Как соблазнить грешника

Глава 12

Знакомый лязг и скрежет ударяемых друг о друга мечей, смешанный со взрывами хохота, доносился с тренировочной площадки. Сердце Фионы быстро забилось. Что, если Гэвин упражняется вместе с другими воинами? Она замедлила шаг и, чуть вытянув шею, постаралась разглядеть, что же именно там происходило, но мешала стена из воинов, окружавших площадку.

Фиона надеялась, что утром ей удастся расспросить Гэвина о том, что его тревожит, но он встал слишком рано, когда она еще спала. Проснувшись, она с грустью обнаружила рядом с собой холодные простыню и одеяло, от которых исходил совсем слабый его запах.

Фиона вспомнила его глаза, в которых явно отражалась какая-то скрытая тревога. Несмотря на все уверения Гэвина, она чувствовала, что эта тревога как-то связана со вчерашним посещением Маккенны. Вот почему ей хотелось выведать у него подробности переговоров.

Известие о том, что Маккенна приезжал с одной целью — выдать свою сестру замуж, вместе с удивлением вызвало щемящую тревогу, неприятно сдавившую сердце. «Какое мне дело до этого!» — уверяла себя она, но, несмотря на все ее усилия, внутреннее беспокойство не уменьшалось.

На тренировочной площадке внезапно раздались шумные возгласы и аплодисменты. Воображение Фионы тут же нарисовало образ Гэвина, торжествующего, размахивающего мечом. Сегодня было жарко, и Гэвин предстал перед ее мысленным взором в распахнутой рубашке, по его открытой груди стекал пот, на плечах и руках, сжимавших тяжелый двуручный меч, вздымались мышцы, которые так и ходили круглыми шарами под его нежной кожей. От такой картины краска бросилась в лицо Фионе, ей стало жарко.

Милостивые небеса, если бы не Алиса, шедшая позади нее, она непременно свернула бы в сторону площадки, чтобы посмотреть, что же там происходит. Задумавшись, она не заметила, как ступила ногой в глубокую лужу, испачкав в грязи подол платья.

— О Боже, — запричитала Алиса, заметившая ее оплошность. — Опять придется чистить ваше платье, миледи. Какая же здесь грязь! Здесь грязно всегда и везде. То дождь, то туман и сырость. А солнце, Господи, как оно редко светит и совсем не греет. Ужасная погода и ужасные люди. Неудивительно, что шотландцы до сих пор так и остаются варварами.

— Но ведь вчера не было дождя, — вспомнила Фиона.

— Да, вчера не было, зато предыдущие пять дней дождь не прекращался. Вот поэтому-то посреди двора и образовалась эта огромная грязная лужа. Если случайно оступишься, то точно вымажешься в грязи по щиколотку, — ворчала Алиса.

Забавное ворчание горничной вызвало на лице Фионы улыбку. Как знать, может, Алиса права, а может, просто сгущает краски? Припомнив живописные окрестности замка, Фиона решила, что причиной горьких сетований служанки скорее всего стало ее дурное настроение.

— Алиса, может быть, ты скучаешь по дому, по родной Англии? Может, ты хочешь вернуться назад?

— И бросить вас, миледи, среди этих ужасных варваров! — Алиса недовольно поцокала языком, качая головой. — Ни за что.

Фиона закусила губу в задумчивости. Преданность верной Алисы никогда не вызывала сомнений. Но зачем служанке так мучиться из-за нее?

— Послушай, Алиса, мы же расстанемся не навеки, если ты надумаешь вернуться в Англию. Спенсер через несколько лет вырастет и сможет предъявить права на наследство, и тогда я вернусь с ним в Англию.

— Миледи, да об этом я молюсь каждый день перед сном. Но до тех пор пока не наступил этот долгожданный день, я буду рядом с вами. Как же вы обойдетесь без меня?!

— Ума не приложу, — согласилась с ней Фиона.

— Мне даже страшно подумать о том, как скверно будет вам прислуживать одна из этих шотландских девок. — Алиса возмущенно фыркнула. — Конечно, я останусь с вами, но скажу честно, в тот день, когда мы уедем отсюда, я нисколько не огорчусь.

