Клятва Грейсона

— Кира, — сказал Грейсон, в его голосе звучали предостерегающие нотки, но выражение лица оставалось неизменным. — Тебе не нужно сражаться в моих битвах. Позволь мне поговорить с твоим отцом наедине, пожалуйста.

Я схватила его за руку.

— Грейсон, ты не знаешь, что он...

— Думаю, это хорошая идея, — сказал мой отец. Улыбка, которую он бросил в мою сторону, выглядела такой же неубедительной, как и его предвыборные обещания.

Грейсон посмотрел мне в глаза.

— Я справлюсь сам, маленькая ведьма, — его голос стал нежным. — Возвращайся на вечеринку, пожалуйста.

Я разочарованно вздохнула, на мгновение посмотрев на отца, а затем снова встретившись взглядом с Грейсоном. Мое сердце упало, в животе поселилось чувство ужаса.

Что теперь будет?

— Хорошо.

Я согласилась, не зная, что еще можно сделать. И вышла из комнаты, сжав руки в кулаки, чтобы свести дрожь к минимуму.

***

Сверху светила золотая луна, а снизу туман огибал мои ноги легкими клубами. Я сидела на скамейке рядом с лабиринтом из живой изгороди — той самой, на которой мы сидели с Шейном, казалось, так давно, но на самом деле прошла всего неделя. Я сняла перчатки, затем булавки, удерживающие шляпу, и положила их на скамейку рядом с собой, пальцами приподнимая волосы.

Ужас, который я испытывала в кабинете Грейсона, превратился в одинокий комок холодного страха. Я с трудом могла перечислить множество тревог, которые роились внутри меня при мысли о том, что мой отец и Грейсон разговаривают наедине.

Почему отец здесь и что ему нужно? Что он знает? Не было похоже, что он помнит Грейсона... хотя он явно искал информацию о нем. Что он попытается контролировать теперь? Смогу ли я когда-нибудь освободиться от него?

Услышав приближающиеся шаги, я встала и повернулась, чтобы увидеть Грейсона, появившегося из-за поворота тропинки. Он снял свою маску. Я выдохнула, чувствуя вспышку паники.

— Что случилось? — спросила я. Он слабо улыбнулся.

— Твой отец предложил мне целую кучу денег, чтобы я ушел от тебя навсегда, даже больше, чем оставила твоя бабушка.

Комок, до этого стоявший у меня в горле, опустился в желудок. Я резко выдохнула и отвернулась, обхватив себя руками. Хорошей новостью было то, что он, очевидно, верил в реальность нашего брака.

— Он ушел?

— Да.

— Тебе стоит принять его предложение, — сказала я. — Мы все равно разводимся. Ему не обязательно знать, что это уже было запланировано, — я старалась говорить искренне. Я только надеялась, что шероховатость моего голоса не выдала меня полностью.

— Ты дрожишь, — сказал он.

— Правда? — я потерла руки. — Немного прохладно, я думаю...

Его руки сменили мои, поглаживая мои голые руки. Они были теплыми и твердыми на моей коже.

— Кира, — прошептал Грейсон. — Тебе больше не нужно беспокоиться о нем. Я твой муж — теперь это моя работа заботиться о тебе. Мне не нужны его деньги. Я так ему и сказал. И я не хочу, чтобы ты уходила. Надеялся, что сегодня вечером ты это поймешь.

— Ты… не хочешь? — я нашла свой голос и повернулась к нему.

Он откинул прядь волос за мое плечо.

— Нет, милая, прекрасная Ведьма. Не хочу. Я понимаю, что трудно воспринимать всерьез мужчину, который одет в костюм дракона, но...

Я тихонько засмеялась.

— Именно по этой причине я воспринимаю тебя всерьез.

Он улыбнулся.

— Хорошо, потому что я надеялся... ну, я надеялся, что мы сможем попробовать сделать этот брак настоящим. Надеялся, что ты согласишься стать моей... по-настоящему. Моей женой, моей любовницей, моим другом, — уязвимость была вытравлена в чертах его лица, в этих глубоких, темных глазах, и мое сердце подпрыгнуло от радости.

— Сделать наш брак настоящим? — вздохнула я.

— Да.

Я тоже этого хотела, так сильно, что почти не смела надеяться, и все же между нами было еще так много нерешенного...

— А как же Ванесса? — спросила я, глядя вниз.

Он выдохнул.

— Я никогда не любил Ванессу, Кира. А если и любил, то это была не та любовь. Теперь я это знаю. Ванесса была предназначена для Шейна. Знаю, потому что понимаю, каково это, когда женщина предназначена для мужчины, как ты предназначена для меня.

— Грей, — пробормотала я, прислонившись к его руке, когда он провел ею по моей щеке.

— Мы все поговорили на этой неделе. Нам с Ванессой никогда не суждено было пожениться. Мы были друзьями. И, Кира? Мы никогда... ну, мы никогда не спали вместе. Я... знал. Знал, что не люблю ее, и что она не любит меня, — я глубоко вздохнула. Одно только звучание этих слов принесло мне покой. Он улыбнулся. Великолепный Дракон. — Я рассказал им о нас — сказал, что попытаюсь убедить тебя дать мне шанс. И как будто груз свалился со всех наших плеч. И у меня снова есть мой брат.

Я изучала его лицо, понимая мир в его глазах.

— Прости меня за то дурацкое кольцо. Я… — он поджал губы, словно подбирая слова, — Я не хотел причинить тебе боль. Просто не подумал об этом, и когда я нашел это кольцо, решил, что оно вполне сгодится в качестве реквизита. Мне жаль, что в тот момент оно было именно таким. Если бы я выбирал для тебя драгоценности, я бы выбрал что-то совершенно другое... изумруды для твоих глаз, возможно, — закончил он шёпотом. — Ничего бесцветного, как бриллианты или опалы. Не для тебя.

Мне казалось, что я нахожусь во сне. Но я целую неделю отговаривала себя от этого, так сильно меня переполнял страх отказа и инстинкт бегства.

— Сработает ли это? Мы все это делали задним числом. Я уже твоя жена.

Он тихонько усмехнулся.

— Да, это так. Моя очаровательная жена, — его глаза блуждали по моему лицу, выражение его лица стало серьезным, наполненным потребностью. — Просто скажи мне, что ты тоже хочешь меня, Кира.

Мое сердце учащенно забилось. Он уже дважды спрашивал меня, хочу ли я его. В первый раз, в своей обиде и растерянности, я ответила «нет». Во второй раз я сказала «да», а потом ушла. Но теперь я поняла, чего он на самом деле хотел. Кроме Шарлотты и Уолтера, которые заполнили как можно больше дыр в его жизни, он никогда не чувствовал себя по-настоящему нужным. Он был нужен своему брату, но был отвергнут всеми остальными людьми. Да, я хотела его. Хотела, чтобы он знал, что достоин любви. Но готова ли я была снова довериться ему? И готов ли он отдаться мне?

— Я хочу, Грейсон. Хочу тебя. Мы просто... в некотором смысле мы так мало знаем друг о друге.

— Я знаю то, что мне нужно знать, а остальное мы узнаем.

Я улыбнулась. Он взял меня за руку, и мы начали идти по тропинке к передней части лабиринта, звуки вечеринки доносились до нас слабым ночным ветром.

— Какое у тебя второе имя? — спросил он.

Я тихонько засмеялась.

— Изабель, в честь моей бабушки. А у тебя какое?

— У меня его нет.

Я повернулась к нему.

— Нет среднего имени? Не думаю, что это правильно, что у кого-то нет второго имени.

Он пожал плечами и улыбнулся, его губы изогнулись в мягкой, уязвимой улыбке.

— Да, наверное, так.

Я позволила своему взгляду впиться в него. Стоя там, под звездами, я видела его так ясно, не только его поразительную мужскую красоту, но и всего его: его интеллект, его преданность и защитный характер, его остроумие и его глубокую чувствительность — то, что он позволял видеть лишь немногим. И вдруг я почувствовала благоговение. Я была его женой. Этот прекрасный человек выбрал меня. Я хотела любить его, исцелить его, превратить все его темные воспоминания в светлые. Хотела быть достойной его, и я жаждала, чтобы он полюбил меня в ответ.

— Что заставило тебя осознать свои чувства? — спросила я, внезапно почувствовав себя застенчивой.

Он улыбнулся.

— Шарлотта помогла мне осознать. Она посоветовала мне совершить прыжок веры — отпустить.

— Хм. Это хороший совет.

— А ты? Ты знала до сегодняшнего вечера?

— Думаю, я знала уже довольно давно.

— Правда? — восхищенное выражение его лица говорило само за себя.

Мы остановились рядом со входом в лабиринт, и я повернулась к нему, взяв его руки в свои.

— Вот мы и здесь, — тихо сказала я, кивнув головой в сторону лабиринта.

— Да, — сказал он, его глаза переместились с лабиринта на меня. — Вот мы и здесь.

Он придвинулся ближе ко мне, притянул меня в свои объятия и прошептал мне в губы.

— Ты приносишь мне мир, маленькая ведьма, и разжигаешь огонь в моей крови, — я улыбнулась ему в губы.

— Но доверяешь ли ты мне? — спросила я, прижав ладонь к его пиджаку и проведя рукой по его груди, чувствуя сильное биение его сердца.

— Доверяю ли тебе? — между его темными бровями образовалась морщинка.

Я увернулась от его руки.

— Найди меня, Грейсон, — сказала я и побежала в лабиринт.

— Кира, — позвал он, в его голосе звучали нотки недовольства, — что ты задумала?

— Помогаю тебе отпустить кое-что, — сказала я, поворачивая за угол, а затем быстро поворачивая за другой. Я слышала Грейсона позади себя, он шел медленно, пока я бежала. — Если ты сможешь найти меня, я твоя.

— Кира, — сказал он, и, несмотря на расстояние я услышала предупреждающий тон, — Я хорошо знаю этот лабиринт — здесь от меня не спрячешься.

Ах да, но я знаю это.

Когда я завернула за угол, по позвоночнику пробежала дрожь.

— Правда, Дракон? — позвала я. — Посмотрим. Я жду.

Я уже безнадежно заблудилась, одновременно ощущая нить страха и сочувствия к тому, что, должно быть, чувствовал Грейсон, оказавшись здесь один все эти годы назад, но и покалывание от волнения при осознании того, что он найдет меня. Кустарник был высоким и неухоженным, и пока я бежала мимо, держа обручи юбки как можно ближе к телу, а мое длинное платье волочилось по земле позади меня, ветки, казалось, тянулись ко мне и хватали меня. Единственным источником света были луна и звезды, а также свет дома.

Он не сказал больше ни слова, но я слышала, как он целеустремленно шел через сорняки и упавшие ветки, прямо ко мне, словно знал, куда я побегу. Я повернула еще за один угол, и там, в центре лабиринта, был старый фонтан, разрушенный и заброшенный. Увидев каменную скамейку, я села и стала ждать, пока Грейсон найдет меня.

