Кинг

— Из-за своей матери.

— Ага, — согласился он. — Я не извиняюсь за вещи, которые мне нужно было сделать для сохранения бизнеса. Мы с Преппи переживали дерьмо с самого детства, занимаясь всем, чем могли, чтобы извлечь из этого выгоду; большинство дел оказывалось далеко вне закона, но мы выполняли их. Это дерьмо было неплохим весьма длительное время. Но моя злость постепенно съедала меня, и чаще всего я был тем, кого время от времени отправляли за решетку, обычно лишь на сутки. Иногда на тридцать или шестьдесят дней, зависело от обвинения. Другие участники игры, которую мы вели, знали правила. Также они знали, что, когда выходили за рамки, кое-что происходило. Кое-что, что вело к их смерти. Но это был не один из таких случаев. Я не нажимал на курок, не использовал нож и не посылал никого за ней.

— За своей матерью? — спросила я.

Он кивнул и потом продолжил свою историю:

«Когда мне было пятнадцать, я, Преппи и Медведь создали нашу маленькую компанию. Просто три молодых засранца, которые хотели хорошо проводить время, трахаться и зарабатывать хоть какие-нибудь сраные деньги. Удивительно, но нам это удавалось. Денег хватало, и я смог позволить себе купить дом.

Некоторое время мы втроем были на вершине мира. Я не собираюсь лгать. Это было самое лучшее гребаное время за всю мою жизнь.

Но потом меня прижали. Это было не впервые, и случай был не из тех, за которые меня обычно сажали ранее. Тупая драка в баре, в высококлассном месте на другом берегу реки, в Корал-Пайнс, где хотел побывать Преппи. Какое-то вшивое туристическое местечко.

Я беседовал с девушкой, когда какой-то индюк с завязанным на шее розовым свитером подступил ко мне, чтобы поговорить с ней. Мы сцепились, сломали некоторое дерьмо в баре: стулья, бокалы, столы.

Я весь покрыт татуировками, и у меня имелась криминальная история. А у него был розовый свитер на плечах. Легко догадаться, кто отправился за решетку, когда появился шериф.

Из-за моих предыдущих задержаний мне дали девяносто дней. Когда я был в окружной тюрьме, девушка, с которой мы обычно зависали, пришла проведать меня. Она была огромной, будто чертов дом. Я думал, девушка родит прямо в комнате для посещений. Она сказала, что ребенок от меня и что ей хотелось бы вырастить его, когда я выйду.

Я не думал много о девушке, но она была милой, и, когда первый шок от ее новости прошел, мысль стать отцом действительно меня воодушевила. Я выработал план, пообещал сам себе, что стану хорошим отцом, особенно когда моим собственным мог оказаться любой мужик в городе, кроме мистера Вонга, державшего лавку на углу, по очевидным причинам.

Из тюрьмы я писал малышу письма, хотя тогда Триша и не знала, кто это был: девочка или мальчик. Она говорила, что они пытались узнать пол с помощью ультразвука, но малыш слишком много двигался. Это было именно то, что мне было нужно. И тогда это было то, чего я хотел.

Естественно, у меня были деньги, но малыш давал мне причину желать от жизни большего.

Он давал мне цель.

В то утро, когда меня выпустили, я уехал из окружной тюрьмы, а Триша должна была забрать меня, но она так и не показалась. Я нашел таксофон, чтобы позвонить ей, и, ответив на звонок, она рассказала, что родила ребенка на неделю раньше срока.

Девочка.

Она назвала ее Макс. Это имя мы выбрали, когда Триша еще была беременна.

Я спросил ее, где малышка, а она пробурчала что-то о том, что это слишком тяжело и что она не могла вынести этого. Что вся хрень о материнстве не для нее. Она сказала, что не вернется.

На заднем плане было много шума, стучали бокалы, играла музыка. Будто она была в баре.

Триша кричала в трубку.

— Где она, бл*дь? — я продолжал спрашивать у нее снова и снова.

На мгновение я подумал, что Триша скажет мне, что отдала ее или какую-нибудь хрень в этом роде, и уже размышлял, кого мне нужно будет убить, чтобы вернуть ее, когда вдруг Триша сообщила мне нечто, шокировавшее меня и перевернувшее мой желудок.

— Я ОСТАВИЛА ЕЕ С ТВОЕЙ МАТЕРЬЮ.

До того дня я видел свою мать не так много раз за несколько лет, и ни один из них не был специальным визитом. В основном, когда я сталкивался с ней, она даже не знала, кто я такой. В самый последний раз, когда я ее видел, она назвала меня Трэвисом и спросила, как прошла поездка на Бермуды.

Как только Триша сообщила мне, где мой ребенок, я повесил трубку и позвонил матери, но линия была недоступна, а я не знал, был ли у нее мобильный.

Я взял такси до ее дома и позвонил Преппи, чтобы он встретил меня там.

Я добрался туда раньше него.

Подходя к дому, я знал, что было что-то не так. Я чувствовал это своим нутром.

Я колотил в дверь квартиры матери, пока костяшки на пальцах не начали кровоточить, но не последовало ни единого ответа. Я слышал, как внутри работал телевизор. Я кричал матери, но она не отвечала. Я собирался спуститься вниз и уйти, проверить кого-то из соседей и узнать, жила ли она здесь до сих пор, но потом услышал ее.

Я услышал ее.

Мою малышку.

Она плакала.

Моя малышка плакала.

Не просто слабое хныканье или капризный плач, а душераздирающий крик прямо из глубины души. Такой, который давал понять, что такого дерьма быть не должно.

Она будто знала, что я был там, и звала меня.

Я выбил входную дверь. В гостиной было темно, свет падал лишь от экрана включенного телевизора. Когда я ступил внутрь, к подошвам обуви прилип мусор: обертки от фастфуда и окурки. Столешница была вся засыпана мусором. На кухне над раковиной, заполненной грязной посудой, летали мухи. Мусорное ведро было переполнено.

Я снова услышал ее плач. Он доносился из задней части квартиры.

Я вбежал в пустую комнату и включил свет, но ничего не сработало. Понадобилось мгновение, чтобы глаза адаптировались к темноте, но, когда они привыкли, я увидел крохотную малышку: прекрасную, напуганную, худую малышку размером не больше, чем моя рука от запястья до локтя, покрытую дерьмом с головы до гребаных пальчиков. Ее глазки были красными и затуманенными от слез. Она не была в колыбельке. Она лежала на грязной простыне на полу. Ни бутылочки. Ни одеяла. Ни света. Ничего.

Я бережно взял малышку в свои руки, и она не весила почти ни грамма. Даже если ей физически было больно и от моих прикосновений в том числе, я помню ощущение, когда впервые взял ее на руки. Еще даже не родившись, она стала для меня самой важной частью мира, но держать ее — значит скрепить сделку печатью.

Не существовало ничего, чего бы я не сделал для нее. Ничего.

Я бы причинил боль кому-угодно, если бы кто-то заставил мою девочку плакать вот так снова. Я бы сжег города ради нее.

Я упал на пол и, прислонившись спиной к стене, качал малышку, пока она не успокоилась. Я рассказал ей обо всех вещах, которые собирался ей купить. Сказал ей, что ее папочка был рядом и что она в безопасности. Я встал и нашел самое чистое полотенце, которое смог, и укутал ее в него. Она прижалась к моей груди и уснула.

Я рвал и метал. Я был так чертовски встревожен. И полностью влюблен. Все в один и тот же момент.

Я уходил с Макс на руках, когда свет от экрана телевизора стал ярче, и мне показалась тень в кресле. Конечно, это была моя мать. Рядом с ней стояла пустая бутылка какого-то дешевого дрянного виски и пепельница, наполненная маленькими мешочками с остатками кристаллов.

Она не позаботилась о моей новорожденной девочке, потому что была чертовски занята бухлом и наркотиками.

Макс умерла бы, не доберись я до нее вовремя.

Именно эта мысль заставила меня слететь с катушек. Она по сей день приводит меня в ярость, заставляя воспроизводить в памяти то, что случилось, словно вереницу событий, когда я перебираю воспоминания.

Меня поглощает ярость. Та, которая заставляет хотеть вырвать чью-то глотку чертовыми голыми руками.

Подкуренная сигарета упала с нижней губы матери, а у нее на коленях лежала развернутая газета. Ее лицо было покрыто мелкими язвами, кожа отслаивалась, будто она таяла. Как бы сильно я ни хотел наброситься на нее, но — словно влияние гребаной космической кармы или чего-то еще свыше — сигарета выпала из ее рта, и газета загорелась.

Я стоял там и смотрел на это.

Я был счастлив. Лучше не получилось бы, даже если бы я лично поджег ее. Это была жуткая смерть, но, зная, что могло случиться с Макс, мне на самом деле было насрать, была ли это самая ужасная смерть, которую можно представить. Я считал, что в тот момент она ее заслуживала.

Я до сих пор так считаю.

Грудь матери поднималась и опадала, поэтому я знал, что та жива, но она была настолько далеко за пределами сознания в своем кайфе, что даже полыхающий у нее на коленях огонь ее не тревожил.

Когда газета упала на пол, загорелся ковер. Отблески пламени позволили мне хорошенько рассмотреть все вокруг. Не было ни единого места на полу, которое не было бы покрыто грязью и ржавыми иглами из шприцов, торчавшими из подушек дивана, будто он был игольницей.

Когда огонь поднялся выше, я принял решение.

Развернулся и ушел.

Я чувствовал жар позади себя. Я практически пересек улицу, когда взорвались окна и посыпалось стекло.

Я купил подгузники, бутылочки и детскую смесь в ближайшем магазине и обмыл Макс в уборной, как только мог. Мне понадобилось десять минут, чтобы разобраться, как надевается подгузник.

Преппи видел огонь в доме матери и припарковался за заправкой.

Он отвез нас домой.

Я пел ей выдуманные колыбельные, напичканные матерными словами.

Макс проглотила целую бутылочку смеси настолько быстро, что ей приходилось останавливаться, чтобы не подавиться, и всякий раз, когда она так делала, у меня замирало сердце, но она продолжала.

Я был на чертовых нервах. Я был простым парнем, которому едва ли исполнилось двадцать, который никогда прежде не был в комнате с новорожденным. Я даже с одной и той же женщиной не проводил в одной комнате больше двух часов.

И внезапно мне приходится растить эту девочку. Это был первый раз в моей жизни, когда я по-настоящему мог сказать, что был в ужасе.

Я снова заговорил с ней и напевал «Zeppelin», пока она не уснула у меня на груди.

Я прикрыл нас пледом и наблюдал, как крутятcя лопасти вентилятора, когда заметил огни через занавески передних окон.

Голубые и красные.

Оказалось, в магазине была весьма неплохая система наблюдения. Поскольку я ушел, не позвав на помощь, и не попытался потушить огонь или спасти свою мать, они арестовали меня. Выдвинули обвинения о непредумышленном убийстве и увезли меня.

Макс отправили в приемную семью, поскольку они не смогли найти Тришу. Они бы не отдали ребенка Преппи, потому что он сам был преступником, не говоря уже о том, что у него все равно не было официальной работы.

Грейс была в Джорджии, получала лечение для первой борьбы с раком на тот момент».

— Ты знаешь, что вообще случилось с Тришей?

— Нет, но если у нее достаточно мозгов, то ноги ее больше не будет в этом городе, — Кинг вздохнул. — Они забрали у меня малышку. Я пробыл ее отцом всего лишь три часа, и это были три самые лучшие часа в моей жизни. И они, бл*дь, отняли ее у меня.

— Ты до сих пор ее отец, — предположила я.

— Да, я пытался им быть, — произнес Кинг. — Пока меня не было, я делал все, что мог. Заполнял бумаги. Нанимал адвокатов. Но это ни к чему меня не привело.

— Есть что-нибудь еще, что ты можешь сделать? — спросила я. — Должно же быть. Не может же все остаться вот так.

— Осталось по крайней мере два известных мне варианта. Первый — маловероятный, — лицо Кинга засветилось грустной улыбкой. — Есть один парень, важный судья. Грязный гребаный политик. Медведь связан с ним через МК. Сенатор думает, что сможет заставить его посмотреть на происходящее с моей точки зрения и запросить опеку в мою пользу.

— Так чего ты ждешь? Сделай это! — мой крик был пропитан возбуждением.

— Это обойдется примерно в миллион, — безжизненно сказал Кинг, убивая мой растущий энтузиазм.

— Дерьмо, — выругалась я. — Миллион? Как миллион долларов?

Кинг прыснул со смеху:

— Да, щенячьи глазки, как один миллион зеленобоких, американских, гребаных долларов.

— У тебя есть такие деньги? — поинтересовалась я.

— Были, — признался Кинг. — Больше нет. Мы вложили все в нашу «бабулину» операцию. Даже если бы я продал дом, ему нужен ремонт, а это стоит денег. Рынок сейчас дерьмовый, так что, если бы я сделал это, не смог бы собрать и половины.

— И если ты получишь опеку, тебе нужно будет куда-то ее привести, — добавила я.

— Ага, я представлял, как построю ей здесь домик на большом дубе около гаража и сделаю ей комнату из своей студии, а всю х*рню для тату уберу в гараж.

— Тогда куда пойдет Медведь? — спросила я.

— Домой! У Медведя есть комната в доме его отца и комната в клубном доме. Ему просто нравится жить в местах, где не нужно платить, — рассмеялся Кинг.

— Мне так… Так жаль по поводу всего этого, — произнесла я, когда слезы потекли по моим щекам.

Он вытер их подушечкой большого пальца.

— Не жалей, щенячьи глазки. Я никогда не буду хорошим парнем в этой истории. Я позволил своей матери сгореть заживо. Потерял свою дочь из-за того, кто я есть, и из-за дел, которые сотворил. Это дерьмо всегда будет на моих плечах. Это мое бремя.

Непосильное желание помочь Кингу вернуть свою дочь продиктовало мое решение. Я набрала полную грудь воздуха и схватила его руки, положив их себе на бедра.

— Что нам нужно сделать следующим?

— Нам?

— Ага, — я позволила слову проникнуть в его сознание. — Нам.

— Нам не нужно ничего делать. Я со всем разберусь.

— Подожди. Ты сказал, есть два варианта.

Кинг покачал головой:

— Это самый худший сценарий, и, честно, будет хреново вне зависимости от того, решусь я на него или нет. Я в любом случае не могу выиграть.

— Скажи мне, что именно тебе нужно сделать.

