Как вольный ветер

Глава пятая

Покачиваясь в седле бок о бок с Ройдоном Сэнфордом, Вальда думала, что никогда еще не чувствовала себя такой счастливой.

Было раннее утро, свежий прозрачный воздух приятно бодрил. Но бездонное ярко-синее небо неумолимо предрекало жаркий день.

Они ехали уже с полчаса. По мере продвижения в глубь Камарга цветы и бабочки становились все ярче и красочнее. От этого многоцветия захватывало дух.

Берега ирригационных каналов и мелких пресноводных озерец выстилали желтоватые камни. Многие водоемы были усеяны нежными звездочками водяных лилий, над водой свисали пышные кусты тамариска в розовом цвету, а воздух со стрекотом рассекали тысячи желтых, красных, оранжевых стрекоз.

«Все, что происходит со мной с тех пор, как я покинула дом, похоже на сказку, на волшебный сон», — очарованная красотой природы, подумала Вальда.

Вчерашний ужин вдвоем с Ройдоном Сэнфордом доставил ей такое удовольствие, какое она никогда не испытывала прежде. Усаживаясь за стол, Вальда испытала неожиданную робость: сумеет ли она занять беседой, должным образом развлечь нового знакомого? Она вдруг ощутила себя очень юной и неопытной.

Но когда госпожа Поркье поставила перед ними аппетитные яства и оба жадно набросились на еду, лед взаимной неловкости был сломан. Оказалось, им так много нужно обсудить, так много сказать друг другу, что разговор потек сам собой.

Трапеза начиналась со спаржи, которая росла здесь же, на огороде при ферме. Затем подали молодого барашка, искусно приправленного зеленью и специями. Гарниром служили грибы, маленькие зеленые перчики и кабачки.

Запивали ужин вином с ронских виноградников. Его Ройдон привез из своей дегустационной экспедиции. Вкус вина наводил на мысль о горячем солнечном свете, разлитом и укупоренном в бутылки.

Завершилось же все угощение десертом из местного сыра и фруктов, собранных всего несколько часов назад и поданных в плетеной корзинке.

Время пролетело так незаметно, что Вальде показалось, будто они только начали разговор. Уходить не хотелось, но при этом она чувствовала, что ее неудержимо клонит ко сну. Было ли тому причиной ронское вино, только веки ее отяжелели и закрывались сами собой.

— Да вы устали! — воскликнул Сэнфорд. — У вас был нелегкий день, и надо отдохнуть. Если хотите завтра отправиться на съемки диких животных, придется встать пораньше.

— Я ведь сегодня поднялась в четыре часа утра, — сонно оправдывалась девушка. — А в пять мы были уже в пути.

— Тогда и вовсе неудивительно, что у вас глаза слипаются, — улыбнулся он. — А я было уж отнес это на счет моего неумения развлечь вас.

— Ах, что вы! Я еще никогда не получала от застольной беседы такого удовольствия. Особенно, если учесть, что сегодня впервые…

Вальда чуть было не сболтнула — «впервые ужинаю наедине с мужчиной», но вовремя спохватилась, боясь, что это получится слишком откровенно и повлечет ненужные вопросы. А ей вовсе не хотелось сейчас думать над ответами.

И так уже, судя по отдельным репликам, Сэнфорду было подозрительно, что она путешествует одна, без провожатых. Вальда решила, что, только повторяя при каждом удобном случае, как она ценит личную независимость и стремится быть свободной, можно убедить его, что она из тех современных молодых женщин, на которых в последнее время за их взгляды обрушивают столько нападок — и во французской, и в английской прессе.

— Что впервые?

— Впервые ужинаю на провансальской мызе, — нашлась Вальда, вставая из-за стола.

— Что ж, спокойной ночи, Вальда. Спите крепко. Завтра нам предстоит много дел.

Девушка протянула ему руку, но, к ее изумлению, молодой человек вместо того, чтобы пожать ее, поцеловал.

Видимо, он слишком прилежно усвоил французские манеры — объяснила его поступок для себя Вальда. Ей не понравилась и фамильярность, с какой Сэнфорд назвал ее просто по имени, но девушка постаралась убедить себя, что такое обращение вполне согласуется с ее претензиями на роль современной молодой леди без предрассудков.

Уснула она тотчас, как только голова ее коснулась подушки, а проснулась, лишь когда госпожа Поркье, войдя утром к ней в комнату, начала поднимать занавеси на окнах.

— Я бы дала вам еще поспать, мадемуазель, — извиняясь, проговорила фермерша, видя, как Вальда ошалело озирается спросонья, — да господин Сэнфорд велел вам передать, что лошади готовы и будут ждать во дворе через полчаса. А через четверть часа я подам завтрак.

— Лошади! — вскочила Вальда. Весь ее сон как рукой сняло. Она сбежала вниз, одетая в свою легкую голубую амазонку, именно в тот момент, когда госпожа Поркье вносила в салон поднос с кофе. За хозяйкой следовал Ройдон Сэнфорд, и девушка не могла удержаться от восклицания:

— Значит, вам удалось уговорить месье дать мне лошадь!

— Для вас приготовлена молодая кобылка. Она, правда, немного норовиста, но вы ведь, кажется, опытная наездница?

— И вы сами в этом убедитесь.

Плотно позавтракав, они вышли во двор, и там Вальда увидела предназначавшуюся ей симпатичную чалую лошадку под дамским седлом.