Уехать? Это совсем не укладывалось в голове Фионы. Ей даже было трудно это вообразить. Уехать? Несмотря на то что почти для всех она оставалась здесь чужой, несмотря на то что многое тут казалось ей странным, в стенах замка она ощущала себя в безопасности. Давно забытое чувство мира и покоя проснулось в ее душе.

Тем не менее, мимоходом упомянув об их отъезде, Алиса невольно указала на ее слабое место. Как долго она пробудет здесь? Несколько лет? Судя по всему, для того чтобы Спенсер смог как следует подготовиться к борьбе за наследство, должны были пройти эти самые несколько лет.

Но от этой мысли Фионе сразу стало горько, она действовала на нее угнетающе. Ей было совершенно ясно: как только она потеряет для Гэвина интерес, для нее и для Спенсера все кончено. А что, если он ей прискучит? Но тут она поняла, что хватила через край. Разве мог Гэвин надоесть? Об этом смешно было даже подумать!

Взрыв смеха и подбадривающие крики отвлекли ее от грустных мыслей. Не в силах пройти мимо, она повернулась и решительно пошла к толпе, окружавшей тренировочное поле и состоявшей из воинов, юных оруженосцев, слуг и даже деревенских жителей, приехавших в замок. Все они внимательнейшим образом следили за тем, что происходило внутри.

Подвинувшись немного вперед, она увидела Гэвина, стоявшего внутри круга. Он стоял, скрестив руки на груди, глядя перед собой. Фиона невольно улыбнулась: на нем была та же самая рубашка, в которой он вышел утром. Повернув голову в другую сторону, чтобы посмотреть, кто выступает против Гэвина, она едва не вскрикнула от удивления. Там стоял Спенсер, нервно переминаясь с ноги на ногу.

Толпа загудела, закричала: один засмеялся, другой захлопал в ладоши, молодой оруженосец присвистнул от удивления, — всем было интересно, чем все это закончится.

— Ты, случайно, не погорячился, парень, а? — крикнул Гэвин, вынимая меч и перебрасывая его из одной руки в другую в виде разминки.

— Если учиться, то учиться стоит у самого лучшего учителя, — ответил Спенсер. — Кроме того, для меня это величайшая честь, милорд, скрестить меч с вами.

— Лесть не поможет тебе, парень. Лучше крепче держи в руках свой меч.

Спенсер принял боевую стойку.

— Я никогда не думал, что лесть способна чем-нибудь помочь.

Крепко ухватившись за рукоять меча, Спенсер взмахнул им, описав широкую дугу над головой, и, сделав шаг вперед, обрушил удар на противника. Гэвин легко парировал удар. В первый момент Фиона порадовалась возросшему умению Спенсера владеть мечом, но холодный лязг клинка о клинок напомнил ей, что это не игрушки, а очень опасная забава. Ошибка, небрежность, промах — и все могло окончиться тяжелым увечьем, тем более для хромого Спенсера.

Мерно двигаясь и поочередно нанося друг другу удары, противники то сходились, то расходились. Во время учебного боя Гэвин не забывал указывать Спенсеру на его ошибки, подсказывал, как лучше наносить тот или иной удар. Превосходя мальчика силой и опытом, он оттеснил его к краю круга. Гэвин нисколько не устал, тогда как Спенсер побагровел, дышал громко и прерывисто. После очередной сшибки Спенсер благоразумно переместился на другой край круга. Он согнулся, из его рта вылетал свистящий хрип. Глядя на него, Фиона разволновалась еще сильнее.

— Кончайте с ним поскорее, милорд. Пора уже обедать, — крикнул один из воинов, которому, видимо, надоело это жалкое зрелище.

— Точно, — поддержал его другой воин. — Мы проголодались. Пусть оруженосцы займутся делом, эти неумехи годятся только для того, чтобы накрывать на стол.

В ответ раздались негодующие крики молодых оруженосцев, затем они с новой силой начали подбадривать Спенсера. От их криков Спенсер приободрился и опять несколько раз энергично взмахнул мечом, всем своим видом показывая, что готов сражаться дальше.

— Сдаешься? — весело крикнул Гэвин.

Спенсер отрицательно помотал головой и, размахнувшись, обрушил на него удар. На этот раз вместо того, чтобы парировать удар, Гэвин легко отскочил назад. Меч Спенсера, не встретив сопротивления, просвистел вниз, а сам незадачливый боец, потеряв равновесие, упал вперед сперва на колени, а потом на бок. Гэвин подскочил к поверженному противнику и приставил острие меча к его груди.