Отдаленные звуки музыки и голоса с вечеринки отошли на второй план, я внимательно прислушивалась к его шагам, мой пульс учащался, сердце колотилось.

— Где ты, маленькая ведьма? — спросил он, теперь уже гораздо ближе. Но в его голосе не было вопроса. Да, он точно знал, где я. Мое сердцебиение еще больше участилось.

Он повернул за угол в дальнем конце от того места, где я сидела, и мое дыхание застряло в горле. В свете звезд я увидела, что его взгляд устремлен на меня. Я медленно встала и, когда он начал идти ко мне, подняла руку, чтобы он остановился и я могла подойти к нему. Потому что я вдруг поняла, что иногда правильно встретиться посередине, но иногда самый простой акт милосердия — это встретить другого человека там, где он находится. Это и есть любовь. Он наблюдал за моим приближением, его глаза были темными и бездонными.

По мере того, как я приближалась к нему, до меня дошло, что, наблюдая за Грейсоном перед банком в тот день, я влюбилась, но только в каком-то романтическом, девичьем смысле. Я влюбилась в саму идею о нем. Но здесь, в глубокой темноте лабиринта — там, где он когда-то потерялся, испугался и остался один — я протянула руку и влюбилась в этого человека. Я влюбилась в своего мужа.

Его рука в моей была твердой, теплой и настоящей. И он притянул меня к себе.

Глава 20

Грейсон

Вечеринка уже заканчивалась, и я обходил гостей как можно быстрее, останавливаясь, чтобы быстро поболтать или пожелать спокойной ночи уходящим. Когда я заметил Шарлотту, оживленно болтающую с семьей Хосе, я улыбнулся и кивнул им, а затем спросил, могу ли я украсть Шарлотту на минутку. Когда она отошла в сторону, я сказал:

— Извини, Шарлотта, я ухожу отдыхать. Не могла бы ты попросить гостей остаться и насладиться музыкой и едой? Если они спросят, попросить извинить Киру и меня? — моя жена ждет наверху, в нашей спальне.

— Попросить извинить? Ты уверен? Там еще...

— Да, Шарлотта, совершенно уверен.

Я подмигнул ей и пошел прочь, прежде чем она успела сказать что-нибудь еще. Я прошел мимо нескольких гостей, увлеченных беседой, и свернул за угол к лестнице, поднимаясь по двум ступенькам за раз. Возможно, даже по трем.

Когда я открыл дверь в свою спальню, Кира сидела за маленьким письменным столом и расчесывала волосы, завернутая в полотенце. На звук закрывающейся двери она повернулась и мягко улыбнулась мне. Макияж, который она наносила ранее, был смыт с ее лица, а длинные мягкие волосы струились вниз по спине. Она выглядела очень невинной и немного застенчивой. Она встала и обошла стул, на котором сидела, лицом ко мне, когда я подошел к ней.

— Привет, Ведьма, — пробормотал я, подходя к ней вплотную.

— Привет, Дракон, — вздохнула она, потянувшись вверх, чтобы развязать галстук-бабочку, завязанный на моей шее. Несмотря на то, что ей, казалось, не терпелось раздеть меня, я заметил дрожь в ее руках, и когда поднял руку, чтобы помочь ей, она застенчиво засмеялась. — Чувствую себя как новобрачная, — она произнесла эти слова с оттенком юмора, но ее глаза были широко раскрыты и уязвимы.

— Это так. Ты такая и есть.

Моя невеста.

Внезапно я тоже почувствовал себя на непривычной территории. Казалось, что воздух в комнате сомкнулся вокруг нас, и только она и я существовали в нем.

Мои руки опустились по бокам, и я позволил ей закончить с моим галстуком-бабочкой. Наконец, развязав и отбросив его в сторону, она расстегнула две верхние пуговицы рубашки. Она наклонилась и поцеловала мое горло, и у меня перехватило дыхание от прикосновения ее мягких, теплых губ. Ее язык коснулся меня, а затем она снова поцеловала это место, отступив назад, чтобы расстегнуть остальные пуговицы. Я наблюдал за ней, не отрывая глаз от того, что она делала руками.

Эта женщина — моя. Ни у кого больше никогда не будет ее, — думал я, впиваясь взглядом в темную тень от ресниц на ее щеках, в ее слегка приоткрытые губы, нижняя из которых была полнее верхней, в крошечную отметину сбоку от правой брови и в то место на щеке, где, как я знал, появится ямочка, если она улыбнется.

— Ты такая красивая, — сказал я благоговейно.

Ее глаза встретились с моими, большие и полные удивления, зеленые, как травянистые холмы в туманной, мифической стране. Моя прекрасная маленькая ведьма — в ней была магия, и я хотел купаться в ее свете. Я никогда больше не смогу смотреть на этот лабиринт и не думать о ней, идущей ко мне в лунном свете с выражением любви на лице, когда она протянула мне руку.

Она спустила мой пиджак с плеч и позволила ему упасть на пол, а затем сделала то же самое с моей теперь уже расстегнутой рубашкой, ее руки прошлись по моим обнаженным бицепсам.

— Ты такой красивый, — сказала она.

Ее глаза были устремлены на меня, когда она ослабила полотенце, обернутое вокруг нее, и позволила ему упасть на пол. Я резко вдохнул при виде ее обнаженной красоты, такой пышной и сладкой. Взяв ее лицо в руки, я наклонился, чтобы поцеловать ее, и глубокий стон вырвался у меня из горла. Я почувствовал слабость от желания, мой член полностью ожил в тесных рамках моих брюк. Я снял туфли, всосал ее нижнюю губу, и опустил руки вниз, чтобы расстегнуть ремень, отбросив его в сторону. Мы продолжали целоваться, пока я расстегивал брюки и позволял им, вместе с боксерами, упасть на пол, отшвырнув их и нагнувшись, чтобы снять носки. Когда я тоже предстал перед ней обнаженным, ее взгляд пробежался по моему телу и остановился на моей набухшей эрекции. Ее глаза переместились к моим, румянец на ее щеках усилился.

— Могу я прикоснуться к тебе?

— Да, Боже, да, — задыхался я. — Я твой. Пожалуйста, прикоснись ко мне, — я ждал десятилетия, чтобы почувствовать ее руки на себе. Столетия. Вечность.

Она потянулась вниз и нежно взяла мои яйца в ладонь, проверяя их вес. Я застонал, заставляя себя оставаться неподвижным, пока она исследовала их. Мое дыхание вырвалось в рваном выдохе, когда она обхватила мой член, скользя рукой от основания до кончика, где большим пальцем провела по головке.

Боже, как это приятно.

— Кира, — простонал я, положив свою руку поверх ее и отстраняясь. Я хотел, чтобы это продлилось подольше.

Ее губы приоткрылись, пока она смотрела на наши соединенные руки, и я видел, как двигалось ее горло, когда она сглатывала. Я поднес к ней большой палец, желая почувствовать каждую реакцию ее тела на меня. Провел большим пальцем вверх и вниз по ее шее, медленно, всего на мгновение, прежде чем обхватить ее затылок и снова наклониться, чтобы захватить ее рот. Я вздрогнул от ощущения ее шелковистой, гладкой кожи против моей собственной, наслаждаясь ощущением ее мягкости против моей твердости. Отдаваясь. Уступая. Я откинулся назад, чтобы заглянуть ей в лицо, отчаянно желая увидеть выражение ее лица.

Значит ли это для нее так же много, как и для меня? Было ли это новым для нее? По-другому?

Я не знал, что спросить, как поставить вопрос, и поэтому искал ответы в ее глазах. Я попал под чары ее взгляда, пока ее ресницы не опустились, и она не взяла меня за руку, чтобы подвести к кровати.

Когда она села на нее и откинулась назад, я придвинулся к ней, держа свой вес на одном колене, а другим раздвигая ее бедра. Я прижался к тому месту, откуда исходило ее тепло, и она тихонько застонала.

— Вот мы и здесь, — пробормотал я, повторяя слова, которые она сказала мне в лабиринте.

Наконец-то. Наконец-то.

Пока это слово эхом отдавалось в моей голове, оно казалось чем-то большим, чем просто ожидание, которое я выдержал, чтобы сделать Киру своей. Оно как будто подводило итог тому, чего я ждал так долго. Всю свою жизнь.

Наконец-то ты здесь.

Она моргнула, ее глаза сфокусировались на мне.

— Да, — сказала она. — Вот мы и здесь.

Прижавшись бедрами, мы оба застонали, ее голова откинулась назад на матрас. Ее руки поднялись к моей голове, и она провела ногтями по коже головы, заставив меня застонать от удовольствия.

В прошлом у меня всегда был определенный порядок действий в постели, о котором я никому не рассказывал. Я знал, что приносит удовольствие женщинам, что приносит удовольствие мне, и что приводит к взаимному удовлетворению. Но с Кирой все это пошло прахом. Я пытался вспомнить, что мне следует сделать в первую очередь и куда двигаться дальше, но все это вылетело из головы, так что мне оставалось полагаться только на инстинкт. Я мог сосредоточиться только на силе собственного возбуждения, на жаре ее мягкой плоти, когда она двигалась подо мной. Я чувствовал себя неуверенно и неумело, словно Кира была первой женщиной, к которой я когда-либо прикасался.

Я уже делал это раньше, — успокаивал я себя, но слова казались фальшивыми. Я больше ни в чем не был уверен.

Приблизив свои губы к ее губам, я наклонил голову так, чтобы мой язык полностью проник в ее рот. Она издала глубокий звук одобрения, ее язык встретился с моим, извиваясь и переплетаясь, ее бедра подались вверх к моему пульсирующему члену, а ее мягкие груди прижались к моей груди. Я застонал от восхитительного удара и оторвался от ее рта, проведя губами по ее горлу и облизывая ее затвердевшие соски, сначала один, потом другой. Я нежно теребил и покусывал, а затем успокаивал языком, пока она не задрожала подо мной, задыхаясь и прижимаясь своим телом к моему.

— Кира, — стонал я.

Я хотел поклоняться ей. Каждой тайной точке, каждой чувствительной впадинке, каждому нежному изгибу. Когда я перевернул ее, она тихонько застонала, а я стал целовать ее позвоночник, вдыхая женский аромат ее кожи, вдыхая ее в себя. Я лизнул крошечные ямочки на ее пояснице, провел губами по ягодицам, спустился к задней части ее коленей и снова поднялся. Я потерял всякий контроль, полностью отдавшись велениям своего тела. Звуки, которые она издавала, сводили меня с ума от желания, от любви к милой, сексуальной, маленькой ведьме подо мной.

— Кира, — прошептал я снова.

Перевернув ее еще раз, я провел руками по ее телу, поглаживая, когда она выгнулась дугой, предлагая себя мне. Я наклонился и поцеловал внутреннюю сторону бедра, а ее руки снова запутались в моих волосах.