— Благодарю вас, — с достоинством произнесла она, когда молодой человек подсадил ее в седло, так же как и накануне, приподняв обеими руками за талию.

Кобылка и впрямь оказалась своенравной, и, чтобы охладить ее пыл, всадники пустили лошадей галопом и скакали по окружающей ферму травянистой равнине до тех пор, пока Ройдон не сказал:

— Ну, все. Теперь дурь из нее вышла.

Тогда они повернули к болотам. Здесь требовалось ехать с большой осторожностью, уже не торопясь, и Вальда могла спокойно, без помех, рассмотреть водяных птиц.

Десяток цапель, покинув гнезда, устремились, вереща и переругиваясь, по узкой тропинке сквозь камышовые заросли.

Раздавался свист болотных луней, резкие вскрики водяных пастушков, пронзительно звенящие голоса хохлатых синиц. И вдруг впереди, в нескольких сотнях метров, посреди широкого мелководного пространства глазам Вальды открылась бело-розовое перистое облако. То были долгожданные фламинго.

Девушка резко осадила лошадь и в восторге уставилась на легендарных птиц. Трудно было поверить, что эта живая красота — не мираж, не игра воображения.

Но только она успела подумать, что снимать их с этого расстояния, пожалуй, далековато, как капризные птицы разом взметнулись ввысь, оглашая окрестность немелодичными, скорбными криками. Впереди летел вожак. Стая сделала круг и пролетела прямо над головами наблюдателей, да так низко, что отчетливо виднелись красноватые ноги и подкрылки. Полет фламинго в свете утреннего солнца был подобен яркой цветовой вспышке. Еще мгновение — и они скрылись из вида.

— Я не успела их сфотографировать! — горестно вскричала Вальда.

— Будут и еще, успокоил ее Ройдон. — Не ожидал встретить их здесь. Но если за целый день мы их больше не обнаружим, я покажу вам одно местечко, где они собираются вечером, как раз перед закатом.

— И там их будет много? — не поверила девушка, еще не оправившись от разочарования.

— Господин Поркье утверждает, что в это время года на здешние водоемы слетается не менее двадцати тысяч фламинго.

— Ах, я во что бы то ни стало должна их запечатлеть!

— Запечатлеете обязательно. А пока поищем лошадиных маток. Можно также поснимать белых цапель, а иногда здесь попадаются попугаи и даже египетские ибисы, которые служат безошибочными предвестниками плохой погоды.

— До чего все это удивительно! — восхищенно вздохнула Вальда.

Ее глаза не уставали радоваться красоте и пышности цветущего тамариска, что чередовался с древесными породами и густыми травами, усеянными экзотическими цветами и насекомыми, о существовании многих из которых восторженная путешественница попросту не подозревала.

Они углублялись все дальше, заросли тростника начали переходить в настоящие джунгли, и все время, пока путники через них пробирались, тут и там выпархивали из своих укромных зеленых убежищ птицы, шумно протестуя против бесцеремонного людского вторжения.

Сэнфорд натянул поводья.

— Дальше придется идти пешком.

— Пешком?

— Да. Вот почему я просил вас одолжить у госпожи Поркье пару сапожек. Мы на подступах к тому месту, которое я называю «сердцем Камарга».

Взглянув вниз, на мягкую болотистую почву, где под копытами лошадей хлюпала вода, Вальда оценила предусмотрительность своего проводника. Резиновые сапожки придутся здесь как нельзя более кстати. Прежде ими пользовалась хозяйская дочь, которая теперь, выйдя замуж, уехала из родного гнезда. Вальде они были великоваты, но, спрыгнув с лошади, она порадовалась, что ей не придется, как вчера, ходить босиком. В траве было полно колючих стеблей, не говоря уже о том, что ей вовсе не улыбалось то и дело по щиколотку погружаться в кишащие лягушками лужи и чувствовать, как жидкая грязь выдавливается между пальцев.

Англичанин забрал у девушки поводья и крепко привязал лошадей к большому, поваленному бурей дереву. Здесь их можно было оставить без опаски, зная, что они не убегут и вдоволь нащиплются сочной травы.

Убедившись в прочности привязи, Ройдон подошел к спутнице и взял ее за руку.

— Дальше пойдем медленно и тихо, — едва слышно произнес он, — иначе лошади, которых я надеюсь застать по ту сторону чащи, услышат наше приближение.

Она с улыбкой кивнула, и оба двинулись сквозь заросли.

Впрочем, идти быстро было бы и невозможно, так как колючие ветки то и дело цеплялись за пышную юбку Вальды, а ползучие побеги обвивали волосы девушки, словно задавшись целью не пускать ее дальше.

Исследователи прошли еще немного. И вдруг без всякого предупреждения впереди раздались страшный шум и треск, хруст ломаемого тростника и сучьев и громкий плеск воды. Потом, точно со всех сторон, понеслись оглушительное ворчанье, храп и хрюканье. И вслед за этим, будто стая чертей, прямо на них из неведомого логова выскочило стадо диких вепрей и пронеслось на волосок от Вальды!

Покрытые грубой черной щетиной, с торчащими из пасти клыками, с маленькими, горящими злобой глазами, звери эти показались девушке настоящими исчадиями ада. Повинуясь мгновенному порыву, она метнулась к Ройдону, ища защиты. Прижав девушку к себе, он, стремительно повернувшись, загородил ее собой от страшных животных.

