Клуб разбитых сердец

Глава 14

Потом, по прошествии времени, Шанель и сама не могла бы сказать, почему пригласила Глори поужинать вместе.

Когда остальные ушли, они закурили в обшарпанном холле университетского клуба, и Шанель вдруг почувствовала себя польщенной тем откровенным восхищением, с которым рассматривала ее Глори. Тут-то, повинуясь нечастому для себя движению души, она и пригласила ее, немедленно пожалев об этом, как-нибудь на днях поужинать. Глори с ходу согласилась и заставила Шанель назначить дату.

Пойманная на слове, Шанель выбрала местом встречи чайную «Майский цветок» и нарочно пришла немного пораньше – хотела посмотреть, как будет выглядеть Глори, входя в зал.

В эту чайную, затерявшуюся где-то в самом конце Мейден-лейн, приходили женщины, главным образом пожилые или даже просто старые. Единственный мужчина, который сегодня здесь был и которого, судя по всему, приволокли силком, чувствовал себя явно не в своей тарелке и выглядел, словно его застали за тем, как он подсматривает в окно за старой девой. Кормили здесь всяческими сандвичами, салатами, вкусными сладостями, а гордостью заведения считался английский чай, который, как и положено, подавали в горячих чайниках. Царствовали здесь официантки с подкрашенными в голубой цвет волосами, которых можно было принять за членов какого-нибудь дамского клуба колониальных времен.

В этой атмосфере Глори выглядела экзотической птицей, попавшей в компанию воробьев. Облаченную в ядовито-зеленый костюм, туго обтягивающий грудь и бедра, с развевающимися рыжими волосами – могло показаться, что она только что сняла бигуди и даже не успела пригладить волосы, – Глори на пути к столику, где ее поджидала Шанель, провожали любопытные взгляды. Выглядела она так безмятежно, что, если бы не поднятый чуть-чуть выше, чем нужно, подбородок, Шанель поклясться была бы готова, что она вовсе не замечает всеобщего внимания.

– Что за странное место, – заметила она, устраиваясь напротив Шанель. – Прямо как «дом призрения» для старушек.

Ее высокомерный тон ничуть не обманул Шанель.

– Отнюдь, – проворковала она. – Здесь можно уютно посидеть да поболтать о всякой женской всячине. Мужчин нет, отвлекать некому, сиди себе за чашкой чая, сколько душе угодно.

Глори поморщилась:

– Ненавижу чай. А кофе заказать можно?

– Все что угодно, лишь бы без алкоголя.

– Ну, для меня это не проблема. Я не пью.

– Даже вина?

– Даже вина. Алкоголь – это такая мерзость.

– Боюсь, мне трудно с вами согласиться. Вино придает особый аромат светской жизни.

– То есть как это? – прищурилась Глори.

– Вино – напиток аристократов.

– Ага. Запомню. В следующий раз, когда какой-нибудь пьянчужка будет клянчить у меня доллар на бутылку, я скажу:

«Да ты настоящий аристократ, приятель».

Шанель не удержалась от смеха, настолько удачно Глори передразнила манеру, с какой говорят англичанки из высшего общества.

Подошла официантка. Глори, сделав вид, что поглощена изучением меню, предоставила Шанель первой сделать заказ.

Когда она вслед за ней велела принести себе салат, та про себя улыбнулась. Хорошая ученица эта Морнинг Глори Брауни.

Забавно будет выступить в роли Пигмалиона, если, конечно, это не повлечет за собой больших затрат.

– Ну, так как же вы теперь строить жизнь собираетесь?

– Прежде всего надо встать на ноги. В материальном смысле, я хочу сказать, – немедленно откликнулась Глори. – Потому ищу работу поприличнее, а то сейчас каждый день с такими подонками приходится иметь дело, вы и представить себе не можете. Вчера, например, один малый залез мне под юбку, а когда я дала ему как следует по рукам, пригрозил засадить меня за оскорбление действием. Можете себе вообразить – оскорбление действием?!

– Ну и чем все кончилось? – с любопытством спросила Шанель.