— Пожалуйста, — задыхалась она.

Когда я поднес язык к ее набухшему клитору и лизнул его, мое тело стало еще горячее и тверже от ее звуков удовольствия. Я не мог больше терпеть. Собирался достичь оргазма, даже не находясь внутри нее, и мне отчаянно хотелось накрыть ее тело своим собственным, погрузиться внутрь, толкаться и насаживаться на ее горячую, скользкую мягкость. Опустив свой вес сверху, я задвигал бедрами над ее бедрами, мой член болел от потребности.

Кира обхватила меня за плечи, на ее лице было выражение чистого отчаяния.

— Пожалуйста, — повторила она, ее голос был грубым.

— Да, — это было все, что я смог вымолвить, мой рот вернулся к ее, наш поцелуй был диким. Ее руки гладили мои руки, мою спину, мою грудь, казалось, везде.

Да, да, да.

Где-то в глубине своего затуманенного мозга я подумал:

Что это? Если это занятия любовью, то я никогда не занимался этим раньше. Если это похоть, то я испытывал лишь ее слабую версию. Это, это похоже на танец с молнией, на занятие любовью с любимой женщиной.

Я отстранился лишь на мгновение, чтобы посмотреть в ее глаза. Руки Киры обхватили мои плечи, и я вошел в нее. Она смотрела на меня, не моргая, выражение ее лица представляло собой восхитительную смесь вожделения, недоумения и нетерпения.

— Кира, — снова пробормотал я, вжимаясь в нее. Казалось, весь мой словарный запас свелся к этому слову. Ее тело было теплым, влажным, мягким и таким тесным, что я едва мог поместиться внутри. Я издал стон, дрожа от нетерпения, когда протиснулся еще чуть-чуть дальше. Она приподнялась навстречу мне, как будто я шел слишком медленно для нее, и, несмотря на мою отчаянную потребность, улыбка натянула мои губы.

Боже, она очаровательна.

Боже, она моя.

Я вошел в нее еще немного, и Кира издала слабый хныкающий звук, обхватив ногами мои бедра. Я вонзился глубже, наконец, погрузившись в нее полностью на последнем толчке. Ее глаза закрылись, а губы приоткрылись, и она издала небольшой вздох. Ее взгляд снова встретился с моим, когда я начал двигаться, и интимность взгляда, пока я соединялся с ней, стала почти невыносимой. Ее дыхание становилось все быстрее и быстрее, ее бедра встречали мои толчки, и я изо всех сил старался сдержать удовольствие, которое бурлило в моем животе, стягивало мои яйца, кололо кожу.

Господи, это так хорошо, что почти больно.

Я смутно слышал, как шепчу ей слова, которые были не словами, а просто эмоциями, облеченными в звук — они были разрозненными, обрывистыми и исходили из самой глубины моего сердца.

Ее руки скользили по моей спине, исследуя ее, пока не добрались до моей задницы, и она обхватила ее, в то время как я двигался в ней.

— Быстрее, — застонала она, и я почувствовал, как волосы зашевелились на моем затылке от возбуждения, вызванного одной этой командой. Я ускорил темп, вколачиваясь в нее сильнее, мое дыхание вырывалось резкими выдохами. Понятия не имел, где кончаюсь я и начинается она. Я приблизил свой рот к ее для еще одного поцелуя, и когда она издала небольшой вздох, и я почувствовал, как ее мышцы начали сокращаться, то слегка откинулся назад, чтобы засвидетельствовать ее капитуляцию. Я с удивлением наблюдал, как она освобождается, эта женщина, которая так упорно сопротивлялась мне, бросая вызов на каждом шагу, эта женщина, которая очаровывала меня, испытывала меня, доводила меня до предела и заставляла меня гадать. Она была для меня всем: моими мечтами, моей слабостью и человеком, который заставлял меня хотеть быть сильным. Она была единственной женщиной, которая показала мне, что я имею значение, что меня хотят. Что меня достаточно.

— Кира, — простонал я в последний раз, разрываясь на части в сокрушительной кульминации, перед моими глазами вспыхнули звезды, когда наслаждение достигло пика. Я обмяк в ее объятиях, моя голова покоилась в ложбинке ее шеи, пока наше дыхание приходило в норму. Ее руки все еще бегали вверх и вниз по моей спине, и я нуждался в ее прикосновениях, потрясенный тем, что мы только что сделали. Через несколько минут я скатился с нее и уложил ее на себя, слепо глядя на потолочный вентилятор, оцепеневший от пережитого, поскольку все сексуальные контакты, которые у меня когда-либо были до этого, стали грустной насмешкой.

Я чувствовал себя странно уязвимым, как будто вся власть была в ее руках. Я не знал, что делать с этими новыми чувствами. Секс всегда заставлял меня чувствовать себя хозяином положения. А теперь...

— Как себя чувствуешь? — прошептала она.

— Как твой муж, — мгновенно ответил я, улыбка растянула мои губы. — Как ты себя чувствуешь?

Она наклонила голову и посмотрела на меня, выражение ее лица было счастливым и довольным.

— Как твоя жена, — прошептала она.

Я снова улыбнулся и притянул ее ближе.

Кира провела кончиком пальца по моему соску, и я задрожал, притягивая ее еще ближе. Она откинула голову назад и посмотрела на меня.

— Это всегда так? — спросила она с дразнящей ноткой в голосе.

— Нет, — немедленно ответил я и посмотрел на нее сверху вниз, чтобы она увидела искренность в моих глазах. — Я никогда не испытывал ничего столь же прекрасного, как это. Никогда не испытывал ничего такого прекрасного, как ты, — на ее лице промелькнуло облегчение и счастье, и она мягко улыбнулась.

— С нами всегда будет так?

Я изучал ее ранимое выражение лица. Да, я думал, что у нас всегда будет так, потому что Кира была частью этого — ее радость, ее страсть, ее прекрасный дух. Но мне казалось, что я знаю, о чем она на самом деле спрашивает. Когда-то ее пристыдили за то, что было для нее естественным. Неприятное чувство ревности угрожало вырваться, и я не хотел приводить в комнату ее бывшего, поэтому решил, что пока лучше отнестись к ее вопросу спокойно. Я улыбнулся и поцеловал ее в лоб.

— Нам придется это выяснить, не так ли? — я резко повернулся и навис над ней, поцеловав ее один раз, я поднял ее руки вверх и прижал их над головой. Она засмеялась, а затем стала извиваться подо мной, момент стал легким и кокетливым.

Я снова поцеловал ее, а затем отпустил.

— Мы не пользовались презервативом, — сказал я, пробежав глазами по ее лицу, чтобы оценить ее реакцию. Только потом я понял, что впервые в жизни даже не подумал об этом. Но почему-то я не был обеспокоен. Я лишь беспокоился, что она может быть обеспокоена, хотя она тоже об этом не говорила.

Она колебалась, очевидно, тоже впервые задумавшись об этом.

— Один раз, наверное, можно. Я буду принимать противозачаточные, чтобы нам не пришлось об этом думать.

— Хорошо, — сказал я, кивая и удивляясь отсутствию беспокойства. С этого момента мы были бы в безопасности, но мы были женаты. У нас был дом. Я не думал, что готов к детям, даже не задумывался об этом. Но это не было бы трагедией. Я хотел, чтобы моя новоиспеченная жена какое-то время побыла только моей, но, если это случится, мы все решим.

— Хочешь воды? — спросил я, потирая свой нос о ее, а затем поцеловав уголок ее рта.

— Да, пожалуйста, — сказала она.

Я встал, и Кира села, придвинувшись спиной к подушкам у изголовья кровати. Я улучил момент, чтобы насладиться ею: ее волосы цвета красного дерева разметались вокруг нее, ее зеленые глаза лениво полузакрыты, выражение ее лица — чистое удовлетворение, ее обнаженная красота полностью выставлена напоказ — прекрасное тело, в котором я только что был. Прежде чем забыть о воде и вернуться в постель, чтобы снова насладиться ею, я повернулся и направился в ванную. Когда я мельком взглянул на себя в зеркало, я был удивлен, увидев улыбку, о которой даже не подозревал.

***

— Ты расскажешь мне об этом? — тихо спросила она, наклоняясь и целуя меня в шею. Мы только что занимались любовью во второй раз и лежали на подушках, голова Киры покоилась на моей груди.

Я сделал паузу, на секунду растерявшись, о чем она могла говорить.

— Ты имеешь в виду тюрьму?

Она кивнула, ее губы все еще были на моей коже, аромат ее волос доносился до меня и заставлял чувствовать себя спокойным и довольным.

Я вздохнул.

Я хотел, чтобы она знала обо мне все. Хотел поделиться с ней тем, чем никогда ни с кем не делился, но заставить себя произносить слова было трудно, и у меня не было в этом никакой практики.

Проведя рукой по ее шелковистым волосам, я взял их в руку.

— Я только что вернулся из Нью-Йорка, куда ездил к матери.

— Ты ездил к своей маме? — спросила она удивленно.

Я кивнул.

— Поездка почти закончилась, даже не успев начаться. Я пытался выбросить это из головы. Но тогда я... ну, я закончил колледж, и подумал, что если она увидит меня, увидит, каким человеком я стал, то она, не знаю, упадет на колени и будет умолять меня о прощении. Представлял себе именно это, как бы глупо это ни звучало, — я издал небольшой ехидный звук. — Я полетел в Нью-Йорк, разыскал ее, пришел к ней без приглашения, — я замолчал на мгновение, вспоминая надежду, которую испытывал, стоя перед ее квартирой. — Она была замужем, у нее была семья — двое маленьких сыновей.

— Она, должно быть, была рада, что ты пришел ее навестить, — тихо сказала она.

Я издал звук, который можно было бы назвать смехом, если бы в нем было хоть немного веселья.

— Нет. Она была так зла — сказала, что я разрушил ее жизнь, сказала, что она была на пороге огромной карьеры, когда я положил этому конец. Она сказала, что рада, что ей не нужно смотреть на меня каждый день и вспоминать все, что у нее могло бы быть. Затем она попросила меня уйти. Но хуже всего было то, как она смотрела на своих двух других мальчиков, пока я был там. И я понял, что дело не в том, что она была неспособна любить — просто она была неспособна любить меня, — я произнес эти слова как можно более непринужденно, но почувствовал легкий румянец на своих скулах. Воспоминание о том моменте все еще жгло, как раскаленное клеймо.

— Грей, — сказала она, в ее глазах был целый мир сострадания, когда она протянула руку и погладила меня по щеке. Я наклонился к ней.

— Я прилетел в Сан-Франциско и решил пойти в бар. Мне нужно было пропустить стаканчик или десять.

— Тебе было больно, — сказала она.