В считанные секунды все стихло — так же внезапно, как началось. Только один громадный черный кабан, последним продравшийся сквозь заросли, замешкался, как бы раздумывая, не броситься ли на незваных гостей. Вальда почувствовала, как напряглось тело Ройдона. Но вепрь побежал догонять сородичей, и вскоре их хрюканье затихло вдали.

Девушка перевела дыхание. Ее била дрожь. Не помня себя, она уткнулась лицом в плечо своего спасителя. В его объятиях было так уютно и безопасно!

— Все прошло, все в порядке, — приговаривал он. — Кабаны редко нападают на человека, разве только если застичь их врасплох.

— Я… я… кажется, испугалась, — дрожащим голосом пролепетала Вальда.

Она ошалело подняла голову и увидела, что лицо Ройдона совсем близко. На мгновение их взгляды встретились, а в следующую секунду он властно и уверенно прильнул к ее губам.

В первый момент Вальда была слишком ошеломлена, чтобы даже пошевельнуться. Опомнившись, она попыталась было оттолкнуть его, но это ей не удалось. Губы мужчины грубо, как ей показалось, терзали ее рот. Впервые Вальду поразила мысль, что поцелуй может оказаться далеко не так прекрасен, как ей всегда представлялось. И одновременно непонятное, жаркое пламя опалило ей грудь, подступило к горлу.

С ней происходило что-то странное, ей доселе неведомое. Какое-то новое, совершенно особенное волнение пронзило ее, как стрелой, сначала резко и болезненно, но постепенно превращаясь в неописуемый, всеохватывающий восторг.

Она почувствовала, как под натиском Ройдона ее губы вздрагивают, податливо раскрываясь. Его же губы сделались еще более грубыми и ненасытными. Вальде показалось, что она словно тает, теряет собственное тело, растворяется в его объятиях. И еще ей показалось, что во всем этом непостижимым, мистическим образом замешана чарующая красота Камарга.

Все ее существо затрепетало, как струна, отзывающаяся на определенный музыкальный тон. И в сознании девушки смутно мелькнула догадка, что именно этого давно ждала и желала ее мятущаяся душа.

Время остановилось. Сколько его минуло — века ли, секунды, — прежде чем он, наконец, отпустил ее? Но Вальда все еще продолжала, не мигая, как зачарованная, глядеть ему в лицо, не в силах ни двигаться, ни говорить — лишь чувствуя, как бешено пульсирует в жилах кровь да сумасшедшее опьянение разливается по телу.

— Ты очень сладкая, — медленно произнес молодой человек непривычным, глухим голосом.

Вальде хотелось ответить, но слова будто застряли в пересохшем горле.

Он улыбнулся — так улыбаются детям — и сказал:

— Надо идти. Впереди еще много дел.

Девушка не отвечала, зная только, что идти ей никуда не хочется. Она так бы и осталась здесь, навеки, в его объятиях. Чтобы он вечно целовал ее и рождал в ней это чудесное, восхитительное ощущение, от которого до сих пор вздымается грудь, которое унесло напрочь не только всю ее волю, но и способность соображать.

С камерой в руках Ройдон повернулся и первым пошел вперед, как бы стараясь предупредить любую грозящую им на пути опасность. И Вальде ничего не оставалось, как последовать за ним.

Но двигалась она механически, точно во сне. Она не сознавала ничего, кроме того, что ее только что, впервые в жизни, поцеловали. Это оказалось совершенно не похоже на ее мечты, но гораздо удивительнее, страшнее и прекраснее.

Заросли кустов и тростника поредели. Впереди замаячила открытая поляна. Сэнфорд остановился и замер, прислушиваясь. Потом нащупал сзади руку спутницы и осторожно потянул ее за собой туда, где сквозь листву виднелась широкая полоса травы, а на ней — табун лошадей голов в тридцать.

Там, робко прижимаясь к кобылицам, на неуклюжих, длинных и тоненьких ногах делали первые неуверенные шаги новорожденные жеребята. На фоне белых шкур взрослых коней их забавные черные фигурки с белыми звездами на лбу создавали неповторимую умилительную картину.

Медленно и осторожно Сэнфорд вручил Вальде фотокамеру. Она рассеянно взяла ее, не сразу сообразив, что от нее требуется. Девушка не могла думать ни о чем, кроме прикосновения его губ и того неизъяснимого возбуждения, от которого до сих пор еще вздымалась ее грудь.

Потом, вспомнив о деле, Вальда все-таки навела аппарат на табун. Тотчас жеребцы и некоторые кобылы, почуяв неясную угрозу, начали выказывать признаки беспокойства. Вскинув головы, они чутко поводили ноздрями, втягивая воздух, настороженно прядали ушами. Были отчетливо видны ходящие под их шкурами упругие мускулы, напряженно вытянутые шеи, изготовившиеся к прыжку, подобные сжатой пружине ноги, готовые по первому сигналу умчать животное прочь.

Напряженность в табуне нарастала. Вальда испугалась, что кони сорвутся с места и она никогда их больше не увидит. Только тогда, взяв себя в руки, девушка принялась лихорадочно щелкать затвором.

Ей вспомнились слова Ройдона о том, что жеребцы могут быть очень опасны. Здесь как раз был один такой великолепный экземпляр. Он глядел прямо в их сторону, словно мог видеть сквозь густую листву, откуда исходит угроза.

Вальда быстро делала кадр за кадром. Затем спутник молча забрал у нее камеру, давая понять, что пора.

