Как соблазнить призрака

ГЛАВА 17

Мама стояла в эркере на кухне. Увидев меня, она бросилась открывать дверь и встретила меня на лестнице. На мизинце у нее болтались мужские трусы.

– Я нашла их в сушилке. Томми говорит, это не его, – упрекнула она.

Я оглядела улицу. Интересно, она представляла, как выглядит, стоя на пороге и размахивая у всех на виду мужскими трусами? Вот уж повеселится миссис О'Мэлли.

– Зайди в дом, мама. – Я протиснулась мимо нее. Сначала я с ужасом предположила, что трусы принадлежат Баззу, но после секундного размышления поняла, что они – Макса Остина.

– Тебе стоит придумать правдоподобное объяснение, почему ты хранишь трусы постороннего мужчины. Если не для меня, то хоть для Томми.

– Я только что виделась с Кэт, – сказала я, зная, что это привлечет ее внимание.

– С Кэт Кларк? Боже мой. Я представила ей отредактированную версию вечерних событий, опустив, что Кэт знает про Базза. Зато проболталась, что она беременна. А ведь она даже Ричи еще не говорила.

– Где она? Ты должна была привести ее к нам выпить. Мне всегда нравилась Кэт. Я прямо вижу ее у нас на кухне, где она просит меня показать, как накрывать стол для званого ужина. А теперь у нее будет ребенок. – Мама покачала головой и заулыбалась.

Она улыбалась, пока я не рассказала ей, что произошло с Ричи.

– Где Томми? – спросила я, оглядываясь. Кажется, мама была дома одна.

– Ушел сразу после того, как я показала ему трусы. Но не думаю, что здесь есть связь. Сказал, что собирается к матери в больницу. Признаться, я была немного разочарована. Я разговаривала с ним днем, и он сказал, что начнет ремонт в доме сегодня вечером, но не могла же я помешать ему поехать к бедняжке Норин.

Я подавила ухмылку. Скоро она привыкнет. Скорее всего, это первый из длинной череды предлогов, которые Томми придумает, лишь бы уклониться от ремонта.

– А еще ушла Анжела, – прибавила мама.

– Ушла на вечер? – Слава богу. Я не очень-то хотела встречаться с ней.

– Нет, совсем ушла. – У мамы был оскорбленный вид. – Когда я вошла, она тащила свои сумки вниз по лестнице. Попросила подержать дверь и вышла на улицу. Даже не попрощалась, не поблагодарила тебя. Так в какую больницу отвезли друга Кэт?

Я покачала головой:

– Сент-Мэри. Надеюсь, она мне позвонит. – Я подумала, не сказать ли маме, что Ричи еще не знает о ребенке, но передумала. Все слишком сложно.

– Ты уже ела? – спросила я. – Ты выглядишь измученной, мам.

– Я и есть измученная.

– Тогда, может, тебе пораньше лечь спать?

– Я не засну, – фыркнула она. Она что, плакала? У нее глаза припухли? – Все это действует на нервы. Убили человека. Ли. – Она кивнула на сад. – Стоит мне задремать, как я вспоминаю об этом и потом часами лежу с открытыми глазами. Кстати, звонил твой отец.

Так вот в чем дело! Вот почему она расстроилась.

– Он звонил тебе или мне?

– Кто знает? – Она пожала плечами. – Но я неправильно себя повела. Я брюзжала. Я орала на него. Язвила. Я делала все то, что поклялась никогда больше…

– Мам, – ласково сказала я. – Ты имеешь право злиться. Это разрешается. Папа бросил тебя ради другой женщины. Просто признайся сама себе, как ты на него зла, и тебе станет гораздо лучше.

Ну надо же, я даю советы, а не наоборот. Я чувствовала свое превосходство.

Мама с сомнением взглянула на меня.

– Я не понимала, как я зла. Я притворялась, что наш брак подошел к естественному завершению, что мне наплевать на Жозиан, но… – У нее сорвался голос. – Думаю, мне совсем не наплевать. Это странно. Я не хочу, чтобы он вернулся, по крайней мере, не сейчас. Я слишком зла на него. Но я чувствую себя собакой на сене. Я не хочу, чтобы он был с Жозиан. Она слишком молода и… не знаю… слишком француженка.

Я невольно рассмеялась:

– А что, лучше бы она была гречанкой или норвежкой? – Но я понимала, о чем она говорит. Любовница-француженка – настоящее клише.