– Джимбо – это наш старший бармен – вышвырнул его за дверь.

– Хорошо иметь влиятельных друзей, – заметила Шанель. – А чего вы не уйдете из этого бара?

– Из-за чаевых. – Глори обвела взглядом уютный зал, где по углам были расставлены кадки с папоротником и плющом, стены расписаны эпизодами из сельской жизни колониальных времен, а вокруг овальных столиков со стеклянными столешницами расставлены стулья с гнутыми спинками. – Взять хоть местечко вроде этого. Официантка здесь может надыбать чаевых двадцать – двадцать пять долларов в день, это максимум. А я зашибаю вдвое больше. Правда, и дерьма наглотаешься по горло.

– А на меньшее не проживешь?

– Можно, конечно, но ведь столько всего нужно, а за бесплатно ничего не дают. Квартиру я сняла без мебели; тюфяк, карточный столик да колченогий стул – вот и вся обстановка. Ну и одеться поприличнее надо, а то и работу искать бессмысленно.

– Если хотите знать мое мнение, все вы делаете не так.

Т – То есть?

– Коли вы не хотите о завтрашнем дне беспокоиться – а ведь речь об этом и идет, не так ли? – самое лучшее – выйти за богача.

– Как вы, например?

Шанель заколебалась. Она и так уже сказала слишком много, упустив из виду, что Глори, которая отнюдь не была идиоткой, может вычислить, отчего это она так обхаживает Ариэль.

– Вообще-то я рассчитываю выйти замуж, если, конечно, встречу подходящего человека, – осторожно сказала она. – А вы?

– Ни за что, – шумно выдохнула Глори. – Хватит с меня одного испытания – чистый кошмар.

– И как это вы вышли замуж такой молодой?

– Я познакомилась с Бадди в школе. Он заглянул как-то повидать своего прежнего тренера. Тогда он только что подписал контракт с одной профессиональной бейсбольной командой и, по-моему, просто захотел похвастаться. Ну, заметил меня в коридоре, а когда уроки кончились и я вышла на улицу, поджидал меня у входа. Мы начали встречаться, потом я забеременела, и мы поженились.

– У вас ребенок? – не смогла скрыть удивления Шанель.

Глори напряглась, и в какой-то момент Шавель показалось, что ответа так и не последует.

– Он родился мертвым. И все равно в первый год у нас с Бадди все шло нормально. Не первый класс, но нормально.

Когда его не поставили в основной состав, он переживал, но не слишком, считал, что это только потому, что у него не сложились отношения с менеджером клуба. Потом он сломал руку, на два месяца сел на скамейку запасных, а когда снова вышел на поле, выяснилось, что бросок не идет. С тех пор все и покатилось под откос. Играл он все хуже и хуже, и в конце концов его просто выкинули из команды. Бадди во всем винил меня, говорил, что семейная жизнь испортила ему карьеру. Чушь.

Он никогда не разрешал мне приходить на игры. По-моему, стыдился меня, что-то в этом роде. Однажды вечером он пришел сильно на бровях и здорово поколотил меня. Болело все тело, но ему, видите ли, надо было еще потрахаться. Когда он заснул, я привязала его к кровати и быстренько собралась.

А иначе мне бы ни за что не уйти.

– Ну да, вы уже говорили в прошлый раз. А не боялись того, что может быть потом, когда он освободится от пут?

– Ну как не бояться? Правда, адреса своего нового я не оставила. Даже мать не знает, где я живу. – Глори помолчала, словно вспоминая что-то. – Я бы не тронула его, если бы, проснувшись, он не обозвал меня дырявой лоханкой.

Шанель издала какой-то странный горловой звук.

– Что, смешно? Действительно, забавно. Видели бы вы его рожу, когда я ему врезала. И поделом. Заслужил. У меня целую неделю боль не проходила, а о синяках уж и не говорю.

Ну да ладно, все равно пари держать готова, нашему петушку Бадди пришлось-таки походить с бандажом.

Шанель от души расхохоталась. Глори ответила ухмылкой и показалась при этом такой юной, что Шанель не удержалась от вопроса:

– Лет-то вам сколько?

