Unknown

‒ Нет, я не лгу тебе. Это сделала Джун, ‒ шепчу я. ‒ Я так и знала, что это произойдет, если я не перезвоню ей.

Кэтч поднимает руки и кладет ладони на мои щеки. Я резко вдыхаю, когда он касается моей кожи и оказывается так близко. В темноте я вижу напряженность в его взгляде. Пульс резко подскакивает, и я отчаянно хочу покрутить локон, но вместо этого хватаю его за руки и сжимаю изо всех сил. Каждый раз, когда он оказывается так близко, мой мир переворачивается, и единственное, что имеет смысл, это он.

‒ Ты хоть представляешь, как сложно будет нам скрываться, если кто-нибудь узнает тебя и доложит об этом в полицию?

Дыханием он щекочет мне губы, и я чувствую мурашки на коже. Я лишь качаю головой. Не доверяю я своему языку.

‒ Если о тебе заявят, они узнают об этом ‒ и мы раскрыты. Черт побери, Макс, может быть, они уже знают.

Я хочу ответить ему что-нибудь остроумное или что-то в свою защиту. Ведь это он не дал мне позвонить Джун, хотя я знала, что позвонить нужно, но я просто не могу заставить себя вымолвить хоть слово.

Я выдыхаю после некоторой паузы и опускаю голову, чтобы лбом коснуться его мягких полных губ. Кэтч кладет одну руку мне на затылок и сжимает руку. Я не знаю, может, он пытается удержать меня или делает это для равновесия, но мне становится спокойно. Не потому, что я умею драться или стрелять в упор, а потому, что позволяю другому подарить мне ощущение надежности.

Он опускает вторую руку вдоль тела, и, сделав несколько вдохов, отпускает меня и протягивает телефон. Ему не приходится говорить мне, что делать, я и так это знаю. Нужно позвонить Джун и убедить ее, что я в порядке.

‒ Твое фото у них уже есть. Никаких гарантий, что фото снимут. И существует риск, что тебя покажут по телевизору во время новостей, если еще этого не сделали.

Он подходит к двери и берется за ручку.

‒ Но нужно попытаться.

Он уходит, через несколько минут возвращается с нашими сумками и кладет их на пол у двери.

‒ Кэтч, ты уверен, что тут мы в безопасности? То есть, что если тебя как-нибудь выследили...

Голос увядает, я и сама не понимаю, что именно хочу сказать. Не имею никакого представления о том, как эти люди работают.

Он уверенно улыбается.

‒ У меня есть несколько имен, о которых они не знают, и я плачу наличкой. На одну ночь здесь безопасно.

Он открывает дверь и смотрит на меня через плечо.

‒ Оставайся здесь и никому не отвечай. Даже Джун. Я вернусь через тридцать минут.

Я киваю в ответ, он выходит и оставляет меня одну.

Некоторое время я просто успокаиваюсь от эмоциональной встряски: сначала из-за его близости, потом из-за резкого отдаления. Он не поцеловал меня, когда я коснулась лбом его губ, только помедлил пару мгновений, а потом неловко отстранился. Ненавижу себя за ощущение вынужденной близости к нему, а еще за желание вышибить ему мозги. Но, даже ясно показав ему, чего я хочу, в ответ я получила лишь чувство, что он меня продинамил. Может, я для него не больше чем обуза, человек, которого он по ощущениям должен защитить, чтобы отработать свои предыдущие злодеяния. Что бы он ни сделал, я знаю, что что-то такое было.

Физически уставшая, я опускаюсь на кровать и набираю Джун. Она отвечает после первого же сигнала, и не похоже, чтобы она спала. На дворе час ночи, а это уже подозрительно.

‒ Макс, ‒ выдыхает она облегченно.

Этот номер невозможно определить. Это тоже подозрительно.

‒ Я звонила в полицию. Я заявила о твоем исчезновении. Ты сказала, что отправилась в Нью-Йорк, и больше ничего. Я звонила тебе, но там только голосовая почта.

Так что я запаниковала.

По голосу она на грани. Так же, как было когда я чуть не сломала коленную чашечку ее бывшему.

Она в ужасе.

‒ Знаю. Прости. И не волнуйся, все в порядке. Мне просто нужно было время наедине с собой. После случившегося с Джеймсом я потеряла работу и решила, что нужно взять отпуск.

Причина так себе, но лучшей у меня пока нет. Она не объясняет, почему я солгала ей, и остается лишь молиться, чтобы она не спросила об этом. К сожалению, Джун знает меня лучше, чем кто бы то ни было, и она не отцепится от меня так просто.

‒ Тебе нужно было просто сказать мне правду. Ты хоть знаешь, как сложно было заставить полицейских завести дело о твоем исчезновении? Формально я тебе не семья, но, слава богу, они поверили мне, когда я сказала, что у тебя никого нет, кроме меня, ‒ она нервно тараторит. Третий раз «подозрительно».

‒ Прости, что тебе пришлось пройти через такое, Джун. Но теперь ты знаешь, я в порядке. Просто позвони, кому там надо, и скажи, что я в порядке. Мне нужно, чтобы ты заставила их снять мои фотографии.

‒ Ладно, только скажи мне, где ты. Может, я приеду, мы встретимся и устроим мини вечеринку на двоих? ‒ Ее голос слегка дрожит, и теперь я точно знаю, что что-то случилось.

Джун предложила бы мне приехать и помочь утопить мои ошибки в вине, но ее голос дрогнул. Идея мини отпуска и вечеринки должна была вскружить ей голову восторгом. Так что, сложив все свои подозрения, я мысленно услышала сигнал тревоги.

‒ Джун, я не скажу тебе, где я. Если они рядом, то тебе нужно найти способ избавиться от них. Не верь никому. Я серьезно, Джун.

‒ Так компания тебе не нужна? Ну ладно, звони мне и дай знать, когда вернешься домой.

‒ Люблю тебя, Джун.

‒ И я тебя, Макс.

Я повесила трубку и откинулась на кровать. Кто-то добрался до Джун, и теперь мне остается только надеяться, что они оставят ее в покое, когда поймут, что она ничего не знает и не собирается у меня ничего выпытывать. В животе появилась жуткая ноющая боль от мысли, что Джун теперь часть всей этой неразберихи. Именно от этого я хотела ее защитить.

Если с ней что-нибудь случится, то это из-за меня. Когда я услышала тот разговор Джеймса на повышенных тонах, надо было просто тихонько выйти из здания на цыпочках и притвориться, что все это странный сон.

От мысли о Джеймсе Келли вдруг появляется ощущение, что я грязная. Мне нужно в душ, очень горячий душ. Я вскакиваю с кровати и включаю лампу на тумбочке. Я иду к своей сумке, оглядываюсь и замечаю, что в комнате всего одна кровать огромного размера. До зуда старомодный плед, сочетающийся со шторами, и непонятного цвета картины над кроватью ‒ вот квинтэссенция дешевого отельного интерьера. Видимо из-за волнения я даже не поняла, что Кэтч снял номер с одной единственной кроватью.

‒ Вот же сукин сын! ‒ воплю я.

Мои чувства сменяются с расстройства из-за отказа в сексе на яростное бешенство. Я врываюсь в ванную и включаю настолько горячую воду, насколько могу вытерпеть. Срываю крышечки с маленьких бутылочек шампуня и кондиционера, становлюсь под струи душа и стараюсь смыть неприятное чувство, от которого волосы на затылке становятся дыбом.

****

Кэтч

Еда. Мне нужно поесть, и, наверняка, Макс тоже голодна. Ее подруга заявила, что она пропала без вести, и хуже она поступить не могла. Не только потому, что Макс теперь приметная личность, но и потому, что они знают о Джун и о том, что она значит для Макс. Они точно будут допрашивать ее до тех пор, пока полностью не убедятся, что она ничего не знает. Я теперь могу только надеяться, что на этом все и закончится. Макс явно очень любит Джун, и я не хочу даже представлять, что с ней будет, если с Джун что-нибудь случится.

Когда она рассказала мне обрывок своего прошлого, мне сдавило грудь так, как еще не было со дня смерти папы. Сама того не понимая, она все ближе притягивала меня к себе, а мне нужно избегать этого. Я знаю, что она многого о себе еще не рассказала, такого личного, что делает ее такой невероятно сильной женщиной. Но я хочу узнать об этом, и так же хорошо понимаю, что это плохая идея, так что я не стал настаивать, когда она прервала разговор.

Затем Макс решила коснуться меня. Я вторгся в ее личное пространство, чтобы настоять на своем. Я так рассердился на нее, потому что подумал, что она солгала мне, и сосредоточился на том, чтобы напугать ее и услышать от нее правду. Она положила ладони мне на грудь, но в них не было никакого намека на давление и попытку отстраниться, хотя я знал, что у нее хватит на это сил. Она хотела быть ближе ко мне так же сильно, как и я хотел быть ближе к ней. А потом она прижалась мягкой кожей лба к моим губам. От нее пахло одновременно моим складом и лавандой. Я чуть не расклеился на месте. Потому что знал, что нельзя. Нельзя целовать эту прекрасную женщину. Даже самым невинным способом.

Все в ней притягивает нас как два сильных магнита. Ее пламенно рыжие волосы, большие зеленые глаза, ароматные кудри и ноги уже много дней делают мои попытки удержать кровь в голове, которая на плечах, почти бесполезными. Если бы я поцеловал ее, то уже не смог бы остановиться. Нельзя увлекаться этой женщиной. Если наши слабые отношения превратятся в любовные, то эта слабость превратится в такую силу, с которой я не хочу справляться. Защищать ее, пока все не уладится, потому что я знаю, что она хороший человек, это одно дело. А защищать ее потому, что она мне не безразлична, совсем другое.

‒ Грр! ‒ рычу я и вцепляюсь в руль.

Она задела меня за живое, и я уверен, что однажды наступит такой момент, когда я не смогу остановиться.

ГЛАВА 8

Кэтч

В тот момент, когда я захожу в комнату, Макс, завернутая в полотенце, выходит из ванной. Ее рыжие волосы ниспадают потемневшими от влаги локонами. Молочная кожа ее плеч поблескивает, и пара капель воды скатывается вниз к ложбинке между грудей. Она напоминает мне богиню, ниспосланную сюда, чтобы мучить меня.

Я никогда прежде не видел ее настолько обнаженной. Всю последнюю неделю мы оба старались быть максимально одетыми. Я бросаю все силы, которых явно недостаточно, чтобы совладать с растущим напряжением в штанах. Надеюсь, она этого не замечает. Примерзнув к полу, я жду, что она метнется обратно в ванную. Вместо этого она смотрит на меня, сощурившись, и указывает на кровать.

‒ Ты сказал, что собираешься взять номер с двумя кроватями. ‒ В ее голосе одно негодование.

Перевожу взгляд с нее на кровать, а затем ‒ обратно. Я удивлен, потому что это последнее, что я бы ожидал услышать из ее прекрасных уст.

‒ Ты спишь на полу. ‒ С этими словами она судорожно хватается за полотенце, будто за самое дорогое в ее жизни, в то время как я не могу думать ни о чем другом, кроме того, как бы сорвать это чертово полотенце с ее тела.

Желание прожигает меня насквозь, и я роняю сумки, которые держал, на пол. Все мое тело кричит о том, что мне нужно взять ее, сделать ее своей, но я понимаю, что это грозит обернуться сильнейшим разочарованием. На мгновение мне кажется, что в ее глазах загорается огонек надежды, но, стряхнув с себя эти мысли, я разворачиваюсь к сумкам. Как только я начинаю в них копаться, Макс подходит ко мне.

‒ Я не знаю, на что ты надеялся, затеяв эту игру, но…

Я встаю и швыряю одну из своих футболок в нее, успешно попадаю и прикрываю ей грудь.

‒ Заткнись, Макс. У них больше нет комнат с двумя кроватями. И надень что-нибудь на себя, ‒ говорю я приказным тоном.

Она стоит напротив меня, и ее желваки беспокойно играют. Мои глаза горят вызовом поговорить еще о нашей ночевке. В гневе она разворачивается на пятках и убегает обратно в ванную. Я кричу ей вслед:

‒ И ты однозначно чокнулась, если думаешь, что я собираюсь спать на полу.

Десять минут спустя я стучусь в дверь ванной, и она открывает. Если бы взглядом можно было убивать, то я бы стал кучкой пепла. Я не предпринимаю попыток отойти с дороги, поэтому она отталкивает меня и топает по направлению к своей сумке. С изумлением я наблюдаю за тем, как она извлекает пару крошечных трусиков: черные и красные. Повернувшись ко мне спиной, она натягивает трусики и не предпринимает никаких попыток оградить меня от созерцания ее голой задницы. Во рту пересыхает; пока она стоит спиной ко мне, я пользуюсь возможностью поправить свой набухший член.

‒ Доброй ночи, Кэтч, ‒ бросает Макс через плечо со злобной усмешкой.

Проклятье, мне придется принять еще один холодный душ.

Дождавшись, когда напряжение схлынет, я выхожу из ванной и вижу, что Макс поела и легла спать. Она распласталась в центре кровати с уверенностью, что занимает как можно больше места. Макс лежит на животе, повернув голову на бок и похрапывая; ее рыжие волны волос разбросаны по подушке. К своему удивлению, я счел этот звук успокаивающим. Приятно осознавать, что она чувствует себя комфортно и в безопасности настолько, что может во сне тихонько похрапывать.

Как жаль, что я собираюсь ее разбудить.

Я думал дать ей возможность подвинуться. Без труда разбудив ее тем, что заправляю за ушко непослушную прядь, я шепчу:

‒ Макс, ты не могла бы лечь на одну сторону?

Храп прекращается, и слышно, как она мямлит что-то вроде «отвали».

‒ Макс, если ты не выберешь одну сторону, то я сделаю это за тебя, ‒ говорю я с ухмылкой.

‒ Ага, с удовольствием на это посмотрю, ‒ отвечает она, даже не удосужившись открыть глаза. ‒ Я уже говорила, что не собираюсь делить с тобой постель.

‒ Ладно, будь по-твоему. ‒ Я пожимаю плечами и отхожу от кровати, предоставляя ей последний шанс подвинуться.

Когда ее губы растягиваются в победной улыбке, я понимаю, что пора применить силу.

Одним быстрым движением я кидаюсь на кровать и обхватываю ее руками. Одеяло и простыня сползают с Макс, когда она с придыханием пытается мне сопротивляться. Я сильно шлепаю ее по полуголой заднице.

‒ Успокойся, ‒ цежу я сквозь сжатые зубы.

Она сильнее, чем кажется. Я накрепко выучил, что внешность действительно обманчива. Особенно когда дело касается Макс Бреди.

‒ Ах ты, сукин сын...

Я отталкиваю ее, претендуя на часть постели, которую когда-то занимали ее ноги. Наблюдая за тем, как она приземляется с негромким «шлеп», я произношу:

‒ Не смей говорить о моей матери подобным образом. Она исключительно замечательная женщина.

Затем я отворачиваюсь и выключаю лампу.

Макс усаживается, взирая на меня сквозь темноту.

‒ Ты действительно собираешься оставить меня спать на полу?

‒ Делай, черт возьми, что тебе вздумается, Блейз, а я буду спать именно здесь. Эта кровать достаточно большая, чтобы на ней поместились мы оба. На прошлой неделе, когда дело касалось сна, я был чересчур щедр.

Макс решает взять подушку и съездить мне разок по голове. Я игнорирую ее выходку.