С величайшей осторожностью ступая, пробираясь через чащу лиан и заросли колючего кустарника, проводник повел девушку обратно прежним путем мимо того места, где на них выскочило стадо диких кабанов. Но сейчас все здесь было тихо, ничто не напоминало о недавнем пугающем эпизоде. Бело-желтые цветы украшали кусты диких роз, пестрели яркие гладиолусы, тянулись ввысь длинные тонкие стебли асфоделий, которые, по преданию древних греков, покрывали поля в подземном царстве мертвых. Еще несколько шагов — и вот они снова оказались в лучах солнечного света, там, где, привязанные к поваленному стволу, мирно паслись оставленные ими лошади.

Сэнфорд с улыбкой обернулся к Вальде, и она ответила ему вопросительным взглядом.

— Спасибо, — тихо и серьезно проговорила она, сама не понимая толком, за что благодарит: за предоставленную возможность увековечить на пленке животных или же за чудо поцелуя.

Они уселись в седла и пустили лошадей дальше. Красота окружающей природы все больше и больше захватывала Вальду. На сочной зелени нежной дымкой голубели тут и там пятна дикого розмарина. Их неброская прелесть, радуя взор, будто вливалась в самое сердце девушки. И пестрые цветы, и диковинные бабочки, порхавшие в прозрачном воздухе, и поблескивающие крылышками шмели и пчелы — все было частью той новой, удивительной гармонии, что наполняла сейчас ее душу.

Теперь Ройдон держал путь от болот к пологим дюнам. Всадники галопом пересекли всхолмленную песчаную равнину, и тут, чуть в стороне, вдалеке показалось сверкающее под солнцем море. Своею яркой синевой оно напомнило Вальде покрывало Мадонны.

А прямо перед ними до самого горизонта расстилалась пестрая мозаика из небольших озерец, островков дикорастущего мокрединника и покрытых блестящей соляной коркой заплат грязеобразного ила.

Позади вырисовывались холмистые отроги Альп.

Чье сердце не затрепетало бы от такой панорамы?

Всадники осадили лошадей и некоторое время неподвижно стояли, следя за тем, как переливается над раскаленными песками горячий воздух.

— Я не мог не показать вам и такой Камарг, — нарушил молчание Сэнфорд. — Он — полная противоположность тому Камаргу, что мы видели утром. И все же они — единое целое.

— Он прекрасен во всем, без изъятия!

— Так же, как и вы!

Глаза его остановились на ее губах, и девушке почудилось, что он вновь целует ее.

Потом молодой человек повернул лошадей, и Вальда поняла, что он везет ее обратно.

Даже на хорошей скорости к мызе они подъезжали уже в самое пекло.

— А как же фламинго?

— Думаю, пока впечатлений довольно. Сейчас вам надо отдохнуть. А вечером, примерно в половине шестого, отправимся вновь. Я знаю одно место неподалеку, где, если повезет, мы и увидим этих птиц.

— Но при вечернем освещении будет трудно снимать.

— Нам хватит света.

У Вальды возникло ощущение, что уста их говорят одно, а сердца — совсем другое. Но, возможно, то была лишь игра ее воображения?

Она была уверена только в одном: сегодня с ней произошло нечто очень важное, необыкновенное, захватывающее, нечто столь же грандиозное в своей первобытной дикости, как сам Камарг.

А как же Ройдон? Чувствует ли он то же самое? Вальда задавала себе этот вопрос, но ответа у нее не было. И вновь, как вчера перед ужином, она показалась себе совсем юной и неопытной.

Во дворе мызы спутник помог Вальде спешиться, и она, прежде чем войти в кухню, сняла свои вымазанные грязью сапоги.

Возившаяся у плиты хозяйка встретила их улыбкой.

— Сегодня вы припозднились, господа. Я уж было подумала, что вы решили обойтись без обеда.

— Ах, что вы, мадам! — отвечала ей Вальда. — Я просто умираю с голоду!

— Значит, правильно, что я держу вашу еду горячей. Пожалуйте умываться, через минуту я подаю.

Девушка побежала наверх. Но прежде чем снять жакет, не утерпев, поспешила к зеркалу. Ей казалось, что после случившегося в ее лице должно было что-то измениться.

Но на нее смотрели все те же большие синие глаза, разве что они неудержимо сияли, точно камаргские озера на солнце, а губы казались сродни нежным лепесткам тамариска.

— Я хочу, чтобы он еще поцеловал меня, — вслух произнесла Вальда и тут же залилась краской — это прозвучало так нескромно!

Когда девушка подошла к зеркалу в следующий раз, было уже слишком темно, чтобы разглядеть свое отражение.

На небе горел малиново-красный закат. Вальда и Ройдон только что вернулись после съемок вожделенных фламинго. Розовые птицы, слетающиеся в этот час со средиземноморских островов, были неправдоподобно красивы. Солнце после обеда полыхало уже не так ярко, и Вальда беспокоилась, что фотографии получатся темноваты.

В заветном месте, куда привел девушку ее гид, собралось не меньше сотни фламинго, и ей с невольной досадой подумалось, что никакое фото с его прозаическими черно-белыми красками не в состоянии передать столь живописное зрелище.

«Только художник, говорила себе она, — может верно изобразить этих божественных птиц, с их вытянутыми клювами, чарующей розовой окраской перьев и длинными красными, похожими на чешуйчатые ногами!»