— Мне... да. Боже, если бы я только выехал на дорогу и вернулся домой, — признался я. Мой голос надломился на последнем слове, сожаление переполняло меня. Кира обхватила меня руками и прижала к себе.

— Я пробыл в баре около часа, когда столкнулся с Брентом Райли, богатым парнем, которого я знал через знакомых и с которым ходил на вечеринки в течение нескольких лет. Его семья живет в городке примерно в получасе езды отсюда. Он был в Сан-Франциско на мальчишнике — там была целая компания. Я пообщался с ними некоторое время. Хотя мы с Брентом никогда не ладили. Он был настоящим придурком — из тех людей, которые выглядят идеальными и достойными для внешнего мира, но за кулисами они жуткие и корыстные.

Она кивнула.

— Я в какой-то степени знакома с таким типом, — сказала она язвительно. Я нежно поцеловал ее в лоб, зная, что она думает о Купере, или, возможно, о своем отце, или, возможно, и о том, и о другом.

— Да, так вот, мы шли по улице к парковке, и он сказал, что подцепил какую-то девушку, и что он и другие парни собираются отвезти ее к себе в отель и немного повеселиться, — Кира посмотрела на меня, и ее глаза расширились, что выглядело как удивленное отвращение. — Он спросил, хочу ли я принять участие в этом действии, и указал на машину, где на заднем сиденье сидела девушка. Я вроде как немного сошел с ума, — я сделал паузу. — Я искал драки, Кира. Мне нужна была причина, чтобы подраться с ним.

— Это была хорошая причина, Грей, — прошептала она.

Я громко выдохнул.

— Может быть. Я заехал ему прямо в лицо, но он был тем, кто толкнул меня первым. И это было все, что мне было нужно. Я не оказал ему никакой пощады. Он нанес несколько хороших ударов, но большинство ударов были моими. Я наслаждался этим. А потом он упал... — я сделал паузу, закрыв глаза, представляя тот ужасный момент. — То, как он упал... Я сразу понял, что он умер. Люди начали разбегаться, машины уезжали, приехала полиция...

Она подняла на меня глаза, в которых было столько сострадания и понимания, что мне захотелось раствориться в них, веря, что там я найду искупление.

— Ты не хотел его убивать, — сказала она.

— Нет. Боже, нет, я не хотел его убивать. Просто хотел причинить ему боль, преподать урок. В ту ночь я выступал в роли судьи, присяжного и, как оказалось, палача.

Кира подняла руку и провела большим пальцем по моей щеке.

Как она могла смотреть на меня с такой любовью в глазах после того, чем я с ней поделился?

И все же, она смотрела.

— Они нашли девушку?

Я поджал губы.

— Да, они нашли ее, но слишком поздно, чтобы провести тест на наркотики. Моя защита не смогла использовать ее на суде, — я глубоко вздохнул. — Моя защита. Какая шутка. Мой отец не стал платить за адвоката, оставил меня на произвол судьбы, — сказал я, не в силах сдержать обиду и горечь в голосе. — Мне пришлось нанять общественного защитника. Этот парень был абсолютно некомпетентен, и даже если бы он не был таким, его дело было настолько большим, что он все равно не смог бы многого для меня сделать. Тем не менее, он был уверен, что за случившееся я получу минимальный срок шесть месяцев, а в лучшем случае общественные работы. И когда судья вынес приговор — пять лет, я был... Я был потрясен, шокирован. Мне казалось, что моя жизнь закончилась.

Почувствовал, как тело Киры напряглось, но она осталась неподвижной. Я глубоко вздохнул.

— Я ждал, что отец навестит меня, хотя бы один раз, но он не навестил. А потом ко мне пришел Шейн, чтобы сказать, что женился на Ванессе. . .

Обида того момента все еще затрагивала меня, хотя результат уже не волновал. Я был опустошен. И тогда я также вычеркнул и Шейна из списка моих посетителей. Он пытался. Все эти годы он не переставал писать, пытался навестить меня, как и Ванесса.

Кира подняла голову и посмотрела на меня.

— Должно быть, это было ужасно для тебя. Ты, наверное, чувствовал себя таким брошенным, таким обманутым.

Я кивнул, зная, как глубоко она меня понимает.

— Я бы не выжил, если бы не Харли. И ты, маленькая ведьма, имеешь к этому самое непосредственное отношение, — ее брови нахмурились.

— Каким образом?

Я рассказал ей о том, чем поделился со мной Харли. Она прислонила подбородок к моей груди, на ее губах играла маленькая безмятежная улыбка.

— Может быть, в каком-то смысле я была там с тобой тогда, — прошептала она. — Это звучит безумно?

Я усмехнулся.

— Нет, для меня это имеет смысл.

Я смотрел на нее сверху вниз, мое сердце колотилось в груди. Ее сладкое, мягкое тело прижалось к моему, и, что удивительно, желание снова наполнило мое тело. Но желание было не только между ног. Оно было в моем сердце. Я хотел ее так, как только может хотеть мужчина свою женщину.

Я люблю тебя. Я всегда буду любить тебя, — хотел признаться я, но слова застряли в горле, страх подавил любой звук. Вместо этого я наклонился и поцеловал ее, сдаваясь, но не полностью. Я не был достаточно смел. Не сейчас.

Глава 21

Кира

Так странно быть влюбленной в своего мужа. Странно, но совершенно замечательно. Часто я прогуливалась по винограднику Хоторна с мечтательной улыбкой на губах. Я перевезла свои вещи в комнату Грейсона, и мы начали все заново, как настоящая супружеская пара. Мне казалось, что я нахожусь в состоянии постоянного головокружения, не в силах поверить, что все это реально.

Мы попрощались с Шейном и Ванессой, пообещав им, что как только закончится осенний сбор урожая, мы приедем провести с ними некоторое время в их доме на пляже в Сан-Диего. Как сильно отличался их отъезд от приезда. Я улыбнулась про себя, хихикнув при воспоминании о нас с Грейсоном, распростертых на полу в фойе, и подумала, что, возможно, нам нужен матч-реванш, так как Дракон все еще был под впечатлением от своей победы.

Я провела эти дни, организуя его офис, оплачивая большую кучу накопившихся счетов и пробираясь через шесть лет бухгалтерских записей. Это была не быстрая и не легкая работа. Тем не менее, я твердо решила понять, что привело к резкому упадку виноградника, который теперь был моим домом и будет им впредь. Я не позволю этому повториться.

Я с нетерпением ждала, когда Грейсон закончит работу в конце каждого дня, чтобы мы могли вместе поужинать. А потом мы долго гуляли по винограднику, разговаривали и смеялись, делились секретами и узнавали друг друга, как будто только что познакомились. По всем признакам, именно это мы и делали, только для меня с дополнительным элементом того, что я уже влюблена. И я мечтала о том дне, когда он тоже влюбится в меня.

Когда наступал подходящий час, а иногда и без него, мы ложились в нашу постель, где проводили долгие ночи, занимаясь любовью. Я узнала, что заставляло его сходить с ума от страсти, открыла для себя способы использования моего тела и моего рта, которые заставляли его отпустить часть того контроля, который он, казалось, всегда держал в себе. И я позволила ему тоже узнать меня, более глубоко и близко, чем кто-либо до этого. С каждым стоном, с каждым мужским вздохом, с каждой трепетной лаской Грейсон убеждал меня, что Купер ошибался — я приносила радость и удовлетворение в постели.

Когда мы пару раз ездили в город на ужин, несколько человек, бывших на вечеринке, подходили к нам, чтобы поздороваться, и Грейсон был дружелюбен и приветлив. Я наблюдала, как холодная манера поведения, которую он принял, сползает с него большими кусками. Конечно, все еще были те, кто смотрел на него с опаской, но на это нужно время. Я сказала ему, что поработаю над другими идеями. Он только рассмеялся и сказал, что уверен в этом.

Однажды утром, через пару недель после вечеринки, я решила взять Шуги и прогуляться по виноградникам. За все это время я ни разу не прошла по рядам растений, которыми постоянно любовалась вдалеке. День был прохладным, хотя солнце светило ярко — в воздухе витала осень. Скоро будет собран урожай, и начнется настоящая работа на винограднике Хоторна. Я глубоко вдохнула свежий, пахнущий землей воздух, приправленный сладким ароматом созревающего винограда. Шуги принюхивалась к земле, изучая то, что интересно собачьему носу. Грейсон сказал, что уже почти готов к предстоящему сбору урожая. Ему нужно было нанять несколько человек, но все остальное оборудование было в рабочем состоянии и готово к работе.

Это не могло не радовать меня — наш план сработал. Виноградник был готов к успеху, которого не было бы без денег моей бабушки. Я невидяще смотрела на лозы с плодами, пожевывая губу. Этим утром я была встревожена. Было что-то очень настораживающее в бухгалтерских документах, которые дал мне Уолтер. Я не хотела признаваться даже самой себе в том, что, как мне казалось, я поняла, но чем больше их просматривала, тем больше в этом убеждалась. И я не знала, что делать.

— Ты выглядишь глубоко задумавшейся.

Я обернулась, поднесла руку ко рту и рассмеялась, когда Грейсон подхватил меня на руки.

— Как ты нашел меня здесь? — спросила я, а он прижался губами к моему горлу. — Я думала, что хорошо спряталась от тебя.

— Ты никогда не сможешь спрятаться от меня. Я всегда тебя найду.

Затем он поднес свой нос к моему горлу и начал обнюхивать его, как нетерпеливая собака. Дракон. Я завизжала, смеясь от того, что его дыхание щекотало мою кожу. Я оттолкнула его, и он тоже засмеялся.

— И к тому же здесь я приложил много усилий, замышляя и строя планы, чтобы заполучить тебя одну в каком-нибудь укромном месте и сделать с твоим телом всевозможные грязные драконьи штучки.

Я рассмеялась.

— Разве ты недостаточно уже сделал? — спросила я дразняще.

— Никогда.

Он повернулся, и тут я заметила корзину, которую он поднял и принес туда, где я стояла. Он огляделся вокруг, остановив свой взгляд на небольшой травянистой поляне в теплом месте под прямыми солнечными лучами. Открыв корзину, он достал большое одеяло и расстелил его. Грейсон повернулся к Шуги, которая что-то нюхала неподалеку.

— Дай нам немного побыть наедине, Шуг. Пойди, погоняй мышку или еще что-нибудь, — Шуги заскулила и перешла к виноградной лозе дальше по ряду, избегая плодов, как ее учили.

— Ты что-то замышляешь, — сказала я. — Для чего это?

— Это, — сказал он, садясь и постукивая пальцем по месту рядом с собой, — для того, чтобы научить тебя распознавать разные сорта винограда. Иди сюда.

Я присоединилась к нему и села рядом с ним на одеяло.

— Если ты собираешься стать достойной женой винодела, ты должна знать о сортах винограда, которые мы выращиваем, чтобы, когда люди спросят, ты могла уверенно им отвечать.