‒ Мы должны встать через шесть часов, и я планирую выспаться. Не думаю, что на полу у меня будут на это шансы, ‒ с этими словами я отодвигаюсь на свою половину и натягиваю одеяло до подбородка. Спиной я чувствую, как она возвращается на свою половину, возмущенно мыча.

Только теперь я позволяю своим губам расплыться в победной улыбке.

Судя по всему, зря я надеялся на шесть часов, потому как мой телефон решил зазвонить спустя всего четыре часа, как мы уснули. Я сажусь и смотрю на экран: номер неизвестен. Наверное, это Снитч.

‒ Что стряслось? ‒ спрашиваю я сонным голосом, глядя на Макс.

Она прижалась ко мне, лежа на животе и подложив под себя руки. Ее волосы рассыпались по моей руке.

‒ Таймер идет за тобой. Ходит слушок, что его головорезы зашевелились, ‒ отвечает тот своим изможденным голосом. ‒ Предполагаю, что ты на джипе. Тебе необходимо избавиться от него как можно скорее, или, на худой конец, до прибытия в Новый Орлеан. И телефон тоже смени. Тебе понадобится не один десяток мобил.

Я чертыхаюсь вполголоса и тру рукой сонные глаза. Я не планировал избавляться от джипа. Я вовсе не хотел тратить время и деньги на покупку другого авто, а его кража может взбаламутить местную власть. Есть одно местечко, где я мог бы спокойно добыть новую машину без лишних вопросов и припрятать свой джип, но мысль привести туда Макс не приходила мне в голову.

‒ Чувак, я не секу, почему ты это делаешь, но у меня есть один вопрос, ‒ его голос звучит серьезнее обычного.

‒ Да, какой? ‒ шепчу я.

‒ Она того стоит?

Этот вопрос я задаю себе постоянно. Ради нее я отказался от большой суммы денег, а сейчас рискую поплатиться свободой, а, может быть, и жизнью.

‒ Я пока не знаю, ‒ с этими словами я протягиваю руку и очень аккуратно заправляю прядь волос ей за ушко. Она улыбается и прижимается чуть ближе ко мне. Это был единственный ответ на его вопрос, и по какой-то причине, непонятной даже мне, он звучит как откровенная ложь.

Снитч тяжело вздыхает.

‒ Ладно, Кэтч. Просто избавься от джипа. Увидимся на днях, ‒

сказав это, мой собеседник кладет трубку.

****

Макс

Я просыпаюсь от запаха свежезаваренного кофе. Потянувшись, я улыбаюсь и зарываюсь в подушки, на которых спала. На мгновение я забываю, где нахожусь. Когда мой мозг тоже просыпается и вспоминает, я подпрыгиваю на кровати. Между штор ‒ небольшая щель, через которую в комнату попадает тонкая полоска утреннего света. Взглянув на электронные часы, я ловлю себя на мысли, что для семи утра здесь слишком тихо.

Соседняя половина кровати пустует и полностью накрыта покрывалом.

‒ Кэтч?

Ответа нет. Я смотрю на пол у двери в поисках его обуви. Ее там не оказывается.

Вытащив себя из постели, я подхожу к своей сумке и достаю оттуда джинсы и красную кофту с V-образным вырезом и короткими рукавами. На столике у входа в ванную я нахожу кофейник. В одной из кофейных чашек был сложенный лист бумаги.

«Макс,

Появились дела. Скоро буду. Не мой голову.

К.»

Я сминаю записку в кулаке, ехидно бормоча «Какая странная просьба, мамочка». Затем я наливаю себе кофе и тащу задницу в ванную, чтобы освежиться и одеться.

Десять минут спустя я слышу, как Кэтч открывает двери и зовет:

‒ Макс?

Я выхожу из ванной и ставлю чашку на столик перед тем, как повернуться к нему лицом. Я была очень раздражена прошлой ночью и была не готова сообщать ему об этом. Поэтому я просто тяну время, переставляя вещи на столике с места на место. Когда я наконец-то поворачиваюсь к нему лицом, он стоит, облокотившись на стену рядом с комодом.

‒ Кэтч, ‒ произношу я, и на его губах появляется едва заметная ухмылка, когда я опускаю взгляд и вижу в его руках коробку с краской для волос. Мои глаза расширяются, я вскидываю руки.

‒ Нет, пожалуйста! Скажи, что эта дрянь для тебя.

Я вообще-то люблю свои рыжие волосы. Когда-то в раннем детстве я пообещала себе никогда их не красить.

Кэтч делает глубокий вдох, прежде чем произнести:

‒ Макс, твои фото везде. Это уже не изменить, а волосы ‒ твоя самая заметная особенность. Я выбрал темно-каштановый цвет, ‒ он протягивает мне коробку. ‒ Не создавай трудностей. Это всего лишь волосы. А когда все закончится, я лично оплачу тебе покраску, способную вернуть твой цвет.

Я скрещиваю руки на груди.

‒ Ты хочешь, чтобы я тебя ненавидела?

‒ Нет, Макс, веришь или нет, но я не хочу твоей ненависти. Может, первое время так и было, но не сейчас, ‒ звучит искренний ответ.

Что, черт возьми, это должно значить?

Я цепляюсь руками себе в волосы и сильно тяну их в стороны.

‒ Ты расстроена. ‒ Слышу я его голос.

Рванувшись к нему, я выхватываю коробку из его рук со словами:

‒ Кто они, Кэтч? И что ты с ними сделаешь?

Его глаза сужаются, желваки беспокойно двигаются.

‒ Иди красить волосы. Я хочу уехать в течение часа.

Я открываю рот, чтобы возразить, но он разворачивается и выбегает из комнаты.

Кэтч возвращается, когда я уже покрасила и высушила волосы. Я сижу на туалетном столике рядом с кофейником и жду, когда он придет. Он входит в комнату, останавливается и смотрит на меня, держа одну руку на дверной ручке, другую на дверном косяке.

‒ Не правда ли, это отвратительно? ‒ спрашиваю я, накручивая на палец прядь своих темно-каштановых волос.

Он улыбается.

‒ Нет, просто по-другому.

Вскидывая на плечи наши сумки, он кивает в сторону двери.

‒ Давай убираться отсюда.

Обалденно. Когда кто-то использует слово «другой» в этом контексте, как правило, это не значит ничего хорошего. Мои рыжие волосы ‒ часть того, что дает мне твердую уверенность. Но теперь их нет, и вместе с ними нет и уверенности.

Звучит глупо, я знаю, но это правда.

Я спрыгиваю со столика и направляюсь к двери. Как только я выхожу, Кэтч вручает мне черные солнцезащитные очки в роговой оправе.

‒ Я не знаю... Они привлекли мое внимание...

‒ Неплохо, ‒ безразлично говорю я, скользя по ним пальцем.

По правде говоря, хоть они и были дешевыми, я их любила. Они были очень похожи на очки в моей битой машине, похожей теперь, скорее всего, на груду металлолома.

‒ Кроме того, тебе придется носить вот это, ‒ он протягивает мне бейсболку.

Я усмехаюсь.

‒ Янки? Серьезно?

‒ Не фанатка? ‒ спрашивает он насмешливым тоном.

‒ А ты?

‒ Иначе, зачем мне потертая кепка Янки, Макс?

Я открываю рот, дабы озвучить свое мнение по поводу этой сомнительной привилегии, но он отрезает:

‒ Отложим спор. Надень это и заткни волосы под кепку.

Я делаю то, что он говорит, и закручиваю волосы под кепку. Несколько прядей выбиваются наружу, и он удивляет меня, когда помогает заправить их обратно.

По мере приближения к стоянке Кэтч вытаскивает кепку из-за пояса брюк и надевает на голову. Затем приобнимает меня за плечи и прижимает ближе к себе.

Я стараюсь не прижиматься к нему, но он прочно удерживает меня.

‒ Машина в дальнем углу парковки. За нами наблюдают. Я как раз проверял это, пока ты красила волосы.

После этих слов я инстинктивно прижимаюсь ближе к нему.

‒ Как, черт побери? ‒ мямлю я.

‒ Таймер не идиот; возможно, он знает, что я направляюсь к Снитчу. Я заставляю тебя носить кепку, чтобы он не узнал, что ты покрасила волосы, ‒ с этими словами он ведет меня к машине и открывает водительскую дверь.

Я сажусь и перебираюсь через коробку передач на пассажирское сиденье.

Кэтч запрыгивает в машину, срывает кепку и заводит авто со словами:

‒ Пристегнись, Макс. Живо.

Я вижу в зеркало заднего вида, как к нам приближается машина, когда колеса джипа поворачиваются на асфальте и мы трогаемся вперед. Кэтч делает резкий поворот, выезжая с парковки, и меня отбрасывает на него. Одна его рука оказалась между нами, а моя рука приземляется ему на бедро, ошеломляюще близко к ширинке. Он слегка поворачивает голову и прикасается губами к моей щеке.

‒ Ремни, ‒ шепчет он, ‒ красотка.

От движения его мягких губ по моей коже, когда он произносит эти два слова, у меня по спине бегут мурашки восторга.

Боже! Возьми себя в руки. Ты чуть жизни не лишилась.

Я отодвигаюсь от него и усаживаюсь обратно, пристегивая ремень. Кэтч поворачивает направо, потом снова налево. Он смотрит в зеркало заднего вида и начинает материться. Я поворачиваюсь и вижу ту же машину у нас на хвосте.

‒ Что будем делать? ‒ спрашиваю я его.

Лоб начинает потеть под кепкой.

‒ Сядь назад. Найди жилет и надень его. Под сиденьем достань «Глокк» и сними с предохранителя.

Я разворачиваюсь на сиденье, не поднимая головы, и поднимаю жилет на колени.

‒ Если эти ублюдки начнут стрелять по нам, будь добра, верни должок.

Натянув жилет через голову, я лезу рукой под сиденье и нахожу оружие. Открыв магазин, я вижу, что он полон, ставлю его на место и снимаю с предохранителя. Кэтч следит за мной краем глаза, натянув удивленную ухмылку.

‒ Что? Я знаю, что он полон, просто привычка, ‒ говорю я, пожимая плечами.

Джип снова резко поворачивает налево.

‒ Хорошая привычка, ‒ отвечает он. ‒ Теперь держись.

Едва удерживаюсь, когда он поворачивает в другую сторону и капот джипа направляется в сторону шоссе. Прокладывает дорогу к наклонной, но обходит ее и, выскочив на шоссе, направляется туда, откуда мы только что убегали.

‒ Ты какого черта вытворяешь? ‒ говорю я, поворачиваюсь и вижу, что мы оторвались.

‒ Они не смогли бы проскочить там на своей машине, так что у нас есть фора, ‒ отвечает он, увеличивая скорость почти до ста миль в час.

‒ Но мы едем не туда, ‒ остроумно замечаю я. ‒ Планы изменились? Мы уже не едем в Новый Орлеан к Снитчу?

‒ Заткнись, Блейз. У меня есть план. Просто сядь и наслаждайся поездкой.

Я ставлю пистолет снова на предохранитель и кладу его на колени. Несколько раз я смотрю через плечо, но машину больше не вижу. Только спустя несколько минут я слышу, как Кэтч бормочет:

‒ Отлично.

‒ Что? ‒ спрашиваю я, немного паникуя, и инстинктивно сжимаю ладонью оружие.

‒ Держись, ‒ говорит он и дергает руль влево.

Теперь мы несемся через травяную дорожку, которая разделяет разные направления шоссе. Я рычу, когда колеса стучат по неровностям дороги. Под действием момента я протягиваю руку и хватаю Кэтча за ногу, впиваясь ногтями ему в джинсы.

Он выкручивает джип, разворачивая его в другую сторону, затем отскакивает обратно на дорогу прямо за полосой для обгона, подрезает авто на медленной полосе и сбрасывает скорость прямо перед массивным грузовиком. Теперь мы спрятаны, и в таком положении у нас есть шанс обвести вокруг пальца преследователя, кто бы он ни был, и не быть пойманными.

Мы едем за грузовиком где-то пару миль. Я уверена, что дальнобойщик готов был столкнуть нас с дороги в тот момент, однако, к счастью, он только лениво проводит пальцем, и мы, обогнав, подрезаем его на левой полосе.

‒ Мы ушли от них? ‒ спрашиваю я, разглядывая отражение в зеркале заднего вида.

‒ Даже если нет, они ни за что не справились бы с сырым разделением. Им придется подождать до другого съезда. ‒ Я вытаскиваю из-под кепки прядь волос и накручиваю ее на палец. Кэтч хватает меня за запястье и убирает мою руку от головы. ‒ Перестань. Все в порядке. Хорошо? ‒ Я делаю глубокий вдох и киваю. ‒ Хорошая девочка, ‒ с этими словами он проводит большим пальцем по моей верхней губе, и каждый мой нерв отзывается на его прикосновение. Я резко вдыхаю, борясь с навязчивым желанием принять его палец в свой ротик. ‒ Сними свой жилет, кепку и выпей воды. Ты начинаешь потеть.

Стаскивая жилет через голову, смотрю за тем, как Кэтч берет в рот палец, которым только что стирал пот с моей губы. Мое сердце ускоряется вдвое, и я сдавленно сглатываю. Можно подумать, что это мерзко, но, честно говоря, это самое возбуждающее, что я когда-либо видела.

ГЛАВА 9

Макс

Бросаю жилет назад и прячу оружие под сиденье. Кэтч дает мне воды, и я жадно осушаю целую бутылку. Из-за автогонки, тяжелого бронежилета и невероятно влекущего мужчины, который только что испробовал моего пота, во рту совсем пересохло.

Не могу поверить, что все это меня заводит.

‒ У нас впереди долгая дорога, ‒ произносит Кэтч, не отрывая глаз от дороги, ‒ я собираюсь съехать с шоссе и вернуться обратно. И я хочу знать, что ты знаешь о «Фиддл».

‒ Кэтч... ‒ начинаю я, но он меня прерывает.

‒ Нет, ты должна сказать мне. Не надо игр, Макс. Что ты скрываешь?

Я делаю глубокий вдох и закрываю глаза, позволяя голове откинуться на подголовник.

‒ Я не знаю.

‒ Знаешь, ‒ рычит он.

Я распахиваю глаза и поворачиваюсь к нему. Вытащив флешку из кармана, я протягиваю ее ему.

‒ Все тут. Что бы там ни заставляло Джеймса Келли выпрыгивать из штанов, все на этой флешке. Я не знаю, потому что у меня еще не было возможности взглянуть.

‒ «Боба Фетт»? ‒ Он поднимает бровь.

‒ Да, «Боба Фетт», осел, и я правда не представляю, что на ней.

‒ Ты хочешь сказать, что не представляешь, почему они преследуют тебя... нас…? ‒ Кажется, он злится. ‒ Черт побери, Макс. Нужно посмотреть, что на «Боба Фетт». Я должен знать, кто играет против нас.

‒ Ну, и что нужно сделать? ‒ спрашиваю я.

Я умею пользоваться компьютером, но не знаю, где это будет безопасно. Кэтч поворачивает на съезд, ведущий обратно в Роанок.

‒ С ума сошел? Ты что, не заметил, что было пятнадцать минут назад? Начиная накручивать локон, я смотрю в зеркало заднего вида.

Кэтч не обращает внимания на мои сомнения по поводу возвращения в город, где нас уже один раз выследили.

‒ Мы едем в «БестБай», я куплю там самый дешевый ноутбук. Потом мы поедем в библиотеку. Там напечатаем все, что понадобится, и пожертвуем ноутбук ближайшему фонду борьбы с домашним насилием.

