Утром Семен сам поднялся чуть свет, боясь, что мать не разбудит его на охоту, против которой вчера вечером возражала.
– Предчувствие у меня нехорошее.
– Мама! – сердился парубок. – Ну, что там может быть нехорошего? Волков стрелять – с коня! Народу набирается – больше тех волков.
– Все равно, сыночек, сердце ноет.
– Зоя! – прикрикнул на жену Михаил Андреевич. – Или ты не знаешь, что нельзя допрежь дела причитать? Такими вот словами бабы беду и накликают… Не на войну идет! На охоту. Сам бы пошел, да…
Он привычно двинул спиной – побаливала.
Зоя Григорьевна прикусила губу. Она понимала, что не ко времени плачется, но у нее всегда болело сердце за старшенького. Уж больно он был горячий. Совсем не берегся. Да еще Михаил со своими присказками: казак пулями меченый, шрамами отмеченный… От одной такой картины, которую тут же рисовало ее услужливое воображение, мурашки бежали по коже.
Ой, не о том она думает, не о том. Разве можно молодого казака просить, чтобы он берегся? Нет у матери такого права. Только одно остается – молиться за него!
– Семка, а ты мне десять копеек дашь? – между тем спросил его младший брат Гришка.
– Та откуда же у меня деньги?
– За волка дадут, атаман говорил.
– А зачем тебе десять копеек?
Гриша отвел взгляд в сторону и безразлично пожал плечами. Мол, да что там, ерунда всякая.
– Ну, Сем, чего тебе для родного брата денег жалко? Ты не бойся, я подрасту, тебе отдам.
– Ладно, брат! – Семен потрепал его по голове, что было для хлопчика непривычной лаской. – Дам тебе десять копеек.
Он даже не усомнился, что добудет волка. Его больше волновало, сколько он тех волков добудет? Тогда с атаманской платы за шкуру серого хищника можно было и себе хорошую уздечку присмотреть. Ежели не хватит… Но так далеко Семен не хотел заглядывать, усмехнувшись про себя: на что Гришке деньги?
Старший брат и думать не думал, что у младшего – только первый класс школы закончил – появилась любовь. И ею была вовсе не дочь казака, как полагалось даже в таком юном возрасте, а дочь иногороднего! Хоть и кузнеца.
Правда, этот иногородний был вовсе не беден, как его многие собратья. Хозяйство у него образовалось крепкое, и работник на подворье имелся – бывший солдат. Ранило того в битве с турками, упал с коня да сильно спиной ударился. С той поры ходил, согнувшись, уже и горб на спине вырос…
Но не это вовсе влекло казачонка ко двору кузнеца, и даже не его огненный промысел, на который были не прочь поглазеть все мальчишки станицы, а его маленькая дочь, чье мастерство рукодельницы признавали все казачки.
Девочка – ей было всего семь лет – умела вязать такие кружевные с бисером подзорники2, что станичные невесты стояли к ней в очередь.
Звали девочку непривычно для казацкого слуха – Диана, и была она единственной женщиной в небольшой семье кузнеца – отца и двоих сыновей-подростков. Мать Дианы умерла как раз при родах девочки, и тогда для ее воспитания взяли няню – тоже из тверской области, откуда прибыл кузнец – она не только воспитывала девочку и обихаживала ее, но и обучила нелегкому мастерству кружевницы.
Но и не это влекло Гришу к девочке, вовсе не ее умение плести кружева, – зачем ему кружева? – а удивительно ангельское личико, обрамленное светло-русыми косичками, с ясными голубыми глазами. Он уже присмотрел у бондаря маленький деревянный сундучок вроде крохотной бочки с маленькой застежкой и решил купить, чтобы подарить Диане к Рождеству.
Рождество… Гулянья, подарки… Мама сделает холодец, а Гришка наготовит себе костей для игры в лодыжки. Если, конечно, успеет перехватить кости до того, как мама отдаст их Жуку, дворовой собаке с примесью волчьей крови – так случилось в прошлое Рождество – и тот перемелет их в муку своими крепкими зубами.
Несмотря на раннее время, Семен открыл глаза и почувствовал, что выспался. Он наощупь запалил лучину и, поглядывая на лицо спящего брата – тот улыбался во сне – стал потихоньку собираться. Из горницы послышался голос матери:
– Семушка, а я уже хотела тебя будить. Сам встал. Сядь, поешь. Я тебе и с собой завернула: пирожки еще горячие, яички вареные, огурчиков соленых…
Она глубоко вздохнула, словно втягивая в себя непролитые слезы.
Что-то Зоя Григорьевна в последнее время совсем ослабела: чуть что, и в слезы. Раньше было, ни слезинки не прольет, даже когда муж случайно обидит, а теперь… Болит у нее что-то внутри, оттого и мысли на ум идут нехорошие, все про беду да несчастье.