— Ах, — я попыталась открыть корзину, но он защелкнул ее, заставив меня рассмеяться.

— Терпение, маленькая ведьма. Сначала мне нужно, чтобы ты разделась.

Я подняла бровь.

— Этот урок требует наготы?

— Да. Как и все хорошие уроки, — сказал он, вызывающе глядя на меня, в его темных глазах сверкал драконий дьявольский блеск. У меня екнуло сердце, и мои внутренности сжались от его неприкрытой мужской красоты, которая была еще более привлекательной, когда он вел себя как дракон.

— Немного прохладно для наготы, тебе не кажется?

— Я согрею тебя. Обещаю.

Я тихонько засмеялась, но послушно сняла кофту с длинными рукавами, скинула туфли и расстегнула верхнюю пуговицу на джинсах. Когда я легла на спину, Грейсон стянул их вниз. Меня захлестнула волна неуверенности под его изучающим взглядом, лежащую в лифчике и трусиках. Никто еще не изучал меня так пристально под ярким светом солнца.

— Ты так прекрасна, что мне больно, — пробормотал он. Наклонившись, он провел губами по моему горлу, а затем прошептал мне на ухо. — Однажды я подумал, что когда наконец буду заниматься с тобой любовью, всегда буду хотеть делать это при свете, чтобы я мог видеть каждую яркую часть тебя — прекрасные, насыщенного цвета волосы, — он взял прядь и пропустил ее сквозь пальцы, — глаза такие зеленые, что я хочу провалиться в них...

— Грейсон, — пробормотала я, проводя пальцами по его темным волосам, расслабляясь и согреваясь от его тепла. Он поднялся на колени и снял кофту, а затем наклонился вперед, чтобы расстегнуть мой лифчик. Он отбросил его в сторону и спустил бретельки вниз по моим рукам, задержав взгляд на моих сосках, которые сразу же затвердели в прохладном воздухе.

— Прямо как лепестки роз, — прошептал он. А затем он снова навис надо мной, его язык ворвался в мой рот. Я задрожала, между ног зажглись искры.

Мои руки скользили по его позвоночнику. Его кожа напоминала горячий атлас. Он был таким широкоплечим, таким твердым по сравнению с моей мягкостью — греховным, совершенно мужественным. Мне нравилось ощущать его вес на себе, чувствовать его подвижные мышцы под моими ладонями, вызывающие восхитительное возбуждение в моем животе. Он был намного сильнее меня, и все же он обращался со мной так нежно. Медленное движение его бедер к моим зажгло мою кровь, и я застонала ему в рот. Мы занимались любовью уже бесчисленное количество раз, но почему-то каждый раз ощущения были новыми, другими.

Я просунула руку между нами и провела пальцами по мышцам его живота, чувствуя, как они напрягаются под моим прикосновением, как он резко втягивает воздух. Мне нравилось заставлять моего прекрасного мужа задыхаться. Он улыбнулся мне в губы, отстраняясь от меня, а я издала небольшой хныкающий звук потери. Ах, но сегодня он был единственным, кто контролировал ситуацию. Наклонившись назад, он взял что-то из корзины и положил на одеяло рядом с нами. Гроздь винограда.

— Это, — сказал он, его голос был хриплым, — виноград сорта шардоне.

Он отщипнул одну виноградину от грозди, зажал ее между губами и раскусил пополам. Я завороженно смотрела, как он взял ее между пальцами и поднес к моему соску. Я перестала дышать и откинула голову назад, закрыв глаза. Ощущение влажного плода, согретого его ртом, было восхитительным на моей нежной коже. Он наклонился и слизал сок, оставшийся от винограда, поцеловав каждый сосок, прежде чем поднести кусочек винограда к моим губам.

— Вкус винограда шардоне обычно нейтральный, ароматы привносит дуб, — сказал он, поглаживая меня. Я облизала губы, в то время как он наблюдал за моим языком, его глаза потемнели и горели от желания. Я видела, как быстро бьется пульс на его шее. Я взяла виноградину между зубами и надкусила, закрыв глаза, когда сладость разлилась по моему языку. Грейсон снова наклонился и поцеловал меня, проводя языком по моим губам.

— Хм, — пробормотал он мне на ухо, отстраняясь от моего рта. — Пока что у тебя все хорошо получается. Очень внимательная ученица, — поддразнил он.

— Тебя трудно игнорировать.

Его губы растянулись в небольшой довольной улыбке, он откинулся назад и достал из корзины еще одну гроздь винограда, синевато-фиолетового цвета.

— Каберне Совиньон, — сказал он, его голос был низким. Он снова поднес одну виноградину к губам и раскусил ее пополам, проведя ею по моему животу. Наклонившись, он слизал сок, и ощущение его горячего языка на чувствительной коже моего живота заставило мой пульс бешено заколотиться. Я сжала его голову в своих руках, задыхаясь. Он поднял голову, и на одну короткую секунду наши глаза встретились и задержались, между нами промелькнуло что-то невысказанное.

Я люблю тебя. Мое сердце — твое.

Я откинула голову назад, боясь произнести слова, опасаясь, что он не скажет их в ответ.

— Из этого винограда получается насыщенное вино, — сказал он, его голос звучал так, словно он боролся за контроль над собой. Либо я никогда не вспомню этот урок, либо я буду помнить каждое слово. Каждое ощущение.

Прежде чем я успела осознать это, Грейсон встал и, очевидно, снял обувь, потому что теперь он снимал свои джинсы. Через несколько секунд он снова опустился рядом со мной, отщипывая еще одну виноградину от другой грозди с темно-фиолетовыми плодами. Он зажал ее в зубах и запустил большие пальцы в мои трусики. Когда я приподняла бедра, он стянул их, отбросив в сторону. Стоя на коленях рядом со мной, он провел указательным пальцем между моих ног, и я застонала, раздвигая их для него. Он провел виноградиной по моей самой чувствительной части тела, а я пыталась сдержать свои бедра, чтобы не податься ему навстречу, желая большего.

— Мерло, — практически прорычал он. — Получается вино с богатым ягодным вкусом, — я вздохнула с мучением и облегчением, когда он слизал сок. Пока его язык кружился и ласкал меня, удовольствие было настолько сильным, что я подумала, что через несколько мгновений могу получить оргазм. Я извивалась, выдыхая его имя. Вдруг он снова навалился на меня, и моя прохладная кожа снова согрелась от его тепла. Он взял себя в руку и потерся набухшей головкой о мой вход, а я наклонила бедра к нему в знак открытого приглашения.

— Да, — вздохнул он, толкаясь внутрь.

У меня перехватило дыхание от знакомого ощущения. Нет ничего более чудесного. Ничего.

Он начал входить.

Я издала громкий вздох от внезапного, сильного удовольствия и провела руками по его спине, чтобы закончить на его заднице, наслаждаясь ощущением твердых мышц под моими ладонями. Мы двигались вместе, как чувственная поэзия, удовольствие становилось все больше и больше, пока не осталось ничего другого, кроме как переступить через край. Я вскрикнула, блаженные спазмы сотрясали мое тело, и я услышала, как Грейсон хрипло застонал в момент кульминации, его бедра сделали два последних неуклюжих толчка, и он кончил, содрогаясь и тяжело дыша в изгиб моей шеи. Мир вдруг снова стал подвижным, когда я опустилась на землю, а неровное дыхание Грейсона замедлилось на моей коже. Облака лениво плыли над головой, птицы кричали в окрестных деревьях, а сердце моего мужа билось в такт моему собственному. И казалось, что мир наполнен только красотой.

— Какие еще уроки меня могут ожидать в качестве жены винодела? — спросила я, переводя дыхание. Грейсон рассмеялся, прижавшись к моей коже.

— О, мне предстоит многому научить тебя. Это только самое начало, — он скатился с меня и поцеловал еще раз, улыбаясь мне в губы. Я слегка дрожала от холодного воздуха, когда мы сели и натянули одежду. Грейсон достал термос с кофе, апельсиновые кексы Шарлотты с клюквой и пластиковый контейнер с клубникой. Мы съели наш завтрак на пикнике вместе, смеясь и болтая, и если есть счастье больше этого, подумала я, то не могу представить, что это такое.

***

На следующий день после полудня пошел дождь. Он барабанил в окно, рисуя внешний мир размытыми акварельными красками. Я сидела в кабинете Грейсона, глядя на дубы и ворота за ними, распечатки бухгалтерских отчетов лежали передо мной на чистом столе. Я организовала его кабинет, и теперь у всего было свое место, будь то в папке с файлами, аккуратно помеченной в нижнем ящике стола, или в одном из лотков для бумаг, стоящих на столе. Когда я встала, Шуги плюхнулась у моих ног и зевнула.

— Оставайся здесь, девочка. Я сейчас вернусь.

Я нашла Шарлотту и Уолтера на кухне, они сидели рядом друг с другом за большим обеденным столом, перед ними стояли чашки чая.

— О, привет, дорогая. Не хочешь выпить с нами по чашечке? Температура сегодня действительно упала.

— Конечно. Я только принесу чашку. Оставайся здесь, — рассеянно сказала я Шарлотте, когда она начала вставать. Я села за стол и протянул свою чашку Шарлотте, и она налила чай из стоящего на столе чайника. Поблагодарив ее, я обхватила руками теплую чашку и позволила теплу просочиться в мою кожу.

— Ты в порядке? — спросила Шарлотта, в ее тоне прозвучала нотка беспокойства. — У вас с Греем все в порядке? Кажется...

— Да, у нас все хорошо, — я улыбнулась. — Лучше, чем хорошо, — я поджала губы. — Это кое-что другое, — я смотрела туда-сюда между Шарлоттой и Уолтером, не желая выражать словами то, что я подозревала, но зная, что должна это сделать.

— Что? — спросила Шарлотта. Она и Уолтер, казалось, стали очень неподвижными.

— Я изучила старые бухгалтерские записи, и мне кажется... ну, кажется, что Форд Хоторн целенаправленно загнал этот виноградник в упадок. Это вообще возможно? — прошептала я. Шарлотта и Уолтер посмотрели друг на друга, их выражения лиц были мрачными.

— Ты не должна рассказывать Грейсону о том, что обнаружила, — сказала Шарлотта. — Я вообще не сторонница утаивания правды, но... он достаточно пострадал от рук своего отца, а это... это уничтожит его. Может быть, когда-нибудь... Думаю, мы узнаем, когда придет время, но не сейчас. Он только начал исцеляться.

Я выдохнула с силой.

— Это правда, — сказала я, дрожь пробежала по моему телу. — Почему? Зачем он это сделал?

— Это было его последнее послание Грейсону, — сказала Шарлотта, ее глаза заслезились. — Уолтер пытался отменить все, что мог — пытался сохранить все возможное, но когда Форд узнал, что он болен, а Шейн и Джессика сказали, что не хотят иметь ничего общего с этим виноградником, он понял, что может оставить его только Грейсону, и принялся за его уничтожение. К счастью, у него было меньше времени, чем он думал, но и за то короткое время, что он пробыл здесь, он успел причинить достаточно вреда.