Ройдон подвел ее как можно ближе к стойбищу пернатых, на самую отмель, состоящую из плотно слежавшихся соли и песка. Птицы замерли, подозрительно и настороженно, и, точно стражи на часах, внимательно следили за их приближением. Вальда успела сделать с дюжину кадров, когда, повинуясь неясному сигналу, они вдруг разом снялись и взмыли в небо. С уже знакомыми Вальде скорбными криками птицы вытянулись за вожаком в цепочку и вскоре плавным полукругом опустились на один из близлежащих островов к точно такому же водоему.

«Может, хоть один снимок получится», — тешила себя надеждой девушка.

Но тут же в груди ее затеплился огонек: она подумала, что завтра ведь будет еще день, а за ним — еще и еще! И Ройдон опять повезет ее на экскурсию по Камаргу. Ну да, конечно! Она скажет ему, что видела недостаточно, что недовольна качеством снимков, что хотела бы еще заснять камаргских бычков. Конечно, ничего особенного в этих быках не было — они встречались в любой части Прованса, даже у ее отчима имелось в хозяйстве такое стадо. Но они послужат ей хорошим предлогом, чтобы еще немного побыть с Ройдоном.

А ведь существует еще и множество разных птиц, о которых он упоминал!

Так размышляла Вальда, переодеваясь к ужину и в который раз мысленно повторяя, что эта мыза — поистине благословенное место!

Ей-то всегда казалось, что романтику можно найти только в каком-нибудь старинном замке или роскошном дворце. Любовь всегда связывалась в ее представлении со средневековьем, а рыцари олицетворяли собой всю поэзию мира.

Однако Ройдон ни в коей мере не относился к рыцарям, хотя и явился перед ней на коне и в старомодном седле провансальских крестоносцев, что уезжали из этих мест в Святую землю. И тем не менее при воспоминании о его поцелуе там, в лесной чаще, по телу Вальды вновь и вновь пробегала сладкая дрожь.

Девушка пожалела, что не захватила с собой еще одного нарядного платья — ей не хотелось надевать вчерашнее.

Вальде хотелось выглядеть для Ройдона всякий раз по-новому. Хотелось, чтобы он всякий раз вновь восхищался ею, чтобы был поражен, чтобы глаза его загорались при ее появлении.

Когда она на сей раз входила в салон, догорающее солнце уже почти скрылось за деревьями. Его прощальные лучи упали на пышные, темно-рыжие волосы Вальды, и те червонным золотом вспыхнули над синими озерами ее огромных глаз.

Ройдон стоял у окна. Он обернулся на звук шагов, и девушку поразил его стройный темный силуэт, окруженный сзади магическим огненно-красным сиянием.

Глаза их встретились, и сердце Вальды быстро и тяжело застучало, дыхание сделалось прерывистым, точно ей не хватало воздуха.

— Я думаю о том, какой счастливый день мы провели, — промолвил он.

— Да… очень, — выдохнула в ответ Вальда. — Самый счастливый… в моей жизни.

— Вы не шутите?

Выражение его глаз смутило ее. Девушка отвела взор и стала смотреть в окно.

— Я будто околдована, — тихо и восторженно сказала она наконец.

— И у меня такое же чувство. Я околдован вами.

Вальда ожидала продолжения, но Сэнфорд резко обернулся к двери, и она поняла, что госпожа Поркье принесла ужин.

Стол был уже накрыт. Как и накануне вечером, на нем горели две свечи. Поставив первое блюдо, хозяйка зажгла еще и керосиновую лампу, и вмиг комната озарилась теплым желтоватым светом, исчезли таившиеся по углам холодные, мрачные тени.

Как и вчера, угощение было отменным, но Вальда ела, не замечая вкуса.

Все ее внимание было поглощено сидящим напротив нее человеком и волнующим ощущением исходящих от него значительности и силы. Она интуитивно догадывалась, что так действует на нее его яркая, совершенная мужественность.

Все, испытанное ею с момента их встречи, было так ново и необычайно, что превосходило самые смелые девичьи фантазии!

Вальда твердила про себя, что должна быть очень внимательной, ни в коем случае не выдавая, что творится в ее душе. Он не должен догадываться, как непривычны для нее эти ощущения!

«Надо сказать что-нибудь, — думала девушка. — Нельзя все время молчать!» Но так трудно было найти слова.

Взгляды их вновь пересеклись — и что-то вспыхнуло в ней, точь-в-точь как от поцелуя, который он подарил ей там, в «сердце Камарга».

— Я вижу, сегодня вы не так устали, — заметил Сэнфорд, когда с ужином было покончено.

— Я ни капельки не устала! Ведь вы заставили меня отдыхать днем. Дома я никогда этого не делаю.

— Что же вы делаете, когда бываете дома, и где, кстати, ваш дом? В Париже?

— Большую часть времени — да.

— А по Парижу вы тоже гуляете одна?

Вальда помолчала.

— Почему бы и нет? — небрежно ответила она. — Но чаще… с друзьями.

— Под друзьями вы подразумеваете мужчин или женщин?

— Ну… если это вас так интересует… во время прогулок меня сопровождает мужчина.

Она подумала об отчиме — граф считал физические движения очень полезными, и они вместе прогуливались пешком: по садам Тюильри, вдоль набережной Сены, иногда даже добирались до Буа.

Мать больше ценила экипаж, Вальда же, по чести сказать, предпочитала верховую езду. Но отчим полагал, что для здоровья нет ничего полезнее ходьбы. В городе он заставлял падчерицу сопровождать ее в этих экскурсиях и бывал очень доволен результатом — она возвращалась домой бодрая, оживленная, с разрумянившимися щеками…

Молодой человек и девушка поднялись из-за стола и, не сговариваясь, повинуясь одному и тому же инстинкту, вместе двинулись через распахнутые балконные двери в сад.

