Каролин и Каро

Каролин

У Каролин появилась привычка перед работой прогуливаться по Центральному парку. Маршрут был один и тот же. Она уже узнавала знакомые деревья, цветочные клумбы, повороты дорожек. День ото дня она следила, как распускаются бутоны. Время текло незаметно.

Ей, конечно, надо было что-то решать. Каждое утро она обещала себе, что это сделает, что ее осенит какая-то идея, и именно сегодня. Но решение пришло к ней неожиданно.

В парке было полно детишек, одетых уже по-весеннему легко. Они мелькали у нее перед глазами, словно кружились на карусели. Хочет ли она присоединить, ввести в этот круг, за которым смутное будущее, своего малыша?

Она коснулась рукой своего живота. Ее ребенок рос там.

Каролин представила себя с коляской на аллее парика. Она постаралась вообразить, как держит крохотное теплое тельце малыша на руках. Но реальной картинки не складывалось.

Перед ее глазами постоянно маячила реклама какой-то клиники по планированию семьи. Номер их телефона как-то сразу отпечатался в памяти.

Она ни с кем не поделилась своими проблемами, не сказала, что ждет ребенка. Иногда у нее возникала мысль известить о будущем ребенке Грэма. Раньше муж говорил, что к рождению ребенка они еще не готовы, но раз он уже на подходе, то самое время мужчине взять на себя ответственность. Наверняка он обрадуется. Каролин не сомневалась, что ради ребенка он останется с ней. Они снова будут жить вместе в своей уютной квартире, вместе начнут собирать малютке приданое. Только Каролин знала, что этого не случится. Ее ребенок был от Майка.

Наступило утро, когда Каролин, собираясь на работу, уже не смогла застегнуть юбку. Откладывать больше уже было нельзя.

В тот же вечер она выбрала время, когда в баре еще не будет наплыва посетителей, и отправилась в “Попугай”. После ухода Грэма она порвала отношения с Майком. Без всяких объяснений — просто исчезла, и все.

Теперь она задержалась у вешалки, снимая плащ, и некоторое время понаблюдала за тем, как работает Майк. Энергично, весело, доброжелательно, как прежде. И как того требует от него бизнес, которым он занят.

На удивление, ее обычный стульчик перед стойкой был свободен, и она взобралась, хотя и с некоторым усилием, на высокое сиденье.

— Ну и ну, — обратил Майк на нее внимание и сразу понял, в чем дело. Для мужчины, уже имеющего внуков, это не составляло большой проблемы.

— Здравствуй. — Она обошлась без улыбки, здороваясь с Майком.

— Куда ты подевалась?

— Никуда. Я на том же месте. Только мой брак…

Она обреченно махнула рукой.

— Сочувствую, — сказал Майк. — Мне очень жаль.

— Майк!

— Да, — откликнулся он.

— Я пришла, чтобы сказать тебе… — По ее спине побежали мурашки. — У меня будет ребенок.

Майк осторожно поставил бокал на барную стойку.

— Поздравляю. — Его улыбка была застывшей, словно замороженной. — Твой муж, наверное, пляшет от счастья.

Лицо Каролин так покраснело, что ей казалось, будто оно вот-вот лопнет от прилива крови.

— Майк, — сказала она, — ведь это не его ребенок.

— Конечно, — все так же улыбаясь, сказал он.

— Твой, Майк.

— Ребенок — это счастье. У меня уже куча внуков, я знаю, что это такое.

Он протер стаканы, которые шеренгой выстроились перед ним, потом обошел стойку бара и помог Каролин слезть с высокого стула.

— Береги себя. Ребенок и выпивка несовместимы.

Мужчина за ближайшим столиком поднял вверх бокал.

— Во всем слушайся Майка, детка. Он чертовски умный парень.

На обратном пути к дому Карелии твердила в уме глупую строчку из какой-то песенки: “Вот какая я девочка, специально для мужчин…” И под конец окончательно поняла, что никаких настоящих мужчин в ее жизни больше нет.

Она внезапно остановилась среди потока прохожих. Она почувствовала, что носит в себе сына, ощутила его тяжесть.

Грэм позвонил и предупредил, что зайдет вечером. Странно было видеть его здесь, в квартире, словно пришельца с иной планеты.

— Как дела? — задал он вопрос абсолютно формально, чтобы только нарушить молчание.

— Отлично.

Она гадала, зачем пришел Грэм. О разводе он ни разу не обмолвился. Только рассказывал, как ему приходится тяжело на работе — сколько дел навалилось.

— Кстати, ты знаешь, договор на квартиру кончается через полтора месяца, и я хочу знать: каковы твои дальнейшие планы?

— Понятно, — кивнула Карелии. — Ты скоро о них узнаешь.

Грэм замолчал надолго, стоя у двери и не решаясь уйти. Он был похож на себя прежнего, на того парня, который впервые пригласил ее на свидание. О ребенке Карелии ничего не сказала.

После ухода Грэма она прошлась по всем комнатам. Конечно, оставаться здесь ей было не по карману — она это знала, — но все откладывала поиски другого жилья.

Страх накатывал на нее, словно морской прибой. У нее были небольшие сбережения в банке, куда поступали на ее счет те почти символические деньги, что она зарабатывала в книжном магазине. Этого могло хватить всего на несколько месяцев, причем ей одной, но никак не на рождение и последующие расходы на ребенка.

Надо было срочно переезжать в дешевый район и подыскивать другую, пусть временную, но реально оплачиваемую работу. Однако она так и не представляла, чем же может заняться. После колледжа найти работу было гораздо проще, чем сейчас. Сейчас уже слишком поздно.

Прогуливаясь как-то вечером, она обнаружила вывеску с названием “Мир тесен” и стрелкой, гостеприимно указывающей на подвальный этаж. Что-то манящее было в этом названии. Карелии осторожно спустилась по крутым ступеням вниз. Мир оказался действительно тесен.

Это была лавка, где продавали кукольные домики. Каролин окинула взглядом полки, и улыбка засветилась на ее лице.

Женщина лет пятидесяти, со встрепанной гривой волос, уже тронутой сединой, возникла откуда-то из сумрака лавки и спросила ласково, без всякой обычной навязчивости продавца.

— Вы что-то ищете?

Каролин отрицательно качнула головой, поспешив избавить хозяйку лавки от ненужных иллюзий насчет выгодной покупательницы.

— Нет-нет. Просто очень давно я много времени проводила в таком же магазинчике. Сейчас я как будто вернулась в прошлое. Женщина понимающе улыбнулась.

— Я рада, что с вами это случилось. Впрочем, такое часто бывает с теми, кто сюда заходит.

Карелии взяла в руку крохотный пластиковый телевизор. Когда-то она украла такой же у кудрявой девочки Иветты. Ей было четыре года. Иветте, наверное, пять. И няня, чернокожая Лаура, смастерила из обувной коробки тот маленький дом. В ход тогда шло все, что ни попадало под руку. И Мэг, тогда еще нормальная, и Адам, тогда еще живой, сидели на полу, и все вместе они развлекались, играя в этот кукольный мир.

Рука Каролин потянулась к маленькой колыбели, выставленной на полке.

— Мне бы, конечно, хотелось устроить кукольный домик у себя дома. Для моего ребенка, — добавила она после паузы.

Никому, кроме Майка, она еще не открывала своей тайны. Продавщица магазинчика была второй.

— Поздравляю! Разумеется, ребенку нужен кукольный домик. Вы можете заказать отдельные детали, а соберете его уже сами. Куда вам их доставить?

— Нет-нет. Я очень неловкая, боюсь, я не сумею…

Каролин не могла признаться, что у нее нет денег даже заплатить за квартиру.

— Советую вам взять этот комплект. Он как раз рассчитан на начинающих.

Каролин увидела картинку на коробке, и глаза ее невольно загорелись. Это был двухэтажный особнячок в викторианском стиле, с верандой, опоясывающей первый этаж, с ажурными колоннами, поддерживающими кровлю над ней, и заманчиво поблескивающими окошками крохотной мансарды, в которых как бы отражался близкий океан. Такой дом мог бы стоять на уединенном острове где-нибудь в Европе, может быть, в Англии, и счастливая супружеская пара могла бы там жить и растить ребенка.

Каролин мгновенно забыла, что ей надо искать работу и дешевое жилье, что ее деньги тают, как снег под весенним солнцем.

“Я окрашу его под серый камень, обдуваемый морскими ветрами”, — подумала она и сказала:

— Пожалуй, я куплю этот набор.

Она хотела тотчас забрать коробку, но продавщица и слышать об этом не пожелала.

— Как можно! Вы беременны, вам нельзя поднимать тяжести. Скажите ваш адрес, и я сама принесу домик, как только закрою магазин.

Будущий визит продавщицы доставил Каролин немало хлопот. Женщину, наверное, надо угостить чаем, каким-нибудь кексом и печеньем. Все это Каролин купила на обратном пути и задолго до назначенного часа сервировала по своему вкусу стол.

Она еще никогда не принимала в квартире своего собственного гостя. Хотя гостьей продавщицу из игрушечной лавки вряд ли можно было назвать. Даже имени ее Каролин не спросила, а теперь терялась в догадках, как ее встретить.

В шесть часов вечера прозвенел звонок. На пороге стояла та самая женщина с объемной коробкой в руках.

Вдруг застеснявшись, они с Каролин столкнулись в прихожей и тут же рассмеялись.

— Спасибо вам, — заговорила Каролин. — Я даже не представляла, что кукольный домик столько весит. Как вы дотащили его?

— Ничего страшного. — Женщина быстро отдышалась, поставив коробку на пол. — Мне почему-то показалось, что вам не терпится получить свою покупку. Что это не просто забава, а нечто более важное.

При ней был еще бумажный пакет, и она протянула его Каролин.

— Посмотрите, пожалуйста. Когда я закрывала магазин, то вдруг подумала, что какой же это кукольный домик без жильцов? И я подобрала семью — папу, маму и двоих детишек — мальчика и девочку.

Каролин рассматривала крохотные фигурки.

— Это вам… мой подарок.

— Как вы добры. — Каролин смутилась. — А я даже не знаю вашего имени.

— Трина. Трина Геллис.

— Трина? Это что, укороченное от Катерины?

— Если бы! — Женщина вздохнула. — На самом деле я Тина, но это имя мне никогда не нравилось, поэтому я придумала сама себе имя Трина.

Каролин улыбнулась.

— А я всегда хотела, чтобы меня звали Шантель. Это имя мне кажется таким красивым. Я сейчас заварю чай.

— Нет-нет, — запротестовала Трина. — Уже поздно. Я нарушу ваши планы. Наверное, скоро придет ваш муж с работы и…

— Нет, — прервала ее Каролин. — Мой муж не придет с работы и вообще не придет. То есть я хотела сказать, что у меня теперь нет мужа. Он как бы есть, но его в то же время нет. — Она совсем запуталась в объяснениях. — Мы живем раздельно.

Она с трудом выпуталась из сложной фразы и закончила:

— Чайник уже кипит. Посидите немного со мной. Впрочем, если вы торопитесь…

— Никуда я не тороплюсь, — мгновенно оттаяла Трина.

Каролин знала, что уже наговорила лишнего, но не могла удержаться. Слишком долго она держала рот на замке.

— Как мне приятно, что есть с кем поговорить, — оправдывалась она, накрывая стол. — Правда, совершила безумство, купив кукольный домик. Через месяц меня уже точно не будет в этой квартире.

Гостья обвела взглядом просторные апартаменты, и легкое облачко грусти мелькнуло в ее глазах.

— И что вы намерены делать?