– Странно, что твоего отца все еще так интересует секс, – продолжала мама. Я была не совсем уверена, что мне пристало обсуждать с ней эту тему, но ей нужно снять камень с души. – Я в последнее время совсем потеряла к этому интерес. Полагаю, поэтому Эда и понесло к Жозиан. Я думала, он – как я. Мне, кроме объятий, ничего не надо. Я думала, что мы оставили все это позади, что мы готовы угомониться, что настала приятная, спокойная старость.

– Помнишь, ты говорила, что тебе скучно разговаривать с папой, – заметила я. – Может, тебе наскучил он целиком? Тебе нужен кто-то новый. Глядишь, оживешь, и интерес появится.

Кажется, эта мысль привела ее в ужас.

– У меня просто нет сил. Мне слишком скучно даже с собой, чтобы думать, будто кто-то еще может заинтересоваться мной. А что касается секса, одна мысль о том, что придется обнажить свое старческое артритное тело, вызывает у меня отвращение. Знаешь что, Ли? Я стыжусь себя. Я незаметно постарела, и теперь уже ничего с этим не поделаешь. Уверена, если бы я обращала на него больше внимания, я смогла бы что-нибудь исправить.

– Например? – поинтересовалась я.

– Ну, вместо того, чтобы все время помыкать твоим отцом, пытаться руководить жизнями других, я могла бы понять, что он нуждается во мне – знаешь, как раньше.

– Мама, – ласково произнесла я. – Ты очень красивая и обязательно найдешь кого-нибудь. Как нашел папа. Если захочешь, конечно.

– В этом-то все и дело. Я не хочу. Не могу даже думать об этом. Это меня и пугает. Для меня все кончено, а самое странное – что я так легко это принимаю.

– Думаю, ты просто очень-очень устала. Тебе надо хорошенько выспаться, и ты увидишь мир в ином свете, – я разговаривала с ней точно таким же веселым, деловым тоном, каким она обращалась ко мне, когда я была агрессивным подростком. Я тогда тоже считала, что миру нечего мне предложить. – Иди наверх, ложись в постель, а я принесу тебе горячего молока. Оно поможет тебе заснуть.

К моему удивлению, она безропотно подчинилась.

– Не могу передать, как важно для меня быть здесь, с тобой, – сказала она, когда я помогла ей встать на ноги. Поднимаясь по лестнице, она опиралась на мою руку. – По правде говоря, отъезд крошки Анжелы меня обрадовал. Теперь ты вся – в моем распоряжении.

Мне ужасно хотелось, чтобы у меня в кармане лежал диктофон Томми и я могла бы записать эти слова. Спускаясь вниз, чтобы вскипятить молока, я таяла от них, но когда вернулась, мама уже крепко спала. Я склонилась над ней, поцеловала в лоб и вспомнила, что точно так же она целовала меня, когда я была маленькой и притворялась спящей.

Тогда она любила меня. А я люблю ее сейчас.

Кэт позвонила только в два ночи. Меня разбудил звонок в дверь. Она стояла на пороге, а позади маячил Макс Остин.

Я никогда не видела Кэт такой. Она была вне себя, размахивала руками, словно заблудилась в тумане. На самом деле она сопротивлялась попыткам Макса Остина провести ее в кухню. Она пыталась мне что-то сказать, но я не могла разобрать ни слова. Ее губы беззвучно шевелились – будто у младенца, ищущего материнский сосок, – а глаза молили о понимании. Я обняла ее и прижала к себе. Она всхлипывала и дрожала. А потом ее вдруг оттащили от меня – осторожно, но решительно. Сначала я решила, что это Макс Остин, но потом увидела маму. Ее разбудил звонок и суматоха внизу.

– Кэт, – произнесла она не терпящим возражений тоном, и этого оказалось достаточно. Кэт позволила отвести себя наверх. Мама ее утешит. Когда они дошли до лестничной площадки на первом этаже, я услышала, как мама сказала: – Еще я знаю, что у тебя будет ребенок. Как это чудесно.

Я хотела последовать за ними, но Макс Остин удержал меня:

– Оставьте их. Сейчас ей нужна только материнская ласка. Ей нужно было отправиться к своей маме, где бы та ни находилась, но она сказала, что хочет поехать к вам. Ваше имя – это первое слово, которое она произнесла. Может, вы… то есть если вы не возражаете… Нельзя ли ей пожить у вас несколько дней? Она не должна оставаться одна.