— Это темная стезя, и я не уверен, вернусь ли, выберав ее, — в его голосе слышалась томительная грусть, вынуждающая мое сердце болеть и надавить на него еще сильнее. — Но это самый худший выход, поэтому, если до этого дойдет, мне придется перейти Рубикон (прим.пер.: перейти Рубикон — выражение, означающее готовность к решительным действиям, сделать бесповоротный шаг, совершить решительный поступок, пройти «точку невозврата»). — Кинг посмотрел на меня неоднозначно. — Сейчас я собираюсь пустить все силы на "Бабулину Оранжерею" и посмотреть, что мы можем с нее иметь.

— Дай мне знать, если тебе понадобится помощь. Я сделаю все, что тебе нужно.

— Я запомню твои слова, — сказал Кинг, притягивая меня к себе на колени.

— Я серьезно.

— Как и я, — согласился Кинг, крепче сжимая меня. Он зарылся носом в выемку моей шеи. — Мне может понадобиться, чтобы ты ненадолго осталась с Грейс.

— Почему? С ней все в порядке? То есть… Ты знаешь, — я начала заикаться.

— Сейчас с Грейс все хорошо, но скоро здесь может начаться некоторое дерьмо, и я хочу, чтобы ты держалась от него подальше.

— Дерьмо, связанное с Айзеком? — спросила я.

— Ага, дерьмо, связанное с Айзеком. Только не переживай по этому поводу. Просто знай, если я говорю, что тебе нужно поехать и побыть с Грейс, то тебе нужно поехать и побыть с Грейс. Никаких вопросов. Никаких споров по этому поводу. Ты меня поняла?

— Я тебе поняла.

— Щенячьи глазки, мы можем поговорить позже? Я себя сейчас чувствую гребаной цыпочкой, которая выплескивает все, что накипело, — засмеялся Кинг.

— Да, мы можем поговорить позже, — ответила я.

Я притянула Кинга за шею и посмотрела на воду. Птица, бывшая музой моего рисунка, сидела на верхушке буя с сеткой для крабов посередине залива. Ее клюв был загнут вниз, и она выискивала в воде свою следующую добычу.

— Так что теперь? — поинтересовалась я, поворачиваясь к Кингу.

— Теперь? Теперь нам необходимо подняться наверх, и ты нужна мне в моей постели, потому что я даже не приблизился к тому, чтобы закончить с тобой на сегодня.

ГЛАВА 22.

Доу

— Вставай! — сказал Кинг.

Он взял меня за руку и оторвал от матраса. Я еще толком не проснулась. После того, как Кинг доказал свои слова о том, что он не закончил со мной вчера — и он не врал — я впала в секс-кому.

Жар курсировал от его руки через мою прямо к моему бешено стучащему сердцу, из-за чего дыхание сбилось в горле.

— Куда мы собираемся? — удалось пропищать мне, пока я надевала майку и белье.

Заглянув в мои глаза, Кинг медленно заправил непослушную прядь волос мне за ухо, позволяя самым кончикам его пальцев прикоснуться к моей коже.

— Малышка, — произнес он практически хриплым голосом, — пора перестать жить той, кем ты могла бы быть, и начать жить той, какая ты есть.

— Я думала, что это и делаю, — ответила я, зевнув.

Хватка Кинга на моей ладони окрепла. Он потащил меня в холл, а затем в свою тату-студию, включив свет.

— Сядь, — скомандовал он, отпуская мою руку и указывая на кресло в центре комнаты.

— Зачем? — спросила я, понимая все больше с каждой секундой пробуждения. Ладошки начали потеть. — Ты хочешь, чтобы я села в это кресло? — добавила я.

Кинг подошел к подставке с айподом и, стоя спиной ко мне, пролистал список песен. Спустя несколько минут звуки песни «Stay» группы «Florida Georgia Line» заполнили комнату.

Когда Кинг повернулся и заметил, что я по-прежнему стояла у двери, он сощурил глаза и снова указал на стул.

— Сядь, или я подойду, закину тебя на плечо и сам посажу тебя туда.

Его тон дал мне четко понять, что другого выбора у меня не было. Я неохотно подошла к креслу и скромно устроилась на краю.

— Сними майку, — его голос внезапно стал напряженным, и ему пришлось откашляться.

Кинг уселся на свой вращающийся стул и открыл нижний ящик с инструментами. Он начал перебирать их так, будто собирался сделать татуировку клиенту, как я видела множество раз за последние несколько недель.

— Что? Зачем? Что ты делаешь? — спросила я, будучи не в силах спрятать панику в голосе.

— Потому что, щенячьи глазки, будет очень сложно сделать это, когда твоя майка на тебе. Так что сними эту чертову вещицу, ладно? — Кинг был требовательным, но теперь в его тоне появилась мягкость, которой не было при нашей первой встрече.

— Я уже объясняла тебе, что не могу, — ответила я. — Ты просто не понимаешь. Я, может, и хочу тату, но просто не могу. Я тебе это говорила.

Но после в мою голову пришла другая мысль.

Он ведь не сделает мне тату против моей воли, так ведь?

Кинг встал со стула и медленно приблизился ко мне. В его глазах сверкал угрожающий взгляд. Он раздвинул мои колени и поместил свою огромную фигуру между моих бедер. Прислонился своим лбом к моему, и этот жест показался мне одновременно интимным и новым.

— Сколько же мне раз повторять? Тебе нужно учиться делать то, что говорят, щенячьи глазки, — прорычал он, и его прохладное дыхание разлилось по коже щеки и шеи.

Одним плавным движением Кинг дернул мою майку, бросая ту на ящик с инструментами.

— Ты теперь моя. Во всех смыслах. И я хочу, чтобы ты знала: если к тебе вернется твоя память и ты вспомнишь, кем являешься, то все равно останешься моей. Если у тебя там есть парень, который ждет тебя? Ты все равно будешь моей, — он сделал паузу, — и если ты когда-нибудь уйдешь, чтобы вернуться к своей старой жизни, просто знай, что — неважно с кем ты — каждый дюйм твоего прекрасного тела всегда будет принадлежать мне.

Будучи без лифчика и чувствуя себя открытой во всех смыслах, я дернулась прикрыть грудь руками. Посмотрела на пол, чтобы не встречаться с его глазами. Я могла почувствовать взгляд Кинга, скользящий по моему телу. Волоски на моих руках встали дыбом. Соски напряглись.

Губы Кинга изогнулись в порочной улыбке. Он наклонился ко мне и опустил свои руки на мои, убирая их от груди, полностью раскрывая меня своему голодному взору. Он протяжно выдохнул. Его язык дернулся вперед, облизнув нижнюю губу и захватив ее в рот. Спустя, казалось, вечность Кинг покачал головой и издал смешок.

— Сейчас дело касается не меня, — произнес он. У меня сложилось впечатление, что Кинг скорее говорил с собой, чем со мной. — Ложись на живот, — он натянул пару черных латексных перчаток.

— Ты не можешь. Я не могу, — начала я спорить.

Кинг уселся на стул и, оттолкнувшись ногой от пола, покатился ко мне.

— Ты сказала, что хочешь тату, правильно?

— Да, сказала, и я хочу. Но не могу. Не могу, потому что, если…

— Нет. Позволь мне угадать. Ты не можешь, потому что, возможно, это то, чего хочешь ты, но не то, чего хочет она?

Он не ждал моего ответа. Возможно, из-за знания того, что это было именно то, о чем я собиралась сказать.

— Как же ты не поймешь, что ты и есть она! — прорычал Кинг, вставая так резко, что его стул откатился позади него. — Неужели не видишь? Ты не можешь предугадать все, что хочешь, потому что боишься вспомнить свою жизнь! — Кинг прошел по комнате и выкрутил руки, хрустя пальцами. — Нах*р ту, кем ты была! — закричал он. Вены на его шее начали пульсировать с каждым яростным вздохом. — Будь собой: этой фантастической, потрясающей, чертовски прекрасной… — его тон смягчился, и он прекратил расхаживать, поднимая свой взгляд на меня. — Мы не просто собираемся провести жизнь вместе, помнишь? Мы собираемся жить.

Он медленно приблизился ко мне и опять убрал мои ладони от груди. А сам прижался своей грудью ко мне, выписывая руками круги внизу моей спины, отчего я почувствовала грубость его пальцев на мягкой коже.

— Бл*дь, я люблю тебя такой, какая ты есть, щенячьи глазки, и дело лишь в этом гребаном времени, тогда ты тоже научишься ее любить, — сказал Кинг, оставляя легкий поцелуй в уголке моего рта и воспламеняя во мне тем самым глубокое чувство, из-за которого все мое тело начало слегка дрожать.

Любит?

Я бы снова начала возражать ему, но вместо этого туман желания заставил меня опуститься назад в кресло. Я просто села с открытым ртом, ожидая, когда Кинг сделает следующий шаг.

К моему большому разочарованию, он опустился на свой стул и открыл еще один ящик с инструментами. Кинг достал листок практически прозрачной бумаги, которая была усыпана разноцветными эскизами.

— Вот, — он передал мне листок, пялясь в пол. — Я сделал это для тебя.

Я потянулась за бумагой. Понадобилась минута, чтобы я поняла, что на ней было изображено. Линии были начерчены разными цветами: насыщенно фиолетовым, розовым и синим. Дизайн походил на орнамент, и рисунок сначала напоминал изумительное изображение вьющегося растения, но, если присмотреться поближе, в дизайне была спрятана… Я.

Посередине наброска скрывалась открытая книга, у которой по бокам обложки торчали крылья, прикрывавшие пару розовых кастетов. Дальше, вниз до самого края, вьющимися стеблями растения была изображена надпись: «Я не хочу возвращать свою невинность. Я снова и снова хочу наслаждаться ощущением ее потери».

Дыхание застряло в горле, и я не смогла вымолвить ни слова. Это полностью напоминало меня.

Он должен был быть на мне.

Внезапно все остальное перестало иметь значение, потому что этот мужчина знал, кем я была. Знал не ту, кем я привыкла быть, не какую-то девчонку, которая ждала возвращения, сдерживая течение реальной жизни.

Я пыталась не шевелиться. Хотела ринуться вперед. Все, что имело смысл, было тем, чего я хотела в данный момент, и оно было прямо передо мной.

— Где? — поинтересовалась я, будучи не в силах оторвать взгляд от рисунка.

— Ты мне доверяешь? — спросил Кинг.

— Да, — ответила я без колебаний. Потому что это было правдой.

— Хорошо. Тогда ложись, — Кинг забрал у меня листок и, положив ладонь на плечо, прижал его, опуская меня на стол и ставя колено возле моего бедра. — Теперь будь паинькой, — прошептал он возле моей шеи, — и сползи, бл*дь, назад, — кривая улыбка коснулась его губ.

— Да, сэр, — отозвалась я, не в состоянии больше сдерживать свою улыбку.

Желудок сделал сальто, когда я вспоминала, где были эти губы не так давно.

— Хорошая девочка. Уже учишься, — Кинг похвалил меня, подтверждая свой комментарий сочным ударом по моей заднице, когда я сделала так, как он сказал, и сползла назад.

Кинг стал возиться с подготовкой инвентаря. Игла в тату-машинке начала жужжать, и вскоре после того, как он приложил шаблон, я почувствовала резкий укол, а затем последовало ощущение царапания.

Было не настолько больно, как я думала. Я странным образом приветствовала боль. Закрыла глаза и потерялась в ощущении скольжения иглы по моей коже.

Ощущение, когда я беру управление моей жизнью в свои руки и делаю ее моей.

Уколы иглы щипали и царапали кожу на спине и лопатках. В то же время я молча попрощалась с девушкой, которую защищала месяцами.

Я не собиралась по ней скучать.

Пока Кинг клеймил мою кожу, я обнимала ту, чья жизнь только-только начиналась. Я обнимала саму жизнь.

Свою жизнь.

Кинг полностью заполнял меня. Не только мое тело. Мое сердце. Мою душу. Мою жизнь. Мне было насрать, вернется ли моя память когда-нибудь.

Потому что с Кингом я точно знала, кем была.

Я принадлежала ему.

ГЛАВА 23.

Кинг

Набивание татуировки на Доу было самым эротичным моментом в моей жизни. То, что я пометил ее идеальную бледную кожу рисунком, который для нее и создал, делало меня настолько чертовски твердым, что мне приходилось поправлять свой член каждые тридцать секунд, чтобы сконцентрироваться на работе.

Закончив, я передал Доу ручное зеркало, и она прошла к еще одному в полный рост, висевшему на обратной стороне двери. Так же делали десятки моих клиентов. Подняв зеркало, она глотнула ртом воздух.

— Что? — спросил я в панике, надеясь, что она еще не увидела то, что я спрятал в тату.

Я был придурком, сделав это там. Был придурком хотя бы потому, что вообще сделал ей тату.

Я просто был придурком.

Но я не мог сдержаться. Мое имя должно было быть там. Мне недостаточно только называть Доу своей. Мне нужно было заклеймить ее. Так что я спрятал его среди виноградных стеблей под найденной цитатой, которую я счел для нее идеальной.

Слово «КИНГ» было вплетено в рисунок. Вам придется вывернуть голову, чтобы увидеть его, иначе ничего не выйдет. Но оно было там.

Конечно, однажды я расскажу ей об имени, но на некоторое время хочу, чтобы это оставалось моим секретом. Доу уже давно прекратила быть моей собственностью — задолго до того, как мне пришлось признать это, но она все равно должна была быть отмечена мной.

Мне до сих пор нравилась идея владеть ею.

Только сейчас она тоже мной владеет.

Доу не заметила имени. В ее глазах стояли слезы. Она пялилась в ручное зеркало, стоя там в одних трусиках. Узенькие шортики, под краями которых выглядывали ее ягодицы. Ее сиськи были всего в дюймах от моего лица.

Слезы счастья Доу заставили мой член дернуться. Хотя слезы ее грусти пробуждали в нем такую же реакцию.

Моему члену было насрать, какого рода это были слезы.

Я забрал у нее зеркало и приподнял над столешницей.

— Тебе понравилось? — поинтересовался я, стаскивая ее трусики по бедрам.

— Я люблю ее, — тяжело выдохнула она, оборачивая ноги вокруг меня и притягивая ближе.

Ее влага пропитывалась через мои боксеры. Я стянул их вниз одной рукой. Член стоял на протяжении трех часов, пока шла работа над татуировкой Доу, и я больше не мог ждать. Я толкнулся внутрь ее узкого, влажного, жаркого центра.

Мы оба застонали от контакта.

— Любишь это? — спросил я, нуждаясь в ее ответе.

— Да, я люблю! — сказала Доу, когда я с силой толкнулся в нее. — Я люблю это. Так сильно. Я люблю тебя.

Я замер, услышав эти слова, и, когда сделал это, ее глаза распахнулись.

— Я не хотела…

— Закрой, бл*дь, рот.

