно… Кощей Кощеич, а может, вы это… Василису Ильиничну вернете? Она же тоже девица, вам без разницы, а пахнет приятненько.

– В смысле, мне без разницы?! – искренне возмутился он. – Хотя стой. С этим мы потом разберемся. Сейчас с другим решить надобно.

Кощей повернулся к Лисе, которая невозмутимо помешивала варево, пахнущее ношеными носками и немного крапивой.

– Радость моя, а не перегибаешь ли ты палку? Я тебя, вроде как, хозяйкой не делал. И о помощи не просил. Иль ты Лихо заменить решила? Работы лишить бедолагу?

Лихо, пряча за спиной последнего горыныча, робко прошипело:

– Да-да! Василиса Ильинична вчера распорядилась по лесу – величать Лису Патрикеевну отныне хозяйкой Кощеевой половины леса! Говорит, коли вы в таком тесном… сотрудничестве, так тому и быть. Чтобы все знали, к кому с вопросами обращаться. Я и решило… хозяин мне не рад, замену подыскивает, уйду я, вот!

На мгновение в кухне воцарилась абсолютная тишина. Даже Лиса на секунду перестала сиять. Кощей стоял не двигаясь, переваривая эту информацию. Глаза его сузились до двух угольков.

– Василиса… ох и язык у этой Василисы вашей.

– Она не наша, а ваша, – буркнул Лихо.

Дальше он пробурчал нечто неразборчивое (и вряд ли пришедшееся бы Кощею по нраву) и закончил “а страдаем мы”.

– Я же о тебе забочусь, Кощеюшка, – заискивающе улыбнулась Лиса, и впрямь стала похожа на рыжую лесную плутовку, – чтобы ты у меня самым красивым был. И самым здоровым. Во! Попробуй!

С этими словами она ему варево в половнике прямо под нос сунула. Кощей только и подумать успел, что полчища нежити его не извели, враги не добрались, жена бывшая – и та кровь всю не выпила! А тут на тебе… смузи из крапивы и такой финал.

Следующей книгой напишет сборник советов по семейной жизни от Кощея Кощеевича Бессмертного.

“Совет первый: если от вашей готовки мужика тошнит, готовка – это не ваше. И мужик тоже не ваш, прекратите пытаться его отравить”.

***

Ох и дел у старшей по сказочному лесу бывает!

Колобка-козлика обратно в булку превратить – сделано!

Иванушку-коня в козлика – готово!

Объяснить Аленке, что топор – не универсальный способ решения конфликтов? Попробуем.

Отговорить Алешу на Кощея Бессмертного с мечом идти? Тоже ко мне.

А в конце, кофию заморского заварив, да на балкончике устроившись, вдохнуть прохладу вечернего осеннего воздуха, поднести с наслаждением к губам чашку глиняную, да отхлебнуть черный, как сама ночь и как глаза соседушки темного, напиток волшебный… мечта!

Первый глоток был… странным. Горьковато-травянистый привкус, не похожий на привычную благородную горечь, удивил и опечалил. Я поморщилась. «Наверное, новый сорт, – подумала я. – Или Баюн в очередной раз лапами в закрома лазил». Но отказываться от долгожданного кофия сил не было. Я допила чашку до дна, поставила ее на стол и, почувствовав неожиданный прилив бодрости и радостно направилась за калитку. Лебедяна обещала показать мне новый кокошник – с жемчугом и кружевом, как у столичных модниц.

Я уже почти вышла на опушку, как из-за старого дуба, словно сама тень, возник Кощей. Он стоял, заслонив собой тропинку, скрестив руки на груди, и смотрел на меня с таким невыносимо самодовольным выражением лица, что вся моя радость мигом испарилась.

– Премудрая, Василиса Ильинична, хозяйка наша ненаглядная, – начал он с притворной учтивостью. – Не задержу. Всего пара вопросов.

– Говори, – буркнула я, пытаясь его обойти. – Только быстро. У меня дела.

– Первый: правда ли, что в детстве ты, пытаясь повторить бабушкин фокус, случайно превратила своего кота в кактус и три дня его поливала, чтоб родители хворостиной не отходили?

Я застыла с открытым ртом. Откуда он знает?! Об этом знали только я, бабушка и бедный Васька, который потом месяц спал среди горшков на подоконнике. Я собиралась соврать, выдумать что-то, но вместо этого с моих губ сорвалось тихое, смущенное:

–Да…

Кощей улыбнулся. Шире. Его глаза блеснули.

– Второй: считаешь ли ты королевича Енисея хоть сколько-нибудь разумным существом?

– Да какой же он дурак! – вырвалось у меня с неподдельным жаром, и я тут же в ужасе прикусила язык: негоже так о королевской особе! Но было поздно. – Ну, то есть… он, конечно, благородный… но дура-а-ак! Если меня бабушка за него замуж выдаст, я… я… я мавкой стану! В реке жить буду, а во дворец не пойду!

Последние слова я проговорила с такой искренней обидой, что сама себе удивилась. А Кощей… Кощей расцвел, как тот самый кактус-Васька. Он засмеялся тихим, бархатным смехом, от которого по спине побежали мурашки.

– Что ты сделал?! – прошипела я, чувствуя, как по щекам разливается предательский румянец.

– Ничего особенного, – пожал он плечами, делая шаг вперед. – Просто твой утренний кофий был… слегка окроплен зельем искренности. Безвредным. К завтрашней полуночи выветрится.

Он приблизился еще на шаг. Теперь между нами не было и полуметра. От него пахло холодным ночным воздухом, старыми книгами и чем-то еще… странным, непривычным. Крапивой, что ли? Тени вокруг нас сгустились, и мне вдруг стало душно. Я попыталась отступить, но спина уперлась в шершавую кору дуба.

– И теперь, Василиса, – его голос стал тихим, интимным, проникающим прямо в мозг, – скажи мне. Почему ты так озаботилась моим… стилем? И зачем натравила на мой замок эту рыжую катастрофу, велев всему лесу величать ее хозяйкой?

Я чувствовала, как по всему телу разливается жар. Я видела его взгляд – пристальный, цепкий. Я видела его губы, тронутые той самой ядовитой улыбкой. И я знала, что сейчас, сию секунду, с моих губ сорвется правда. Та самая, глупая, детская, которую я сама от себя прятала. «Потому что не хочу, чтобы она там жила! Потому что не хочу, чтобы она была с тобой! Потому что…»

Мысль была настолько ужасной, что у меня перехватило дыхание.

В ужасе, не помня себя, я оттолкнула его, выскользнула из ловушки между ним и деревом и, подхватив подол, бросилась бежать без оглядки. Сердце колотилось где-то в горле, в ушах стоял звон, а в голове стучала лишь одна мысль: «До полуночи! Надо продержаться до полуночи и ни слова правды!»

А сзади, сквозь частокол деревьев, доносился довольный, ядовитый Кощеев смех.

***

День продержаться, да вечер помолчать – задача, казалось бы, несложная. Сказавшись нездоровой, я заперлась в тереме в надежде, что уж за эти сутки ничего в лесу непоправимого не случится. И как же я ошибалась!

Мои подопечные, конечно, порывались поухаживать. То Баюн с самым невинным видом притащит корзинку «свеженьких яичек, для сил», то Лебедяна приплывет с кувшинчиком «настоечки целебной от хворей душевных». Я всех спровадила, пригрозив сурово: «Простуда у меня, чай, не шутка! Еще заразитесь – уколы ставить буду! Уколы волшебные, от которых хвост у кота на неделю отваливается!»

Уколы мои лесные жители страсть как не любили и – вот забава-то! – черной магией самой что ни на есть Кощеевой считали. Так что угроза подействовала безотказно, и до самого обеда в тереме стояла блаженная тишина, нарушаемая лишь мыслями тревожными, вслух высказанными.

А потом в дверь снова забарабанили. Да так отчаянно, что сердечко забилось от тревоги. Я приоткрыла окошко и увидела взъерошенного Баюна, у которого усы дыбом стояли от ужаса.

– Василисушка, беда! В лесу королевич! Да не один, а с целой делегацией! Сам король-батюшка пожаловал, да братья Енисеевы, да советники – целый караван! Новый курорт волшебный смотреть изволили!

У меня похолодело внутри. Енисей, идиот безнадежный! Мало ему было собственных дурацких идей, так он еще и семью всю приволок! Сейчас король на наш заповедный лес посмотрит, увидит говорящих котов, русалок на ветвях и колобков на самокатах, да и распорядится всех в зверинец царский посадить и на ярмарках за монету показывать, как чудо-чудное, диво-дивное. Что же делать? Как короля от леса отвадить?

И тут, словно луч света в темном царстве, мне в голову пришла идея. Гениальная в своей простоте.

– Значит, так, Баюн, – зашептала я, высунувшись в окошко. – Лети сломя голову и передай всем нашим: тревога! Надо лесом самым обычным, самым скучным прикинуться. Тебе – котиком обыкновенным, мурчащим и блохастым, мышей ловить! Колобку – булкой простой, румяной, на подоконнике остывающей, и ни звука! Мавкам – спрятаться в камышах и носа из воды не казать! А Наину… Снимите ее с дуба, ради всего святого, и в самой глубокой яме озера спрячьте, пусть там свои элегии сочиняет! Никакого намека на магию, ясно? Чтобы король подумал, что это самый заурядный, ничем не примечательный лесок!

– Василисушка, – залепетал Баюн, – а может, ты сама их задержишь? Ты ж Премудрая, найдешь, что сказать!

Тут у меня сердце ушло в пятки. Пришлось признаться, сгорая от стыда.

–Не могу, Баюш. Кощей меня… подловил. Зельем правды напоил. Теперь я до полуночи, что думаю, то и ляпну. Представляешь, что я королю насплетничаю, если он спросит, красив ли его новый пурпурный плащ с золотыми жабрами? А ежели про магию спросит?

Баюн всплеснул лапами, глаза его стали круглыми, как те самые чугунные яйца.

– Ай-яй-яй! Беда-то какая! – И он, не мешкая, унесся в чащу, чтобы предотвратить катастрофу.

А я, оставшись в одиночестве, принялась тревожно расхаживать по терему, сверяясь с часами. «Неужто Кощей настолько хочет мне насолить, что, зная про визит королевича, это дурацкое зелье подлил? – размышляла я. – Чтобы лес наш моими же устами уничтожить?»

Я просидела в своем добровольном заточении до тех пор, пока солнце не окрасило золотой лес в багряные и пурпурные цвета заката, вслушиваясь в звуки с улицы. Но, к моему удивлению, все было на редкость тихо. Ни возгласов удивления, ни царского гнева, ни даже привычного кудахтанья кур. Может, сработало? Может, наш лес сумел прикинуться серым и невзрачным?

Но вот до меня донеслись приглушенные голоса, становившиеся все четче. Они приближались к терему. И первое, что я услышала ясно и совершенно отчетливо, был сладкий, медовый голос тетушки Лисы.

– …а сейчас, ваше королевское величество, я вас познакомлю с Василисой Ильиничной Премудрой, нашей дорогой хозяйкой. Она тут за лесом, как за домом родным, ухаживает.

Тут Лиса сделала театральную паузу.

– Кстати, племяшка она мне, родная кровь. Ее матушка, моя сестренка, даже назвала ее в мою честь, представьте! ВасиЛиса.

Оторопев от такой беспардонной лжи, я замерла на месте. В следующий миг дверь терема с грохотом распахнулась, и в мою светлицу ввалилась целая делегация. Впереди всех – сияющая тетушка Лиса, за ней – Енисей, двое его братьев (вылитые Енисеи, только один с усами, второй юнец совсем, но оба в дорогих кафтанах), сам король – дородный, с пышной бородой и, наконец, четверо стражников, вооруженных до зубов так, что, казалось, они вот-вот рухнут под тяжестью собственных доспехов.

Я, как была в домашнем сарафане и с растрепанной от тревог косой, спешно присела в низком поклоне, мысленно благодаря всех богов, что хоть пол подметен.

– Ваше величество, – прозвучал мой собственный голос, прежде чем я успела его обдумать, – добро пожаловать в нашу глушь. Простите за беспорядок, только вот котику нашему, Баюну, блох травила, прибраться не успела.

Король фыркнул, окидывая взглядом мои скромные хоромы.

– Так это ты и есть та самая Василиса Премудрая? – буркнул он. – А молва-то тебя описывала старухой горбатой с костяной ногой.

– Молва, ваше величество, как и мой кот Баюн, иногда имеет привычку привирать для красного словца, – честно ответила я, чувствуя, как по спине бегут мурашки. Хорошо, что правда была пока безобидной.

В этот момент между ног высоких гостей действительно проскользнул Баюн. Он растянулся на полу, жалобно и протяжно мяукнул, а затем начал с остервенением вылизывать собственную шерсть, делая вид, что ловит несуществующих блох. Это было настолько неестественно и театрально, что я едва не рассмеялась. Он так усердствовал, что чуть не сбил с ног одного из стражников.

– А зверье-то у вас ручное, – заметил король, с интересом наблюдая за кошачьим представлением.