— Пока не знаю. Ничего не знаю. Все так смутно, — призналась Каролин.

— А почему бы вам не поработать у меня? — вдруг предложила Трина, и Каролин чуть не уронила чашку, которую только что поднесла к губам.

Бартон, казалось, был рад услышать по телефону голос дочери.

— Каролин! Куда ты подевалась? Надеюсь, у тебя все нормально?

— Конечно, папа. Я по тебе соскучилась. Может, угостишь меня завтраком?

— Чудесно. В “Зеленой таверне” в следующий вторник. Я скажу секретарше, чтобы она заказала столик.

Уже при входе в ресторан метрдотель почтительно известил с поклоном, что мистер Эндрюс ждет ее. Каролин увидела его сразу, издалека, за одним из столиков для постоянных клиентов, расположенных на некотором возвышении, словно подчеркивающем их исключительность. В ожидании дочери Бартон, не теряя времени, листал папку с какими-то чертежами и документами, которую сразу же убрал при ее появлении. Она заметила, как отец поседел со времени их последней встречи и выглядел изможденным. Каролин стало стыдно, что она посмела его потревожить.

Он приподнялся ей навстречу.

— Папа! — Она поцеловала его и опустилась на стул.

— Каролин! Как же долго… — Он не находил слов, а только поглаживал ее плечи, подрагивающие под тонкой курткой.

Они заговорили как обычно. О работе Бартона, о его фирме. О Каролин.

— Я работаю все в том же книжном магазине. Только теперь еще подрабатываю в игрушечной лавке.

Бартон удивленно вскинул брови.

— Вторая работа? Зачем? Неужели Грэм не может обеспечить семью?

Каролин решила пока не говорить отцу о том, что они расстались.

— Мне нравится бегать туда-сюда.

— Карьеру на этом не сделаешь, — нравоучительно заметил Бартон.

Она не стала напоминать ему, что, когда-то заикнувшись о своей мечте стать архитектором, как и он, получила от отца суровую, даже жестокую отповедь.

Заказанное Бартоном горячее, торжественно принесенное официантом, они съели в полном молчании.

— Папа, — наконец собралась с духом Каролин, — мне надо тебе кое-что сказать. У меня будет ребенок.

Бартон не скрывал радостной улыбки. Его бледное лицо мгновенно порозовело.

— Отлично! Мальчик или девочка?

— Это пока еще неизвестно. Но я почему-то думаю, что мальчик.

— Значит, у меня будет внук. Это просто чудесно.

Каролин видела, как взволновала отца эта новость. Ей это доставило некоторое удовлетворение. Ведь за всю жизнь она не сделала ему ни одного подарка, а лишь стала причиной страшной семейной трагедии. Подарив ему внука, она хотела хотя бы чуть возместить утрату.

— Грэм, должно быть, счастлив, — заметил отец.

Каролин нашла в себе мужество признаться:

— Вообще-то мы с ним расстались. И вряд ли снова сойдемся.

Бартон сразу обмяк и после паузы заговорил неуверенно:

— Вам надо что-то предпринять. Ведь вы прожили в браке так недолго. Может, вы обратитесь к психологу? Вам нужна помощь.

Каролин помнила, как трудно отцу притворяться, что у него с Мэг нормальная семья. И вот получилось, что она ему наносит очередной удар ниже пояса.

— Консультант не поможет. Это только лишние расходы.

Бартон тяжело вздохнул, его недавнего оживления как не бывало.

— Почему ты не сказала мне раньше? Я бы смог вмешаться, что-то предпринять, поговорить с ним по-мужски. Наверное, ты с кем-то поделилась своими проблемами, но только не с отцом. — Он был явно обижен, но пытался это скрыть. — Я бы понял тебя.

— Папа, не надо. Уже никто и ничто не поможет.

— Даже я?

— Даже ты. Но все равно спасибо тебе.

— Для ребенка плохо, когда расстаются родители.

Каролин знала это по себе, так что вовсе необязательно было напоминать ей об этом.

— Я позабочусь о том, чтобы мой мальчик вырос счастливым.

— Маленькая храбрая мамаша! — грустно улыбнулся Бартон. — Впрочем, я уверен, что

Грэм внесет свою долю. Он не подлец и не ветреник, насколько я успел узнать его.

— Он ничего не знает о ребенке.

— Но он имеет право знать. — Отец нахмурился. — Что за глупости?

— Нет у него никакого права. — Каролин занесло. — Это мое личное дело.

— Не говори ерунды. Грэм — отец. Каролин не могла рассказать отцу про Майка.

— Хорошо, — решила согласиться она. — Я подумаю, как ему сообщить.

— Пожалуйста, сделай это. И не откладывай. — Отец был серьезен. — А что тебе сказала по этому поводу Зоэ? — спросил он, помолчав.

— Я с ней это еще не обсуждала. Хотела, чтобы ты узнал первым. Думаю позвонить ей сегодня. Обрадую ее с утра, — попыталась сострить Каролин.

Бартон подхватил шутку дочери:

— Она обязательно пристроит твое дитя в какую-нибудь рекламу через месяц после его рождения.

Они оба рассмеялись. Каролин было хорошо и спокойно с отцом. Он ничего не требовал от нее, не выражал особых эмоций, ни в чем не упрекал. Каролин коснулась его руки и не ощутила в ней необходимой твердости.

— Как Мэг? — спросила она.

Вопрос был Бартону неприятен, но он искренне ответил на него:

— Все так же. Есть некоторые подвижки, но, честно говоря, никаких улучшений.

— Жаль.

— Думаю, ей понравится твоя новость.

Но Каролин не была в этом уверена. Она до сих пор слышала крик мачехи: “Убирайся! Убирайся вон!”

— Твой внук появится в октябре.

Они закончили обед в молчании. Расплатившись по счету, Бартон сказал, удивившись, что дочь так спешит уйти:

— Я открою счет в банке для вас с малышом. Вам сейчас нужна поддержка.

— Спасибо, папа. Думаю, не стоит этого делать. Мы сами справимся.

— Ты уверена?

— Пока да. Ну, а если будет совсем туго, попрошу тебя сама.

— Обещаешь?

— Да.

Вечером Каролин позвонила матери.

— Зоэ, у меня для тебя новость. Я беременна.

— О, моя дорогая! — обрадовалась Зоэ. — Это же чудесно. Потрясающая новость. Из тебя получится чудесная маленькая мама. А я уже давно мечтала стать бабушкой. Надеюсь, это будет мальчик.

— Мне кажется, что да, — сохраняя чувство юмора и вспомнив, что сказал Бартон, она добавила: — Может, сразу пристроим его в рекламу?

— Непременно, — тут же согласилась Зоэ.

Каролин едва удержалась, чтобы не выложить матери и другие новости, более печальные, насчет ее разрыва с Грэмом, но выслушивать их Зоэ было некогда.

— Извини, тут звонит другой телефон. Еще раз поздравляю тебя, деточка. Но я ждала звонка со студии. До завтра.

Через неделю в квартиру Каролин доставили посылку — великолепную колыбельку для младенца из самого дорого магазина Лос-Анджелеса с карточкой от Зоэ: “Колыбель для будущей кинозвезды”.

В пятницу вечером вкрадчиво прозвучал дверной звонок. Это был Грэм.

— Твой отец связался со мной, — торжественно заявил Грэм. — Я так понял, что у тебя будет ребенок.

Каролин стиснула руки, чтобы, не дай бог, театрально ими не всплеснуть. Как это похоже на ее отца — забыть, будто и не слышал то, что она ему говорила, сделать все по-своему, как он счел лучше.

— Ему не следовало этого делать, — холодно заявила Каролин.

— Почему же? — искренне удивился Грэм. — Он думал о ребенке.

— Послушай, Грэм…

— И слушать не хочу. — Он уже не мог остановиться. — Это все меняет. Сейчас главное — это ребенок.

Он говорил быстро. Какая это большая ответственность, как важно сейчас быть вместе, что это словно новый старт.

Каролин представилось, как она сейчас сделает один маленький шаг навстречу ему, и он тотчас заключит ее в объятия, и кошмар закончится, не будет никаких проблем, ни нищеты, ни безнадежности. “И это будет правильно”, — твердил ей разум. За два прошедших месяца она стала старше лет на двадцать и лишилась многих иллюзий. У ее малыша должен быть отец. Грэм будет брать сынишку не бейсбольные матчи, покупать ему крохотные футболки с эмблемой йельской команды.

Но это осталось только в ее фантазиях.

Она отвела взгляд.

— Грэм, я уверена, что ребенок не от тебя… — Сказано это было как можно мягче и очень тихо, но для него прозвучало как взрыв бомбы. Все его существо было настроено на один тон: я будущий отец. “Как жестоки могут быть женщины”, — вдруг поняла Карелии в этот момент. Именно из них надо выбирать хладнокровных палачей для казней и пыточных камер. Причиняя мужчине такую боль, она, к своему удивлению, оставалась спокойной.

— Это тот старикан?

— Да.

— Твой папа как-то обошел в разговоре со мной эту маленькую деталь.

— Он не знал.

— Зато ты могла бы сказать мне раньше и не делать из меня дурака.

Грэм помолчал.

— Он готов позаботиться о ребенке?

— Нет. Я справлюсь сама.

— Что ж, разговаривать больше не о чем.

— Мне очень жаль, Грэм. — Он задержался на пороге:

— Если тебе будет что-то нужно… — Каролин вдруг подошла к нему и попыталась обнять:

— Ты очень хороший… хороший…

Работать среди кукольных домиков было интересно. Каролин часто меняла витрину, и ее радовало, что прохожие замечают эти обновления. Как ни странно, крохотный бизнес начал приносить какой-то доход.

Трина говорила, что ей повезло с Каролин, что Каролин принесла ей удачу.

Каролин спешила домой и каждый вечер занималась собственным кукольным домиком. Когда основной каркас был собран, она задумалась, как обставить его комнаты. Чтобы легче было осуществить свои замыслы, она, полюбовавшись результатом, снова разобрала его на детали, покрасила, пробуя разные цвета, полы и стенки, а снаружи покрыла домик в четыре слоя серой эмалью под старый камень. Она не останавливалась ни перед чем, не жалела никаких усилий, чтобы добиться совершенства в каждой мелочи.

Обживать дело рук своих она начала с детской. Каролин нанесла на трафареты миниатюрные рисунки уточек, других птичек и смешных зверушек на мягкую ткань обивки, на шкафчиках и спинках кроватки поместила сценки из детских книжек. Каролин воображала, как будет подносить маленького сына к окошку домика, как он заглянет внутрь, как вместе они будут жить в своем игрушечном мире.

Отделенная от уличного шума толстым стеклом, Каролин с упоением возилась в витрине, готовя ее ко Дню матери. Она уже заканчивала расставлять бесчисленных куколок, воссоздавая давно задуманное ею праздничное зрелище, как до нее донесся изнутри лавки громкий вздох Трины.

Каролин встревожилась и покинула витрину. Возможно, с хозяйкой случилось что-то плохое. Та смяла в руке полученный с последней почтой глянцевый проспект и швырнула его в мусорную корзинку.

— В чем дело? — спросила Каролин.

— Реклама лондонского фестиваля кукольных домиков.

— А почему ты ее выбросила?

— Потому что мне очень хочется туда поехать, но я не смогу, — снова шумно вздохнула Трина.

Каролин облегченно рассмеялась.

— Это почему же? Что тебе мешает?

— Не говори глупостей. Как я могу оставить лавку?

