Как достать Кощея?

Сказка третья. Кощей и весна

Глава первая. Баба Яга в паутине лжи

Первый день весны начался совсем не по-весеннему. Мороз только крепчал, чистейший снег искрился на солнце, и совсем не пахло ни первой капелью, ни подснежниками. Только Баюн линять начал – вот и все весенние предвестники.

В тереме стояла непривычная тишина. Если не считать посапывания Кощея, устроившегося на кровати, как у себя дома. И такое у него было блаженное выражение лица, что я едва сдержалась, чтобы локотком не ткнуть его в ребра. Вместо этого я выбралась из-под его руки, накрыла вторым одеялом и метнулась к шкафу – одеваться да прихорашиваться.

Ох, вчера так хорошо посидели! И медовухи напились, и пряничков Лебедяниных поели, и в шарады поиграли. Где бы теперь силушку достать на дела хозяйственные?

На цыпочках я прокралась в кухню. Божественный запах кофия – вот ради чего стоит жить. Бросишь зерна, добытые чуть ли не с боем на ярмарке, в чайничек заморский, и вот уже аромат плывет по терему. Накинув шаль, я взяла чашку и вышла на любимый балкон. Чтоб Кощей от ароматов не проснулся и весь кофий не отобрал.

Мне для дорогого жениха ничего не жалко. Кроме кофия.

Рассвет уж занялся над лесом, первые лучи коснулись зеленых макушек елочек и сосен. Тишина. Идиллия…

Которая закончилась, едва успев начаться. Прямиком к терему из леса вышла маленькая темная фигурка.

– Нет, я Алеше прикажу этот балкон срубить к Лешему! Вечно как я сюда – так что-то происходит. Кого еще нелегкая принесла?!

Я поперхнулась глотком, когда незваный гость приблизился. Кашель разрывал горло, слезы застилали глаза. Протерла их кулаком, да еще раз вгляделась.

По тропинке, уверенно ступая по снегу, шла невысокая, в шикарном клетчатом плаще и с фиолетовым чемоданом на колесиках, старушка.

Любимая чашка бабы Яги выскользнула из рук и, покатившись по полу балкона, юркнула через перила, разбившись прямо на крыльце, ровнехонько перед носом бабули!

– Васька! – Баба Яга задрала голову, сняла темные очки и строго прищурилась. – Зима на дворе, а ты в чем мать родила разгуливаешь! И чашку мою любимую разбила… Ну, хозяюшка!

Я тут же в спальню ринулась, от страха холодея. Схватила Кощея за плечи и потрясла – откуда силы только взялись!

– Кощей! Подъем! Яга на пороге!

– М-м-м? Чудище, дай поспать… Если не настал конец света, то все обсудим днем…

– Настал! Только не конец света, а хуже. Бабушка приехала!

Что-то до сонного царства, в коем пребывал Кощей, все же долетело, потому что он открыл глаза и недоуменно на меня уставился.

– Бабушка вернулась? И что в этом страшного?

– А то, что она про свадьбу нашу слыхом не слыхивала! А у нее здоровье слабое! Так…

Я огляделась и взгляд упал на большой дубовый шкаф.

– В шкаф! Быстро!

От неожиданности Кощей и не сопротивлялся почти. Впихнув его в шкаф и закинув следом одежду, я повернула в замке ключ и сунула его в карман. Сердце колотилось где-то в горле.

Дверь в терем распахнулась.

– Васька! Ты чего бабулю не встречаешь?! Где твое гостеприимство? Я со вчерашнего дня на ногах. А-ну, баньку вели истопить!

Я застыла посреди комнаты, пытаясь изобразить на лице радость, а вышло, будто меня поймали на краже варенья.

– Бабуля! – пискнула я. – Сюрприз! Мы тебя не ждали!

– Значит, сюрприз удался, – удовлетворенно констатировала она, окидывая терем взглядом следователя. – Чисто. Но пахнет… кофием и чем-то еще. Духи какие что ль, заморские?

– Да так… заезжал тут… неважно, в общем. Ты раздевайся, садись, я тебе сейчас пирогов найду, да чайку свежего сделаю!

Пока бабуля остатки вчерашнего пиршества рассматривала, я краснела! От Яги и кружки для медовухи сохнущие на полотенце не укрылись, и яблочки моченые на дне кадки оставшиеся, и беспорядок, что вчера так прибирать не хотелось, сил не было!

– Хорошо ты, Василиса, хозяйство хранила, – хмыкнула бабушка. – Весело. Дружно.

– Так зима ведь закончилась, бабуль, – неубедительно возразила я. – Вот и посидели немного.

И такой в этот миг порыв ветра налетел, что дверь в терем распахнулась, а внутрь ураган из снежинок ворвался!

– Весна у нас нынче не торопится, рано праздновать сели! – отрезала баба Яга.

В этот момент из шкафа донесся приглушенный звук. Нечто среднее между чихом и ругательством. Яга насторожилась.

– У тебя что, мыши в тереме завелись, Василисушка?

– Кот! – выпалила я первое, что пришло в голову. – Баюн! От блох прячется! Говорит, в пыли они дохнут!

– Ученый кот, а манеры как у подзаборного, – фыркнула бабушка, постучав костяным пальцем по дверце. – Эй, вылезай! Хозяйка вернулась, будем наводить порядок! Я тебе всех вшей вычешу!

Из шкафа донеслось яростное шипение. Очень даже кошачье. Я мысленно поставила Кощею пятерку по актерскому мастерству.

– Видишь, – нервно засмеялась я, – совсем одичал без тебя.

– Ничего, я ему ошейник заморский привезла, от блох, быстро в чувство придет, – пообещала Яга и наконец отошла от шкафа. – Ну, докладывай. Что тут без меня натворили? Лес цел? Казна?

– Все цело, бабушка, все у нас хорошо. Живем дружно, лес храним, волшебство зазря не тратим, все как ты учила.

Баба Яга прищурилась хитро-хитро, и спросила:

– А больше ни о чем поведать не хочешь?

Я застыла там, где стояла, и краской пуще прежнего залилась.

– О чем?

– О свадьбе своей, о чем же еще? Думаешь, слухи в лесу заблудились? Да про твою помолвку все говорят! Я как узнала, сразу примчалась!

– П-правда?

У меня в ушах зазвенело. Краска, которая заливала мои щеки, мгновенно схлынула, сменившись мертвенной бледностью.

– Поздравляю, внучка! – Бабуля сияла, как начищенный таз. Ее костяные пальцы сжимали мои плечи в немом восторге. – Умничка! Не зря я на тебя надеялась! Поднялась, так сказать, по социальной лестнице! Из лесных управительниц – прямиком почти в королевны!

– Бабуль… – прошипела я, чувствуя, как под ложечкой засосало. – Так ты не против?

– Против? – Баба Яга фыркнула. – С чего бы? Жених – хоть куда! И титул есть, и земли, и папаша сговорчивый. А главное – свой, родной, из наших краев! Не какой-нибудь залётный пижон! Тебе как раз такой и нужен – простой, надежный.

– Ну, знаешь… он ведь немного… – Я покрутила пальцем у виска, не зная, как еще описать спорные качества Кощея, не лишив себя права на свадьбу.

Бабуля махнула рукой.

– Да все мужики немного того! Зато не злой. И с курортом своим этим дурацким, слышу, уже завязал. Повзрослел! И потом, – она понизила голос, – смотри, какая выгода: ты замуж, я тебе лес в приданое, а сама – на пенсию! В теплые края, на воды! Насовсем!

Что-то в этой пламенной речи меня смущало. Чтобы Баба Яга, гроза нечистой силы, хранительница сказочного леса, да вот так просто, ради теплых краев и сытной пенсии, внучку в лапы к Кощею Бессмертному отдала? Да разрази меня гром на этом месте!

Но в чем подвох заключался, я понять не могла.

В этот момент дверь в терем с грохотом распахнулась, чуть не сорвавшись с петель. В проеме, запыхавшийся, в помятом дорожном кафтане и с сумасшедшим блеском в глазах, стоял королевич Енисей собственной персоной.

– Василиса Ильинична! – выдохнул он, тяжело опираясь о косяк. – Я вернулся! Я все обдумал! Этот инклюзив… ампу… блин, курорт – ерунда! Я понял, что главное – это наша любо…

Он не успел договорить. Баба Яга, словно коршун, сорвалась с места и набросилась на него с объятиями.

– Енисеюшка! Родной! – заголосила она, сжимая его в своих неожиданно крепких для старушки объятиях. – Поздравляю! Женишок ты наш ненаглядный!

На лице королевича застыло недоумение. Он беспомощно захлопал глазами, косясь то на ликующую Ягу, то на меня, стоящую как столб.

– Я… что? Женишок? – выдавил он. – Уже?

– Ну да же! – Бабуля отступила на шаг и с гордостью выставила его вперед, будто только что пойманного толстого леща. – На Василисе женишься! Молодец, что не раздумывал долго, сразу примчался! Значит, чувства настоящие!

Енисей покраснел, побледнел, потом снова покраснел. Он посмотрел на меня с немым вопросом и надеждой, и сердце даже екнуло от жалости. Ну, почти екнуло. Чего это он явился?

– Так я это… думал… по весне свадьбу сыграть…

Я стояла, чувствуя, как по моей спине ползут ледяные мурашки. Из шкафа не доносилось ни звука, но я буквально кожей чувствовала, что от немедленной смерти из ревности меня отделяет хлипкая дубовая дверца.

– Вась? – Бабуля наконец оторвалась от Енисея и уставилась на меня. – Ты чего молчишь? Аль перед женихом застеснялась? Давай, привечай гостя! Нет, ну совсем девка от рук отбилась!

Мой взгляд метнулся от сияющей бабушки к смущенно переминающемуся с ноги на ногу Енисею, а потом – к зловеще безмолвному шкафу. Нужно было выбираться из этой ловушки. Немедленно.

– Баньку! – вдруг выдохнула я. – Ты же с дороги, бабуль! Надо тебя попарить, от усталости избавить! А Енисей пока… э-э-э… вещи разложит, да друзей навестит. Вечером потолкуем.

Схватив Бабу Ягу под руку, я потащила ее к выходу, оставив королевича в полном одиночестве посреди горницы с глупой улыбкой на лице и невысказанным признанием на устах. Главное было убрать бабушку от этого шкафа. А уж потом я придумаю, что делать с Енисеем. Если Кощей на нем раньше медовуху настаивать не начнет – этот может.

***

Вернувшись в терем после того, как усадила бабушку в баньку под предлогом «смыть дорожную усталость и настроиться на семейную радость», я была готова рвать и метать. Енисей все так же стоял посреди горницы, но теперь его смущение сменилось решительным блеском в глазах. Видимо, за время моего отсутствия он успел набраться смелости. Или просто набраться – настойками от него разило аж от порога!

– Ну, – я уперла руки в боки, перекрывая ему путь к отступлению, – объясняй. Зачем приперся? И с какой стати бабуля решила, что ты здесь жених?

Енисей выпрямился и торжественно воздел руки к потолку.

– Василиса Ильинична! Я пришел сделать предложение! Серьезное, осознанное! Я люблю! Люблю, не могу!

Вот так новость. У меня даже дыхание перехватило от наглости. После всей истории с курортом, после того, как на меня с ружьем пошел, как лягушку целовал и расколдовать не смог – он еще и в любви имеет наглость признаваться?!

– Енисей, – начала я, стараясь говорить терпеливо, как с дитем малым. – Ты в курсе, что я занята? У меня уже есть жених! И помолвка наша скреплена клятвой в самой Нави. Нарушишь – душа навеки будет прикована к царству холода и смерти. В общем, стандартный брачный контракт.

Я ожидала увидеть на его лице разочарование, растерянность, может, даже испуг. Но вместо этого его лицо озарилось такой улыбкой, что во мне зародилось нехорошее предчувствие. Что бы королевич не задумал, страдать будут все.

– О, я знаю! – воскликнул он радостно. – Все в курсе! Поздравляю, кстати. С Кощеем. Папенька приглашение получил, велел передать, что быть непременно постарается, но обещать не сможет. Дела государственные-с. Он, собсна-с, меня и послал. Как посла. И я присол… тьфу! Пришел…

Я остолбенела.