– Обыкновенный деревенский кот, ваше величество, – поспешно сказала я. – Мышей ловит. Иногда… слишком громко мурлычет по ночам. Сказки рассказывает, стихи читает.

– И от блох, как я погляжу, шибко страдает, – добавил один из братьев Енисея, брезгливо отступая на шаг.

– Премудрая, – обратился ко мне король, – сынок мой, Енисей, тут такие планы на ваш лес строит, дух захватывает! Хочу своими глазами увидеть эти… как их… будущие угодья для курорта. Покажешь?

Мое сердце упало куда-то в сапоги. Выйти в лес? Где в любой куче листьев может прятаться разговорчивый гриб, а с ветки свисать подвыпившая мавка? Это был прямой путь к катастрофе.

Но выбирать не приходилось. Прежде чем я успела что-то сказать, Лиса Патрикеевна ловко подхватила меня под руку, сжимая так, будто пыталась выдавить из меня последние капли здравомыслия.

– Конечно, покажем, ваше величество! – воскликнула она, сияя. – Племяшка моя хоть и скромница, но каждую тропинку здесь знает. Пойдем, Василисушка, пройдемся, воздухом лесным подышим!

И она, почти не давая мне опомниться, поволокла меня к выходу из терема, навстречу лесной прохладе и неминуемому разоблачению. Я шла, как на эшафот, чувствуя на себе довольный взгляд тетки и любопытный – короля. А в голове стучала лишь одна мысль: «Только бы не ляпнуть лишнего!”.

Обитатели леса постарались на славу. Я бы даже сказала, перестарались. Скучнее, безжизненнее и унылее уголка во всем королевстве, пожалуй, и сыскать было нельзя!

Аленка с таким видом рубила дрова у своего терема, будто впервые в жизни видела топор. Она так неуклюже замахивалась, что казалось, вот-вот отрубит себе ногу, и при этом громко причитала: «Ох, и тяжелая же это работа, батюшки!». Я знала, что она может разрубить бревно одним точным ударом и при этом попасть в муху на лету, но сейчас она напоминала беспомощную горожанку.

Лебедяна, сняв свои воздушные покрывала и натянув простой холщовый сарафан, сновала по огороду с тяпкой и голосила так, что аж вороны слетались: «Ох, Алешенька, муж мой ненаглядный, домой скоро вернется, а у меня и борщ не сварен, и картошка не прополота!». Со стороны это выглядело настолько неестественно, что я боялась, как бы король не заподозрил пародию.

Ни мавок, ни русалок на ветвях дубовых, никаких чудес! Даже птицы, кажется, притихли.

– А лес-то у нас, ваше величество, волшебный! – вдруг сладко прощебетала Лиса, обводя рукой эту пасторальную, но абсолютно безволшебную картину.

– Правда? – наивно удивился младший королевич, пухлый юноша с доверчивыми глазами.

– Правда! – выпалила я, и тут же в ужасе схватилась за рот. Проклятое зелье! Поняв, что вот-вот сдам все секреты подчистую, я быстро, но совершенно искренне добавила: – Воздух – чистейший, просто чудо! И тишина… замечательная! И красота вокруг… ну, сами видите! И грибов… ой, сколько грибов! Лисичек, рыжиков, груздей!

Я замолчала, тяжело дыша. Вроде пронесло. Все сказанное было чистой правдой, просто не всей.

Лиса бросила на меня колючий взгляд, полный разочарования. Ее план «развязать Василисе язык» пока не работал.

– Ну, раз грибов много, пойдемте, ваше величество, в самую чащу, – не унималась она, снова цепко хватая меня под локоть. – Там, говорят, такие поляны есть, что дух захватывает! Правда же, племяшка?

– Да, дух действительно… захватывает, – сдавленно прошипела я, представляя, как на одной из тех полян в этот самый момент Серый Волк горынычей материться учит.

Мы углубились в лес. Лиса то и дело пыталась меня подловить.

– Смотрите, какой дуб-великан! На таком, поди, кто интересный живет…

– На нем… белки живут, – ответила я, с тоской глядя на знакомое дупло, где обычно ночевала Наина. – Очень шустрые. Орехи воруют.

– А озеро-то какое чистое! – продолжала она, когда мы вышли к воде. – Прямо русалки бы могли тут резвиться!

– Вода… прохладная, – выдохнула я, видя краем глаза, как на дне неподвижно лежит бледная фигура с раскинутыми зелеными волосами, старательно изображая утопленницу. – Купаться не советую. Простудишься вмиг.

Лиса злилась все сильнее. Ее улыбка стала напоминать оскал. И тут она, видимо, от отчаяния, свернула на тропинку, ведущую к чертогам Кощея.

– Постой, тетушка! – попыталась я воспротивиться. – Это чужие владения!

– Какие уж чужие! – фыркнула Лиса. – Кощей наш партнер! Он только рад высоким гостям! Он ведь всей душой за развитие курорта!

Я понимала, в чем подвох. Мы старались спрятать магию на своей половине, но на территории Кощея никто ничего не прятал! Там запросто мог прогуливаться Василиск, чистящий зубы, или Лихо, развешивающий на кустах для просушки свои носовые платки.

Но Лиса, не слушая моих протестов, железной хваткой тащила за собой всю делегацию. И вот уже впереди показались зловещие, увитые черным плющом ворота владений Кощеевых.

И как раз в этот момент сами ворота со скрипом отворились, и в проеме возникла высокая, худая фигура. Кощей, одетый в свой привычный черный камзол, стоял, скрестив руки на груди, и смотрел на нашу пеструю процессию с видом человека, заставшего у себя на пороге табор цыган и королевича, с чудом-юдом в обнимку.

Он вежливо, но с ледяной, хорошо знакомой мне ноткой сарказма в голосе, изрек:

–Какими судьбами в моих скромных владениях такое… представительное собрание? Не иначе, заплутали? Или королевская охота на темных магов снова в моде?

Повисла неловкая пауза, которую нарушил король. К моему величайшему изумлению, он не приказал страже схватить «исчадие тьмы», а лишь тяжело вздохнул и произнес с некоторой даже досадой:

– Кощей. Старый знакомый. Какими судьбами в этих… дремучих краях обретаешься? Я-то думал, ты в своих подземельях век векуешь.

Кощей, ничуть не смущенный, лишь раздраженно щелкнул языком, словно отгоняя назойливую муху.

– Книгу пишу! – огрызнулся он. – Мемуары. А вы мне все мешаете. То эта, со своей вечно отсутствующей бабкой вечные склоки затевает, то ваш юродивый отпрыск, сначала чудище ищет забороть, потом инклюзивы строит, а теперь и вовсе всем стадом приперлись! Совесть у вас есть, я спрашиваю? Я вам, если память не отшибло, королевство спас? Спас. И что взамен попросил? Покоя! Всего-то! А вы? Тьфу.

У меня отвисла челюсть. От этой тирады, от того, что король, похоже, и впрямь был с ним знаком, и от главного: «Королевство спас?»

– Что значит «королевство спас»? – выпалила я, забыв обо всех предосторожностях. – От чего? От кого? И когда?

Кощей бросил на меня взгляд, от которого кровь застыла в жилах.

– Цыц, Чудище, – рыкнул он ледяным тоном, – а не то я сейчас у тебя кое-что спрошу…

Я ахнула и инстинктивно заткнула уши, готовая провалиться сквозь землю. В глазах у Лисы, видевшей эту сцену, заплясали торжествующие чертики. Она поняла, что нащупала слабину.

– Ой, что это вы с нашей хозяйкой так, Кощей Кощеевич? – сладко встряла она, подмигивая королю. – Она же, поди, все секреты ваши лесные знает. Кстати, о лесных секретах! Василисушка, милая, а правда ли, что в самой чаще у вас есть такая поляна, где по ночам… трава от шагов горит, цветы говорят, а по ручью не вода течет, а живой мед?

Это был прямой и безжалостный удар. Вопрос, на который нельзя было ответить уклончиво. Да, правда. Нет, неправда. Любой ответ вел к провалу. Я почувствовала, как по лицу разливается жар, губы сами собой раскрылись, чтобы изречь роковое «Да, это поляна Велеса, и там еще мавки поют…».

Но не успел первый звук сорваться с губ, как Кощей, движением быстрым и неожиданным, оказался рядом. Его длинные, холодные пальцы легли мне на рот, зажимая его. В следующее мгновение он резко притянул меня к себе, прижав спиной к своей груди так крепко, что я на миг лишилась дыхания.

– М-м-м-м! – было все, что я смогла издать, барабаня кулаками по его руке. Он пахло старым пергаментом, древесной смолой и чем-то опасным, как гроза перед дождем.

Все застыли в ступоре. Король смотрел с недоумением, Енисей и братья – с испугом, а Лиса – с яростью обманутой охотницы.

– Простите, – голос Кощея прозвучал прямо у моего уха, бархатный и ядовитый, – но моя соседка, кажется, сегодня не в себе. Съела что-то не то на завтрак. Боится, что ее признания в любви к одуванчикам скомпрометируют ее перед высокими гостями.

Я могла бы его убить. Но вместе с яростью по телу разливалось и странное, предательское облегчение. Он не дал мне все испортить. Выходит, не такой уж и злой, Кощей Бессмертный. И опасность для леса сказочного, как и я, понимает.

В наступившей гробовой тишине, нарушаемой лишь моим подавленным мычанием, голос Кощея прозвучал с преувеличенным огорчением.

– Лисавета, а ты ничего не перепутала? – спросил он, и в его тоне сквозила театральная грусть. Он все еще держал меня в железной хватке, и я чувствовала, как размеренно и спокойно бьется его сердце. – Мне казалось, мы договорились. Я тебе секрет доверил, дело важное, а ты вот так взяла и всем растрепала? Прямо при гостях?

Лиса Патрикеевна, от неожиданности, умолкла на полуслове и растерянно заморгала, словно сова на ярком солнце. Ее хитрая мордочка вытянулась от недоумения.

– Я… я ничего не… – начала она, но Кощей ее перебил, сокрушенно качая головой.

– Ну что же ты все выдала-то, а? Как теперь гостям веселиться? Как удивляться? Это ж должен был быть… – он сделал паузу, глядя на Енисея, – королевич, выручай, как там это модное слово называется, когда неожиданность приятная?

Енисей, пойманный врасплох, надулся и начал лихорадочно рыться в памяти.

–Э-э-э… Сюр… сюрреализм? Нет… серенада?.. Блин, слово такое, на «с»… Сырокопчение? А, нет! СЮРПРИЗ!

– Именно! – милостиво кивнул Кощей. – Сюрприз. А ты, Лисавета, все карты раскрыла.

– Гостям? – растерянно переспросила Лиса, все еще не понимая, в какую игру ее втянули. – Какой сюрприз? Я же ничего…

Я продолжала хлопать глазами, чувствуя, как у меня начинает кружиться голова от этой абсурдной ситуации и от близости Кощея. Его пальцы все еще были прижаты к моим губам, и это было одновременно невыносимо и… почему-то не совсем неприятно.

– Так свадьба же, – не моргнув и глазом, невозмутимо ответил Кощей, словно объявлял о предстоящем дожде.

Эффект был мгновенным. Лиса расцвела, как мак на солнце. Все ее замешательство испарилось, уступив место восторгу и торжеству. Она даже привскочила на месте, захлопав в ладоши.

– Так это что же… Кощеева! – выдохнула она с придыханием. – Все же Кощеева! Я так и знала!

Кощей громко хмыкнул прямо у меня над ухом, отчего я вздрогнула.

– Да ну, что ты, – фыркнул он. – Василиса Кощеева – не звучит. С таким именем только любовные романы писать. Премудрой останется.

В этот момент его рука наконец разжалась, и я смогла перевести дух. Отпрянув от него, я смотрела то на растерянную тетушку Лису, то на невозмутимого Кощея, то на изумленную физиономию короля. В голове у меня был полный хаос, перемешанный с остатками зелья правды и диким желанием либо засмеяться, либо расплакаться. Свадьба? Какая еще свадьба?!

Но и польза в наглой возмутительной лжи Кощеевой была: вопросами меня засыпать перестали. И я решила благоразумно молчать. Лес важнее гордости и репутации, а со слухами про Кощееву невесту я как-нибудь уж разберусь. Лишь бы до бабули не дошли! Вот тогда нам всем не поздоровится.

Тем более, что эффект эта ложь оказала и вправду неожиданный:

– Свадьба? Что ж, свадьба – это прекрасно, – наконец выдавил из себя король, и его взгляд, тяжелый и задумчивый, уперся в Енисея. – Что же ты, сын мой, не сказал, что у королевны твоей будущей жених уже есть, да еще какой? Сосед, можно сказать! Почетный… гм… подданный королевства.

Енисей, побледнев как полотно, попытался было вставить слово, но король одним властным жестом пресек все попытки сына.

– Молчи! Перед Кощеем у меня долг неоплатный. Спас он королевство мое от… – король замялся, видимо, решив не уточнять, от чего именно, но махнул рукой, – от большой беды! Посему повелеваю – быть его свадьбе с Василисой Премудрой, а все торжества из казны оплатим! С пирогами, скоморохами и фейерверками!

