Карантин

14. Флора

Останавливаю видео с тюленем. Бекка показала мне его в тот день, когда стало известно о Голди. Теперь смотрю его всякий раз, когда нужно развеселиться. Знаю, это жалкая попытка помочь Оливеру почувствовать себя лучше, но, когда он наконец улыбается, становится легче.

Доктор Демарко кивает мне.

Звучат четыре гудка, прежде чем мама отвечает, голос звучит устало.

– Флора! Я так беспокоилась. Так сильно беспокоилась. В новостях говорят правду? Тебя действительно отправляют на тридцать дней на карантин? – Вся злость в ее голосе испарилась с нашего последнего разговора, и мне так хочется увидеть ее, что на секунду перехватывает дыхание.

– Мне жаль, – говорю одновременно с ней.

– Это все я виновата.

– Что? Нет, мам, никто тут не виноват, – отвечаю.

– Нет, я виновата. Просто… Как ты себя чувствуешь?

– Нормально, – честно говорю и, глядя на доктора Демарко, добавляю: – На самом деле тут главврач. Она может поговорить с тобой, объяснить подробнее.

Передаю телефон доктору Демарко и смотрю, как она разговаривает с моей мамой, объясняет про карантин и рассказывает, что посещения пока запрещены, но все равно стоит подумать о скорейшей поездке в Майами. Оливер копается в телефоне и поднимает взгляд на меня.

– Я тоже пытаюсь найти видео, чтобы тебе стало легче. Но, может, это и не нужно? Кажется, твоя мама не психует в отличие от моей.

– О, она психует по-своему, – отвечаю и тут же чувствую себя виноватой. – Ладно, и какое видео ты нашел?

Оливер качает головой.

– Ничего особенного. Только кошку, которая чихает и пукает одновременно.

– Ничего особенного? Да это научное чудо.

– Это разве не оксюморон? – спрашивает Оливер.

– Пердеть и чихать одновременно?

Оливер вспыхивает и отвечает:

– Нет! При чем тут вообще пердеж? Разве чудо может быть научным? Думаю, это оксюморон.

– А я думаю, ты просто хочешь похвастаться словом, которое выучил на уроках английского.

– Ну, у нас будет тридцать дней, чтобы это выяснить.

– Выяснить, почему ты использовал слово «оксюморон»?

Оливер громко вздыхает, но улыбается.

От этого у него вокруг глаз появляются морщинки. Мило.

Однако доктор Демарко выводит меня из ступора, протягивая телефон.

– Флора, я еду в Майами! – говорит мама.

– Да? – удивленно спрашиваю. – А как же Рэнди?

– Мы с твоим дядей договоримся. Не беспокойся.

– А я беспокоюсь, он же мой кузен.

– И мой племянник, – отвечает мама немного строже. – Прошу, не переживай ни о чем, кроме себя.

Доктор Демарко машет кому-то, я поворачиваюсь и вижу, что Джои возвращается.

– Кажется, мне пора.

– Поговорим, когда будешь в палате. – Ее голос немного дрожит, и она откашливается.

– Ага, – отвечаю, боясь, как бы не задрожал мой собственный голос, если сказать что-то еще.

– Я люблю тебя, Флора.

– Ага, – повторяю и вешаю трубку. Вид Джои немного успокаивает.

Он указывает на носилки.

– Ваши колесницы ждут. Запрыгивайте!

– Увидимся в госпитале, – говорит доктор Демарко. – Хорошей поездки.

Смотрю на Оливера, глаза у него просто огромные. До меня внезапно доходит, что он не сказал ни Джои, ни доктору Демарко, ни кому-то другому из работников ЦКЗ о моем трюке с термометром.

И я понятия не имею, почему.