— Это ты глупишь, Трина. Поехать надо всего на несколько дней. Неужели ты думаешь, что я не справлюсь? Я слышала от тебя об этом фестивале с первого дня нашего знакомства. Не волнуйся, я здесь справлюсь.

Смущенно и не без колебаний, Трина все-таки потянулась за выброшенной в мусорную корзину брошюрой.

На следующий день Трина встретила чуть запоздавшую и запыхавшуюся Каролин сияющей и несколько загадочной улыбкой.

— Я отправляюсь в Лондон, — объявила она.

— Вот и отлично. Удачи тебе.

— И тебе тоже. Нам обеим.

Трина выложила на прилавок два авиабилета.

Каролин смотрела на них в изумлении.

— Трина! — Она с трудом подыскивала слова. — Я бы очень хотела, но я не могу. Это же немыслимо. Что будет с магазином? И ведь я еще работаю в другом месте. И еще жду ребенка.

— Тем больше причин ехать именно сейчас.

— В любом случае я просто не могу позволить себе такие расходы, — привела последний аргумент Каролин.

— Это мой тебе подарок, — сказала Трина. — Для меня удовольствие не удовольствие, если я буду там одна. Считай, что ты делаешь мне одолжение.

Лондон был велик, великолепен и разнообразен. Поначалу Каролин просто растерялась. Она бродила по его кварталам, замечая отдельные картинки. Словно статичные кадры, перед ней застывали то чье-то уютное окно, увитое зеленью, то белая чашка с дымящимся чаем, то мальчик в школьной серо-красной униформе. Во всем ей виделось некое сходство с миром кукольных домиков.

Утро Каролин проводила на фестивальной экспозиции вместе с Триной, переходя от стенда к стенду, беседуя с мастерами, охотно делящимися секретами своего уникального ремесла, покупая у них миниатюрные шедевры — кроватки в елизаветинском стиле, шкатулочки, крохотные серебряные канделябры. Затем отправлялась исследовать свой “тихий” Лондон, оставив Трину отдыхать в отеле.

— Делай что хочешь, а меня ноги уже не держат, — причитала она.

Прогулки по Кингс-роуд Каролин запланировала на последний день их пребывания в Лондоне. Он выдался совсем не британским по погоде — кристально голубым, без привычного тумана. Город при таком освещении предстал перед ней в каком-то ином виде. Она словно бы попала в сказку, созданную фантазией многих поколений архитекторов.

Каролин набрела на большое серое здание с причудливым фасадом, с табличкой “Памятник архитектуры” и дугой поблекших латинских букв над парадным входом. Она решилась войти внутрь, и оказалось, что она попала в замок Спящей красавицы.

Диваны и кушетки, по которым целую вечность не проходились пылесосом, кровати под пологом на инкрустированных резных столбиках, напольные часы, трюмо, тускло мерцающие в сумрачных углах, книжные полки с томами старых изданий, спрятанных за толстым стеклом, заполняли многочисленные безлюдные комнаты.

Каролин осторожно ступала по антикварному, с облупленным лаком, паркету. Кое-где на столиках и этажерках, без всякого намека хоть на какой-то замысел и порядок, были разложены самые обыденные предметы, какими пользуется человек. В какую бы эпоху он ни жил. Каролин потрогала ветхие замшевые перчатки. Кто их надевал? Сохранилось ли в них тепло тех давно истлевших в могиле рук?

Она увидела перед собой на стене обрамленное в потускневшую серебряную рамку изображение кукольного домика — явно викторианского времени. Более очаровательной вещицы она не могла себе даже представить.

“Картинка должна быть моей!” — подумала Каролин. Без нее она отсюда не уйдет. Конечно, у нее с собой слишком мало денег, но придумать можно все. Важно только договориться с собственником этого чуда о рассрочке. Но к кому обратиться? Ни привратника, ни гида в этом странном музее не было.

Каролин еще раз прошлась по комнатам, осмелилась подать голос:

— Отзовитесь, пожалуйста! Здесь кто-нибудь есть?

Мужчина спокойно сидел в уютном кресле, разглядывая гостью с доброжелательной улыбкой.

— Чем я могу вам помочь?

Как ни странно, его лицо показалось Каролин знакомым. Когда-то и где-то оно ей уже встречалось, но воспоминание было слишком смутным.

— Простите, у вас в гостиной висит чудесная работа. Кукольный домик.

— Ничего удивительного. Она действительно превосходна.

— Я хочу ее купить. Сколько она стоит? — спросила Каролин и затаила дыхание.

Он назвал сумму. Не такую большую. Каролин не придется распродавать мебель.

— Мне будет ее не хватать. Останется лишь светлое пятно на обоях. Но не вините себя в этом. Все в порядке вещей.

Мужчина встал с кресла, прошел с ней в гостиную, снял с крючка в стене картину, начал заворачивать ее в специальную упаковочную пленку.

— Эта картина всегда мне напоминает один рассказ Кэтрин Мэнсфилд, — сказал мужчина, — помните, тот, про кукольный домик.

— Боюсь, я ее не знаю, — отозвалась Каролин и отсчитала ему нужную сумму.

Он принял деньги с легким поклоном. И снова Каролин подумала, что он похож на какого-то знакомого. Но на кого? А впрочем, какая разница? Главное, что у нее в руках шедевр, о каком она могла только мечтать.

Каро вернулась в Нью-Йорк, где ее ждала прежняя каморка, Адская Кухонька, как она ее назвала когда-то.

Она спрятала сувениры, оставшиеся ей от Тристана — фото его матери и медальон, — в самый нижний ящик комода и постаралась не думать ни о нем, ни о потерянном ребенке, ни о доме из серого камня на уединенном острове. Вокруг нее грохотал и вспыхивал рекламами Нью-Йорк.

У нее не было никаких планов на будущее, но это ее не волновало. Она как бы попала в отчужденное пространство, где все застыло и время не течет — ни туда, ни сюда. Только бы хватило денег, чтоб прокормиться. А для этого ей нужен лишь минимум.

Зоэ писала ей письма, но Каро недоставало сил их читать. Она кидала нераскрытые конверты под кровать. Ей не хватало сил даже поесть.

Каро сидела в кровати. Она не могла припомнить, сколько времени уже находится здесь. Какой-то шум и вопли доносились из-за двери — кто-то отчаянно в нее колотил. Но не было никакого желания вставать и идти открывать эту дверь, чтобы прекратить все это.

Женщина ворвалась в комнату, и Каро не сразу поняла, кто это.

— Боже мой! — воскликнула Зоэ. Каморку заполнил аромат духов и шелест развевающейся широкой юбки.

— Родная моя! Ты себя убиваешь!

Каро улыбнулась. Именно этим она и занималась.

— Как ты могла? Не звонила. Не отвечала на мои письма. Ты даже не прочла их!

Слова звучали, сливаясь в колыбельную песенку.

Каро проснулась и увидела Зоэ с чашкой дымящегося супа в руках.

— Поешь, или я сейчас же отвезу тебя на кладбище и брошу там среди мертвецов.

Каро дернула головой, отстраняясь от еды.

— Жаль, что я чуть раньше не прилетела в Англию. Может, все кончилось бы иначе. Он был неплохим парнем. Мы бы пообщались и нашли общий язык.

— Да.

Зоэ вонзила свои алые ногти в волосы Каро:

— Он бы очень пожалел, если б увидел тебя сейчас. Он бы ужаснулся, глядя, что ты с собой делаешь!

— Мы собирались пожениться, — Каро освободилась от руки матери, — мы хотели остаться на острове, мы ждали ребенка.

— Я все знаю. Я была в почти такой же ситуации… — Голос Зоэ вдруг сорвался. На глазах ее появились слезы, и черные дорожки туши побежали по щекам.

— Ты?!

— Его звали Макс. Мы должны были уехать в Париж. Я еще не успела купить билет, когда он погиб в автокатастрофе.

Каро не знала, верить или не верить этой истории. Мать могла сочинить что угодно. Она всегда была такой сияющей, будто в ее жизни и не случалось ничего подобного.

— Я пережила, и ты тоже со временем привыкнешь. Похорони его в своей памяти.

— Как я смогу? Мы были одним существом — пусть всего несколько месяцев. Его слова, его голос, его музыка, наши тела… — Каро в отчаянии сжала кулаки и ударила себя в грудь. — Он собирался пройти со мной заново весь путь, какой прошел в молодости. Познакомить со старыми друзьями, показать те места…

— Где купался, где ловил рыбу, мечтал… — дополнила Зоэ без всякой иронии. — Почему бы тебе не проделать этот маршрут одной в память о нем и на этом закрыть книгу. Каждому свое. Тебе жить, а ему… занять свое место в твоих воспоминаниях. Слетай в Англию, повстречайся с людьми, которым он хотел представить тебя, поговори с ними о Тристане, подыши тем воздухом, которым он дышал до того, как начал писать свои песни.

— Где их искать?

— Да где угодно. В библиотеке полно сведений о нем. Когда родился, какую школу закончил, когда записал свой первый диск. Стоит тебе только умыться, поесть и зайти в ближайшую библиотеку. Он был бы счастлив, если б увидел, что ты делаешь именно то, что ему хотелось бы больше всего. А твое путешествие я оплачу.

К путешествию “В поисках Тристана” Каро готовилась тщательно. Она прочла все газетные публикации о нем, все его интервью в “Хронике радио и телевидения”, прослушала все альбомы, просмотрела все кассеты с записями его выступлений. Она попыталась связаться с Харпером и Робом, но они как будто исчезли бесследно и не отвечали на ее запросы.

У нее был уже солидный список мест, которые надо посетить в Англии. Дом, где родился Тристан, его школу, пивнушку, где он выступил с первым сольным концертом. И, наконец, адрес антикварного салона, владельцем которого был его брат.

Этот последний визит Каро отложила на день отлета из Лондона и прощания с Англией. Такси доставило ее на Кингс-роуд. К ее удивлению, дом оказался внушительным особняком, скорее даже дворцом, с латинскими малоразборчивыми буквами над парадным входом. На звонок и стук в двери из древних дубовых досок никто не ответил. Каролин толкнула дверь, она оказалась незаперта, и она осмелилась войти без разрешения.

В помещении царил сумрак. Оно было просторным даже для здания таких внушительных размеров. От холла в разных направлениях расходились длинные коридоры с комнатами, вероятно, открытыми для посетителей. Оттуда лился слабый свет с улицы. И в этом свете вдруг появился человек и двинулся к ней медленной, не очень уверенной походкой.

С ней случилось то, что произошло бы со всяким, кто столкнется с привидением. Она чуть не грохнулась в обморок. Мужчина, приблизившись, взял ее за руку. Слава богу, это был живой человек, а не призрак. Человек, очень похожий на Тристана.

— Что с вами? — спросил он. Каролин смущенно улыбнулась.

— Кажется, я просто споткнулась. Ничего страшного.

Она сразу же решила не говорить, кем была для Тристана, но, глядя на его брата, на лицо, прическу, на руки…

— Я знаю, кто вы, — сказал он, разглядев Каро в полумраке холла. — Ваши фотографии были в газетах.

Им удалось улыбнуться друг другу. Улыбки растворились в общей печали. Они немного побеседовали, тщательно избегая упоминания Тристана.

Он показывал ей дом.

— Здесь просто замечательно! — искренне восхитилась Каро.

И тут она заметила на стене картину с изображением викторианского кукольного домика.

— Какая чудесная!

— Да, действительно. В ней есть одна изумительная деталь. Она всегда заставляет меня вспоминать рассказ Кэтрин Мэнсфилд. Тот, про кукольный домик.

— Сколько вы хотите за эту картину? — замялась Каро.