Теперь не только я, но и сам Кощей глаза округлил, будто увидел, как его любимый плащ пошел на диванные подушки.

– Погодите! – взвизгнула я, едва Кощей ослабил хватку. – Я не хочу замуж!

– За Кощея? – уточнил король, смотря на меня с искренним недоумением. – А за кого хочешь? За Енисея пойдешь?

– Ни за кого не хочу! Ни за Кощея, ни за дебилушку ваше… ай!

Кощей, не долго думая, снова залепил мне рот своей ладонью, прижав так, что я чуть не откусила себе кончик языка.

– Скромничает, глупышка, – с убийственной нежностью произнес он, обращаясь к королю. – Хочет, конечно. Все уши мне прожужжала. «Возьми меня замуж, Кощеюшка, а то скучно одной!» Стесняется просто, торжества не любит. «Страшненькая я у тебя, – говорит, – куда мне в люди? Смеяться будут!» Так что без казны обойдемся. Сыграем по-семейному, в узком кругу. Я ей и пирогов напеку.

От этих слов у меня в глазах потемнело. Я готова была провалиться сквозь землю, исчезнуть, раствориться – лишь бы не слышать этот ехидный, самодовольный голос. Горечь скрашивала только изумленная и обиженная тетушка.

– Кощей, – прошипела она, – а что происходит вообще?!

– Пасть захлопни, – любезно посоветовал он, не глядя на нее, – а то муха залетит. С тобой мы потом побеседуем. Отдельно.

И с этими словами он наконец разжал пальцы, выпуская меня на свободу. Я отпрыгнула от него, как ошпаренная, потирая онемевшие губы.

– Ну что ж… – многозначительно кашлянул король, окидывая взглядом наш балаган. – Леса сказочного я здесь, признаться, не увидел. Места и впрямь чудесные, воздух чистейший, но чудес настоящих, магии этой самой… что-то не видать. Не вижу я резона на курорт такие средства из казны тратить. Ты, Енисей…

Король с укором посмотрел на сына.

– О дороге подумал? Это ж глушь несусветная! Ни тебе трактиров, ни кабаков приличных по пути… Как простой люд добираться до курорта будет? Через эту чащу пройти – проводник требуется, да и ружье не помешало бы. А ружья у нас все наперечет. Кстати, ты еще то, что на чудо-юдо ходить брал, не вернул. Да и зазноба твоя другому отдана. Судьба такая. Бывает, сын.

– Но я… – начал Енисей, но король властно поднял руку.

– Возвращайся ты домой, сын мой, чай не абы кто, а королевич. Дела государственные зовут. Бюджеты считать, указы писать… а не по лесам нечистыми тропами бегать.

– Но я… – снова попытался вставить Енисей, то ли желая объяснить отцу всю прелесть «ампутации» и «афирмации» в повисшем на волоске курорте, то ли просто высказать собственное мнение относительно будущего, но не вышло. Король был неумолим.

– А вам, – он с чувством пожал руку Кощею, словно заключал выгодную сделку, – счастья. Я слово королевское дал. Кощей земли получает, да девицу красную в жены. Любую, хоть дочь мою, хоть девку деревенскую. И слово мое – закон, все поняли?

Король перевел на меня тяжелый, испытующий взгляд. В воздухе повисла пауза, густая и тягучая, как кисель. Я чувствовала, как зелье правды поднимается по горлу, словно лава, грозя сжечь все на своем пути. Я изо всех сил стиснула зубы, прикусив язык до крови, но сила заклятья была сильнее.

– Люб тебе Кощей, Василиса Премудрая? – громко и четко спросил король.

И мои губы, не слушаясь меня, выдавили тоненькое, обреченное:

– Да…

Но потом я собрала всю волю в кулак и добавила:

– К сожалению.

В глазах у Короля мелькнуло удовлетворение, а у Лисы – такая ненависть, что, кажется, воздух затрещал. Больше я не могла здесь находиться ни секунды. В панике, не помня себя, я развернулась и, подхватив подол, пустилась наутек, уносясь от этого кошмара в глубь леса, подальше от королей, от этого ужасного, невыносимого Кощея и от собственной глупости.

***

На вечер назначили лесной совет.

Редко мы вот так, все вместе, собирались. Войдя в самую большую светлицу терема, я едва не ахнула. Кажется, здесь собрался абсолютно весь сказочный лес, включая тех, кого я видела раз в году на праздник Ивана Купалы. Воздух гудел от возбужденных голосов, а в центре, на табуретке, словно на эшафоте, сидела Лиса Патрикеевна, но уже без былого лоска – платье помято, рыжая шевелюра растрепана, а взгляд злой-презлой.

Рядом, откинувшись в моем любимом кресле, развалился Кощей, с видом человека, который пришел на не самое интересное представление в своей бесконечной жизни. У его ног устроилось встревоженное Лихо, а вокруг, тесным и явно враждебным кругом, стояли Аленка с топором (на всякий случай), Баюн, Лебедяна, Наина, вымокшая до нитки, и даже Колобок.

– Тишина! – рявкнул Кощей, и в светлице мгновенно стихло. Он медленно перевел взгляд на Лису. – Ну что, Лисавета, начинай оправдываться. Первый вопрос: тебе где сказали курорт строить?

– Да я для пользы все делала! – вспыхнула Лиса, но голос ее дрожал. – Для развития! Хотела, чтоб у всех работа была, золото текло рекой! А вы все тут в своей глуши прозябаете!

– Молчать! – прогремел Кощей. – Второй вопрос: ты зачем всю эту царскую процессию на мою территорию привела? Зная, что у меня там… места небезопасные. Василиски зубы чистят, Горынычи носки сушат, лужи в козлов превращают. На короля покусилась?

– Я думала, ты обрадуешься высоким гостям! – захныкала Лиса. – Хотела тебе приятное сделать!

Тут не выдержала Аленка, шагнув вперед с таким грозным видом, что Лиса опасливо покосилась на топор.

– Приятное?! А мне приятное сделать хотела?! Это ты моего братца заколдовала, а? Сивку-Бурку подсунула, чтоб я с ума сошла! Признавайся!

– Да подумаешь, пошутила! Ты своего братца в козла превратила, а я можно сказать, облагородила. Разницу смекаешь?

– Я его сестра! А ты – псина блохастая!

– Грубо, но с точки зрения науки не лишено смысла, – хмыкнул Колобок.

– Молчи, булка, с тобой мы тоже побеседуем после! – рыкнула в ответ Аленка.

– А мои яйца чугунные?! – запищал Баюн, выскакивая на середину круга. – Это чьих рук дело? А? Казна лесная пострадала!

– Ну это, надо сказать, – хмыкнул Кощей, – я.

– Да и ее позвал тоже ты, – добавила я.

– Не отрицаю. Но одно дело – нагадить соседу, другое – себе на коврик. Давайте, если вам станет легче, признаю: шутка вышла из-под контроля. Я рассчитывал, что она будет бесить вас, а не меня.

– Что-то не похоже, что я тебя бесила, – с явным намеком бросила Лиса.

– Я просто очень тактичный, – фыркнул Кощей.

– Ты – лгун и… и…

– Мне вполне достаточно и этого комплимента. Но, может, кто-то еще желает высказаться? Есть претензии к Лисе Патрикеевне?

– У меня есть! – воскликнула Наина. – Меня с дуба сняли и в озеро бросили! Я чуть не простудилась.

– Ого, да тебе хуже всех пришлось, – язвительно ответил Кощей.

Но Наина не зря имя свое носила, русалка все за чистую монету принимала.

– Да!

И все наперебой закричали, обвиняя Лису во всех смертных грехах. Шум стоял невообразимый. И вот, когда, казалось, светлица вот-вот взорвется от возмущения, поднялся Алеша Попович. Могучие плечи богатыря закрыли свет, идущий от оконца, и в комнате стало темнее.

– Слушайте, у нас Василиса Ильинична хозяйка или кто? – прогрохотал Алеша, которому надоел балаган. – Пусть она слово и молвит.

Все замолкли.

– Ну что, хозяйка? Все высказались. Теперь твое слово. Как с Лисой Патрикеевной поступить?

Все взгляды уставились на меня. В горле стоял ком, а в голове – тот самый вихрь из обид, злости и горькой правды, которую я так старалась держать при себе. Я сделала шаг вперед, глядя прямо на тетушку Лису.

– Вы спрашиваете моего слова? – начала я, и голос мой прозвучал тише, чем я хотела, но твердо. – Хорошо. Я его скажу. Лиса Патрикеевна не любит наш лес. Она его никогда не любила. Для нее это – дыра, глушь. Она здесь не живет, она не знает, как поют мавки на рассвете и о чем шепчутся деревья. Она не знает, что значит беречь эту хрупкую магию, которая осталась только здесь.

Я видела, как дрогнули лица у Лебедяны и Наины. Баюн перестал вылизывать лапу и насторожился.

– Она приехала сюда не в гости. Она приехала вредить. Исподтишка, под маской заботы. Она знала, что я под действием зелья правды, и нарочно повела короля в самую чащу, пытаясь вынудить меня выдать все наши тайны. Она хотела, чтобы наш лес стал зверинцем для потехи туристов!

– Ложь! – взвизгнула Лиса. – Да вы что, не видите?! Она конкурентку устраняет!

– Конкурентку за что, за колбасные обрезки? – скривилась Аленка. – Ты на Василису-то не бреши, а то я тебя быстро от блох топором обработаю!

– За Кощея, вот за что! Ни для кого не секрет, что Василиса в Кощея влюбилась. Вот она меня и выживает из леса.

Воцарилась тишина, нарушил которую искренний, душевный… смех Алеши.

– Василиса Ильинична? В Кощея Бессмертного? Влюбилась? Ха-ха, Патрикеевна, вы бы что посерьезнее придумали, ой, умора! Наша Василиса Ильинична, умница, красавица, хозяйка наша, и в этого тощего, мрачного, угрюмого хама? Ой, ха-ха-ха, насмешили, аж живот болит.

– По-моему, уже немного наигранно ржешь, – мрачно прокомментировал Кощей.

Алеша мигом сник и на меня так посмотрел, что щеки заалели.

– Василиса Ильинична, так это что же…

Жалко мне его стало. О том, что богатырь ко мне дышит неровно, все в лесу знали. Вот только ответить я не могла, отчего еще сильнее печалилась. Мы ему и Лебедяну сватали, и Аленку пристроить пытались, а он все… и вот.

– Вы ее саму спросите! Полночь-то еще не наступила!

Округлив глаза от ужаса, я смотрела на обитателей леса и, затаив дыхание, ждала заветного вопроса.

– А вот не будем! – отозвался Баюн. – Если Василисушка пожелает, она нам тайны сердечные сама поведает, без колдовского принуждения! И вообще… она хозяйка, кого хочет, того и любит!

– Ладно, ваша взяла, – Лиса пожала плечами, – сама спро…

– Да захлопни ты пасть! – закатил глаза Кощей. – Знаешь, рыжая, я искренне уверен, что злодей может быть каким угодно. Мужиком, бабой, да хоть чучелом волосатым…

Он покосился на Лихо.

– Но дураком злодею быть строжайше запрещено! Ты вообще хочешь хвоста лишиться? Тебя сейчас не просто из леса изгонят, тебя на воротник пустят! Они ж тут все Василисовы… как это там называется? Вот где этот королевич орфографически подкованный, когда он так нужен? Фанаты, во! А фанатская любовь она к разуму глуха. Так что я бы на твоем месте молчал в тряпочку. Авось общественными работами отделаешься. Кстати, если что, у меня на иждивении есть горынычи и василиски, можно ее их выгуливать заставить, а то Лихо уже надоело помет выметать.

В знак солидарности с хозяином Лихо активно затряслось – кивало.

– В общем, мое решение такое, – вздохнула я. – Лиса хоть и родная мне кровь, но она – чужая здесь. И она сознательно пытается уничтожить наш дом. Я считаю, ее нужно изгнать. Навсегда.

В светлице повисла тишина, а потом ее нарушил дружный гул одобрения. «Верно!», «Изгнать!», «Долой!» – кричали со всех сторон.

– Изгнать! – рявкнул Алеша, потрясая топором, который ему успела сунуть Аленка.

– Постановляю, – звонко сказала Лебедяна. – Лису Патрикеевну – из леса спровадить!

Лиса, побелев, метнулась к Кощею, ухватившись за рукав его камзола.

– Кощеюшка! Ну защити! Ты же не дашь этим меня выгнать? Мы же друзья! Партнеры!

– Ошибаешься, Лисавета, – холодно произнес он. – Мы не друзья. Партнерами были, пока ты вместо того, чтобы делать, что сказано, с Чудищем воевать за мужика начала. Причем воевать-то воевала, а со стороны Чудища никто на войну и не явился. И вообще… мне не нужна хозяйка, которая пытается меня переделать. И смузи из крапивы – говно.

– Из чего? – вырвалось у меня.