– Куда пришел?

– На свадьбу. Твою и Кощееву.

– А… ты же мне только что в любви признался.

– Я?! Василиса Ильинична, ты путаешь, нас у папеньки трое. Старший – умный детина, средний – ни так, ни сяк, младший – вовсе дурак. Я средний. Ни так, ни сяк. А сумасшедших у нас вообще нет! Невесту у Кощея отбивать…

– Тогда на ком ты жениться-то хочешь?

– На Аленке! – выпалил Енисей, и его лицо расплылось в блаженной улыбке. – Она… она такая сильная! Решительная! С топором! И когда она за мной по лесу бегала, кричала, что на сухарики порубит… я понял! Это любовь! И чудо-юдо ей понравилось, одна оценила! Так что я решил: втроем жить будем. Я, Аленка и чудо-юдо.

– Вчетвером. У Аленки еще козел.

У меня отвисла челюсть. Енисей влюбился в Аленку… наша боевая Аленушка, девица с топором, королевной станет! А я… Василисой Кощеевой. Если бабуля раньше в кадке с огурцами солеными не притопит. Или Кощей от ревности…

КОЩЕЙ! В ШКАФУ!

Ужас пронзил меня холодом. Я бросила ошарашенного королевича посреди комнаты и ринулась к дубовому шкафу. Добежав, я с дрожащими руками стала рыться в кармане, ища ключ.

– Кощей? – прошептала я, прильнув к замочной скважине. – Ты там… живой?

Из шкафа не доносилось ни звука. Ни шипения, ни ворчания, ни саркастических комментариев. Может, он задохнулся?

– Коще-е-ей? – попробовала я еще раз. – Я сейчас открою, хорошо? Никакого Енисея, никакой свадьбы, это все – огромное, жирное, дурацкое недоразумение!

Наконец-то пальцы нащупали холодный металл ключа. Я с силой воткнула его в замочную скважину, повернула и рывком распахнула дверцу.

Из шкафа на меня пахнуло ароматом сушеных трав, пылью и… холодом. Кощей стоял там, прислонившись к полке с зимними шапками да рукавицами. Его руки были скрещены на груди, а на лице застыло выражение, какое только у Кощея и бывает: как будто мы ему опять под ворота говорящих булок подкинули!

– Вспомнила, невеста дорогая. Вот спасибо. Выпустила блохастого, да?

– Не начинай!

– Я? Что тут начнешь, в шкафу-то? Как подготовка к свадьбе продвигается? Обсудила с бабулей детали торжества? Меня-то хоть пригласите? Или соседям гулянья не положены?

– Ну не злись! Старенькая бабуля, ее беречь надо, я ей все объясню…

– Старенькая! – хохотнул он. – Как же! Видала бы ты, как она нежить лихо крошила…

– Так это когда было?

– Да перед отъездом! Я на нее специально напустил, чтоб тебя выписывать побоялась. А ей хоть бы хны! Ты думаешь, Аленка топор где взяла? То-то и оно. В общем, Чудище, я в твоем спектакле не участвуют, понятно? Чтобы к вечеру все Яге объяснила! Моя ты и точка! Пусть этот аниматор свои чувства засунет в…

Я уже открыла рот, чтобы оправдаться и все-все Кощею объяснить, как дверь в терем снова с грохотом распахнулась.

На этот раз пожаловала Аленка. Вся красная растрепанная, шубка наискось застегнута, одна нога в валенке, вторая – в носке, в руках тот самый топор, который служил ей и орудием труда, и средством для выяснения отношений. Она уперла свободную руку в бок и грозно окинула нас взглядом. За ее спиной маячил испуганный, но уже познавший суть будущей семейной жизни Енисей: молчащий и не попадающийся ей на глаза.

– Василиса! – рявкнула она. – Это что за новые порядки? У тебя свой-то жених, темный маг, не последний в лесу человек! А ты чужих зачем отбиваешь? Тебе Кощея мало?

Я зажмурилась на секунду, собирая в кучу расползающиеся мысли. Хаос нарастал, как снежный ком.

– Аленка, родная, все не так! – начала я, жестами пытаясь ее успокоить. – Бабуля Яга вернулась!

Лицо Аленки моментально смягчилось, но потом снова стало суровым.

– Ну и что? Причем тут королевич?

– А притом, – понизив голос, зашептала я, – что она, услышав про мою помолвку, почему-то решила, что это я с Енисеем обручена! И теперь она счастлива, как дитя малое! Мечтает о пенсии и теплых морях!

– Так она ж только с морей.

– Так то отпуск. А она насовсем мне лес отдать хочет.

Аленка хоть девицей была и вспыльчивой, но сердце у нее было золотое, и к Яге она относилась с огромным уважением.

– Желание понятное. Чай не молода уже. Сердечко поди пошаливает. Это ж если ей сейчас правду сказать, чего доброго и удар хватит… любимая внученька, да с Кощеем…

– Я вообще-то все еще здесь, – напомнил тот.

– То-то и оно! Бабуля, конечно, меня любит. Но вряд ли обрадуется, что с Кощеем породнится. И сошлет меня обратно, да запретит в сказочный лес ступать!

Я повернулась к жениху.

– Ты этого хочешь?

Кощей аж растерялся и даже несколько сник. Среди людей он жить не сможет, как же он лес свой оставит? И Лихо жалко, и горынычи подрастают. Да мы даже после свадьбы хотели седмицу здесь жить, седмицу – на его половине. Чтоб никому обидно не было.

Я умоляюще посмотрела на Аленку, Енисея и Кощея

– Давайте сделаем вид, что бабушка все правильно поняла. На пару деньков. Пока бабуля от дороги отойдет, в курс дела войдет. Там, глядишь, и пообвыкнет. Я ей все тогда и объясню. Ладно?

Аленка скептически хмыкнула, но кивнула.

– Ладно. Для бабы Яги – так уж и быть. – Она повернулась к Енисею и ткнула в его сторону топором. – Ты только, королевич, рта лишний раз не раскрывай! А то я в тебе разочаруюсь. Топором.

Енисей испуганно закивал, явно пересматривая свои романтические идеалы. Он-то в нашем плане и был самым слабым звеном. Того и гляди ляпнет при бабушке что-то лишнее.

Ну и вляпалась же я! По полной программе. Никаких курортов не надо, у нас тут свой собственный цирк имеется.

***

Сначала все шло хорошо настолько, насколько вообще могло идти у темного бессмертного мага, решившего жениться на сумасбродной смертной девчонке. Вечера в тереме Василисы Кощей… сказать «любил» было бы неправильно, терпел – вот более верное слово. Иногда там даже весело было, но в основном когда Аленка Колобка гоняла или Василиса пельмени лепила. Можно было подурачиться, шутки пошутить, на новую главу книги настроиться.

Вот и вчера славно посидели, даже не раздражал никто. Медовухи попили, настоечек свежих попробовали, пряничками закусили, а потом и спать завалились. Все по домам, а он – к Чудищу под бок, греться и во сне будто ненароком ощупывать. Так ему спалось лучше.

И принесла ж нелегкая Ягу! Да не одну, а со странной уверенностью, будто Василиса за королевича выходит. И откуда только слухи взялись?

Кощей наблюдал за этим цирком с видом оскорбленного достоинства. Когда Василиса, бросив на него полный вины и паники взгляд, ринулась прочь, якобы «ухаживать за бабушкой», а королевич, побледневший и забывший на столе свою дорожную сумку, ретировался следом, в тереме воцарилась, наконец, тишина. Та самая, благословенная тишина, которую он так ценил.

Дверь скрипнула. В горницу заглянула Аленка, все еще сжимая в руке топор.

– Ушли? – буркнула она, окидывая взглядом терем.

– К всеобщему счастью, – отозвался Кощей, разминая затекшие плечи. – Кроме меня, разумеется. Мое счастье где-то заплутало. Вероятно, сидит в другом шкафу. Тебе чего?

– Ситуацию обсудить хотела. Скверная выходит. Василиска сейчас таких дров наломает, что десять зим еще отапливаться будем. Надо выпутываться, Кощей, пока ее замуж за Енисея не выдали и в столицу не отправили. Потом не вернешь!

Кощей мрачно хмыкнул. Он как раз думал о том же. Его «нареченная» в состоянии паники была способна на все. А ежели она хоть на секунду вздумает клятву навью нарушить – беда наступит.

– План Чудища подготовить Ягу имеет примерно те же шансы на успех, что у твоего королевича выиграть интеллектуальный конкурс у Колобка, то есть нулевые. Ждать, пока она все испортит – непозволительная роскошь.

– Надо испортить самим! – просияла Аленка. – Баба Яга – баба суровая, но справедливая. Если ей все по-честному рассказать, глядишь, и поймет.

– Или не поймет. И Василису превратит в лягушку уже навсегда, твоему королевичу бубенцы отрежет и Иванушке на шею привесит, а я… со мной Яге не тягаться, поэтому придется жить с жабой и пискляво поющим королевичем.

– И что делать? Направо пойдешь – Ягу разозлишь, налево пойдешь – свадьбы лишишься. Прямо пойдешь… – Аленка махнула рукой. – Болото там. Тоже ничего хорошего.

Наконец Кощей решил.

– Ладно, идем. Чему быть, того не миновать. В конце концов, клятва Ягу убедит. Не враг же она собственной внучке. Меня побьет, конечно. Но я привыкший.

– А у меня топор, – согласилась Аленка.

И вместе они вышли из терема прямиком в свирепствующую метель.

Они застали Бабу Ягу в предбаннике. Она сидела на лавке, завернутая в простыню, и с наслаждением потягивала травяной чай из жестяной кружки. Увидев гостей, Яга хмыкнула.

– Сосед явился, не запылился. Чего пришел? Аленка! Давно ль ты с этим упырем водишься?

– Так… – растерялась девица. – Сосед ж… и вообще, мы поговорить хотели. Насчет Василисы и свадьбы этой…

– А что с Василисой и свадьбой? – Яга нахмурилась и вглядом Аленку буравила, отчего та стала совсем бледной.

Ну надо же! Гроза леса – и бабу Ягу боялась.

Хотя Кощей и сам ее порой боялся. В отличие от всех обитателей здешних мест он с Ягой плечом к плечу войну с Мораной прошел. Он-то знает, как старушка мечом-кладенцом владеет. А иной раз и лопатой управлялась…

– Ну просто там такая история… забавная, сил нет! Все так перепуталось, запуталось, в общем… мы ж на весну две свадьбы планировали, вот Васька-то от радости и все забыла…

– Две? И кто ж жениться удумал? Не Лебедяна часом?

– Я…

– Ты? – Яга Аленку недоверчивым взглядом смерила. – И с кем жениться-то будешь…

А потом как замерла! Как на Кощея посмотрела – и взгляд ее прояснился.

«Ну все, приплыли», – сразу понял он.

– Ах ты, скотина! Девчонку попортил! Ах ты прохиндей! Да чтоб тебя! Аленка!

Кощей застыл с каменным лицом. Аленка покраснела, как маков цвет.

– Бабуля, да мы не…

– Аленка, лесом клянусь, ты мне родная, как внучка любимая, я тебе так скажу: подумай ты хорошенечко! Это ж маг темный! Бессмертный, вечный, а ты – девица такая красная, кровь с молоком! Тебе с ним жить? Вечность – она, знаешь ли, не мед. А он, между прочим, уже был женат на богине! Ты с Мораной потягаешься? Она тебя на оладушки разделит! А ты сам-то чем думал? Не стыдно, ирод?! Девочке жизнь ломаешь!

Кощей и Аленка переглянулись. Переговоры провалены полностью. Пытаясь посеять в собственной личной жизни разумное, они теперь пожинали безумное.

– Яга… – Кощей попытался было вставить слово.

– Молчи, Кощеич! Совести у тебя нет! Нет, детки, не одобряю. Вам мое слово, конечно, не указ, хотите – женитесь, но знайте: на моей половине леса этой свадьбы не будет! Никогда! Никогда я такому как ты, соседушка, хорошую девицу добровольно не выдам. Ясно?!