‒ Думаешь, у нас будет на все это время?

Он пожимает плечами.

‒ Думаю, мы это выясним.

‒ Это безумие, ‒ бормочу я.

Мы паркуемся на стоянке «БестБай». Кэтч отправляется один, натянув бейсболку. Десять минут спустя он забирается обратно в джип и опускает маленький, уже открытый ноутбук мне на колени.

‒ Я уговорил их продать мне выставочный образец. Так что нам не придется ждать начальной загрузки, чтобы попользоваться чертовой машиной.

‒ Отличная мысль, ‒ говорю я, включая его.

Когда мы подъезжаем к библиотеке, вся информация уже на ноутбуке и готова к печати. Кэтч разговаривает с дамой за стойкой и протягивает ей одно из множества поддельных удостоверений, потом тянет меня за угол.

‒ Разве не нужен читательский билет, чтобы пользоваться принтером? ‒ спрашиваю я, когда он подходит.

‒ Нет, если у тебя такое лицо, улыбка и обаяние, ‒ отвечает он с ухмылкой.

‒ О да, ты само высокомерие. Черт, отойди от меня подальше и стой за принтером, ‒ издеваюсь я. ‒ Страниц много, и меньше всего я хочу, чтобы кто-нибудь увидел, что там.

‒ Ты уже видела, что там?

Я ухмыляюсь и киваю. Он больше не спрашивает, просто подходит к принтеру и ждет. Проходя мимо стола, он одаривает обожающей улыбкой миленькую библиотекаршу в очках. В ответ она снимает их, закрывает ладошкой рот и подмигивает ему. Потом он проходит мимо, а она слегка наклоняет голову и пристально смотрит на его зад в джинсах.

Я вся напрягаюсь и чувствую укол ревности. Появляется желание ударить ее в этот подмигнувший глаз и растоптать эти глупые очки.

Пять минут спустя мы платим привлекательной библиотекарше и выходим. Кэтч останавливается на заправке на углу рядом с библиотекой; я иду внутрь и узнаю, где находится местный фонд борьбы с домашним насилием. Пятнадцать минут спустя после заправки мы заканчиваем с делами в Роаноке, штат Вирджиния, и уже на пути в Новый Орлеан без какого-либо хвоста.

‒ Мы едем сразу в Новый Орлеан? ‒ спрашиваю я, глядя в распечатки, изучая информацию на них.

‒ Нет, сделаем еще одну остановку. В нужном месте я уйду с шоссе, и вернемся задворками. Так что у нас впереди долгий путь.

Он кивает на страницы.

‒ Расскажешь?

Я вздыхаю. То немногое, что я успела прочитать за эти полчаса, ввело меня в ступор, но я еще не дочитала. Есть у меня ощущение, что в этих страницах одна большая загадка, которую мне придется долго разгадывать.

‒ Пока что я вижу, что «Фиддл» получает деньги из-за границы. Не уверена, откуда именно, но это очень большие суммы, и поступают они нерегулярно. Я пролистываю еще несколько страниц, быстро их проглядывая, но не вижу ни одного ответа на свои вопросы.

‒ Думаешь, они отмывают деньги?

‒ Возможно, но должно быть что-то еще. Они бы не убили меня из-за доказательств в отмывании денег. Должно быть что-то еще, ‒ отвечаю я, почесывая переносицу. ‒ Тут должно быть что-то, что полностью уничтожит Джеймса Келли и «Фиддл».

Кэтч чувствует, как я внезапно напрягаюсь. Он протягивает руку и откидывает с шеи волосы, чтобы погладить меня. Приятно ощущать на себе его сильные натруженные руки и крепкие мышцы. И я бы обязательно ударила его по руке, не будь это так приятно ‒ ощущать прикосновение его кожи к своей.

‒ Ты сможешь разобраться? ‒ спрашивает он.

‒ Эти подонки хотят моей смерти. Я разберусь, ‒ отвечаю я решительно.

Кэтч продолжает колдовать с моей шеей, и я наклоняюсь вперед, чтобы ему было удобнее. Вскоре распечатки выскальзывают из рук и ложатся на колени. Веки тяжелеют, и я понимаю, что уже нет никакой возможности сопротивляться желанию поспать. Я засыпаю.

****

Джип замедляется и останавливается, и от этого я выныриваю из глубокого приятного сна. Сиденье откинуто, и я смотрю в потолок. Я поворачиваюсь на бок и складываю руки под щеку.

‒ Долго я спала? ‒ зеваю я.

‒ Примерно три с половиной часа, ‒ отвечает он. ‒ Хочешь есть?

Я приподнимаю голову и вижу, что мы у ресторана с фастфудом. Я киваю и отвечаю, чего хочу, потом ложусь обратно на сиденье. Он делает заказ, платит и потом возвращается в переулок. Я закрываю глаза и снова погружаюсь в дрему. Обычно я сплю меньше. Наверное, сказывается весь стресс и сексуальное напряжение между нами.

Кэтч зовет меня по имени, и сна как не бывало.

‒ Хммм, ‒ отвечаю я.

‒ Макс, ты должна посмотреть на меня, ‒ мягко произносит он. Я открываю глаза и смотрю на него. Он бросает на меня взгляд из-под опущенных густых ресниц и улыбается. Черт, как же он соблазнителен, когда вот так улыбается.

‒ Нам придется остановиться. Мне нужно избавиться от джипа, и тут есть одно место, где я смогу взять машину, не прибегая к кражам и не оставляя следов в документах. Мы будем там через два часа, ладно?

Я киваю.

‒ Мы останемся там на ночь?

Кэтч тяжело вздыхает, явно расстроенный.

‒ Да, возможно.

Я опускаю руку и поднимаю сиденье до вертикального положения.

‒ Куда мы едем?

‒ Лукаут Маунтин, штат Джорджия, ‒ произносит он, не отрывая взгляд от дороги.

Я хмурюсь.

‒ Впервые слышу о Лукаут Маунтин. Где это?

Кэтч громко сглатывает.

‒ Я там вырос. Там живет моя мама.

На это я ничего не отвечаю. И ежу понятно, что ему неприятно везти меня в город своего детства, но и мне тоже. Я не хочу встречаться с его мамой. Я ничего не знаю о Кэтче, а он очень мало знает обо мне. Наверное, можно сказать, что мы друзья. Но разве вынужденная дружба считается настоящей? На этот вопрос у меня нет ответа, и я не могу сказать Кэтчу, что считаю встречу с его мамой плохой идеей. Так что вместо этого я заталкиваю горсть картошки фри в рот, чтобы больше не болтать.

Мы едем почти два часа до Лукаут Маунтин молча. Проехав знак «Добро пожаловать», Кэтч делает глубокий вдох. Он сбавляет скорость и останавливается на обочине.

Я оглядываюсь на деревья вокруг нас и вновь смотрю на Кэтча. Он тяжелым взглядом наблюдает за мной.

‒ Мне придется попросить тебя об одолжении, ‒ произносит он и облизывает губы, перед тем как продолжить. ‒ Моя мама не знает, какая у меня работа. Вообще она думает, что я электрик по найму. Это единственное, что мне пришло в голову, чтобы объяснить, почему я так много путешествую.

‒ Так чем именно ты зарабатываешь на жизнь, Кэтч? ‒ спрашиваю я, прерывая его просьбу.

Он напрягается.

‒ Не сейчас, Макс.

Совершенно не думая, я протягиваю руку и бью его по бицепсу. Мышцы напрягаются, и я вижу, как он держит себя в руках.

Да, ты почувствовал это, здоровяк.

‒ Поверь мне, ты не хочешь этого знать. Мне нужно, чтобы ты притворилась моей подружкой.

У меня округляются глаза, и я поднимаю руки.

‒ Мы пробудем там один вечер и можем спать в разных комнатах.

Он выезжает обратно на дорогу.

‒ Хорошо. Я так понимаю, это меньшее, что я могу сделать, ‒ в отчаянии рычу я.

Лукаут Маунтин ‒ маленький городок с парой магазинов, извилистыми дорогами и множеством зеленых деревьев. Десять минут быстрой езды по городу ‒ и мы поворачиваем на длинную гравийную дорожку. Минуя зеленые насаждения, мы выезжаем на поляну, где стоит среднего размера дом в стиле кантри, окруженный крыльцом с двумя дверьми, качелей и креслами-качалками. За домом видно красный сарай и пустой загон.

‒ Вау, так ты вырос здесь?

Я скорее представляла его тяжелым подростком, который вырос в какой-то суровой части большого города. А не в маленьком домике в прериях.

Он останавливается под навесом рядом со стареньким Кадиллаком и глушит мотор.

‒ Тут я вырос, ‒ повторяет он за мной, оглядывая стоянку и патио.

Вслед за ним я смотрю на открывающуюся заднюю дверь, из которой появляется симпатичная леди невысокого роста с поседевшими волосами в голубом свитере, джинсах, ковбойских сапогах и фартуке. Она становится «руки в боки» и прищуривается. У нее ходят желваки, точно как у Кэтча, и это немного пугает.

‒ Эм, Кэтч? ‒ спрашиваю я, немного неуверенная, где мы оказались.

Он протягивает руку и чуть сжимает мою ладонь.

‒ Все хорошо. Это ее обычное приветствие.

‒ Сейдж Кармайкл! ‒ кричит она с крыльца.

Я резко вдыхаю и бросаю взгляд на Кэтча. Он слегка улыбается.

‒ Тебя зовут Сейдж?

Он кивает.

‒ Почему ты сказал мне, что тебя зовут Кэтч?

Он игнорирует мой вопрос, и я сразу же понимаю, что это как-то связано с его настоящей работой.

‒ Пожалуйста, не называй меня Кэтчем в присутствии мамы. Она не знает, и я... ‒ Я протягиваю руку и прикасаюсь пальцем к его губам.

‒ Я обещаю, Сейдж, ‒ отвечаю я с улыбкой.

Я и сама плохо понимаю, почему согласилась на подобное. Может, потому что он действительно спас мою жизнь, а может, потому что он все еще мне помогает. Или может, потому что у меня слабость к этому парню, и я еще не готова это признать. И не знаю, смогу ли признать вообще когда-нибудь.

‒ Спасибо. Сиди тут, ‒ отвечает он и выпрыгивает из джипа, потом подходит к пассажирской двери и открывает ее.

Поскольку я спиной к его маме, то бросаю на него озадаченный взгляд. Он улыбается.

‒ Она надерет мне уши, если я буду плохо себя вести, ‒ бормочет он.

‒ А, значит, все-таки ты умеешь вести себя как джентльмен. Глядя на тебя, я бы никогда так не подумала. Сейдж, ‒ шепчу я с сарказмом.

Он закрывает дверь немного громче, чем необходимо, и сжимает зубы.

‒ Не слишком привыкай к этому имени, ‒ шипит он, беря меня за руку и сжимая ее слишком сильно.

Я щурюсь. Кэтч приближает лицо к моему и трется носом о мой подбородок.

‒ Улыбайся, Блейз, покажи мне, какая из тебя актриса, ‒ шепчет он, добравшись до моего уха.

Когда он отодвигается, я выдавливаю лучшую из своих фальшивых улыбок и позволяю подвести меня к его суровой матушке.

Мы поднимаемся по ступенькам и останавливаемся перед ней.

‒ Привет, мам, ‒ приветствует ее Кэтч, ухмыляясь во все зубы. ‒ Это моя девушка, Макс Брейди. Макс, это ‒ Грейси Кармайкл.

Я протягиваю ей руку, которую держал Кэтч, радуясь возможности разорвать с ним контакт. Она не отрывает рук от бедер, только смотрит на мою руку и потом снова мне в глаза. Момент затягивается настолько, что я начинаю чувствовать себя полной идиоткой.

Серьезно, она даже не даст мне шанса, не узнав меня поближе? И вообще, какого черта меня интересует, нравлюсь ли я ей?

Кэтч кладет свободную руку мне на поясницу, когда я опускаю руку, висевшую до этого в воздухе. Я не успеваю почувствовать обиду от отказа, как Грейси обнимает меня и крепко прижимает к груди.

‒ Ты смелая женщина. Бог свидетель, встречаться с Сейджем ‒ задача не из легких, ‒ с сильным южным акцентом бормочет она мне в волосы.

****

Кэтч

‒ Эй, я все еще тут. Теперь отпусти ее, ‒ говорю я, оттаскивая маму от Макс.

Мама поворачивается и, наконец, обнимает меня.

‒ Ну, мне все равно нужно покормить Дакоту. Вы двое отправляйтесь внутрь и чувствуйте себя, как дома, ‒ произносит она, проносясь мимо.

‒ Дакота? ‒ спрашивает Макс.

Я беру ее за руку и тяну к двери.

‒ Мамин американский пейнтхорс. Ты можешь пойти к нему попозже. Давай, я покажу тебе дом.

Он в точности такой же, каким был полгода назад, когда я приезжал сюда в прошлый раз. Мы проходим прихожую с лавочкой, высокими шкафами, раковиной и грязными ботинками. Я тяну ее в кухню со столовой, где кремовые стены, затертые сковородки для мяса, ржавые металлические барные стулья, старые бытовые приборы и белые занавески.

Я скрещиваю руки на груди, глядя, как она подходит к барной стойке, пробегает пальцами по сковородкам. Она замирает на мгновение, впитывая обстановку, потом поворачивается и нахально мне ухмыляется.

‒ Неплохо, ‒ пожимает она плечами. Я хмурюсь. Пусть дом небольшой, но уютный и всегда был для меня святыней. Я вижу, что ей тут нравится, и почему-то это важно для меня.

‒ Полная хрень, ‒ отвечаю я. Знаю, что она пытается вывести меня из себя. Ее глаза расширяются, но я просто игнорирую это, кивая в сторону гостиной.

В этой просторной комнате угловой камин, темно-коричневая кожаная мебель, занавески в деревенском стиле, семейные фотографии на стенах и декоративные столики. Старое покрывало, связанное еще мамой, сложено и обернуто вокруг подлокотника дивана. Макс касается его пальцами, глядя на фотографии около лампы на столике.

‒ Это твой отец? ‒ спрашивает она, указывая на семейную фотографию. Я киваю, но не продолжаю. Он умер почти пять лет назад, но я не хочу говорить об этом. Вернее, никогда не говорю об этом.

Я показываю ей остальную часть дома, в том числе кабинет, спальни и ванную наверху. Заметив, что только одна из спален помечена как гостевая, она разворачивается и упирает руки в бедра.

Я говорю первый, пока она не успела начать жаловаться.

‒ Мы не будем спать в этом доме. Ночевать будем в амбаре.

Она хмурит свои милые брови.

‒ Амбар?

‒ Там над конюшней гостевая часть с двумя спальнями, ‒ отвечаю я. Она складывает губки в немую букву «О», заставив мой мозг подумать обо всех непристойных вещах, которые я хочу с ними сделать.

‒ Дети, спускайтесь сюда, ‒ зовет нас мама снизу.

Я беру Макс за руку и веду ее вниз по лестнице. Мама ждет нас внизу и улыбается.

Боже, Макс уже начинает ей нравиться. Я вижу это по глазам. Наверное, это стало моей худшей идеей.

‒ Что хотите на ужин? Готовить нужно сейчас, потому что сегодня мы с девочками собираемся сыграть в Покено[1], и я не собираюсь его пропускать. Может быть, вам стоило позвонить, тогда бы я все отменила. Я нагибаюсь к Макс.