– Я тебе потом попробовать дам, там много осталось. Так о чем я? Ах, да. Балда ты, Лисавета. Ничего не понимаешь. Мы, конечно, с Ягой, теткой твоей, живем не мирно, по-соседски тепло враждуем, а уж Чудище приехала – так и вовсе даже почти деремся. Но королей в топи не водим и друг друга в коней не превращаем.

– Только в лягух, – буркнула я.

– Ты сама в нее превратилась, а я даже расколдовал.

Напомнил о поцелуе волшебном – и я опять испытала желание позорно сбежать. Но ведь негоже хозяйке леса, которую сам Кощей Бессмертный признал, как девчонка глупая себя вести. И я осталась стоять.

– В общем, у нас тут своя, как Енисей бы сказал, атмосфера. А ты в нее не вписалась. Так что езжай, подобру-поздорову. Лихо тебе вещи соберет. Все лучше, чем навоз от горынычей.

Лицо Лисы исказилось от злости и обиды. Она отпрянула от Кощея, как от огня, и ее взгляд, полный злости, впился в меня.

– Знаете, что? Да и пожалуйста! Да и уеду! Только вот попомни мои слова, племяшка, пожалеешь! Хлебнешь ты горя с Кощеем, наплачешься. Ты думаешь, все о лесе своем знаешь? И об обитателях его? Ха! Хозяйка… Ты спроси своего Кощея, милая, о первой его жене! Спроси, почему он теперь один да бессмертный! Узнаешь – мигом обратно в столицу сбежишь.

С этими словами она развернулась и, оттолкнув Баюна, выбежала из светлицы, хлопнув дверью так, что с полки слетела любимая чашка бабушки.

– Вообще-то я приберегал эту историю для книги, – вздохнул Кощей. – Теперь идею кот стырит.

Глава пятая. Избушка на курьих ножках

Попытка номер… я уже сбилась со счета.

И снова я вышла на свой любимый балкон, чтобы испить чашку иван-чая, вдохнуть аромат леса и обдумать в тиши да спокойствии все, что вчера случилось. С Кощеем мы вечером бесед не вели, подопечные мои, поспешили попрятаться, а сама я так устала, что рухнула в постель, едва умывшись. Утро вечера мудренее.

И прекраснее. Птички поют, солнышко светит, прохлада уже осенняя, но шаль теплая еще греет и белые мухи не летят. Красота!

Казалось, ничто не может омрачить этот день. Король со своей свитой укатил восвояси, прихватив с собой расстроенного Енисея. Идиотскому курорту не бывать! Лису изгнали вон. Оставалось только глотнуть чайку, откусить свежий пирожок и наслаждаться, наконец, спокойной жизнью в своем сказочном лесу.

И тут раздался настойчивый стук в дверь. Я нахмурилась и высунулась с балкона. У крыльца, сжимая в руках розовый саквояж, стояла Лиса Патрикеевна.

– Да что б вас… – тихонько выругалась я.

Может, сделать вид, что нет в тереме никого?

– Василисушка! – крикнула она, задрав голову, будто точно знала, где искать меня надо. – Впусти, родная! Побеседовать надо!

– Я думала, ты уже за тридевять земель! – крикнула я в ответ, не собираясь спускаться. Хватит с меня ее бесед.

– Я уезжаю! Честно! – взмолилась она. – Просто… извиниться хочу. По-человечески. По-родственному.

Фу, как же она действует на нервы! Но в ее голосе слышались искренние слезы, и мягкость в сердце проклятущая заставила меня вздохнуть и спуститься. Открыв дверь, я увидела тетушку Лису совсем другой – без привычного лоска и наглой улыбки. Глаза опухшие, нос покрасневший, никак всю ночь рыдала. Может, и правда пришла с повинной? Но все равно в лесу остаться не позволю! Иванушка при виде нее до сих пор начинает усиленно по-козлиному “мекать”, будто боится незаметно еще кем-нибудь стать.

– Ну? – строго спросила я, скрестив руки на груди.

– Прости меня, Василисушка, – прошептала Лиса, глядя в пол. – Очень уж я расстроилась. Любовь, сама понимаешь, дело такое… темное, слепое. Люблю я Кощея, сил моих нет. Вот и творила невесть что, с ума сошла от ревности. И гадости тебе делала, и лес подвести хотела… Не оправдываюсь, сама понимаю, что свинья.

Я смотрела на нее и не знала, верить ли этим покаянным речам.

– На Кощея я не претендую, – четко сказала я. – И замуж за него, как ты сама слышала, не собираюсь. Но лесу моему вредить больше не позволю. Ни тебе, ни кому другому. Поняла? Так что бери свой чемодан и езжай с миром. Ищи свое счастье в столице.

Лиса кивнула, смахнула слезу и вдруг хитро прищурилась.

– Понимаю, все понимаю… И в отместку ничего не затею, честно. Но вот перед отъездом хочу я тебе подарок сделать. В знак примирения. Хоть и достался он мне не совсем… честным путем.

У меня в животе неприятно засосало. Опять эти лисьи штучки.

– Когда-то, давным-давно, твоя бабуля, моя сестренка, подарила мне одну ма-а-а-а-ленькую избушку, – таинственно протянула Лиса. – На курьих ножках. Штучка редкая, магическая! Я ее от всех прятала, берегла как зеницу ока. Но теперь понимаю – ей здесь, в лесу, и место. Тебе она нужнее. Принимай, племянушка. Пусть в твоем хозяйстве пригодится.

– Не нужны мне никакие подарки, теть. Оставь себе, на память.

– Василисушка, так я ж не ради себя. Я твоим речам внемлю. Ежели избушку люди найдут – в музее закроют! Жалко, сама же сказала. Да мне и не к чему она. Скажу тебе честно, племяш: вредина жуткая! Ты ей: повернись к лесу задом, ко мне передом! А она?

– А что она?

– Вы, говорит, ради своих теремов многоэтажных лес вырубили, теперь не знаешь, к кому задом повернешься.

Что ж, избушке и вправду в лесу у нас будет лучше. И безопаснее. А уж я ей применение найду. Наину надо на зиму с дуба пересадить, Лебедяна ее на этот год наотрез брать отказывается! Да и Алеша Попович давно мастерскую просит, ложки да плошки на радость девчонкам строгать.

– Ладно, недвижимость лишней не бывает, – решила я. – Давай свою избушку.

– Только она это… – Лиса замялась. – Не совсем недвижимость. Ты ее, Василисушка, не пугай. А то мы ее с Кощеем тут напугали, так пол дня по лесу носилась окаянная! Все ребра нам поотбивала…

Избушка почивала на окраине леса и пробуждению явно была не рада.

– Избушка-избушка, – громко произнесла тетя, – повернись к лесу задом, ко мне передом!

– Тут везде лес, рыжая ты бестолковщина! – раздался скрипучий голос. – Давай я лучше к тебе задом повернусь? Тебе мелочь, а мне приятно.

– Я тебя сейчас хворостиной отхожу, старая ты сарайка! – разозлилась Лиса, но я ее остановила.

– Погоди. Я знаю, как надо.

Откашлялась и вежливо проговорила:

– Уважаемая избушка, доброе утро. Меня зовут Василиса Ильинична Премудрая, я внучка Бабы Яги, вашей прежней хозяйки. Я здесь лесом управляю, и вот, решила с вами познакомиться. Повернитесь, пожалуйста, ко мне входной группой, чтобы я смогла посмотреть, какая помощь вам требуется. Может, занавесочки обновить или подмести?

Избушка вздрогнула, стряхнула нападавшие за ночь листья и медленно повернулась.

– Уважаемая… входная группа… – бурчала она. – Учись, дурында, как с древними зданиями надо общаться! Прошу, Василиса Ильинична!

Дверь со скрипом отворилась и я вошла в пыльную горницу избушки. Кое-что сразу показалось странным. Слишком много пыли! Если Лиса с Кощеем тут какие-то делишки делали, то почему все выглядит так, словно в избушку много лет не входили…

– Избушка! – раздался приказной голос Лисы. – Повернись ко мне задом, а к лесу передом!

На этот раз избушка не спорила. Вдруг резко стемнело, а стены заходили ходуном! Не удержавшись на ногах, я упала и головой о бревно ударилась, да так, что в глазах потемнело!

Последней моей мыслью было:

“Зря тебя, Василиса, Премудрой назвали. Надо было Предурой!”.

И сказано то было почему-то Кощеевым голосом.

***

– Начинаем заново. Пролог.

Кощей Бессмертный восседал в своей библиотеке, уставившись в потолок, где в паутине мирно посапывал очередной сонный паук. В голове у него царил хаос, достойный его самого в молодости. С одной стороны – идиллическая картина: покой, тишина, сиди, ни одной рыжей особы, пытающейся нарядить его в столичные обновки. Сиди, да пиши мемуары, сколько влезет! С другой стороны – Василиса.

Мысли о ней несколько раздражали.

Точнее, не сами мысли, а их направление.

Леший бы побрал эту наглую, вспыльчивую, вечно сующую нос не в свои дела, девицу!

Но даже такая девица в него влюбиться умудрилась. И что теперь с ней делать – никому не ведомо.

Нет, оставалась еще какая-то вероятность, что Чудище все наврала. Он же наврал: никакое зелье целые сутки не действует. Правду-матку рубить Василиса Ильинична перестала, когда от него в лесу сбежала. Но так было весело за ней наблюдать! Надо будет обязательно посвятить этому главу в мемуарах.

А если не наврала?

Вот же напасть! Девчонка влюбилась, а он и знать не знает, что с ней делать. Сам Кощей давно поклялся больше такого бранного слова как “любовь” не произносить. Его опыт в любви был прост и понятен: нет более темной магии, чем эта.

Но девица теперь страдать будет. А ему плевать. Или не плевать? Может, тоже в минеральные воды съездить, как Яга? Или вообще в королевичевый заморский инклюзив?

Король, старый дурак, теперь считал их чуть ли не помолвленными. В его глазах Кощей вообще невесту у королевича отобрал. Король, конечно, ко всяким его закидонам привык, но королевича без зазнобы оставить… придется жениться.

Он усмехнулся. Интересно, что на это скажет… А хотя плевать, что она скажет.

Он махнул рукой, и в воздухе возникло Лихо, встревоженно подрагивающее краями.

– Хозяин, опять задумался? Может, смузи из крапивы достать? От мыслей лишних поможет.

– От этого смузи меня еще в прошлый раз на три дня вывернуло, – буркнул Кощей.

– Ну так мыслей же лишних не было?

– Были! В основном кровожадные! Отстань со своим смузи. Лихо, вот ты мне скажи, ты почему не женишься?

– Так это, хозяин… я ж не человек… я – леший пойми что, вы сами сказали. Как мне жениться-то?

И правда. То, что он так сказал, Кощей не помнил, но был вынужден признать: на него похоже.

– А чего это вы, Кощей Кощеич, такими вопросами задаетесь? Никак жениться удумали? Не на Лисавете, надеюсь? На Василисе Ильиничне, да?

И так у Лихо глаза загорелись, так шерсть вздыбилась, что невольно Кощей подумал: а он вообще все еще хозяин своей половины леса?

– Ни на ком я жениться не удумал. Я вообще больше жениться не собираюсь.

– А вы чего, хозяин, того… уже были?

– Был, – вздохнул Кощей. – Однажды. Давным-давно, еще когда здесь не жил.

– И что с ней стало?

– Ничего. Живет себе где-то, полагаю, вполне счастливо.

– А чего ж тогда вы не с ней?

– Разошлись во взглядах на будущее.

– Общее?

– Человеческое. Морана женой мне была. Властительница царства мертвых.

Лихо, услышав имя, повергавшее всю навь в ужас, мелко задрожало, потом икнуло, затем вскочило и закланялось.

– Хозяин мой, величайший из темных…

– Ой, уймись! – поморщился Кощей. – Я на пенсии.

– Вы же… вас же Чернобогом звали…

– Да как меня только не звали. Вон, Чудище и сейчас зовет. То козлом, то еще кем похуже. Главное здесь не это. А то, что брак – дело страшное. Вот ты берешь в жены богиню весны и думаешь, что жизнь твоя удалась, а вот она вдруг решает, что вечная зима – это здорово, а полчища нежити – вообще веселье! И, вместо того, чтобы мемуары писать, идешь на войну. Вот скажи мне, Лихо, это порядочно?

– Простите, хозяин, – робко перебило Лихо, – а на чьей вы стороне были?

– На стороне здравого смысла! – рявкнул Кощей. – Я Чернобог, а не Чернопсих. Чтобы богам было где править – должны существовать люди. А если их нежить сожрет, то что?

– Что?

– Кто тогда будет писать глупые романы, печь пироги и делать тот самый кофий, без которого наше Чудище жить не может? Мир опустеет, станет скучным! Смерть должна быть элегантным финалом, а не массовым побоищем!

Он тяжело вздохнул, вспоминая.

– Пошел сражаться с нежитью супружницы. И знаешь, кто был со мной плечом к плечу? Яга. Та самая. Вот тогда мы и поделили последний островок магии – этот лес. А когда я вернулся… Морана сказала, что я предал ее, встав на сторону смертных. Мы развелись. И я ушел. Навсегда.

Он с горькой усмешкой посмотрел на Лихо.