– Восемнадцать, но на работе считается, что двадцать один.

Шанель вытащила из сумочки бумажную салфетку и осторожно, чтобы не стереть тушь, прижала к ресницам.

– Вы мне нравитесь, Морнинг Глори Брауни. Тысячу лет так не смеялась.

– Теперь-то и мне смешно, а вот тогда было страшно. Да и сейчас надо смотреть в оба. Остается только надеяться, что он не появится на слушании дела. Одно плохо с этим разводом.

Бадди и матери я сказала, что уезжаю в Сиэтл. А теперь выясняется, что я все еще здесь.

– А что, мать вам не помогает?

– Откуда? Она же на пособии, какая там помощь.

– Я не так выразилась. В этой истории с разводом разве она не на вашей стороне – вот что я хотела спросить?

– Кто, мать? Совсем наоборот. – Заявление это прозвучало так обыденно, будто речь шла о вещи совершенно естественной и никаких комментариев не требующей. – Я тут недавно заглянула к ней. Как и можно было ожидать, Бадди уже появлялся, вынюхивал, где я. Есть у него, знаете, дурацкая такая манера – ведет себя, как господинчик. Все было бы в порядке вещей, коли бы не я его, а он меня бросил.

– А в полицию вы не обращались?

– Зачем это? – искренне удивилась Глори.

– Ну как зачем? Он же избил вас. Надо было заявить и попросить защиты.

– Да не хочу я иметь ничего общего с фараонами. К тому же и толку от них никакого.

– Ну смотрите, вам виднее. Только держите ухо востро.

Похоже, муж ваш – опасный тип.

– Это уж точно. Бадди считает, что дела можно решать только с помощью кулаков. Его отчасти и выгнали из команды, потому что он все время затевал драки с партнерами.

Принесли заказ, и обе дамы заработали вилками. Шанель даже слегка отвернулась, чтобы не поощрять гостью на разговор, она не любила, когда что-нибудь отвлекает ее от еды.

Салат оказался на удивление хорош – очко в пользу заведения. Другое его преимущество заключалось в том, что здесь не рискуешь нарваться на знакомых. И наконец, эта чайная совсем недалеко от работы Арнольда Уотерфорда. Сегодня на три у нее назначена с ним решающая встреча. Выяснится, чего удалось ему добиться в переговорах с адвокатом Жака и, стало быть, сколько ей всего достанется.

Поглощенная своими расчетами, Шанель и не заметила, что Глори уже давно говорит что-то.

– Извините, задумалась. Что вы сказали?

– Говорю, шляпка на вас премиленькая да и весь костюм.

– Спасибо. – И несколько разомлев после еды, Шанель добавила:

– Я купила его ниже себестоимости на выставке у Джеймса Фрая. Это местный модельер, и, между прочим, высшего класса. Я примерила его, но показалось слишком дорого.

Потом получилось так, что я направила туда одну приятельницу, и она купила у Фрая норковую шубу. Тогда он позвонил и чуть не вдвое снизил для меня цену костюма. Как тут откажешься, тем более при такой гарантии качества. Это было три года назад, и костюм, наверное, еще лет десять прослужит.

Хорошая вещь – это хорошая вещь, жаль только мода меняется в мгновение ока.

Глори на минуту задумалась.

– Мне и такая цена не по карману, – вздохнула она. – Да даже если б и была у меня куча денег на шмотки, я все равно не знала бы, что купить. А может, – продолжала она после некоторого колебания, – вы бы чуть-чуть помогли мне? Например, подсказали бы, какие цвета мне подходят?

Шанель невольно почувствовала себя польщенной. Во всяком случае, настолько, чтобы высказать свое мнение:

– Если хотите изменить внешность, начинать надо с волос. Долой этого «мелкого беса», на серьезных людей такие вещи впечатления не производят. Надо подумать о локонах либо мягких прядях, которые подчеркнули бы удивительный цвет ваших волос. Это ведь естественный?

– Ну да. Между прочим, «мелкий бес» тоже. Я такой уродилась.