‒ Не-а, ничего бы она не отменила, ‒ шепчу я ей достаточно громко, чтобы и маме было слышно. ‒ И мне кажется, они не могут играть всю ночь. Обычно она приползает домой в стельку пьяная.

Мамина рука взлетает в воздух и опускается на мой затылок.

‒ Неправда, Сейдж! Чтоб ты знал, мы очень серьезно относимся к Покено. А теперь пойдемте на кухню.

Мы идем за ней на кухню и садимся у барной стойки, а она вытаскивает из морозилки пластиковые контейнеры и начинает размораживать их содержимое. Ее знаменитый овощной суп на говядине. Она знает, что это мой любимый, так что не удивительно, что у нее есть запас. Я редко оповещаю звонком о своем приезде.

Она рассказывает о том, что происходит в городе, и сообщает новости об университетской жизни сестры. Когда она упоминает Сару, Макс стискивает мою коленку. Тогда я понимаю, сколь мало я делился с ней своей личной жизнью.

Становится немного неловко, когда мама спрашивает Макс о родителях. Услышав, что она росла в приемных семьях, и еще пару подробностей, мама приглашает ее в гости на все праздники, отмеченные в американском календаре. Когда Макс вежливо принимает приглашение, я думаю, что, возможно, она милая и веселая рядом с очень страшной Грейси Кармайкл. Но, наблюдая за ней, мне кажется, ей и правда нравится мысль провести тут праздники.

И должен признать, какая-то часть меня тоже оценила эту идею.

После еды Макс помогает маме с посудой. А я, откинувшись на спинку, наблюдаю за ними, как они смеются и прибирают на кухне, и не могу не заметить, как прекрасно она сюда вписывается. Как прекрасно она вписывается в этот дом. Она даже надела один из маминых фартуков. Меня это так потрясло, что мне срочно нужно выйти подышать.

Макс не должна вписываться в мою жизнь. Она не должна вызывать во мне чувства, которые я испытывал при моих последних серьезных отношениях, сразу после выпуска из старшей школы. Есть в ней что-то особенное, и, Бог свидетель, она заслуживает лучшего. А не убийцу.

Сидя на качелях на веранде, я провожу рукой по лицу. Чем скорее я доберусь до Снитча и разберусь с этим делом, тем лучше. Как будто подслушав мои мысли, тренькает мой сотовый. Я отправил ему свой новый номер, как только взял себе новый телефон перед отъездом из Роанока.

Снитч: «Я задержусь дольше, чем думал. Заляг на дно где-нибудь в безопасном месте еще на пару дней. Я напишу, когда узнаю больше».

‒ Черт, ‒ бормочу я.

Меньше всего я сейчас хочу задержаться здесь подольше. Никто не знает об этом месте, кроме меня. Но учитывая кучу убийц на нашем хвосте, лишь вопрос времени, когда нас найдут. И в этот момент мне нельзя находиться здесь.

‒ Все в порядке?

Я поднимаю голову и вижу, как ко мне подходит Макс. Она не останавливается, пока наши колени не соприкасаются. Я слишком задумался и не услышал, как она вышла через черный вход.

Я осматриваюсь и замечаю маму неподалеку от крыльца.

‒ Да, поговорим об этом позже.

Она кивает.

‒ Пойду за сумками.

‒ Ну, милая, найдешь нас в сарае. Там я покажу тебе, как дойти до комнат для гостей, ‒ говорит мама. ‒ Сейдж, я хочу показать тебе кое-что. Идем со мной? Для виду, а может и для собственного удовольствия, я встаю и легонько целую Макс в лоб. Она стискивает мою руку и бросает на меня взгляд из-под густых ресниц, потом отворачивается и спускается по ступенькам.

Я иду за мамой к сараю, потом в конюшню. На миг мы останавливаемся, чтобы поздороваться с Дакотой. Это красивый конь с белой мордой и черной спиной, будто обрызганный белой краской. Нежный зверь. Единственный, оставленный мамой после несчастного случая.

Прежде чем она успеет перейти к тому, что хотела показать, я решаюсь попросить у нее машину.

‒ Мне нужна папина машина, ‒ говорю я, не собираясь ходить вокруг да около. ‒ И я бы оценил, если бы ты смогла не задавать вопросов.

Она наклоняет голову, изучающе глядя на меня.

‒ Она всегда была твоей, Сейдж. И я не буду ни о чем спрашивать, потому что у меня такое ощущение, что ответы мне не понравятся. Я не знаю, что там у тебя стряслось, но точно знаю, что это никак не связано с электричеством.

Я открываю рот, чтобы поспорить, но она поднимает руку, останавливая меня.

‒ Я не дура, милый. Я знаю, что ты что-то скрываешь. Я не знаю, почему. Просто надеюсь, что из-за этого ты не потерял себя.

Она кладет руку мне на грудь, я накрываю ее своей рукой. Только так я могу удержать ее. В этом месте, где я вырос, я всегда чувствую себя беззащитным.

Я могу лишь кивнуть и сжать ее руку. Зря я надеялся, что она не заметит лжи. Двенадцать лет я держался подальше ради ее безопасности, ради Сары. И, честно говоря, я потерял часть себя. Каждый раз, забирая чью-то жизнь, я лишался части себя. Не важно, что это были убийцы, наркобароны или бандиты, они забирали с собой маленькую часть меня. Я становлюсь пустой оболочкой, и поэтому должен остановиться.

‒ Эй, это Дакота? ‒ спрашивает Макс, выдергивая меня из мыслей. Я отпускаю мамину руку и отхожу.

‒ Это еще один мой ребенок, ‒ отвечает мама.

Макс протягивает руку и похлопывает Дакоту по пушистой голове, пробегая пальцами по жесткой гриве.

‒ Он прекрасен. Его будто обрызгали белой краской.

Я улыбаюсь про себя тому, как ее описание Дакоты совпало с моим.

Макс наклоняется ко лбу Дакоты, и больше я не выдерживаю.

Я хватаю ее за руку.

‒ Пойдем покажу второй этаж, ‒ говорю я и отвожу ее от коня. Мама озадаченно смотрит на меня, Макс просто уставилась на меня. Не обращая внимания на них обеих, я тяну ее вверх по лестнице.

‒ Поднимаешься по лестнице, проходишь через эту дверь ‒ и ты в гостевой части. Скоро приду.

Я отхожу. Потом поворачиваюсь и ухожу, оставляя ее с озадаченным выражением на лице.

‒ Не знаю, что это было, Сейдж, но будь с ней помягче. Она милая девушка, а еще что важнее, она мне нравится, ‒ шипит мне мама, когда я возвращаюсь к ней.

Я быстро меняю тему разговора, так как не хочу говорить с ней о Макс.

‒ Итак, что же ты хотела мне показать?

[1] Покено ‒ настольная игра, которую выпускает United States Playing Card Company, являющаяся чем-то обобщенным между Покером и Лото.

ГЛАВА 10

Макс

Я поднимаюсь по лестнице и внезапно чувствую себя настолько подавленной, что сажусь на одну из деревянных ступеней. Я понятия не имею, что случилось с Кэтчем. Мы хорошо проводили время, и тут что-то резко его разозлило. Это великолепное место, и миссис Грейси просто прекрасна. Стоит признать, что, когда она захотела видеть меня здесь каждые выходные, я даже позволила себе вообразить, будто это и вправду может случиться. Не могу даже представить, каково это ‒ проводить время со своей семьей.

Я качаю головой и думаю: «Макс, прекрати, эти люди не твоя семья».

Сидя тут в попытках, наконец, взять себя в руки, я не могу удержаться, чтобы не подслушать разговор Кэтча и Грейси.

Я слышу, как он резко вздыхает перед тем, как спросить:

‒ То есть ты снова думаешь заняться разведением?

‒ Еще не знаю, ‒ отвечает она. Возникает пауза, и я представляю, как Кэтч ждет продолжения, стоя со скрещенными на груди руками, расставив ноги на ширину плеч. ‒ Мне позвонили, потому что кобылу конфисковали у хозяев. Они знали, что у меня достаточно места, и я влюбилась в нее сразу же, как только увидела. Не знаю, стоит ли брать ее. После смерти твоего отца я сказала, что не буду больше заниматься разведением.

Отец Кэтча умер. Леденящая боль пронзила мою грудь, но я не уверена от чего: то ли от того, что он потерял отца, то ли от того, что я почти ничего о нем не знаю. Скорее, и то, и другое.

‒ Мам, думаю, это отличная идея. Прошло пять лет, и нам всем пора двигаться дальше, ‒ в его голосе чувствуется напряжение. Теперь я чувствую себя паршиво, подслушивая чужой разговор.

Так что я на цыпочках поднимаюсь по лестнице и тихонько захожу в гостевую часть. Гостиная и кухня объединены в одну большую комнату. Тут стоит старенький диван и пара кресел, кофейный столик, а на стене висит телевизор с плоским экраном. Кухня небольшая, но в ней есть холодильник, плита и немного свободного места для готовки. Гостиная ведет в коридор с тремя дверями. Думаю, это спальни и ванная.

Я заглядываю в обе спальни и выбираю комнату с видом на пастбище. Затем закатываю чемодан внутрь и собираю все необходимое для душа. Благо, в ванной есть шампунь, кондиционер и гель для душа. Мне пришлось оставить остальные вещи на складе Кэтча, когда мы оттуда сбегали.

К тому моменту, как я вышла из душа и надела серую футболку, которую он дал мне прошлой ночью в отеле, Кэтч все еще не появился. Поэтому я решаю просто плюхнуться на диван и посмотреть телевизор. Там идет старый фильм из восьмидесятых. Сегодня Кэтчу придется ответить на парочку моих вопросов.

****

После часа, который я скоротала в одиночестве, Кэтч, наконец, возвращается. Его темные волосы стоят дыбом, а сумка перекинута через плечо. Я вскакиваю с дивана и наблюдаю, как он молча пересекает гостиную и направляется в спальню, которую я уже выбрала для себя. Через несколько секунд он выходит хмурый и буквально рычит:

‒ Это моя комната.

Я скрещиваю руки на груди.

‒ Ну, ты не уточнил, когда прогнал меня, поэтому мне ничего не оставалось, как выбрать себе комнату самой. Смирись. С. Этим.

Низкое рычание вырывается из его груди, когда Кэтч переходит в другую спальню. Он хлопает дверью, но буквально через пару секунд снова ее открывает. И опять же молча направляется в ванную и хлопает уже той дверью.

Я опускаюсь обратно на диван и прикладываю максимум усилий, чтобы сосредоточиться на фильме, но мозг все равно возвращается к Кэтчу. Я не могу понять его резкой смены настроения. Мы неплохо проводили время, как тут он начал вести себя так, будто я в чем-то виновата. Я пытаюсь вспомнить, что могла такого сделать, чтобы дать ему повод вести себя со мной так, как сейчас, но у меня не получается ничего выудить из недавних событий и разговоров.

Наконец я слышу, как открывается дверь ванной, и встаю с дивана. На Кэтче только хлопковые штаны, которые, к слову, сидят довольно низко на его бедрах. Грудь абсолютно голая, еще влажная после душа, и я замечаю небольшую дорожку темных волос ниже пупка.

Это первый раз, когда я вижу его без футболки. И боже мой... Он такой мускулистый, поджарый и загорелый. Татуировки украшают обе стороны его ребер. Широкие плечи, идеальные грудные мышцы, подтянутый пресс и эта восхитительная «V» внизу живота ‒ от них просто невозможно оторваться. Вся влага как будто испарилась у меня изо рта и куда-то исчезла. Я поднимаю руку и закручиваю прядь волос, изо всех сил стараясь не выдать своих эмоций.

Я понимаю, что терплю позорное поражение. Ни одна девушка в здравом уме не смогла бы сидеть с каменным лицом, пока Кэтч разгуливал бы перед ней без футболки.

Я наблюдаю, как он рассматривает меня. Его глаза скользят от моих босых ступней выше к голым ногам, затем, задерживаясь на мгновение на моей груди, не прикрытой лифчиком под футболкой, наконец, встречаются с моими. Хотя большая часть моего тела закрыта, я все равно невольно чувствую себя голой.

Проходит несколько секунд, когда он все-таки отрывает от меня взгляд и разворачивается, чтобы уйти в свою комнату.

‒ Ну уж нет! Я не позволю тебе вести себя со мной так, как это делал ты, а потом просто оставить меня тухнуть здесь, ‒ кричу я.

Он не останавливается, поэтому я огибаю диван и иду за ним.

‒ Кэтч, стой, или Бог свидетель...

Он разворачивается, подходит ближе ко мне и рычит:

‒ Что «Бог свидетель»?

Я сжимаю зубы и разминаю шею. Я часто так делаю перед тем, как врезать кому-нибудь по челюсти.

‒ Да что, черт побери, с тобой не так?

‒ Ничего такого, о чем тебе стоило бы волноваться.

‒ Что за хрень? Я всего лишь погладила лошадь, а ты уже психуешь на меня. Думаю, я должна знать, что происходит в твоей голове.

Он подходит на шаг ближе, сокращая и без того небольшое расстояние между нами. Мое тело цепенеет. Я отказываюсь чувствовать перед ним страх.

‒ Тебе становится чересчур уютно здесь, в моей компании, ‒ говорит он, скрипя зубами.

‒ Что? Я здесь всего лишь пару часов и стараюсь быть дружелюбной. Твоя мама неплохо ко мне относится, потому я и отвечаю ей взаимностью. Да и что касается Дакоты, я просто люблю животных. В конце концов, это ты привез меня сюда и попросил притворяться твоей девушкой. ‒ Я развожу руками в отчаянии.

Кэтч подходит еще на шаг ближе. Теперь мы стоим лицом к лицу, и я чувствую его частое, горячее дыхание на моем лице и как дергаются мышцы на его челюсти.

‒ Я не могу так с тобой поступить, Макс.

‒ Как поступить? Перестань ходить вокруг да около и просто скажи. Я делала все, о чем ты меня просил. Я провела целую неделю взаперти на твоем складе. Я поехала с тобой за тысячу миль к какому-то парню по имени Снитч. Я покрасила гребанные волосы, теперь они коричневые! И когда я узнаю, какого черта скрывают Джеймс Келли и «Фиддл», я собираюсь поделиться этим с тобой. И знаешь что? Думаю, я имею право получить ответы на свои вопросы. Кто ты, Кэтч?

Он отходит назад, увеличивая пространство между нами.

‒ Ты хочешь знать, чем я занимаюсь? Что держит меня подальше от этого места и не позволяет приблизиться к тебе?

Мои глаза расширяются, я успеваю только открыть рот, но он не дает мне и шанса ответить.

‒ Я убийца, Макс. Мне платят за то, что я убиваю людей. Я должен был убить тебя. И те люди, к которым я имею отношение, ‒ которые ворвались тогда на склад ‒ тоже убийцы.

Я знала, что это будет нечто серьезное, но чтобы настолько... В отчаянии я протягиваю руки, хватаю его за грудь и толкаю изо всех сил. Он спотыкается, но не падает.

‒ Отлично! ‒ кричит Кэтч и бьет себя в грудь.

Я вздрагиваю от громкого звука.

‒ Я ужасный человек. И ты не должна хотеть даже близко подходить ко мне.

‒ Я толкнула тебя не потому, что не хочу быть рядом с тобой. Я сделала так, потому что ты должен был просто сказать мне. Почему ты молчал? ‒ кричу я.

Он запускает руку в свои мокрые волосы.