Он поднял на нее взгляд.

— Она не продается. Ее можно только подарить.

Он тут же снял картину с крючка и начал ее упаковывать.

— Спасибо. — Других слов Каро не нашла, но наклонилась и поцеловала его в щеку.

Он ответил ей таким же братским поцелуем, и тут она поняла, что с этого места ей надо взять старт. Старт в новую жизнь.

Возвратившись в Нью-Йорк, Каро позвонила Зоэ из первого же уличного телефона-автомата.

— Хочу поблагодарить тебя за поездку.

— Все получилось?

— Думаю, что да.

— Отлично. — Зоэ оживилась. — Теперь вплотную займемся твоей карьерой.

— Вот уж нет. — Возразить матери она посмела, только собрав все свое мужество. — Я еще не готова.

— Я еще не готова, я еще не готова, — передразнила ее Зоэ. — Скажи, когда будешь готова.

Каро повесила трубку. Кажется, она не будет готова никогда.

Она вновь нашла себе работу официантки. Буквально рядом с домом. Посетителей в эту кафешку заглядывало немного.

Она зашла в книжный магазин “Барнс-энд-Ноубл” на 18-й улице и, пробежав взглядом по полкам, двинулась было к выходу, но вдруг заметила женское лицо, смотрящее на нее серьезно и сочувственно с суперобложки солидной книги, задвинутой на самый верх. “Избранные рассказы Кэтрин Мэнсфилд”. Фамилия автора была вроде бы ей знакома. Рассказ о кукольном домике. Том, что изображен на картинке, подаренной ей братом Тристана.

Она мне всегда напоминает рассказ Кэтрин Мэнсфилд. Тот, про кукольный домик.

Каро купила книгу. Первым делом прочла “Кукольный домик”. От рассказа у нее защемило сердце и перехватило дыхание. Она стала читать все — сначала и подряд. На это у нее ушла вся ночь. О маленьких горестях и радостях, о подаренном ананасе и о чашке чая, о миндальном торте — о простых вещах и незначительных поступках — из чего, как из мозаики, составляется наша жизнь в огромном, но на самом деле очень тесном мирке.

Каро поставила книгу на ночном столике, подперев ее какой-то коробкой так, чтобы Кэтрин Мэнсфилд смотрела на нее с обложки всегда — утром при пробуждении и ночью во время сна.

Каро заканчивала работу. Убирая со стола, она заметила брошенную кем-то газету. Взглянула на развернутую страницу и увидела: “Дерево, выросшее в Бруклине”. Ист-Вестсайд-театр, Кукольный Домик”. Приглашаются кандидаты на роли. Начало просмотра в 20.00”.

Каро вспомнила, что когда-то видела спектакль под названием “Босоногие в парке” в этом театре. С тех пор минуло около двух лет. Это была жутко беспомощная постановка с еще более жуткой черноволосой девицей в роли Кори, воображающей себя актрисой.

Просмотр происходил в бывшей танцевальной студии, где еще сохранились поручни вдоль стен для занятий у станка и помутневшие зеркала. Комната, которую с натяжкой можно было назвать залом, заполнили молоденькие, приятной наружности женщины, мечтающие стать актрисами, и дети, переживающие за своих мамаш, как футбольные фанаты, а также родственники, болеющие за своих.

Двое мужчин, по всей видимости, заправляли этим действом. Один — бородатый, жгучий брюнет, другой — невзрачный, обсыпанный сигаретным пеплом очкарик. Каро при входе вручили листок для заполнения. Она написала свою фамилию, телефон кафе, где работала, и отдала очкарику. Тот взглянул на ее каракули и что-то шепнул на ухо партнеру. Они тотчас вскочили, подошли к ней.

— Вы — та самая Каро Эндрюс?

— Да. Та самая.

Одна из женщин постарше ахнула:

— Это и вправду она!

— Флосси из того сериала…

Шепот ветром пронесся по залу. Те, кто были действительно актрисами, претендовавшими на роль в спектакле, как-то сразу поникли. Правда, их было меньшинство. Они растворились в толпе любителей.

Каро вне очереди предложили прочитать текст монолога главной героини Кэтти Нолан.

На следующий день хозяин кафе позвал ее к телефону. Каро утвердили на эту роль, и она дала согласие.

Зоэ моментально приняла участие.

— Я позвонила Теду Франкеймейреру… Он свяжется с Мартином Беком, и я надеюсь, мы вытащим Джоя Паппа, чтобы он тебя посмотрел.

— Зоэ, угомонись. Я не хочу, чтобы кто-то из твоих знакомых приходил смотреть на меня. Я совсем не та, что была, сейчас я похожа на мумию. И спектакль — пошлейшая самодеятельность. Зачем я во все это ввязалась — сама не знаю.

— А я знаю, — твердо заявила Зоэ. — Ты актриса — вот почему! У тебя есть полный текст нового варианта пьесы?

— Есть.

— Срочно вышли его мне. Я перепишу твою роль так, что ты заблистаешь.

Каро отправила бандероль и через три дня получила обратно текст с исправлениями красным карандашом. Увидеть почерк матери вновь за много лет было выше ее сил. От каждой сочиненной Зоэ реплики веяло драматургическим, чуть ли не шекспировским талантом. Последней бездарностью будет Каро, если ее Кэтти Нолан не станет звездой театрального сезона.

За неделю до премьеры Каро на подземке пересекла город, а дальше прошла пешком до Парк-авеню, совершив путешествие как будто в иной мир. Она вошла в роскошное жилое здание. На удивление, охранник пропустил ее без всяких вопросов, в лифте нажала кнопку восемнадцатого этажа.

В первый ее приход сюда — ас тех пор прошло столько лет — она трепетала. Сейчас она чувствовала себя уверенной, даже наглой.

Через просторный холл она прошагала, цокая каблучками и не стесняясь этого, постучала в дверь нужной квартиры.

— Минутку, — донесся до нее голос Мэг.

Дверь на цепочке открылась, образовав узкую щель, и вновь захлопнулась. Каро решила, что ее не хотят принимать, но она ошиблась.

Дверь тотчас же широко распахнулась.

— Каро! Не верится, что это ты! — Мэг устремилась в глубь квартиры:

— Бартон! Адам! Смотрите, кто к нам пришел!

Адаму уже исполнилось пятнадцать, и Каро поразилась, какой он высокий. И волосы его уже не пахли детством. Ей стало немного грустно, когда они обнялись.

Она посмотрела на его руки, прежде такие трогательно-маленькие, а теперь уже сильные, почти мужские.

— Ты немного подрос, — попробовала пошутить она.

— Я играю в баскет в школьной команде, — заявил Адам с гордостью.

В прихожую уже спешил Бартон.

— Боже мой! Каро!

Ее удивило, что отец расплакался. А вслед за ним разрыдалась и Мэг. Но сквозь слезы их глаза лучились радостью. Они похлопывали и гладили Каро с нежностью, усадили ее на диван. Адам тут же пристроился рядом.

— Я хочу, чтобы ты посмотрела нашу игру.

У нас в среду матч с “Крысоловами”. Я центральный защитник. Ты придешь?

Они все говорили наперебой, перескакивая с одной темы на другую. Никто не заикнулся о том давнем событии, после которого они расстались с Каро так надолго. И у нее на душе становилось все теплее. Она вновь была здесь своей.

Зоэ, вероятно, была права, ей давно следовало прийти сюда.

Мэг взяла ее руки в свои, невидимыми токами передавая Каро, как она переживает за нее.

— Мы все читали про Тристана…

— Пытались с тобой связаться, но Зоэ сказала, что тебе лучше побыть одной, — перебил жену Бартон. — Тогда мы решили подождать, пока ты сама не будешь готова прийти к нам…

— И вот ты здесь! — Мэг улыбнулась сквозь слезы. — Я до сих пор не верю такому счастью. Расскажи нам о себе.

Каро первой овладела собой.

— Начну с того, что я приглашаю вас всех на спектакль. Предупреждаю заранее, что ничего хорошего не ждите, это самодеятельный театр, и все будет ужасно. Мне просто хочется, чтобы вы посмотрели.

Мэг и Адам выразили бурный энтузиазм, а Бартон деловито записал в свой ежедневник дату, время и адрес театра. Каро было приятно увидеть в руках отца знакомый ей с детства и уже немного потертый переплет и почерк отца — изящный, мелкий, аккуратный, каким он заносил на страницы книжки важные для него сведения.

— Значит, в следующее воскресенье, — уточнил он. — Мы обязательно там будем.

— А до этого — в среду в четыре — наша игра, — напомнил Адам.

Через четверть часа она попрощалась, сославшись на то, что опаздывает на репетицию.

За день до премьеры в стендах под стеклом у входа в театр выставили фото всех участников спектакля.

Каро смотрела на себя и размышляла…

Когда-то она была кудрявой девочкой Флосси Гэддис — в ботиночках и юбочке на бретелях. Теперь она — Кэтти Нолан. Теперь она — мама.

Только сейчас она осознала, что стала взрослой. Именно эту роль ей придется играть в жизни и, может быть, даже на сцене.

Зоэ должна была лететь на премьеру через всю Америку, через несколько часовых поясов. Все было обговорено заранее. Каро встречает ее в аэропорту, отвезет в “Уолдорф-Асторию”, и там они вместе в люксе вдоволь наговорятся, с утра займутся шопингом для успокоения нервов и закажут столик в любимом ресторане Зоэ. После окончания спектакля примерно полчаса отводилось на овации и поздравления за кулисами.

Каро специально копила деньги, чтобы мать не выписывала чеки по каждому случаю, и собиралась принять ее достойно.

Ранним утром была назначена последняя репетиция в костюмах, и тут Чед — сорежиссер — вручил ей телеграмму.

“Мне очень жаль, детка, но я не смогу приехать. Подвело чертово здоровье. Сдала билет, сижу дома. Ничего страшного. Не расстраивайся. Держи хвост пистолетом. Все рецензенты у меня в кармане”.

Каро выскочила из помещения театра, устремилась к телефонной будке на противоположной стороне улицы.

Только после шести долгих гудков Зоэ подняла трубку и сразу же прикрикнула на дочь:

— Ты что делаешь? Тебе следует сидеть в гримерной и вживаться в роль.

— Как ты?

После небольшой паузы Зоэ бодро ответила:

— Я в порядке, дорогая… То есть в порядке вещей, что иногда случается легкое недомогание с особами моего возраста. Доктор просто кретин, что не позволил мне лететь. Но я непременно увижу тебя на сцене еще в этом сезоне. Обещаю. А сейчас вешай трубку и марш обратно в театр. Гримируйся, одевайся, и пусть все ахнут, увидев, какая ты Кэтти Нолан.

С такими конкурентами, как “Чикаго” или “Кошки”, спорить было невозможно. Каро не возлагала больших надежд на то, что спектакль “Дерево, растущее в Бруклине” вообще будет замечен. Однако премьера прошла лучше, чем ожидалось.

“Верайети” назвала спектакль “прелестной безделушкой”, другие газеты откликнулись в более серьезном тоне. Все критики отметили, что Каро Эндрюс проделала большой путь от девочки-звезды к взрослой роли, и поздравили ее с успехом в новом качестве.

Каро послала вырезки матери.

— Браво, — сказала Зоэ по телефону, но как-то обошла тему своего скорого прилета в Нью-Йорк.

Бартон, Мэг и Адам, конечно же, побывали на спектакле — это был второй показ, а потом явились за кулисы.

— Я ее брат, — говорил Адам всем встречным — актерам и рабочим сцены.

Мэг обняла Каро.