— О боже, я снова не могу уследить за своим языком, прости. Черт, я просто имела в виду, что…

— Закрой, бл*дь, рот! — потребовал я, вколачиваясь в нее сильнее, чтобы привлечь ее внимание. Доу закрыла глаза и откинула голову назад. — Так гораздо лучше. Теперь держи этот милый ротик закрытым, пока я тебя трахаю.

— Ладно, — прошептала она бездыханно.

— Заткнись, — снова повторил я, и она закрыла рот. — Заткнись, чтобы я мог трахнуть тебя… И показать, как сильно я тебя люблю.

Она кивнула, и несмотря на то, что ее глаза остались закрытыми, слеза скользнула вниз по щеке. Я слизнул ее прежде, чем она достигла подбородка и упала на пол.

И после я ее трахнул.

Жестко.

Я показал Доу, как сильно любил ее, пока мы не потеряли то, с чего начали. Пока все, что было в комнате, не исчезло, оставляя нас одних лишь с тем, что притягивало нас друг к другу подобно магнитам. Пока мы не потерялись в чувствах и оргазмах.

И друг в друге.

Я трахал ее, пока мы не стали одним целым и тем, кем были, потому что я давно потерялся на этом пути и снова обрел себя в самом необычном месте.

Я снова обрел себя в преследуемых меня прекрасных глазах девушки, которая была такой же потерянной, как и я.

Или, возможно, мы вовсе не обретали друг друга.

Возможно, мы лишь решили вместе потеряться.

ГЛАВА 24.

Кинг

В субботу утром мы с Доу нежились в постели, пересматривая фильм «Разрушитель». Ее идея. Не моя. Из всех DVD в моей коллекции эту картину она посмотрела большее количество раз за последние несколько дней. Ей также нравились фильмы «Дисней», но всякий раз, когда мы их смотрели, я думал о Макс, и в груди появлялась боль от мысли, что она может не оказаться рядом, чтобы посмотреть их с нами.

Или если Макс будет рядом, то Доу уйдет.

Я собирался сделать все возможное, чтобы сохранить их обеих под одной крышей со мной. Хотя с течением дней вероятность собрать деньги для взятки казалась все меньше и меньше.

Фильмы «Дисней» о принцессах могли быть всего лишь кучкой выдуманных сказок, но идея о нас троих вместе или четверых, если считать Преппи, была моей версией «и жили они долго и счастливо».

— Сейчас все рестораны «Taco Bell», — Доу повторила слово в слово за героиней Сандры Буллок. Она знала каждую строчку. Это было чертовски обворожительно. Кроме того, мы были голыми: одна моя рука лежала на ее груди, а другая впилась в ее киску, так что мне было грех жаловаться. — Почему дом покрашен лишь наполовину? — Доу резко повернулась, толкнув меня головой в грудь.

— Потому что это был старый дом, и мы с Преппи, переехав в него, использовали его в основном для вечеринок, не зацикливаясь по поводу ремонта. Потом я попросил Преппи починить дом, потому что собирался привести сюда жить Тришу и Макс.

— И почему он остановился?

— Потому что меня отправили в тюрьму, и ремонт дома ни для кого из нас больше не играл важной роли. На тот момент не было ни единого шанса, при котором они бы отдали мне Макс. Кроме того, Преппи, может, отлично готовит, также он может сгодиться в качестве киллера, но руки у него растут не оттуда. Поэтому, пока меня не было, это место в своем роде провалилось в ад.

— Ну, — начала Доу, протягивая руки за голову. Ее торчащая грудь подпрыгнула, когда она зевнула и закинула ногу мне на бедра. — Тебе лучше покрасить дом снова, потому что мы собираемся собрать нужную сумму и вернуть ее домой.

— Да, детка. Мы вернем ее.

Я не был уверен, говорила ли она сама с собой или пыталась убедить меня. Правда была в том, что с каждым наступившим днем возвращение Макс отдалялось все дальше и дальше.

Преппи открыл дверь, и Доу быстро уселась, натягивая простыню на голую грудь.

— Чувак, а стучать, бл*дь? — спросил я.

Преппи проигнорировал меня и запрыгнул на кровать, втискиваясь между мной и Доу. Он закинул руки на плечи каждого из нас.

— Я просто люблю вас, ребята, — произнес он, сжимая всех нас вместе, будто мы были одной большой, толстой и такой же странной, как мир, семьей.

— Это и есть цель данного парада любви? — поинтересовалась Доу, хохоча, когда Преппи склонился пощекотать ее.

Меня должно было разозлить даже то, что он прикасался к ней, но в их связи не было ничего сексуального. Хотя я часто ловил себя на ревности к их простой дружбе. Мне пришлось надрывать задницу, чтобы понравиться малышке, но даже тогда получалось дерьмово.

Однако Преппи был и безумцем, и добряком одновременно, и я всегда слегка завидовал тому, как легко с ним было.

Мы трое вместе имели смысл. Доу могла бы читать Макс сказки на ночь, когда она засыпала бы.

Дядя Преппи мог бы научить ее печь блинчики. Это был сценарий жизни, который имел для меня смысл. Все было ясно. Мне нужно было приложить все усилия, чтобы все это воплотилось в жизнь.

Макс должна вернуться домой.

Щенячьи глазки должна остаться.

Я говорил ей, что был эгоистичным засранцем, именно это я и имел в виду. Я просто не понимал, насколько серьезно Доу воспринимала мои слова. Даю гарантию, она понятия не имела, что я скрывал от нее правду о ее прошлом.

Я не планировал влюбляться в нее, но влюбился. Теперь Доу не была моей пешкой, которую я собирался использовать, чтобы вернуть Макс.

Сейчас она стала частью моей жизни.

Частью, которую мне не хотелось оставлять позади.

Даже если это означало, что мне придется скрывать от Доу правду о том, кем она является на самом деле, пока я не сгнию в земле.

— Вообще-то, в этом есть смысл. Я так рад, что ты спросила! — Преппи повернулся ко мне, и его лицо превратилось в саму серьезность. — Медведь хочет, чтобы мы пришли на сборище сегодня. У них не было вечеринок с тех пор, как его отец взбесился по поводу последней и на месяц запретил ему выезды.

— Хватит сарказма, Преп, — сказал я.

У меня не было терпения для юмора Преппи, потому что все, чего я сейчас хотел, — это остаться с моей девочкой наедине.

— Да, вечеринка с байкерами и четырьмя П.

— Четырьмя П? — заинтересовалась Доу.

— Ага. Пиво. Пьянка. План. Попки. — Преппи окинул нас взглядом. — Ну, может, не попки, поскольку вы теперь что-то вроде парочки. Вы ведь парочка? Мне уже можно доставать фарфоровый сервиз и звать священника? — Преппи повернулся к Доу. — Ты беременна?

— Что? — спросила она. — Нет! Не беременна, — она прыснула со смеху, пока Преппи изображал обморок на матрасе.

— Но мы действительно парочка, — заявил я.

Не уверен, стоило ли это говорить, но я сказал. Мне нужно, чтобы до Преппи дошло: ясно и четко. Между ними, возможно, и была невинная дружба, но предупреждение твоему возбужденному другу с яйцами по поводу твоей женщины никогда не будет лишним.

— Аааааааа, так что вы говорите, друзья? Вечер-ринка с Преппи сегодня? — он потер руки, будто был колдуном, готовящимся наложить проклятье.

— Ты хочешь пойти? — уточнил я у всё время улыбавшейся Доу.

— Серьезно? — переспросила она.

— Серьезно, — повторил я.

Если каждая вечеринка будет вызывать у нее на губах подобную этой улыбку, я буду водить ее на каждую гребаную вечеринку, на какую она только захочет пойти.

— Урррааа, ублюдки! Одевайтесь, любовнички. Мы собираемся в клубный дом, — Преппи встал на кровати и стал подпрыгивать вверх, пока не бахнулся головой о лопасть вентилятора. Он упал на задницу, прижимая руки ко лбу. — Останется след.

Доу наклонилась к Преппи и убрала его руки от головы, чтобы осмотреть ушиб. Она отпустила простынь, которую держала на груди, и ее голые сиськи качнулись перед лицом Преппи.

Парня больше не волновала его рана. Облизнув губы, он открыто уставился на ее соски.

Их дружба, быть может, и не вызывала во мне злости, но мой лучший друг запросто мог получить кулаком в морду за то, что глазел на грудь моей девушки.

Я схватил Доу за запястье и прижал спиной к себе, прикрыв её простыней. Она покраснела.

Если Доу думала, что вечеринка по поводу моего возвращения домой была дикой, то она останется в абсолютном шоке, когда увидит сборище «Пляжных Ублюдков».

— Черт, я забыл об этих гребаных байкерах, — произнес я.

— О, прекращай, — сказал Преппи. — Парни Медведя теперь безобидны. Ты поставил свою метку, пометил территорию, забил мяч в ворота. Это все, что их заботит. Для них это святое. До нее не будут дое*ываться. Кроме того, там буду я, как и Медведь, и ты в том числе.

— Я не особо доверяю Медведю в последнее время, — ответил я. — Не прошло и недели, как он просил мою девочку стать его старухой.

— Но, как я и сказал, ты уже все сделал. Все в порядке, расслабься, расслааааабься.

— Преппи, сколько кофе ты выпил сегодня утром? — поинтересовалась Доу.

— Немного. Шесть или семь кружек. А что? — он подергивал пальцами, будто играл на рояле.

— Мы можем пойти, но ты всегда будешь в поле моего зрения, — обратился я к Доу. — Я серьезно. Или я, или Преппи будем рядом с тобой все время, поняла? В худшем случае иди к Медведю, но, клянусь Богом, если он коснется тебя хоть пальцем, я отрублю их ему.

Фраза вышла грубее, чем предполагалась, но я не собирался церемониться. Реальность того, что могло с ней случиться, если бы она отделилась от меня и осталась одна, теперь казалась невыносимой.

Ни один ублюдок в мире не выживет, если дотронется до нее. Одно только воспоминание о том, что почти сделал Эд, вызвало во мне желание убить этот кусок дерьма еще раз.

— Поняла, — ответила Доу, признавая серьезность моего тона. Она опустила руку на мое плечо. — Я никуда не пойду, если тебя или Преппи не будет рядом.

— Хорошо, — я выдохнул, не осознавая до этого, что задержал дыхание.

— Так что мы смотрим? — спросил Преппи, опершись на локти и скрестив ноги в лодыжках. — Оооу, «Разрушитель». Он мой любимчик.

— Убирайся нахрен, — приказал я, сгоняя его с постели.

— Бл*, ребята, с вами неинтересно, — Преппи надул губы, поднимая задницу с ковра. — Вы в своем мирке любовников забываете о роли старого Преппи во всем этом, — он выпятил нижнюю губу и опустил плечи.

— Чтобы через двадцать минут машина была готова, — рявкнул я, бросая подушку ему в голову.

— Ты имеешь в виду грузовик. Моя классическая малышка разлетелась на миллион крохотных кусочков, а «смерть от бомбы» страховка не покрывает, — ответил Преппи, уклоняясь от подушки.

— У тебя нет нахрен никакой страховки, — ввернул я.

Преппи не верил ни во что, что могло удержать его в системе, и не имеет значения, насколько незаконно это было.

— Но если бы она у меня и была, то не покрыла бы взрыв, — произнес он, отмахнувшись от нас по дороге из комнаты.

— Напомни мне прикрутить засов на дверь, — пробормотал я.

— Перестань. Преппи классный, просто немного переборщил с кофеином, — сказала Доу в его защиту.

— Ты можешь спасовать, если передумала. Мы останемся здесь — голыми — и посмотрим любой дурацкий фильм, какой захочешь, пока ты остаешься обнаженной. Нам необязательно идти на вечеринку Медведя, если думаешь, что тебе там будет некомфортно.

— Я хочу лучше узнать твоих друзей. Хочу выбраться из дома ненадолго. Хочу это все, — улыбнулась Доу. — И хочу это с тобой.

Я хотел выпятить грудь и стучать по ней как Кинг-Конг. Ее слова давали мне силу. Она хотела это все.

Со мной.

Я чувствовал себя хорошо там, где мы были и куда собирались. Так хорошо, что был почти готов лгать ей до конца своих дней.

Почти.

ГЛАВА 25.

Кинг

Клубный дом Медведя был старым двухэтажным мотелем с внутренним двориком и маленьким бассейном в форме почки, стенок которого граффити касалось в сотни раз чаще, чем вода.

Пластиковые стулья с дырами на сиденьях и спинках, а некоторые даже без ножек, были разбросаны по крыльцу. Несколько штук плавало в углу на дне бассейна в зелёной илистой воде.

Об изысканной музыкальной системе можно было забыть. Древний переносной магнитофон, из которого орал Джонни Кэш, стоял на маленьком круглом столике. Провод был брошен через бассейн и двор, вилка же торчала в одной из розеток где-то в комнате.

Едва одетые женщины были повсюду, а байкеры всех возрастов, форм и размеров сновали в различных состояниях алкогольного опьянения. Два массивных барана носили свои ножи прямо на голой груди и боролись на руках в углу двора на перевернутой корзине для грязного белья.

Две женщины с одинаково выбеленными волосами — обе топлесс — сосались у перил террасы второго этажа, пока тощий проспект стоял рядом с ними, наблюдая из-под тяжелых, полуопущенных ресниц, с выпиравшим под джинсами стояком, который он даже не пытался скрыть.

Медведь первым поздоровался с нами.

— Кинг, е*аный засранец! — прокричал он, останавливаясь в открытой двери одной из мотельных комнат и держа под руку девушку с невинными полненькими щечками, но с некой тревогой в глазах. — Сюда!

Он помахал нам и практически вышвырнул девчонку из комнаты. Она бы приземлилась лицом в бетон, если бы Преппи не поймал ее и не поставил на ноги.

— Спасибо, — ответила девушка, поднимая взгляд на Преппи.

Он сморщил нос, будто его сбило с толку ее «спасибо», а потом обошел девушку. Она оглянулась на него, когда уходила.

— Какого хера это было? — спросил я.

— В душе не е*у, — серьезно произнес Преппи. Его веселость будто канула в лету. — Давай начнем эту вечеринку.

— Доу, малышка! Ты здесь! — выкрикнул Медведь, притягивая Доу в объятья, которые длились слишком долго. Я сжал кулаки. Медведь, казалось, не заметил, но если и заметил, то ему было плевать. — Бамп, принеси моим друзья выпить!

Рыжеволосый проспект с веснушками на лице, которого я видел впервые в жизни, наполнил три красных стакана чем-то из бочки и передал нам.

— Для девушки есть что-нибудь в бутылке? — спросил я, опустошая свой стакан всего за несколько глотков.