Испугавшись за Спенсера, Фиона громко вскрикнула. Услышав ее голос, Гэвин поднял голову и взглянул в ее сторону. Смутившись, Фиона отпрянула назад, прячась за спиной одного из слуг. В тот же миг до нее донесся чей-то болезненный вскрик, заглушенный ругательством.

В душе Фионы что-то оборвалось, она сразу поняла: случилось нечто страшное, может быть, непоправимое. Вытянув голову, она увидела, как Спенсер откинул прочь меч, сбросил шлем и бросился к Гэвину.

— Простите меня, милорд. Сам не понимаю, как это вышло.

Слова, обращенные к мальчику, она не расслышала, зато приказание воинам — идти обедать и не обращать внимания на случившееся — прозвучало весьма отчетливо. Не глядя ни на кого, Гэвин пошел внутрь замка, придерживая правой рукой левое плечо.

Толпа расступилась перед вождем, однако люди стояли безмолвно. Многие воины смотрели на Гэвина с откровенным удивлением. Поняв, что все закончилось, толпа стала расходиться.

Фиона устремилась вперед, чтобы проверить — в порядке ли Спенсер. Он был цел и невредим.

— Не знаю, как это произошло. — Увидев Фиону, он тихо заплакал, размазывая слезы по лицу. — Случайно задел. Я не хотел попасть в него. Я думал, он легко отобьет мой удар, как и прежде.

— Ты пролил кровь, — вслух заметил один из оруженосцев то ли со страхом, то ли с уважением.

— Граф очень рассердился? — явно волнуясь, спросил он Фиону.

— Думаю, он рассердился не столько из-за раны, сколько из-за ущемленной гордости, — тихо ответила она, чтобы не слышали стоявшие рядом оруженосцы. Они надвинулись, некоторые уважительно похлопали Спенсера по плечу. Как-никак он ранил графа, сделал то, что не получалось у опытных воинов. Однако Спенсер, чувствуя ложность своей победы, склонил голову вниз, избегая взглядов своих товарищей. Вид у него был несчастный.

Убедившись, что со Спенсером все в порядке, Фиона побежала в замок. Войдя в зал, она увидела Гэвина, сгорбившегося возле камина, рядом с ним хлопотал Хэмиш.

— Милорд, мне кажется, надо позвать деревенского лекаря. — Между сдвинутых бровей Хэмиша пролегла глубокая складка.

— Не надо, это всего лишь царапина.

Фиона быстрым взглядом окинула его окровавленные пальцы, прижатые к ране. Она попыталась дотронуться до них, чтобы отвести в сторону, но Гэвин вздрогнул от боли и поспешно отстранился от ее руки.

— Позволь мне посмотреть. Несмотря на молодость, я немало повидала на своем веку царапин, которые на поверку оказывались вовсе не царапинами, а тяжелыми ранами.

Гэвин явно был не в духе, сейчас он очень походил на обиженного и дувшегося от пустяковой обиды Спенсера. Он неохотно отнял руку от кровоточащей раны.

Как только Фиона увидела длинный и глубокий разрез по краям которого краснели порванные мышцы, она сразу поняла — дело плохо. Рана была серьезной, пусть и неопасной.

— Ее необходимо зашить, — убежденно произнесла Фиона.

— Ты уверена? — В голосе Гэвина отчетливо слышалось сомнение. — Или ты ищешь предлог, чтобы поупражняться на мне в искусстве вышивания? — усмехнулся он.

Фиона нагнулась к его уху и прошептала:

— Тут не до шуток. Ты сделал мне столько добра, был так внимателен, поэтому позволь хоть как-то отблагодарить тебя. Впрочем, есть и другой способ выразить мою благодарность, и я не забываю об этом.

Гэвин понимающе улыбнулся, и желание загорелось в его глазах, о ране он, по-видимому, тут же забыл. Воспользовавшись его хорошим настроением, Фиона попросила Гэвина сесть в кресло и быстро отослала Алису за иголкой и ниткой, а Хэмишу велела принести из кладовой лечебные травы.

Когда Алиса и Хэмиш вернулись, принеся то, что требовалось, Гэвин кивком головы отпустил их обоих.