– И после этого, скажи на милость, я снова должен из этого копытца пить? Так там не козлом, там оленем станешь!

В этот момент дверь в библиотеку с грохотом распахнулась, и на ковер, задыхаясь, рухнул кот Баюн.

– Кощей! Беда! – завопил он, хватая воздуха. – Лисау… проклятая рыжая лисау…мяу! Василисе избушку подарила! На курьих ножках! Василиса в нее зашла… избушка как дернется, как повернется к лесу передом… и нет нашей Василисы! Испарилась!

Кощей вскочил с кресла так резко, что оно едва не опрокинулось.

– Как?! Она повернулась к лесу передом с Василисой внутри?!

– Да! – взвыл Баюн. – И дверь теперь в чащу смотрит! А Василисушки нет!

– Дура! – выдохнул Кощей. – И вы все не умнее! Еще раз назовешься ученым котом – свожу в столицу и кастрирую! Избушка – это буквально “домик мертвых”, врата в навь! Если она поворачивается к лесу передом, то дверь из нее ведет прямиком в мир мертвых! Василиса сейчас у моей бывшей жены в гостях!

Яга ее в самую чащу запрятала… Вот что за бабка, а? Свалила – и разбирайтесь сами! Ей врата доверили, а она…

Он провел рукой по лицу, сметая остатки былого спокойствия. Все его клятвы никогда больше не связываться с Мораной и не лезть в чужие чувства полетели к Лешему.

– Лихо! Мой плащ! И… – он поморщился, – на всякий случай, приготовь мой старый обручальный перстень. Мало ли что. Придется ехать вытаскивать Чудище из царства мертвых. Лучше бы из бара, честное Кощеево!

***

Кощей шагал по лесу так быстро, что Баюну приходилось периодически переходить на четвереньки, чтобы поспевать за его длинными ногами.

– Кощей! А как мы Василису искать будем? – задыхаясь, спросил кот. – Снова через избушку? Скажешь ей «повернись ко мне передом, а к Нави задом»? А сработает? Нам туда идти надо или она сама Василисушку вернет?

Кощей не оборачивался. Времени на задушевные беседы с котом не было.

– Нет. Не через избушку. Придется идти старым путем – через реку Смородину, по Калиновому мосту.

– Река Смородина? – испуганно пискнул Баюн. – Та самая, что границу между мирами стережет? А мост тот… Калиновый? Говорят, он…

– Говорят, он острый, как лезвие, и шаткий, как совесть у Енисея, – резко оборвал его Кощей. – Все как мы любим. Сделай одолжение, Барсик… или как там тебя – свали и не мешай. Сделай что-нибудь полезное – во что бы то ни стало свяжись с Ягой. Лети к ее блюдечку, найми почтовых голубей, в конце концов, нацарапай угольком на березе «SOS»! Скажи старой карге, что ее внучка по глупости полезла в пасть к Моране. Морана ревнива. И непредсказуема. Если Василису придется добывать с боем… помощь Яги мне не помешает.

С этими словами он остановился на опушке, где сказочный лес резко обрывался, упираясь не в поле или реку, а в густой, неподвижный туман. Воздух здесь был холодным и густым. Мертвым.

Кощей закрыл глаза. Он не произносил заклинаний, не чертил рун. Он просто сосредоточился, отбросив все – иронию, злость, усталость от вечности. И увидел.

Мрачная, черная вода, густая, как деготь, медленно катила свои волны. Это была река Смородина, пограничная река, разделяющая мир живых и мир мертвых. Вода в ней была не просто темной – она была бездонной, холодной и абсолютно безжизненной. Ни единой ряби, ни всплеска. По берегам росли чахлые, черные деревья с голыми, скрюченными ветвями.

А через реку был перекинут мост. Калинов мост, как его называли. Он был не из дерева и не из камня. Он был собран из тысяч и тысяч острых, как бритва, ветвей калины, переплетенных так тесно, что они образовывали узкую, зыбкую тропу. Каждая ветвь была усеяна ярко-алыми ягодами, которые алели, как капли свежей крови на лезвии ножа.

В ушах у Кощея прозвучал голос, холодный и чистый, голос Мораны.

«Уходи, если хочешь, Чернобог. Беги к своим смертным, к их коротким, суетливым жизням. Но помни: если вернешься, назад пути не будет. Хоть раз ступишь в мир Нави – останешься со мной навеки. Это мой закон. Наш закон».

Он помнил тот день, хоть прошел целый век. Помнил ее глаза, полные обиды и ледяной ярости. Помнил, как разворачивался и уходил, оставляя за спиной свое прошлое, свою власть, свое имя. Кощей Бессмертный никогда не жалел, что оставил Морану и Навь, но не ожидал, что придется вернуться в знакомые места.

А потом в памяти всплыло другое лицо. Раздраженное, озабоченное, с взъерошенной косой и полными огня глазами. Василиса. Которая печет пирожки, ругается из-за помятых грядок, заливается краской от его намеков и… которая сейчас одна в царстве вечного холода.

Кощей открыл глаза. Он сделал шаг вперед – сквозь туманную пелену, на тот самый острый, как лезвие, Калиновый мост, под которым текла черная, как ночь, река Смородина.

Пути назад не было. Если Чудище и удастся отбить у его бывшей – она вернется в сказочный лес уже без него. Вот и решилась дилемма с ее чувствами.

***

Очнулась я довольно быстро, даже спину заломить не успело. Сначала прислушалась, но все было тихо. Избушка твердо стояла на ногах, только свет через оконце лился какой-то странный, тусклый и красноватый, словно проспала я до заката. Но это был не закат.

– Избушка-избушка, куда ты меня привела…

Я попыталась вспомнить, что бабушка говорила об избушке, но в памяти не нашлось ни словечка. Одно было ясно: штука колдовская и очень древняя.

Я поднялась, отряхнула сарафан (пыль здесь была какая-то странная, серая) и распахнула скрипучую дверь. И обомлела.

Вместо моего родного, шумного и такого сказочного лесочка простирался пейзаж неземной, застывшей красоты. Воздух был холодным и звенел абсолютной, гробовой тишиной. Деревья стояли голые, их серебристо-черные ветви были усыпаны не листьями, а миллионами крошечных ледяных кристаллов. Под ногами вместо травы лежал иней, похрустывающий при каждом шаге. Было пугающе волшебно. Здесь царила та самая магия, которая, как я думала, безвозвратно ушла – самая темная, самая страшная и самая необходимая.

Магия смерти.

Кощей, как ходили слухи, был последним темным колдуном на всем свете. Но даже его темная половина леса совсем не походила на то, что я увидела. Гораздо больше это походило на место из бабушкиных сказок, что она мне в детстве читала.

Навь. Я оказалась в нави.

Я сделала неуверенный шаг вперед, на крыльцо избушки.

– Ну нет, – решительно заявила я, отступая назад в горницу. – Это перебор даже для сказочного леса. Избушка! Приказываю тебе тебе немедленно вернуться! Развернись и шагом марш обратно!

Избушка издала скрип, похожий на старушечий смешок.

– А обратно – это куда? – раздался ее сиплый голос. – В лес, где эта рыжая бестия меня хворостиной пугала? Или к твоему терему, где кот ученый по ночам о вобле голосит? Не, милая, тут спокойно. На дрова изведу! И в печку кину! – пригрозила я, озираясь в поисках инструмента какого или хоть хворостины упомянутой.

– Попробуй, – равнодушно ответила избушка. – Думаешь, одна такая умная? Яге служила, ей мне и приказывать!

– Так я ее внучка!

Я подбежала к маленькому окошку и попыталась отворить ставни. Они не поддавались, словно вмерзли в раму.

– Откройся!

– Сама откройся, – буркнула избушка. – Я не служанка, чтоб по первому твоему «а» прыгать. Устала я от вас, живых. Вечно вам куда-то надо, чего-то хочется. А тут покой. Благодать.

Я прислонилась лбом к холодному стеклу, глядя на безжизненный пейзаж. В горле встал ком. С навью шутки плохи, бабуля это с детства повторяла. В мире живых чуди, а в навь не суйся. Магия здесь была неподвластна никому и ничему, кроме Мораны, богини смерти. «Кощея бы сюда… – с тоской подумала я. – Он хоть и козел, но в таких вещах понимает, он бы избушку наверняка мигом заставил…».

– Избушенька, родненькая, ну пожалуйста, ну верни меня в лес! – взмолилась я. – Там ребята ждут, там тепло, хорошо… я за тобой ухаживать буду, я не Лиса, честно-честно!

– Ага, – язвительно отозвалась она, – только что на дрова порубить угрожала, а тут вдруг – уха-а-аживать.

– Ну прости… испугалась я! Не каждый день в навь попадаешь! Избушенька, ну давай ты тихонько обратно повернешься к лесу задом, а?

Показалось, избушку я почти уговорила. Так и чувствовалось: вот-вот дрогнет и повернется. Но тут раздался стук. Тихий, но настойчивый.

Тук-тук-тук.

Сердце у меня екнуло и замерло где-то в районе сапог. Стук! Значит, тут все-таки кто-то есть! Может, это Кощей? Или Баюн с Алешей как-то пролезли? Или… или бабушка, наконец-то, вернулась и сейчас устроит тут погром, от которого сама Морана вздрогнет!

Надежда, горячая и безрассудная, заставила меня отпрянуть от окна и подбежать к двери. Я на мгновение замерла, судорожно соображая. А если это не спасатели? А если это местные обитатели? Им живая душа, наверное, как баранки к чаепитию!

Но разве был у меня выбор? Все лучше, чем одной тут сидеть.

Но за дверью никого не было. Только все тот же леденящий туман.

– Э-э-э… – растерянно произнесла я. – Кто пожаловал?

И тут мой взгляд упал ниже. И еще ниже. Прямо перед порогом извивался Змей, каких я отродясь не видывала!

Длинный, тонкий, гибкий. Кожа его была цвета самого темного ночного неба, а по всему телу были рассыпаны крошечные серебристые пятнышки, которые мерцали и переливались, словно настоящие звезды. Он не ползал по мерзлой земле, а парил в нескольких сантиметрах от нее. Но самое поразительное – это были его глаза. Два больших, овальных омута чистого, холодного лунного света.

От этого зрелища у меня перехватило дыхание. Змей был и красив и пугающ, но все-таки больше красив.

– Кто ты? – раздался голос. Он был тихим, словно шелест утреннего леса, но звонким, будто утренний мороз. – Живая… Ты не принадлежишь Нави. По какому праву ты здесь?

Я стояла, вцепившись в косяк двери, чувствуя, как подкашиваются ноги. Уж какую нечистую силу я только не видела, с какими чудесами не общалась, таких ни разу не встречала!

– Я… я Василиса, – выдавила я. – Премудрая. Внучка Бабы Яги. Я здесь… совершенно случайно! Честно! Меня обманом в эту избушку заманили, а она взяла и… повернулась к вам. Я не хотела! Я вообще-то за лесом своим присматриваю, пироги пеку!

Лунные глаза Змея замерцали: он меня изучал.

– Случайность, – произнес он, и в его голосе послышался интерес. – В Нави не бывает случайностей. Только предначертание. Или наказание. Но живым сюда путь заказан. Вы нарушаете покой…

– Я тоже не рада! – чуть не заплакала я. – Отвезите меня обратно, пожалуйста!

Змей медленно покачал головой.

– Мне нет дела до твоих проблем, живая. Мой долг – хранить порядок. А ты – беспорядок. Пойдем. Хозяйка разберется.

– Хозяйка? – переспросила я, и у меня в животе все похолодело. – Это… это Морана?

– Владычица пожелает взглянуть на ту, что осмелилась принести в ее чертоги тепло и суету жизни, – подтвердил Змей. – Иди за мной.

Делать было нечего. В нави я была лишь гость, и это в самом лучшем случае. Может, Морана поймет?

Я, понурив голову, сделала шаг из избушки на хрустящий иней. Дверь с скрипом захлопнулась за моей спиной, словно навсегда отрезав меня от мира живых.

– Ладно, – вздохнула я, плетясь за плывущим впереди Змеем. – Не простыть бы только. Вот Баюн рассердится! Будет молоком с маслом поить…

Мы шли по ледяной долине, и с каждым шагом мои сапожки становились все тверже, да холоднее. Змей, плывущий впереди, был единственным ориентиром в этом царстве безвременья – настолько все вокруг было одинаково холодное и безжизненное. Ни ветерка, ни гомона. Не чета нашему лесу, где постоянно что-то случалось! Такому живому и теплому лесу… неужели я и впрямь туда никогда не вернусь?

Наконец, мы вышли к чертогам Мораны, темным и величественным. Словно сами тени сгустились и застыли, образовав громадные, устремленные в небо башни. Покрытые коркой льда узкие оконца были темны, а двери закрыты, словно не ждал нас никто. Вслед за змеем я поднялась по лестнице, а когда очутилась перед дверями, те распахнулись, впустив меня внутрь.

Не ударило в лицо тепло, как обычно, когда с мороза входишь в терем. Не укутали уютом запахи выпечки и иван-чая. Нет, встретил меня все тот же холод. И в сердце этого ледяного великолепия, на троне, высеченном из цельного осколка льда восседала она.