Вот Василиса-то обрадуется, что ей замуж на его половине леса выходить придется.

Может, лучше обратно, к Моране?

Глава вторая. Весна, которая почему-то не наступила

На следующее утро бабуля проснулась с видом полководца перед решающей битвой. Кофий она отмела сразу, от оладушков отказалась, меня спозаранку растолкала, я еле имя свое вспомнила!

– Не время расслабляться, Василиса! Показывай, как ты без меня хозяйство вела. Лесу нужен глаз да глаз, а у тебя на уме, поди, одни томные взгляды на королевича!

Я чуть не поперхнулась. Томные взгляды… Да я на Енисея смотрю не иначе как с опаской: чего в следующий раз учудит?

Но возражать бабуле не стала. Лучше пусть проверяет лес, чем нашу с Енисеюшкой свадьбу обсуждает! Вчера до ночи трещала, планы строила, скатерть-самобранку откуда-то откопала. Еще и перед Лебедяной объясняться теперь, та уже кучу блюд для торжеств придумала.

В общем, побрели мы по тропинкам, лес осматривать. Бабуля уверенно шагала впереди, зорким взглядом выискивая малейшие недочеты. И я с ужасом понимала, что недочеты есть. И не малейшие.

– Цепь на дубе почему грязная? Почистить! Камень-указатель почему снегом занесло? Отряхнуть! А это что? – ткнула она пальцем в огромную, припорошенную снегом кучу у опушки.

– Это Баюн, – честно призналась я, – воблу свою от Иванушки прячет.

– Воблу – выкинуть! Белки где?

– Какие белки? – опешила я.

– Затейницы, конечно! Ты что, забыла? Я ж тебе черным по белому писала: если яичек золотых в казне не хватит, иди к затейницам, у них орешки – диво какие, скорлупки золотые, ядра – чистый изумруд. Ты что, вообще орехи не собирала?

Я прикусила губу. Начисто забыла про белок!

– Бедняжки… В дупло, поди, столько навалили… ладно, будет чем кокошник на свадьбу расшить. Кот-то хоть чего полезного выучил, пока меня не было? Достижения у леса культурные есть?

– Ну-у-у… Кощей книгу пишет. Даже две. Мемуары и учебник.

– Мемуары, ишь ты!

Мы вышли к озеру. Обычно к этому времени лед уже темнел, покрывался проталинами, а мавки начинали лениво щелкать льдинками. Сейчас озеро лежало перед нами, скованное толстым молочно-белым панцирем.

Бабуля остановилась и тяжело вздохнула. Весь ее воинственный пыл куда-то испарился.

– Вот видишь, Василиса, что с лесом происходит? – тихо сказала она. – Сломалось что-то. Зима должна была неделю назад на убыль пойти. А она вросла корнями, не хочет весне уступать.

– Да рано еще, бабушка, – попыталась я возразить. – Задержалась немного, бывает ведь.

– Не в этом лесу, милая. Здесь все работает, как часы. И весна приходит всегда вовремя. А тут не пришла.

– И что делать теперь, бабушка?

– Не знаю пока. Ладно, нечего нос вешать, разберемся. А ты готовься к свадьбе. Хоть какая-то радость в этом холоде. Родителям-то уже написала? Надо бы пригласить… хоть и не любят они волшебство, но сказочный лес в столицу отправиться не сможет, а погулять на свадебке любимой хозяйки всем хочется. А может, вы с королевичем две свадьбы сыграете? Одну у нас, семейную, душевную. Вторую как полагается, в столице, с королевскими почестями?

Я живо представила, что Кощей на такую идею скажет и только вздохнула. Бабуля мой вздох истолковала по-своему:

– Да не волнуйся ты, замужество – это хорошо.

– Тебе откуда знать, ты же замужем не была ни разу?

– А оттуда, что счастье чужое вижу. Вижу, как семьи создаются, да деточки родятся. Никого не знаю, кто бы о доме родном не мечтал, о семье крепком. Кощей Бессмертный, разве что. Но это его проблемы. Кстати! Ты вот что мне скажи, Василиса, ты как подругу-то упустила? Аленка совсем от рук отбилась! Поговорила бы с дурочкой, чтобы она про Кощея думать забыла. Нечего ей с ним связываться, а уж тем более замуж за него собираться, не пара он ей! Ослушается – в сказочный лес ей дороги не видать, и козла своего пусть забирает.

Вот так дела. Пока я раздумывала над экологической катастрофой сказочного леса, бабуля вовсю вела свою личную войну с несуществующим романом Аленки и Кощея. Только когда успели-то подставиться, горемычные?

– Бабуль, я тут вспомнила… Мне к Лебедяне надо, на примерку к свадьбе. Ты тут без меня пока прогуляйся, воздухом подыши. Я мигом!

Не дожидаясь ответа, я развернулась и пустилась бежать в сторону владений Кощея так быстро, что снег из-под валенок летел комьями. И в библиотеку я влетела, как ураган, сметающий все на своем пути – даже Лихо, встретив меня в коридоре, испуганно отпрыгнуло в сторону.

– Что вы наврали бабушке?! – запыхавшись, выпалила я и застыла на пороге.

За массивным столом, заваленным свитками, книгами и перьями, сидела Аленка. Слегка испуганная и даже как будто потерянная. Кощей, откинувшись в кресле, с менторским видом на нее взирал. При виде меня Аленка подскочила.

– Василиса… ой… а ты что тут делаешь?

– Что я делаю в замке у своего жениха?

– Согласна, глупость сморозила.

– Или он уже не мой жених?

Лица обоих вытянулись. Аленка и Кощей напоминали нашкодивших котов. Даром что один – темный властелин, а вторая – девица с топором, которую весь лес боится.

Кощей тяжко вздохнул.

– Чудище, не ругайся. Мы пытались все исправить.

– Исправили?

– Нет, только хуже вышло.

– Еще хуже? – Я чуть не взвизгнула. – Нет! Не хуже! А просто кошмарно! Бабуля теперь грозится не пускать Аленку в сказочный лес!

– А как… а куда ж я…

– А раньше надо было думать! Только когда выяснится, что за Кощея не ты, а я замуж собралась, уже меня выгонят! И буду жить… да даже с мавками в озеро не пустят! Выпрошу у Мораны обратно избушку и там поселюсь.

Этот лес был моим домом. Последним оплотом настоящего волшебства. Местом, где я, наконец, нашла свое призвание.

– Аленка, – мрачно произнес Кощей, – сгинь.

Подружка шустро метнулась к выходу, у дверей спохватилась, вернулась за топором – и унеслась, только шаги в коридоре и слышались.

Я стояла, сжимая кулаки, пытаясь сдержать подступающие слезы. Глупо, конечно, плакать из-за лжи, которую сама и нагородила. Но нервы были на пределе.

Кощей медленно поднялся из-за стола. Он подошел ко мне, и его длинные пальцы легли на мои сжатые кулаки, мягко заставляя разжать их.

– Чудище, – его голос прозвучал неожиданно тихо, без привычной язвительности. – Дыши. Никто тебя никуда не выгонит.

– Бабуля…

– Твоя бабка – грозная старуха, сам, побаиваюсь, но против клятвы, данной в Нави, не попрешь. Ты моя. А что мое – то никому не отдам. Ни злато, ни девицу. – Он приподнял мою голову за подбородок. Его глаза, обычно серые и насмешливые, сейчас были серьезными и… лучились теплом. – Если Яга вздумает тебя выгнать, будешь жить здесь. Со мной. В моем лесу. В моем замке. И никто, слышишь, никто не посмеет тебе это запретить. Ну, кроме меня. Но я уже понял, что с тобой проще договариваться, чем воевать.

В его словах была такая непоколебимая уверенность, такая твердая сила, что страхи начали таять, словно снег под первым весенним солнцем (которое как раз и не спешило навещать наш лес).

– У тебя библиотека пыльная, – хныкнула я, чувствуя, как к горлу подступает комок.

– Привыкнешь, – уголки его губ дрогнули в едва уловимой улыбке.

Он наклонился ко мне. Медленно, давая время отстраниться. Но я не стала. Я замерла, завороженная его близостью, его запахом – старых книг, древесной смолы и чего-то неуловимого, но теплого и приятного.

Его губы коснулись моих. Сначала легко, почти несмело, вопреки всей его уверенности. Это был не жадный, страстный поцелуй, а скорее… обещание. Обещание защиты, дома, о котором толковала бабушка. Я почувствовала, как по спине бегут мурашки, а тяжесть в груди начинает ослабевать.

Когда он наконец оторвался, в библиотеке стояла полная тишина, нарушаемая лишь треском поленьев в камине и бешеным стуком моего сердца.

– Вот и договорились, – тихо произнес Кощей. Он пальцем провел по моей щеке, смахивая предательскую слезинку, которую я сама не заметила.

В этот момент я поняла, что никакая бабушка, никакая вечная зима и никакие дурацкие королевичи не имеют значения.

***

От Кощея я вышла с таким чувством, будто в живой водице искупалась. Тревога испарилась, уступив место приятному предвкушению. Ну выгонит меня бабуля, осерчает, и что? Перееду к Кощею, порядок там наведу. Главное смузи из крапивы не варить, ну так это несложно, в лесу вон сколько грибочков!

Ну а раз с личной жизнью я более-менее разобралась, пора было наводить порядок в жизни общественной. А именно – извиниться перед Аленкой. Влететь к ней с криками и обвинениями было верхом неблагодарности, особенно учитывая, что она ввязалась в эту авантюру с Бабой Ягой исключительно чтобы мне помочью.

И я направилась к ее уютной избушке. Дым из трубы вился лениво, пахло дровами и свежим хлебом. Иванушка по обыкновению гулял по огороду, напоминая не козла, а настоящую собаку: прыгал по сугробам и радостно «мекал». Вот уж кого весна не прельщала.

А вот внутри царило уныние.

Аленка сидела за столом, уткнувшись лицом в столешницу. Ее плечи мелко вздрагивали. Тихие, сдавленные всхлипы – звук, который я от нее никогда не слышала. Я видела, как она рубит дрова с таким видом, будто это головы ее врагов. Видела, как она гоняет Колобка так, что те тот потом кустами поляну нашу обходит. Но чтобы плакала? Никогда.

– Аленка? – тихо окликнула я, подходя ближе. – Родная, что случилось? Я пришла извиниться, груба с тобой была, не заслужила ты. Прости меня, а, подруга?

Она подняла голову. Ее глаза были красными и опухшими, а по щекам текли мокрые дорожки.

– Нет, не ты, Вась… – Она смахнула слезы тыльной стороной ладони с таким ожесточением, будто хотела стереть их с лица вместе с кожей. – Это все он… этот дурак… козел!

У меня сердце упало. Значит, все-таки Енисей? Успел за один день ее так обидеть? Вот знала, что от человека, который с ружьем по лесу бегает, ничего хорошего ждать не приходится.

– Енисей? Что он натворил? Я ему уши оторву! Это ж если Енисей – средний, ни так, ни сяк, что там за младший вообще?!

– Да не Енисей! – всхлипнула Аленка. – Иванушка! Братец мой, проклятый!

Я села рядом с ней, совершенно сбитая с толку.

– Иванушка? Но он же… в козле. И вроде бы смирился. Молчит, травку жует. Чем он тебя расстроил-то?

– Так-то так! – Аленка с силой ткнула пальцем в сторону двери, за которой носился козлик. – Но он все понимает! А я вчера, дура, обрадовалась, Енисея этого привела, думала, познакомлю… А он как взбесится! Копытом землю роет, глаза кровью налились! Чуть Енисея не забодал!

Она снова разрыдалась, бессильно уронив голову на стол.

– А срок-то ведь близится, Васька… Помнишь? Кощей дал три года и три дня. Чтоб я за ним, как за малым дитем, ухаживала. Чтоб характер его буйный угомонился. И срок этот скоро выходит! Его в человека обратно превратят! И он… он мне замуж не даст! Он же всегда надо мной, как коршун, кружил! Говорил, я без него пропаду! А теперь я королевича полюбила… он убьет его! Или меня прибьет! Или нас обоих!