Мне стало плохо, тошнота подкатывала к желудку.

— Он так сильно его ненавидел? — несмотря на теплый чай в руках, мое тело внезапно промерзло до костей. Я поняла, что сжимаю чашку, и ослабила хватку.

— Он ненавидел себя, — сказала Шарлотта, и впервые с тех пор, как я ее знаю, я услышала в ее голосе горячий гнев. — И он направил это в свои отношения с сыном. Он хотел оставить Грейсону никчемный кусок ничтожества в качестве последней пощечины. Это было жестоко, уродливо, мстительно и...

— Это ложь, — раздался голос Грейсона из дверного проема. Мы все вздрогнули, горячий чай выплеснулся на мои руки, когда мое тело дернулось.

— Грейсон, — вздохнула я.

— Нет, — сказал он, но его голос прервался, когда он прислонился к дверному косяку. Шарлотта, Уолтер и я быстро встали и бросились к нему.

— Грей, — сказала Шарлотта, протягивая руку, чтобы взять его за плечо, ее лицо выражало глубокую боль.

— Скажи мне, что это ложь, Шарлотта, — сказал он, его глаза умоляли ее.

На ее лице отразилась скорбь, но она опустила глаза. Она не могла солгать в ответ на прямой вопрос, только не Грейсону. Ущерб был нанесен. Грейсон повернулся и быстро вышел из комнаты, направляясь к лестнице.

Шарлотта и Уолтер пошли за ним, но я подняла руку.

— Дайте мне поговорить с ним, — сказала я. — Пожалуйста.

Они оба кивнули, Шарлотта сжала руки в кулаки, выглядя страдающей.

— Если мы вам понадобимся, мы будем рядом, — сказал Уолтер. Я кивнула, грустно улыбнувшись.

Я поднялась по лестнице, неверие все еще терзало мое сердце.

Как это возможно?

Просматривая записи, я испытывала подозрения, но мне было трудно поверить, что это действительно может быть правдой. Неужели кто-то может быть настолько злым? Может ли кто-то так сильно ненавидеть в конце своей жизни? Это наследие, которое он решил оставить? Не могла поверить в это. Такая месть была совершенно нереальной для моего разума. Я вошла в нашу с Грейсоном спальню и увидела, что он стоит перед окном, глядя на дождь.

— Грей, — неуверенно сказала я, подходя ближе. Он повернулся ко мне лицом, и выражение глубокого опустошения на его лице остановило меня на месте. Я втянула воздух.

— Я дал ему клятву, — задыхался он. — Я думал... и все это время...

Он отошел от окна, прижавшись спиной к стене рядом с ним. Его ноги подкосились, и он сполз на пол, зарывшись лицом в свои руки. Я издала небольшой испуганный вскрик и бросилась вперед, упав на ковер вместе с ним и обхватив его дрожащее тело руками. И пока я обнимала его, он сделал то, что, вероятно, должен был сделать в течение шести долгих лет, а скорее всего, и всей своей жизни: он заплакал.

Глава 22

Кира

Виноградник Хоторна казался очень тихим. Грейсон оставался в нашей комнате до конца дня, не выходя работать, просто лежал на кровати, уставившись в стену. Я несколько раз заходила в комнату, но он почти не разговаривал со мной. Я решила, что ему просто нужно обдумать то, что он узнал. А кому бы это было не нужно? Он был глубоко ранен, страдал, его убеждения, которые он так долго держал близко к сердцу, теперь полностью разрушены. Он жил, чтобы исполнить единственную клятву — клятву, основанную на том, что, как он теперь знал, было ложью. А правда, которая лежала под ней, была уродливой и душераздирающей. Мне не нужно было удивляться тому, что он чувствовал себя разрушенным, — я тоже когда-то была в такой ситуации. Но просто хотелось, чтобы он поговорил со мной.

Я проснулась посреди ночи и потянулась к мужу, но его сторона кровати была пуста и холодна. И вот теперь я шла в своей маленькой ночной рубашке по темному, безмолвному дому, ища его.

— Грейсон? — тихо позвала я. Ответа не было. Я замерла и прислушалась, наконец услышав что-то очень далекое, похожее на звон бьющегося стекла. Последовала за отдаленным шумом, пока не дошла до двери в гостиной, которая, как я теперь знала, вела в винный погреб, хотя я никогда не была внутри. Она была приоткрыта на небольшую щель, снизу светил свет.

— Грейсон? — снова позвала я. Когда ответа по-прежнему не последовало, я осторожно приоткрыла дверь и спустилась по узкой винтовой лестнице. Звуки становились все отчетливее, резкий оглушающий грохот напугал меня и заставил приостановиться, прежде чем двигаться дальше.

Когда я добралась до самого низа и заглянула за угол, то увидела Грейсона, который сидел на полу, прислонившись спиной к полке, и пил вино из бутылки. Увидев меня, он отнял бутылку от губ, вытер рот тыльной стороной ладони и протянул вино мне.

— Кира, попробуй. Это Домейн Лефль... бла-бла-бла, какая разница, из Франции, — слегка невнятно произнес он, одарив меня кривой улыбкой. Затем он бросил недопитую бутылку и смотрел, как она разбилась на цементном полу среди нескольких других разбитых бутылок, их содержимое собралось в бесполезную смесь вина, стекла и мокрых бутылочных этикеток. — Упс, прости, выскользнула прямо из рук. Обычно я не так подвержен несчастным случаям. Может, попробуем еще? — он потянулся за спину, взял с полки другую бутылку и поднял штопор, лежавший рядом с ним на полу. Я бросилась вперед и опустилась на колени рядом с ним.

— Грейсон, — сказала я, наклонившись вперед и положив одну руку ему на щеку, — что ты делаешь?

Он остановил свою попытку открыть бутылку и посмотрел на меня обескураженно.

— Пробую коллекцию редких вин моего отца, — сказал он. — Уолтер проделал хорошую работу, защищая ее от него, прежде чем он смог уничтожить ее сам. Я делаю то, что сделал бы он, если бы ему дали шанс, — он сделал паузу, обида промелькнула на его лице, прежде чем он продолжил. — Знаешь ли ты, что из всех вещей, которые я продал в этом доме, я избегал этих, потому что считал, что это разочарует моего отца? Когда появилась ты, и мне не пришлось расставаться с этим, — он махнул рукой назад, указывая на полку позади себя, где все еще стояло несколько бутылок, — я почувствовал такое гребанное облегчение, что сделал что-то другое, что заставило бы моего отца гордиться, — он рассмеялся, но это был пустой звук, наполненный только болью.

— Итак, — сказала я, придвигаясь ближе, — как насчет того, чтобы продать остальные, вместо того чтобы дать ему удовлетворение от того, что ты сделал именно то, что сделал бы он? Как насчет того, чтобы заработать на этом немного денег и купить... домашнюю обезьянку и назвать ее в честь твоего отца? Или... двухместный велосипед? Мы будем кататься по Напе и говорить о том, какой задницей был твой отец. Или... попугая! Мы научим его повторять гадости про Форда Хоторна, — я положила руку ему на колено. — Есть дела и получше этого. Мы придумаем что-нибудь вместе.

Грейсон коснулся одним пальцем моего обнаженного бедра и провел им вверх, поднимая материал моей ночной рубашки.

— Ты такая красивая, — сказал он.

Я слабо улыбнулась.

— А ты такой пьяный.

— In Vino Veritas, — прошептал он, повторяя фразу, выгравированную над дверным проемом. Его палец провел по поясу моих трусиков. — В вине есть истина, — он сделал паузу, нахмурив брови. — Правда здесь есть только ложь и обман.

— Грейсон, нет...

Он покачал головой, убирая руку.

— Подумай об этом. Это действительно был такой прекрасный коварный план — идеальный способ сказать мне, как сильно он меня ненавидит, идеальная месть. Если бы у него было чуть больше времени, я мог бы вернуться домой к кучке бесполезного пепла, — он сделал громкий, дрожащий вдох. — Я думал, что это подарок, а вышло совсем наоборот. После всего... Я думал, что он наконец-то... Господи. Это так больно, Кира, — сказал он, его голос был полон страдания. Выражение его лица заставило меня почувствовать, что мое сердце расколется на мелкие кусочки и будет лежать среди разбитых бутылок на полу. — Здесь так много боли, — сказал он прерывающимся шепотом.

— Я знаю, — сказала я, придвигаясь к нему и обнимая его, а он прислонился головой к моей груди. Боже, я знала, какую боль он сейчас испытывает. Понимала ее, и мне было больно за него. — Послушай меня, Грейсон, — я откинулась назад и взяла его лицо в свои руки, глядя ему в глаза. — В этой жизни всегда есть боль. Не только для меня, не только для тебя — для всех. Ты не можешь избежать ее. И иногда боль так велика, что кажется, будто она вырывает саму суть того, кто ты есть. Но это не так, если только ты не позволишь ей это сделать. Да, она вырывает из тебя часть, но любовь призвана заполнить эту часть. Если ты позволишь ей, боль освободит в тебе больше места для любви. А любовь, которую мы носим в себе, делает нас сильными, когда ничто другое не может помочь.

Его темные глаза искали мои.

— Ты веришь в это? — спросил он.

— Я знаю это.

Грейсон испустил длинный, дрожащий вздох, снова зарывшись головой в мою грудь.

— Моя Кира... — пробормотал он, — если бы я только мог тоже поверить в это.

— Ты сможешь. Со временем ты сможешь. Пусть это будет наследием, которое твой отец оставит тебе. Это идеальная месть.

Мы сидели так в течение, казалось, долгого времени, я обнимала его, пока мои ноги не начали сводить судороги.

Наконец Грейсон поднял на меня глаза, провел большим пальцем по моей скуле и прошептал:

— Не испортит ли это момент, если я скажу тебе, что хочу отвести тебя наверх и трахать до тех пор, пока не перестану видеть?

Я тихонько засмеялась.

— Я к твоим услугам. Но сначала давай сварим кофе и отрезвим тебя. Завтра ты будешь чувствовать себя как в аду. А нам предстоит долгий день обезьяньего шопинга.

Грейсон издал смешок, который закончился полустоном-полувздохом.

— Ладно, — наконец сказал он. — Хорошо.

***

— Грейсон сегодня не работает? — спросила Шарлотта, ее лицо было озабоченным.

— Я так не думаю. Ему нужно поспать — он много выпил прошлой ночью, — я уже рассказала Уолтеру о беспорядке в подвале, и он все убрал, составив опись бутылок, которые Грейсон не разбил. Может, с обезьяной я немного переборщила, но насчет попугая я была настроена серьезно.

— Возможно, мне стоит подняться и поговорить с ним... — сказала Шарлотта.