— Ты молодец! Роль тебе удалась.

— Ты лучшая среди актеров, — сказал Бар-тон и добавил ей на ухо: — Твоя мать может тобой гордиться.

— Неужели мы так просто отправимся по домам? — воскликнул Адам. — Надо что-то предпринять.

Они решили поесть мороженого в “Рампреймере”. Каро не была там с одиннадцати лет, еще с того времени, когда ходила туда с Мэг и Адамом.

— Помнишь, как мы тут с тобой веселились? — спросила она Адама.

Оказалось, Адам все позабыл, но весело обратился к официанту:

— Сегодня принесите нам что-нибудь особенное. А вот у этой девушки вы можете попросить автограф, и советую вам сохранить его. Может, когда-нибудь он будет дорого стоить на аукционе “Сотбис”. Это моя сестра. Новая звезда Бродвея.

Каро одернула сводного брата:

— Я еще не попала на Бродвей.

— Но ты уже на подступах к нему. — Адам вздохнул. — Я бы тоже хотел стать актером.

Каро сразу заметила, как напрягся отец, и это ее немного обидело.

— Даже не думай об этом, братик!

Расставались они долго, все обнимались, что-то обещали друг другу. В первую пойманную машину, по настоянию Каро, уселась троица. Она помахала им вслед рукой, а сама зашагала к ближайшей станции подземки.

Календарь отсчитывал дни, сметая их жестко, как ветер листья с осеннего дерева, и в последнюю субботу, после завершения спектакля, Каро, направляясь в костюмерную, увидела, как путь ей преградил мужчина. Он протянул руку:

— Привет, Каро.

Она, конечно, где-то видела его, но не могла вспомнить, кто он.

— Я Стивен Ласки. Мой дедушка фотограф, а я…

И тут же на нее хлынул водопад воспоминаний: мальчик, фотографировавший ее в павильоне у какого-то чахлого кактуса.

— Да, я помню. Вы ведь тоже, кажется, хотели стать фотографом… как дедушка.

Он печально улыбнулся.

— Оказалось, что у меня для этого недостаточно таланта. Теперь я простой издатель.

— Это тоже неплохая позиция, если соблюдать осторожность, — улыбнулась Каро.

— Мудрое замечание. А как ваша матушка? Я помню ее такой энергичной.

Каро погрустнела, но предпочла ответить искренне:

— Мы давно не виделись. Говорит, что она в порядке, но вот не смогла прилететь на мой спектакль.

— В нем вы были лучшей.

— Спасибо.

— Что думаете делать дальше?

— Ничего. Просто живу сегодняшним днем.

— Я стараюсь жить так же, — кивнул он. — Но это чертовски трудно.

Две девчушки промелькнули и скрылись, хихикая. Стивен кивнул в их сторону.

— Наверное, ваши поклонницы. Не смею вас больше задерживать. Вот… на всякий случай.

Он протянул ей визитную карточку.

Каро приняла ее молча, не зная, что сказать на прощание.

Но, сделав пару шагов к выходу, Стивен обернулся.

— Может, мы пообедаем вместе? Когда у вас будет свободное время. Возможно, я смогу вам чем-то помочь. Нет-нет, я совсем не имею в виду, что вы нуждаетесь в поддержке, — поспешил добавить он. — Простите мою настырность.

Каро пришлось выступить одновременно перед очень разной публикой. Из глубины коридора на нее все еще глазели поклонницы. Она улыбнулась им, оставаясь в роли Кэтти Нолан.

А Стивена Ласки она одарила совсем другой, искренней улыбкой.

— Я обязательно позвоню.

Он доставил ей такую радость, будто она нашла золотую монетку в грязи под ногами. О любви речи быть не могло. Она у нее уже была и сгорела, досуха иссушив все источники, откуда любовь могла забить вновь. Но Стивен Ласки был ее первой детской любовью. Потерянной и найденной так внезапно.

Каролин

В поисках нового жилья Каролин не везло. Месяц она занималась сафари в джунглях квартирного рынка, но везде было или слишком дорого, или чересчур убого. В субботу с утра она вновь вышла на охоту, отправившись на метро в Бруклин, и стала мерить шагами квартал за кварталом, высматривая таблички “Сдается”.

Такую надпись она увидела на фасаде кирпичного, изрядно закопченного дома. Чем-то это здание ей показалось знакомым.

Каролин взобралась на крыльцо, позвонила, и пожилая женщина тут же открыла ей дверь и пригласила осмотреть пустующую квартиру.

— Ее занимала раньше супружеская пара. Оба уже старики. Муж скончался несколько месяцев назад, а вдова решила переехать в Феникс к дочери.

Теперь Каролин вспомнила, что именно эту квартиру она подыскала для себя и Грэма после свадьбы и тогда была горда этим, но он предложил более выгодное и престижное жилье. Теперь она снова здесь.

Квартира была не слишком просторной, зато уютной. Гостиная одновременно, по замыслу Каролин, служила библиотекой и рабочим кабинетом. Здесь стоял удобный диван, на котором она могла вздремнуть, а смежная комната, хоть и тесная, но солнечная, вскоре станет, разумеется, детской.

Когда выгрузили и развесили ее ковры и коврики, Карелии поразилась, как все подошло к новому жилищу, и подумала, что все это неслучайно. Даже купленная когда-то кухонная утварь сразу нашла себе место в шкафчике и на полках. Пространство было небольшим, но, может, поэтому она чувствовала в нем уют. Все было доступно — стоит лишь сделать несколько шагов и протянуть руку.

Картина из лондонской антикварной лавки на Кингс-роуд отлично смотрелась в неглубокой нише над изголовьем кровати. Но как Каролин ни старалась и ни присматривалась, ее кукольный домик выглядел бесприютным.

— Возьми его обратно в магазин, — предложила она Трине.

— Нет! — возразила Трина категорически. — Он твой, и дело с концом.

— Ладно. — Каролин загадочно улыбнулась. — Я найду ему применение.

По настоянию Каролин Трина выставила его в витрине магазинчика.

Календарь отмечал уходящие месяцы, и Каролин стала готовить детскую для будущего младенца. Стены были окрашены в желтый, солнечный цвет, а потолок в небесно-голубой. Для стульчика, на котором будет восседать ее сынишка, она приобрела подушечку с вышитой надписью: “Ты самый замечательный мальчик на свете”.

— А вы уверены, что у вас будет сын? — осведомился продавец.

— Надеюсь. — Но в ее улыбке была полная в том уверенность.

Теперь большую часть времени Карелии проводила дома, читая книги, до которых раньше не доходили руки, и изумилась, сколько же осталось и еще останется непрочитанного. Слушая Баха, Шопена, “Битлз” и “Песни из Камелота” Тристана, она уже ничем не восторгалась, не уносилась ввысь и не плакала. Ей просто хотелось собрать для мальчика все самое лучшее, все, что когда-то очень любила она сама.

Казалось, что дух мальчика уже витает здесь, рядом, еще до того, как ребенок покинул ее тело. Однажды ей показалось, что она увидела маленькую фигурку у холодильника. Малышч наверное, заглядывал туда в поисках мороженого или еще чего-нибудь вкусного.

Перелистывая книгу, она чувствовала возле щеки легкое дыхание, а если это были сказки Андерсена или братьев Гримм, Карелии вдруг начинала читать вслух.

— Ты самый желанный мальчик на свете, — временами говорила Карелии, глядя на свой большой живот.

До рождения ребенка оставалось еще два месяца. Мотаться по двум работам стало уже тяжело. Между тем деньги незаметно утекали.

Когда Трина предложила ей перейти в “Тесном мирке” на полную ставку, Карелии поняла, кто ее настоящий друг. Она сообщила Ласло, что увольняется. Он грустно пошутил:

— Впадаешь в детство? Меняешь книжки на куколок?

Но он, конечно, ей сочувствовал.

Каролин устроила прощальную вечеринку в магазине. Коллеги постарались, чтобы с ее стороны расходы были минимальными. Питер притащил ящик пива, а Джина пиццу. Ласло испек свой фирменный штрудель. Ей даже преподнесли прощальный подарок — зонтик и альбом рисунков Гойи. Раскрыв его, она притворно ужаснулась и сказала, что спрячет его от своего малыша подальше лет эдак на пятнадцать. Вот тогда он, разумеется, их оценит.

Даже при полной ставке в магазине денег все равно катастрофически не хватало. Каролин не знала, что ей делать. Конечно, можно было попросить взаймы у отца, но она все откладывала. И вдруг опять на помощь, как палочка-выручалочка, пришел Ласло. Он позвонил ей однажды вечером:

— Есть шанс подработать. Мой давний друг занялся издательским делом. Труды по истории архитектуры и тому подобное. Ему нужны помощники. Кто-то, кто мог бы просматривать книги, отбирать иллюстрации, делать выписки.

— То есть редактор? — уточнила Каролин.

— Вроде того. Я рассказал ему о тебе, предупредил, что ты ждешь ребенка. И еще сказал, что ты стоишь дорого, но работа как раз по тебе.

— Да благословит тебя бог, Ласло!

Каролин была в восторге. Пожелтевшие страницы старинных книг, изящные гравюры и чертежи! Что может быть лучше?

Осталось всего две недели до назначенного доктором срока. Карелии несла покупки из магазина, и вдруг земля под ее ногами пошатнулась. Трещины змеями поползли по асфальту. Каролин лежала посреди дороги, вокруг нее уже начали собираться прохожие, говорили что-то о землетрясении. Но Каролин понимала одно — случилось что-то ужасное. Кровь лилась по ее ногам.

— Все будет в порядке, все обойдется. — Трина гладила ее руку.

Каролин не верила ей. А врачи, тихо переговариваясь между собой, упоминали о каком-то осложнении… об экстремальной ситуации. Она слышала их и с трудом сдерживала слезы. Какие там осложнения? Все и так ясно. Ее надеждам конец. И эта боль. Каролин не представляла, как можно выносить эту боль.

Придя в себя, она снова увидела сидящую у кровати Трину.

— Что с ребенком? — Губы еще не слушались ее.

Трина крепко сжала ее руку и улыбнулась.

Спящий сын тихо посапывал на руках Каролин. Это был тот самый мальчик, нежное видение, уже давно живущее в ее новом доме. Каждая черточка на его лице, каждая ямочка были до щемящей боли знакомы ей, словно они уже прожили когда-то вместе целую жизнь. “Александр”, — прошептала она его имя.

Проснувшись, она обнаружила у себя гостя. Отец, наверное, уже давно находился в ее комнате, потихоньку войдя в незапертую дверь.

Каролин стало неловко, что она задремала и оставила без присмотра ребенка.

Бартон улыбнулся, увидев, что она проснулась.

— Все в порядке. Ты должна поспать. Я уже как следует рассмотрел своего внука. Он молодец. Поздравляю.

Он поднял с полу несколько объемистых пакетов.

— Это тебе от Мэг и от меня. Хочешь посмотреть?

— Хочу. — В ней проснулся азарт, как у любой женщины при виде подарков.

Они совместно начали вскрывать пакеты. Слоненок Стив, шелковое одеяльце, огромный конструктор “Лего”.

— Как ты назвала его?

— Александр.

Бартон пошевелил губами, будто пробуя имя на вкус.

— Александр. Что ж, хорошо. Хорошее имя.

— Если ты не против, я хочу дать ему еще одно. Бартон.

Он нежно погладил ее по руке.

— Спасибо, милая, но не стоит. Лучше придумать что-нибудь новенькое.

Зоэ долго не подходила к телефону.

— Алло! — у нее был сонный голос.