‒ Я молчал, потому что никому и никогда об этом не рассказывал. Единственные, кто знают, ‒ это Таймер, Снитч и посредник, ‒ он глубоко вздыхает и поднимает глаза, встречаясь с моим взглядом. ‒ Я знал, что, если расскажу тебе слишком рано, ты попытаешься сбежать от меня подальше. А если бы ты сбежала, ты бы погибла. Люди, что стоят за нами, ‒ очень опытные убийцы.

Я качаю головой.

‒ Ты даже не дал мне шанс. Надо было просто быть со мной честным. ‒ Я делаю шаг ближе, и он поднимает руку.

‒ Нет, Макс, остановись.

Но я не слушаю и все равно подхожу еще ближе.

‒ Назови мне хотя бы одну нормальную причину, почему, ‒ говорю я.

Он наклоняется и кладет руки на свои колени.

‒ Ты вообще слышала, что я только что сказал? Я убиваю людей за деньги. Я плохой человек. А еще потому, что я не тот, кто тебе нужен, Макс.

Между нами остается буквально пара дюймов, поэтому я протягиваю руку и легонько касаюсь его обнаженного плеча. Его дыхание сбивается, а тело полностью напряжено. Он выпрямляется, одергивает мою руку и смотрит мне прямо в глаза.

‒ Что насчет того, чтобы оставить это решение за мной? Я поднимаю руку и делаю то, что хотела сделать с нашей самой первой ночи на складе: запускаю руку в его чистые, еще влажные волосы. Он хватает мое запястье и сжимает его. Не так, чтобы было больно, но достаточно, чтобы показать силу.

Я поднимаю вторую руку и кладу ее на его ярко выраженные грудные мышцы. Слегка приподнимаясь на носочках, я провожу носом по краю его шеи и подбородка.

‒ Макс? ‒ спрашивает он, неровно дыша.

‒ Кэтч? ‒ отвечаю я, когда мой нос останавливается за его ухом. Я вдыхаю его чистый запах и оставляю легкий поцелуй на мягкой коже.

‒ Мы не можем так поступить, ‒ его прерывистый голос выражает противоречие.

‒ Одна ночь. Это все, о чем я прошу. Я знаю, ты тоже чувствуешь напряжение между нами. Всего одна ночь ‒ и мы получим то, что нам нужно, ‒ я шепчу ему на ухо. Напряжение между нами уже настолько невыносимо, что нужна какая-то разрядка. Поэтому, если мы просто переспим и избавимся от всего этого, возможно, нам обоим станет легче.

Хотя кого я обманываю? Возможно, я все усложняю, но скоро мы разберемся со всеми этими неприятностями и пойдем каждый своей дорогой.

Ну, или, по крайней мере, я пытаюсь себя в этом убедить.

Быстрым движением он сбрасывает мое запястье, хватает меня за бедра и властно прижимает к себе. Я вздыхаю от ощущения чертовски сильной эрекции на моем животе.

‒ Ты точно уверена? Потому что, боюсь, если я начну, то уже не смогу остановиться.

Я приближаю его лицо к своему.

‒ Да, абсолютно уверена.

Он смотрит на мои губы и до того, как я успеваю почувствовать жажду поцелуя, он буквально атакует мои губы своими.

Кэтч кладет руку снизу моей спины, еще сильнее прижимая к себе. Облизав губы, я приоткрываю их для него. Его теплый язык проникает в мой рот с такой силой, что у меня подкашиваются коленки, и я хватаюсь за его напряженные плечи, чтобы не упасть. Я целовалась с таким количеством мужчин, что уже сбилась со счета, но боже, ни один из них не был даже близок к такому.

Он слегка отстраняется.

‒ Я слишком долго хотел это сделать. Пожалуйста, даже не проси меня остановиться.

Его слова заставляют мою грудь сжаться, а живот как будто атакован бабочками. Последнее, что я от него хочу, ‒ это «остановиться». Даже если бы целая армия убийц прямо сейчас пришла сюда, я бы все равно не хотела, чтобы он останавливался.

Посасывая его нижнюю губу, я сильно кусаю ее перед тем, как отстраниться.

‒ Я хочу, чтобы ты заставил меня кончить, Кэтч, ‒ говорю я сиплым, запыхавшимся голосом.

‒ Господи, Макс, ‒ стонет он. Пока он приподнимает меня с пола, его пальцы сжимают мою задницу.

‒ Ножки, детка, ‒ говорит он прямо мне в губы.

Со стоном я поднимаю ноги и крепко обхватываю его бедра.

Разворачиваясь, мы врезаемся в стену, сбрасывая на пол картину. Я запрокидываю голову и смеюсь, пока его губы оставляют горячую дорожку ниже моей шеи. Прижав меня спиной к стене, он покачивает бедрами навстречу моим. Я постанываю, когда его член упирается в мои влажные трусики.

‒ Кэтч, ‒ выдыхаю я прямо ему в губы. ‒ О... Боже...

Он толкает меня бедрами еще сильнее, и я чувствую, как нарастает напряжение.

‒ Знаю, детка. Знаю, ‒ бормочет он у шеи.

Проведя руками вверх по моей спине, он задирает мне футболку и стягивает ее через голову. Упиревшись руками в стену по бокам от меня, он вжимает меня в нее, от чего мое дыхание учащается.

Я наблюдаю, как его глаза пожирают каждый дюйм моей обнаженной кожи. Его губы растягиваются в благодарной улыбке, и я замечаю животное желание в его взгляде. Он смотрит, и мои соски твердеют, все, что я могу делать, ‒ это надеяться, что скоро он дотронется до меня и потушит эту агонию.

Опустив взгляд, я получаю эротичный вид на его высунутый язык над набухшим соском. Вместо того чтобы взять его в рот, он продолжает чередовать легкие касания языка с тяжелым теплым дыханием. Мое тело отвечает, еще сильнее прижимаясь к нему. Выгибая спину, я молча молю его дать то, что мне нужно.

Обхватив меня руками, Кэтч отходит от стены, и мы направляемся в гостевую комнату, которую я провозгласила своей. Рывком закрыв дверь за собой, он разворачивается и прижимает меня спиной к грубой древесине.

Из его горла вырывается низкое рычание.

‒ Скажи мне, чего ты хочешь, Макс.

Мое сердце колотится, и я прижимаюсь головой к двери.

‒ Дотронься до моей киски, Кэтч, ‒ я задыхаюсь, стону и извиваюсь перед ним.

Его рот возвращается к моей груди, резко втягивая сосок между зубами. Я вскрикиваю от внезапной приятной боли, когда он проделывает то же самое со вторым соском. Внизу живота пылает огонь, а между ног разливается влага.

Я еще сильнее сжимаю ноги вокруг него, отчаянно пытаясь быть еще ближе.

‒ Пожалуйста, ‒ стону я.

Я никогда и ни о чем не умоляла мужчин. Но прямо сейчас с Кэтчем я только этого и хочу. Умолять и выкрикивать его имя.

Он медленно пробегает пальцами по моей ноге и отодвигает трусики в сторону. Его грубые пальцы трутся о мои скользкие складочки, и он начинает медленные мучительные движения вокруг чувствительного клитора. Мое дыхание становится тяжелее, я хватаю его за волосы и притягиваю его губы ближе. Он кусает меня за губу, прежде чем скользнуть языком мне в рот, и с каждым движением его языка, напряжение у меня в животе нарастает.

Когда Кэтч проскальзывает двумя пальцами внутрь, я встречаю свою погибель. Я двигаюсь бедрами навстречу его руке.

‒ Быстрее, ‒ бормочу я ему в губы.

Он дает мне то, что я хочу, погружая пальцы еще глубже и начиная работать ими в быстром темпе. Я хватаю его за плечи, вонзаясь ногтями в его кожу, когда все мышцы его тела напрягаются.

‒ Кэтч, да! О...

Я увлеклась им настолько, что даже плевать, что плечи натирает твердое дерево двери.

‒ Давай же, детка, ‒ рычит он, внезапно задевая знаменитую точку внутри меня. Все мышцы сокращаются, и, чувствуя, как стенки моей киски сжимаются вокруг его пальцев, я кричу его имя и отдаюсь во власть оргазма.

Наклоняясь вперед, я прижимаюсь лбом к нему. Наше быстрое дыхание замедляется, и я делаю перерыв, чтобы успокоиться. Сняв с себя мои ноги, он спускает меня, и моя мягкая грудь скользит по его твердым мышцам. Он держит меня за талию, а я пытаюсь придать ослабевшим ногам твердость, чтобы стоять ровно.

Медленно пройдясь пальцами по его прессу, я тяну за шнурок на его штанах.

‒ Я хочу еще, ‒ говорю я, стягивая с него трусы. Бросаю взгляд вниз и замечаю освободившийся член. ‒ Коммандос? ‒ ухмыляюсь я. Моя рука обхватывает член. Я глажу его и оцениваю очень большой размер, из его горла вырывается стон.

Кэтч до конца стягивает с себя трусы и делает шаг назад. Пальцы крепко держат меня за бедра, пока он ведет меня за собой. Он продолжает двигаться назад, пока не упирается в край кровати, потом садится, а я оказываюсь у него между колен.

Он проводит руками вверх по моим ногам и задевает пальцами резинку моих трусиков.

‒ Сними их для меня, ‒ бормочет он.

Я стою к нему так близко, что его дыхание щекочет мне живот, от чего все мое тело прошивает дрожь. Я послушно выскальзываю из белья, которое падает на пол.

‒ Стой тут, ‒ произносит он, ложится на кровать и тянется к прикроватной тумбочке.

Когда он снова садится, я вырываю у него презерватив, разрываю упаковку зубами и натягиваю его на член. Кэтч вздрагивает от удовольствия. Он хватает меня за попку и усаживает на колени. Поцелуями покрывает ключицу, потом плечо, поднимается по шее и потом снова находит мои губы.

Шевельнув бедрами, я прижимаюсь к нему киской. И точно даю понять, чего хочу. Рычание сотрясает его грудь, и прежде чем я понимаю, что происходит, оказываюсь на спине под его прекрасным упругим телом.

Взяв меня за запястья, он заводит мои руки мне над головой.

‒ Красотка, ‒ шепчет Кэтч.

От его комплимента я еще больше возбуждаюсь. Никогда раньше я не была так обнажена перед мужчиной ‒ полностью голая с поднятыми над головой руками. Большинству парней, которым посчастливилось быть со мной, везло до такой степени, что я снимала платье или рубашку. Они никогда не стоили потраченного времени. Они никогда не смотрели на меня так, как сейчас смотрит Кэтч. От его пылкого взгляда я ощущаю себя властной, не в плане самоуверенности, а в женских чарах. У многих мужчин, с которыми у меня были отношения, была затяжная неуверенность в себе из-за моей силы, которую я никогда не скрывала. Кэтча же это ни капельки не пугает, и это чертовски сексуально.

Сначала его руки скользят по моим рукам, затем медленно переходят на груди и его пальцы касаются моих сосков; с моих губ срывается стон от того, как его прекрасные руки ласкают мое тело. Когда его руки, наконец-таки, переходят к моим ребрам, то новый прилив нарастающего оргазма уже охватывает меня, и я приподнимаю бедра ему навстречу. Ни один мужчина не заставлял меня кончить дважды. Усмехнувшись над моей реакцией, он отказывается дать мне то, что я так желаю. Он едва касается подушечками пальцев моего живота, потом внешней стороны бедра, а затем переходит на внутреннюю его часть.

Дыхание застревает в горле, между ног почти невыносимое напряжение.

‒ Кэтч, пожалуйста, ‒ слова вылетают свистящим шепотом.

На большее я не способна. То, что он заставляет меня чувствовать, делает меня почти полностью безмолвной.

Медленно, дюйм за дюймом, он проскальзывает внутрь, потом выходит почти до конца, затем снова проскальзывает внутрь.

‒ Макс, черт побери тебя, детка, ‒ стонет он.

Всхлипнув, я откидываю голову назад. Остановившись на мгновение, он делает резкий вдох сквозь зубы. Я слишком нетерпелива, поэтому начинаю двигаться сама.

Его пальцы впились мне в бедра.

‒ Макс, черт, ты так хороша. Минутку, иначе все это слишком быстро кончится.

Я открываю глаза и впитываю образ красивого мужчины, который нависает надо мной, все его мышцы сильно напряжены, а кожа блестит от выступившего пота. На его лице царит удовольствие, и это все, что я могу различить.

‒ Кэтч, настало время возмужать и трахнуть меня, иначе я кончу сама, ‒ мой голос охрип и переполнился желанием.

Он тотчас же открывает глаза и смотрит на меня сверху вниз, очевидно, довольный моей беспардонностью и грубым подбором слов. Наклоняясь, он припадает к моему рту: сначала ласкает языком мои губы, затем блуждает по зубам, извивается вокруг языка и исследует глубины моего рта.

‒ Хочешь, чтобы я трахнул тебя, Макс?

Он всасывает один из напряженных сосков и перекатывает его между зубов.

Я ловлю воздух и собираю его волосы в кулаки, переводя его к другому соску.

‒ Боже, да, ‒ стону я.

Он поднимает голову обратно ко мне и проводит языком по моим губам. Немного отодвигается, и я чувствую, как он улыбается мне в губы.

‒ Держись крепче.

Не раздумывая, я хватаюсь за металлические столбики у изголовья кровати, пока Кэтч еще шире разводит мои ноги в стороны. Он выходит из меня, но лишь для того, чтобы одним резким, ловким движением вновь полностью войти. Я кричу, выгибая спину, и плотнее прижимаю свои бедра к его.

Когда его член входит и выходит из моей киски, быстро, но иногда и медленно, я мертвой хваткой держусь за изголовье, и снова и снова его имя слетает с моих губ. Жар, который охватил мои бедра, поднимается выше и выше, когда он наполняет меня. И именно тогда, когда мне кажется, что я полностью сойду с ума от этого неземного и прекрасного ощущения наполненности им и от того, как его тело прижимается ко мне, каждый мой мускул начинает сводить от приближающегося оргазма.

‒ О... я сейчас...

Услышав эти слова, он начинает описывать круговые движения большим пальцем вокруг моего клитора.

‒ Давай, детка, ‒ рычит он.

И в этот момент я оказываюсь на седьмом небе, и в комнате слышны только мои крики и звуки соединяющихся тел. Пару секунд спустя Кэтч оказывается в небе вместе со мной. Его тело вздрагивает, он пульсирует во мне, отдавая все, что только может.

ГЛАВА 11

Кэтч

Глаза закрываются, а Макс пробегает пальцами по моим рукам, плечам и вдоль спины. Хотя мне жарко и я вспотел, но ее сладостные мягкие касания вызывают на коже толпу мурашек. Тело отзывается, и из ее горла вырывается довольный стон. Это самый потрясающий секс за всю мою жизнь. Никогда, ни с одной женщиной еще я не чувствовал такой идеальной совместимости, такой сильной связи.

Я все еще лежу на ней, и она не делает попыток меня сдвинуть. Мне нравится то, как я чувствую ее под собой, такую мягкую и расслабленную. Как будто она именно там, где и всегда должна была быть. Я зарываюсь носом ей в волосы и чувствую, как ее лавандовый запах смешивается с запахом пота и моего мыла.

Все вокруг кажется таким правильным, и это выдергивает меня из эйфории наслаждения, которая захватила меня с головой.

Я поднимаюсь на руках и смотрю на нее. От моего резкого движения она вопросительно выгибает бровь. Я выхожу из нее, и она издает вздох, полный разочарования, словно она потеряла что-то важное. Молча я встаю с кровати и иду прямо в ванную.