Вот теперь я все поняла. Аленка девка боевая, властная, но перед воспитанием бессильна. Семья – дело святое, а Иванушка даже в обличье козла умудрялся диктовать сестре, как жить.

Я обняла Аленку за плечи, чувствуя, как она вся дрожит.

– Аленушка, слушай меня, – сказала я как можно тверже. – Ты сейчас не на своего братца-козлика смотри, а в будущее. Ты замуж за королевича собралась! За королевича! У него папаша – король, армия, дворец, ну… там, придворные, какие-нибудь витязи!

Она перестала всхлипывать и с надеждой посмотрела на меня.

– И что?

– А то, что твой Иванушка, когда превратится обратно, будет самый обычный мужик. Может, с амбициями, у козлов бывает. Но все ж обычный, наш, деревенский. А Енисей – королевская кровь. Так кто кого будет слушать? Ты думаешь, королевич позволит какому-то деревенскому буяну указывать своей невесте? И что-то там ей запрещать?

На лице Аленки появилось задумчивое выражение. Слезы потихоньку высыхали.

– И потом, – продолжила я, нанося решающий удар, – Енисей у нас хоть и «ни так, ни сяк», но он королевич. У него связи. Если братец твой совсем уж распоясается, Енисей его… ну, я не знаю… в заграничное посольство отправит. На край света. К царю какому-нибудь, на остров. Пусть там разбираются, что с ним делать.

Аленка вытерла лицо подолом рубахи и снова стала похожа на нашу привычную грозу сказочного леса.

– Правда твоя, Василиса… – проворчала она. – Надо Енисею сказать. Пусть готовится. Братец у меня упрямый

– А Енисей у тебя покладистый да добродушный, – хмыкнула я. – Упорство, с которым он чудище по лесу разыскивал, можно в палату мер и весов прямо сейчас определять – эталонный баран!

«Как раз козлу твоему приятель», – подумала я, но вслух ничего не сказала.

Ну люб Аленке Енисей, что тут сделаешь? Бывает и хуже. Я вон, в Кощея влюбилась.

– Вот и отлично. А теперь давай выпьем чаю с пряниками. И успокойся. Упитанный козел еще ни одной свадьбы не испортил. Алеша у нас знаешь какой шашлык жарит? Пальчики оближешь!

Из закутка донеслось обиженное и громкое: «Ме-е-е!»

Похоже, братец был категорически против. Но это уже были его проблемы.

***

Что-то в последнее время сыскать место и тишину, чтобы над книгой поработать, Кощею удавалось все реже и реже. Библиотека так вообще в проходной двор превратилась, а замок… горынычи подросли, у бедолаг резались зубы, и чесали они их исключительно почему-то об антикварную деревянную мебель. Лихо носилось, готовя палаты для будущей Кощеевой и ничего и слышать не хотело о том, что Василиса Ильинична переезжать не планирует. В общем, не замок темного мага, а дурдом.

В чулан Лихо не заглядывало. Здесь хранился всякий хлам, который и выбросить жалко, и даром он на видном месте не нужен. Старые книги, котлы, сундуки, сломанная мебель и многое другое. Там-то Кощей и устроился. Вытащил из груды хлама старое кресло, освободил стол, притащил черновики, да уселся.

Никаких Василис, Аленок и королевичей. Тишина, благодать, можно книгу писать.

И только он вывел заголовок очередной главы, как почувствовал – кто-то к чулану крадется. Мигом Кощей свечу погасил и за массивным покосившимся шкафом притаился. В щели под дверью мелькнул свет. Дверь приоткрылась. В проеме показался силуэт. Невысокий, подозрительно знакомый. А уж когда за косяк костяная рука ухватилась, Кощей и вовсе в осадок, как в столице говорили, выпал.

Это все еще замок самого опасного бессмертного существа в мире живых? Ходят, как на ярмарку! То за зрелищами, то имуществом разжиться.

Вот и Яга в его замок явилась, не запылилась. И прямиком в чулан потопала… может, они все просто литературу не любят и решили ему мешать?

– Где же эта штука… ведь здесь была… «Бородавки для начинающих», «Руководство по трансформации куриных яиц», «Как оживить булку»…

Смотреть, как его чулан бессовестным образом разоряют, Кощей не стал. Вышел на свет, и тень его могучих плеч на бабку упала. Яга взвизгнула и подскочила, стопку книг каких-то уронив.

– Типун на тебя! – выругалась Яга.

– Напугал? – хмыкнул он.

– Кощей! Чтоб тебя! Сердце в пятки ушло!

– У тебя оно каменное, Яга. Как и чувство такта. Что ты в моем замке забыла? Я бы подумал, извиняться приперлась, за то, что девице моей грозишь дорогу в лес закрыть, но в чужих чуланах обычно не извиняются.

– Вот еще, извиняться. Если кому и требуется, так тебе, что девиц невинных соблазняешь и на темную сторону ведешь. Книгу я ищу. Про Морану.

Чего-чего, а подобного Кощей не ожидал. И замер даже: а ну как Яга про клятву, данную им с Василисой, в Нави узнала? И разрушить колдовство хочет?

– Зачем тебе книга про Морану?

– А ты не в курсе? Какой-то идиот Морану взбесил! До предела! Теперь весна не приходит! Лес в снегу, медведи спят, мавки льдом покрылись! Все обыскала – ничего! Думала, у тебя, как у специалиста, есть инструкция. Как с ней бороться? И балбеса этого надо найти, внушение ему сделать!

Вот тут-то Кощей и понял, что попал. Конечно, ревнивая Морана не могла оставить безнаказанной их выходку. И упущенный бывший ее страсть как бесил!

– Но как она дотянулась-то? Морана ж власти в мире живых не имеет…

– Вот и я хочу понять: как? Ищи, давай, книгу! И дурачка этого, богиню разгневавшего…

– Дурачка нашел, – вздохнул он. – А книг про Морану нет. Я их того… все сжег еще когда развелся.

– И этому идиоту я доверила половину леса! – всплеснула руками Яга.

«И еще внучку доверишь», – совсем некстати подумалось Кощею.

Глава третья. Скатерть-сумасбродка

Сколько же хлопот перед свадьбой!

Сарафан каменьями расшей, отутюжь, кокошник примерь, под размер подгони, туфельки из города выпиши, разноси. Гостей список напиши, за столами рассади, меню утверди… вот последним и решили заняться с Лебедяной – хоть не рисковали, что обман наш раскрыт будет.

Собрались в моем тереме, да решили скатерть-самобранку испытать. Сдюжит ли пир горой свадебный?

– Не нравится мне эта магия чужеродная, – бурчала подруга, разворачивая на столе ткань с причудливой вышивкой, – ненашенская она, непростая!

– Ты про магию-то не заикайся, – хмыкнула я. – Кто на прошлом празднестве рукавами махал, да настойки наколдовывал?

– Я для романтики, для настроения.

– Романтика – это когда Кощей книгу пишет, а я ему кофий ношу. А настойки – это для похмелья. Бабуля скатерть сама мне принесла, обижать ее негоже. Так что давай проверим, вдруг и вправду хорошая вещь?

Мы дружно уставились на скатерть, мол, ну?

– Скатерть-самобранка, развернись! – скомандовала Лебедяна.

Скатерть вздрогнула, затрепетала, и по ней побежали золотые нити. Пахнуло свежей выпечкой. Я уже предвкушала румяные пирожки с вишней…

На столе с глухим стуком возник бутерброд. Один. На сухой корке хлеба лежал толстый ломоть сала, и было это все щедро посыпано перцем. Очень щедро.

Мы с Лебедяной переглянулись.

– Наверное, она разогревается, – неуверенно произнесла подруга.

Скатерть снова дернулась. На этот раз с потолка на нас свалилось облако муки. Мы разом чихнули. Потом на скатерти, прямо на сальном бутерброде появилась жирная клубничная зефирина.

– Э… – протянула я, вытирая лицо. – Может, у нее срок годности истек? Или настроение плохое?

– Скатерти-самобранки не капризничают! – возразила Лебедяна, но в ее голосе послышались сомнения, все же других скатерок с такими свойствами мы не видывали.

Тут скатерть решила проявить инициативу. Из нее, словно из фонтана, брызнул тонкий ключик… кваса. Прямо мне на колени.

– Ай! Холодно!

Лебедяна снова попробовала что-то сказать, но скатерть ее перебила. Она с шумом выплюнула на середину стола целую селедку. Не потрошеную. Она лежала там, тускло поблескивая чешуей, и смотрела на нас укоризненно.

За селедкой последовали три вареные картофелины в мундире, которые покатились по столу, как мячики. Одна шлепнулась на пол.

– Нет, с такой свадьбы гости без оглядки разбегутся, один Баюн обрадуется, да и в том не уверена – он рыбку только вяленую уважает, солененькую. Не скатерть-самобранка, а какая-то скатерть-сумасбродка.

– Не шути так! – взмолилась Лебедяна. – Она сейчас рассердится!

Скатерть и правда рассердилась. Она вдруг вздулась пузырем и с громким хлопком выбросила в воздух фонтан мелких, твердых сухарей. Они застучали по столу, по нам, по полу.

– Все! Хватит! Скатерть-самобранка… хватит!

Лебедяна что-то пробормотала, и скатерть затихла, но будто бы даже зашуршала обиженно. Не оценили, мол, яства.

Зато оценили грядущую уборку. Покрытые мукой, мокрые от кваса, с налипшими сухарями, да с ароматом селедки, занятно провели половину дня, все отмывая да подметая.

– Знаешь, Лебедяна, – вздохнула я, выпутывая из волос мелкие крошки. – Давай все-таки без скатерти обойдемся. А бабуле скажем, что не умеет скатерть с душой готовить, с любовью. Спрячь эту строптивицу подальше. Пока она нам на свадьбу чего похуже не насамобранила.

Но Лебедяна, считавшая себя главной хозяюшкой леса, видимо, восприняла выходки скатерти как личное оскорбление. Ее обычно бесстрастная натура дала трещину. В глазах загорелся боевой огонек.

– Нет, Василиса, я с ней разберусь! – заявила она, смахнув с плеча сухарь. – Она просто не понимает, с кем имеет дело!

Она снова накрыла стол скатертью, прижала края, словно опасаясь, что скатерть сбежит, и строго сказала:

– Скатерть-самобранка! Пирог свадебный! Румяный, с ягодами! И чтобы без сюрпризов!

Скатерть дёрнулась. Пахнуло жжёным. На столе появился небольшой, но очень плотный кирпич тёмного цвета. От него валил лёгкий дымок.

– Это… пирог? – растерянно спросила я.

– Это горелый кирпич, – мрачно констатировала Лебедяна.

Но она не собиралась сдаваться.

– Скатерть! Медовые пряники! Резные!

На этот раз скатерть будто задумалась. Потом с негромким «чпоком» на стол выплюнула один-единственный пряник. По форме он отдалённо напоминал сердечко, но, присмотревшись, можно было понять, что больше был похож на задницу. Лебедяна ахнула и залилась краской.

– Ну всё, – прошипела она, теряя последние остатки аристократизма. – Ты сама напросилась!

Она схватила скатерть за два уголка, будто собираясь вытряхнуть из неё пыль.

– Сейчас я тебя…

И тут скатерть по-настоящему объявила войну.

Она не просто дёрнулась. Она взметнулась, вырвалась из рук Лебедяны и, словно живая, набросилась на неё. Не успела я опомниться, как белоснежная ткань обвилась вокруг нашей красавицы, словно кокон. Лебедяна издала удивлённый вопль и начала барахтаться, но скатерть держала её мертвой хваткой.

– Василиса! Помоги! – донёсся изнутри приглушённый голос.

Я бросилась к ней, пытаясь отцепить ткань, но она была на удивление сильной. И пакостной. Пока мы боролись, из складок скатерти посыпались мелкие, липкие крошки. Потом на голову Лебедяны свалилась половинка селёдки. Потом – ложка густого варенья, которая приземлилась ей прямо на причёску и медленно поползла вниз по шее.

– Ай! Холодная! Липкая! Васька!

В этот самый момент, когда я пыталась одной рукой оторвать скатерть, а другой – стряхнуть селёдку, в дверь громко постучали.