Морана.

Другой такой красавицы и на свете было не сыскать! Длинные волосы цвета воронова крыла отливали синевой и были усыпаны мельчайшими кристалликами инея. Лицо с правильными, холодными чертами казалось выточенным из самого чистого, белого мрамора. Она была одета в струящиеся черные одежды, и сама казалась частью этого вечного сумрака.

Змей склонил свою сияющую голову.

– Владычица. Я привел ту, что нарушила покой Нави.

Взгляд бездонных синих глаз Мораны остановился на мне. Под этим взглядом я почувствовала себя неуютно и поежилась.

– Девчонка? Маленькая девчонка пересекла границу между мирами? Сама?

– Ну уж не маленькая, – я даже обиделась немного, – у меня диплом есть.

Морана поморщилась.

– Какая она… живая. Пахнет солнцем и глупыми мечтами. Она совсем не подходит Нави. Как твое имя, дитя?

Вдруг вспомнив о манерах, я попыталась сделать реверанс, как учили в универе на уроках этикета, но от холода получилось нечто неуклюжее.

– Я… Василиса Премудрая. Внучка Бабы Яги. Я здесь совершенно случайно, честное слово!

– Яга… старая знакомая. Как давно я ничего о ней не слышала. Ее внучка… Любопытно. И что же ты забыла в моих владениях, внучка Яги? Тебе разве бабушка не рассказывала, что живым в Навь нет дороги?

– Я же говорю, случайность! Лиса, тетушка моя, завистливая и хитрая, избушку подарила. Точнее даже вернула, говорит, ей Яга ее подарила…

– Вздор! – перебила меня Морана. – Ягу я знаю. Мы хоть и враги заклятые, но врагов достойных я уважаю. Не могла Яга такую вещь подарить.

– Тетушка приврать любит, – согласилась я. – Но суть не меняется! Я ей поверила, на хитрость лисью повелась, а она меня обманом в Навь отправила! Я правду говорю, честное слово! И домой хочу. У меня там кот голодный, тесто на пироги поднимается, королевич, дурак, опять поди чего затевает… Я ж разве виновата, что тетушка Кощея приревновала?!

Впервые Морана показалась мне не скульптурой ледяной, равнодушной, а почти человеком, живой такой. Она встрепенулась, вскинула голову и пристально на меня посмотрела.

– Кощея, говоришь, приревновала? Бессмертного?

– Ну… строго говоря, убить его никто не пытался, но фамилия совпадает. А что? Вы Кощея знаете?

– Как же не знать, – Морана улыбнулась, – очень хорошо знаю. Муж это мой. Бывший. Чернобогом раньше звали, но как из Нави ушел, так имя себе взял новое. Что же это, Кощей у Яги в лесу живет?

Морана расхохоталась, а у меня внутри все от этих слов перевернулось. Не лгала, выходит, тетушка. И правда у Кощея прошлое темное было… браком называется.

Морана, до этого напоминавшая прекрасную статую, совсем оживилась. Ее бледные пальцы сжали подлокотники трона, а глаза ее горели таким странным огнем, что я испугалась еще сильнее.

– Н-ну да, – осторожно подтвердила я. – Он там. Правда, он сейчас больше мемуары пишет, чем темными делами занимается. Говорит, на пенсии. Хотя я бы не сказала, что Кощей старый. Так… скорее исторически значимый.

На удивление, Морана тихо рассмеялась. Ее смех был похож на звон хрустальных колокольчиков, но от него по коже бежали мурашки. Как будто неискренне смеялась богиня, наигранно, ибо глаза у нее оставались серьезными.

– На пенсии? Чернобог? Пишет мемуары? – Она покачала головой, и иней в ее волосах засиял ярче. – О, как низко он пал. Променять вечную власть над смертью на… на что? На возню с каким-то котом и пироги?

– Нет-нет, вы что, он отдельно живет, – зачем-то поспешила сообщить я. – Мы соседи. И все.

– Ну что ж… – Морана поднялась со своего трона.

Вблизи она еще красивее показалась!

– Друг моего дорогого супруга – мой друг. Ты будешь моей гостьей, Василиса Премудрая. И расскажешь мне все. Абсолютно все о нем. Что он делает? Как выглядит? С кем дружбу водит? О чем эти его… мемуары? – Она произнесла последнее слово с легкой насмешкой. – Я хочу знать каждую мелочь.

Я открыла рот, чтобы возразить, что и не знаю о Кощее ничего, но Морана властным жестом оборвала меня. Она повернулась к своему сияющему слуге.

– Змей! Моя гостья устала с дороги и, несомненно, голодна. Распорядись приготовить для нее покои. И вели устроить пир! Пусть вся Навь знает – у нас редкая и ценная гостья из мира живых.

Пир в царстве смерти? Звучало это как-то зловеще. Но выбирать не приходилось. Змей склонил голову в почтительном поклоне.

– Повинуюсь, Владычица.

Морана снова устроилась на своем троне, устремив на меня пронизывающий взгляд. На ее бледных губах играла едва заметная, но оттого не менее пугающая улыбка.

Глава шестая. Навь и… насморк

Калинов мост остался позади. Кощей ступил на берег Нави, и знакомый вечный холод тут же его окутал. Ничего в Нави за время его отсутствия не изменилось. Тот же леденящий воздух, та же тишина мертвецкая, те же искрящиеся инеем деревья-призраки. Он сделал шаг вперед, и тени вокруг сгустились, зашептались.

Он и не ожидал, что его визит останется незамеченным.

Не успел он пройти и пары шагов, как туман перед ним сгустился, закрутился вихрем и расступился, образуя проход. И из этого прохода, словно сама тьма, обретая форму, выплыла она.

Морана.

Она стояла, холодная и прекрасная, как всегда. В ее глазах плескалось ледяное торжество.

– Ну, конечно. Кто же еще может так бесцеремонно вломиться в мои владения? Привет, бывший. Прошло всего-то сто лет, а ты уже заскучал? Или, наконец, понял, что твои смертные игрушки хрупкие и недолговечные?

Кощей тяжело вздохнул, демонстративно отряхивая несуществующую пыль с рукава своего плаща.

– Что-то у тебя здесь пыльно, Морана. Совсем хозяйство забросила. Старость?

– Некогда. По тебе скучаю, каждую минуту тоской занята. Так с чем пожаловал, Кощей? На то, что одумался, даже не надеюсь. Проведать решил?

– Можно подумать, ты не знаешь, зачем я здесь.

– О, я могу только догадываться. Освежаешь память для мемуаров? Перешел к главе, посвященной семейной жизни?

– Нет, выкидывал новогоднюю елку, вспомнил о тебе.

– В мире живых июнь.

– Люблю новый год, – пожал плечами Кощей. – Долго будем обмениваться свежими шутками? Где она?

– Кто?

– Василиса!

– Ах… эта внучка Яги, что сейчас гостит у меня. Чем же она тебе так насолила, что ты за ней аж в Навь погнался? Или… не насолила, а совсем наоборот?

Кощей закатил глаза. Что за женщины вокруг него все время ошиваются? Как на подбор: ревнивые, стерзвозные, вредные. Одна избушками заколдованными разбрасывается и смузи из крапивы варит, вторая вообще… богиня. А про третью и думать не хочется. Кто Чудище Премудрой назвал? Вот чего она в избушку полезла?

– Успокойся, Василиса твоя в полной безопасности. Пока что. Я ей самый радушный прием оказала. Опочивальню выделила, пир горой велела устроить. Нечасто у меня гости бывают. Сейчас сарафан ей праздничный справим, кокошник каменьями колдовскими расшитый найдем, да гулять будем три дня и три ночи. Наболтаемся! Она такая болтливая, оказывается. Столько интересного рассказала о тебе, о мемуарах твоих. Надеюсь, мне там посвящен отдельный том?

– Отпусти ее, Морана. Она к нашим делам отношения не имеет. И попала к тебе случайно, сама знаешь.

– Ах, вот как? – Морана притворно удивилась, поднеся бледную руку к груди. – Неужели великий Чернобог, порвавший с прошлым, заботится о какой-то смертной девчонке? Тронута, право. Но нет. Навь она не покинет. Она нарушила границу. А закон есть закон. Ты сам это знаешь лучше кого бы то ни было, мы вместе эти законы писали.

– В любом законе есть лазейка.

– Не в законах жизни и смерти.

– Хорошо, тогда у любого нарушения закона есть своя цена. Назови свою.

Кощей почувствовал, как ярость в нем закипает. Он ненавидел игры Мораны, но сейчас был вынужден следовать ее правилам. Глаза богини хитро блеснули.

– Вот это да. Ты – и вступаешься за какую-то девчонку среднего ума, да и красоты неважной? Что в этой Василисе такого? Пирожки печет волшебные или какие другие таланты имеются?

– Разнообразие в жизнь вносит.

– Я тоже внесла. А ты не оценил.

– Ты не так задорно вносила. Назови цену, Морана.

– Цену? – Она сделала паузу, наслаждаясь моментом. – Хорошо. Поскольку ты настаиваешь… Я отпущу твою Премудрую. При одном условии.

– Я слушаю.

– Она пройдет три испытания. Не зная, что это испытания, конечно. – Морана говорила медленно, смакуя каждое слово. – Пусть докажет, что достойна тебя и наследия Яги! Если Василиса Премудрая окажется столь же умна и находчива, как о ней говорят, она справится. А если нет, то останется здесь навеки. Справедливо?

– Нет! – отрезал Кощей. – Но ты же не отстанешь.

Что еще делать оставалось? Сражаться с Мораной здесь, в ее владениях, – верный способ быстро, но глупо погибнуть или, что еще хуже, долго и мучительно жить.

– Вот разводись мы на век попозже, я бы у тебя половину Нави отсудил и курорт здесь построил, – вздохнул Кощей.

– Договорились?

Кощей молча кивнул.

– Прекрасно! – Морана просияла. – Тогда пойдем. Моя гостья, должно быть, уже соскучилась. Да и к чему тянуть?

Она повернулась и неторопливо, изящной походкой, проследовала в сторону дворца. Кощей, сжав кулаки, последовал за ней.

Игра началась. Чудище, не провались!

***

Морана привела Кощея в небольшую мрачную комнатку, где из мебели был лишь ледяной резной стул, щедро украшенный каменьями. Одна из стен комнаты была целиком занята огромным зеркалом, но вместо отражения в нем клубился и переливался туман.

– Здесь тебе будет удобно наблюдать, – произнесла Морана с легкой усмешкой. – Как в старые добрые времена. Помнишь, ты любил подглядывать за смертными?

– Я любил тишину и одиночество, – парировал Кощей, подходя к зеркалу. – Я им звук убирал и спал. А ты думала, артефакты творю, делом занят.

Вскоре Морана ушла, оставив его наедине с зеркалом. Туман медленно рассеялся, и Кощей увидел знакомый зал для торжеств. В прошлом они немало пиров здесь провели, немало гостей угощали. Иногда пиры месяцами длились, а музыка не смокала ни на миг. Хорошее время было. Слава лешему, прошло!

Кощей сразу понял, что за испытание задумала Морана, едва столы из черного льда увидел. На них стояли яства, от которых у любого смертного закружилась бы голова! Серебряные блюда ломились от фруктов невиданной формы, переливающихся словно жемчуг, от мяса, источающего дымок, от пирогов румяных и медовухи пряной, что искрилась в хрустальных кубках.

Признаться честно, у него и самого под ложечкой засосало от увиденного. Вот жаль Чудище перестала ему пирожки по утрам присылать. Он раньше Лихо отправлял кота спровадить. Лихо кота пугало, а пирожки в кухне прятало, для горынычей да василисков. Вот Кощей себе нет-нет да пирожок ухватывал.

Но здешние кушанья он бы на ее месте не трогал.

Вскоре и сама Василиса появилась. Морана на гостью не поскупилась. С Василисы сняли ее простой сарафан и обрядили в платье, сотканное, казалось, из тончайших блестящих нитей. Ткань была темно-синей, почти черной, и по ней были рассыпаны крошечные сверкающие кристаллы, повторявшие узор созвездий, что сияли над сказочным лесом – он их все-все изучил. Роскошный кокошник переливался всеми цветами: и золотом, и синевой. Чудо как хороша была Чудище. У него даже дыхание перехватило.

Кто бы ему раньше сказал, что Василиса Ильинична у них так сиять умеет, он бы, может, поизящней гадостей придумал.

Кого тут только не было! И нави нарядные, и злыдни смешливые, и вороны вещие, и даже Кикимора явилась!

– Испей, гостья, – к Василисе тут же Змей метнулся с кубком хрустальным, зажатым в хвосте, – медовуху нашу, навью. Такой нигде не попробуешь!

– Ой, знаете… я не пью.

Кощей хмыкнул. Видел он, как Чудище не пьет! Потом из озера волоком вытаскивать приходится…

– Тогда пирогов откушай, с калиной сахарной, да рябиной сладкой!

– Я… не очень голодна. Спасибо, конечно, все очень аппетитное. Но я, пожалуй, воздержусь.