Я изо всех сил стараюсь не хлопнуть дверью, так сильно я сержусь на себя. Выкинув презерватив, я смотрю на свой член.

‒ Ты самый худший предатель, твою мать.

Потом я поворачиваюсь и смотрю на себя в зеркало.

‒ Какого хрена? Ты же должен держаться от нее подальше, ‒ бормочу я своему отражению.

Но спрашивать себя бессмысленно. Как можно было отказать ей, когда она так предложила себя, когда я понял, что она хочет меня так же сильно, как и я ее?

Я включаю теплую воду и вытаскиваю тряпку из-под раковины. Намочив тряпку, я возвращаюсь в комнату и вижу все еще нагую Макс, лежащую на кровати. Она на спине, голова лежит на руке, которая свободно покоится над ее головой. Ноги соединены вместе и чуть согнуты.

Богиня, восхитительная обнаженная богиня с молочно-белой кожей, светлыми веснушками, идеальной грудью и безупречными изгибами. Чувствуя, как напрягается член, я подбираю с пола штаны и натягиваю их. Не хочу, чтобы она видела, как действует на меня. Этого больше не случится. Начнем с того, что этого вообще не должно было происходить. Я должен был понимать, что одного раза будет не достаточно.

Когда я опускаюсь на колено на край кровати, она вздрагивает. Не думал, что она уснула.

‒ Прости, спи дальше, ‒ говорю я, а сам раздвигаю ей ноги и провожу между ними теплой тряпкой. Она издает тихий стон и улыбается. Потом снова закрывает глаза, дыхание выравнивается. Я мягко поднимаю ей ноги и вытягиваю покрывало, накрывая ее. Потом тихо выхожу из комнаты и иду к себе. В голове еще больший бардак, чем был.

****

Макс

Я открываю глаза и оглядываюсь вокруг. Спалось так хорошо, что я почти забыла, где нахожусь. В комнате тихо, слабый солнечный свет пробивается сквозь шторы. На стенах лошадиные подковы, старое тележное колесо и картина, чертовски похожая на Дакоту.

Пуховое одеяло белоснежное, и я не осознаю, что голая, пока не сажусь, а простыни не падают вниз. Сижу посередине кровати. Оглядываюсь по сторонам. Кэтча нет.

Мне это приснилось? Потому что это был самый лучший секс, черт возьми.

Я скидываю с себя все и начинаю сдвигаться к краю матраса. Я встаю, и ноги начинают дрожать, а каждый мускул отдает болью, но это приятный недуг.

«Нет, эта ночь мне точно не приснилась. Но куда подевался Кэтч?» ‒ думаю я, медленно продвигаясь по комнате, собирая разбросанную одежду. Из чистого обнаруживаю только джинсы и белую блузку на пуговицах, которую обычно надеваю с костюмом. Перед отъездом придется постирать вещи или пройтись по магазинам.

Одевшись, я собираю волосы в высокий хвост и надеваю балетки. Открыв дверь, я оглядываю зал и вижу, что дверь в комнату Кэтча закрыта. Зайдя на кухню, я сразу же начинаю обыскивать шкафчики в поисках кофе.

Стоя у стола в ожидании кофе, я опускаю голову на руки. Это был лучший секс, который у меня когда-либо был, с тех самых пор, как я впервые отдалась мужчине в семнадцать. Сам факт того, что у меня до сих пор подгибаются коленки и остается ощущение его внутри, тому доказательство. За те несколько мгновений, что нам потребовалось, чтобы успокоиться, я наслаждалась ощущением его тела, реакцией его кожи на мои мягкие прикосновения. В какой-то миг я подумала, что он может остаться со мной, но так и не успела спросить.

Выскакивая из комнаты, он был как будто в ужасе, как если бы у меня появилась вторая голова. Я не помню, чтобы он возвращался, хотя должен был. Как иначе я могла проснуться завернутая? Отчетливо помню, как задремала на полностью заправленной кровати.

Наверно он ушел спать к себе. От мысли, что он оставил меня после такого восхитительного секса, стало больно. Все в нем казалось настолько правильным, убийца он или нет, невозможно отрицать связь между нами. Нет. Нет и нет. Я не могу поддаться эмоциям. Я сказала ему, что хочу только один раз, и он дал мне то, что я просила. Придется засунуть свои глупые эмоции в задницу.

Еще мне нужно выметаться из этого дома к чертям собачьим.

Забыв про кофе, я преодолеваю небольшое расстояние до двери, распахиваю ее настежь и вижу стоящую на пороге Грейси с поднятым кулаком. От удивления у меня распахиваются глаза. Она улыбается.

‒ Доброе утро, Макс. Сейдж уже встал?

‒ Не знаю... ‒ начинаю говорить, но тут же вспоминаю о своей роли. ‒ Он проснулся, когда я выбиралась из кровати, но думаю, что снова заснул. ‒ Знаю, звучит жалко, но это лучшее, что я смогла придумать за столь короткое время.

‒ Ну, обычно, пока он дома, то помогает мне: чистит стойла и заботится о Дакоте. Обычно я каждый день плачу за это парню с нашей улицы, но сегодня я просила его не приходить, ‒ она стоит и в задумчивости потирает подбородок. ‒ Я заметила, что Сейдж какой-то уставший. Может, пусть он поспит, а ты поможешь мне вместо него.

Я люблю животных, но жизнь в приемных семьях в городе означает, что у меня не так-то много опыта общения с ними.

‒ Ты имеешь в виду собирать лопатой конский навоз? ‒ отвечаю я.

Она откидывает голову и смеется.

‒ Именно это я и имела в виду. Идем же, давай пособираем немного конского навоза. Надеюсь, эта блузка не очень тебе нравится.

Я смотрю на блузку и пожимаю плечами. Вряд ли она еще понадобится мне для работы.

Вслед за ней я спускаюсь к стойлам, и она вручает мне пару старых сапог, слишком больших для меня. Вручив мне лопатку, она подталкивает меня к стойлу Дакоты. Запах ужасный, но я выкидываю эту мысль из головы и слушаю ее указания.

Оказывается, Грейси тот еще сержант-инструктор по уборке конюшен.

‒ Видимо, вчера мой сын дал жару, ‒ говорит она, когда я поворачиваюсь к ней спиной. Я откидываю голову и хмыкаю, но ничего не отвечаю. Нет смысла убеждать ее в обратном.

Боже, если бы она только знала.

Час спустя я вся вспотела, да и пахну наверно ничуть не лучше этого навоза. Грейси показывает мне кобылу. В отличие от Дакоты, ее морда коричневая, у нее кристально голубые глаза, и она не кажется запачканной белой краской, ее пятна больше похожи на небольшие облака.

‒ Как ее зовут? ‒ спрашиваю я, проводя щеткой ей по шее.

Грейси дает мне в руки морковку.

‒ У нее еще нет имени. Она была изъята, потому что за ней не ухаживали должным образом. Лошадь была в достаточно плохом состоянии, когда ее сюда привели, ‒ она клонит голову и смотрит не меня, ее глаза даже блестят. ‒ Может, ты дашь ей имя?

Кобылка берет у меня морковку, а я начинаю пятиться назад.

‒ Нет, нет, нет. Она твоя. Ты спасла ее, я бы никогда...

Грейси берет меня за руку, чтоб я не убежала.

‒ До Сейджа никогда не дойдет, что я вижу его насквозь. Он представил тебя как свою девушку, и мне хотелось, чтобы это была правда, но мне лучше знать. Я не в курсе, чем вы с Сейджем занимаетесь, но ты мне нравишься. Мне кажется, что у вас с этой молодой кобылкой есть что-то общее. Вам обеим не доставало любви. Но она нашла свой дом, и для тебя тоже никогда не поздно, Макс. Так что я действительно хочу, чтоб ты дала ей имя.

Меня практически никогда не любили, и это причина того, что мне всегда тяжело подпускать людей близко к себе. Слишком много эмоций застряло у меня в горле, и понадобилось немало усилий, чтобы успокоиться. Я не разрыдаюсь из-за этого простого подарка и добрых слов от женщины, которая мне практически не знакома. Как бы мне ни хотелось, но я не должна быть тем, кто даст ей имя. Хотя Грейси права, у нас с этой кобылой достаточно общего.

‒ Была одна девочка, с которой я была в приемной семье. У нее были шоколадного цвета волосы и светло-голубые глаза. Несколько лет она была моей лучшей подругой, единственной подругой. Хотя ее родители назвали ее Калила, было очевидно, что они любили ее не достаточно. Я никогда не думала, что ей подходит это имя, пока однажды ее не удочерили. С тех пор я ее не видела.

‒ Что означает «Калила»? ‒ спрашивает она.

‒ Близкая или любимая, ‒ отвечаю я с улыбкой.

‒ Идеально.

Кэтч прочищает горло, мы обе оборачиваемся и видим, что он стоит возле стойла Дакоты. Он одет в старую потертую синюю футболку и такие же старые джинсы, а на ногах ‒ избитые рабочие сапоги. Кэтч тоже выглядит отдохнувшим. От одного вида того, как он стоит там со скрещенными на груди руками и ленивым довольным взглядом, мое сердце подскакивает к горлу.

Я сглатываю и взлохмачиваю волосы. Это единственное, что мне остается, потому что если я сделаю то, чего действительно хочу, то Грейси придется окатить нас из брандспойта.

‒ Я спустился помочь с чисткой стойл. Или Майки уже заходил? ‒ спрашивает он.

Грейси хмурится.

‒ Не говори глупостей, мальчишка. Ты спал, так что мне помогла Макс.

Брови Кэтча поползли вверх.

‒ Ну, тогда я свожу Дакоту на прогулку. Макс, поехали со мной.

‒ А, хорошо, ‒ отвечаю я, наблюдая, как он седлает коня.

Закончив, он протягивает мне руку, но я отмахиваюсь от него. Хватаюсь за седло двумя руками, вставляю ногу в стремя и подтягиваюсь в седло. К счастью, я к нему спиной, потому что у меня лицо перекосило от боли ‒ все мышцы так и вопят, моля о пощаде.

Похоже, шестимесячное воздержание до добра не доведет.

‒ Ты когда-нибудь ездила верхом? ‒ спрашивает он.

‒ Нет, но я много раз видела, как это делается, ‒ отвечаю я, не глядя на него. Говорить с ним, по меньшей мере, неловко.

‒ Тогда убирай свой зад из моего седла. Черта с два я дам тебе управлять этим зверем. Я упираюсь ладонями в переднюю часть седла, поднимаю зад и отталкиваюсь от седла, оказываясь на застеленной покрывалом попе Дакоты.

Не говоря ни слова и не глядя мне в глаза, Кэтч без проблем забирается в седло. По щелчку его языка конь начинает лениво выходить из конюшни. Чтобы не держаться за Кэтча, я выбираю конец седла.

Он легко добирается до края пастбища и едет вдоль границы, часто спрыгивая с коня, чтобы проверить столбики ограды. Я сижу молча и наблюдаю, как его прекрасное тело сгибается и двигается каждый раз, когда он тянет и толкает столбик. И вообще мне кажется, что он пытается меня за что-то наказать.

Только добравшись до конца пастбища, он, наконец, решает заговорить со мной. Вместо того чтобы сесть в седло лицом вперед, он садится наоборот. У него прекрасные сияющие глаза и капельки пота вдоль линии волос и губ. На лбу лежит выбившаяся прядка волос, и, черт побери, как я хочу вернуть ее на место.

‒ Слушай, Макс, насчет этой ночи... ‒ начинает он.

Но я поднимаю руку. Не знаю, что он собирается сказать, но у меня возникла мысль. Мне кажется, чтобы эмоции не взяли надо мной верх, мне надо взять под контроль этот разговор. Эта ночь была моим решением. Я контролировала ситуацию, так что мне нужно контролировать ее и сейчас.

‒ Я сказала: одна ночь. Больше я не попрошу, не волнуйся об этом. Не хочу неловких моментов. Хорошо? ‒ произношу я с улыбкой.

Да, улыбка фальшивая, но я много лет практиковалась, так что теперь это идеальная фальшивая улыбка.

Кэтч протягивает руку и касается моей щеки, прежде чем запечатлеть на моих губах очень неуверенный поцелуй.

‒ Хорошо. В любом случае, ты заслуживаешь лучшего, чем я.

Я открываю рот, чтобы что-нибудь сказать, но захлопываю его, понимая, что слов нет.

Он садится в седле прямо и велит мне держаться. Я обхватываю его руками вокруг талии и крепко хватаюсь за футболку, почти так же, как когда ехала с ним на мотоцикле. Пульс подскакивает, дыхание перехватывает. Внезапно я пугаюсь того, что это может быть последний раз, когда я обнимаю его, так что я сжимаю объятья еще крепче.

Сердце разбито, и я даже не знаю, что мне с этим делать. Я никогда не подпускала парней настолько близко, чтобы я что-нибудь чувствовала. А теперь я с Кэтчем, и ему каким-то образом удалось преодолеть стены вокруг моего сердца. Не знаю, когда это случилось, и не уверена, что знаю, как выкинуть его обратно. На безопасное расстояние.

Дакота срывается в галоп. Я чувствую каждое его движение, каждую мышцу на каждом шаге. Мой пот смешивается с его потом, и я как будто начинаю соскальзывать. Я крепче сжимаю руки и пытаюсь выправиться. Тут Кэтч протягивает руку назад, крепко хватает меня и перетаскивает меня на место.

Сделав это, он лишь расширил трещину в сердце.

Остаток дня я почти не видела Кэтча. Грейси нужно в город по делам, и он быстро решает сопровождать ее. Когда она спрашивает, не хочу ли я поехать с ними, я вежливо отказываюсь, чувствуя, что Кэтч отчаянно пытается держаться от меня подальше.

Так что я поднимаюсь в гостевые комнаты и принимаю душ. Там на двери я обнаруживаю халат, который и ношу, пока иду в дом и стираю. Как только одежда постирана, я сразу же возвращаюсь в конюшню. Не хочу оставаться в доме. В нем пахнет Кэтчем, и мне невозможно находиться среди фотографий разных моментов его жизни. Не говоря о том, что в доме пропахло семьей. Тем, чего у меня никогда не было, и это меня никогда не беспокоило до этих самых пор.

И как только я взяла в руки свою кучку сухих вещей, Кэтч и Грейси заходят в дверь.

‒ Надо было мне спросить разрешения пользоваться машинкой и сушилкой. Прости. Я просто... ну, у меня вся одежда была грязная, и я не подумала, что...

‒ Заткнись, Макс, ‒ говорит Кэтч.

Я хмурюсь, а в ответ он подмигивает мне.

‒ Все нормально. Хорошо, что ты решила постирать. Меньше всего я хочу находиться в одном месте с человеком, что воняет похуже навоза.

Грейси отвешивает ему подзатыльник, а я тороплюсь пройти мимо них.

‒ Спасибо, ‒ быстро бормочу я.

Я иду сразу к себе в комнату и закрываю дверь. Но места все равно не достаточно. Он повсюду, его запах повсюду, и это начинает меня сводить на хрен с ума. Нужно спустить пар.

Я вытаскиваю первые попавшиеся под руку джинсы и футболку и бегом в дом, прямо через заднюю дверь, даже не постучав. Кэтч сидит у стола, а Грейси стоит у плиты и готовит. Я не могу дышать, подкатывает паническая атака. Оба поворачиваются ко мне с круглыми глазами. Наверняка они думают, что я совсем чокнулась.

‒ Мне нужно пострелять. Прошу, скажите, что мы достаточно далеко и можно пострелять, ‒ выдаю я.