Мы замерли. Лебедяна в своём коконе, я – с растерянным лицом и липкими пальцами.

– Василиса Ильинична! Ты дома? – это был голос Енисея.

За ним послышался более решительный голос Аленки:

– Вась, открой! Срочно дело!

Я в панике посмотрела на Лебедяну, которая напоминала гигантский, но увы неудачный кулинарный эксперимент, на стол, заваленный сухарями, на горелый кирпич и пряник в форме задницы.

В целом эти двое здесь даже не смотрятся лишними.

Секунду я металась между желанием спрятать Лебедяну в шкаф и необходимостью открыть дверь. В итоге совесть (и осознание, что Аленка, если ей уж очень нужно, могла дверь и топором открыть) победила. Я судорожно отдернула засов.

На пороге стояли Аленка и Енисей. Аленка – со сжатыми кулаками, разъяренная и растрепанная. Енисей – с виноватым видом и… с небольшим соломенным чучелом в Баюнов рост, которое он робко держал за руку, сшитую из мешковины.

– Вась, ты не представляешь! – начала Аленка, не замечая нашего плачевного состояния. – Этот мало того, что сам явился в моей избе до свадьбы жить, так еще и чудо-юдо приволок! Оно ночью ожило, ходило, в двери скреблось, а потом в лес убежало! Я его до самого болота гнала, Колобка до икоты испугала.

Енисей потупился.

– Оно не скреблось, оно осваивалось. Ему любопытно.

– Осваивалось? – взвизгнула Аленка. – В моей кадке с солеными огурцами?! Оно туда головой нырнуло и там застряло! А потом попыталось пробраться через ворота Кощеевы! Лихо его чуть на подстилки горынычам не извело!

Тут они, наконец, заметили, что с нами неладное что-то. Посмотрели на Лебедяну, которая, наконец высвободившись из скатерти и брезгливо снимала с себя крошки, варенье и селедочный хвост. И на меня, взъерошенную и всеми дарами самобранки перемазанную.

Наступила неловкая пауза.

– Вы… это… ужин готовили? – неожиданно вежливо спросил Енисей, рассматривая кулинарный хаос.

– Нет, мы скатерть-самобранку усмиряли, – мрачно пояснила я. – Не спрашивай. Садитесь. Только осторожно, там селедка и сало под столом валяются.

Аленка, хмурясь, уселась на лавку, бросив на чудо-юдо грозный взгляд. Енисей бережно прислонил чучело к стене. Оно стояло, безмятежно уставившись в пространство своими пуговицами-глазами.

– Так вот, Василиса, рассуди, – начал Енисей. – Чудо-юдо – оно безобидное. Душа соломенная. Ну как я его снаружи брошу? Мы в ответе за тех, кого приручили.

– Это кукла соломенная!

– У всех свои недостатки. Я же не прошу тебя убрать топор из-под подушки.

– Он же не оживает!

– Ты же сказала, что чудо-юдо красивое! Я в тебя поэтому и влюбился.

– Я и Лешего красивым считаю, но в дом его не тащу!

Пока они спорили, я заметила нечто странное. Скатерть, лежавшая скомканной на столе, вдруг снова шевельнулась. Она тихо вздохнула, зашебуршала и на чистом месте возникла небольшая миска. В ней дымился ароматный, наваристый борщ с пампушками, так пахнущий чесноком, что слюнки потекли.

Аленка, на секунду отвлекшись от спора, машинально потянулась к миске и отхлебнула. Ее лицо просветлело.

– Ого… вкусно, как в детстве!

И в этот момент скатерть, словно отвечая на ее похвалу, с легким хлопком выдавила из себя идеально круглый, румяный пирожок. И не простой, а с лучком да вареным яичком.

– Ой! – Аленка не удержалась, отломила кусочек и с наслаждением съела. – Мамкин пирожок… как же давно таких не ела!

– Аленушка, радость моя, может, чудо-юдо в сарае пока поживет? А после свадьбы я ему будку справлю, будет нас охранять.

Аленка снова нахмурилась, но не успела возразить, как на столе, с нежным звоном, появилась хрустальная вазочка с лесной земляникой в сахарной пудре. Ее любимая ягода, мы летом часами в лесу пропадали, корзинки набирали.

Лебедяна, наконец приведшая себя в порядок, встретилась со мной взглядом. В ее глазах читалось то же самое изумленное понимание, что и у меня.

– Вась… а чего это она вдруг оттаяла?

Я плечами пожала, не в силах оторвать глаз от скатерти.

– Может, мы с ней неласково обошлись? Может, ей доброго слова хочется?

Я подошла к столу и осторожно погладила скатерть. Ткань была теплой и пульсировала под пальцами, как живая.

– Уважаемая скатерть, – обратилась я к ней. – А можно для Енисея что-нибудь? Ему ведь тоже чего-то хочется.

Скатерть замерла на мгновение, будто прислушиваясь. Потом с легким шуршанием породила нечто совершенно неожиданное. Не изысканное яство, а простую, дымящуюся сосиску в самой что ни на есть пышной, румяной булке. Такую, какую продают на самых шумных и веселых ярмарках.

Енисей уставился на нее, и его лицо озарила такая радостная и глупая улыбка, что стало ясно – это было его самое заветное гастрономическое желание.

– Точно! – воскликнул он. – Как в детстве! У входа на рыцарский турнир! Мне нянюшка тайком покупала… ух, маменька ругалась!

– Получается, скатерть-самобранка не на заказ работает, а тайные желания угадывает, – задумчиво произнесла Лебедяна. – А кто ж тогда о сале с зефиром мечтал, о селедке с картошечкой, сухариках, квасе да варенье?

– О, это, тофе я, – с набитым ртом закивала Аленка, – так, накатило что-то.

– Ты бы топор не под подушку клала, а на соседское место, – от души посоветовала Лебедяна. – Чтоб сала с зефирками не хотелось.

А я стояла и думала: если мы эту скатерочку на свадьбе постелим, да гостей начнем лакомствами ностальгическими потчевать… такую свадьбу долго сказочный лес будет помнить.

***

Свадьбу не дождались.

Слух о волшебной скатерти, которая угадывает самые сокровенные вкусовые желания, разнесся по лесу быстрее, чем крик петуха. Мой терем превратился в подобие столовой, куда выстраивалась очередь из подопечных.

Первым, после Аленки и Енисея, прикатил Колобок.

– Слышал, тут угощают! – прощебетал он. – Можно мне зернышек кунжутовых? Как в харчевнях заграничных… говорят, последний писк моды – румяный колобок, посыпанный кунжутом.

– Ага, только там колобок пополам разрезают, котлету в него засовывают и в соус макают. – Аленка делиться скатертью страсть как не хотела.

Но скатерть, к моему удивлению, выдала Колобку несколько мисочек. Не с кунжутом и даже не с изюмом, а с солью и масличком сливочным.

– Ох… маслице соленое, свеженькое… каким меня бабка натерла перед тем, как к оконцу поставить!

Баюн просунул в дверь взъерошенную морду.

– Воблы! – потребовал он. – Хрустящей! Соленой!

Скатерть с шумом выплюнула на пол… целую кучу огурцов. Баюн от неожиданности аж на четыре лапы встал и мяукнул как обычный домашний Барсик, совсем не ученый. Но огурцы забрал, и хвост от нетерпения аж подрагивал.

Потом пришел Алеша Попович.

– Мне бы чего эдакого, хозяюшка… – сказал он, потирая руки. – Богатырского!

Перед ним возникла дымящаяся половинка свиной туши, запеченная с чесноком и травами. От счастья Алеша чуть не прослезился. Ну хоть у этого что в уме, то и на языке. А то все какие-то сложные, с тайными страстишками.

Даже Наина слезла с дуба и явилась. Заказ делать не стала, просто глазами огромными на скатерть смотрела и ждала, пока та желания ее угадает.

И вот тут-то появилась связка воблы.

– А… – догадалась я. – Так вот чего Баюн повадился в поэтические походы по дубу гулять.

Некоторые приходили по несколько раз. Баюн вернулся и заполучил еще мешочек горошка зеленого, свежего. Колобок прикатился за курагой и яблочками печеными. Аленка, забыв про Чудо-Юдо, уплетала пирожки за обе щеки. В воздухе витал густой, смешанный запах жареного мяса, рыбы, сладостей и пряностей. Это было счастье. Или так казалось.

И тут дверь с силой распахнулась, едва не сбив с ног очередного посетителя. На пороге стоял Кощей. Он был бледнее обычного, плащ растрепался, а в глазах горели знакомые огоньки ярости.

– Чудище, – начал он, не глядя по сторонам. – Скажи, пожалуйста, почему у твоего терема очередь такая, да еще и злобная? Меня чуть на ленточки не порвали за попытку к тебе пройти!

– Очередь? – ахнула я. – Не может быть.

– У нас вообще-то проблема. Ко мне тут Яга приходила… – Он осекся, поняв, что в тереме как-то слишком тесно – раз, все чавкают – два.

Его взгляд скользнул по счастливым лицам, по заваленному яствами столу, по Баюну, вылизывающему лапы в углу.

– Что здесь происходит? Благотворительный обед для неимущей нечисти?

– Это скатерть-самобранка! – с гордостью объяснила я. – Она угадывает, чего хочет человек! Правда, здорово?

Кощей медленно подошел к столу. Скатерть почему-то задрожала, и я живо заинтересовалась, что ж такого Кощею Бессмертному откушать хочется. В семейной жизни знание пригодится.

– Где вы ее откопали? – с неожиданной яростью Кощей спросил.

– Бабуля нашла…

Скатерть что-то не спешила желания Кощеевы угадывать.

– Учишь вас, учишь… Яга вроде не первый год ведьма, а все туда же. Выкинь немедленно! Хотя нет, лучше я сам. Это Навья работа. Скатерть-приманка.

– Что?

– Она не угадывает желания, Чудище. Она их создает. Вызывает такую вкусовую ностальгию, такую эйфорию, что отказаться невозможно. Сначала ты ешь, потому что вкусно. Потом – потому что не можешь остановиться. Помнишь первое испытание Мораны? Если бы ты вкусила угощения с ее пира – навсегда бы осталась в Нави. А скатерочку оттуда не припоминаешь?

Я не припоминала. На скатерочки я тогда не смотрела. Да и вообще не особо озиралась, такой насморк пробрал! Я бы эту скатерть заметила только если б воспитание подвело, и высморкаться в нее довелось.

– В мире живых магия Мораны слабеет, но не исчезает бесследно. Скоро твои гости будут хотеть все больше и больше, пока от обжорства не превратятся в свиней! Чудище, ты же умная девица, магэконом закончила, неужели первый закон магической трансформации не учила? Чтобы где-то прибыло – где-то должно убыть. А где убывает прибывшая из скатерти еда? В Нави!

Я с ужасом посмотрела на друзей. Аленка с жадностью доедала пятый пирожок. Баюн лизал пол, на который упала крошечная горошинка. Колобок медленно катился к столу за новой порцией, едва дыша и раздулся до неприличных даже для булки размеров. Они не видели ничего вокруг, кроме еды.

Кощей схватил скатерть со стола. Послышались разочарованные возгласы. Он вышел на середину комнаты, не обращая внимания на ворчание Алеши и писк Колобка. Баюна он вообще отпихнул носком ботинка, чем страшно возмутил Лебедяну. Но в следующий миг гости и думать забыли о манерах.

Кощей щелкнул пальцами. На его ладони вспыхнуло черное, холодное пламя. Он поднес его к скатерти.

Та затрепетала, извиваясь, как пойманная змея, и с шипением вспыхнула. Огонь был безжалостным и стремительным. Через секунду на полу лежала лишь горстка пепла, пахнущая серой.

И в тот же миг по терему прокатился ледяной, чистый, звенящий женский смех. Он звучал повсюду – в завывании метели за окном, в воздухе, у меня в голове. В нем не было ни капли веселья – только торжество и издевка.

Морана.

Потом воцарилась тишина. Гости, лишенные чарующего действия скатерти, приходили в себя, с недоумением оглядываясь и вытирая рот.

– Собственно, это и есть проблема. Выгоняй этих нахлебников, обсудим, – мрачно сказал Кощей.