Следом к ней приблизилась Кикимора с тарелкой, на которой блестело яблочко наливное.

– Отведай, дитя, – проскрипела она. – Уважь бабушку, сады здесь капризные! Но яблочки диво как хороши…

– Да уж не прикидывайся каргой старой, – буркнул Кощей. – Ты на войне отряд добрых молодцев в болото покидала, еще ста лет не прошло!

– Нельзя мне яблочки, бабушка, спасибо, – вежливо ответила Василиса.

Кощей, наблюдая за этим из-за зеркала, не смог сдержать усмешки.

«Держись, Чудище, – мысленно произнес он. – Не ведись на сладкие речи. Ты же не Колобок, в конце концов».

Первое испытание. Пища и питье Нави. Принявший их навсегда отрекается от мира живых, его душа привязывается к этому месту. Старая как мир ловушка для доверчивых путников.

Морана, восседая на своем ледяном троне в конце зала, наблюдала с холодным любопытством. Василиса же, побледневшая, но решительная, продолжала вежливо, но твердо отказываться от всех угощений, прижимая руки к животу, словно боялась, что он предательски заурчит при виде искусных яств.

«Умница, – с неожиданной теплотой подумал Кощей. – Видимо, бабка Яга все-таки что-то полезное внучке внушила».

– Василиса! – подозвала ее Морана. – Не нравится тебе пир наш?

– Что вы, Владычица, роскошнее пиршества я не видела!

– Не хочется тебе угощений отведать?

– Хочется, конечно, все такое вкусное!

– Так что же ты моих слуг обижаешь? Или боишься из их рук угощения принимать? Думаешь, мы тебя отравить вздумали?

– Ну что вы, Владычица. Просто у меня такое платье узкое… его ведь на вас шили, вы вон какая стройная, звонкая. А я если лишний кусочек съем – оно по швам и разойдется, на потеху всем.

Морана стиснула зубы. Кощей видел: ей страсть как хотелось заставить! Но чего у богини было не отнять – так это честности. Смерть бывает несправедлива, бывает жестока, но она всегда кристально честна.

Первое испытание было пройдено. Но впереди ждали еще два.

И Кощей знал, что еще Смерть бывает изобретательна.

– Ну, раз уж ты отказываешься разделить с нами трапезу, – голос Мораны прозвучал сладко и ядовито, – позволь предложить тебе нечто более… познавательное. Мой скромный музей волшебных диковинок. Уверена, тебе, как хозяйке сказочного леса, будет интересно.

Василиса, все еще бледная от напряжения, но невероятно гордая собой за то, что устояла перед искушением, кивнула с некоторым облегчением. Музей явно звучало куда безопаснее, чем еда из рук богини смерти.

Морана повела ее по бесконечным, звенящим тишиной коридорам, в самое сердце замка, к трофейному залу. У всех есть свои увлечения. Кощей вот книгу мечтал написать. Морана странные волшебные штучки собирала, по шкафам хрустальным расставляла и долгими вечерами потом любовалась.

– Это застывшие последние вздохи, – хвасталась она, подводя Чудище к очередному шкафу, заставленному разноцветными колбами. – Вот это вздох, полный тоски. А это радости. Но самый красивый – ужаса. Смотри, как переливается!

– А чьи это вздохи? – осторожно уточнила Василиса.

– Да какая разница? А вот в этой витрине тени великих воинов, богатырей! Застывшие навеки в своих последних боях. А здесь сердца легендарных чудовищ! Хотя на самом деле ведь это я чудовищ создавала. Просто оставила себе на память. А вон там видишь ряд витрин? Это сновидения!

Впервые за время экскурсии по музею Василиса восхищенно ахнула при виде разноцветных полупрозрачных бабочек, узоры на крыльях которых складывались в картинки из снов. Кощей рассмотрел несколько: вот кот-Баюн, даром что ученый, грезит о корюшке. Лебедяна представляет себя невестой. Колобку снится, как его натирают маслицем сразу три румяные красны девицы. А Аленка…

Он не успел рассмотреть, что же снится грозе сказочного леса – Морана увлекла Василису дальше. Та шла, открыв рот, забыв о страх. И вот Морана остановилась у небольшого, на первый взгляд ничем не примечательного ларца из темного мореного дуба.

– А это, моя дорогая, – произнесла Морана с особым придыханием, – моя самая ценная реликвия.

Она щелкнула пальцами, и крышка ларца бесшумно отъехала. Внутри, на бархатной черной подушечке, лежала игла.

– Вот блин, а я ее потерял! – вырвалось у Кощея.

Игла была невероятно тонкой, отливала холодным блеском закаленной стали. Казалось, она впитала в себя весь мрак и холод Нави. От нее исходила такая мощная магия, что воздух звенел.

– Смерть Кощея, – прошептала Морана. – Последняя нить, что связывает его с этим миром. Он доверил ее мне когда-то.

– То, что я не заметил, что ты ее стырила, не значит, что я тебе ее доверил! – рявкнул Кощей, зная, что Морана услышит. – И это нечестный прием!

Но та лишь отмахнулась. Уговора насчет методов не было. Можно и иглу Кощееву использовать.

Василиса, завороженная, не могла отвести глаз. Ее рука сама потянулась к игле, словно против ее воли. Она не хотела ее брать, нет! Но магия артефакта была слишком сильна, она гипнотизировала, дурманила разум.

– Нельзя… – слабо прошептала она.

– Можно все, – тут же парировала Морана.

Кончик пальца Василисы едва коснулся острия. И тут же на коже выступила крошечная алая капля. Чудище испуганно отдернула руку, но было поздно. И тут же накатила волна свинцовой усталости. Веки стали тяжелыми, ноги подкосились. Весь мир поплыл перед глазами.

– Ой… – только и успела выдохнуть она. – Я, кажется…

– Ах, ты укололась! – с притворным сочувствием воскликнула Морана. – Не волнуйся, дорогая. Это просто легкая магия артефакта. Тебе нужно отдохнуть. Уже завтра будешь в полном порядке… или сегодня… мы же в вечности, кто знает?

По ее знаку, из тени возникли две служанки-навки и, подобрав под руки пошатывающуюся Василису, повели ее прочь.

Морана же, не скрывая торжествующей улыбки, направилась к комнате с зеркалом.

– Ну что? – вошла она, сияя. – Видел? Второе испытание провалено! Она прикоснулась к игле! Ее душа отмечена печатью Нави! Теперь сон постепенно заберет ее, а когда Василиса Ильинична проснется, то поймет, что провела здесь целую вечность! Какая жалость, правда?

Кощей, стоявший у зеркала, сжал кулаки. Лицо его стало каменным. Он видел, как Василиса потянулась к игле, видел этот проклятый интерес в ее глазах! Эта любопытная дурочка! Разве можно все подряд хватать? Ничему ее Яга не научила!

– Это не было честным испытанием, Морана! – прошипел он. – Ты мою иглу использовала! Василиса не сама вздремнуть решила, на нее сила колдовская подействовала!

– Правила магию не запрещают, – парировала Морана. – Все честно. Кто вкусил плоды Навьего царства – тот остается в ней навеки. Кто разделил сон с Навьим царством – тот стал его частью. Твоя Василиса моя.

В этот момент дверь бесшумно отворилась, и в проеме возник Змей.

– Владычица, – прошелестел он, – Василиса Ильинична в покои не проследовала.

Морана медленно обернулась.

– Что?

– Сказала, в саду пройтись хочет, проветриться. Навки ее и так уговаривали, и сяк соблазняли, а она уперлась: в сад пойду! Говорит, воздуха свежего хочется, пыльно тут у вас.

Не удержал Кощей смешок, а потом гробовая тишина воцарилась. Морана стояла неподвижно, а на ее прекрасном лице застыла маска изумления и ярости.

Он поднял голову, и его черные глаза блеснули торжеством.

– Что, дорогая? – с неподдельным сладким злорадством спросил он. – Не срослось? Василиса Ильинична не голодна, спать не изволит, ну золото, а не гость. Я, между прочим, без иронии говорю. Есть у меня один цыганский табор… вот те бы у тебя не только яблочки наливные у Кикиморы в саду пожрали, но и пол музея вынесли. Два испытания она прошла.

– Ничего. Еще третье осталось.

Но голос у Мораны был уже не таким уверенным.

***

Сад у Мораны был – загляденье! Если забыть, что он находится в царстве мертвых, конечно. Деревья, покрытые инеем, сверкали так, будто их украсили миллиардами крошечных алмазов. А между ними, словно капли застывшей крови, гроздьями висела рябина. Яблони стояли, отяжелевшие от плодов, таких румяных и соблазнительных, что аж слюнки текли, но едва ли на таком морозе стоило яблочки кушать. Воздух был чистым, холодным. Вот только не пах совсем. Ни запаха хвои, ни влажной земли, ни дыма из печки – такими ароматами был полон наш лес. А здесь было тихо, пусто и очень одиноко. Хоть и красиво.

Я шла по тропинке, похрустывая инеем, и старательно думала о практичных вещах, дабы унынию не поддаваться. «Надо бы Баюну новую книжку прикупить, а то старую наизусть выучил. Аленке – топор подарю, если выберусь, хороший, чтобы не застревал в поленьях. Лебедяне…»

– Василиса!

Я замерла на месте, сердце заколотилось где-то в горле. Этот голос… Низкий, с привычной ехидцей. Кощей!

Я рванула на звук, забыв про осторожность, про лед под ногами, про все. Он зовет! Значит, он здесь! Значит, не бросил!

– Кощей! – закричала я, продираясь сквозь заросли сверкающих ветвей. – Я здесь!

И вдруг, совсем рядом, прямо у уха, прозвучал другой голос. Старый, скрипучий, родной.

– Василисушка! Дитятко! Куда ты? Иди ко мне!

Бабушка? Я остановилась как вкопанная. Не может быть! Но голос был таким настоящим!

– Сюда, глупая! – теперь это был тоненький, испуганный писк Баюна. – Он не настоящий! Кощей никогда бы за тобой в Навь не пошел! Это ловушка! Василисушка-у! Беги ко мня-а-ау!

Потом послышались плач Наины, грозные крики Аленки, уговоры Алеши Поповича, да Лебедяны причитания… Все они звали меня, умоляли, предупреждали. Голоса обступали меня, становились навязчивыми, пронзительными.

«Это ловушка!»

«Беги от него, беги к нам!»

«Он тебя в яйца чугунные превратит!»

– Что?

Я резко остановилась и прислушалась. Голоса звучали ясно, но будто бы ерунду какую-то молвили. Неужто и вправду мои подопечные так Кощею не верят? Нет, поводов он давал, конечно, немало. Но и злодеем отъявленным не был. Лису, вон, из леса прогнал и не дал королю нас в курорт превратить. Сначала, правда, всю эту кутерьму и затеял, но ведь одумался же!

Не злодей Кощей, не злодей. Дурак, сноб и хам – тысячу раз да, но не злой! Хотелось все же верить, что он, весь из себя темный и бессмертный, все-таки пришел. Я сжала кулаки и, преодолевая тяжесть в ногах и раздирающий душу шепот, сделала шаг вперед. Потом еще один.

– Лучше я обманусь и пожалею, чем плохо о том, кто того не заслужил, подумаю!

С этими словами я побежала. Не оглядываясь. Сквозь шепот, сквозь крики. Прочь из холодной безжизненной Нави, где последний вздох – занятный экспонат, а на пирах фальшиво веселится нечистая сила.

И вот я выбежала на небольшую поляну. И он был там. Кощей. Настоящий. Все такой же мрачный, в своем черном плаще, только выглядел… странно. В его глазах, обычно полных сарказма, горел какой-то непонятный, яркий огонь.

– Чудище, – произнес он, – ты меня поражаешь. Неужто ни разу не обернулась? Ни на секундочку?

И тут туман вокруг рассеялся, а голоса стихли. Из-за дерева вышла Морана. Ее прекрасное лицо искажала неподдельная ярость.

– Третье испытание, – прошипела она, и от ее голоса затрещал иней на ветках. – Не обернуться на голоса уходящих, не предать зов сердца… Пройдено. Противно, сентиментально, но… пройдено.

Я стояла, не понимая ничего, переводя дыхание и смотря то на разъяренную Морану, то на Кощея, который смотрел на меня с каким-то новым, непривычным выражением. Как будто… гордился?

– Какие… испытания? – наконец спросила я.

– А это уже не важно, – Кощей сделал шаг ко мне, и в его глазах снова заплясали знакомые чертики. – Пойдем домой, Чудище. Пока эта «хозяйка» не передумала и не решила оставить тебя тут в качестве экспоната для своего музея. Рядом с засушенными бабочками будешь стоять. А для меня и сундук есть, даже тратиться не надо.

***

Кощей дорогу знал отлично. Я спрашивать не стала о прошлом, решила – успеется. Раз он за мной пришел, и спас, то и спросу за прошлое нет. А то, что он Мораны мужем был… так у кого в шкафу скелетов не завалялось? Уверена, и у бабули припрятано. Я просто не все шкафы в тереме еще разобрала…

– А что с избушкой? Надо забрать?