Но ее настроение сыну не передалось. Скорее наоборот, он поглощал еду, почти не замечая, что ест. Возбуждение вновь охватило его. Надо непременно попробовать, устроить волчищу гон. Вместе с Митькой. Тот пока не знает, что его дружок задумал. Нагайку Семен тоже припас. И у Митьки есть нагайка. Оба заказали их у шорника в городке. Не дай бог такой нагайкой человека по лицу полоснуть. И глаза выбить можно…
Возле станичного правления уже толпился народ. Пришли даже иногородние, которые не имели верховых коней. Они толпились возле большой мажары3, с ружьями, и тоже возбужденно переговаривались. Семен подумал, не показалось ли, что где-то рядом придушенно визжит поросенок.
А подошел поближе к мажаре, увидел в ногах у одного из стоящих в ожидании команды охотников шевелящийся мешок.
Семен нашел сидящего верхом Митьку, перегнувшись с коня, обменялся с ним рукопожатием.
– Мить, вроде иногородние поросенка с собой взяли. Что, прямо там, в поле его зажаривать собираются?
Митька снисходительно усмехнулся.
– Так это ж для приманки волков. Ты что, раньше не видел? Привяжут его где-нибудь, вот он и визжит на всю степь, а волк слышит и идет в ловушку…
Их разговор перебили следопыты, которые тут же всех собравшихся и поделили.
Большую часть охотников взял под свою руку Леус для охоты в камышовой балке, недалеко от станицы.
– Будем стрелять из засады.
Остальных – пятерых казаков на крепких лошадях, в их числе оказался и Семен – повел к логову волков казак Червонный. Митьку не взяли, хотя он и очень хотел поехать вместе с другом.
Конечно, у Митьки лошаденка худая. Иващенки вообще бедные. Живет Дмитро вдвоем с матерью, вдовой – станичный комитет ей помогает, как вдове казака, но это не то, что крепкое хозяйство Гречко, где одних лошадей десять штук. Если считать с рабочими лошадями, конечно. Так что, поохотиться вместе друзьям не удалось.
– Ничего, – успокоил товарища Семен, – на той неделе на лис пойдем, хочешь?
– Хочу, – криво улыбнулся Дмитрий.
Ну, чем мог помочь ему Семен? Оба молодых казака – ровесники, по девятнадцать лет, уже имеют свои наделы. Но и в этом Митьке не повезло: его земля далеко от реки, на косогоре, глинистая, а у Семена – всего с полверсты от родительского подворья, чистый чернозем. Дмитрию выделили по этой причине тридцать десятин, а Семке – двадцать пять, но так то ж земля! И что тут поделаешь? Тянули жребий, и Дмитро сам такую вытянул.
– Мой талан съел баран… Видно, не судьба мне быть крестьянином, – сказал друг после жеребьевки.
В первый год его землю даже никто не стал брать в аренду. И только нынешним летом иногородние откуда-то из Сибири взяли у него эти тридцать десятин по восемь рублей за десятину.
Если разобраться, тоже неплохие деньги. На них Митька сможет купить себе новое обмундирование. А пока у него добра… разве что, шашка – чистая таннерка4, все, что осталось от погибшего в войне с турками отца.
И винтовка у Митьки неплохая, тульская, старенькая, правда. Он с нею как с живой разговаривает, когда чистит. Винтовка будто платит ему тем же, никогда осечки не дает: в соревнованиях Дмитрий Иващенко бывалых казаков обходит, по меткости стрельбы…
Семену стало грустно, что даже сейчас судьба, будто нарочно разделяла их…
– Поехали! – привстав в седле, скомандовал Червонный. – Там волков поменее, но все крепкие, зубастые, так что будет, с кем повоевать…
Казаки рассмеялись. Небольшая процессия тронулась. Судя по словам Червонного, им предстояло проехать около пятнадцати верст.
Пока ехали, немного развиднелось. Казаки держались друг за другом, молчали. Может, кто и досыпал сидя. Зимой особенно сладко спится, когда не нужно вставать чуть свет, ехать на поле…
Пыл Семена насчет охоты на волка с нагайкой несколько поугас. Он думал попробовать новый способ вместе с Митькой, а тут… Жалко, а ему хотелось такую охоту попробовать. Но кто знает, как бывалые охотники на его предложение откликнуться? А вдруг заикнешься, а тебя же и осмеют!
Отчего-то в памяти Семена все стояло лицо Митьки с этой его кривой улыбкой. Почему раньше они не обращали внимания на то, что один из них из бедной семьи, а другой – из средней, крепко стоящей на ногах. Хозяйство было – само по себе, а их дружба – дело особое, и она от зажиточности не зависела. Как тогда казалось. А теперь будто между ними земля разверзлась. Сначала узкой полоской, которая со временем все больше расширялась. Причем, Семену казалось, что сам он свое отношение к другу не изменил, это Дмитрий понемногу от него отдалялся. И ведь им в один год на службу идти…
Ехали долго, но Семен этого не замечал, погрузившись в свои мысли, пока не услышал голос следопыта.
– А теперь – тихо!
Некоторое время они никуда не двигались, – Червонный даже приподнялся в седле, весь превратившись в слух. Затем облегченно выдохнул:
– Здесь они, не ушли!