‒ Макс, дорогая, ты в порядке? ‒ Грейси кладет ложку, которой мешала еду.

‒ В порядке, просто мне надо. Черт, я не знаю, ‒ бормочу я, и звучит это как полное безумие.

Кэтч встает и идет ко мне.

‒ Ага, мне все равно надо съездить до границы нашей территории за машиной.

Добравшись до джипа, Кэтч открывает для меня дверь.

‒ Пойду принесу пистолет. Он у тебя в сумке?

Я киваю.

Я хочу поддерживать дистанцию между нами, и одновременно почему-то хочу противоположного. Происходящее со мной приводит к тому, что здравый смысл можно выкинуть в окно. Он возбуждает меня, и мне нравится, как от одной мысли о нем у меня щекочет в животе. Рядом с ним я чувствую себя как будто под прицелом.

Когда он садится за руль, я накручиваю волосы как сумасшедшая. Даже слышно, как волоски рвутся от напряжения.

Кэтч хватает меня за запястье.

‒ Иисусе, Макс. Что за хрень с тобой творится?

Я вырываю запястье и продолжаю терзать ни в чем не повинные волосы.

‒ Лихорадка, ‒ отвечаю я, и это не так уж далеко от правды.

Мы выезжаем, объезжаем огороженную часть пастбища и поднимаемся на холм. С другой стороны старый сарай. Кэтч останавливается у широких двойных ворот и выходит. Я делаю то же самое и иду за ним. За сараем территория, обустроенная для стрельбы. Пара соломенных лошадей со старыми ржавыми консервными банками и другими предметами в качестве мишеней.

Кэтч подает мне защитные очки и затычки для ушей. Мы молча стреляем. Я промахиваюсь дважды, он ни разу. Ну конечно, он же убийца. Он не умеет бить мимо цели. Почувствовав, как стресс и напряжение отпускает, я объявляю конец и начинаю идти обратно к джипу.

‒ Макс, ‒ говорит Кэтч и протягивает мне ключи. ‒ Джип остается тут. Когда я выеду из сарая, тебе нужно будет заехать внутрь.

Я киваю и разворачиваюсь к джипу.

Он отпирает висячий замок на деревянных двойных дверях и распахивает их настежь. Пару секунд спустя я слышу, как заводится мотор, и вижу, как полночно-синий мустанг выкатывается из сарая. Это старая, отреставрированная классика, но я не сильна в машинах, поэтому не знаю, какого он года.

Не успеваю я выйти из джипа, как Кэтч распахивает передо мной дверь. Он блокирует дверь, захлопывает ее и предлагает мне помочь ему накрыть джип черным материалом.

‒ И кому принадлежит этот красавец? ‒ спрашиваю я, приближаясь к машине.

‒ Один особенный человек оставил его мне, ‒ отвечает он.

Я знаю, что раньше это была машина его отца, но не напоминаю об этом. Может быть, однажды он захочет рассказать мне о нем, но до тех пор я буду притворяться, что не знаю.

‒ Ее зовут Мэрилин, это Форд Мустанг шестьдесят девятого года.

‒ А зачем нам менять машину? Не то чтобы мне не нравилась Мэрилин, она прекрасна, но мне просто любопытно.

Счастливое выражение испаряется с его лица, и теперь я чувствую себя последней гадиной, что задала этот вопрос.

‒ Вчера утром мне позвонил Снитч. Он велел мне избавиться от джипа. За нами гнались, я и сам знаю, что так следует поступить.

Я киваю.

‒ Мы уезжаем?

‒ Нет, мы останемся еще на одну ночь. Уезжаем завтра утром.

Вернувшись в дом, Кэтч предлагает мне поесть, но я отказываюсь. Мне нужно побыть одной. Нужно закопаться поглубже в документы из компьютера Джеймса, а ему нужно провести больше времени рядом с Грейси. Я рассказываю Кэтчу о своих планах, и он кивает, показывая, что понимает меня.

А еще мне кажется, что я вряд ли выдержу рядом с Грейси. Она чудесная, и уезжать, зная, что возможно никогда ее больше не увижу, просто отстой. Так что я лучше спрячусь.

****

Через пару часов Кэтч входит с полными руками чего-то, похожего на женскую одежду. Он бросает ее на диван и протягивает конверт, на котором стоит мое имя.

‒ Это одежда Сары. Мама собиралась занести ее в комиссионный магазин, но, раз уж тебе нужна какая-то одежда, она захотела, чтобы ты перед этим просмотрела ее. Я ей сказал, что мы уезжаем завтра, и она написала тебе письмо, но не хотела, чтобы ты открывала его до того, как тебе действительно это понадобится. Что бы это ни значило, ‒ говорит он.

Я смотрю на конверт.

‒ Честно, я не совсем понимаю, что это может значить.

Он вздыхает.

‒ В любом случае, ты что-нибудь выяснила?

Я сижу на полу, а бумаги разложены в порядке вполне для меня понятном.

‒ Все плохо, Кэтч, ‒ говорю я, смотря ему прямо в глаза.

Он подходит к дивану и садится позади меня.

‒ Вот документы, копии чеков, квитанции, банковские выписки, ‒ я беру одну из выписок. ‒ «Фиддл» не имеет ничего общего с этим банком. Я никогда не слышала о нем.

Он берет лист бумаги и просматривает его.

‒ Да, я тоже ничего о нем не слышал.

‒ Этот чек выписан на имя какой-то компании, которая производит оружие. Я знаю об этом только потому, что «Фиддл» контролирует их для нашего правительства.

Я беру другой лист.

‒ Вот еще, это документ на отправку грузов. Заказанное оружие не доставляется сюда, оно идет за рубеж в террористические государства.

‒ Думаешь, они отправляют его туда для наших военных?

‒ Нет. Скорее они снабжают оружием террористические группировки.

‒ Макс, это справедливое предположение, но...

‒ Нет, я действительно уверена в этом, но один вопрос: зачем? Зачем они это делают? Деньги, которые «Фиддл» получает от этого, не идут целиком на оружие, которое они отправляют. И зачем Джеймсу Келли и «Фиддл» вообще делать что-то настолько глупое?

Кэтч откидывается на диване и трет глаза ладонями.

‒ Я не знаю, Макс. Надеюсь, эти бумаги ответят на твои вопросы. В любом случае, нам обоим надо поспать. Завтра рано вставать. Убедись, что твои вещи уже сложены, чтобы завтра утром мы могли просто загрузить их в машину.

Мой мозг уже взрывается, так что я собираю все бумаги и засовываю их глубоко в сумку. Затем, пока Кэтч в душе, я разглядываю одежду. Я собираю сумки и ложусь спать прежде, чем он выходит из ванной.

ГЛАВА 12

Кэтч

Звонок телефона выдергивает меня из безмятежного сна. Думая о Макс и словах, что она сказала на пастбище, я не могу успокоиться. Она ведет себя так, будто ее полностью устраивает, что эта ночь была первой и последней, но я точно знаю, что чувствует она другое.

Вчера, оставив ее одну, я провел большую часть ночи в мыслях о ней. Обо всем: от ее улыбки до манеры держать оружие. Как она сжимает кулаки, когда хочет мне врезать, и как она прекрасно нашла общий язык с мамой.

А еще секс. Выносящий мозг, эмоционально невозможный, и каждый раз, когда я думаю о нем, мой дружок реагирует незамедлительно. Вот какой это секс.

Я хочу ее. Я хочу ее в своей постели. Может, я бы сумел лучше спать, будь она рядом.

Плохая идея, старик. Будь она рядом, о сне ты бы думал в последнюю очередь.

Не знаю, что она хотела услышать от меня сегодня, но точно не об этом. Я не хочу, чтоб это стало интрижкой на одну ночь. И я почти собрался сказать ей... Черт, не знаю, потому что я и сам еще не совсем понимаю, что чувствую. Но я точно знаю, что мне нужно еще. Одной ночи не достаточно, и я начинаю думать, что мне никогда не будет достаточно. Хотя я и не знал, что ответить на ее слова.

Я хватаю телефон с тумбочки.

‒ Алло? ‒ шепчу я.

‒ Кэтч, старик, вам с девчонкой нужно срочно убираться к чертям из Лукаут Маунтин.

Тревога в его голосе стряхивает с меня остатки сна. А еще я не говорил Снитчу, где мы прячемся.

‒ Я не знаю, что ты делаешь в Лукаут, но тебя нашли. Быстро уезжай. Ты избавился от джипа?

‒ Да, его нет, спрятан. Они его никогда не найдут, ‒ отвечаю я, быстро натягивая джинсы.

‒ Хорошо, а теперь беги. Я буду держать тебя в курсе.

Снитч бросает трубку, а я натягиваю футболку. Подобрав обувь и носки, я иду будить Макс.

Я вижу ее голые плечи и понимаю, что под покрывалом она спит голышом. Она лежит на животе, волосы раскиданы по подушке, руки спрятаны под грудью.

Я прикасаюсь к гладкой коже ее плеча, и она вздрагивает.

‒ Макс, детка, нам нужно ехать.

‒ Еще пять минут, ‒ бормочет она, кладя мою руку себе на спину. Я расправляю пальцы на ее мягкой теплой коже. Она со вздохом расслабляется.

У меня перехватывает дыхание, а член в джинсах напрягается.

Черт, эта девушка хочет моей смерти.

Нехотя я убираю руку, помня, что времени нет.

‒ Нет, Макс, нам нужно ехать и сейчас же. Снитч звонил.

После этих слов она перекатывается и садится ровно. Я сажусь на край кровати и начинаю натягивать носки и ботинки.

‒ Что такое? ‒ спрашивает она.

Я поворачиваюсь к ней. Она сидит с одеялом вокруг талии. Ее прекрасная грудь вся напоказ. Два прекрасных розовых соска смотрят прямо на меня.

Какого черта? Ага, точно, она хочет моей смерти.

‒ Эм, Макс, ‒ бормочу я.

Я стараюсь не смотреть, но не могу отвести взгляд от идеальных розовых сосков.

Она опускает взгляд на голую грудь.

‒ Не прикидывайся, словно ты впервые их видишь. А теперь рассказывай, что происходит.

Я поворачиваюсь к ней спиной, потому что она как будто не знает, насколько сильно сводит меня с ума.

‒ Они знают, что мы в Лукаут Маунтин. Мы должны убираться отсюда сейчас же. Макс, моя мама...

Зря мы сюда приехали. Они нас слишком упорно преследуют. Не надо было рисковать мамой.

Она выпрыгивает из кровати и торопится к своей сумке. Я смотрю в потолок, потому что знаю, что не смогу контролировать себя, если увижу, как она бегает по комнате голышом.

‒ Мне нужно пару минут.

Она вытаскивает одежду и застегивает сумку.

‒ Вот, забирай. Встретимся на улице.

Я хватаю сумки и выхожу из комнаты, чтобы она могла одеться. Все сумки, что у нас есть, я спускаю вниз за один раз. Еще только два часа утра, поэтому очень темно. Я кидаю сумки в багажник, а сумочку Макс на пассажирское сиденье. Спортивная сумка с жилетом и оружием отправляется на заднее сиденье, а пистолет Макс ‒ в боковой карман ее сумочки.

Верная своему слову, Макс слетает вниз через две минуты. Пассажирская дверь уже открыта, так что она проскальзывает внутрь и закрывает тяжелую дверь как можно тише. Я подбегаю к черному входу и просовываю под дверь записку. Не могу уехать, не сообщив маме, что у нас все хорошо.

‒ Думаешь, с ней все будет хорошо? ‒ спрашивает Макс, когда я отъезжаю от дома.

‒ Да, с ней все будет нормально. Снитч сказал, им известно, что мы в Лукаут Маунтин. Если бы они знали, где именно, он бы мне сказал.

‒ А Снитчу за это ничего не будет?

Она начинает закручивать локон. Когда она так делает, это сводит меня с ума. Все мое внимание приковано к ее прекрасным волосам, лицу и рукам.

‒ Снитч не зря получил такое прозвище. Он знает, как добыть информацию и не попасться на этом. Никто не знает точно, как он это делает, и мы много лет назад перестали пытаться это выяснить. Таймер слишком дорожит им, чтобы с ним что-нибудь случилось. В смысле, если бы Таймер когда-нибудь спалил его. Снитч всегда как будто на шаг впереди всех.

Сняв бейсболку янки с пояса джинсов, я натягиваю ее пониже. Она смотрит на меня с отвращением.

‒ Нужно достать тебе другую бейсболку, ‒ говорит она, ‒ потому что ты фанат главного злодея Большой бейсбольной лиги.

Я поправляю бейсболку и улыбаюсь ее описанию.

В городе темно, и на дороге нет машин. Нервы на пределе. Я только надеюсь, что они еще не добрались до Лукаут, или что они нашли место переждать до утра. Все равно, не собираюсь полагаться на случай.

‒ Макс, тебе нужно положить голову мне на колени.

Я мог бы произнести эту фразу по-другому, но мне нравится видеть ее смущение.

‒ Что? Хрена с два! Черт побери, и почему ты такой извращенец? ‒ Она кричит и подпрыгивает на сиденье, как сумасшедшая. Я вижу, как ее кулак сжимается в плотный шар, и даже в темноте замечаю, как загораются румянцем ее щеки. Скорее всего, она не может решить, ударить меня или поцеловать.

Я дотягиваюсь до нее и хватаю за руку. Ее упрямство хотя и возбуждает, но и немного раздражает.

‒ Это город-призрак, они ищут любую тачку с молодой парой. Ты можешь либо лечь здесь и положить голову мне на колени, либо поменяться местами с сумкой сюрпризов на заднем сиденье.

‒ Ну ладно, ‒ отвечает она, вырывая руку из моей хватки. Она расстегивает ремень безопасности и ложится, оказываясь спиной над провалом между сиденьями. Правой рукой она проводит под волосами и расправляет их по моей левой ноге. Я крепче стискиваю руль.

Может, стоило отправить ее на заднее сиденье.

Я бросаю на нее взгляд и замечаю, что она чуть выгнула спину, так что теперь ее грудь уперлась в вырез рубашки, а она смотрит на меня сквозь ресницы. Всем своим выражением она так и говорит «Трахни меня сейчас же», но я не знаю, правда ли это или она просто хочет меня помучить.

Я выбираю более безопасный вариант, то есть она маленькая хитрюга, и, значит, я отплачу ей за необходимость контролировать свой член.

Я еду окольными путями, там тише, чем на главных дорогах, но учитывая, что они не думают, что я как-то связан с Лукаут Маунтин, и не знают, что я знаком с городом. Наверное, Макс уже можно сесть, но мне слишком уж нравится ее близость, поэтому я решаю побыть эгоистом.

Она крутит локоны и слегка подпевает в такт року по радио, кивая головой под басы. Ее глаза закрыты, губы слегка приоткрыты. Я хочу коснуться ее, пробежать пальцами по изгибам ее губ, по шее и прекрасным налитым грудям.

Костяшки у меня уже белые, так крепко и долго я стискиваю руль. Должно быть, я чертов мазохист. Другого объяснения, зачем я так поступаю с собой, у меня просто нет.

****

Макс

Я отлично понимаю, почему он заставил меня так сделать, и да, я могла бы забраться на заднее сиденье, но я хочу быть ближе к нему. Как бы это ни сводило меня с ума, мне нужно быть ближе к нему. Поэтому я страдаю, лежа у него на коленях.