Я снова кивнула. Она может занять комнату Анжелы.

– Ричи умер? – напрямик спросила я, желая знать худшее.

Макс оторопел:

– Нет, нет, нет. Конечно, нет. – Он осекся. – То есть не совсем.

– Что произошло?

– У вас есть виски? – Он кивнул в сторону кухни. Я налила ему виски в стакан и выдвинула стул.

– Он не умер, но он в плохом состоянии. Он в коме. Я молча ждала, когда он продолжит.

– Его избили возле моего дома.

– Избили?

– Ударили по голове. Он гнался за одним типом. Тот повернулся и стукнул беднягу Ричи свинцовой трубой прямо в висок. Сначала я думал, что ничего страшного. Он встал как новенький, вернулся ко мне домой, а через полчаса упал и вырубился. Я вызвал «скорую», и его забрали в больницу. С тех пор он не приходил в себя. Врачи говорят, гематома в мозгу.

– Что это значит?

– Либо она рассосется, и Ричи поправится, либо… – Макс медленно поставил стакан на стол. – Какая ужасная нелепость. Надо же было этому случиться именно с Ричи.

– Либо он умрет? – закончила я.

– Да. Или, знаете, повреждение мозга… Превратится в овощ.

Интересно, подумала я, а он знает о ребенке?

– А зачем кто-то бегал со свинцовой трубой около вашего дома?

– Это случилось в конюшнях за моим домом, под железнодорожной линией. Там в арках находятся нежилые помещения. Большинство превратили в гаражи – ремонт старых автомобилей, все такое. Но сдается мне, девятый бокс используют в преступных целях. Иногда мне кажется, что над этим районом будет вечно тяготеть проклятие Кристи.

– Что за проклятие Кристи?

– Разве вы не знаете историю площади Уэсли? – спросил он, отклоняясь от темы.

Я покачала головой. Площадь Уэсли находилась дальше по дороге, но я была там всего раз или два. Для меня это просто еще один современный жилой микрорайон, пусть и спроектированный лучше других. Именно это в моем характере и бесило Кэт. Я жила в районе с богатой историей, но пряталась и не желала ее знать.

– Вы слышали о серийном убийце Джоне Кристи? Риллингтон-плейс, дом десять?

– Конечно. – Все слышали о Риллингтон-плейс, дом десять. – В сороковых годах он убил много женщин в Ноттинг-Хилл-гейт, верно? Разрезал их на части и закапывал в саду. И жену свою задушил, да? Потом он дал показания против одного человека, и его повесили. Но в конце концов Кристи ведь поймали.

– Да, поймали. А вы знаете, где стоит его дом, то есть стоял? Риллингтон-плейс, дом десять? Я там живу. После убийств люди, жившие в этих викторианских коттеджах с террасами, обнаружили, что не могут продать свои дома. Никто не хотел там жить. Городской совет решил все снести и перестроить район заново.

– А что с площадью Уэсли?

– Я решил, что это подходящее место для меня, учитывая мою работу. После того как Сэди уб… после того как Сэди умерла, я решил переехать. Я не мог оставаться в старой квартире. Вообще-то, я хотел что-нибудь купить, но площадь Уэсли даже тогда была мне не по карману. На зарплату фараона там дом не купишь. Район кишмя кишит адвокатами, телепродюсерами, дизайнерами, архитекторами и тому подобным сбродом. А потом агент по недвижимости спросила меня, не хочу ли я снять квартиру, и я согласился. У меня маленькая студия на последнем этаже. Принадлежит какому-то журналисту, который живет в Нью-Йорке. Конечно, место не такое фешенебельное, как это. – Он обвел рукой комнату и покачал головой. Я немного рассердилась. Он решил последовать примеру Кэт и обвинить меня в том, что я заносчивая дама из среднего класса?

К моему облегчению, он улыбнулся:

– Там одна комната, кухня и ванная, но я обожаю ее. Прямо за домами проходит метро, и я часто лежу в постели и слушаю, как грохочут поезда. Не знаю почему, но их шум успокаивает меня. Все думают, будто я спятил, раз живу в такой крошечной квартирке. По крайней мере, меня оставили в покое. Даже не представляю, что обо мне говорят. Наверное, что-то вроде: «Ему нужна свобода после пережитой трагедии».