Я кивнула.

— Позже, Шарлотта, ему нужно поспать. Но я уверена, что он оценит то, что ты скажешь. Он выглядел таким, — я пожевала губу, — убитым горем.

— Уверена, что это именно так, — сказала она и печально покачала головой. — И он не сможет быть счастлив ни со мной, ни с Уолтером рядом...

— Он придет в себя.

Шарлотта кивнула, но в ее взгляде было сомнение, и ее неуверенность только заставила меня нервничать еще больше. Она выглядела такой расстроенной, что я обняла ее.

— С ним все будет хорошо, — сказала я. Но в моем тоне не было убежденности, даже для моих собственных ушей. Потерянность его глазах, когда я вышла из комнаты сегодня утром, вызвала у меня холодок в крови.

И еще факт того, что я кое-что скрывала от него. Вначале это не казалось информацией, которой нужно делиться. Но потом все произошло так быстро... и теперь это было секретом между нами, и я знала, что должна рассказать ему, но не знала, как он отреагирует. Он все еще находился на такой эмоционально неустойчивой почве.

Сколько секретов он может сейчас выдержать? Сколько боли может вынести человек, прежде чем сломается?

Это снова я, бабушка. Если бы ты могла послать мне немного мудрости... что мне делать?

Шарлотта вырвала меня из моей тревожной задумчивости.

— Сегодня утром Грею позвонили и сказали, что этикетки для его бутылок готовы, — сказала она. — Думаю, я поеду в город и заберу их для него.

— Я позабочусь об этом. Мне все равно нужно выйти ненадолго. Чувствую, что дышу в затылок Грейсону. Возможно, ему нужно немного времени, чтобы разобраться во всем самому. Не хочу мешать ему. Если он спустится, ты напишешь мне?

— Да, конечно, дорогая. Скоро увидимся.

Я поехала в город и сразу же направилась в небольшую типографию, где Грейсон заказал этикетки для вина, которое собирались разливать по бутылкам. Женщина на стойке регистрации вынесла мне коробку, затем проверила мою банковскую карту, слегка нахмурившись.

— Простите, миссис Хоторн, но Ваша карта отклонена.

— Что? Этого не может быть, — сказала я. На счету было много денег. — Может быть, Вы попробуете еще раз? — она попробовала, но с тем же результатом, выглядя неловко. Несмотря на холодок, пробежавший по позвоночнику, я покачала головой. — Мой муж, наверное, купил что-то и не сказал мне. Придется зайти в банк. Мужчины.

Она тихонько хихикнула.

— Со мной такое тоже случалось раньше. Хотите, я попробую другую карту?

У меня не было другой карты. Я покопалась в сумочке, пересчитала деньги, которые у меня были. К счастью, у меня было довольно много. Несколько недель назад я сняла наличные, чтобы дать чаевые всем поставщикам на вечеринке, но Грейсон дал Уолтеру деньги на эти цели, поэтому я не использовала то, что было в моем кошельке. Я отсчитала деньги по счету и отдала их, поблагодарив ее, и вышла из типографии с коробкой этикеток.

Положив ее в багажник, я села в машину и поехала прямо в банк. Чувство нервозности, охватившее меня в типографии, теперь превратилось в полноценную панику. Мое сердце колотилось в груди, словно понимая, что сейчас произойдет что-то ужасное.

Боже, пусть это будет какое-то странное недоразумение, банковская ошибка, что угодно. Пожалуйста, пожалуйста...

Я припарковалась, сделала глубокий, успокаивающий вдох и пошла к банку. К счастью, он был практически пуст, и я подошла к сотруднице банка без необходимости ждать. Когда я сказала ей, зачем пришла, она посмотрела мой счет и нахмурилась.

— Извините, миссис Хоторн. Похоже, на Ваш счет наложен арест.

О Боже.

— Арест? — пискнула я. — А там указана причина?

Она покачала головой.

— Нет, извините. Вы должны получить извещение по почте, если на Ваш счет наложен арест или если есть другая юридическая причина для удержания.

Мое сердце билось так быстро, что я с трудом переводила дыхание.

— Вы можете проверить счет моего мужа? — спросила я. — Просто чтобы сказать мне, наложен ли арест и на его счет?

— Ну...

— Пожалуйста, — сказала я, — мне не нужна никакая другая информация. Я знаю, что эта информация только для него. Просто если бы вы могли... — я резко вдохнула, паника на мгновение захлестнула меня. Я поднесла руку к груди. — Извините.

Пожилая женщина сочувственно улыбнулась.

— Дайте мне минутку... — она начала печатать на своем компьютере и снова нахмурилась. — Да, похоже, что на его счет тоже наложен такой же арест.

— Спасибо, — сказала я, содержимое моего желудка подступило к горлу. Я тяжело сглотнула. — Очень Вам благодарна.

Я повернулась, чтобы уйти, и она позвала меня.

— Уверена, что все прояснится, миссис Хоторн.

Я повернула голову, но продолжала идти.

Нет, нет, не прояснится. О Боже.

— Да, я уверена. Спасибо.

Я быстро шла к своей машине, моя кожа была холодной и покрытой мурашками, и как только я села за руль, то достала свой телефон и набрала номер отца.

Он ответил на третьем гудке.

— Что ты наделал?

Пауза.

— Кира.

— Деньги моей бабушки, — выпалила я. — Что ты наделал?

Я услышала его глубокий вздох, а затем он положил руку на трубку, разговаривая с кем-то на заднем плане. Мне показалось, что я услышала, как закрылась дверь, прежде чем он вернулся.

— Он не подходит тебе, Кира. Он преступник.

— Ты ублюдок, — выплюнула я. — Ты сделал это. Почему? — мой голос надломился, горе и ярость переполняли меня. — Ты действительно так сильно меня ненавидишь? — слова звучали знакомо. Разве я недавно не задавала этот вопрос о Грейсоне и его собственном отце?

— Конечно, я не ненавижу тебя, Кира. Я просто не хочу, чтобы ты делала выбор в своей жизни, который приведет тебя в неправильном направлении.

— Это моя жизнь! — кричала я. — Я взрослая женщина. Ты не имел права так поступать. А теперь ты поставил под угрозу и его бизнес — у него есть сотрудники, которые рассчитывают на него.

— Если твой муж рассчитывает на твои деньги в своем успехе, то он вообще не мужчина, — его голос был жестким, неумолимым.

— У тебя нет ни малейшего права. Эти деньги принадлежат мне по закону. Моя бабушка оставила их мне.

— Да, возможно, но я могу затянуть дело в суде, пока ты не поймешь логику моей позиции и глупость своего выбора. Я делаю это для твоего же блага, Кира. Я твой отец. Не могу позволить тебе разрушить свою жизнь.

Шок и ужас пробежали по моему позвоночнику, и слезы покатились по моим щекам.

— Ты делаешь это для своего собственного блага, — шипела я. — Ты никогда не задумывался о моем счастье. Ты делаешь это из-за собственной гордости — тебе невыносимо видеть, как я делаю что-то, что не соответствует твоим собственным планам. Ты не можешь смириться с мыслью, что я не нахожусь под твоим контролем, как и все остальные в твоем мире.

Он вздохнул.

— Кира...

— Разве ты недостаточно с ним сделал? — спросила я, понимая, что теперь уже нечего терять, если мы будем обсуждать это. Он уже сделал то, чего я боялась больше всего, — Я помню, знаешь. Я была там, когда судья по его делу пришел к тебе в офис. Слышала твои советы. Слышала, как ты сказал ему, чтобы он осудил Грейсона по всей строгости, чтобы сделать из него пример. И именно это он и сделал.

— Я даю советы многим людям. Это не запрещено законом. И, если этого парня осудили, то это потому, что он это заслужил.

Он помнил. Быстрота его ответа выдала его. Хотя, когда мы пришли к нему в Сан-Франциско, он не дал понять это. Видимо, в какой-то момент после этого он присмотрелся к Грейсону повнимательнее. Я знала это нутром. Было ли это до или после того, как он предложил ему деньги за отказ от меня, я не знала.

На мгновение единственным звуком было мое тяжелое дыхание, пока я пыталась проглотить рыдания, отчаянно вырывавшиеся из моей груди.

— Советы, которые ты даешь, влияют на жизни, папа. Настоящих, живых, дышащих людей, у которых есть надежды и мечты. Например, совет, который ты дал Куперу, как поступить в ситуации со мной. Ты раздавил меня. Ты знал это? Ты раздавил и Грейсона. Пожалуйста, прошу, не делай этого. Просто положи конец всему, что ты натворил, и дай нам быть счастливыми. Ты сделал достаточно. Пожалуйста, — тогда я всхлипнула, это был резкий, задыхающийся звук.

— Мне жаль, Кира. Это для твоего же блага, и Купера тоже, да. Но когда-нибудь ты увидишь мудрость в моем видении. Что касается твоего нынешнего мужа, я сделал ему очень щедрое предложение уйти от тебя. Советую ему принять его, если он не хочет, чтобы его бизнес провалился.

— И что же это за предложение? — выплюнула я.

— Он получает значительную сумму денег за небольшую жертву. Я попросил только, чтобы он навсегда ушел от тебя и рассказал историю о том, что он воспользовался тобой — проблемной девушкой со значительным трастовым фондом.

Небольшая. Жертва. Я. Вот что он обо мне думает.

Моя кровь превратилась в ледяную воду, но не от того, что отец снова бросил меня под автобус, а от осознания того, что у него не было никаких сомнений в том, чтобы разрушить жизнь Грейсона. Снова.

— Он только начал восстанавливать свою репутацию. А теперь ты просишь его лгать, чтобы люди снова смотрели на него как на изгоя? Как, по-твоему, он сможет устроить свою жизнь в месте, где люди не уважают его?

— Это не моя проблема. С деньгами, которые я предлагаю, он сможет устроить свою жизнь где угодно.

Он считал себя каким-то героем. Его эго было настолько огромным, что он действительно считал себя представителем правосудия. Он действительно бредил.

— Ты поэтому вышла за него замуж? — спросил он. — Еще одно благотворительное дело для тебя?

— Нет. Я люблю его, — сказала я просто и честно. Больше не было смысла пытаться убедить его в чем-либо.

Я вдруг почувствовала оцепенение.

Он никогда не оставит меня в покое. Я проведу остаток своей жизни, будучи его пешкой в той или иной форме.

Неотрывно глядя в лобовое стекло, я завершила вызов, не сказав больше ни слова.

Не помню, как доехала до дома. Дом. Очередной всхлип грозил задушить меня, слезы скатывались по моим щекам, одна быстрее другой.

— Ты в порядке, — уверяла я себя. — Все будет хорошо. Мы с Грейсоном разберемся с этим вместе. Он сказал, что теперь будет заботиться обо мне.

Боже, но ни у кого из нас снова нет ни цента на счету.