На землю уже спустилась ночь. Над головой, одна за другой, зажигались звезды. Лишь на западе горизонт еще озарялся слабым синеватым сиянием.

Природа уснула. Разве что доносился изредка отдаленный вскрик птицы да пробегал в траве какой-нибудь мелкий зверек. Глубокая, чуткая тишина напоминала нежную, проникновенную мелодию скрипки.

И тут из ветвей кипариса раздалась соловьиная трель. Его песнь тоже была исполнена почти неземной гармонии. Лирические звуки флейты чередовались с сочным щелканьем и горячими, упоительными фиоритурами.

Поток чарующих звуков обрушился столь внезапно, что, следуя безотчетному импульсу, девушка повернулась к Ройдону. В тот же миг, будто он только того и ждал, она очутилась в его объятиях. Трепет, прокатившийся по ее телу, показался ей продолжением соловьиной трели.

Лицо Сэнфорда было совсем близко, его губы коснулись ее губ, и больше девушка уже ничего не слышала — только музыку собственного сердца.

Они целовались, кажется, до бесконечности — пока ей не начало чудиться, что звезды падают с небес и сияют у них под ногами. Он прижал ее к себе еще крепче — и у нее не осталось ни собственного сознания, ни собственного тела, она слилась с ним, растворилась, стала частью Ройдона Сэнфорда.

Молодой человек оторвался от губ Вальды и принялся целовать ее глаза, щеки, маленький аккуратный носик и снова рот…

Теперь она чувствовала, как все ее тело вздымается, трепещет и пульсирует, точно внутри нее бушует огромное, разбуженное им пламя, столь же дикое и необузданное, сколь и сама природа Камарга. Но нет, это пылала ее душа, все существо, в страстном порыве желавшее принадлежать ему.

Наконец Сэнфорд поднял голову.

— Уже поздно, — проговорил он странным, глухим и хриплым голосом. — Ступай к себе, дорогая. — И, повернув Вальду, легонько подтолкнул ее к двери.

Плохо понимая, что делает, девушка послушно двинулась. Она сейчас была не в состоянии ни думать, ни говорить. Не оглядываясь, она выскользнула из гостиной и как сомнамбула начала подниматься по лестнице.

Ее постель уже была разобрана госпожой Поркье, на столике, в изголовье, горела свеча.

Вальда расстегнула платье, сняла и повесила его в шкаф. Потом стала стягивать нижние юбки. Аккуратно сложив все белье на стул, надела ночную рубашку.

Присев за туалетный столик перед зеркалом, девушка начала рассеянно вынимать шпильки из прически, пока волосы густой тяжелой волной не рассыпались по плечам. Вальда автоматически расчесала их щеткой.

Каждым нервом, каждой клеточкой тела, каждой крупицей сознания она была сосредоточена на том прекрасном и непонятном, что происходило с ней.

Вновь и вновь ощущала она на губах вкус поцелуев Ройдона, его горячие, волнующие прикосновения к ее глазам, щекам…

— Вот она, любовь! — сказала себе Вальда.

Она бросила взгляд на свое изображение в зеркале и теперь совершенно отчетливо увидела, что изменилась.

Ее глаза излучали невиданное сияние.

В этом удивительном свечении заключалось поистине что-то неземное.

Несколько минут девушка блаженно созерцала свое отражение. Потом, глубоко и счастливо вздохнув, улеглась в постель.

За дверью послышались шаги — Ройдон возвращался в свою комнату, прямо напротив ее.

Как он был прав, вовремя отослав ее спать, чтобы не испортить, не спугнуть того восторга и счастья, которые пробудили в ней его поцелуи! Оба они словно причастились. После того, что произошло между ними, немыслимо было бы разговаривать. Все слова показались бы слишком обыденными, банальными.

«Он все понимает! — с восторгом думала Вальда. — Я никогда не предполагала, что мужчина может быть таким чутким!»

Завтра, завтра они будут много и долго говорить. Им столько нужно сказать друг другу.

— Я скажу, что люблю его!

Могла ли она ожидать, что, приехав в Камарг отстаивать свою независимость, найдет здесь самое желанное?

Встретит любимого и любящего ее человека.

Она закрыла глаза, не в силах поверить своему счастью. Вот он, тот человек, который даже не подозревает обо всем ее богатстве, для которого она простая девушка, старающаяся заработать на жизнь ремеслом фотографа. Он не гонится за ее состоянием, он любит ее саму!

Да, она знала, верила, что такое бывает, но все-таки боялась, что никогда не найдет подобных чувств.

Любовь! Прекрасная и возвышенная! Столь же чистая и совершенная, как и та, что издавна воспевалась на земле Прованса рыцарями-трубадурами!

— Я счастлива! Я так счастлива! — повторяла Вальда.

И вдруг вспомнила, что забыла помолиться на ночь. Она села в кровати, молитвенно сложив руки, и закрыла глаза.

— Спасибо тебе, о Боже… Спасибо! — только и могла шепотом вымолвить девушка. Но сердце подсказывало ей, что больше и не нужно ничего говорить. Ее переполняла невыразимая словами, великая благодарность за тот благословенный дар, которым одарили ее небеса.

Глаза ее все еще были закрыты, когда внезапно раздался звук отворяемой двери. Удивленно вскинув ресницы, она увидела, что в комнату входит Ройдон. На нем был длинный, до полу, халат. Кружевной воротничок ночной сорочки выгодно подчеркивал смуглый цвет лица и шеи.