– Весьма сожалею, но такая прическа утяжеляет лицо.

Вам подойдет что-нибудь помягче. Дальше, не надо столько косметики, так – чуть-чуть, чтобы лицо было немного порозовее. – Шанель почувствовала, что ей нравится быть ментором, возможно, слишком нравится. Впрочем, она Лев, а Львы любят поучать. – Не мешало бы скинуть вес, фунтов десять или даже побольше, – продолжала она. – Поскольку кость у вас узкая, идеально было бы весить сто двадцать фунтов.

– Слушайте, как это вы угадали? То есть что сейчас у меня сто тридцать?

– Один из моих маленьких секретов, – самодовольно улыбнулась Шанель. – Могла бы зарабатывать себе на жизнь, отгадывая веса на каких-нибудь конкурсах.

– Ни хрена себе, – завистливо протянула Глори.

– Следите за своим языком, милочка, – покачала головой Шанель. – Время от времени, конечно, можно выругаться, но надо знать меру.

Она думала, что Глори сейчас спросит, что такое «знать меру», но та всего лишь уточнила:

– То есть только когда есть необходимость?

– Вот именно.

– Ну хорошо, сделала я новую прическу, сбросила десяток фунтов, что дальше? Какие мне покупать платья?

– А сколько вы можете потратить на одежду?

Глори задумалась:

– Сотни три, если не залезать в то, что отложено про запас, на случай если заболею и не смогу работать. Еще я кое-что отложила на Рождество, но это можно и потратить.

– Для начала надо заняться аэробикой. Как дойдете до десятого размера, потолкуем о вашем гардеробе.

– Все равно на три сотни сильно не разгуляешься.

– Вы и не поверите, сколько всего можно накупить в хорошем комиссионном магазине или на фабричной распродаже.

Глори покачала головой:

– Я хочу, чтобы все было шик-блеск, а значит, платье с чьего-то плеча не пойдет. Мне все перешивали, пока я не нанялась присматривать за детьми и не стала зарабатывать сама.

– Ложная гордость. Я, например, частенько заглядываю в комиссионные. – Шанель надломила булочку и намазала ее маслом.

– Это вы-то надеваете поношенное?

– Ну да, а что такого? Разумеется, я не кричу об этом на каждом углу. Вся штука заключается в том, чтобы знать, где покупать. В Сан-Франциско есть несколько магазинов, где торгуют ношеными модельными платьями. Да и на фабриках, случается, продают.

– Не слышала что-то, чтобы на распродажах в «Сирее» торговали модельной одеждой.

Шанель замолчала. Стоит ли вообще продолжать этот разговор? Иметь дело с заведомо бесполезными людьми – пустая трата времени. Но с другой стороны, Глори ей нравилась. Не говоря уж о том, что с этой девчонкой с улицы весело. Так отчего бы не дать ей хороший совет, часто ли приходится демонстрировать собственную осведомленность?

– Знаете что, давайте заключим сделку, – предложила она. – Вы сбрасываете десять фунтов, а я показываю вам места, где за свои деньги вы купите самое лучшее.

Хоть Глори и постаралась не рассыпаться в благодарностях, Шанель испытывала наслаждение от собственного великодушия. Наслаждение – и некоторую печаль. Почему у них с Ферн все складывается иначе? Ведь Глори всего на год старше – она вполне могла бы быть ее дочерью.

Попридержи-ка язычок, прикрикнула на себя Шанель, но невольно снова расплылась в улыбке.

Позже, когда они распрощались и Шанель зашагала вверх по Мейден-лейн, направляясь на встречу с Арнольдом Уотерфордом, она снова подумала о сделанном предложении. Ариэль – вот кого следует обхаживать, а вовсе не какое-то ничтожество вроде Глори. А помимо того, покупки отнимают время – то есть такие покупки, какие делает она, – а если все пойдет хорошо, Шанель будет слишком занята Лэйрдом.

И в то же время забавно побыть Пигмалионом в отношении Глори Брауни – Элизы Дулитл, да и не так уж обременительно направить бедняжку на путь истинный.