– Пусть остается. Нечего ей делать в лесу, мало ли кто залезет. Кота твоего я вытаскивать не пойду. Да он и на первом испытании сломается, всю буженину пожрет.

На душе было и радостно, и почему-то тревожно. Кощей шагал молча, его лицо снова стало привычно мрачным. Шли мы недолго, и вскоре показалась бурная река с водами темными, а над ней…

– Калинов мост! – воскликнула я. – Мне бабушка о нем сказки сказывала! А это, значит… река Смородина! Невероятно!

Кощей остановился.

– Ну, все, Чудище. Шагай. Прямо по мосту, перейдешь – и лес увидишь, тебя там кот встречать должен.

Я уставилась на него.

– Как это «шагай»? А ты?

– А я остаюсь. – Кощей пожал плечами. – Я нарушил клятву. Ступил в Навь. Обратного пути для меня нет. Таков был уговор, условие развода: если я ступлю во владения Мораны, то останусь в Нави.

Внутри у меня все оборвалось.

– То есть, ты… останешься тут? Навечно? Из-за меня?

– Не драматизируй, – буркнул он. – У Мораны скучновато, но библиотека приличная. Допишу мемуары, через мост перекину, издадите. Только над дизайном Поповичу работать не давайте, он за что ни возьмется – все баня получается.

– Нет! – Я вцепилась ему в рукав, словно боялась, что он сейчас же растворится в тумане. – Я без тебя не пойду! Я тогда тоже остаюсь! Буду тут с тобой! Поселимся рядом с Мораной, будем жизнь ей портить. Я кучу пакостей теперь знаю… а, ну хотя от тебя и знаю, так что ничего нового… Но все же! Я без тебя не пойду!

Кощей посмотрел на меня с неподдельным изумлением.

– Ты совсем рехнулась? Иди! Пока мост тебя помнит как живую!

– Не пойду! – уперлась я, чувствуя, как по щекам текут предательские слезы. – Одна не пойду и все! Что я бабушке скажу? А Баюну? А Лихо? Ты о Лихо подумал?

– Ну выплати ему три оклада, что теперь.

– А горынычи и василиски? Кто их воспитывать будет?

– Королевичу подари. Будет батя драконов. Захватит трон и соблазнит какую-нибудь симпатичную блондинку. Откуда я знаю, кто их будет воспитывать? Ты совсем ничего не понимаешь? Нельзя нарушать слово, данное в Нави! Вдвоем сгинем. Ничего со мной не будет, столько веков тут жил, еще столько же проживу. Подумаешь, жена-стерва? У некоторых вон, братец – козел!

Мы стояли у начала моста, словно два упрямых осла, а вокруг сгущались тени Нави. Казалось, сама Морана наблюдает за нашим дурацким спором и посмеивается.

И вдруг, в воздухе зазвучал знакомый шелест. Рядом с нами, извиваясь, возник Змей. Его гладкая кожа мерцала в сумраке.

– Спор бесполезный, – прошелестел он. – Закон Нави суров. Но у всех законов есть лазейка.

Мы повернулись к нему.

– Какая? – хором спросили мы.

– Калинов мост считает мертвых и живых, – объяснил Змей. – Но для него неважно, сколько тел пересекает его. Важно, сколько душ. Если две души станут одной… мост признает их за одного путника.

Я смотрела на Змея, ничего не понимая. Кощей нахмурился, потом его бровь изумленно приподнялась.

– Брак? – произнес он с таким видом, будто ему предложили съесть тарелку смузи из крапивы. – Ты предлагаешь нам… пожениться? Прямо сейчас?

– Помолвиться, – поправил Змей. – Помолвка поможет. Заключенная здесь, на границе. Этого будет достаточно. Мост ощутит вашу связь. Но помните – только искренняя.

Я покраснела так, что, наверное, еще немного – и слилась бы с гроздьями калины на покрытых льдом ветках. Кощей выглядел так, словно его ударили скалкой по голове.

– Ну… – я прочистила горло. – Это… вполне себе решение.. Кощей! У тебя кольцо есть? Женись на мне!

Кощей смерил меня взглядом.

– Представляешь, совершенно случайно есть! Только это Мораны кольцо, я его на всякий случай прихватил, вернуть хотел, да забыл ненароком.

– Сойдет! – Я ничуть не смутилась и протянула руку, растопырив пальцы. – Надевай!

– Чудище, ты с ума сошла?

– Ты как невесту законную называешь?!

– Василиса, это не шутки! И не вранье, чтобы перед королем отмазаться. Клятвы, данные в Нави, священны. Придется жениться!

Я лишь отмахнулась. Нашел чем пугать красну девицу, женитьбой! Да такого только Баюн боится, и то – исключительно в марте.

– Да не парься ты, потом разведемся! Что ты на меня так смотришь? Ты же один раз уже разводился. Два брака за плечами – еще не крест на мужчине.

– Ты ли это, Василиса…

Кощей даже огляделся, будто ждал, что из кустов Морана выпрыгнет, да злодейским смехом разразится.

– А ты что думал? Я в столице выросла. Там развестись проще, чем терем купить. Давай скорее, Кощей, холодно, зуб на зуб не попадает!

И словно в доказательство я так чихнула, что даже Змей, безмолвно наблюдавший, вздрогнул.

Медленно, как будто нехотя, Кощей извлек из кармана кольцо с огромным красным камнем. Безвкусное, если честно, кольцо, в столице с таким предложение делать – все соседи засмеют! Но если вы собираетесь улизнуть из Нави, то репутация помолвки отходит на второй план.

– Ну, что, Чудище, – он посмотрел мне прямо в глаза, и в его взгляде не было ни ехидства, ни насмешки. Была только странная, непривычная серьезность. – Готова стать моей… нареченной? А потом развестись?

Сердце стучало так, что, казалось, его слышно даже у Мораны во дворце. Я кивнула, не в силах вымолвить слова.

Он надел кольцо на мой палец. Оно было теплым.

– Ладно, – выдохнул он. – Идем.

Он взял меня за руку, и мы ступили на Калинов мост. Острые ветви под ногами дрожали, но не ранили. Я шла, не дыша, ожидая, что мост вот-вот рухнет или Морана, узнав о нашем обмане, кинется остановить.

Но ничего не произошло. Мы просто шли. И с каждым шагом мост под нами становился чуть прочнее, а черная вода Смородины, казалось, становилась светлее, и вскоре превратилась в обычную речку.

И вот под ногами уже не острые ветки, а знакомая, мягкая земля. Запах хвои, влажной листвы и… горячих пирогов? Мы обернулись. Калинов мост и река Смородина исчезли, растворившись в привычных буйных красках осеннего сказочного леса.

Мы стояли на опушке. А перед нами, с раскрытыми ртами, круглыми глазами и полными руками всякой всячины, стояли ВСЕ.

Баюн с книгой и воблой в лапах. Аленка с топором (куда же без него). Лебедяна с корзинкой, полной тех самых, с пылу с жару горячих, пирожков. Алеша Попович, почесывающий затылок.

Воцарилась тишина, которую нарушил Баюн, обронив воблу.

– Василисушка? Кощей? – пропищал он. – А мы… а мы уж думали…

– Думали, вы на том свете остались, – мрачно закончила Аленка, опуская топор. – Некоторые поминать начали.

Баюн спешно воблу подхватил и спрятал за спину.

– Не серчай, хозяйка, я от нервов…

Я посмотрела на Кощея. Он смотрел на наших встречающих с таким выражением, будто предпочел бы вернуться в Навь.

– Что уставились? – буркнул он. – Не видели, что ли, как люди с того света возвращаются?

– Вернули-и-и-сь! – завизжала от радости Лебедяна и… кинулась на шею Кощею. А следом за ней и остальные бросились обниматься, да и меня в кучу-малу втащили. Смеялись, по спинам нас хлопали и честно-пречестно уверяли, что и не думали имущество наше делить.

Непонятно, правда, к чему это было…

***

Вечером снова собрались на лесной совет, только на этот раз решений никаких не выносили и судеб не вершили, просто сплетничали, да чаи с пирогами гоняли. Я отвар травяной пила, после холодных краев отогреваясь, да про приключения в царстве Мораны рассказывала.

Сидели вместе, словно и не враждовали никогда. Я, Кощей, Лебедяна, Алеша и Баюн, Колобок, Лихо, и даже Иванушка нет-нет да в оконце заглядывал, за сладкой морковкой. Баюн все тайком в миску со сметаной лапой лазил, а Лебедяна хлопотала, мне отвар подливая, Кощею пирожков подкладывая. Переживала, сердобольная наша. Аленки только не было, ее отправили на ярмарку, запасов прикупить, да к торжествам подготовиться.

Я только что закончила свой рассказ. Про избушку, про Змея, про пир и музей Мораны.

– …а потом мы по мосту прошли, – закончила я, невольно касаясь пальцем того самого колечка. Оно все еще было на моей руке.

– Да уж, – вздохнула Лебедяна. – Хорошо, что все обошлось. А то я уж новые ленточки купила, а носить было бы некому.

– Ужас какой, – ехидно отозвался Кощей, – и как ты такой ужас пережила-то?

– Подождите, подождите! – всплеснул лапами Баюн, перемазанный в сметане. – Я самое главное не понял! Василисушка, как ты умудрилась испытания Мораны-то пройти? Не есть, не пить, не спать! Это ж надо иметь волю железную! Небось, вся премудрость твоя и магия бабушкина выручила?

Все с интересом повернулись ко мне. Даже Кощей перестал жевать и с любопытством склонил голову набок.

Я покраснела и опустила глаза.

– Ну… Вообще-то… нет. Дело в том, – призналась я, смущенно ковыряя вилкой крошки на столе, – что я попала в Навь в своем легком сарафане. А там, как вы знаете, довольно прохладно. Я так промерзла, что у меня насморк начался жутчайший! Нос заложило наглухо. Я ничего не слышала и не чувствовала. Ни запаха той еды, ни вкуса. А когда укололась и меня в сон потянуло, я так чихать начала, что сама себя разбудила.

Воцарилась гробовая тишина. А потом Алеша Попович так раскатисто захохотал, что с полки свалилась бабушкина любимая чашка (к счастью, в этот раз не разбилась).

– Вот это да! – всхлипывая от смеха, вытер слезу Алеша. – Морана, владычица смерти, а про насморк не подумала! Побеждена соплями! Вот умора!

Кощей смотрел на меня с таким выражением, будто не знал, плакать ему или смеяться.

– Моране об этом говорить не будем. А не то у нее депрессия начнется. Она все же богиня.

– Ладно, оставим мои медицинские проблемы, – махнула я рукой, стараясь перевести тему. – Главное, что все живы-здоровы.

– Это да! – оживился Баюн. – И кстати о главном…

Он многозначительно уставился на мое кольцо, потом на Кощея.

– Это… то самое? Правда, что вы теперь жених и невеста?

Все снова замерли в ожидании. Кощей отложил в сторону пирог, вздохнул и обвел всех своим ядовитым взглядом.

– А вы как думаете? – спросил он. – Навь лжи не прощает. Нарушишь слово – крепко пожалеешь. Так что да, это болтливое и вредное Чудище, побеждающее богинь насморком, теперь моя нареченная. Соболезнования принимаю медовухой.

В тереме поднялся радостный гвалт. Лебедяна принялась меня обнимать, промокая глаза кружевным платочком, Алеша несколько наигранно похлопал Кощея по плечу с такой силой, что тот чуть не подавился.

– Ура! – завопил Баюн. – Теперь можно будет в лесу Кощея все изучить! Там, наверное, столько интересного! Загадочные исчезновения мышей! Тайные ходы! Может, даже библиотека!

Кощей, откашлявшись, поднял руку, требуя тишины.

– Никогда, – сказал он ледяным тоном. – Никогда в жизни. Первый же, кто сунет нос в мои владения, станет козленочком или еще кем-то похуже.

– И я? – Я лукаво усмехнулась.

– Ты не станешь. Ты уже коза знатная. Знал бы, что жениться придется – ни в жизни бы яйца не заколдовал! Главное тетушку на свадьбу не зовите. Еще после одного ее подарка мы не выживем.

И в этот миг открылась дверь, впустив Аленку. Мы дружно ахнули, увидев на ее плечах… шкуру лисы.

– Алена! – воскликнула я. – Ты с ума сошла?!

– Нельзя же так! – прошептала Лебедяна.

– Зато точно на свадьбу не явится, – хохотнул Колобок.

– Нет, ну Лиса, конечно, тварь, но что ж сразу на воротник-то? – хмыкнул Кощей.

Аленка обвела нас возмущенным взглядом и закатила глаза.

– Идиоты, это я на ярмарке купила! Там, между прочим, зима началась!

Следом за ней в горницу ворвались первые снежинки – и тут же растаяли, оставив на деревянном полу крошечные пятнышки.

Осень в сказочном лесу уступила место зиме. Но каждый из нас верил: не менее волшебной, безумной и веселой будет эта зима. Недаром мы забыли, что помимо тетушки, на свадьбу звать придется еще кое-кого…