Он снова улыбнулся. Во всяком случае, улыбнулись его губы. А в глазах застыла вечная грусть. Судя по тому, что виднелось под грязным плащом, он снял свою модную одежду. Может, свидание не состоялось. Интересно, такое часто происходит? Бедный, одинокий Макс!

– А потом им втемяшилось в голову, что я не забочусь о себе. Ричи взялся приходить ко мне домой и проверять, как у меня дела. Будто я не замечаю, как он время от времени заглядывает в мой холодильник. А сейчас стало еще хуже. Думаю, это Кэт его подстрекает. Вот почему он приходил ко мне сегодня вечером. Минут через двадцать после того, как я вернулся домой с бельем, он притащил еду из ресторанчика и спросил, не хочу ли я сходить с ним выпить пива. Но я резко ему отказал. Во всем виновата моя чертова гордость. Я сказал ему, что, если он хочет сделать что-нибудь полезное, пусть лучше заглянет в гаражи – посмотрит, что там происходит. Не успел я оглянуться, как он вернулся с жуткой раной на виске.

– А что происходит в гаражах? – Он съел то, что принес Ричи? Или предложить ему яичницу? Я понимала озабоченность Кэт и Ричи. Я сама уже начинала беспокоиться, нормально ли он питается.

– Точно не знаю, но считаю, что там процветает детская проституция.

Он произнес это столь обыденным тоном – мол, вот с чем приходится иметь дело изо дня в день, – что мне стало нехорошо. Несомненно, я ослышалась.

– Я не говорю, что на свободе бродит еще один Кристи. Никаких трупов, закопанных в парке на площади Уэсли. Ничего такого. Но несколько дней назад я заметил взломанный гараж и странных типов. Соседка утверждала, что видела, как там весь день ошивались девочки. Сказала, что им не больше двенадцати, но когда она спросила, что они там делают, ее грубо послали. Бедная старушка, их выражения повергли ее в ужас. Но она храбрая женщина. Когда девчонки ушли, она незаметно подкралась, заглянула в окно и увидела на полу два матраса.

– Я в это не верю, – сказала я. – Как такое вообще происходит?

– Все дело в крэке, – пояснил Макс. – Девочкам дают наркотики. Я уверен, что раньше в этом гараже продавали кокаин. В прошлом году на улице была перестрелка. Вы думаете, что все эти ямайские банды где-то далеко в Харлсдене, в соседнем городке, но в наши дни они повсюду. Их запросто можно узнать по блесткам.

– Что-что?

Он взглянул на меня и покачал головой:

– Вы что, с луны свалились? По украшениям. По усыпанным драгоценными камнями и бриллиантами серьгам. Они называют их «блестками». Знаете, как у Паффа Дэдди.

– Пи Дидди, – поправила я. – По крайней мере, так он теперь себя называет, хотя завтра может и сменить имя. – Пусть я и знала Пи Дидди, но все равно чувствовала себя невеждой. Рядом со мной творится такое, а я ничего об этом не знаю. Я понятия не имела, что в Лондоне существует детская проституция. Единственные преступления с участием детей, о которых я знала, – это уличные грабежи и кражи мобильных телефонов. – Кто ударил Ричи?

– Он описал мне этого человека. Он как раз шел к гаражу, когда этот тип выходил из него. Увидев Ричи, мерзавец пустился наутек. Ричи бросился за ним и загнал в угол под железнодорожным мостом. А тот ударил его свинцовой трубой. Ричи даже не видел, что у него в руке. Сейчас полиция прочесывает район. Скоро мы поймаем ублюдка.

– А как насчет… – Я осеклась. Эгоистично спрашивать о моем пожаре, когда Ричи на больничной койке борется за жизнь, но гибель бедняги Фреда никак не шла у меня из головы.

– Как насчет вашего дела? – Макс еще раз слабо улыбнулся. – Не волнуйтесь. Я не забыл о вас, хотя, пока Ричи в таком состоянии, все затянется. Конечно, я могу назначить на его место кого-нибудь другого, но он как раз вел допрос, который может принести неплохие плоды. У меня предчувствие. Ричи не успел ввести меня в курс дела.

Я ждала, что Макс расскажет о расследовании, но вместо этого он сказал:

– А у вас есть еще блестящие идеи, вроде той, насчет Базза Кемпински?

Я сверкнула на него глазами.

– Нет, я серьезно, – заверил он меня. – У него алиби, но вы мыслите в нужном направлении. Мне любопытно узнать, куда вы двинетесь дальше.