Молодой человек закрыл за собой дверь и шагнул к ошеломленно взирающей на него с кровати Вальде. Что-то странное в выражении его глаз, в усмешке, более обычного кривящей его красивые губы, заставило девушку испытать смущение и неловкость.

В ее широко распахнутых глазах застыл немой вопрос. Он же молча глядел на нее с высоты своего роста. На огромной деревянной кровати с тяжелыми занавесями, на фоне белоснежных льняных подушек она казалась очень маленькой и почти бесплотной.

— Так вот какова ты с распущенными волосами, — произнес он низким, глухим голосом. — Они еще длиннее, чем я думал.

— Ч-что в-вам угодно? — с трудом выговорила Вальда. — Вам н-не следовало приходить сюда.

— Разве ты меня не ждала?

— Н-нет… Конечно, нет!

— Но ведь мы еще не пожелали друг другу спокойной ночи.

Она испуганно взирала на него, а дрожащие пальцы сами потянулись прикрыть грудь. Ее ночная рубашка, наглухо застегиваясь у шеи и на запястьях, ниспадала с плеч мягкими фалдами, однако, сшитая из кружев и тончайшего батиста, была почти прозрачна. Даже в неверном свете единственной свечи сквозь нее прекрасно виднелись округлые девичьи груди с маленькими розовыми сосками.

— Зачем вы пришли? — тихо и испуганно спросила Вальда.

— Ты что же, играешь со мной? — с легким смешком полюбопытствовал гость.

Он присел к ней на кровать, и девушка инстинктивно отпрянула, сильнее прижимаясь к подушкам.

— Ты очень красива и очень соблазнительна, — промолвил он. — И, думаю, в тех исключительных обстоятельствах, в каких мы с тобой оказались, можно было бы немного ускорить ход событий. — Улыбка его сделалась откровенно циничной. — Я вижу, тебе хочется, чтобы я еще немного поухаживал за тобой, еще немного оттянул то, что мы оба считаем неизбежным. Но, милая, к чему терять время? Когда мы целовались, я почувствовал, что нужно нам обоим. Так какой смысл притворяться и строить из себя недотрогу?

— Я… ничего не понимаю, — пробормотала Вальда. — Я… только знаю, что вам… нехорошо приходить в мою комнату.

— Нехорошо? — вскинул брови Сэнфорд.

— Да, это скверно, — голос Вальды окреп. — Когда вы меня целовали… я знаю, моя мама подобного не одобрила бы, но мне… это вовсе не дурным показалось, а… напротив, прекрасным!.. Но сейчас… сейчас, я уверена… совсем другое дело.

— Что ты такое говоришь? Не понимаю. — Недоумение Сэнфорда было совершенно искренним.

— Я хочу сказать, — девушка помедлила, — что джентльменам не положено заходить в спальню леди.

Еще не успев договорить, она поняла, как смешно и нелепо это звучит. Разумеется из всевозможных подслушанных разговоров она знала, что джентльмены как раз и имеют обыкновение туда заходить. Она, правда, не понимала хорошенько, что они там делают, но, очевидно, это было то самое, что называется «заниматься любовью».

О чем еще могли толковать французы!

— Я хочу сказать, — поспешила она исправиться, — что вам не следовало приходить ко мне.

— А мне показалось, я тебе нравлюсь, — хмыкнул англичанин.

— О да, нравитесь! — горячо воскликнула Вальда. — Больше, чем кто-либо прежде! Но как бы сильно мы друг другу ни нравились… вы… не должны находиться здесь… когда мы одни.

— Послушай, прелесть моя, — усмехнулся он. — Я отлично понимаю, что ты хочешь сказать. Но, дорогая, ты же сама не делала секрета из своего образа жизни. Я уже говорил, что нахожу тебя привлекательной и желанной, и мне показалось, что и ты ко мне неравнодушна. Так к чему нам эти традиционные церемонии и уловки? К чему разыгрывать оскорбленную добродетель? Ведь все равно после всех ритуалов мы будем любить друг друга так, как оно и положено природой.

Говоря это, он обнял девушку руками, притягивая к себе и ища ртом ее губы. Вальда почувствовала, как ее вновь охватывает опьяняющая, сладкая дрожь. Вновь, пронзая все тело, точно кинжалом, пробежала по нему горячая волна возбуждения, подкатывая к самому горлу.

Собрав все силы, она попыталась его оттолкнуть.

— Нет, нет! Пожалуйста, не надо!

Было в этом крике нечто такое, что заставило его остановиться.

Тогда, переводя дух, девушка заговорила:

— Я… мне страшно. Я не понимаю, чего вы от меня хотите… но уверена, что это неправильно.

— Чего ты не понимаешь? — Он не разжал рук, но уже не пытался ее поцеловать.

Наступило молчание. Потом Вальда отвернулась и уткнулась лицом в его плечо.

— Возможно, я ошибаюсь, — зашептала она, — но мне кажется… быть может, вы хотите заняться со мной любовью? Только я не знаю в точности… что это значит.

Англичанин словно окаменел — Вальда явственно почувствовала это. Он медленно отпрянул и, ухватив ее за подбородок, повернул девушку лицом к себе.

— Что ты имеешь в виду? Чего ты не знаешь?

Он старался заставить ее смотреть ему в глаза, но она избегала его взгляда, и от этого очи ее вспыхивали в мерцающем свете свечи, подобно драгоценным камням. Однако он был настойчивей и наконец она уставилась на него затравленно, как кролик на удава.