Мне нужно было что-то, чтобы разрядить обстановку, но я не позволил бы ни одному из этих малолетних проспектов подсыпать что-нибудь Доу в стакан. Мы были друзьями клуба, но некоторым просто не стоило переходить дорогу. Я был готов вылезти из собственной кожи. Нахрена мы вообще сюда приехали? Ах, да. Потому что Доу захотела.

Из-за этой девчонки я становился вялой киской.

— Ты слышал старика. Бутылку для девушки, — приказал Медведь, забрав стакан из рук Доу прежде, чем ей удалось сделать хоть глоток.

Медведь прикончил его содержимое, когда Бамп передал ей закрытую бутылку пива. Я выбросил свой стакан и использовал один из браслетов на запястье, чтобы открыть ту для Доу.

— Слишком бурно реагируешь, дружище? Я не позволю, чтобы с ней что-то случилось. Не тогда, когда я присматриваю. Не в моем доме. Тебе стоит это знать.

Я пожал плечами, а Преппи вмешался прежде, чем я смог что-то добавить.

— Не становись тупорылой задницей, когда дело касается Доу, Медведь. Кинг даже мне не доверяет, если я возле нее, а я всего лишь хотел пригласить ее на свидание, ну или засадить ей только чуть-чуть, но нееееет.

Это было ложью. Надеюсь, Преппи был в курсе, что я доверил бы ему свою жизнь, и я знал, что он бы ничего не сделал с Доу, чтобы расстроить меня. Но это не означало, что я не хотел перерезать ему глотку всякий раз, когда он улыбался ей. Особенно когда ежедневно с тех пор, как я решил, что Доу нужна мне в моей жизни, я чувствовал, будто каждый шаг возле нее нужно продумывать, чтобы она не сбежала от меня с криком.

Или хуже: чтобы я случайно не разболтал ей правду.

— Ты хочешь начать это дерьмо? — спросил Медведь, махнув рукой в сторону старого столика, на котором было насыпано несколько белых дорожек, уже кем-то выровненных.

Я помотал головой. Я не прикасался ни к чему, кроме алкоголя и марихуаны, с тех пор, как вышел из тюрьмы, но Преппи шагнул вперед и втянул две дорожки. Он знал меня лучше кого-либо, и ему было известно, что кокс был последней нужной мне вещью, когда адреналин и так уже курсировал по моим венам. Он также знал, что нюхнуть кокс с байкерами — особенно с Медведем — было равносильно тому, чтобы принести бутылку хорошего вина на обед. Проявление уважения. Байкерский этикет, если в этом есть хоть какой-то смысл. Я подкурил сигарету и посмотрел на Доу, рассматривавшую это место, будто перед ней была Атлантида.

Еще один из подлетышей Медведя заскочил в комнату. Я узнал в нем парня по имени Гаррис, которого приняли незадолго до того, как меня упекли в тюрьму.

— Медведь, твой старик здесь. Он хотел бы увидеть тебя и сказал привести к нему Кинга и тех, кто с ним, чтобы он мог поздороваться. Он у себя.

Медведь хлебнул пива и продолжительно отрыгнул, бросая уже пустой стакан в Бампа. Тот отскочил от его головы и упал на землю.

— Убери эту херню, — приказал Медведь, выводя нас из комнаты. — Пойдёмте, ребятки. Поздороваемся с моим стариком и покончим с этим.

Отец Медведя был Президентом клуба «Пляжные Ублюдки». Однажды Медведь получит его титул и станет главным.

Когда мы вошли в кабинет, дверь за нами закрылась, и звук щелчка замка эхом раздался в комнате.

Преппи развернулся к двери и повернул ручку, но она уже была заперта.

Черт.

Медведь выругался.

За столом в дальнем конце комнаты стояло кресло, повернутое к нам спинкой. Оно медленно развернулось, и там, где я ожидал увидеть отца Медведя, обнаружил Айзека.

— Ублюдок, — выругался Преппи.

Айзек закинул ноги на стол. Он ласкал свою длинную, заплетенную в косичку бороду. Между губами торчала зубочистка. Его глаза тут же сфокусировались на Доу.

Бл*дь.

— И кто это у нас? — пока Айзек говорил, его взгляд метался от меня к Доу.

Я почувствовал, как мое лицо пылает от ярости. Если еще хоть раз в своей жизни увижу этого сосунка Гарриса, я оторву ему все конечности: одну за другой.

Это был тот момент, когда я понял, насколько глупо было привести Доу на вечеринку. Айзек был опасным человеком. Хоть и думал, будто у меня есть время, пока он вернется в город, я знал, что существует вероятность, что он уже находился в городе. Я планировал отправить Доу в дом к Грейс на пару дней, по крайней мере, пока все не утрясется.

Очевидно, я был недостаточно быстрым.

Это было полнейшим провалом с моей стороны. Мой мозг перестал работать, потому что вся кровь устремилась к члену, который хотел быть глубоко похоронен в тугой киске Доу.

— Она со мной, — ответил я своим обычным голосом, насколько это было возможно, пытаясь не закричать ему: «ОНА СО МНОЙ НАВСЕГДА, ТАК ЧТО ОТЪЕ*ИСЬ ОТ НЕЕ, ДОЛБО*Б». Вместо этого я сохранил каменное выражение лица и не показал ни единой эмоции. — А они с тобой?

Я указал на двух блондинок с одинаковыми татуировками слова «СУЧКА», выведенными контуром на их бицепсах. Они устроили шоу, касаясь фальшивых сисек друг друга.

— Полагаю, что да, — засмеялся Айзек. Он хлопнул в ладони и указал на стул перед ним. — Присаживайтесь, мистер Кинг.

Я уселся и притянул Доу к себе на колени, властно положив руку на ее затылок.

Это был жест, который говорил, что она со мной, но сказать Айзеку, что Доу не так уж и важна, было неуважительно по отношению к ней. Она негромко взвизгнула от неожиданности, и я потер место на ее затылке большим пальцем, чтобы успокоить ее. Пульс на шее Доу сильно ускорился.

Взгляд Айзека бродил по лодыжкам Доу, пока не остановился между ее ног, где — как я был уверен — он мог увидеть ее трусики. Я хотел сдвинуть ноги Доу или перекинуть их через свои бедра, чтобы он перестал смотреть на мою девочку так, будто хотел ее съесть, но это показало бы ему, что она моя слабость. Вместо этого я слегка раздвинул колени Доу, чтобы продемонстрировать Айзеку чуть больше. Он облизнул нижнюю губу, и его взгляд встретился с моим.

— Прошло много времени, КИНГ, — произнес он, и в его глазах блеснуло озорство.

Я снова сдвинул ноги Доу вместе.

То, как Айзек произнес мое имя, послало ощущение холода по моей спине. Доу соглашалась со всем, что я делал. Она доверяла мне — и слава богу — но из-за того, как напряглось ее тело, я знал, что она была в ужасе от того, что я только что сотворил.

Как и я.

— Прошло. Слышал, ты недавно потерял племянника в трагическом несчастном случае на стройке. Мои соболезнования, — начал я.

Айзек ухмыльнулся.

— Действительно в трагическом, мистер Кинг, но это не было гребаным несчастным случаем. Волферт крал у меня. Просто как дважды два. Так что я перерезал ему глотку и похоронил под тремя футами бетона. Настоящая трагедия в том, что я был таким дураком, вообще дав ему шанс, а его рыдающая мать теперь названивает мне по три раза в день, — Айзек подкурил сигарету и почесал голову. — Я усвоил урок, мистер Кинг, и больше не буду таким глупым. Правило номер один в этом бизнесе — убедись, что люди, которые тебя нае*али, останутся нае*анными в ответ или встретят быструю смерть.

Доу окаменела.

Айзек махнул блондинкам, которые поднесли ему бутылку дорогого виски. Одна из них наливала, тогда как вторая подавала стеклянные шоты. Добравшись до меня, она устроила шоу, потираясь о мою руку своей фальшивой грудью. Я собирался сказать ей отъе*аться от меня, когда боковым зрением заметил, что Айзек наблюдает за каждым моим движением.

Я схватил шот и поместил его между сисек второй блондинки. Я устроил представление, слизав соль с ее груди, затем нырнув головой между ее сисек и забрав шот зубами. Я перекинул его в горло, пока Доу крепко держалась за мой бок. Закончив, я махнул рукой, освободил блондинок и, передав им пустой шот, возвратил свое внимание на Айзека, который к тому времени казался удовлетворенным.

Преппи и Медведь находились в задней части комнаты. Во мне росло беспокойное чувство относительно этой ситуации, и, очевидно, в них тоже, потому что они стояли в такой позе, что, если дерьмо полетит во все стороны, им придется выбираться из этой разборки.

— Давай не будем отсиживаться и поднимать это дерьмо, — предложил Преппи. — Повеселимся сегодня, а официальную встречу перенесем на завтра, тогда у всех будет шанс напиться и поймать какую-нибудь киску.

Я мог почувствовать тревогу Преппи. Я мог прочесть его лучше кого-либо, и все в нем четко говорило: «Давай убираться нах*р отсюда».

— Да, старик, давай выйдем во двор, — вмешался и Медведь. — Стриптизерши уже должны быть здесь. Бамп и ребята устроили бой в грязи. Давай зарядимся и смочим члены, прежде чем поднимать серьезные темы.

— Звучит заманчиво, — я встал и направился к двери, утаскивая Доу за собой.

В момент, когда мы достигли двери, двое людей Айзека вошли в комнату и закрыли за собой дверь, блокируя выход и поднимая пистолеты.

Когда мы обернулись, еще трое возникли в комнате позади стола.

Их оружие было взведено и направлено на нас.

— И все? Ты бросаешь меня и ожидаешь, что я повеселюсь с тобой и все забуду? — спросил Айзек. Он поднялся и остался перед столом. — Ты не можешь просто насрать на бизнес, которым я занимался десятилетиями. Я не твоя шлюха. Ты не можешь выбирать, когда провести со мной ночь в постели, если тебе угодно, а потом вышвырнуть меня после того, как хорошенько отымел.

— Я был в тюрьме, — возразил я, зная, что это не будет достаточной причиной для Айзека. — Ты не захотел иметь дело с Преппом. Нам нужно было зарабатывать. Мы не отрезали тебя. Мы решили в сторону бизнеса. Временного. Я пытался найти тебя с тех пор, как вышел, но ты поджал свои яйца. Я не твоя сучка, Айзек, и не хотел обидеть твои чувства. А теперь давай, бл*дь, двинемся дальше, и, если ты захочешь поговорить, мы поговорим. Но дай им вернуться на вечеринку, — я махнул рукой в сторону моих друзей и Доу. — Пусть хотя бы они насладятся сегодняшним вечером.

— Думаешь, для тебя все будет так легко? Этот округ, может, и принадлежит тебе, но это мое побережье. Всякий раз, когда кто-либо из вас, мелких трейлерных ублюдков, хочет получить какое-нибудь дерьмо, вам нужно мое гребаное разрешение!

Айзек брызнул слюной, вколотив кулак в стол. Его лицо покраснело. Он повернул набок голову и похрустел шеей в обе стороны, прижимая костяшки пальцев к челюсти.

Медведь потянулся за пистолетом, но был недостаточно быстрым. Один из блокировавших дверь мужчин прижал пистолет к затылку Медведя.

— Даже, бл*дь, не думай об этом, — предупредил тот.

— Какого хера тебе надо, Айзек? — заговорил Преппи. — Ты хочешь, чтобы мы попытались загладить свою вину перед тобой? Тебе нужны деньги? Хорошо, мы снова будем покупать у тебя. Сделаем тебя богаче, чем ты уже есть. Честно, я не думал, что тебе есть дело. По сравнению с твоими другими делишками нас можно назвать однодневками. Кинга прикрыли. Идея была моей. Вся эта новая операция полностью на мне, — его голос становился громче и смелее. — Хочешь кого-то винить? Вини меня.

Он не матерился, но его тон был серьезен. Это волновало меня больше пистолетов у наших голов.

Преппи был безрассудным.

И он делал это для нас. Делал так, чтобы взять всю вину на себя и принять все наказание.

Я не мог допустить это, как и не мог позволить этому ублюдку срать на наши головы, будто он управлял целым миром. Я не был гребаным наркобароном, но и не являлся кем-то, на кого можно наставить пистолет и не заплатить за это своей жизнью. Я держал Доу за руку и сжал ее, пытаясь убедить, что смогу защитить.

Я очень сильно попытаюсь.

— Но я, как только узнал об этом, не остановился, — вмешался я. — Это приносило неплохие деньги, чувак. Но мы готовы сорвать куш. И ты нам в этом нужен.

Я пытался обратиться к бизнесмену в Айзеке. Но была причина, по которой парень достиг своего успеха: он перерезал глотку каждому, кто стоял у него на пути, словно злой дровосек.

Даже своей семье.

Айзек наклонился и захохотал подобно одержимой ведьме. Девушки на диване забились в дальний угол, готовые пуститься в бегство.

— Оставаться на месте, леди! — предупредил Айзек. Его смех мгновенно утих. На лбу пролегли глубокие линии. Губы сжались. — Это не займет много времени.

— Это их не касается, — заговорил Медведь, кивая на девушек и Доу. — Пусть все три сучки свалят, чтобы мы могли уладить эту ситуацию так, как это нужно. Не забывай, это мой дом, мои люди. Не знаю, что ты думаешь по поводу того, что здесь начнется, но без драки не обойтись. У меня с десяток братьев снаружи, и они не останутся сидеть просто так, когда услышат выстрелы.

Айзек прошагал к нам. Я инстинктивно прикрыл Доу собой. Плохая идея, потому что этим движением показал Айзеку, что она была для меня важнее самого себя. Ее защита была моим инстинктом, но в этой ситуации своей реакцией я сделал только хуже.

Он улыбнулся, когда приблизился.

— Король Дорог, — произнес Айзек, изображая в воздухе кавычки при упоминании имени, которое мне дали, когда я начал зарабатывать себе имя в Логанс-Бич. — Ты не король какого-либо дерьма! Единственный король здесь — это я, и, если ты тронешь мое, единственный путь, которым можно все решить, — это тронуть твое, — он повернулся к Доу. — Или трахну твое.

— Ты, бл*дь, даже не прикоснешься к ней! — проревел я, подступая к нему настолько близко, что мог уложить на пол, но почувствовал дуло у затылка и нож Айзека у своего горла.

Мой пистолет все еще ожидал своей участи у меня за поясом.

Мне не добраться до него так, чтобы всех здесь не перестреляли.

Айзек махнул рукой одному из своих людей:

— Отведи ее в заднюю комнату.

Мужчина подошел и схватил Доу, толкая ее вперед. Она споткнулась на своих каблуках и упала на колени. Туфли слетели и загрохотали по полу.

Всего лишь от маленького падения все мои основные инстинкты взревели во мне, чтобы помочь ей, защитить ее. Но я был окружен и не мог сделать ни черта.