Я решила сделать все возможное, чтобы ему стало некомфортно, чтобы ему хотелось меня. Двигаю головой под музыку, накручиваю волосы так, что рука трется о его пресс, выгибаю спину настолько, что грудь чуть не выпрыгивает из футболки. Я выдала ему свой лучший взгляд под названием «Трахни меня», но не знаю, подействовало это на него или нет.

Молодец, Макс. Совсем не ухудшаешь ситуацию.

‒ Ну, что, Кэтч, теперь можно сесть? ‒ стараюсь выдать свой самый скучающий голос. Сквозь темноту я вижу, как ходят желваки на его лице. Может, я его достала.

****

От Лукаут Маунтин до Нового Орлеана всего семь часов езды, но мы еще не добрались. Мы провели немного времени в Алабаме и проскочили в Миссисипи. Кэтч выбирает непрямые и долгие дороги, кружа окольными путями по самым жутким местам, что я видела. Клянусь, я даже видела дом из фильма «Техасская резня бензопилой».

Прошло два дня, два отеля, всегда две кровати и очень мало слов. Кэтч избегает меня всеми способами, иногда его нет так долго, что я успеваю уснуть до его возвращения. И тогда я сплю с пистолетом под подушкой. Ненавижу, когда он оставляет меня. Да, я сильная, но мысль о преследующих меня убийцах поубавила во мне уверенности.

Я так и не разгадала загадку, в которой есть Джеймс Келли, «Фиддл» и эти террористические страны. Знаю, здесь имеет место подлог, и почти на сто процентов уверена, что измена тоже. Но я еще не полностью разобралась в ситуации. Вряд ли «Фиддл» просто получает деньги и снабжает их оружием, не беря ничего взамен. Нужно просто выяснить, что именно.

‒ Грр! ‒ рычу от расстройства.

Мы где-то в южном Миссисипи-Хаттисбург, вроде бы ‒ в третьем отеле, и Кэтч только что вышел из душа. Завтра мы доберемся до Нового Орлеана и, наконец, встретимся со Снитчем. Я очень стараюсь добыть как можно больше информации на случай, если ему понадобится это знать.

‒ Так ничего и не получается? ‒ спрашивает он.

Я оглядываюсь и вижу, что он полностью одет, но волосы мокрые и лезут ему в лицо. Мы не прикасались друг к другу с той самой ночи, когда покинули Лукаут Маунтин. И он всегда выходит из ванной полностью одетым. Если так он хочет мне что-то сказать, то я слышу его предельно ясно, черт побери.

‒ Нет. Нашла несколько квитанций для списания налогов. Джеймс отправлял большие суммы денег на всякую благотворительность по округу Вашингтон. Одна из них и сейчас у меня в руках.

‒ Ага, многие организации отправляют деньги на благотворительность, ‒ отвечает он, как всегда бросая вызов тому, что творится у меня в голове.

‒ Но эти деньги переводят только несколько дней спустя после получения оплаты от террористических стран. И они не с этого странного счета. Тут есть документы, по которым деньги на благотворительность сначала отправляются на главный расчетный счет «Фиддл».

‒ Молодец, детектив Брейди. Но скажи мне вот что, ‒ Кэтч идет к своей кровати и садится, положив руки на колени. ‒ Зачем им такой след в бумагах? Это не имеет никакого смысла, поскольку грозит им обвинением в подлоге и измене.

Я пожимаю плечами.

‒ Большая часть этих документов ‒ свежачок. Может быть, их уничтожают, например, спустя тридцать дней. Черт, я не знаю. В «Фиддл» полно идиотов. И Джеймс Келли главный из них.

‒ Эй, ты же была одним из идиотских помощников короля Келли? ‒ спрашивает он с усмешкой.

Я хмурюсь.

‒ Не испытывай судьбу, Кэтч. Пусть я не выиграю в борьбе с тобой, но это меня здорово повеселит.

Хотя, он уже не улыбается. Я вижу, как он сжимает свои губы, пытаясь скрыть ухмылку.

‒ Ты сказала, что все это лишь для того, чтобы подразнить меня.

Я начинаю собирать бумаги с пола и класть их обратно в папку. Меня раздражает вся эта ситуация. «Фиддл», Джеймс, наемники, погони и попытки скрыться, и сам Кэтч.

‒ Я иду спать.

‒ Что ж, я ухожу. Не жди меня.

И вот, я вижу, как он надевает джинсы, застегивает пуговицы на рубашке и подкатывает рукава к локтям. Его волосы высохли, и теперь превратились в растрепанную шевелюру. Он даже побрился, и, боже правый, он отлично пахнет.

Зависть ‒ вот то чувство, что волною проходит сквозь меня, я отлично понимаю, что он сейчас делает. Он собирается уйти прочь, выпить, зайти в бар и натворить все, что душе будет угодно. Последние две недели я торчу взаперти, а этот засранец собирается просто взять и уйти? Все во мне бурлит, и я с силой стискиваю зубы.

‒ И куда же ты собрался? ‒ не скрывая гнева, спрашиваю я.

‒ Ну, знаешь ли, это как бы тебя не касается, ‒ отвечает он, натягивая свою глупую кепку и поворачиваясь к двери.

Раскачиваясь от желания ударить его, я выключаю свет и рывком накрываюсь одеялом с головой.

‒ Пошел ты, Сейдж Кармайкл, ‒ бормочу я.

Пару секунд спустя дверь номера захлопнулась с такой силой, что мебель подпрыгнула.

ГЛАВА 13

Макс

Спустя два часа после выезда из Хеттисбурга, мы, наконец, добираемся до Нового Орлеана в Луизиане. Кэтч паркует тачку на какой-то супер охраняемой парковке, что, вероятно, стоило не мало, а затем берем такси до Френч-Куотера.

Как бы сильно я ни хотела пройтись по центру одного из наиболее замечательных городов мира, Кэтч ведет меня в сторону, а затем мы проходим пару кварталов. И чем дольше мы идем, тем опаснее мне кажется местность вокруг. Не говоря уже о том, что мы таскаемся с кучей сумок.

Всю дорогу до Нового Орлеана я не разговаривала с Кэтчем. Последним, что я сказала ему, было «Пошел ты, Сейдж Кармайкл». С того момента я не сказала ему ни единого слова. Одному Богу известно, как он пытался вовлечь меня в разговор, но скоро я побью все рекорды игры в молчанку.

Он ужасно громко пел, барабанил по рулю своими дурацкими восхитительными пальцами. Он пытался задавать мне вопросы, способные меня разозлить, только чтобы добиться моей реакции; когда он уже отчаялся, то начал шутить. К тому времени я была готова выброситься из окна движущегося транспорта.

Итак, мы в самом центре Нового Орлеана в каком-то странном районе, и, кажется, мышцы рук просто горят. Я останавливаюсь, дабы окинуть взглядом то, что меня окружает. Все здания ‒ высокие, старые ‒ соединены. У некоторых есть балконы, а кое-где остались большие штормовые башни. Некоторые здания выглядят старыми, но в основном строения реконструированы. Некоторые из них яркие, а некоторые скупы на цвета. Это показывает их характер, и порой мне хочется, чтобы здания умели разговаривать.

Звуки транспорта из главной части Фрэнч-Куотера почти затихают, а руки начинают наливаться тяжестью.

‒ Какого черта мы делаем? ‒ я, наконец, нарушаю тишину.

‒ Я так счастлив, что ты не откусила себе язык прошлой ночью, ‒ заметил он ледяным тоном. Так, мне снова удалось разозлить его.

Отлично.

‒ Просто ответь на чертов вопрос, Кэтч. Чтоб тебя! ‒ кричу я.

Он резко останавливается, а я так увлеклась уникальностью зданий, что со всей силы впечатываюсь ему в спину. Тело разом взвыло. Я делаю шаг назад. Он оглядывается на меня через плечо.

‒ Снитч дал нам адрес. Там мы сможем остановиться, и никто нас не найдет. Я много раз тут бывал.

‒ Он здесь? ‒ спрашиваю я, когда мы идем дальше.

‒ Нет. Я никогда не был у Снитча дома, в квартире, в подземном бункере, ни в одном из тех мест, где он мог бы прятаться, ‒ ответил он, разглядывая указатели.

‒ Нам сюда. ‒ Он повернул направо, и уже через насколько дверей мы достигли пункта назначения.

Непримечательное здание, обладающее привлекательностью старины: высокие окна, большие деревянные двери, балкон с литыми металлическими периллами, украшенные цветочными клумбами. Кэтч стучит, и из-за двери доносится женский голос.

‒ Марина, это Кэтч, дорогая, открой дверь, ‒ нежно произносит он.

‒ Дорогая? ‒ шепчу я с усмешкой.

Он хитро ухмыляется.

‒ Ревнуешь, Макс?

‒ Не будь идиотом, ‒ отвечаю я, но лгать получается плохо, и я знаю, что Кэтч понимает это.

Дверь распахивается с такой силой, что ветер развевает волосы Марины. Она блондинка. Очень яркая блондинка и, что удивительно, не крашеная. Это ее натуральный цвет. Брови сочетаются с волосами, и на лице просто тонны голубых и розовых теней, румян и вдобавок накладные ресницы. Она худая, как щепка, и платье-свитер совершенно не подчеркивает возможные изгибы ее тела.

Одним быстрым движением она набрасывается на Кэтча и обхватывает его мускулистый торс своим долговязым телом. Ее платье настолько задралось, что когда Кэтч подхватывает ее за бедра, чтобы та не упала, то касается ее кожи. Затем, о ужас, она начинает покрывать его лицо поцелуями, оставляя следы розовой губной помады там, где ее рот касался его.

Я умираю. Я готова дать Кэтчу по яйцам и выцарапать ей глаза.

Стоп. Я не выцарапываю глаза. Я нахрен Макс Брейди. Я ем таких сучек на завтрак.

Вот это другой разговор.

Я сжимаю руку в кулак и разминаю шею. У нее есть три секунды, чтобы убрать от него свои чертовы руки, иначе я не просто выцарапаю ей глаза, но и кое-что чертовски похуже.

Кэтч смеется и бросает на меня взгляд через ее плечо. Я держу в воздухе три пальца. Загибаю первый, затем второй. Тогда он кладет руки Марине на плечи и отцепляет ее тело от своего, возвращая обратно в дверной проем.

‒ Черт, горячий парень, я скучала по тебе, ‒ хихикает она, и крылья моего носа начинают ощутимо подрагивать. Наконец, она замечает меня и поворачивается ко мне лицом. Кажется, выражение моего лица немного испугало ее, потому что хихиканье тут же затихает, а она делает шаг назад в дом.

Кэтч прочищает горло.

‒ Это Марина, моя давняя подруга. Марина, это...

‒ Макс, ‒ заканчивает она вместо него. Я смотрю на нее, и, кажется, вижу, как она покраснела под слоями своей пудры. ‒ Я знаю. Снитч уже сообщил мне, что вам нужно тихое пристанище. Комната наверху готова, она с отдельной ванной, за поворотом. Девушка отходит в сторону и пропускает нас внутрь.

‒ Стоп, а там одна кровать или две? ‒ спрашиваю я.

‒ Эм, одна, но Снитч сказал, что ты, цитирую: «девушка Кэтча», ‒ отвечает она, как будто смущена. И я почти уверена, что слышу нотку отвращения.

Я закатываю глаза.

‒ Что именно ты сказал ему, Кэтч?

Он поднимает руки.

‒ Ничего. Клянусь. Он просто предположил.

‒ Ну, вам придется как-то утрясти этот вопрос, потому что это последняя свободная комната, и вряд ли кто-то согласится поменяться. С другой стороны, в комнате есть диван, ‒ произносит Марина тоном «плевать я на это хотела».

Она вкладывает ключ в руку Кэтча, и я иду вслед за ним по лестнице на третий этаж дома. Может, район и небезопасный, но по этому дому такого не скажешь.

Стены спокойного синего цвета, резные потолочные плинтуса, которые являются частью здания. Лестницы и полы кленового дерева, они скрипят под нашим весом почти при каждом шаге. В фойе висит огромная хрустальная люстра, все двери старого дерева со старомодными стеклянными ручками. В доме сильный запах ладана и марихуаны.

Кэтч ногой открывает дверь и движением руки приглашает меня войти. Я захожу и бросаю вещи на пол. Комната довольно большая. Намного больше, чем любой номер, в котором мы останавливались. Посреди комнаты стоит огромная старинная кровать с балдахином. На ней белые кружевные покрывала, сочетающиеся с ними шторки и целая гора голубых, лиловых и желтых подушек.

Тут также есть небольшой мягкий уголок со старинным антикварным диваном, кофейным столиком и плоским телевизором, стоящим на столе возле стены. В другом конце комнаты ‒ комод и туалетный столик с зеркалом. Около комода ‒ дверь в ванную.

‒ Ничего себе, ‒ мямлю я.

Кэтч фыркает.

‒ А что ты ожидала увидеть? Захудалый бордель?

Я поворачиваюсь к нему. Все его лицо в маленьких розовых отпечатках губ.

‒ Может, ты все-таки смоешь Марину с лица?

Он берется за нижнюю часть футболки и поднимает ее, чтобы стереть с лица губную помаду, заодно позволяя мне вдоволь налюбоваться его восхитительным телом.

‒ Ревнивая женщина, ‒ мямлит он в футболку.

Я упираю руки в боки.

‒ Заткнись, Кэтч. Между прочим, я все еще злюсь.

‒ Детка... ‒ начинает он.

‒ Нет, не смей называть меня «детка». Я не твоя девушка. Понятно? Мы это уже обсуждали, ‒ говорю я, даже не пытаясь скрыть, насколько меня тревожит тот разговор.

Он вскидывает руки.

‒ Ладно, ты права. Я просто хотел сказать, что сегодня мы встречаемся со Снитчем в какой-то забегаловке. Он в хороших отношениях с владельцем, так что там мы наверняка будем в безопасности.

‒ Мы? ‒ спрашиваю я удивленным тоном. До этого момента мне все время говорили сидеть на месте, не открывать никому дверь, не подходить к окнам и все такое.

‒ Тебе явно нужно выбраться отсюда, пока ты не свела нас обоих с ума. К тому же Снитч хотел с тобой познакомиться.

Внутри меня буквально все кипело, но после его слов о том, что я, наконец, смогу выйти в люди, все остальное перестало иметь значение. И я даже беззастенчиво станцевала от счастья посреди комнаты.

****

Кэтч

‒ Макс, черт побери, давай скорее. Снитч ‒ последний человек, которого мы хотим вывести из себя. А опоздание может очень неплохо нам в этом помочь, ‒ кричу я с дивана.

После того очаровательного танца она бросилась в ванную и не выходит уже больше часа. Солнце село три часа назад, и Квартал уже, скорее всего, набит людьми до отказа. Значит, нам удастся проскользнуть туда не замеченными.

Дверь ванной открывается, и она, наконец, выходит. Темно-русые волосы собраны в неаккуратный пучок на макушке, несколько прядей спадают вокруг лица. На ней совсем немного макияжа, но губы накрашены ярко-красной помадой. Она надела черное платье с вырезом, подчеркивающим только ключицы. Заканчивается это платье ровно под ее бедрами. И на ногах пара красных туфель на высоком каблуке. Таких, в которых можно видеть кончики ее черных ноготков на пальцах ног.

‒ Ну что, нравится? ‒ спрашивает она, медленно покрутившись. Увидев спину платья, я резко вдыхаю. И я знаю, что она слышит мою реакцию, потому что мурашки на ее коже видны через всю комнату. Она смотрит на меня через плечо и улыбается.