Что касается домашнего убранства, Арнольда Уотерфорда можно было назвать снобом: он по-настоящему гордился старинной мебелью, украшавшей не только его просторную квартиру на Ноб-Хилл, но и офис на Полк-стрит.

Вторая жена подарила ему письменный стол в стиле американского ампира, и с тех пор он не утрачивал интереса к старине, который удовлетворял придирчивым выбором предметов, благо гонорары это позволяли. С женой этой он давно расстался, но слышал, что она вышла за какого-то члена австралийской компартии и живет теперь, можете себе представить, в Модесто. Арнольд от души желал ей всяческого благополучия, потому что расстались они на редкость мирно.

Вообще-то говоря, он всех жен любил, только каждую на свой манер. Аннет – за ее свежее юное тело и простодушие;

Сьюзен – за темперамент в постели и кошачью ухмылку; Дороти – за холодный ум и потрясающие ноги. Даже у Илки были свои достоинства, пусть она и оказалась прожорливой сучкой, которая лишила бы его половины состояния, если бы Арнольд не обдурил ее своими бухгалтерскими подсчетами и не положил кругленькую сумму в швейцарский банк.

Однако же последнее матримониальное предприятие изрядно напугало его, во всяком случае, жениться он снова не собирался. Положим, такой зарок он давал себе после каждого очередного развода, но теперь хотел на самом деле быть твердым в решении. И все же Арнольд любил семейную жизнь.

Если бы не слабость по части женщин или если бы Аннет, первая жена, была потерпимее, первый брак так и остался бы последним.

Но ничего не поделаешь, женщин Арнольд любил. Женщин во множественном числе. Ему нравилось, как они выглядят, двигаются, говорят, чувствуют. Он обожал их стиль мышления – иррациональный, алогичный и совершенно непредсказуемый. Его обезоруживали их загадка, их тайна, их мягкая, теплая кожа, он наслаждался естественным запахом женского тела и низким женским голосом. Его привлекали даже сучки вроде вот этой невозмутимой лощеной блондинки, что сидит сейчас напротив него, скромно скрестив стройные ноги и низко, так что и глаз не видно, надвинув на лоб чудесную, весьма необычной формы шляпку.

Шанель Деверю – имя ей под стать. Узкая кость, фантастически стройная фигура. Взгляды, что бросала она на него из-под ресниц, были, сознательно или нет, зазывными, и ко всему Шанель явно не дура. Положим, замашки у нее точь-в-точь, как у хищницы-барракуды. А стильность, которой ей не занимать, – благоприобретенная, не унаследованная. Арнольд знал старые сан-францисские семейства, знал их родословные бог ведает до какого колена, знал, кто хоть что-то собой представляет, а кто нет. Неисправимый сноб, он мог перечислить предков любого, кто имеет вес в этом городе и его окрестностях.

Шанель же – дочь Тинкана О'Хара, жулика и авантюриста, который, в надежде сделаться миллиардером, все поставил на одну карту – нефть – и все проиграл, нарвавшись на мошенников похитрее, в чьих жилах текла голубая кровь. Что касается матери Шанель, которая, впрочем, умерла молодой, то, насколько Арнольду было известно, эта неудачливая голливудская старлетка привлекла внимание Марри, когда он еще только сколачивал свое состояние.

Так откуда же у Шанель эти аристократические манеры?

Да, конечно, она ходила в Бэрлингтонскую академию, одну из лучших средних школ на всем западном побережье. Может, там всего и нахваталась? Как бы то ни было, все при ней.

И никакой вульгарности, ничто не бросается в глаза. Одни нувориши щеголяют во всем новом да по последней моде.

В том, что Шанель только прикидывается такой уж хладнокровной, Арнольд был убежден. У него всегда была особенная слабость на сексапильных женщин, умеющих держать чувства в узде. Потому-то ему и не терпелось посмотреть, как Шанель воспримет новость, которая ее ждет.

Утратит ли она это самое хладнокровие?

К главному Уотерфорд двигался осторожно, не торопясь.