Во всей своей жизни я не чувствовал себя таким слабым.

Человек Айзека дернул Доу за руку и толкнул ее вперед. Она приземлилась со шлепком, ударившись щекой о дверь. Я зарычал. Он открыл дверь и толкнул ее внутрь. Айзек последовал за ней и обернулся ко мне, пока к моей голове были приставлены пистолеты.

— Бл*дь, — выругался Преппи.

Мы были полностью беспомощны.

— Как я и сказал, КИНГ. Ты нае*ываешь меня — я нае*ываю тебя. А поскольку члены мне не особо нравятся, твоей девочке придется об этом позаботиться.

И он закрыл за собой дверь.

Доу

За мной зашел мужчина и, удерживая меня за руку, протолкнул глубже в комнату, хлопнув дверью за спиной.

Маленькая кровать стояла посреди пустой комнаты из четырех стен с пустыми полками. Я уставилась на Айзека, вошедшего в комнату следом за мной, и увидела, как позади него Кинг произнес немое «МНЕ ЖАЛЬ» перед тем, как дверь захлопнулась.

И тогда мы остались одни.

Темнота и одиночество были моими самыми худшими страхами.

Это было хуже.

Люди, которые были моей единственной семьей в мире, стояли в соседней комнате с приставленными к их головам пистолетами.

И насколько, бл*дь, иронично это могло быть? Из-за того, что и Преппи, и Кинг были чересчур встревожены моей безопасностью на вечеринке, они заставили меня повторить их правила несколько раз.

Правило № 1: Не уходить никуда в одиночку.

Правило № 2: Убедиться, что хотя бы один из них постоянно рядом.

Правило № 3: Не брать напитки ни у кого, кроме них.

Мы не пробыли здесь и часа, а то, что происходило сейчас, было самой кошмарной ситуацией, которая могла приключиться в моем самом худшем понимании.

Они переживали из-за того, что меня могут опоить и изнасиловать.

То, что произошло, гораздо хуже.

Айзек хотел отомстить Кингу, и было очевидно, что он планировал это с кем-то из МК Медведя еще до того, как появился на вечеринке.

Кинга и Преппи могли убить.

Они уже могли быть мертвы.

Я не чувствовала конечностей, но слышала, как сердце качает кровь в голову.

Может быть, это все было для представления. Я молча надеялась, что Айзек всего лишь хотел доказать свою точку зрения и что его намерения не были плохими, какими казались.

Нет. Они были плохими. Они были хуже, чем просто плохими.

Намного хуже.

Потому что в ту секунду, когда дверь за мной закрылась, на меня опустилась реальность. Я осмотрелась вокруг в поисках оружия, чего-то, что я могла бы использовать против него, но было слишком поздно. Я была на спине на кровати с рукой Айзека на своем горле, глушившей все мои крики, которые, хоть я и не знала, выходили из моего рта.

Одной рукой схватив мои запястья, Айзек оседлал меня, блокируя мои ноги своими бедрами. Он отпустил горло и жестко сорвал с меня платье, открывая грудь. Я издала еще один крик, на который он ответил таким ударом кулака в мою челюсть, что голову откинуло в сторону. Мозг рассыпался по черепу. Я увидела звезды перед глазами, и предметы вокруг потеряли очертания. Мои внутренности были в полной боевой готовности.

Каждую капельку адреналина, которая была во мне, я использовала на борьбу с Айзеком. Я была ослеплена из-за удара в лицо, но моих попыток оказалось недостаточно, потому что он отпустил мои запястья и начал возиться с моими трусиками, пока его толстый, не полностью эрегированный член покоился на моем бедре, тогда как я пыталась всеми способами скинуть его с себя.

Айзек не такой большой, как Кинг, но он был достаточно большим для того, чтобы, не напрягаясь, сделать задуманное. Мои попытки отбиться всеми силами были для него не более, чем легким развлечением и слабым раздражением.

Я не собиралась сдаваться. Не было шанса, что Кинг освободит меня в этот раз. Я была сама по себе и собиралась выжить, даже если это означало, что мне придется оторвать Айзеку член собственными зубами.

Тем временем я впилась зубами в ту часть его тела, которая оказалась ко мне ближе всех. Мои зубы врезались в кость на его запястье, отчего заболели, едва ли раня его загорелую и упругую кожу. В ту же секунду я почувствовала, как что-то холодное коснулось моего лба.

— Я, бл*дь, разнесу тебе мозг по всей комнате, если ты не перестанешь меня кусать, сука. А тогда мои ребята перестреляют твоих дружков и бросят их в болото. Это то, чего ты, бл*дь, хочешь? — выдохнул он, сильнее прижимая пистолет к моей голове.

— Нет, — задохнулась я.

— Так я и думал. Кингу нужно выучить свое место. Ему необходимо узнать, что, когда он начинает со мной работать, я единственный, кто дергает за ниточки, и что принадлежит ему, то принадлежит и мне. Это мои улицы, мой продукт. Это мой е*аный клубный дом. Это мои гребаные сиськи, — Айзек провел своим змеиным, холодным, влажным языком вокруг моих сосков, и мне пришлось проглотить появившуюся в горле желчь. — Вот поэтому я сейчас тебя трахну. Я сделаю это без резинки и отправлю тебя назад со спермой, стекающей по твоим ногам, чтобы он мог зарубить себе на носу, что Кинг — король ничего.

Айзек скользнул рукой по моим ногам и схватил за резинку трусов. Когда я закричала, он снова прикрыл мне рот и оседлал меня, поставив колени по обе стороны моих ребер и сжав ногами так сильно, что я почувствовала хруст в тот же момент, когда резкая боль взорвалась у меня в груди. Свободной рукой Айзек потянулся к своему сапогу и достал оттуда длинный охотничий нож. Он занес его в воздухе и вонзил в мое бедро настолько глубоко, что я почувствовала, как лезвие коснулось кости.

Дважды.

Когда он вытащил зазубренное лезвие, вместе с ним вышли кусочки моей плоти.

— Я говорил тебе, бл*дь, не кричать, ты, тупая пи*да.

Боль взревела в моей ноге и расползлась в каждое нервное окончание моего тела, будто меня ударили по всей ноге, а не только в бедро. Слезы хлынули из глаз, когда я попыталась увидеть через пелену боли.

Руками Айзек вернулся к моей одежде, сдергивая трусики вниз. Холодный воздух коснулся моих теперь открытых частей тела, давая мне знать, что Айзек удачно избавился от них.

Он разместился между моих ног и потянулся вниз к своему члену у моего входа.

— Будешь сопротивляться, и они сдохнут, — произнес он, глядя мне в глаза.

Не было ничего в его поведении, заставившее бы меня поверить в то, что он не был тем парнем, кто не воплощает свои угрозы в жизнь. Он имел в виду каждое слово. Если я закричу, если буду сопротивляться, единственные люди в мире, которых я люблю, умрут.

Кинг умрет.

— Послушная девочка, — прошипел он, когда я раздвинула колени в стороны.

Приложив немало усилий, Айзеку удалось войти в меня. Он пробивался. Мое тело было сухим, будто тоже боролось с тем, чтобы не дать ему проникнуть. Он плюнул на руку и сунул ее между нами.

Я крепко зажмурила глаза. Может быть, если я не буду видеть, всё это окажется лишь выдумкой.

Но не оказалось. Потому что, если и не могла видеть, я чувствовала.

Он вошел в меня, полностью сокрушая мое тело, которое я только недавно подчинила сама себе. Это было не только вторжением в мое тело. Он заражал мою душу.

Хлоп. Хлоп. Хлоп. Хлоп.

Звук из соседней комнаты разрезал воздух.

— Какого х*я? — взревел Айзек, поднимаясь с меня как раз вовремя, чтобы повернуть голову к теперь открытой двери.

Хлопок. Голову Айзека разорвало, будто по арбузу ударили молотом. Мое лицо покрылось чем-то густым, теплым и красным. Весь вес его тела упал на меня, выбивая воздух из легких.

Кусочки плоти и кости, бывшие черепом Айзека, попали мне в рот — я тут же повернула голову, и меня вырвало на пол.

Кинг внезапно возник возле меня с пистолетом в руке. Он сбросил с меня Айзека и толкнул его безжизненное тело на пол, наконец-то освободив меня от его члена во мне.

Рубашка Кинга куда-то делась, и он стоял передо мной в черной майке. Каждый дюйм его рук и шеи был покрыт кровью, будто он только что резал корову.

Или людей.

Глаза Кинга широко распахнулись, когда он увидел, насколько я раздета. И они стали еще шире, когда он увидел кровь, хлыщущую из моей ноги.

— Бл*дь!! — Кинг наставил пистолет на Айзека и выстрелил дважды — мертвое тело дернулось от каждого контакта с пулей. — Е*аный ублюдок!! — пробормотал Кинг. — Мне так жаль, малышка. Бл*дь, мне так, так жаль.

— Что, мать твою, происходит? — спросила я. Я быстро теряла кровь, и голова кружилась все больше и больше с каждой секундой. Кинг подхватил меня на руки. — Где Преппи? Где Медведь?

— Закрой глаза, малышка, — приказал Кинг.

— Зачем?

— Потому что если ты оставишь их отрытыми, то подумаешь обо мне по-другому, — прошептал он, вынося меня в другую комнату. — Вид здесь не очень радужный.

Я знала, что мне стоило послушать его, но часть меня — очень глупая часть — должна была это увидеть. И не имеет значения, что я предупреждала себя о том, что может оказаться по ту сторону двери, — всё это не подготовило меня к реальности, которую я увидела.

Тела. Трупы везде.

Переброшенные друг через друга на диванах, стульях, полу. Белый линолеум был покрыт грязными темно-красными отпечатками ботинок.

Преппи сидел в дверном проеме, зажимая бок одной рукой, он выглядел бледным; кровь залила его рубашку на руке там, где он старался ее прикрыть. Медведь стоял над ним, опираясь руками на колени и пытаясь перевести дух. Преппи посмотрел на нас снизу и почесал голову дулом пистолета. Его лицо осветила болезненная улыбка. Таким Преппи и был. Улыбался, когда был серьезно ранен в комнате, наполненной трупами.

— Так… Вы, ребята, теперь готовы повеселиться? — спросил он, его обычно громкий и хрипловатый голос был сиплым, а дыхание — прерывчатым.

За секунды лицо Преппи стало бледным, как у призрака. Кровь стекала по коже с опасной скоростью. Его улыбка померкла, когда глаза закатились назад, а на месте радужек появились лишь белки. Медведь нырнул вниз, чтобы поймать его прежде, чем парень коснулся цемента лицом.

Преппи выдохнул, закашлявшись.

Я бы отдала все в целом мире, чтобы снова увидеть эту улыбку и услышать, как он дышит. Все, лишь бы это не оказалось последним разом.

ГЛАВА 26.

Кинг

15 лет.

— Бл*дь, нет! Я не буду ничьей сучкой! — выплюнул Преппи Медведю. Он сделал еще один огромный глоток из бутылки дешевой текилы, которую мы передавали по кругу. Мы трое сидели на перевернутых ящиках из-под молока на полу гостиной сраной квартиры Преппи, куда я только-только переехал. Ящики — это вся мебель, которая у нас была. — Это звание до ох*рения крутое, но никто не увидит, как я заявляю миру о том, что стал преступником. Пусть мое дерьмо останется только на бумаге.

Это место было абсолютной крысиной норой: две спальни, одна ванная, кухня, состоявшая только из одной плиты и раковины, которые стояли на двух столешницах в маленьком квадратном помещении. Полоски белого и черного линолеума были всем, что отделяло гостиную от кухни.

Комната была грязной. Под одной из половиц завелись муравьи, а мухи запутались в паутине на потолке. Нерабочий вентилятор с двумя сломанными лопастями просто свисал с потолка. Единственное окно в гостиной было забито гвоздями, чтобы его нельзя было открыть.

Это было самое ох*енное место во всем мире.

— Не, чувак, оно просто бомбезное. Копы не трогают нас, потому что боятся. Кроме того, в МК постоянно бывают вечеринки. Киски и порошок везде, куда не посмотри, мужик, — Медведь качнулся на одной стороне ящика и удержался от падения, всего лишь выпрямив ноги и упершись пятками в пол. — Это полный аут. Ты должен присоединиться. Станешь проспектом, как и я. Как только меня примут, я замолвлю за вас словечко. А спустя год тебе нужно будет только подумать, и любая попка или сиськи окажутся в твоем распоряжении. Более того, вы полюбите клубный дом. Там есть бассейн и даже сраный бар.

Медведь впервые рассказал нам, что он собирался стать проспектом в МК своего отца «Пляжные Ублюдки», когда начал покупать травку у нас в восьмом классе. C самого дня своего рождения он знал, что для него уготовило его будущее. Поскольку Медведь проводил почти все свое время с нами или в МК, он пытался склонить нас стать проспектами с того самого дня, как решил, что мы будем друзьями.

— Не для нас, чувак. У нас типа своего МК из нас двух. Мы типа МК-не-формат, — произнес я, передавая текилу.

Я зажег полуметровую фиолетовую стеклянную колбу, которая стояла перед нами на ящике, служащем нам кофейным столиком.

— А вам нужно убивать людей и всякое дерьмо? — спросил Преппи тихим голосом, будто кто-то его подслушивал, а он не хотел быть услышанным.

Он наклонился, чтобы забрать бутылку у Медведя, вытягивая слишком длинную для своего тела руку.

Если мне было пятнадцать и я был выше большинства взрослых, выглядя на несколько лет старше своего возраста, то Преппи был худощавым задротом странного телосложения, поэтому ноги и руки, когда он их вытягивал, делали его похожим на Гамби (прим. пер.: персонаж одноименного телешоу, созданного английским мультипликатором Артом Клоки. Гамби выглядит как фигурка из пластилина с чересчур длинными ногами и худыми руками), а его лицо выглядело так, будто у него был хронический случай ветрянки.

— Только тех, кто заслуживает, чтобы их убили, — ответил Медведь, будто цитировал то, что слышал уже миллионы раз, и, без сомнений, так и было. — Не женщин или детей, ничего подобного. Только тех, кто знает, за что, и понимает последствия, или тех, кто переходит дорогу МК и зарабатывает на нас, — Медведь посмотрел на Преппи через свои белые пряди и откинул их назад. — А что? Нужно кого-то убить?

Он звучал так же, как и его отец, Президент «Пляжных Ублюдков». Отец Медведя был киллером-психопатом, имевшим дело с наркотиками и женщинами, но Медведю все равно удавалось оставаться самым разумным среди нас троих.