Я снова взглянула него – не смеется ли он надо мной – и решила рискнуть:

– Сельма Уокер сказала, будто на Рождество ездила к родственникам в Нью-Йорк, но на кассетах, которые я переписываю для ее книги, она утверждает, что семьи у нее нет.

– Вы спрашивали ее об этом?

– Пока нет. Но если подумать, у нее есть… в общем, мотив.

Я ждала ехидных замечаний о моем любительском расследовании, неопровержимых доказательств, почему Сельма не может быть убийцей, но, к моему удивлению, Макс произнес:

– Расскажите мне об этом. – Он подлил себе виски. – Кстати, если вы хотите вернуться в постель, скажите мне. Я собирался заскочить на секундочку, убедиться, что с Кэт все хорошо.

Я покачала головой. Я устала, но была слишком взвинчена из-за Кэт и Ричи, чтобы думать о сне.

– Два пожара. – Я загибала пальцы. – Астрид Маккензи и Анжела – по крайней мере, будем считать, что предполагаемой жертвой была Анжела. Обе женщины спали… спят с Баззом. Сельма – его жена.

– Неплохая мысль, – признал Макс. – Я проверю в авиакомпании, когда она улетела и вернулась. Или сказала, что летала. Посмотрим, есть ли ее имя в списках пассажиров до Нью-Йорка. По ее словам, она ездила туда, верно? По-вашему, она похожа на убийцу?

Я покачала головой.

– А на оскорбленную женщину? Может, вы следующая в ее списке?

– Она не знает о нас с Баззом.

– Откуда вам это известно? – возразил Макс и был прав. – Она вам нравится? – Этим вопросом он застал меня врасплох.

– Я не уверена. – Так оно и было. – У меня нет причин не любить ее, просто я не могу расслабиться в ее присутствии. Так всегда бывает, когда я впервые встречаюсь с человеком, чью книгу собираюсь писать. Я чувствую, как он меня оценивает, спрашивает себя, можно ли мне доверять. Это естественно. Но она слишком подозрительна. Разумеется, учитывая, что она собиралась мне поведать, становится понятно, почему. Она должна была убедиться, что я не побегу к Баззу. – Меня мучили угрызения совести за то, что я не была полностью за Сельму. Я уже начала принимать ее сторону и вовсе не хотела, чтобы она стала главной подозреваемой. Не говоря о том, что в таком случае я лишусь работы.

– Надо же, какой поворот судьбы, – покачал головой Макс. – Надеюсь, ради вашего блага она никогда не узнает о вас с Баззом. И что он не подложит вам свинью, рассказав ей.

Я вздрогнула. Он перегнулся через стол и похлопал меня по плечу:

– Не волнуйтесь. Она решила довериться вам и не ошиблась. Вы ничего не расскажете Баззу. Даже если Сельма узнает, что произошло между вами, думаю, она поймет, что это не совсем ваша вина, что это случилось до того, как вы узнали, какое он чудовище. Но скажите, вы доверяете ей?

– Мне кажется, она потерпела неудачу. Думаю, эта книга, использование популярности, чтобы достучаться до женщин, которые попали в похожие ситуации, – поступок очень смелый, но я не уверена, что ее историю воспримут всерьез. Она по-прежнему его любит. Она по-прежнему очарована им.

– Но ведь здесь в игру вступаете вы, – заметил Макс. – Уж вы-то позаботитесь, чтобы ее услышали, вы заставите звучать здраво, мудро и тому подобное.

Пока я его слушала, на меня внезапно снизошло зловещее вдохновение. Что, если бы мне предстояло написать его биографию? Биографию детектива, жену которого убили. О том, как он живет после этого.

– Я приготовлю чай. Хотите чашечку? – Я встала и потянулась за чайником – в основном чтобы отогнать эти мысли. Макс не ответил, на лестнице раздались шаги, дверь открылась, и вошла мама.

– Она спит, – объявила она. – Бедная, бедная Кэт. Он выживет, как вы думаете?

– Мам, ты помнишь инспектора Остина? Хочешь чаю?

– Нет, я пойду наверх. – Она застенчиво запахнула халат и пожала Максу Остину руку.

– Вероятность, что он не выживет, остается всегда, – просто сказал Макс. – Вот почему я рад, что Кэт здесь, с вами. Но будем надеяться на лучшее.