Выгонять не стали только Аленку да Лебедяну, но последняя ушла сама – меню на свадьбу придумывать. Бесславный конец самобранки ее вполне устроил: титул главной кухарки леса вернулся к законной обладательнице.

Наконец в тереме воцарилась тишина. Если не считать ветер, завывавший за окном. Метель совсем разбушевалась, и уже даже я была вынуждена признать: весна что-то запаздывала. Может, бабуля и права была, неладное что-то в лесу творится.

Кощей, мрачный как туча над болотом, разметал пепел от скатерти ногой. Я уж было возмутилась, что мне теперь убирать здесь до заката, но решила сначала послушать, чего скажет Кощей.

– Ну, Чудище, поздравляю. Ты собственными руками, точнее, гостеприимством, устроила у себя филиал Нави. Хочешь, я еще парочку зеркал зачарованных принесу, чтобы Морана за тобой в уборной подсматривать могла?

– Да я же не знала! – взвилась я. – Бабуля дала! И потом, ты мне раньше почему не сказал, что у твоей бывшей такие… длинные руки и хорошая память.

– Ладно, некогда вам ругаться, после свадьбы успеете! – произнесла Аленка. – Кощей, ты сказал, что Яга к тебе приходила. Зачем? Опять от свадьбы со мной отговаривать, угрожать?

– Хуже. Советоваться явилась. Правда, в свойственной Яге манере: со взломом, через дырку в заборе. Но проблема нарисовалась нешуточная. Мы крепко взбесили Морану своим побегом. Весна теперь не приходит, подарочки вот находятся. Но что хуже – лес засыпает. Весна не придет, вечным сном уснет, навсегда.

Я почувствовала, как похолодело внутри.

– Неужели она так ревнива, что целый лес погубит?

– Хуже. Просто у нее других способов нагадить нет, а так бы все королевство погубила, если не больше.

Воцарилась гробовая тишина. Метель за окном теперь завывала как-то более угрожающе, и слышался мне в ней все тот же смех.

– Значит… это я во всем виновата? – прошептала я. – Из-за меня теперь лес погибнет? Поверила Лисе, в избушку эту вошла…

Кощею бы меня успокаивать кинуться, как жениху влюбленному полагалось. Но кодекс влюбленных женихов Кощей явно не чтил. Только козлиный.

– Я, конечно, тоже хорош, связался со смертной. Но давай на тебя всю вину повесим, мне так жить проще.

– А давайте по четным дням Василиса, ты будешь виновата, по нечетным – Кощей. Потом поменяетесь. Что делать-то будем?! Я так понимаю, топором Моране не вариант, хотя если что, я готова. С королевичем вон как получилось. Я его по темечку, а он: влюбился!

– Надо понять, через что действует Морана. Напрямую она в наш мир ступить не может, только через избушку артефакты посылать, чтобы пакостничали. Значит, послала что-то, чтобы весну отменить. Надо найти то, что послала, да сжечь. Только вот это может быть что угодно, хоть платок, на ярмарке купленный, хоть скатерть, на чердаке найденная. И угадать почти невозможно.

– И что, просто смотреть, как лес погибает? Кощей! Ты же тоже лес этот любишь…

– Вообще-то скорее терплю, но направление мысли верное. Надо выполнить клятву, данную в Нави. Тогда силы Мораны ослабнут, и я что-нибудь придумаю. Найду способ артефакт ее вычислить и сжечь. Только надо быстро действовать, пока лес не заснул.

– Быстро? Пожениться? В смысле завтра? Без пира горой, без празднеств, посреди метели?

– Празднества потом устроим, хоть каждую седмицу будем отмечать, что выжили друг с другом. Нави до празднеств дела нет. Главное клятву выполнить.

– Но бабуля нас со свету сживет!

– Она все равно пока занята. А когда опомнится – будет поздно.

– Но кто брак скреплять будет? – с сомнением спросила я. – Только Баба Яга в нашем лесу на такие дела право имеет! Думаешь, она не заметит, что вместо королевича в женихах ты?

Тут Аленка хлопнула себя по лбу с такой силой, что чуть шишку не набила.

– Да я совсем одурела с этим чучелом! Енисей! Он же королевская кровь! Особа венценосная! Он – первый после короля, уж кому как не ему, браки скреплять?

Кощей мрачно хмыкнул.

– Второй. Первый, хочется верить, все же посообразительнее будет. Иначе королевству скоро капец наступит.

Не о такой свадьбе я мечтала, конечно. В тайне ото всех, в стужу колдовскую, да еще и с благословением королевича, который едва ли отличит брачное заклинание от рецепта закуски.

С другой стороны, знала ли я, соглашаясь на бабушкино предложение за лесом присмотреть, что не только найду друзей, но и замуж соберусь, да еще и за кого! За Кощея, угрюмого соседа с плохой репутацией? Разве ж можно было поверить, что с таким-то женихом, да свадьба без приключений обойдется?

– Ну что, Чудище, – Кощей поднялся и протянул мне руку. Его пальцы оказались неожиданно теплыми. – Поженимся? Не понравится – разведемся.

– Понравится! – отрезала Аленка и погрозила для пущей убедительности топором. – Я вам разведусь.

На том и порешили.

Глава четвертая. Тайные желания заколдованных козлов

На следующее утро я встала так рано, что даже петухи, обычно будившие лес, еще спали мертвецким сном. Кралась по своему же терему на цыпочках, затаив дыхание. Бабуля на печи почивала, наверстывая упущенный за время заморских вояжей домашний сон, и во сне сурово хмурилась. Казалось, даже сквозь дремоту чуяла: внучка задумала недоброе.

Я наскоро умылась ледяной водой, чтобы прогнать остатки сна, заплела косу и, немного подумав, кинулась к постели. Там, в потайном сундуке, платье свадебное лежала, бусинами расшитое. Красивое – сил нет! Лебедяна всю зиму трудилась, все пальцы исколола. К нему кокошник справила, да украшений побольше, чтоб богато смотрелось. Все это добро я в мешок и сложила, свадьба все-таки, пусть и такая поспешная. А потом пустилась бежать по заснеженной тропе к замку Кощея. Снег хрустел под валенками, а в голове стучала одна и та же дурацкая мысль: «Только бы бабуля не проснулась, только бы не проснулась… Леший бы ее подери, с ее-то режимом!»

В замке Кощея царила атмосфера, больше напоминающая подготовку к штурму крепости, чем к свадебному обряду. В главном зале, где обычно царили гробовая тишина и лежали стратегические запасы пыли, уже собрался вся наша компания заговорщиков.

Кощей, явно невыспавшийся, стоял у камина и смотрел на пламя с видом человека, который хочет кофе и смерти всех, кто посмеет с ним с утра заговорить. Рядом топтался Енисей в своем лучшем камзоле. Он неотрывно таскал соломенное чучело, которое сжимал под мышкой, словно то было сокровище несметное, а не охапка сена с пуговицами вместо глаз.

Аленка, завидев «свидетеля», сразу насупилась.

– Опять ты его приволок! – рявкнула она, сверкнув на королевича глазами, в которых читалось явное «сейчас порублю на котлеты!». – Я тебе вчера четко и ясно сказала: или оно, или я! Выбирай!

– Но, душенька, оно же такое безобидное! – взмолился Енисей, прижимая чучело к груди. – И оно так просилось! Хочет посмотреть на настоящую свадьбу! У него, знаешь ли, тоже чувства есть!

– А у меня чувство есть, что тебе на нем жениться следует. Будете жить-поживать, веники рожать!

Кощей, не отрывая мрачного взгляда от огня, лениво бросил через плечо своим бархатным басом, от которого по спине пробежали мурашки:

– Аленка, оставь. Не время для бытовых склок. Сегодня ведь не только наша с Чудищем свадьба. Сегодня срок. Иванушка твой обратно в человека превратится. Так что готовься к семейным разборкам посерьезнее.

Все взгляды, как по команде, устремились на Иванушку-козлика. Тот, ни о чем не подозревая, беззаботно жевал принесенный Енисеем венок из засушенных цветов и время от времени блеял что-то себе под нос. Аленка побледнела, как снег за окном, и ее рука сама собой потянулась к топору за поясом – на всякий, как она говорила, пожарный случай.

– Давайте уже начинать! – радостный, что от чуда-юда отстали, королевич хлопнул в ладоши.

– Ой, погодите! – Я всплеснула руками. – Платье надеть надо!

Лихо, пока я раздевалась и отогревалась с мороза, перенесло и повесило мое свадебное платье в свободную комнату, там оно и висело в ожидании счастливого часа. И вот, он настал. Сердце колотилось где-то в горле. Было и радостно, и тревожно. А вдруг не получится? А вдруг бабуля совсем осерчает? Или Морана еще чего придумает, чтобы за обман отомстить…

Я распахнула дверь шкафа и замерла, не в силах глазам своим поверить.

Платье по-прежнему висело на резной вешалке, но изменилось до неузнаваемости! Оно было все в дырах.

Длинные, рваные дыры изуродовали тонкую ткань. Кружева висели неряшливыми клочьями. От подола кто-то оторвал целую полосу, а бусины рассыпались по дну.

В таком-то виде, остолбеневшей и белой как снег за окном, и нашла меня Аленка. Она заглянула в комнату, и глаза ее сразу стали круглыми, будто два блюдечка.

– Вась! Да что случилось? – ахнула она, увидев платье. – Кто это над нарядом так поиздевался? Лебедяна, как увидит, сразу и сляжет!

– Не знаю, Ален, – вздохнула я. – Может, Мораны происки? Или мыши в тереме давно завелись, а я в темноте да впопыхах не заметила?

– Жалко-то как…

– Жалко, – согласилась я. Но что делать, придется так жениться. Мы все-таки лес спасаем. Не до нарядов уж. Идем, скоро бабушка проснется, меня хватится. Успеть надо.

Я понуро побрела следом за Аленкой обратно в зал. Первым неладное заметил королевич.

– Это и есть твой наряд свадебный, Василиса? Да у меня чудо-юдо наряднее одето!

– Енисей, ты дурак? – воздела взгляд к потолку Аленка.

– Я средний, говорил же тебе! Дурак – младший. Почему ты все время путаешь?

– Я не дурак, – медленно произнес Кощей, – и вообще единственный ребенок в семье, но у меня тот же вопрос. Ты чего не нарядилась?

– Беда у нас! – вздохнула Аленка. – Свадебное платье в клочья изорвано!

Все замерли. Даже огонь в камине будто притих. Кощей посмотрел на Аленку, потом на меня, будто ждал, что мы рассмеемся и в шутку все обратим. А потом как рявкнул, аж пыль с полок посыпалась!

– Лихо! Опять горынычи по замку на самовыгуле шастают? Я же велел их в вольере держать, пока зубы чешутся!

Выползло Лихо из-под стола, дрожащее всей своей мохнатой тушкой.

– Хозяин, не серчай! Все горынычи и василиски на месте, кашу доедают, чешутся где положено! К платью и не подходили! Клянусь бабушкиным помелом!

– Ага, конечно! – фыркнула Аленка, уставившись на Енисея. – Значит, это твоя соломенная радость постаралась! Вечно она где-то шныряет!

– Напрасные наветы, душенька! – всплеснул руками королевич, прижимая чучело к груди. – Оно при мне неотлучно! Существо воспитанное!

– Воспитанное?! – взвизгнула Аленка. – Воспитанные существа ночами не бродят, девиц и козлов не пугают и личной жизни не препятствуют. А твое существо у меня уже в печенках сидит.

– Да ты ревнуешь! – вдруг осенило Енисея. – К чуду-юду приревновала!

– Вот на нем и женись!

Как и повелось в нашем лесу, пока Аленка и Енисей чудо-юдо делили, оно под шумок решило ситуацией воспользоваться. Из рук разъяренного королевича выскользнуло, соломенной головой вертя, огляделось, пуговицами-глазками блеснуло – и подкралось прямиком к жующему венок в уголке Иванушке. Подкралось и ка-а-к за бок укусит!

Козлик от неожиданности отпрянул, заблеял, уши прижал, венок изо рта выронил, да икнул вдруг. Громко, Аленка аж кричать перестала. А Иванушка что-то пожевал, да и выплюнул крохотную белую бусинку, что еще утром подол моего свадебного наряда украшала.