— Никто мне… не объяснял, — выдавила она. — Я просто слышала эти слова «заниматься любовью». Но мне кажется… я чувствую… если люди не женаты, это будет грех!

Сэнфорд смотрел на нее долгим немигающим взором. Потом отпустил окончательно.

— Знаешь, думаю, тебе придется многое мне разъяснить, Вальда, — тихо произнес он. — Но учти: я хочу знать правду.

Снова наступила напряженная тишина, в которой Вальда могла различить биение собственного сердца.

— Что именно… вы хотите знать? — проронила она дрожащим голосом.

— Я хочу знать, что ты делаешь здесь одна, да еще одетая цыганкой, и что означают твои рассказы о том, что ты-де ведешь свободную жизнь независимой женщины?

Она не отвечала.

— Я жду!

Вальда в замешательстве глядела в сторону. Ресницы на фоне мертвенной бледности ее щек казались неправдоподобно длинными и черными.

— Это мое дело. Вас оно не касается.

— Оно стало меня касаться с тех самых пор, как ты позволила мне поцеловать тебя сегодня утром.

— Это вышло… случайно…

— Но тебе понравилось — ты сама только что сказала.

— Да! Это было замечательно! Я не знала, что поцелуй может быть таким.

— Сколько мужчин тебя целовали?

— Нисколько. До вас.

— И ты думаешь, я поверю?

— Но… это правда, — пролепетала Вальда, чувствуя себя непроходимой дурой. Непостижимым образом ему удавалось выпытывать все ее секреты. Он делал это так мастерски, что, еще не успевая ничего толком сообразить, она сама выкладывала ему всю подноготную.

— А о каких мужчинах ты мне рассказывала? За которых ты якобы не желаешь выходить и с которыми гуляешь по Парижу?

Вальда молчала.

— Послушай, Вальда, я не уйду, пока не узнаю правду. Впрочем, можешь не отвечать, а просто займемся любовью, как я и предполагал, направляясь к тебе.

— Но зачем? Почему вам так этого хочется?

— Вот тут-то как раз нет ничего удивительного, усмехнулся англичанин. Этого захотел бы любой нормальный мужчина, побыв наедине с такой красивой девушкой. Но вот ты… ты старалась произвести впечатление очень опытной и искушенной особы. Готова ты дать мне честное слово, что никогда не имела любовников?

— Конечно, не имела! — отшатнулась глубоко оскорбленная Вальда.

— Сколько тебе лет?

Вопрос застал девушку врасплох. Отвечать на него совершенно не входило в ее планы. Несколько раз она порывалась что-то сказать, затем плотно сжала губы. Но тут он снова решительно взял ее за подбородок и заставил посмотреть себе в лицо.

— Только правду! Я не желаю больше слушать вранье.

Она попыталась высвободиться, но молодой человек держал ее железной хваткой.

— Отвечай!

— Восемнадцать…

— Мне следовало бы знать это с самого начала. — Он досадливо отпустил ее. — Как я понимаю, ты сбежала из дому?

— Д-да.

— Почему?

— Потому что мой отчим хотел выдать меня за человека, которого я никогда не видела. Просто ради выгоды. Во Франции так принято. — Девушка умолкла, ее собеседник тоже молчал, и тогда она осмелела: — Я решила доказать ему свою самостоятельность, способность самой о себе позаботиться. Чтобы он понял: я вполне могу выбрать себе мужа без его вмешательства.

— И тогда ты решилась на эту дикую выходку?

Она кивнула.

— Ты хоть немного понимаешь, до чего безумен… безответствен твой поступок? — сердито воскликнул он.

Гнев в его голосе больно задел Вальду.

— Я делаю то, что хочу и считаю нужным! — вспыхнула она. — А когда вернусь домой, целая и невредимая, да еще привезу с собой фотографии, отчиму ничего не останется, как понять, что… что он был не прав!

— Ты и впрямь думаешь, что таким способом можешь доказать свою зрелость и самостоятельность? Разве все твои нынешние поступки — не ребячество? — Девушка недоуменно распахнула глаза. — А представь себе, — медленно проговорил Ройдон, — что я не стал бы слушать твоих возражений, а попросту овладел тобой? Что бы ты тогда делала?

В мозгу Вальды пронеслась мысль, что это, вероятно, было бы восхитительно — так же восхитительно, как поцелуй в камаргской чаще или вечером в саду. Но она предпочла держать эту мысль при себе.

— Я не верю… что вы так поступите. Вы же знаете, что я считаю это дурным!

— Я-то тебя, может, и послушаю. Но великое множество мужчин и внимания не обратили бы на твой лепет.

— Но мне повстречалось не это великое множество, а вы! — отпарировала Вальда.

— Твоей заслуги в этом нет! — сердито проворчал он, начиная терять терпение. — Скорее это счастливое стечение обстоятельств. Вся твоя затея смешна и абсурдна! Просто вопиющая глупость! Завтра же отвезу тебя домой!

— Я не поеду! — закричала Вальда. — Я не хочу домой, и вам меня не заставить! Вы даже не знаете, где мой дом, и вообще не имеете права меня принуждать!

— Но я могу присвоить себе такое право, — хищно улыбнулся Сэнфорд, вновь привлекая к себе девушку. — Если ты станешь моей — неважно, с твоего согласия или против, — разве это само по себе не обяжет меня заботиться о тебе и оберегать от чужих посягательств?