Я думала, он уйдет, как только мама вернется к себе, но он остался. Сколько виски он выпил? Может, он уже опьянел. Может, ему хочется с кем-нибудь поговорить.

– Невзирая на то, что вы говорите, – осторожно начала я, – вам должно быть очень трудно после того, что случилось. У вас с женой было много друзей? Они поддерживают вас? Вы все еще живете прошлым или готовитесь к новому старту, к другой жизни, не такой, какая была у вас с… Сэди?

Сунув нос не в свое дело, я здорово рисковала, но мне было ужасно любопытно. Я задавала ему вопросы, которые задала бы, готовясь писать автобиографию. Худшее, что он мог сделать, – послать меня куда подальше.

Но он не успел: хлопнула дверь, и на кухню ввалился Томми.

– Что происходит? – спросил он, но, увидев Макса Остина, сразу начал оправдываться. – Я пьян, да, но я приехал не на своей машине. Я добрался на такси.

– Томми, у тебя же нет машины, – напомнила я.

Краем глаза я увидела, как Макс взял плащ и выскользнул за дверь, в холл.

– Что он здесь делает? Был еще один пожар?

Я рассказала, что случилось с Ричи и что наверху спит Кэт.

– Кэт? – Томми удивился. – Ты не говорила, что она вернулась в твою жизнь.

– Ну, она вернулась в нее только сегодня вечером.

– Как она? Все еще сходит по мне с ума?

Я не рассмеялась. Томми бывает таким грубым. Ричи сейчас борется за жизнь, а он говорит ужасные вещи.

– Ладно. Прости, прости, прости. Мне жаль ее друга. Мне жаль, что я напился. Боже, где ты ее положила? Наверху, в одну постель с Анжелой?

– Анжела уехала.

– И это жаль.

– Нет, тебе не жаль, – отрезала я.

– Ладно, не жаль. С тобой мужчина не имеет права на собственное мнение, Ли.

И вдруг я поняла, что зверски устала. И начинаю закипать.

– Где, черт возьми, ты был? – вопросила я. – Сейчас почти три часа ночи.

– Ну ты и мегера, Ли. – Он потянулся к виски, но я отставила бутылку. – Я ездил к маме в больницу. Это разрешается? Пробыл там гораздо дольше, чем собирался. Мне пришлось вернуться в «Би-би-си» и работать допоздна, чтобы наверстать упущенное.

До трех часов? Ну ладно, не буду спрашивать. Обстановка и так накалена до предела.

– Как она? О, кстати, только что вспомнила. В прошлый раз, когда я туда ездила, ее навещала некая дама. Кто такая Мари-Шанталь?

– Кто?

Это был простой вопрос, но слишком невинный тон, которым Томми произнес «кто?», заставил меня насторожиться. Томми совершенно не умеет лгать. Наверное, потому, что мало репетирует. Я настолько хорошо его знаю, что по одному слову могу определить, как он нервничает.

– Когда я последний раз ездила к твоей маме, у нее была дама, француженка, которую она представила как Мари-Шанталь. Норин сказала, что она работает с тобой в «Би-би-си».

– Ах, эта…

Его щеки стали пунцовыми. Почему он краснеет при упоминании о своих коллегах?

– Ну? Зачем она приходила к твоей маме?

– Она ей нравится.

– Как они познакомились?

– Вроде я их как-то представил друг другу.

– Вроде. Томми, кто эта женщина?

– По-моему, я о ней уже упоминал, – он совсем смешался. – Это учительница, которую пригласили на передачу. Помнишь? Когда мы гостили у твоих родителей и ты обнаружила, что я знаю французский.

– Она давала тебе уроки французского. Значит, вы близко знакомы?

Он был безнадежен. У него на лбу написано, насколько близко он ее знал.

– Рассказывай, Томми, – тихо произнесла я.

– Просто мне казалось, что тебе стало все равно. Ты все время писала, не хотела меня видеть. Я чувствовал себя ужасно, будто все время тебе мешаю. Ты не хотела перевести наши отношения на…

Если он скажет «на другой уровень», я его убью. Но когда он это сделал, я заставила себя подавить раздражение. Его мама тяжело больна. Наверное, он переживает сильнее, чем показывает. Что бы я ни узнала о Мари-Шанталь, мне придется разбираться с этим в другой раз.

– Значит, ты работал с ней на этой передаче, и… – подсказала я.