Все взгляды – Кощея, Аленки, Енисея, Лихо – медленно переползли с бусинки на виноватую козлиную морду, а потом на меня.

– Иванушка… – удивленно сказала Аленка. – Ты, что ли, платье Васино испортил? Совсем умом тронулся, бедолага. Вот превратишься сегодня в человека – и помрешь от заворота кишок.

Иванушка испуганно заблеял. И даже жалко мне его стало: в козла превратили, три года травой кормили, теперь вот в человека пора превращаться – а его платье сожрать угораздило. Только зачем? Неужто подумал, что Аленка за Кощея собирается, в нашу ложь поверил?

Я окинула взглядом свой незадачливый наряд: валенки, тулуп, коса растрепанная после утренней суматохи, и не удержалась – горько всхлипнула. Ведь грезила же я о дне прекрасном, о платье белее зимнего снега, о торжестве… а выходило, как водится, – балаган с козлом и чучелом, один Кощей стоит, в сапогах начищенных.

– Не плачь, Василиса, – решительно произнесла Аленка. – Слезами делу не поможешь. У тебя платья еще нарядные остались? Хоть какие!

– Только столичные, те, что с собой привезла, – отвечала я, смахивая предательскую слезу. – Я ведь по делу сюда прибыла, лес хранить, откуда быть праздничным нарядам?

– И то ладно! Сейчас принесу, я мигом!

Аленка стрелой вылетела из зала, а я повернулась ко всем спиной, стараясь унять постыдные слезы обиды. И тут ко мне подошел Кощей.

– Бесишь ты меня, Чудище, – произнес он прямо над ухом.

– Потому что из-за платья реву?

– Потому что жалко тебя. Вечно с тобой напасти приключаются. То в лягушку обратишься, то в избушке в мир мертвых уедешь, то вот теперь козел платье сожрал. За что ты мне досталась, а?

– За то, что вредный такой, вот в отместку и досталась, – буркнула я.

– По справедливости вышло, – с легкой усмешкой согласился он

И вдруг обнял меня. Нежно, но крепко. И от этого простого жеста стало на душе так светло и спокойно, что хоть сейчас под венец ступай в валенках да тулупе. Я прижалась щекой к его камзолу и вздохнула. Но решила, что Аленку с платьем подожду.

– А когда Иванушка-то в человека обратно преобразится? Хочу у него допроситься, за каким Лешим он мое платье съел. Может, мы о козлах чего не знаем?

– Вопрос резонный, – нахмурился Кощей. – Вообще-то уж пора бы, минут десять как. Колдовство срабатывает точно. Аленка, если мне память не изменяет, на рассвете тогда ко мне явилась. Вот на рассвете я копытце и заколдовал.

Все разом уставились на Иванушку. Но тот по-прежнему оставался козлом и лишь виновато похрустывал остатками венка.

– Может, его надо еще раз из копытца напоить? – предложил Енисей. – Для обратного эффекта.

Иванушка уши навострил, на королевича недобро глянул, да и сорвался с места, отчаянно блея, пустился наутек и спрятался за перепуганным Лихо.

– Хозяин! – завопило Лихо, уворачиваясь от козлиных рогов. – Это ни в какие ворота не лезет! Я за вашими горынычами приглядываю, за булками ожившими хожу, а вы мне еще и козла на шею вешаете? Не вынесу! А ну как вы с Василисой Ильиничной детей народите – мне и за ними тоже приглядывать? Я ведь тоже живое, мне бы и отдохнуть когда!

И в этот самый миг, словно судьба решила уж издеваться, так по-настоящему, из коридора донесся громогласны вопль:

– ДЕТИШЕК?! С ВАСИЛИСОЙ?!

Бабушка застыла на пороге, ее взгляд, который она переводила от моего заплаканного лица к Кощею, который все еще держал меня за руку, метал молнии.

– Так-так-так… – зашипела она, и воздух в зале стал густым, как кисель. – Детишек, значит? С Василисой? А я-то думаю, чего это мой терем пустой, а соседский замок – полон народу! А это ты, Кощей, тут Леший знает что устроил?! Книгу писать хочешь, говорил? А сам, Аленке голову дурил, а теперь и до моей внучки добрался!

Достав хворостину, Баба Яга грозно двинулась на Кощея. Тот даже растерялся слегка и на шажок отступил. Достойно, надо сказать, я-то вообще чуть в обморок не грохнулась!

– Я тебе сейчас все ребра пересчитаю, сволочь бессмертная! Я тебе сейчас без иглы и яиц смерть организую!

Бабушка, не разбирая дороги, ринулась на Кощея с хворостиной. Тот, сообразив, что дело пахнет дракой, но все же старость уважая, отпрыгнул за массивное кресло – не бить же любимую бабулю не менее любимой невесты. А то и она добавит.

– Яга, угомонись! – рявкнул он, прячась от хлестких ударов прутика. – У Аленки королевич, никому я голову не дурил!

– Врешь, бессовестный! Всех ты их, бедных, заморочил!

– Баба Яга, нет! – пыталась крикнуть Аленка, но ее голос утонул в грохоте опрокидываемой мебели – Кощей решил перекрыть бабулино наступление столом.

– Бабушка, он правду говорит! – взмолилась я. – Мы тебе сейчас все объясним. Аленка выходит за Енисея, а я – за Кощея. Мы тебе неправду сказали, чтобы не волновать…

– И тебе, дуреха, сейчас по первое число всыплю! – Бабушка оставила Кощея, но повернулась ко мне.

Справа метнулось что-то темное и мохнатое. И Лихо вдруг передо мной встало и лапы когтистые вытянуло.

– Не позволю! Хозяйку обижать не позволю!

Бабушка замерла с занесенной хворостиной, ее гневный пыл на миг сменился изумлением. Она посмотрела на Лихо, потом на меня, потом снова на Лихо.

– Хозяйку? – переспросила она тихо. – Тебя? С чего это тебя Лихо хозяйкой величает, а?

– Да я же тебе говорю, бабушка! Все не так, как ты подумала. Никому Кощей голову не морочил. Я за него замуж с самого начала собиралась. Ты так приехала внезапно, вот мы и побоялись тебе говорить. Аленка за Енисея выходит, не я. Я за Кощея.

– Час от часу не легче! – Бабуля всплеснула руками. – Тебе-то это зачем? Василиса! Я тебя на хозяйстве для чего оставляла? За лесом следить! А ты что вытворила? Замуж собралась за Кощея! Что ж в нем хорошего-то? Как так вышло?

– Много хорошего, – призналась я. – Он меня из лягушки в человека обратно превратил, из Нави спас, лес наш от зимы спасает. Горынычей воспитывает. Кощей хороший, просто вредный.

– Вот именно! Для девиц юных, неиспорченных, дюже как вредный!

– Чего это не испорченных? – не удержался, фыркнул Кощей.

За что хворостиной еще раз получил. Несильно. Но заслуженно.

– Строго говоря, Яга, во всем этом бардаке виновата именно ты.

– Я?! – взревела бабуля, снова замахиваясь. – Я тебя, окаянного, в лес пустила! А ты внучке голову запудрил!

– Ну уж не пустила, а по справедливости разделила. А Лиса Патрикеевна – чья дочурка? – невозмутимо парировал Кощей.

Бабушка снова застыла.

– Лиса?.. А что, ты и Лису соблазнил?

– Было дело, – с легкой гадливой гримасой подтвердил Кощей. – Что, кстати, вызывает закономерный вопрос – зачем я по-прежнему с вашей семейкой связываюсь. Но это же она, дочурка твоя не получившаяся, Василису в Навь в той избушке заточила. Мне пришлось ее оттуда выцарапывать. На свой страх и риск. Вот с тех пор мы и помолвлены.

Этого оказалось достаточно. Бабушка, не говоря ни слова, медленно опустилась прямо на пол, как подкошенная. Наступила тишина, которую нарушил только радостный шелест Чудо-юдо, нашедшего новую игрушку – бабушкин прутик, выпавший из ее ослабевших пальцев.

– Баба Яга! – кинулась к ней Аленка.

– Водички! – скомандовал Енисей, суетясь вокруг.

– Да угомонитесь вы, – лениво зевнул Кощей. – Переживет.

Опасность быть выпоротым миновала, жизнь возвращалась в привычное русло.

А я, Лихо и даже Иванушка-козлик столпились вокруг, и все разом начали наперебой рассказывать, сбивчиво и торопливо, как же все так вышло.

***

Рассказали мы бабушке всё. Всё как было, с самого начала. И про пирожки, и про чугунные яйца, и про Лису-предательницу, и про зелье правды, и про избушку, и про Навь, и про Калинов мост, и про клятву, что связала нас с Кощеем крепче любого свадебного обряда. Говорили наперебой, сбиваясь и перебивая друг друга. Аленка с Енисеем поддакивали, а Лихо чаек с баранками организовало и явно радовалось, что вокруг кричать перестали.

Баба Яга слушала, не перебивая. Лицо ее по мере нашего рассказа становилось все мрачнее, будто туча перед ливнем. Когда мы наконец замолчали, повисла тягостная пауза. Бабуля медленно тяжело вздохнула, глядя на нас с видом глубокого, почти профессионального разочарования.

– Ну и дураки же вы все, – вынесла она окончательный вердикт. – Круглые. Безнадежные. Особенно ты, внучка. Премудрая. Нашла за кого замуж идти – бессмертного упыря с придурью. И ты хорош. Сидел бы себе, да не высовывался.

– Знаешь, бабуль, – не выдержала я, – если бы вы с Баюном пакостей не делали в самом начале, чтобы меня с королевичем свести, я бы и знать не знала, что там за сосед у нас такой. Я ведь на него подумала.

– Столько нервов мне извела, – жалостливо вздохнул Кощей, – ни за что, ни про что!

– Бабуль… – начала я, но она меня остановила.

– Молчи. Раз уж на то пошло, знайте: клятву, данную в Нави, можно разрушить. Не просто, не без последствий, но можно. Меня Морана не испугает. Не придется вам жениться, коли не хотите. Развяжу вас, и будьте счастливы по отдельности.

Сердце у меня упало куда-то в валенки. Я посмотрела на Кощея. Его лицо было каменным, но в глазах, прищуренных до двух черных щелочек, заплясали знакомые колючие чертики.

– Нет! – вырвалось у меня, громче, чем следовало. – Я не хочу, чтобы клятву разрушали!

– И я, – неожиданно тихо, но очень четко произнес Кощей. – Не твое дело, Яга, кого я себе в жены выбираю. Даже если это Чудище, вечно влипающее в истории.

– А то ты один выбираешь! Имей совесть! – вспыхнула я, уже обращаясь к Кощею. – Я могла бы и получше найти!

– Ну так ищи! Никто не держит! Вон чудо-юдо свободное. Хочешь, я тебя обратно в лягушку превращу? Будешь на сеновале квакать.

– Да заткнись ты, Кощеевич! – рявкнула Аленка, хлопнув ладонью по столу. – Васька, и ты тоже! Бабуля, они оба дураки, но дураки упрямые. Пусть женятся, а то они нам тут всю магию своими типичными отношениями испортят.

– Токсичными, – поправил ее Енисей.

– Молчи, арбузер! Любят они друг друга, Баб Яга, только вредничают. С первой встречи любят! Вы их сейчас разведете – они никому жить спокойно не дадут! Весь лес на уши поставят!

Бабушка смерила нас долгим, испытующим взглядом. То на меня смотрела, в самую душу, то Кощея взглядом буравила.

– Ладно, – наконец, с непередаваемой неохотой выдохнула она. – Женитесь. Раз уж Аленка говорит, что любовь у вас, да из лягушки ты Василису расколдовывал, так тому и быть. Но! Условие у меня одно. И оно не обсуждается.

Все замерли.

– Сказочный лес пополам поделен. На мою половину и Кощееву. Так вот. После свадьбы моей половиной, моим теремом и всеми моими угодьями будет управлять Василиса. Полноправная хозяйка. Чтобы если ты, Кощей, вздумаешь мою девочку в чем-то ущемить, или, не дай Леший, развод вам светит – она без гроша в кармане не осталась. У нее будет свой дом. Понял?