Налив Гэвину кружку виски, она попросила его выпить. Его не надо было упрашивать, кружку виски он выпил одним махом. Пока она промывала рану, Гэвин сидел с закрытыми глазами.

Взяв в руки иголку, она нахмурилась. Наступал самый ответственный момент. Соединяя края раны, она принялась зашивать ее аккуратными маленькими стежками. За все время операции Гэвин не издал ни звука, иногда он скрипел зубами, отвернув голову в сторону.

Его стойкость оказалась как нельзя кстати. По своему опыту Фиона знала, как тяжело обрабатывать раны, если раненый дергается и извивается от боли. К счастью для них обоих, Гэвин проявил недюжинное терпение и выдержку, что облегчило задачу Фионе.

После того как рана была зашита, Фиона смазала ее целебным бальзамом, смешанным с медом, и наложила повязку. Когда все закончилось, Фиона вытерла пот со лба Гэвина и нежно поцеловала его в лоб, проверяя, нет ли у него жара.

— Я никак не могу взять в толк, как Спенсер мог ранить тебя, — прошептала она.

— Меня ослепил солнечный луч, отраженный от лезвия меча, — буркнул он в ответ.

— Неужели? Даже удивительно, откуда взялся такой сильный луч солнца, когда все небо затянуто облаками? — добродушно пошутила она.

— Ладно, брось насмехаться, — проворчал Гэвин, шевеля раненым плечом и довольно сильно морщась от боли. — Так и быть, признаюсь в надежде на пресловутую английскую сдержанность. Ты невольно отвлекла мое внимание, и в этот миг твой сын напал на меня.

— Ого, кто бы говорил! — шутливо возмутилась Фиона, упираясь руками в бока. — Позволь мне напомнить: кто учил Спенсера, что не всегда побеждает тот, кто сражается честно.

— Да-да, но Спенсеру не надо прибегать к дешевым уловкам. Он очень способный.

Услышав такое признание, скорее, даже похвалу, Фиона обрадовалась. Хотя она и раньше убеждала и себя, и других, что если Спенсер будет упражняться с мечом, то сумеет преодолеть свой физический недостаток, но после услышанного мнения опытного воина у нее будто камень с души свалился.

— У него хороший учитель, — с благодарностью заметила она.

— Никакой особой моей заслуги тут нет, — отозвался Гэвин. — Обучением оруженосцев занимается Дункан. Он гоняет их до седьмого пота. Главным образом это его заслуга.

— Все равно я знаю, что ты уделяешь Спенсеру больше внимания, чем другим. Большое тебе спасибо. — И Фиона широко улыбнулась.

— Не стоит меня благодарить, в конце концов, я выполняю одно из условий нашего договора.

Счастье, переполнявшее сердце Фионы, сразу исчезло.

— Да, конечно, — сухо ответила она и отвернулась. Несмотря на то что в его словах не скрывалось ничего грубого или обидного — в сущности, ведь это была правда, — они больно задели ее.

Да, у них соглашение. Соглашение, основанное на твердо оговоренных условиях. Гэвин согласился сделать из ее сына рыцаря, а она в награду за его труды спала вместе с ним.

Все правильно. Именно так, а не иначе.

Замечание Гэвина отрезвило Фиону, ей стало горько. Какая же она наивная и глупая — размечталась бог знает о чем!

По изменившемуся от страдания лицу Фионы Гэвин сразу все понял. Он выругался про себя: разве можно быть таким невоздержанным на язык. Нет, сегодня у него явно неудачный день. Сначала оплошать на тренировочном поле, а затем так глупо, не подумав, брякнуть ей прямо в лицо. Ну как же это могло сорваться у него с языка?!

Гэвин протянул к ней здоровую руку, но она оттолкнула ее. Несмотря на это, он схватил Фиону и привлек ее к себе.

— Черт меня подери за мой глупый язык, — примиряющим тоном сказал он. — Прости, нас связывает нечто большее, чем этот чертов договор. И мы оба знаем об этом.

— Ничто большее нас не связывает, милорд.

В ее словах было столько горечи, что у него сердце сжалось от сострадания и от чувства вины перед ней. Умом Гэвин понимал: он ничем не виноват перед ней, в конце концов, не он же заставил ее занять то положение в замке, которое она занимала. Она сама захотела стать его любовницей!