– Она мне понравилась. Она не смеялась, что я не умею говорить по-французски. Исправляла мое произношение, и скоро у меня начало получаться. Она сказала, что у меня хороший слух, предложила давать уроки. Все началось с чашки кофе во время перерыва. – Точно так же, как со мной, подумала я с отвращением, чашка чая в «Би-би-си» и шоколадка. – А потом мы вместе пообедали, и она отвела меня в магазин. Показала одежду, которая, по ее мнению, мне подойдет. Она хорошо в этом разбирается.

Боже правый! Сколько раз я пыталась заставить его обновить гардероб. И все только потому, что она француженка.

– Значит, свитера, которые ты надевал на Рождество…

Он радостно кивнул. Казалось, он вздохнул свободно из-за того, что ему больше не надо врать.

– Они красивые, правда? У нее прекрасный вкус.

Я засунула руки под себя, чтобы не врезать ему. Теперь его уже не остановить. Но хочу ли я знать все мерзкие подробности?

– Томми, – осторожно начала я, пряча за легкомысленным тоном растущие негодование и боль. – Скажи, Мари-Шанталь, часом, не страдает циститом?

Он недоуменно посмотрел на меня.

– Это инфекция мочевого пузыря, – объяснила я. – Секс тоже может вызывать воспаление. У меня это бывает время от времени. После секса лучше сразу встать и пописать. Помнишь, я так делала? – Томми кивнул. – А другое средство – это довольно гадкое лекарство. Называется цитрат калия.

– О, так вот он для чего! В аптечке в ванной у меня целую вечность стоял этот пузырек. Я и понятия не имел, откуда он там взялся.

– Ну вот, теперь ты знаешь.

– Бедная Мари-Шанталь. Наверное, у нее этот… Как там оно называется? Она ничего не говорила.

– Вообще-то упоминать об этом во время секса – глупо.

– Вот, наверное, почему… – Он запнулся. – Ли, я никогда… она…

– Ты все еще с ней встречаешься? Ты с ней был сейчас? Поэтому ты так поздно вернулся?

– Ну, она приходила к маме. Потом мы пошли выпить, я был так расстроен. Но мы не… то есть я не спал с ней с Рождества. С тех пор, как мы ездили во Францию, и мы…

Если до Рождества, значит, все нормально, да? Что он сделал? Принял новогоднее решение упростить себе жизнь и отныне заниматься сексом только со мной?

Но хуже всего, что я не имела права на него злиться. Ведь я сделала то же самое с Баззом. Разумеется, он об этом не знал. Но зато знала я. В голове пронеслось: «двойная мораль».

– Ты злишься? – Он робко смотрел на меня. Я молчала. – Злишься, да? – продолжал он. – Послушай, я всегда любил тебя и всегда тебе это говорил. Это ты меня не любишь, а если любишь, то у тебя очень странный способ показывать свою любовь. Будь я уверен, что ты меня любишь, неужели я пустился бы во все тяжкие? Если хочешь знать, в последнее время у меня возникали подозрения, не встречаешься ли и ты с кем-нибудь на стороне.

Итак, в довершение он решил свалить все на меня. И он прав, черт его побери. Прав во всем. На глаза у меня навернулись слезы. Если я проведу с ним еще хоть минуту, то выдам себя. Сейчас мне хотелось одного: обнять его, утешить, сказать, что Норин поправится. Но между нами встала Мари-Шанталь. Я двинулась к Томми, но он отступил.

– Я знаю этот взгляд. Ты чертовски зла. Не надо было тебе рассказывать. Хотя знаешь что? – Он сделал шаг вперед и заглянул мне в глаза. – Может, и к лучшему, что все так случилось. Теперь хотя бы не надо ничего скрывать. Да, ты злишься на меня. Но задумайся, почему я связался с Мари-Шанталь.

И не успела я предпринять очередную попытку умиротворить его, он вышел из кухни.

– Томми! Томми, вернись, ради бога! – крикнула я ему вслед.

Но он ушел. Оставшись одна, я дала волю слезам, взяла полупустую бутылку виски и глотнула прямо из горлышка. И вдруг услышала, как по лестнице кто-то спускается. Только маминой болтовни мне сейчас и не хватает. Но тут хлопнула дверь, и все стихло. Я выглянула из-за портьеры и увидела, как Макс Остин торопится в ночь.

Наверное, он ходил наверх в туалет – в уборной внизу рабочие разобрали пол. И в какой момент он спустился?

Много ли он услышал из нашего с Томми неприятного разговора?