— Не, чувак, — сказал Преппи, махнув рукой в манере «свободен», будто сам вопрос был смехотворным, но я знал, что он лгал. Я видел это в его глазах. — Просто интересно и все.

Я прекрасно понимал, кого ему нужно было убить.

Медведь осмотрелся и немного наклонился вперед, помахав нам, чтобы мы тоже приблизились.

— У нас есть специально обученные ребята. Папаша называет их «санитарами». Знаете, какая у них работа? — поинтересовался он, делая драматическую паузу и ожидая, пока Преппи и я подтолкнем его к продолжению.

— Какая? — не сдержался Преппи, полностью поглощенный. — Что они делают?

Медведь улыбнулся, довольный тем, что Преппи заглотил наживку:

— Когда кого-то нужно убрать или убить, они подчищают все, будто их никогда и не было.

Он взмахнул руками в воздухе, раскинув их в стороны. Медведь выровнялся, удовлетворённый тем, что смог поделиться с нами чем-то об МК. Пока не стал проспектом, он даже не мог заглянуть в дела «Пляжных Ублюдков», и его возбуждало рассказывать нам побольше о клубе, где он вырос, хотя ему самому не нужно было знать о МК ничего, пока он не получит звание проспекта.

Парень был рожден байкером, но, как бы он ни пытался заставить меня и Преппи присоединиться, это было не для нас.

Мы с Преппи никогда не придерживались плана.

Никогда.

— Если за вами когда-нибудь нужно будет прибрать, ребята, зовите меня. Я держу свое слово. Проблема в том, что вы будете должны нам. Так это работает. Не имеет значения, когда мы зовем и что вам нужно сделать, вы просто исполняете это, — Медведь подкурил сигарету и отмахнулся от дыма перед лицом. — Хватит этого дерьма, ребята. Преппи, ты достал товар или как?

— Товар? — переспросил я.

Я не знал, что на сегодняшний или в другой любой день мы продавали Медведю.

С тех пор как стал проспектом, он покупал травку в МК.

Преппи подскочил и прошел к уборной в коридоре. Вернулся, держа нечто, прикрытое дырявой газетой.

— Это что за х*рня? — спросил я.

— Это, — Преппи взмахнул рукой поверх бумаги, — подарок на твой день рождения, ты, неблагодарный говнюк, — он положил его на пол и схватил газету посередине, поднимая ее, словно маг скатерть. — Вуаля!

Преппи отступил назад, и мой взгляд упал на то, что лежало передо мной. Это была картонная коробка, а внутри нее были детали и части чего-то.

И не просто чего-то. Это был пистолет для татуировок.

— С днем рождения, сраный ты п*дрило! А теперь давай выясним, как склепать эту хрень, потому что Медведь и я уже выбрали себе татушки из твоего альбома эскизов.

Я уставился на оборудование перед собой, не веря своим глазам.

— Если так будешь сидеть и пялиться, а не начнешь собирать, я попрошу сделать мне мою татуировку на лобке, — сказал Медведь, вырывая меня из пораженного ступора.

— Спасибо, парни, — я поднял коробку на колени и начал возиться с деталями. — Медведь?

— Чего тебе, чувак?

— Нет ни единого еб*ного шанса, что я стану возиться с твоим лобком.

— Замётано.

В тот день я набил свою первую татуировку. И сделал не то, что ребята выбрали из альбома эскизов. Те были слишком замысловатые, хоть я и умел рисовать, но понадобилось бы время, чтобы изобразить переплетенных змей и логотип «Пляжных Ублюдков» на спине Медведя, и чтобы мне стало понятно, что, мать вашу, я делаю.

Вместо этого Медведь получил тату трехлистного клевера за ухом, хоть я и не знал, имеет ли он какое-то родство с ирландцами. (прим. пер.: трилистник считается символом Ирландии). Преппи получил «ПРЕП» на фалангах пальцев. Буквы были тонкими и кривыми. Это были самые худшие татуировки в мире. Кривые края, кровавый беспорядок. Но парни их полюбили, а я не мог дождаться, чтобы попрактиковаться больше.

— Я как гангстер, — проговорил Преппи, восхищаясь свежими рисунками на фалангах.

— Ты такой же гангстер, как и девяностолетняя бабулька, — ответил Медведь.

— Медведь, а разве у твоей бабушки нет татуировки на всю грудь, и будто бы у нее не фиолетовые волосы? — спросил я.

— Конечно, — подтвердил он.

— Тогда, думаю, она гангстер даже покруче, чем старина Преппи, — сказал я.

— Вот вы сейчас сидите и ржете, но потом посмотрите. Дальше Кинг сделает татуировку у меня на шее, и я стану настоящим мужиком.

— Ты так и будешь носить рубашки, застегнутые на все пуговицы, бабочки и подтяжки? — поинтересовался я.

— Бл*дь, да. Всегда. Это мой стиль.

Медведь подавился смешком:

— Ты, может, и не будешь выглядеть грубым, но изрядно собьешь народ с толку.

— Да нах*р это дерьмо, чувак, — сообщил Преппи, вставая. — Мне приходится донашивать всю эту дрянь за своим приемным папашей. Я вернусь. Чувствуйте себя свободно, насмехаясь над моей дорогой покупкой, пока меня не будет, тупоголовые.

— Хочешь, чтобы я пошел с тобой?

— Не, сам разберусь с этим дерьмом. Уже за девять. Этот е*арь либо в баре, либо отключился на диване. Вернусь через час.

Преппи никогда не говорил об этом, но я был уверен, что его приемный отец так и будет бить его, пока парень не съедет. Он всегда слегка хромал или держался за ребра. Когда я спрашивал его, был ли он в порядке, Преппи всегда отвечал мне, что он над этим работает.

— Не, чувак, тренировал грудь сегодня. Болит как сучка, если делать все правильно.

Он хреново врал, но его гордость — это все, что у него было, помимо меня и Медведя. Хоть мы и шутили над ним, последнее, чего я хотел бы для Преппи, — это чтобы ему причинял боль какой-то сраный козел.

Когда я не услышал от Преппи ничего в течение двух часов, я сел на свой велосипед и покрутил в трейлерный парк, где его приемный отец прожигал жизнь. Как только поставил велосипед, я услышал возню внутри трейлера.

— Препп? — выкрикнул я. Ответа не последовало.

— ПОШЕЛ НАХ*Й! — я услышал рев Преппи из трейлера.

Его визжание переплелось с его скрипящим напряженным криком. Одним ударом я выбил трухлявую дверь.

То, что я увидел, будет преследовать меня в кошмарах до конца жизни.

Его приемный отец, Тим, перегнул через старый вельветовый диван Преппа и жестоко вколачивался в него, пока держал дуло пистолета у его виска. Когда я вынес дверь в комнату, Тим обратил на меня внимание, как и свой пистолет. Преппи повернулся и ударил его в бок, отчего пистолет полетел по полу.

Преппи схватил свои джинсы, которые болтались у него на коленях, и упал на стену.

— Убирайся нах*р отсюда, мальчик. Вы двое думаете, что вы лучше, чем это место? Ну, вы чертовски ошибаетесь. Пришлось преподать Сэмюэлю урок. Его место здесь. Он не лучше меня и должен это знать.

Пустая пивная банка отлетела от моего носка, пока я шел к пистолету. Это был первый раз в моей жизни, когда перед глазами все стало красным. Видеть перед собой красный, как оказалось, было не только поговоркой. Все перед глазами заволокло цветом ярости, закипавшей в моих венах. Я размял пальцы. На костяшках пальцев зудело от нужды высвободить напряжение, которое я чувствовал даже костьми. Я хотел причинить ему боль, но желание стояло на втором месте после нужды причинить ему боль.

— И что ты собираешься сделать? Ты, бл*дь, пристрелишь меня? — спросил Тим, усевшись на кухонную столешницу.

Оттолкнувшись, он выпрямился, но, прежде чем успел схватить пистолет, я поднял его первым и ударил Тима рукояткой в висок. Он пролетел через крохотную кухню, ударившись головой о дверь холодильника.

— Пристрели его, бл*дь! — выкрикнул Преппи, поправляя джинсы.

Из его носа капала кровь. Щека была желтого и фиолетового оттенков. Очевидно, Тим бил его до того, как решил, что изнасилование может стать более подходящим методом, чтобы преподать ребенку урок.

— Так ты собираешься драться со мной, малыш? Так? Теперь ты собираешься поучить меня, мальчик? — Тим посмотрел на меня с пола.

— Нет, — ответил я, чувствуя, как нахлынуло зловещее спокойствие. Ярость взяла контроль над моими эмоциями. — Я ни черта тебя не научу.

Страх зародился в маленьких черненьких глазках Тима.

— Тогда что, мальчик? Позовешь копов? Потому что я знаю здешних. Они них*я не сделают!

— Нет, — сказал я, подступая к нему на шаг, пистолет в моей спокойной руке был все еще направлен в пол.

— Тогда какого х*я, парень? Собираешься убить меня? — нервно засмеялся Тим, пока не увидел подтверждение на моем лице.

Я поднял пистолет, направил его на лоб Тима и выстрелил.

— Да.

ГЛАВА 27.

Доу

За те дни, что прошли после смерти Преппи, Кинг заговорил со мной единственный раз, когда попросил меня найти что-то в комнате Преппи, в чем можно было его похоронить. По крайней мере, именно это я разобрала из бурчания и рычания, которые доносились изо рта Кинга вместо слов. Ему было больно, а я не могла сделать ничего, чтобы заставить его боль исчезнуть.

Я никогда прежде не была в комнате Преппи, но, открыв дверь, заметила, что его спальня оказалась огромной, намного больше, чем у Кинга. У Преппи была хозяйская спальня. Она была чистой, ухоженной и полной различных мелких вещиц. Полки с книгами, видеоигры, двигающиеся фигурки, самые разные безделушки.

На его столике была только одна фотография. Селфи нас троих. Преппи снял его в то утро, когда ворвался в комнату Кинга и прыгнул на кровать, пробуждая нас, что ему удалось сделать очень быстро. На фото Кинг и я были по разные стороны от Преппи, с взлохмаченными волосами и полусонным видом. Кинг прикрывал глаза.

Преппи больше не разбудит нас так.

Гардероб Преппи был настолько огромен, что туда можно было войти. Он был набит различной одеждой. Одна стена была заполнена отсеками, где все было подписано. Один из них оказался приоткрыт. Надпись на нем гласила: «Х*рня, которую случайные цыпочки оставляют в моей комнате», — он был заполнен разными предметами девчачьей одежды. Думаю, это решало загадку о том, где Преппи брал для меня все вещи.

Я выбрала желтую рубашку и самую кричащую бабочку с многоцветным клетчатым узором, которая была у Преппи в отсеке, подписанном как: «Крутые е*аные бабочки».

Внезапно держать одежду Преппи в своих руках — его последнюю одежду, которая будет на нем во время его похорон — стало для меня чересчур. Я рухнула на пол и прижала его пиджак к груди. Мое сердце увеличилось в миллион раз. Я не могла дышать. Не могла ничего делать, только тихо плакать, держась за маленький кусочек своего друга, который у меня когда-либо был.

Не знаю, как долго там просидела, но я плакала, пока не уснула, потому что проснулась с высохшими слезами на щеках, а костюм Преппи теперь просто валялся на мне. Я встала, вернула пиджак на вешалку и уже собиралась закрыть гардеробную, когда увидела конверт, приклеенный скотчем к двери. На нем корявым почерком Преппи было написано: «ОТКРОЙТЕ МЕНЯ, УБЛЮДКИ».

***

Кинг настоял на том, чтобы на похороны мы поехали на его байке, и это я считала продолжением избегания разговора. Когда мы припарковались, там уже стояли несколько байков и старый «Бьюик Глэдис», припаркованный у дороги, которая вела к кладбищу.

Мы были последними, кто приехал. Медведь и пара байкеров, Грейс и шестеро старушек из «Бабулиной Оранжереи» уже сидели под переносным тентом, прикрывавшим прямоугольную яму в земле, над которой возвышался черный лакированный гроб с Преппи. Все были одеты в черное. На головах некоторых из бабушек даже были черные мягкие шляпки. Кинг был одет в черную рубашку с воротником и джинсы.

Я отбросила всякую осторожность и отдала предпочтение ослепительно яркому желтому платью. Думаю, Преппи это оценил бы.

Когда мы заняли свои места на влажных стульях в переднем ряду, Кинг схватил мою руку и положил к себе на бедро, сплетая наши пальцы и прижимая меня так близко к себе, как только смог, не усаживая к себе на колени.

Священник кивнул Кингу и начал говорить о жизни и смерти. Он даже пытался сказать пару слов о Преппи, хотя эти двое никогда не встречались. Мне пришлось подавить улыбку, когда священник назвал его потрясающим многоуважаемым членом общества. На долю секунды на стоическом лице Кинга появился намек на улыбку, пока Медведь безудержно ржал со своего стоячего места под навесом. Священник сделал паузу, чтобы собраться с мыслями, а затем продолжил:

— У кого-нибудь есть что сказать об усопшем? — его голос звучал механически, будто он пересказывал наставление.

Я нащупала конверт в своем кармане, чтобы убедиться, что он со мной. Когда Медведь выступил вперед, я встала и перерезала ему дорогу. Кинг посмотрел на меня с тревогой, а Медведь остановился на полпути.

— Привет, — произнесла я, понимая, что мой голос был недостаточно громким, чтобы услышали все, когда бабушки приложили ладони к ушам.

Я попыталась снова, на этот раз произнося слова громче:

— Меня зовут Доу, и хоть я не знала Преппи… Ээм, Сэмюэля, долго, он был моим другом. Отличным другом. Лучшим другом. Хотя, как бы я ни хотела сказать пару слов о нем, он сделал это за меня в своей типичной форме.

Я достала конверт из кармана и развернула тетрадные страницы с мелким корявым почерком.

Я уже читала его и не хотела плакать, так что попыталась абстрагироваться, пока произносила последние слова своего друга, которые он хотел, чтобы его друзья услышали перед тем, как его опустят в землю.

— И… Просто предупреждение. Я знаю, что здесь совершеннолетняя публика. Поскольку это писал сам Преппи, то в тексте есть… Ээммм… Яркая лексика.

Извиняющимся взглядом я посмотрела на священника, чье внимание уже полностью было в телефоне, а его большой палец клацал по клавишам.

«Друзья и ублюдки,

Вы что, думали, что я оставлю последнее слово за вами?

Них*я. Я быстрее поступлю на работу в отдел гражданской обороны, чем вы скажете обо мне что-то хорошее, так что лучше я сам. Я обновлял это письмо каждую неделю с тех самых пор, как мне исполнилось десять лет, потому что ситуация, в которой я жил, давала понять, что я мог не дожить до двенадцати, а моя семья, если ее вообще можно так назвать, и два пальца об асфальт не ударит, чтобы сказать обо мне что-то на моих похоронах. А мысль об этом, мысль о тишине, когда вы опустите меня в землю, была для меня хуже, чем мысль о смерти. Поэтому это стало привычкой, и я продолжал.