Однако нельзя было отрицать, что их отношения продвинулись вперед намного дальше, чем обуславливало соглашение. Между ними возникла более глубокая, более искренняя и теплая связь, в отличие от той плотской, которая предполагалась изначально. Гэвин признавал ее наличие, ее было бессмысленно отрицать или игнорировать. Связь, несомненно, существовала, и делать вид, будто их связывает одна лишь постель, было бы глупо и даже оскорбительно для них обоих.

— Боюсь, наши отношения зашли намного дальше, чем можно было предположить, — мягко заметил Гэвин.

Фиона моргнула несколько раз, чтобы прогнать навернувшиеся слезы. Тяжело вздохнув, она спросила:

— И что же нам делать?

Гэвин поднес ее руку к губам, поцеловал и, посмотрев в лицо, ответил:

— Наслаждаться каждой минутой, проведенной вместе.

Все последующие дни прошли под этим девизом — в плотских радостях и душевном покое. По ночам они спали вместе, и плотская любовь доставляла им обоим огромное наслаждение. Иногда это проходило быстро — Гэвин, словно изголодавший зверь, удовлетворял свою страсть, — а в другой раз все проходило медленно, нежно, но конец был взрывным и жарким.

Они оба с откровенным любопытством исследовали друг друга, свои возможности, стремились доставить друг другу как можно больше удовольствия. Ненасытность — вот то слово, которое лучше всего характеризовало Гэвина. Даже во время сна, когда они лежали рядом, он не мог удержаться от того, чтобы не коснуться ее, не погладить по нежной коже или волосам. Лежавшая рядом с ним Фиона, обнаженная и соблазнительная, пробуждала в нем желание, которому невозможно было противиться.

После того как его страсть была удовлетворена, другим величайшим наслаждением для Гэвина было держать Фиону в своих объятиях, наслаждаясь ее теплом и нежностью. В такие минуты, когда на дворе стояла глубокая черная ночь, они охотно делились воспоминаниями, детскими впечатлениями и тайнами, несбывшимися надеждами и мечтами.

Порой Гэвин в шутливой форме рассказывал о своих детских похождениях и шалостях, нарочно доводя их до таких неправдоподобных размеров, что Фиона весело смеялась. В свою очередь, она делилась и смешным, и грустным, и самым сокровенным. Так она поведала о том, как рано умерла ее мать во время родов.

Такая откровенность, уходившая корнями в далекое детство, связывала их еще крепче. Впрочем, они беседовали также и о многом другом — о политической ситуации в Англии и о достоинствах французских вин, о королевской тирании и о жарком из оленины.

Только об одном они избегали говорить. Об их будущем. Договорившись жить настоящим, они обходили запретную тему молчанием. Да и что могло ждать их обоих в будущем? У каждого из них была своя дорога в жизни, наверное, поэтому они с такой жадностью, с таким восторгом упивались выпавшим на их долю мимолетным счастьем. Судьба подарила им любовь, настоящую, безграничную, всеохватывающую, такую, какую редко встретишь в жизни. Загадывать вперед означало подвергать любовь риску и сомнению, поэтому ни Гэвин, ни Фиона не хотели рисковать и омрачать настоящее тревожными и бесплодными мыслями о будущем.

Тем не менее все эти размышления вызывали у Гэвина все большую озабоченность. Раньше он никогда не допускал так близко в свой внутренний мир ни одну женщину.

Его влечение к Фионе, его зависимость от нее постоянно возрастали. Его тянуло к ней, сколько бы раз Гэвин ни занимался с ней любовью, он жаждал обладать ею снова и снова. Это неутолимая страсть настораживала и пугала. Порой его одолевали мучительные сомнения: сможет ли он, если это понадобится, разорвать незримые узы, так крепко связавшие его с Фионой.

Впрочем, когда к нему в голову приходили те или другие мрачные мысли, Гэвин после недолгих раздумий встряхивал головой и прогонял их прочь. Он был счастливым человеком, настолько счастливым, что сам не верил выпавшему на его долю счастью. Он больше не был одинок, и Фиона тоже больше не была одинока, они обрели друг друга.

Понимая, насколько кратковременно их благополучие, он с тревогой смотрел в будущее, не ожидая от него ничего хорошего для них обоих.