— Зоэ? — Каролин сначала ее даже не узнала и поэтому произнесла с осторожностью: — Я думаю, тебе приятно будет услышать…

— Что?

— Ты теперь бабушка.

Зоэ так завопила, что Каролин пришлось отодвинуть трубку от уха.

Александру исполнилось три недели, когда Каролин принесла показать его Бартону и Мэг. Она волновалась, но Мэг вела себя приветливо. Она сидела на диване и протянула руки, желая принять в них малыша. Минутку Каролин колебалась. Ей вдруг представилось, как Мэг схватит младенца, выскочит на балкон и сбросит его с восемнадцатого этажа. “Ты убила моего сына, — объяснит она свой поступок. — А я убила твоего”.

Риск был велик, но Мэг выглядела такой умиротворенной…

Она внимательно изучила личико малыша.

— Вылитый Бартон, — сказала она и этим ограничилась, отдавая драгоценный сверток в дрожащие руки Каролин.

Зоэ приехала, когда Александру было уже два месяца.

Каролин встретила ее в аэропорту. Малыш тихонько посапывал в своем рюкзачке.

Зоэ изменилась, стала маленькой и хрупкой, это было неожиданно для Каролин.

— Вот вы где! — закричала Зоэ, прорываясь сквозь толпу пассажиров. Все сразу встало на свои места. Это уже была прежняя Зоэ. — Вот для чего я сюда летела! Посмотрите на эту образцовую мамочку и на моего внучка!

Раздались слова одобрения и приветствия.

Александр проснулся и заплакал.

— Какой милый у него голосок! — Зоэ чмокнула внука в щечку. — Не сердись на меня, детка, но я всем в самолете рассказала, что у меня родился внук.

Она пристально посмотрела на Александра, представляясь ему, как будто малыш мог ее понять.

— Я твоя бабушка, молодой человек. И я собираюсь оказывать на тебя дурное влияние. То есть портить тебя, потакать всем твоим капризам и исполнять все твои желания. Захочешь луну с неба — получишь, серебряные коньки — пожалуйста.

Она с торжеством оглядела своих попутчиков.

— Я же вам говорила, что внук похож на меня — просто моя копия. И что же? Разве я ошибалась?

Зоэ забронировала себе свой обычный номер в “Уолдорф-Астория”. Каролин была разочарована.

— Я надеялась, что ты остановишься у меня.

— И где я буду спать, дорогая? В ванной? Нет уж, спасибо. Лучше уж вы с Александром переселяйтесь ко мне в “Асторию”.

Соблазн пожить хоть немного в роскошном отеле был велик, но Каролин отказалась. Она боялась, что Александр сразу затоскует по своей солнечной комнатке с желтыми стенами и голубым потолком с легкими облаками.

Каролин получила от Трины четырехмесячный отпуск и могла все время посвятить Зоэ. Большей частью она тратилась на покупки для малыша. Оказалось, что все известные фирмы не обходят вниманием младенцев. В “Саксе” они приобрели пеленки и костюмчики от Диора, у “Бергдорфа” крохотные кожаные итальянские ботиночки. В “Блумингсдейле” Зоэ купила Александру смокинг.

— Но ведь он восьмого размера! — запротестовала Каролин.

— Не успеешь оглянуться, как у него будет восьмой размер. Тогда вспомнишь и поблагодаришь свою мать. — Зоэ при этом как-то загадочно улыбнулась.

Накануне отъезда Зоэ устроила у себя ланч для Каролин с Александром и шестерых своих давних друзей.

— У меня насчет этого мальчишки большие планы, — объявила она за столом. — Когда ему исполнится три, я возьму его с собой на Гавайи, а в пять лет он полетит со мной в Европу.

— А что по поводу его карьеры? Тут тоже все рассчитано? — спросила, рассмеявшись, ее старая подружка. — Договоры на его участие в рекламе уже составлены?

Зоэ подняла голову и уставилась в пустое пространство, будто увидела там что-то.

— Думаю, мне скоро придется уйти из бизнеса, — произнесла она спокойно.

Холодок пробежал по спине Каролин, и это было сродни тому чувству, что охватило ее при встрече с матерью в аэропорту.

Однако Зоэ с широкой улыбкой подняла бокал с шампанским и этим смела ощущение тревоги, как облачко с ясного неба.

— За моего внука! — произнесла она громко. В тот же вечер Зоэ, Каролин и Александр отправились к Бартону.

— Ты считаешь, что это необходимо? — ворчала Зоэ, неохотно собираясь.

Каролин была непреклонна:

— Да. Я хочу увидеть свою семью в полном составе. Мы не собирались вместе со дня моей свадьбы.

— Этот громадный дом меня ужасает, — шепнула Зоэ на ухо дочери, когда лифт поднял их наверх. — Все здесь так старомодно, что выглядит обветшавшим.

Бартон сам открыл им дверь.

— Бартон! — воскликнула Зоэ и звучно поцеловала его в щеку. Затем она решительно шагнула к Мэг и заключила слегка оробевшую женщину в объятия. — И как вам наш несравненный внучок?

Александр подал голос из заплечного рюкзачка Каролин. Зоэ тут же взяла его на руки, а Каролин достала из сумочки маленькую камеру.

— Хочу снять нас всех вместе.

— Кому доверят держать малыша? — спросил Бартон.

Зоэ одарила его лучистым взглядом.

— Мэг, конечно. — И она без колебаний вручила младенца оторопевшей Мэг.

— Ты была на высоте, — призналась Каролин матери в такси на обратном пути в отель.

— Я знаю, — спокойно отреагировала Зоэ. — А теперь не жадничай и дай мне еще подержать в руках нашего маленького Александра.

Мир, в котором жила Каролин, и так был тесен, а тут он уменьшился до крохотных размеров и сосредоточился вокруг ее сына. Строго соблюдался ежедневный ритуал. Уборка его кристально белой колыбели. Кормление. Переодевание. Расчесывание мягких светлых волосиков. Фотографирование. Демонстрация его соседям, совмещенная с прогулкой. Чтение сынишке вслух. Повторение слова: “Мама…, мама…” — в ожидании, когда Александр наконец повторит его.

Она со страхом ожидала дня, когда этот устоявшийся распорядок ее жизни придется сломать, и вот этот день наступил.

Александру исполнилось четыре месяца, когда ей позвонила Трина.

— Ты готова приступить к работе? — Каролин была абсолютно не готова, но все же сказала “да”. Она наняла Джин, дружелюбную, улыбчивую девчонку с Ямайки, присматривать за Александром в ее отсутствие.

Она тщательно инструктировала Джин — что, когда и как надо делать. Говорила и говорила, чувствуя, что никак не может остановиться, что наставление получается слишком длинным, подробным и потому сложным, ей казалось, что юная нянька не справится со всем.

В конце концов она усилием воли оборвала себя на полуслове и передала Александра ей в руки, а выйдя на улицу, еще долго ощущала на своей одежде тепло его тельца.

В первый раз за четыре месяца Каролин куда-то отправлялась без сынишки. Она ощущала странную пустоту без привычного рюкзачка. Рабочий день длился бесконечно.

Каролин честно старалась сосредоточиться, но постоянно отвлекалась, вглядываясь в фото Александра, которое выставила перед собой.

Каждый час она звонила домой, и Джин отвечала ей, что все в порядке.

На последний звонок она почему-то не откликнулась.

— Что-то случилось, — встревожилась Каролин.

Трина усмехнулась:

— Не паникуй. Просто нянька вынесла парня на свежий воздух. Не все ж ему сидеть взаперти, ожидая мамочку.

— Я так не думаю. Все это странно. — Каролин уже нервно кусала губы. Ее голос дрожал. — Ты не будешь возражать, Трина, если я быстро смотаюсь туда-сюда и узнаю, все ли дома в порядке.

Трина развела руками, потом, вздохнув, дала согласие.

Каролин устремилась к двери и столкнулась с Джин, входящей в магазин с Александром на руках.

— Я решила, что ему будет приятно навестить мамочку на работе.

Каролин схватила своего малыша и прижала к себе так крепко, что мальчик заплакал.

Чтобы отметить первую годовщину появления на свет Александра, Каролин заказала торт в виде динозавра, наняла на праздник фокусника, накупила целую гору воздушных шаров.

Она пригласила всех соседских ребятишек, а также отца, Мэг, Зоэ и Трину.

— Как ты собираешься разместить всех в своей квартире? — засомневалась Трина. — Там для одних только шариков не хватит места.

— Все будет отлично!

Оптимизм Каролин не подействовал на Трину. Наоборот, он ее встревожил. Она заявила об этом с присущей ей прямотой.

— А что такое? — Радужное настроение не оставляло Каролин. Она улыбалась как дитя.

— Ты слишком отдаешь себя Александру. Конечно, он замечательный малыш, но ведь жизнь многообразна, и не все сосредотачивается на нем. Он не центр мира.

Каролин явно обиделась.

— Не знаю, что ты подумала, но я просто хочу устроить для сына праздник. Возможно, тебе этого не понять.

В свою очередь Трина тоже почувствовала себя уязвленной.

— Да, конечно, у меня нет своих детей, и ты вправе ко мне не прислушиваться. Но все-таки позволь дать тебе совет. Открой пошире глаза. Посмотри вокруг. Ты никуда не ходишь. Ни с кем не встречаешься…

— А мне никто не нужен. Только мой сын, — заявила Каролин с улыбкой.

Апрельский вечер. Александру уже два года. Каролин бегом вернулась с работы. В магазин заходили маленький мальчик с бабушкой, и от этого Каролин соскучилась по сыну еще сильнее.

Придя домой, она сразу побежала наверх.

Александр восседал в своем детском креслице, поедая печенье с молоком. Каролин умильно улыбнулась.

— Спасибо, Джин, теперь я сама.

Джин ушла на кухню, а Каролин присела рядом с ребенком.

— А теперь, сэр, — сказала она, выхватив у него печенье и притворившись, будто ест его сама. Но Александр не засмеялся. Он отвернулся.

— Джи! — закричал он. Так он звал Джин. Каролин вспыхнула.

— Мама уже дома, малыш, — сказала она Александру, — мама сама даст тебе молока и печенья.

Она взяла еще одно и поднесла его к детским губам. Он оттолкнул ее руку.

— Джи, — снова закричал он, а в голосе уже слышен плач, — Джи-и!

Джин вернулась с кухни, нервно хихикая.

— Александр, ну пожалуйста, — уговаривала Каролин.

— Джи! Джи! — Он уже захлебывался в крике.

Джи взяла ребенка и, словно извиняясь, посмотрела на его мать.

Каролин ушла в другую комнату. Села на диван. Сказала себе, что не стоит злиться. Все знают, у детей бывают подобные моменты. Они ничего не значат. И не стоит думать, что Александр ее уже не любит.

Просто это значит, что он не останется ребенком надолго. И не принадлежит ей одной. Он уже подрастает, и она никогда этого не остановит. Очень скоро он пойдет в школу. Скоро его мир будет полон этих “Джи”. И это совсем не означает, что ей уже ничего не останется.

На глаза Каролин набежали слезы. Она прилегла на диван. В ее воображении появилась картинка — японские цветы, которые забавляли ее в детстве. Они лежали внутри волнистой маленькой раковины, заклеенной бумажной полоской. Она отрывала эту полоску, опускала раковину в чашку с водой и уходила. Через пару часов, когда она возвращалась, в раскрытых створках раковины вырастал яркий волшебный цветок, заполняя собой все пространство стеклянной чашки.