Начал он с чисто юридических аспектов оценки состояния Жака Деверю. По ее сдвинутым бровям можно было понять, что Шанель старается вникнуть в то, что он говорит.

– Ладно, оставим детали, – сказала она наконец. – Кого, в конце концов, интересуют все эти цифры? Главное – вы выяснили, сколько стоят коллекции Жака?

– Если его адвокат старается что-то утаить, то ведь я же передала вам фотокопии его каталогов и снимки самых ценных марок, монет и первоизданий.

– Боюсь, ваш муж в последние годы потихоньку распродавал лучшие свои вещи. А кое-что, особенно марки, заменил ничего не стоящими копиями. – Несколько смущенный ледяным взглядом Шанель, Арнольд закашлялся. – Говоря откровенно, в толк не возьму, как он добыл эти репродукции, но, во всяком случае, это точно не оригиналы. С каталогами и фотографиями, что вы мне передали, все в порядке. Но ваш муж вел и другие записи, где отмечены все торговые сделки. Так что здесь у меня лишь оценка того, что осталось, произведенная нашим собственным экспертом.

– Не верю. Наверняка припрятал где-нибудь…

– Да нет, все точно. Его адвокат представил все необходимые документы. Сделки были законные, правда, совершались втайне. Полагаю, конфиденциальность была оговорена с самого начала, возможно, чтобы не нанести ущерба последующим сделкам. Знаете, стоит только слуху пройти, что коллекция распродается по частям, как цены резко идут вниз.

А может, были какие-то иные причины скрывать, что коллекция идет на продажу.

У Шанель раздулись ноздри – только по этому и можно было судить, что ей здорово не по себе.

– Ну а с деньгами что стало? Он что, положил их на счет в каком-нибудь швейцарском банке?

– Никаких денег нет. То есть они потрачены. Большая часть ушла на фьючерсные сделки с нефтью, но, к сожалению, время было выбрано неудачно, а остальное – на ремонт дома, повседневные расходы, развлечения, ну и на ваши весьма значительные расходы.

Арнольд откинулся на спинку стула и выжидательно посмотрел на посетительницу.

Удар, надо отдать должное, Шанель приняла с достоинством.

– Ну что ж, – заговорила она, – пусть тогда продаст дом, чтобы рассчитаться со мной. Неприятно, конечно, я надеялась, что до этого дело не дойдет. Там ведь уже не одно поколение семьи Деверю живет.

Арнольд покачал головой:

– Вы не поняли. Дом Жаку не принадлежит. Это собственность его матери. После ее смерти он, полагаю, унаследует его, но в любом случае вам ничего не достанется.

Густо побагровев, Шанель в упор посмотрела на адвоката.

– Выходит, этот ублюдок меня обштопал, – прошептала она.

– Могло быть хуже. Остались кое-какие вклады. Сохранилась та часть коллекции, которую он приобрел уже после женитьбы. В общем, если будете жить поскромнее, на какое-то время хватит. А там… Вы еще молоды и наверняка снова выйдете замуж.

Шанель, казалось, не расслышала сказанного. Она встала и слегка взмахнула рукой, словно отгоняя надоедливую муху.

Ее холодный, как лезвие, взгляд заставил Арнольда поежиться, хоть он и знал, что гнев Шанель не на него направлен.

– Я еще достану этого сукина сына. Не знаю пока, как, но непременно достану.

Арнольд снова откашлялся.

– Знаете ли, вам и вашей дочери достанется не так уж мало, на несколько лет хватит, – попытался урезонить он Шанель.

Она смерила его враждебным взглядом:

– Прошу вас передать его адвокату, чтобы он немедленно выставил на торги остатки коллекции. Необходимо также самым строгим образом проверить его счета, чтобы ни цента не припрятал. И не мешкайте, надо поскорее закруглять это дело.

С этими словами Шанель прошествовала к двери. «И ни до свидания, и ни спасибо», – неодобрительно подумал Арнольд.

Только когда дверь за Шанель закрылась, он вспомнил, что собирался пригласить ее сегодня поужинать. Теперь он порадовался, что не сделал этого.