Клиентка

15 Джудит

Мы разлеглись на кровати, закутанные в банные полотенца. Было хорошо, нас немного разморило. Я закрыла глаза, улыбаясь. Он заставляет полотенце скользить по моей груди. Я натягиваю полотенце на себя, хоть и догадываюсь, что в его взгляде нет ничего жестокого.

— Они прекрасны, — говорит он мне.

Когда я лежу, да. Но, вставая, я не избегаю действия суровых законов земного притяжения. На нашем канале есть женщина, которая переделала себе грудь. Сейчас они хорошо это делают. Шрамы едва видны, выглядит почти натурально. Я не могу сдержаться и представляю ее в семьдесят лет, совсем дряхлую, и лишь два ее снаряда обращены к небу. Я представляю всех этих женщин на их смертном одре, с головой Рамзеса II и грудью стриптизерш. Это меня пугает.

Возможно, через три тысячи лет археологи откроют, закопавшись в руины древних кладбищ, скелеты с двумя мешочками силикона на грудной клетке и будут докапываться до смысла. Похоронный обряд, подношение богам, право прохода в загробную жизнь. Они будут задаваться вопросами, выдвигать гипотезы. Такая вероятность заставляет меня улыбаться.

Я поворачиваюсь к Патрику. Он улыбается от удовольствия, потягиваясь.

— Сколько времени ты этим занимаешься? Ты не обязан мне отвечать.

— Два года… Раньше я устраивался через агентства для безработной молодежи, биржи труда, а потом появились подработки… А ты? Сколько времени ты этим занимаешься? Ты не обязана мне отвечать.

Как нежно обращение на «ты».

— Клиентка?.. Немного дольше, чем ты… Сколько тебе?

— Двадцать шесть… А тебе?

— Это очень невежливо, спрашивать о возрасте у женщины пятидесяти одного года…

Он начинает смеяться.

— У тебя есть дети?

У меня и моей сестры не было детей. У Ирэн не было, потому что, по ее выражению, машина сломалась. Что касается меня, те дети, которых я вынашивала, должно быть, неловко чувствовали себя внутри меня, они очень быстро хотели выйти. Через два-три месяца беременности они получали свободу и возвращались на небо. Лукас и я были виртуальными родителями большой семьи. Конечно, я не рассказываю об этом Марко, это часть моих личных переживаний, которые касаются только меня.

— У меня не было времени. А потом, когда это замечаешь, слишком поздно, полночь пробила, и карета снова превратилась в тыкву.

Он смотрит на меня искоса, с улыбкой на губах.

— Ты самая прекрасная тыква, какую я знаю.

— Это так. Займись со мной любовью, дурачок!

Я несколько раз легко бью его кулаком, он притягивает меня к себе и целует. Я отвечаю, пока мой взгляд не падает на будильник на ночном столике.

— Три часа!

Я должна была быть уже на работе.

Но я решаю серьезно опоздать.

Я привыкла приводить его в квартиру. Мы видимся почти каждые десять дней. Первый раз у меня это регулярно. Но он легкий, он не давит. Я никогда не задавала вопросов о его личной жизни, по существу, меня это не интересует.

Однажды мы вернулись с празднества в Тюильри. Мы три раза съели по большой пицце, и меня чуть не вырвало, не стоило так завтракать. Он потратил сумасшедшие деньги, чтобы выиграть для меня ядовито-желтого лохматого медведя, я хотела поучаствовать, но он мне отказал. Он купил сахарную вату, его руки все еще были липкими. Мы пришли ко мне домой, он направился прямо в ванную, и тут я услышала сильный шум, а затем голос моей сестры, которая кричала:

— Держи его хорошенько, я звоню копам!

Я поспешила в ванную и увидела Патрика, прижатого к полу девяносто пятью килограммами Джима, одетого лишь в махровое полотенце. Моя сестра, целомудренно укутавшись банным полотенцем, чуть не вывихнула челюсть — так она была удивлена, увидев меня.

— Можно узнать, что здесь происходит?

— Ты была здесь?

— Случается, что я бываю у себя, Ирэн, и привожу друзей.

Патрик застонал, чтобы обозначить свое присутствие, раздавленный почти что центнером веса Джима. Последний бормотал «прости, прости», не двигаясь с места, как будто парализованный моим появлением.

— Мы подумали, что это вор, — сказала Ирэн дрожащим голосом.

— Скажи ему, чтобы отпустил меня, он мне сейчас проломит затылок, — чуть слышно проговорил Патрик.

Джим поднялся, помог ему встать на ноги, ощупал, чтобы проверить, что ничего не сломано. У него было растерянное лицо того, кто совершил большой промах и не знает, как его загладить.

— Ты о’кей? Ты о’кей? — повторял он.

Патрик уже действительно был в порядке, но я хорошо чувствовала, что он был немного ошарашен. Мы молчали, и затем Ирэн сказала:

— У нас очень глупый вид.

Я ответила, что нет, совсем нет, и мы вышли, дав им одеться.

— Ты видишь, восточная баня прекрасно работает, — сказал Патрик.

Мы смеялись до упаду, когда Ирэн и Джим вышли из ванны на цыпочках, пытаясь идти как можно тише, но я заметила холодный взгляд, который сестра все же бросила на меня, уходя.

Она как ветер влетела в гримерную, пока заканчивали мой макияж. Я широко улыбнулась, но у нее было вытянутое лицо.

— Да? — сказала я.

Она проигнорировала мой вопрос, попросила гримера оставить нас на пять минут и молчала до ее ухода.

— Да? — повторила я.

— Ты теперь их водишь к себе? Ты сумасшедшая! Со всеми вещами, которые у тебя есть!

— Я тебе напоминаю, что это ТЫ привела ко МНЕ того, кого я не знаю! И думать забыв о всех вещах, которые у меня есть!

— Джим? Ты его знаешь!

— Я с ним сталкивалась, но я его не знаю! И я вожу к себе, кого хочу! Это невероятно! Это что-то новое! Теперь у тебя нужно спрашивать разрешения?

— Ты очень хорошо знаешь, что я хочу сказать.

Ирэн всегда так отвечает, как раз тогда, когда она уже не очень уверена, что хочет сказать. Ее приступ прошел, она зажигает сигарету.

— Ты права, это не мое дело… Просто я волнуюсь, ты знаешь, я глупая.

— Чего ты боишься? Что, захваченная порывом неконтролируемой чувственности, я промотаю квартиру, растрачу деньги?

Я начинаю смеяться над ее раздражением. Тишина, она трижды вдыхает дым, хотя никогда этого не делает, и кашляет. Берет мою бутылку минеральной воды и делает большой глоток.

— Что в нем особенного?

— Он забавный, славный, у него хорошие маленькие ягодицы, и я неплохо развлекаюсь с ним за очень разумную цену. Тебе подходит такое объяснение?

Она пожимает плечами, поднимает брови и удаляется, не забыв хлопнуть дверью.