Каролин вздохнула и села. Она сказала себе, что должна быть похожа на эти цветы. Чтобы всю жизнь не чувствовать боли, нужно научиться цвести. И немедленно. Она должна стать больше, чем просто мать Александра.

Она встала и обошла комнату. Но кем же ей стать? Неизвестно. Сейчас она словно стоит посреди огромного белого пространства. И лишь когда будет готова, когда сделает выбор, она шагнет навстречу своему будущему.

Она пару раз глубоко вздохнула и вернулась в гостиную, где Александр доедал свою кашу. Он обернулся и подарил ей свою самую ясную и такую трудную улыбку.

Каро валялась на кровати и беспрерывно дымила. С тех пор, как “Дерево, выросшее в Бруклине” закрыли, ей нечем было заняться, только курить и перебирать в памяти, как она играла в спектакле, какие там были накладки и что можно было бы исправить. Такое бессмысленное времяпрепровождение сводило ее с ума, и чтоб окончательно не свихнуться, она изредка выбиралась из своего логова и прогуливалась.

Однажды она увидела женщину в ярком шарфе по другую сторону улицы и уже ступила с тротуара, чтобы помчаться к ней через поток машин, но вовремя опомнилась. Конечно, это не Зоэ! Зоэ не могла бы прилететь в Нью-Йорк, не известив дочь.

В этот момент Каро наконец очнулась и поняла, что с ней не все в порядке, раз у нее начинаются галлюцинации. Она закурила очередную сигарету, постояла на месте, попробовала прийти в себя.

Теперь ее мысли зациклились на матери. Куда подевалась Зоэ? Она вспомнила, что недавно с кем-то говорила о матери. С кем? Ах да! Это был Стивен Ласки. Он говорил ей комплименты. Он видел ее на сцене, и ему понравилась ее игра. Как странно было увидеть его после стольких лет.

Она с трудом отыскала визитку Ласки в ворохе каких-то старых бумаг.

— Стивен? Это Каро Эндрюс.

Она сразу поняла, что Стивен рад услышать ее голос.

Суббота. Каро подошла к кофейне ровно в полдень. Стивен уже был здесь. Заметив Каро, он поднялся. Она села напротив:

— Рада, что мы встретились.

— Да, я тоже, — ответил он, — только чувствую себя не очень. Я вообще-то работаю по субботам.

— А как же семья?

— У меня нет семьи. Правда, я был женат пару лет, но все давно кончилось.

Каро сочувственно кивнула. Он в свою Очередь не спрашивал Каро, была ли замужем она. Он ее вообще ни о чем не спрашивал. И разговорились они не сразу.

Было приятно вот так сидеть рядом с ним. Веселый, забавный Стивен. Они уже вышли из ресторана, когда Каро спросила, что он будет делать вечером.

— Думаю, отправлюсь в книжный магазин, посмотрю, что новенького.

— Не будешь возражать, если я пойду с тобой? — спросила Каро. — Давненько я там не была.

Они посетили книжный, прогулялись по Сохо, посмотрели “Весь этот джаз” в маленьком кинотеатре, потом отправились ужинать в итальянский ресторанчик.

Как-то так получилось, что они не расставались до вечера. Уже одиннадцать.

— Может, проводить тебя? — спросил Стивен, прощаясь.

Улыбнувшись, она покачала головой: Нет. Каро не могла позволить Стивену влюбиться в себя. У нее еще осталась та боль, та горечь — все, что было пять лет назад, три. Но она знала, что когда-нибудь снова сможет влюбиться в Стивена Ласки.

— Что ж, — согласился он. — Мы отлично прогулялись. Спасибо тебе за этот день. — Он улыбался, глядя на Каро. — Знаешь, я никогда не спрашивал тебя о планах. Я имею в виду спектакли, постановки… Сейчас, когда “Дерево” уже закончилось.

— Пока ничего нет, — Каро пожала плечами, — я же говорила. Я пытаюсь жить сегодняшним днем.

Стивен уставился на дорожку, по которой они шли.

— Мы еще увидимся?

Стивен стал ее лучшим другом. Всю зиму они гуляли вместе. Она все время что-то рассказывала ему, не боясь наскучить. Она знала, что ничего не случится, пока они вместе.

Однажды он попробовал поцеловать ее. Она же аккуратно, как-то слишком осторожно отстранилась. Больше целовать ее Стивен не пытался.

Но, как у настоящих влюбленных, у них были особые места для свиданий в городе, где им было хорошо вдвоем. Они находили уютные кофейни. Или самые короткие дорожки, пересекающие Центральный парк. Но ни она не приглашала его к себе в квартиру, ни он. Стивен описывал ей женщин, с которыми имел дело, а она, смеясь, разносила их в пух и прах.

Обычно они не встречались по вечерам, но однажды он позвонил ей на работу:

— Мне случайно достались два билета на спектакль с Дезире Кауфман. Ты свободна вечером?

У Каро был свободен любой вечер, но она изобразила нерешительность. Она возненавидела театр. Если пьеса, постановка и игра актеров были хороши, ее жгла ревность, если все было плохо, она тут же придумывала, как бы она сама справилась с этим материалом.

— Думаю, да.

Нужно только сходить домой и переодеться. Стивен обещал заехать за ней.

Каро еще переодевалась для вечернего выхода, когда раньше времени появился Стивен.

— Чувствуй себя как дома, — пригласила Каро. — Я могу переодеться в ванной.

Когда она вернулась, Стивен разглядывал фотографии Зоэ и Адама.

— Мне у тебя нравится, — сказал он. — Я тут пошпионил немного, — и показал на нарисованный домик. — Изумительная картинка. Она досталась тебе от матери?

— Нет. Я привезла ее из Англии. Я была там после смерти Тристана. Встретилась с его братом. Это он мне подарил.

— Мне она что-то напоминает, только не могу вспомнить, что именно.

— Брату Тристана она напоминает новеллу Кэтрин Мэнсфилд.

— Точно. Я читал ее в колледже, правда, это было давно. — Стивен заметил раскрытую книгу на столике у кровати. — Смотрю, тебе она тоже нравится.

Совместные ланчи по субботам стали для них традиционными. В этот раз Стивен немного опоздал. В его руках был какой-то сверток, который он протянул Каро. Она осторожно взяла его. Впервые кто-то из них дарил другому подарок.

Эта была старая букинистическая книга. Дневники Кэтрин Мэнсфилд.

— Надеюсь, ты их еще не читала.

— Нет. Я даже не знала, что они существуют. — Каро улыбнулась. — Спасибо, Стивен.

Все время после обеда она читала Дневники. Сумрак уже затопил ее каморку, но это совсем не мешало. Она приготовила себе бульон и почитала еще. Когда закончила, было уже три ночи.

Она закрыла книгу. Словно кто-то оглушил ее. Она больше не была собой. Мысли в голове были тоже не ее.

Она подошла к зеркалу, зная, что увидит другое лицо, бледное, с темными глазами, стоящее позади нее. Но в зеркале было лишь ее собственное отражение.

Они со Стивеном встретились на традиционном ланче в одной из кофеен в субботу.

— Ты уже почитала Дневники! — спросил Стивен.

— Да, — ответила она, не вдававаясь в подробности.

— Я тоже перечел кое-какие рассказы. — Стивен говорил непривычно медленно. — У меня появилась идея. — Он слегка порозовел. — Что ты думаешь о моноспектакле по ее произведениям?

Каро представила молодую темноволосую женщину в платье табачного цвета, сидящую на высоком стуле и что-то читающую.

— Я думаю, — начала Каро медленно, словно проговаривая свои мысли вслух. — Думаю, это хорошая идея. — Она сделала жест, словно подняла куклу и начала качать ее. — И не надо забывать, что Кэтрин нигде не появлялась без своей Коко, помнишь ее японскую куклу?”

— Да-а, — выдохнул Стивен, — мы найдем тебе Коко.

Каро развеселилась:

— Мне?! Ты хочешь сказать, я должна быть Кэтрин?!

— Конечно.

— Ты совсем сумасшедший? — Каро тряхнула головой. — Меня же никто не примет всерьез!

— Только ты можешь сыграть эту роль.

— А где мы возьмем деньги на этот спектакль? У тебя есть хоть кто-нибудь, кто сможет нам дать на него денег?

— У меня есть некоторые связи, но сейчас я хочу предложить тебе вот что. У нас есть выбор. Найти инвесторов или продюсировать спектакль самим. Если за него возьмемся только мы — это будет рискованно, но в случае удачи все доходы будут наши. — Стивен говорил вполне серьезно, это Каро заметила сразу.

Расставшись со Стивеном и вернувшись домой, Каро попробовала стать Кэтрин. Она подошла к зеркалу с портретом Мэнсфилд на обложке и долго вглядывалась в отражения двух лиц. Через час она позвонила Стивену из уличного автомата.

— Хорошо, — сказала она. — Я согласна. Я сама хочу сделать этот спектакль.

В тот же вечер Каро позвонила матери.

— Зоэ, я буду играть в моноспектакле.

Зоэ так завопила, что Каро пришлось отодвинуть трубку от уха.

Для начала Каро обосновалась в библиотеке и прочла все, что там смогла отыскать про Кэтрин Мэнсфилд. Ореол тайны окутывал эту странную личность. Все, что она совершала в жизни, было как бы против правил, начиная с того, что родилась писательница на краю света, в Новой Зеландии. А стала потом самой “английской” из всех английских писательниц. Сентиментальная и циничная. Щедрая и жестокая. Она была влюблена в саму жизнь, как никто другой, но умерла рано — всего лишь тридцать два года было отпущено ей.

Каро перечитывала ее рассказы, листала журналы и газеты с рецензиями, впивалась цепким взглядом в каждую строчку ее опубликованных писем к мужу, какому-то Джону Миддлтону Мёрри. Лучшие фразы, те, что больше всего отражали истинную сущность писательницы, Каро отмечала красным фломастером. Их обязательно нужно включить в сценарий.

Для сценария Стивен отыскал Дженет, выпускницу Колумбийского университета, скромную ученую девицу, чья диссертация была посвящена теме лесбийских отношений между английскими писательницами начала двадцатого века.

За обедом, куда они ее пригласили, она еще до подхода официанта вынула из объемистого портфеля стопки машинописных страниц. Там были отмечены какие-то возможные направления темы: К. М. — лесбийский аспект; К. М. — отношения с Лоуренсом; К. М. — ревность Вирджинии Вульф…

— Это производит впечатление, — вежливо отметил Стивен и на этом закончил деловые переговоры. Они съели обед за интеллектуальной беседой и отпустили Дженет продолжать трудиться над диссертацией.

— Она не напишет ничего путного, — тотчас заявила Каро, проводив Дженет взглядом.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что Кэтрин подняла бы ее на смех. Я тоже еле сдерживалась, только чтобы не ставить тебя в неловкое положение.

— Ты уже начинаешь судить от имени Кэтрин Мэнсфилд? — Стивен удивленно поднял брови.

— А я и есть Кэтрин Мэнсфилд.

— Тогда и пиши пьесу сама.

Каро вдруг представила пропасть, в которую ей придется прыгнуть.

— Не одна, а с тобой! — заявила она.

— Ты с ума сошла!

Уже два часа ночи. Они оба сидели у Каро в комнате. Каро ходила по кругу. Всего пять шагов от одной стены до другой. Стивен сидел на кушетке, делая заметки.

— Мне нужно то письмо Лоуренса, где “…Я потерял тебя. Ты словно взорвала меня и тут же потушила…”

— Да, а потом мы плавно перейдем к “Влюбленной женщине”, может, вставим сцену из “Брудершафта” и пригвоздим мерзавца…

— Да, а после уже откроем Дневник…

— И от конкретной любовной истории — к любви вообще…

— Потому что любовь меня убивает…

Они говорили, перебивая друг друга, вдохновляясь.