Я проехала через ворота и сразу заметила черный автомобиль, припаркованный перед фонтаном.

Боже, и что на этот раз?

Когда я подъехала к нему, Купер вышел с заднего сиденья. Мое сердце остановилось, а затем забилось в ритме стаккато.

Такими темпами я, похоже, умру от сердечной недостаточности еще до того, как закончится этот день.

Я сделала последний глубокий вдох и вышла из машины, закрыв дверь с тихим щелчком. Купер уже шел ко мне.

— Кира, что случилось? — спросил он с выражением озабоченности на лице. Я опустила глаза.

— Ты действительно не знаешь, Купер? Или ты тоже в этом замешан? Ты и мой отец — какой-то безумный дуэт, — категорично предположила я.

Он глубоко вздохнул, его брови изогнулись.

— Да, я знаю, что он сделал. Мне жаль. Но я вынужден согласиться с его желанием вытащить тебя отсюда, — он махнул рукой в сторону дома Грейсона. — Он убийца, Кира, — жестко сказал он. — Возможно, ты даже не в безопасности.

— Я в миллион раз в большей безопасности с ним, чем когда-либо с тобой, — мой голос стал громче, когда я выплюнула эти слова в его адрес. Но вдруг другая волна поражения обрушилась на меня. Столкновение с Купером не могла решить эту ситуацию. Я изменила тактику. — Купер, — сказала я, придвигаясь ближе к нему, мой голос слегка дрожал, — я знаю, что ты сделал... — я покачала головой, подыскивая слова, которые убедили бы его, а не разозлили, — из-за наркотиков и алкоголя. Я знаю, что это был не настоящий ты.

Казалось, он на мгновение задумался над этим объяснением и нашел его приемлемым.

— Это так, Кира, — лжец. — Это был не я. Я был неуправляемым. Но никто не должен этого знать. Это погубит меня.

Но ты был совершенно не против погубить меня.

Я энергично покачала головой.

— Не хочу разоблачать тебя, Купер. Я никогда не расскажу о том, что между нами произошло. Возьму вину на себя. Все в порядке. Я сделаю все, о чем ты меня попросишь. Только, пожалуйста, убеди моего отца снять арест с денег моей бабушки. Убеди его оставить нас в покое. Тебе не повредит придумать новый план, не связанный со мной? Пожалуйста, Купер, если ты когда-нибудь любил меня, пожалуйста, позволь мне быть счастливой.

Купер поджал губы, казалось, обдумывая мои слова. Надежда всколыхнулась в моей груди, и я подошла на несколько шагов ближе.

— Ты не знаешь всего, что он делает, всего, на что он способен. Я знаю, что ты лучше него, Куп. Не связывай себя с моим отцом больше, чем ты уже связал.

— Что он делает? — спросил Купер, убирая прядь волос с моего лица. Я посмотрела на дом, надеясь, что Грейсон не выглядывает из окна.

Скорее всего, он еще спит.

Не хотела, чтобы он влез в это дело. Мне нужно было убедить Купера помочь мне.

Я покачала головой.

— Он манипулирует людьми в своих целях. Он даже использовал Грейсона. Он уже причинил ему боль, использовал его так ужасно.

— Как использовал меня? — раздался холодный жесткий голос рядом со мной. Я втянула рваный воздух, мое сердце подскочило. Я не видела Грейсона, потому что наши машины скрыли его, пока он приближался, а я была так сосредоточена на Купере. Не ожидала, что он будет работать сегодня, но он должен был работать, по крайней мере, недолго. Именно с этой стороны он пришел.

— Грейсон, — вздохнула я, отступая от Купера.

Шуги вышла из-за спины Грейсона, посмотрела прямо на Купера и издала одиночное рычание, за которым последовали два лая. Мои глаза расширились. Это был первый раз, когда Шуги, насколько мне известно, проявляла агрессию в своей жизни.

— Думаю, тебе лучше уйти. Ты не нравишься моей собаке.

Купер ухмыльнулся.

— Уверен, что она разбирается в людях так же, как и ты.

— Она не лжет, — ответил Грейсон, его выражение лица было напряженным, а голос — холодным. — Она собака, а не политик. Убирайся с моей территории.

— Уже ухожу, — он переключил свое внимание на меня. — Ты знаешь мою позицию, Кира. Я беспокоюсь о тебе не меньше, чем твой отец. Мы здесь, чтобы помочь тебе. Если я тебе понадоблюсь, позвони мне. Я буду здесь в мгновение ока.

Грейсон шагнул вперед.

— Могу заверить тебя, что моей жене ничего от тебя не понадобится — ни сейчас, ни в будущем.

Купер напряженно смотрел на Грейсона, мое дыхание прервалось, а затем он благоразумно отступил, повернулся и направился к своей машине. Я резко выдохнула.

Ни Грейсон, ни я не произнесли ни слова, пока Купер садился в машину, а его водитель отъезжал, огибая фонтан и выезжая за главные ворота.

— Что, черт возьми, это было? Ты плакала? — спросил Грейсон, придвигаясь ко мне, на его лице было что-то среднее между гневом, беспокойством и настороженностью.

— Я... да, — я выпустила еще один дрожащий вздох. — Нам нужно поговорить, Грейсон, — я покачала головой, мои руки свободно болтались по бокам. — Мы можем пойти внутрь?

Он мгновение изучал мое лицо, и настороженность внезапно вышла на первый план.

Боже, я собираюсь причинить ему боль, а он и так уже настрадался.

Ужас заставил меня осунуться.

Он повел меня в сторону дома, а я изо всех сил старалась не обращать внимания на дрожащие ноги и следовать за ним в его кабинет. Я удивилась такому выбору, но, возможно, он привел меня туда просто потому, что это была ближайшая комната к входной двери.

— Не хочешь присесть? — спросила я.

— Я лучше постою, — резко ответил он. Он вел себя со мной так по-деловому. Я задрожала, обхватив себя руками. — Что происходит, Кира? — его поза и настороженное выражение лица напомнили мне человека, ожидающего удара.

— Деньги заморожены, — прошептала я, мое лицо осунулось.

На его лице отразилось сначала замешательство, а затем шок.

— Что? Как?

Я глубоко вдохнула.

— Мой отец... Я даже не знаю подробностей. Он что-то сделал, предъявил претензии, как-то заморозил это до тех пор, пока дело не будет расследовано.

— Ладно, какие бы претензии он ни предъявлял, они беспочвенны. Эти деньги твои по условиям.

— Знаю, — сказала я, мой голос сорвался. — Но он может заморозить их так надолго, что мы будем вынуждены начать продавать вещи, чтобы выжить. Он может. И он сделает это.

Грейсон резко выругался, проведя рукой по волосам.

— Мне так жаль. Я недооценила его. Не думала...

Грейсон уставился куда-то вдаль, его выражение лица было нечитаемой маской, он молчал так долго, что я сомневалась, заговорит ли он вообще.

— Почему Купер был здесь и о чем вы говорили? Ты упомянула, что твой отец использовал меня, — наконец спросил он, вернув свой взгляд ко мне. — Что ты имела в виду? Скажи мне.

— Купер... он просто, не знаю, притворялся, что беспокоится обо мне, — я придвинулась к Грейсону, положила руки на его бицепсы и посмотрела ему в лицо, используя свои глаза, чтобы умолять его. — Пожалуйста, постарайся понять то, что я скажу тебе дальше. Пожалуйста, пойми, почему я говорю тебе об этом только сейчас. Сначала я не думала, что это необходимо… а потом, чем больше времени проходило...

Грейсон стал каменно-неподвижным.

— Выкладывай, Кира. Сейчас же.

Я отвернулась от него.

— Я рассказывала тебе, как стажировалась у своего отца. Часто бывала в его офисе. Подслушивала... — я уронила руки и устремила взгляд к Грейсону, который внимательно слушал. Я покачала головой, пытаясь найти правильные слова. — Мой отец, он всегда считал, что если у него есть влияние на местных судей, то он обладает высшей властью, — в этом отношении он не ошибался. Правда не имела значения, факты не имели значения, если люди, принимающие окончательные решения, были у тебя в кармане. Он подготавливает их, если может, как в случае с Купером, он делает одолжения, заключает сделки... Он делал это годами.

Власть, все возвращается к власти.

— Какое отношение это имеет ко мне?

Мои глаза переместились на жесткие линии лица Грейсона.

— Однажды вечером мы были в его офисе после окончания рабочего дня. Я заканчивала несколько проектов, пока ждала его. Судья Вентворт, судья по твоему делу, — я взглянула на него, но выражение его лица не изменилось, — зашел проконсультироваться с моим отцом по нескольким делам, одним из которых было твое.

— Продолжай, — сказал он, мускул дрогнул на его сжатой челюсти.

Я издала длинный вздох.

— Я передавала файл и подслушала достаточно... достаточно, чтобы понять. Это был год выборов, понимаешь, и мой отец посоветовал ему бросить тебя в тюрьму — дать тебе высшую меру наказания, чтобы дать понять, что он не только суров к преступлениям, совершенным бедными и меньшинствами, но и выносит суровые приговоры богатым, белым преступникам. Это все игра — игра восприятия и манипулирования фактами. Игроки не имеют значения, отдельные жизни не имеют значения — все можно извратить, если подойти к этому с правильной стороны. Ты был пешкой. Это причина, по которой ты не получил общественные работы или минимальный срок, как считал твой адвокат. Из-за моего отца ты сел на пять лет. И я... Я никогда не забывала твое имя. В тот день в банке я услышала его и вспомнила.

Я наконец отважилась взглянуть на лицо Грейсона, ища понимания, но, хотя его кожа побледнела, выражение его лица не выражало ничего, кроме холодной бесстрастности.

— А потом ты решила также использовать меня. Все это было одной большой подставой.

Я нахмурила брови.

— Что? Нет, это не так... Столкнуться с тобой в том банке было судьбой, и я...

— Ты думаешь, я поверю в это сейчас? Ты использовала меня — это именно то, что ты сделала, — он рассмеялся, уродливый звук, полный презрения. — Прекрасный способ отомстить собственному отцу. Поговорим об идеальной мести. Выйти замуж за человека, которого он помог посадить в тюрьму, неудивительно, что он был в таком бешенстве. Господи, ты прямо как он, интриганка, используешь людей, — я перестала дышать, комната темнела по краям вокруг меня, как будто у меня было туннельное зрение.

Интриганка? Использую людей? Нет, я не делала этого... не делала?

Признаю, что мне часто приходили в голову планы и идеи, но они не использовались для того, чтобы причинить вред людям...

Внезапно мне стало плохо, и я растерялась. Я положила руку на край его стола, чтобы успокоиться.

Неужели? Это то, что я сделала? Сделала это с Грейсоном?

Я покачала головой в знак отрицания.

— Я не использовала тебя, Грейсон, я хотела попытаться все исправить. Думала...