Кощей скривился, будто укусил лимон.

– Подумаешь, сокровище. Пол леса, населенного говорящими булками, блохастыми котами и плаксивыми русалками. Не претендую.

– Договорились, – я выдохнула с облегчением. Внутри все пело. И от того, что свадьба состоится, и от бабушкиной, пусть и суровой, но заботы.

– Ну, раз все выяснили, где гулять будем? – встрепенулся Енисей. – В столице? В королевском дворце? Я папеньку оповещу, он гостей созовет, фейерверки, турниры…

– Никаких столиц! – хором воскликнули я, Кощей и Баба Яга с Аленкой.

– Будем играть свадьбу здесь, – твердо сказала я, окидывая взглядом нашу пеструю, сумасбродную компанию. – В сказочном лесу. Чтобы все наши могли прийти. И мавки, и лешие, и Баюн, и даже Колобок, если пообещает не сбивать гостей с ног и колесо у входа оставит. В столицу им нельзя, там магии нет, а без них праздновать не хочу. И Лихо позовем. Оно заслужило.

В дверях затрепетал мохнатый слуга – растрогался.

Кощей хмыкнул, но в его взгляде мелькнуло что-то похожее на одобрение. Даже на его веку такая свадьба наверняка должна была стать первой. Вряд ли у них с Мораной такие празднества были.

– Как знаешь, Чудище. Только смотри, чтобы на торжестве не оказалось очередной скатерти-самобранки или, того хуже, твоей тетушки Лисы. Она, надеюсь, самовольно не явится?

– Не явится! – уверенно пообещала Аленка, подбрасывая топор.

***

Свадьбу решили играть все же сегодня, раз уж настроились. Лебедяна, правда, платье порывалась чинить, говорила, к закату управится. Но это теперь такой ерундой казалось, что я только отмахнулась. Аленка в моем шкафу дивное платье откопала: красное, с накрахмаленным воротничком, а как к любимому кокошнику подходило!

В тереме царил предпраздничный хаос, тот самый, без которого, кажется, не обходится ни одна настоящая сказка. Я стояла посреди светлицы, а бабушка, ворча и причитая, кружила вокруг меня, будто пчела вокруг особенно непослушного цветка.

– Ну, повернись, Васька, дай на тебя поглядеть! – скомандовала она, отступая на шаг.

Я покорно повернулась. Платье для столицы было скромное, но для сказочного леса прямо скажем, провокационное. Яркое, нарядное, выше колена. Лебедяна, скрепя сердце, признала, что оно «вполне сносно для такого спонтанного мероприятия, хоть и совсем не оставляет возможностей для эффектных жестов», что в переводе означало «тут и махнуть нечем, чтобы настоечку наколдовать». На голове красовался кокошник, подаренный бабушкой еще на совершеннолетие, а на ногах – изящные, но совершенно непрактичные для снежных сугробов туфельки.

– Тесновато тут, конечно, – вздохнула Лебедяна, расставляя на столе резные деревянные чаши. – Всех гостей не вместить. Придется часть пира на поляне устраивать. Мавкам там накрою, они холода не боятся.

– Пока Кощей артефакт Мораны не найдет и не уничтожит, о весне можно забыть, – вздохнула я, глядя в заиндевевшее окно. – Быстрее бы, а то лес ведь так и под угрозой.

Бабуля, поправляя складки на платье, прищурилась и посмотрела на меня пристально, своим бабушкиным взглядом, проницательным и мудрым.

– А ты-то его любишь, своего Кощея? – спросила она прямо, без обиняков. – Или праздника захотелось, да перед подружками женихом похвастаться?

– Люблю, куда ж деваться. Его любить… это не как доброго и правильного королевича любить, бабушка. Любить хороших – это просто. А вот полюбить злодея, который однажды мир от нежити спас, а теперь свою злодейскую сущность из последних сил усмиряет, это сложнее. Но тем и интереснее. Кощей честный, а я честность больше всего люблю. И надежный он. Ругается, но лес спасает.

Баба Яга смотрела на меня, и постепенно ее суровый взгляд смягчился. В уголках глаз собрались лучики морщинок.

– Выросла ты, Василисушка, – прошептала она, и в голосе ее послышалась непривычная нежность. – Не в бабку, слава Лешему, а в мать – та тоже упрямая была, до последнего за правду свою стояла, за этого Премудрого наперекор мне вышла, до сих пор обиду поди таит. Ладно уж. Ты всегда умела в душах разбираться, потому я на тебя лес и оставила. Погуляю на вашей свадьбе, а потом поеду, детей своих навещу. Лису Патрикеевну повоспитываю хорошенько, а то совсем от рук отбилась, судя по твоим рассказам. Марью Моревну проведаю, матушку твою, гостинцев передам. А там, глядишь, и на пенсию, на теплые воды, с чистой совестью.

Она потрепала меня по плечу, и я улыбнулась, чувствуя, как на глаза наворачиваются предательские слезы. Как это, сказочный лес без Бабы Яги? Мы хоть и привыкли, а всегда знали, что бабушка нас не бросит, вернется. Той надеждой и жили. А теперь что, самостоятельными стать придется? Чтобы скрыть накатившую тоску, я отвернулась к старому комоду, где лежала шкатулка с украшениями.

– Надо сережки подобрать, – пробормотала я, открывая крышку.

Внутри, на бархате, лежали изящные серьги с рубинами, почти под цвет платья. Я осторожно принялась их надевать, ловя свое отражение в потрескавшемся зеркале. И вдруг замерла.

Сквозь привычный утренний гул – ворчание бабушки, шуршание платья Лебедяны, завывание ветра за стеной – пробился новый, незнакомый звук.

Тихий, звонкий, настойчивый.

«Кап-кап-кап».

Сердце у меня екнуло. Я бросилась к окну, распахнула ставню и высунулась наружу.

С крыши терема, с длинной сосульки, свисавшей прямо над крыльцом, падали тяжелые, прозрачные капли. Они звенели, ударяясь о подтаявший край сугроба, оставляя в нем темные, влажные воронки. А сквозь рваные облака пробивалось солнце – настоящее, весеннее, теплое, от которого слезились глаза и хотелось улыбаться без причины.

– Бабуля! Лебедяна! Смотрите! Капель! Солнце! – закричала я, забыв про прическу и наряд. – Весна! Весна пришла!

Я смеялась, подставив лицо под ласковые лучи, вдыхая свежий, оттаявший воздух. Лебедяна ахнула и всплеснула руками, а бабушка, подойдя к окну, удовлетворенно хмыкнула.

– Ну, видать, твой-то работу сделал, – произнесла она. – Нашел, что Морана подкинула, и уничтожил. Ох, может, и права ты, Василисушка. Может, и правда, надежный твой Кощей.

Весна расцветала на глазах. Веселые ручейки бежали мимо избушек, солнце приятно пригревало, даже мавки на поляне пустились в пляс! Клянусь, я видела зеленые росточки, пробивавшиеся сквозь похудевшие сугробы, тянущиеся к солнцу. Весна как будто наверстывала упущенное время, а зима позорно отступала.

Показался впереди Кощей. Я прямо в туфельках по мокрой дорожке к нему побежала и на шею кинулась.

– Спас! Спас наш лес! Весна пришла!

Кощей меня обнял, конечно, но принимать лавры спасителя не поспешил.

– Чудище, а это не я. Сам не понял, что случилось. Может, Морана сама отступила? Одумалась?

В этом я сильно сомневалась. Но весна-то пришла! Весна-то наступила. Значит, Морана повержена. Так кто тогда лес спас, если не Кощей?

– А это что? – спросила Баба Яга, вышедшая следом за мной во двор.

Вдали виднелся дым, да такой черный, что страх брал за душу!

– Это же изба Аленкина! – воскликнула я и первая помчалась спасать подругу.

Но спасать ее не требовалось. Да и Иванушка был в порядке, только Енисей, насупившись, на крылечке сидел. А во дворе горело чудо-юдо. Черным пламенем горело, а дым высоко-высоко над лесом вздымался. И чем меньше оставалось от чучела, тем стремительнее наступала весна вокруг.

– Надоело оно мне! – пояснила Аленка, поймав наши удивленные взгляды. – Я так сказала: или я – или это чучело огородное.

– А он что?

Подруга расплылась в широкой улыбке.

– Меня выбрал.

– Но условие поставил, – влез Енисей, – чтоб топор в спальню супружескую не брала, в сенях оставляла!

– Значит, вот что Морана заколдовала, – задумчиво произнес Кощей, – чудо-юдо Енисеево. Впервые в истории одна женская ревность спасла мир от другой. Иронично.

– Погоди! – Я нахмурилась. – Чудо-юдо ведь раньше появилось, чем я к Моране в Навь попала. Как это так вышло?

– А вот так, Чудище. Его когда королевич нашел? Когда ты в лягуху обернулась. Учуяла Морана магию, на чувствах замешанную, вот и послала проверить, что за царевна там такая вокруг бывшего мужа крутится.

Так бы мы и стояли, пока чудо-юдо в кучку пепла не превратилось, но на свадьбу вдруг явился неожиданный гость.

Сначала содрогнулась земля. Я от неожиданности за Кощея схватилась, только так и устояла. Потом послышался жуткий треск, с которым деревья ломались. А потом из самой чащи, шлепая прямо по лужам, выбежала избушка. Грязная, мокрая, вся в сухих еловых иголках.

Чуть поодаль остановилась, с лапы на лапу переступила, да распахнула дверцу, в буквальном смысле выплюнув… Змея.

Того самого Змея, Моранова прислужника. С блестящей шкурой и искрящимися глазами. Правда, в мире живых Змей выглядел как самая обычная змея, только цвета необычного, белоснежного, золотом отливающего.

– Ты чего явился? – поинтересовался Кощей. – Шпионить? Гадости делать? Так мы тебя сейчас вон, к чуду-юду в костер определим.

– Или самогон начнем на тебе настаивать, – кивнула бабушка, – я такое за тридевять земель видела. Змеевуха называется!

– Не надо меня в водку… я это… жить хочу проситься. Выгнала меня Морана, уволила. Узнала, что я вам про лазейку рассказал, так осерчала, так кричала! Велела с глаз долой убираться и в Навь больше не сметь вползать. Мне теперь только сюда дорога… или в зоопарк человеческий. Пусти, хозяйка!

Баба Яга, к которой Змей обращался, только плечами пожала.

– У нас здесь Василиса теперь хозяйка, ее и спрашивай.

Змей с надеждой повернулся ко мне.

А я вдруг Лису Патрикеевну вспомнила. Как поверила в ее раскаянье, как подарок ее приняла. Неужто второй раз на те же грабли наступлю? Кощей вот правильно все делает, он никому не верит. А я? Может, взрослеть пора, черстветь?

– Только попробуй зло какое-нибудь в нашем лесу сотворить! – предупредила я.

Легко любить кого-то хорошего и доброго – я сама так бабушке сказала. Вот и пусть меня Кощею любить будет просто. Пока останусь доброй, а там посмотрим, как личная жизнь сложится.

– Не подведу, хозяюшка! – благодарно склонил голову Змей. – У вас, смотрю, празднество намечается. Я ведь блины умею делать – пальчики оближешь! Позволь отблагодарить за доброту, угостить твой пир блинами. Да с икоркой, со сметанкой, с лисичками!

– Без лисичек, пожалуйста, – возразил Кощей. – Лисами я сыт по горло. От икорки не откажусь. Но сначала – свадьба! Выдайте уже Чудище за меня, пока она в очередное приключение не сбежала!

Оставив чудо-юдо печально догорать, дружной гурьбой мы пошли к поляне, где Лебедяна стол накрыла, а мавки вовсю разливали медовуху. А вскоре и блины подоспели.

Так и зародилась в сказочном лесу традиция, с приходом весны блинами объедаться. Не таким уж и волшебным он был, этот лес, порой его обитатели вели себя как самые обычные люди.

Вот и жили мы поживали, добро наживали, волшебство хранили, и друг над другом подшучивали, в любви да согласии. Тут и сказке конец, а кто читал – молодец.