Стивен все записал.

— Мы хотим включить сюда пассаж из “Прелюдии”?

— Она бы предпочла “В заливе”.

— Да, и что-то из “Кукольного домика”…

Они работали каждую ночь. Спектакль уже начал приобретать форму. Статьи, истории, цитаты. Через шесть недель Каро и Стивен с изумлением увидели, что первый черновик готов. Они отправились ужинать. Первый тост они подняли за Кэтрин Мэнсфилд, потом распили бутылку вина друг за друга. Вернувшись в квартирку Каро, они перечитали весь сценарий.

Финалом спектакля должны быть слова Джона Мёрри, мужа Кэтрин, произнесенные уже после ее смерти. Его голос прозвучит через динамики сквозь темную сцену:

“Всю свою жизнь она повторяла слова Готспура:

Да, но поймите, милорд дуралеевич, что в гуще крапивы, которая называется опасностью, мы срываем цветок, который называется благополучием”.

Уильям Шекспир. Генрих IV, часть 1, акт 2, сцена 3 (пер. Б. Пастернака).

Сценарий так растрогал Каро и Стивена, что они, обнявшись, заплакали.

— Да, а теперь дело за малым. Нужно название, — сказала Каро.

— Как насчет “Кэтрин”?

— Нет. Все решат, что пьеса о Кэтрин Хэпбёрн.

— “Прозрение”?

— Слишком туманно и сложно для понимания. Нужно что-то совсем простое… Она ведь писала о мелких обыденных явлениях…

— Тогда, может, “Мир, который нас окружает”?

Каро засмеялась.

— Уже тепло. Пусть будет так — “Мир тесен”.

Каро и Стивен искали сцену. Казалось, они обошли уже весь Нью-Йорк, пока не отыскали маленький театрик в Сохо. Он был странным. В нем не было уюта, но зато ощущалась некоторая недосказанность, незавершенность. Вполне в духе Кэтрин Мэнсфилд.

Стивен пришел к Каро со сметой расходов.

Она покачала головой:

— Нет, мы это никогда не потянем.

— Но мы должны. Мы должны заплатить за аренду театра, за рекламу и программки, но это еще ничего. Я знаю, как мы это все оплатим. Мы предложим всем нашим ребятам — техникам, звукорежиссерам, осветителям — процент от прибыли. Но уже после того, как спектакль пойдет.

— А если он не пойдет? Если не будет прибыли?

— Но пойми, что в гуще крапивы, которая называется опасностью… — улыбнулся ей Стивен.

— Мы срываем цветок, который называется благополучием, — улыбнулась Каро в ответ.

Каро искала образ Кэтрин и себя в образе. Она примеряла темные парики с прической под Кэтрин Мэнсфилд, но все они выглядели именно париками. Сразу ощущалась раздражающая ее фальшь.

Она пришла в салон и показала мастеру портрет на суперобложке книги рассказов Мэнсфилд. Тот улыбнулся и попросил оставить ему книжку на вечер почитать.

На следующий день они встретились вновь. Пока он возился с ее волосами, Каро прикрыла глаза, а через полчаса, взглянув на свое отражение в зеркале, почувствовала холодок в сердце.

Она уже не была сама собой, но еще не до конца стала Кэтрин. Она пока была лишь на полпути к преображению. Словно стояла между ними двумя — прежней Каро и самой Кэтрин.

В секонд-хенде на Лексингтон-авеню она увидела похожее платье, это было именно то, что нужно, — стиль, эпоха. Оно не напоминало современную дешевую подделку, оно было подлинным. Когда ей заворачивали покупку, у нее возникло странное чувство, что колесо времени повернулось вспять. Да, конечно! Ведь здесь, в этой лавке, Мэг вместе с маленькой Каро купила себе платье для свадьбы. Мир, оказывается, и впрямь тесен!

Стивен жил в старом доме западной части Манхзттена. Каро оказалась в его квартире впервые. Здесь царил беспорядок. Кажется, он царил здесь всегда, словно хозяин в любой момент готов сорваться и ринуться на другой конец мира.

Каро нравились такие ощущения.

Стивен был на кухне, выставляя бутылки с вином и виски.

— Что, наш спектакль так уж плох? — спрашивал он Каро.

— Нет, только у нас проблем все больше и больше, — ответила она, несмотря на все воодушевление. — Я просто на взводе, я нервничаю.

Он подошел к ней и положил руки не ее плечи:

— Ты будешь великолепна. Ты всех уложишь на лопатки.

Она обняла его, но потом отстранилась:

— Знаешь, Кэтрин бы это не понравилось.

— Не думаю. Она была очень практична. Обаяла бы всех до смерти, только бы спектакль состоялся. Так же, как это делаешь ты.

— Так-так, — Зоэ позвонила Стивену домой в этот вечер. — Как у вас все движется?

— Как какой-то сон, — ответила Каро. — У нас уже есть звукорежиссер, осветитель, парень, который запишет голос Мёрри.

— Хорошо. Думаю, эту сумасшедшую затею ты оплатишь из своих сбережений от “Бруклина”?

— Частично.

— Давай я помогу тебе оплатить театр. Я уже позвонила его хозяину. Что вы будете делать, если все сложится неудачно? Я-то не пропаду, без денег все равно не останусь.

— Зоэ, — выдохнула Каро, ей стало трудно говорить от набежавших слез.

Вскоре Бартон пригласил дочь на ланч в “Зеленую таверну”. Вначале их разговор не складывался. Они давно не виделись, трудно было выбрать одну тему среди водоворота мыслей, поэтому они молчали.

— Ну, как движется твой проект? — наконец спросил отец.

— Мы почти готовы. Нам сейчас нужна только реклама. Кажется, я сама скоро повешу на себя плакаты и стану женщиной-бутербродом.

— Ну, думаю, это лишнее. Я помогу тебе оплатить рекламу.

— Но это совсем необязательно, — проговорила удивленная Каро.

— Ты моя дочь, так что не учи своего отца, что обязательно, а что нет. — Он улыбнулся. — Я слышал, что одна хорошенькая девчонка чертовски хорошо играет Кэтрин Мэнсфилд.

За день до премьеры Каро обошла театр, где ей предстояло выступать. Вошла, села в пустое кресло. Завтра вечером уже кто-то сядет сюда.

Она вспомнила другой зал, другой вечер.

В тебе нет ни искорки таланта…

Она снова обошла театр и остановилась возле плаката. Мир тесен — гласил он. И ниже — портрет Кэтрин Мэнсфилд, умной, жестокой, отрешенной от этого мира женщины. Каро напомнила себе, что это должен быть вечер именно Кэтрин Мэнсфилд, а не ее. Каро Эндрюс здесь совершенно не важна, она всего лишь актриса, играющая свою роль.

Спектакль прошел с овациями. Каро выходила для поклона шесть раз. Со всех сторон сыпались поздравления — от распорядителя, звукорежиссера, осветителя сцены. Все поддались этой эйфории. Вложенные деньги начали возвращаться.

Каро со Стивеном просидели до самого утра в маленькой кофейне. Едва расположившись, он протянул ей подарок в изящной упаковке.

Каро развернула ее. За стеклом рамки на белом фоне лежало подлинное письмо Кэтрин Мэнсфилд, с датой — 1918.

Она осторожно провела рукой по стеклу. Словно какой-то знакомый ангел задел ее своим крылом.

— Я сохраню его на всю жизнь, — сказала она.

Дома она поместила это письмо рядом с тем медальоном, что подарил ей Тристан.

Отклики прессы были великолепны. “Тайме” назвала выступление Каро “гипнотическим”. “Пост” показала, что спектакль Каро далек от педантизма. “Вилидж Войс” причислил его к классике.

— Почему Кэтрин Мэнсфилд? — задавали ей вопрос все без исключения репортеры.

— Она нравится мне как писатель, — отвечала Каро. — И то, что она постоянно переделывала свою жизнь.

— А вы поступаете так же? — особенно настаивал один репортер.

Каро пару секунд молчала. Ей вспомнились дороги, по которым она прошла, начиная с ангелочка на облаке с рулоном туалетной бумаги до ванной комнаты отеля с неподвижным телом Тристана на полу.

— Иначе жизнь потеряет всякий смысл, — нашла она ответ. — Вы не согласны?

На второй неделе показа на спектакль пришли Бартон, Мэг и Адам. Это оказалось не лучшее ее выступление — она очень волновалась, зная, что отец смотрит на нее, а его оценка будет жесткой. После спектакля они поднялись к ней и сказали, как замечательно она играла.

Бартон взял ее за руки:

— Я очень горжусь тобой, Каро.

— Это лучшее из всего, что ты сделала, — обняла ее Мэг. — Как мы могли так долго с тобой не видеться?

Адам инспектировал все коробочки и флакончики на ее гримерном столе:

— Как ты думаешь, мне пойдут черные волосы?

Каро лишь улыбалась им всем.

Первый сезон уже заканчивался. Никто не сомневался, что возрождение спектакля неминуемо.

Однажды после дневного показа за кулисами появился Стивен.

— Все, наши гастроли полностью расписаны на лето. Мы объедем все Восточное побережье. — Чмокнув Каро, он добавил: — И это только начало.

Каролин

Она вдруг почувствовала, как ее жизнь возрождается. Во всем виделось только начало. Она снова решила стать собой, не мамочкой Александра, а прежней Каролин.

Но что же придумать сейчас? Чем заняться?

Может быть, предложить Трине партнерство в “Тесном мирке”? Она могла бы вложить туда всю энергию, которая распирала ее. Что, если они с Триной начнут скупать на аукционах старые кукольные домики, игрушечную посуду и мебель и устроят свой музей таких миниатюрных предметов?

А может, ей следует плюнуть на кукол и начать посещать вечерние курсы и выучиться на архитектора, ей же хотелось этого с самого детства.

Каролин видела, как распускается ее цветок. И совсем не важно, что она еще не выбрала путь, по которому пойдет дальше.

Поздно вечером в воскресенье позвонила Зоэ. Наутро Каролин пошла в “Тесный мирок”. Подойдя к прилавку, она обняла Трину:

— Прости, Трина, я лечу в Калифорнию. Мама умирает.

Зоэ прилетела только на заключительный спектакль за два часа до начала. Каро собиралась встретить мать в аэропорту и сразу отвезти в театр, но Зоэ прикрикнула на нее чуть ли в ярости:

— Ты что, сошла с ума? Тебе следует гримироваться перед шоу, сосредоточиться и все прочее, а не толкаться в автомобильных пробках. Я непременно буду на месте вовремя, и ты уж, пожалуйста, покажи мне все, на что ты способна.

Каро, выйдя на сцену, поискала Зоэ взглядом, но та словно утонула в море других лиц в зрительном зале. Кэтрин произнесла первую хлесткую и шокирующую фразу. Тут же раздался смех. Звенящий, теплый смех Зоэ. Свой последний спектакль Каро отыграла как никогда. Это был лучший спектакль в ее жизни.

Зоэ зашла к ней в гримерную.

— Моя милая! Я так горжусь тобой! Это был самый чудесный вечер в моей жизни!

Но Каро не услышала этих слов. Она смотрела на мать. Перед ней стояла хрупкая, белая как мел старушка. Она поняла, почему Зоэ не прилетела на “Дерево, растущее в Бруклине”. Каро поняла, что с самого начала догадывалась.

Она сжала иссохшую руку матери.

— Почему ты мне не сказала?