Издав воинственный крик, Эйдан нанес быстрый удар мечом. Гэвин успел закрыться щитом в самый последний момент, едва избежав удара в живот.

— Ты рассеян. Соберись, — раздраженно крикнул Дункан, внимательно следивший за тренировочным боем. — Сперва тебя ранил молокосос-оруженосец, а теперь Эйдан одним ударом чуть не пробил тебе брюхо. Может, лучше сегодня тебе больше не упражняться с мечом?

Пропустив мимо ушей слова Дункана, Гэвин вскинул щит и взмахнул мечом. Эйдан тут же нанес удар. Мечи скрестились, схватка становилась все более напряженной. В какой-то миг Гэвин нанес рубящий удар, целясь в противника, но его меч рассек лишь пустой воздух, и тогда Гэвин понял, что Дункан прав — он на самом деле слишком невнимателен.

Это никуда не годилось. Тяжело дыша, он взмахнул вверх рукой, показывая, что прекращает схватку. В тот же миг Эйдан опустил меч и вопросительно взглянул на Гэвина.

— Может быть, ты голоден? — спросил Дункан. — Сегодня утром в зале я не видел тебя за столом. Глупо сражаться боевым мечом на голодный желудок.

— Скорее всего тут другая причина. — Эйдан хитро прищурился. — Граф не выспался сегодня ночью, и я догадываюсь, в чем тут дело.

— Думаю, ты совершенно прав, братец, — усмехнулся Дункан. — Подумаешь, несколько порезов и ушибов! Пустячная плата за милости леди Фионы.

— Да пошли вы оба со своими плоскими шутками, — проворчал Гэвин, начиная злиться.

На самом деле он не был ни голодным, ни уставшим, а вот мучительные колебания не давали ему покоя. День проходил за днем, и обещание, данное королю, все сильнее и сильнее угнетало Гэвина, давило и волновало. Как раз в эту прошедшую ночь, пока Фиона мирно спала рядом с ним, он тихонько выбрался из-под одеяла, зажег свечу и долго сидел, снова и снова просматривая список невест, который оставил король. На сердце скребли кошки, и было так тяжело, как никогда.

В его глазах проклятый кусок пергамента с женскими именами представлял собой не просто написанные слова, а настоящих женщин из плоти и крови. И ему надо было выбрать одну из них. Скорее всего его будущей женой станет Эйлин Синклер. Это самый лучший выбор. Все согласились с таким выбором, он всех устраивал — в том числе и его. Но почему же тогда он медлил? И никак не хотел вслух объявить об окончательном решении?

Время утекало, словно вода между пальцев. И Гэвин тщетно пытался его удержать. На одной чаше весов был мир и процветание его клана, на другой — смех, радость и Фиона рядом с ним. Сплошное безрассудство, неосуществимые мечты.

Гэвин тяжело вздохнул. Пора было рассчитываться за данное королю обещание, больше тянуть никак нельзя. Перечить королевской воле было небезопасно, поскольку она диктовалась политической необходимостью.

Но каждый раз, когда Гэвин пытался представить себе облик своей будущей жены, перед его глазами возникало чудесное видение — золото волос, изумрудный блеск глаз, нежная улыбка и верное любящее сердце.

Фиона!

Это казалось чистым безумием. При более глубоком и серьезном рассмотрении такой выбор не выдерживал никакой критики. Жениться на нищей английской вдове?! Совершить бо2льшую глупость невозможно. Все было против, и только одно глупое сердце наперекор всем доводам рассудка твердило о своем. Как это ни удивительно и как ни странно, но лучшей жены было невозможно себе пожелать.

Как сильно все запуталось! Удивительно, какие мощные и глубокие чувства связывали их! Как Фионе удалось поселить в его сердце такую любовь?!

Как ей удалось повлиять на него, так изменить его восприятие, его отношение к ней?! Прежде Гэвин скептично относился к любви, считая ее выдумкой или по крайней мере тем, что крайне редко случается между мужчиной и женщиной.

Все-таки любовь!

Это слово лихорадочно крутилось и билось в его сознании! Любовь, не желающая себе ничего, всепоглощающая и всеохватывающая.

Вот она любовь!

Он влюбился в свою любовницу!