Из-за моей недавней смертью вот что вы все, засранцы, должны от меня услышать.

Если вы читаете это перед толпой народа, разодетой в черное, значит, мне удалось достичь того периода времени, которого я никогда не думал достигнуть. У меня получилось пожать урожай в двадцать шесть, а это была еще та адская поездка.

Теперь я мертв и скоро буду гнить в гребаной земле. Меня сожрут черви, или другие жуки, или какая-то ху*ня. Но не переживайте из-за меня, потому что я умер счастливым ублюдком.

Оглядываясь назад, я никогда не думал, что у меня будет жизнь, которую можно описать словом «счастливая», но она была. И все потому, что, когда мне было одиннадцать лет, этот огромный, дикий, брутальный малец освободил меня от придурка, имени которого я называть не стану. И тогда этот малец стал моим другом. О, нах*й это, того прыща звали Тайлер Найтингеил, и эта киска все еще живет со своей мамашей и работает в ночные смены в магазине «Stop-N-Go» на заправке. Сраный мудило. Пните его машину по дороге домой.

Так, я отхожу от гребаной темы.

Тот мужиковатый парень стал мне больше, чем другом. Он стал лучшим гребаным другом, о котором можно просить. Он стал моей единственной семьей. Наше детство было полным хаосом, нам приходилось проживать наши жизни по правилам, которые мы сами себе устанавливали. Он не обязан был дружить с тощим мальцом в синяках по всему телу и порочным грязным ртом. Он мог отвернуться. Мог проигнорировать меня, когда я без умолку трещал возле него. Есть множество вещей, которые он мог сделать. Но он выбрал меня своей семьей, а я выбрал его своей.

Хоть на нашем пути и были кочки, маленькие кюветы, немного тюрьмы и куча дерьма, о котором здесь говорить неуместно, я не оглядываюсь на эти события, как на плохие. Я вижу их частью эффектного и самого эпического гребаного путешествия в своей жизни. Путешествие, которое я никогда не думал, что смогу совершить.

Дерьмо, я никогда не думал, что переживу свои четырнадцать, и, если это не благодаря моему лучшему другу и одной ночи, когда он спас мою задницу, у меня бы не было этой жизни.

Хочу выразить свое уважение Медведю. Респект тебе, ты, здоровый гребаный бык. Путешествуй. Развивайся. Сделай все то дерьмо, которое хочешь сделать до того, как клуб проглотит тебя с головой, и ты не увидишь, где начинаются и заканчиваются твои идеи.

Да ладно. Сначала я думал, что ты был всего лишь назойливым тусовщиком, но оказалось, что я смог обрести еще одного друга, и я чертовски рад, что им был ты, старик.

Медведь, тебе придется присмотреть за Кингом и Доу. Одному Богу известно, какая помощь понадобится этим двоим. Я имею в виду, они, бл*дь, любят друг друга, но оба настолько чертовски тупые, что до сих пор не могут отпустить свое прошлое и быть вместе.

Я вижу главные проё*ы в их жизнях. Будь рядом с ними. Помогай им справиться с их смехотворными проблемами и зачитай им проповедь про радости честности и анального секса.

Продолжаем.

Я творил дерьмо, которым не горжусь. Спасибо всем, что не осуждаете меня. Спасибо всем, что остались моими друзьями, несмотря ни на что. Спасибо, что дали мне жизнь, ради которой не жалко было умереть. Я бы сделал все это снова, если бы, бл*дь, только мог. Так что не вздумайте, бл*дь, рыдать надо мной. Порадуйтесь. Порадуйтесь за то, что у меня были такие друзья, как вы, которых я любил больше, чем гребаную семью. Которых я любил больше, чем себя, а мы все знаем, как я себя обожаю. Порадуйтесь за то, что я был счастлив, а вы, засранцы, были частью этого.

Доу, если Кинг не вытащит свою голову из задницы и не женится на тебе, не сделает тебя беременной его маленькими кингенятами, то он тупоголовый осел, и я клянусь, что встану из могилы и займу его место. Мне, конечно, понадобится время, чтобы разобраться как, но если кто-то и сможет это сделать, то это буду я.

Кинг, мой брат, спасибо за то, что все эти годы тому назад рискнул ради худощавого засранца. Спасибо за то, что ты, бл*дь, спас мою задницу. Но ты сделал гораздо больше. Ты спас мою жизнь. Ты дал мне жизнь.

Я люблю тебя, чувак.

Будьте счастливы, ребята.

Теперь пора становиться мертвым. Нет, после похоронной херни. Бл*дь, я не ненавижу это дерьмо.

Идите трахнитесь. Это меня порадует.

Трахайтесь. Отрывайтесь на вечеринках. Веселитесь. Знайте, что я, бл*дь, всех вас любил.

Преп.

P.S. Я также написал свой собственный некролог и хотел бы, чтобы вы разместили его во всех местных газетах.

Я не шучу об этом. Я выслежу вас призраком, если вы этого не сделаете».

— Ээмм, я не уверена, стоит ли мне читать дальнейшее вслух.

— Читай! — подбодрил меня Медведь. Даже с другой стороны навеса я могла видеть слезы в его глазах, но на его лице также была и улыбка. — Давайте послушаем!

Толпа присоединилась, и у меня не осталось выбора.

— Оу, ладно, — ответила я, набирая в легкие воздуха и зачитывая автобиографический некролог Преппи:

«Сэмюэль Клируотер.

26 лет.

Сраный Ублюдок.

Жил как босс.

Ушел от семьи, которую он избрал: Кинг, Доу, Медведь и байкерские сучки.

Господи, сохрани его душу… И его двадцатипятисантиметровый член».

Вся толпа, пришедшая на похороны, взорвалась смехом. Не просто несколько смешков, а смех, во время которого ты похлопываешь себя по колену и от которого болит живот. Убрав письмо и сев назад на место рядом с Кингом, я поняла, что сделал Преппи. Он был парнем, который не мог выдержать мысли о том, что по нему будут плакать, так что он навсегда остался Преппи.

Он заставил нас смеяться.

Я посмотрела на Кинга, который не улыбался вообще. Я притянула его руку, но вместо того, чтобы уделить этому внимание, он встал.

Кинг ушел еще до того, как священник сказал свои последние слова.

ГЛАВА 28.

Кинг

Мою девушку изнасиловали, и прошла уже неделя с тех пор, как я предал своего лучшего друга земле. Все это время я не знал, куда деть свою злость на человека, которого ненавидел больше всего на земле.

Нет, не Айзека. Я убил этого ублюдка. Размозжил его голову пулей с близкого расстояния.

Человек, которого я ненавидел больше всего в жизни, — это я.

После всего, что Доу сделала для меня, она заслуживала лучшего, чем жизнь в страхе быть изнасилованной или убитой. Так же сильно, как я хотел удержать ее подальше от подобной жизни; все это было не то, от чего можно просто отскочить. Мне нужно было сделать что-то для нее, но не имело значения, что могло прийти мне в голову, этого было недостаточно, чтобы исправить огромную ошибку.

А потом до меня дошло.

Была одна вещь, которую я мог для нее сделать.

Один поиск единственного гребаного фото в Google. И мне понадобилось лишь это, чтобы узнать, кто такая Доу на самом деле. Я загрузил ее фото с моего телефона, сделанное в ту ночь, когда она спала в моей постели, и нажал «поиск». И вот она: пялится в камеру, будто смотрит прямо в мои глаза. Я не хотел делать этого. Я не хотел бы никогда знать, кто она такая.

Я привык к факту, что знал, кто Доу на самом деле, и что это могло сделать для меня. Даже если она была тем, что я хотел, как только увидел ее.

Я планировал оставить Доу навсегда и скрывать ее секрет даже дольше, если понадобится.

До этого момента.

Семнадцатилетняя Рэйми Элизабет Прайс.

Либо полиция действительно проделала х*ровую работу, либо вообще никогда не пыталась узнать, кто она, чтобы начать поиск, потому что всего лишь через секунду после загрузки фото и нажатия кнопки на экране моего ноутбука всплыло множество фотографий той, в кого я влюбился.

Не было статей об исчезновении Доу. Только ее фото с различных событий: балы, гала-концерты, благотворительные вечера. Платья в пол, макияж, фальшивая улыбка, если это вообще можно назвать улыбкой.

Последнее ее фото, которое я смог найти, было снято год назад. Лицо Доу было пустым, а в глазах не было ни единой эмоции.

Я знал этот взгляд. Прискорбно, но я сам виноват в том, что он появился. Это был взгляд, разбивавший мое гребаное сердце.

Безразличие.

Она держала за руку парня на вид немного моложе, чем она сама, который улыбался от уха до уха.

«Сенатор Уэстмор Бигелоу Прайс с дочерью Рэйми Элизабет и ее давним кавалером Таннером Престоном Редмондом на гала-концерте «Сердец» для сбора благотворительных пожертвований для педиатрического центра».

Несмотря на то, что я уже второй раз смотрел на это фото, у меня все равно закипала кровь. Из-за парня, который касался моей девочки. Или мужчины, который считался ее отцом.

Сенатор метил в президенты. Мужчина, который не захотел бы скандала на всей территории побережья. Наверное, поэтому они и не собирались искать свою пропавшую дочь.

Е*аный ублюдок.

Я встал из-за кухонного стола и швырнул ноутбук через комнату. Он врезался в подвесной шкаф и упал на пол в виде миллиона кусочков.

Медведь штормом ворвался на кухню.

— Какого х*я? — спросил он, осматривая разбитый ноутбук. — У тебя месячные, парень?

— Нам нужно проехаться, — ответил я, пялясь на теперь разбитый компьютер, будто фото Доу — или Рэйми, или какое у нее там нах*р имя — со своим парнем до сих были на мигающем экране, освещавшем комнату синим светом снова и снова.

— И куда мы?

— Скажи мне кое-что, Медведь, и честно. Какие у нас шансы достать деньги, которые нам нужны для того, чтобы отплатить сенатору за Макс?

Мои глаза встретились с его взглядом впервые с тех пор, как он вошел на кухню.

— Бл*дь, да почти никаких, старик, — честно признал он.

— Тогда подгоняй сраный грузовик. Я поведу.

— Но ты так и не сказал, зачем я его подгоняю.

— Затем, мой друг, что нам нужно заключить сделку с дьяволом.

Я посмотрел в сторону коридора на закрытую дверь моей комнаты, где мирным сном в моей постели спала девушка, в которую я влюбился. Она была моей, и я всегда буду думать так о ней. Но она заслуживала лучшей жизни, чем та, которую я мог бы ей дать, что, кажется, принесло бы ей еще больше боли.

После похорон Преппи я думал рассказать ей правду.

Теперь я просто верну ее назад.

— И кто в этом сценарии дьявол? — поинтересовался Медведь, пожимая плечами в своем жилете с нашивкой звания.

Я собирался встретиться с сенатором и предложить Доу в обмен на гарантию того, что он подпишет бумаги об опеке над Макс.

Единственная семья, которая у меня была.

Я пялился в окно на кухне, но не видел ничего. Это будто смотреть в белую пропасть: место, куда я собираюсь и из которого не смогу вернуться.

— Я.

ГЛАВА 29.

Кинг

Когда влюбляешься, ты понимаешь, что это серьезно, потому что ради любимого человека мог бы броситься под пулю. А когда ты становишься отцом, то понимаешь, что использовал бы не только свое тело, но и тело того, кого любишь, лишь бы защитить своего ребенка.

Так я и существовал.

У сенатора была дочь, у нее была своя жизнь, был парень. Я не делал никаких одолжений Доу, оставляя ее со мной, не вовлекал в то дерьмо, в котором ей не место. Из-за этой херни погиб Преппи. Я не делал одолжений своей дочери, оставляя ее жить в мире, где не мог ее защитить. Макс нужен был ее отец. Ей нужна была семья.

Ей нужен был я.

Я собирался дать Макс все это. Я не был в состоянии организовать откуп, но, если сенатор примет мое предложение об обмене, тогда мне удастся сохранить имеющиеся у меня деньги, а потом продать дом и исчезнуть с горизонта куда-нибудь, где никто не знал, кто я.

Я и Макс.

Я собирался стать для нее хорошим отцом. Хорошим влиянием. Хорошим примером. Я бы купил нам дом в спокойном районе и отправил бы ее в отличную школу. Я бы читал ей на ночь книги. Я бы делал всю эту гребаную работу, потому что должен делать эту гребаную работу. Я собирался исчезнуть, потому что хотел начать жизнь с чистого листа.

Я потерял своего лучшего друга, и это заставило меня понять, что рано или поздно я потеряю и свою девочку тоже.

Потому что, как только Доу узнает, что я скрывал от нее с самого начала, она навсегда меня возненавидит.

Макс была нужна мне, поскольку она все, что у меня осталось, и я был решительно настроен не облажаться. Я молился каждому богу, который слушал о том, что, если мне удастся остаться с Макс, я сделаю все правильно. Я отдам все Доу.

Свою любовь.

Свое сердце.

Свою дочь.

Свое все.

Я принял решение, разбивавшее мое гребаное сердце и одновременно заставлявшее его петь. Тогда почему я чувствовал себя так, будто часть меня навсегда исчезнет? Нах*й это. Я должен вернуть свою дочь.

Она всегда была моим сердцем.

В обмен на Макс я собирался отдать Доу, или Рэйми, или щенячьи глазки, или кем вы хотите ее назвать, назад ее отцу.

Не говоря Доу о том, что должно случиться, я лишал ее выбора. Но в моей голове не было ни единого сомнения: выяснив, что я скрывал все это время, она посмотрит на меня как на монстра, коим я и являюсь.

И снова, может быть, Доу останется благодарна за возвращение ей ее жизни.

А может и нет.

По дороге к офису сенатора я притворился, будто мне все равно.

Мне стоило приготовиться, чтобы прикидываться до конца своей жизни.

— У вас назначена встреча? — не отрываясь от компьютера, спросила на ресепшене девушка с черными волнистыми волосами и темными веснушками на носу.

— Меня зовут Брентли Кинг, и мне не нужно гребаное назначение. Дайте ему знать, что я ожидаю. И передайте это. Он захочет меня увидеть.

Я бросил на стол сложенное фото Доу, которое сделал утром, пока она спала. Я не ждал ее ответа. Уселся в зоне ожидания на пластиковый стул, который был повернут к ее столу. Когда девушка наконец-то оторвалась от компьютера, ее челюсть рухнула на пол. Она, вероятно, никогда не видела человека с такой внешностью, как у меня, ожидающего встречи с сенатором. У меня не хватит терпения оставаться незаметным. Мне нужно провернуть это дерьмо до того, как я изменю свое чертово решение.

Секретарь встала и прошла по коридору. И появилась спустя пару мгновений, набирая номер телефона. Она прикрыла рот рукой, шепча что-то в трубку.

— Сенатор Прайс готов с вами встретиться, — ответила она с наигранной улыбкой, ставя телефон назад в стойку.

Девушка ждала, а потому я последовал за ней по коридору, пока мы не пришли в офис с двойным входом. Она открыла первую дверь и отошла в сторону, пропуская меня. Когда я вошел внутрь, она закрыла за мной вторую дверь. Раздался еще один щелчок, означающий, что она заперла ее.

— Я знаю, кто вы, мистер Кинг, и единственная причина, по которой пустил вас в этот офис, заключается в том, что я убедился, что вы прошли через металлоискатель. Так что я знаю, что у вас нет оружия, — произнес сенатор, вставая из-за своего сверхогромного стола из черного дерева с фотографией в руках, которую я дал секретарю.

Он пытался сгладить углы, но, казалось, не понимал, что именно у меня на руках все козыри.

— Именно тут вы и ошиблись, сенатор, — я поднял перед рубашки и достал пистолет из-за пояса штанов. На мне был ремень с большой металлической пряжкой, который я выиграл как трофей за то, что поймал на ярмарке овцу с помощью лассо. — Бешеная вещичка для всех твоих металлоискателей. Они вырубаются каждый раз из-за нее.

Сенатор сел обратно и сложил руки на поверхности стола, указывая на стул перед ним.

— Значит, тогда закончим это дерьмо, не так ли?

Мое внимание привлекла фотография на его столе. Это была моя малышка, щенячьи глазки, на несколько лет моложе, чем сейчас, она лежала на каком-то пляже. Ее улыбка была шире и ярче, чем я когда-либо видел. Однажды она была счастливой, и стало ясно, что эта частичка ее счастья сделает сделку легче.

— У меня твоя дочь. У тебя десять секунд, чтобы рассказать мне, почему ты не знаешь, где она, и почему не ищешь ее. Правду. Паршивая ложь не прокатит, — предупредил я.

Глаза сенатора расширились.

— Лучше бы ты не причинял ей боль, а иначе… — он поднялся из своего кресла, и оно резко отъехало назад, падая на пол. — Что тебе известно?

— Уймись, мать твою. Я знаю, что у нее большие синие глаза и склонность болтать, когда она нервничает, — и ради забавы добавил: — Знаю, что ее сердцебиение учащается, когда она возбуждается.

— Что ты нах*р сделал с моей дочерью?

— Оу, нет. Так это не сработает. Тебе придется ответить первому. Почему ты не заявил о ее исчезновении? Почему не искал ее?

— Какого хрена ты думаешь, что мы ее не искали? — спросил сенатор, возвращаясь к креслу и нервно подергивая руками.

— Потому что, если у сенатора пропала дочь, это оказалось бы немаленьким делом. Все новостные каналы были бы в курсе. А этого нет.

Сенатор Прайс поднял стул с пола и уселся, потирая руками глаза.

— Мы говорили людям, что она за границей, в Париже. Но, как вы уже знаете, это неправда, — признал он. — Мы не заявляли об исчезновении, потому что Рэйми — проблемный ребенок. Она начала общаться не с теми людьми. Исчезала на недели временами. В этот раз на месяцы, и она не пользовалась моей кредитной картой. Мы с ее матерью думали, что она бунтовала и хотела преподать нам урок. Мы серьезно поссорились перед тем, как она вылетела из дома. С тех пор мы ее не видели.

— Так вы не сообщили о ее исчезновении, потому что она была проблемным ребенком? Или потому что у тебя на носу были выборы и ты боялся, что эта история подпортит твою ох-какую-идеальную политическую морду?

— Вы видели, что случилось с Сарой Пэлин, когда они выяснили, что ее шестнадцатилетняя незамужняя дочь забеременела? Это убило ее! Я не мог заявить об исчезновении дочери во время своей кампании и знал, что Рэйми на самом деле не пропала. Она просто сбежала, как делала сотни раз до этого. Так что я извинялся, врал. Говорил людям то, что они хотели услышать, когда мы с ее матерью каждый день молились, чтобы она хотя бы позвонила, — он выглядел обезумевшим. — Скажите мне, что с ней все в порядке.

— Да. Она в порядке.

Сенатор вздохнул с облегчением:

— Почему она так и не пришла домой? Она и правда настолько ненавидит нас? — спросил он, прижимая пальцы к вискам.

— Она не помнит. С ней случился какой-то несчастный случай. Проснулась с потерей памяти. Она даже не знает своего имени.

— Что? — он снова встал. — Отведи меня к ней! Сейчас! Мне нужно увидеть ее! — потребовал он.

— Не так быстро, — я поднял руку. — Сядь, бл*дь, на место, сенатор. Кажется, нам нужно обговорить небольшой обмен.

Он опустился назад.

— Да, конечно. Каковы ваши условия?

— Никакой х*рни. Никаких денег. То, что я предлагаю, лишь обмен. Рэйми за Макс. Мою дочь. Вот информация о ней, — я положил перед ним расписку. — На обратной стороне имя моей дочери, номер социальной страховки и адрес дома приемной семьи, в которой она живет, а также мой адрес. Будь там. Завтра в полдень. Привези Макс и все бумаги об опеке, которые дают мне все права на мою дочь, и тогда — и только тогда — ты получишь назад свою, — слетев с языка, слова причинили мне боль, но их нужно было произнести, потому что этот обмен должен произойти.

— Это можно устроить, но мне понадобится больше, чем один день, — проговорил сенатор, нервно шевеля большими пальцами друг над другом.

Я встал и прошел к двери.

— Завтра в полдень. Если тебя там не будет и ты не привезешь Макс… — я развернулся, чтобы посмотреть ему в лицо. — Я перережу глотку твоей девочке. Без колебаний. Если я не смогу получить свою дочь, ты никогда не получишь свою. И мне насрать, что случится после этого.

Я выдохнул только тогда, когда оказался в машине с Медведем.

— Как прошло? — поинтересовался он. Я вздохнул. — Настолько плохо?

— Все прошло настолько хорошо, как и могло. Вздыхаю из-за того, что я это сделал.

— А что именно ты там сделал?

— Я обменял Доу.

— На что? — крикнул он.

— Кого, — поправил я.

— Ладно, на кого?

— Макс. Я обменял Доу на Макс.

— Ох. Ты ж. Бл*дь.

— Ага, это если вкратце, — ответил я, проведя рукой по голове. — Если раньше я не был уверен, продал ли душу, то теперь на сто процентов это знаю.

ГЛАВА 30.

Кинг

Я лежал в кровати с Доу. Была почти полночь, а я уже отсчитывал часы до полудня. В полдень я увижу Макс впервые с тех пор, как держал ее в своих руках в ту ночь, когда позволил своей матери сгореть заживо.

В полдень я в последний раз увижу свою девочку.

Доу станет человеком, которым и должна быть: человеком, которым она родилась, Рэйми Прайс. Она, скорее всего, даже не подумает взглянуть на меня в зеркало заднего вида, когда поймет, что возвращается к роскошной жизни. Я никогда не был настолько хорош, чтобы она начала со мной свою жизнь, и это будет самый эгоистический и альтруистический поступок, который я совершил по отношению к ней.

Я возвращал ее.

Я получал обратно свою дочь.

Я еще никогда не был настолько несчастным и возбужденным одновременно. Несколько месяцев назад я и не предполагал, что, если у меня получится вернуть Макс, мне придется пройти этот путь в одиночку. Как минимум я думал, что со мной будет Преппи. Потом я думал, что рядом будет еще и Доу.

А теперь оказываюсь только я один.

Я закинул свою ногу поверх ее. Я не мог приблизиться к ней достаточно. Я убедил Доу отпустить ту, кем она была, чтобы быть со мной, но ее прошлая жизнь, в отличие от Преппи, восстала из могилы и преследовала меня с тех пор, как я нажал на кнопку «поиск».

Я выбрасывал Доу обратно словно рыбу, которая не заслуживала, чтобы ее оставили.

Но она ЗАСЛУЖИВАЛА.

Бл*дь, она заслуживала всего.

Не было ни единого сомнения в том, что если и существовали родственные души, то Доу была моей. Проблема в том, что Рэйми не была. У Рэйми был парень. Были деньги. Будущее, в которое не вписывался преступник с татуировками и склонностью к насилию. Рэйми не была готова поставить себя под удар, подвергать себя риску быть подстреленной или даже беспокоиться о том, что кто-то из нас пострадает или умрет.

Я желал для Доу большего. Хотел разбить наши сердца и покончить со все этим, чтобы мы оба могли стать настоящими.

Она — со своей семьей.

Я — со своей.

Я перевернул Доу на спину и залез сверху. Раздвинув ее ноги, я опускался вниз, пока не почувствовал ее сладость в последний раз. Я медленно развел языком ее складки, когда она проснулась со стоном.

На моих глазах появилась влага. До того, как упала моя первая слеза, я довел Доу до оргазма языком. Я был рад, что глаза Доу были закрыты, когда вошел в нее и начал жестко вколачиваться в не просто самую великолепную киску, которая у меня когда-либо была, в не просто самую великолепную девушку, которую я когда-либо знал, а в самую сильную любовь, которая у меня когда-либо была.

Единственную любовь.

Если бы все было по-другому, я бы надел кольцо на палец Доу. Она бы выносила моего ребенка. У нас была бы Макс. Был бы Преппи. Мы были бы семьей, которую я всегда хотел, но которой, я знал, никогда не существовало.

Потому что этого не могло случиться.

Преппи, бл*дь, был мертв, а моя девочка вот-вот должна была вернуться к той жизни, в которой она была рождена.

Я говорил Доу, что люблю ее, с каждым толчком своих бедер. Говорил ей, что мне жаль. Говорил, что хотел бы, чтобы она осталась навсегда. Я говорил ей, что хотел, чтобы она родила моего ребенка. Сексом я говорил ей все, что не посмел сказать вслух. Я говорил ей, что, будь все по-другому, мы бы навсегда остались вместе.

Навсегда.

Я так и не сказал ничего вслух, только смотрел на Доу сверху, полуспящую, пока доводил ее до грани еще одного оргазма, наблюдая, как могло бы выглядеть это всегда.

И оно было так чертовски прекрасно.

Неожиданная слеза соскользнула с подбородка. Я вытянул руку и поймал ее до того, как она вытащила бы Доу из состояния спящего экстаза, в котором та сейчас находилась.

До того, как она поняла, что я на самом деле чувствовал.

До того, как она ушла.

Навсегда.

На следующее утро впервые в своей жизни я занимался любовью с женщиной. Я не трахал ее. И не занимался сексом.

Я целовал ее все время. Держал так близко, как только могут держаться двое. Я говорил ей, что она прекрасна.

Что я любил все в ней.

Я ждал, пока оргазм полностью накроет ее, чтобы прошептать: «Я люблю тебя». Не знаю, слышала ли она меня, но я говорил это больше себе, чем ей.

Мне необходимо было сказать эти слова, пока у меня все еще существовал такой шанс.

Думаю, часть меня любила Доу с того самого первого мгновения, когда я увидел ее. В бегах, прекрасную, напуганную. Я хотел Доу, ее тело и душу.

Она останется со мной еще всего лишь на несколько часов, и я проведу каждую секунду внутри моей девочки.

Пока она все еще была моей девочкой.

Доу

Всякий раз, когда я просыпалась ночью, Кинг прикасался ко мне. Словно — не имело значения, насколько близко мы держались друг за друга — ему было мало.

Мне снилось, будто он говорил мне, что любит меня. Однажды, после того как Кинг закончил мою татуировку, он сказал мне: «Заткнись и позволь мне любить тебя». Но то, что я слышала во сне, было по-настоящему.

Что-то было не так. Я чувствовала это нутром. Я спросила, что его беспокоило, но он отмахнулся и просто занимался со мной любовью.

Часами.

Может, он потерялся в мыслях о Преппи и лишь хотел, чтобы я была рядом.

Так что я была.

Наше время вместе в это утро не походило на то, что я ощущала рядом с ним ранее.

Я снова сказала Кингу, что была в порядке после того, как Айзек изнасиловал меня. Это был всего лишь момент в жизни. Ужасный момент. Но я знала, что буду в порядке. Пока у меня есть Кинг, я буду в порядке.

Все будет в порядке.

Я была беспомощной, страстной, влюбленной в сложного человека, который прикасался ко мне, будто я — это тонкое стекло, которое могло раскрошиться в его руках.

Лаская своим членом мой клитор, Кинг шептал мне, насколько прекрасной я была. Он вытащил член из моей киски и потер чувствительный комочек нервов, а после резко вошел обратно.

Я жила ощущениями, и у меня было полно вопросов.

Кинг шептал, насколько сильно он любил быть внутри меня. Как сильно хотел бы не быть таким ублюдком. Насколько я заслуживала весь мир. Как он был недостаточно хорош для меня.

А потом меня осенило, словно в меня врезался поезд, сошедший с рельсов, и мое сердце разорвалось в груди.

Кинг говорил «прощай».

***

Солнце было уже высоко в небе к тому моменту, когда мы проснулись и оделись. В любую секунду я ожидала, что Кинг ворвется в комнату и скажет, что хочет, чтобы я ушла. Ожидание этого было подобно аду. Я хотела собрать свои вещи, но ничего в действительности не принадлежало мне.

Я накинула кое-какую одежду и вышла на улицу найти Кинга. Вместо того чтобы ожидать, я выглянула из коридора и пошла искать своего палача. Я нашла его снаружи, он качался в кресле-качалке, которого, как я недавно заметила, не хватало на крыльце.

— Что происходит? — спросила я его. — Что-то не так. Скажи мне.

Он закрыл лицо руками.

— Все, солнышко. Все не так, — ответил Кинг, смотря поверх перил крыльца.

Я подошла к нему, и он провел руками вверх и вниз по моим предплечьям. Я села к нему на колени и обернула руки вокруг его шеи. Кинг зарылся носом у меня на груди.

— Скажи мне. Пожалуйста, — умоляла я. — Я могу помочь.

— Не можешь. Никто не может.

— Ты пугаешь меня. Ты должен сказать мне, что не так.

— Мое е*аное сердце разбито, — произнес он, повышая хриплый голос.

— Почему? Кто его разбил? — спросила я.

— Ты, — сказал Кинг, поднимая на меня полные слез глаза.

Я отшатнулась. Что я сделала, чтобы разбить его сердце? Разве у меня была над ним такая сила?