Ключ к счастью попаданки

Глава 14

Охотничий дом я оценила по достоинству — в таком смело жить можно. Теплый, просторный, с высокими потолками и несколькими окнами, украшенными ажурными деревянными ставнями. Аптечку нашла в большом сундуке. Горшочки с мазями и разными притирками, пучки сухой травы, чистые куски полотна. Ну, хоть что-то, не придётся перевязывать раненого чем попало.

— Его надо раздеть. Дед, помоги!

— Ты чего делаешь-то? Ты понимаешь, кого раздевать собралась? Господина и мужчину! Ты лекарь, что ли?

— А здесь есть лекарь? Если мы сейчас ему не поможем, — кивнула на раненого, — он до приезда лекаря не доживёт.

— Он и так не доживёт, — тяжело вздохнул Пекас. — Глянь, как господину досталось — с дыркой в животе никакой лекарь не поможет.

Раненый застонал и на миг приоткрыл глаза. Осмысленный взгляд выражал столько муки и страданий, что я поняла — он нас слышал.

— Улька, пошли уже, не трогай ты его. Ведь нас в его смерти обвинят. Скажут, что я напал, а ты помогала, иначе откуда бы нам на этом месте взяться.

В словах Пекаса было рациональное зерно. Управляющего я видела, он произвёл впечатление хитрого и жёсткого человека. Если в гибели господина надо будет кого-то обвинить, то мы с делом — самые подходящие кандидатуры.

— Что на самом деле случилось с господином? Дикие звери напали?

— Думаю, кабан это, секач его подрал. Хорошо, что до смерти не затоптал. Хотя, чего хорошего уж теперь. Нет, Улька, не нужен господину лекарь, смотри бледный какой — к утру с великими богами встретится.

Как к утру! Молодой, красивый мужик! Даже сейчас он оставался привлекательным. Высокий лоб, рельефные скулы, широкие плечи. Если ещё и с характером неплохо, то просто грех разбрасываться таким генофондом! Но, какой бы ни был характер, всё равно нельзя оставлять его одного. Если Пекас прав, и жить господину осталось несколько часов, с ним рядом кто-то должен находиться. Хотя бы для того, чтобы принести стакан воды.

— Пекас, а что ты про верёвку говорил? — вспомнила я.

— Повесят нас, если обвинят в гибели господина, — тоскливо пояснил Пекас. — Если и поверят, что спасти хотели — не поможет. Скажут, не так несли, не так везли, да ещё и в охотничьем домике самовольничали. Кого-то же надо будет наказать? А кого? Секача не найдёшь, как есть выходит, что только мы с тобой остаёмся.

Печально, но боюсь, что дед прав. Нас запросто могут обвинить в чём угодно. Господина мне было жалко, но и нас с Пекасом тоже. А ещё Феню, которая останется одна и уж теперь точно будет проклинать меня до конца жизни. Она ни на минуту не усомнится, кому принадлежала светлая идея поехать в лес.

— Пекас, возвращайся домой, — решилась я. — Фене скажешь, что я от тебя сбежала.

— Зачем?

— Ну кто меня, дурочку, поймёт? — усмехнулась я. — В лесу ты не был, господина не видел, из замка сразу за дровами отправился.

— Так нету дров, как я их в темноте рубить буду?

— Ты отправился, но пока доехал — стемнело. Ещё и по лесу немного поплутал, в темноте же не видно, где телегу оставил. Уезжай, дед, подумай о Фене. Как она без тебя?

— А ты?

— Я останусь. Если господин не доживёт до утра, вернусь в село. Если великие боги будут милостивы к нему, то утром пойду в замок, за лекарем. Но в любом случае тебя здесь не было.

Пекас, видимо сомневаясь, угрюмо посмотрел на господина. Уезжал бы уже скорее, что ли! Мне надо переодеться, смыть кровь с ладоней, пересмотреть сундук-аптечку. Мне очень не хотелось, чтобы господин отправился в чертоги великих богов. Мне-то он здесь нужен, живой и желательно здоровый, способный снять с меня ненавистную алую ленту.

— Поторопись, деда, — попросила я. — Фене от меня привет передай, объясни ей, что терять мне нечего — замуж за Савву я своими ногами не пойду.

Я всё-таки уговорила Пекаса. Не знаю, что заставило его меня послушать, а не попытаться силой утащить из охотничьего домика. Может быть, человеколюбие — как оставить раненого одного. А может, он, наконец, понял и поверил, что выдать меня замуж не получится ни при каком раскладе. Когда Пекас уехал, я в первую очередь занялась собой. На моей одежде столько микробов, что никаких секачей не надо. Одежды в гардеробной было много, но вся мужская. Я выбрала белую, нежнейшего полотна рубашку, подвернула рукава. Полы доходили мне до колен, и рубашка вполне могла сойти за широкое платье, но, вероятно, с телом Ульки я приобрела и её взгляды на приличия. Чтобы не сверкать голыми коленками, натянула тонкие, тоже белые, штаны. А ничего, между прочим, штанишки! И длина мне подошла, даже подворачивать не надо, и пояс на шнурке. Я подпоясалась найденным здесь же длинным шёлковым шарфом и занялась, наконец, раненым. Он был жив, не стонал, но и не приходил в сознание. В сундуке-аптечке я копалась по наитию. Раз мать моя была травницей, вполне возможно, что и мне с генами передались какие-то знания. Или не с генами, не важно. Я понюхала пучок коричневой незнакомой травки. Почему-то я знаю, что она от боли. Да, точно от боли, пахнет болотом и сыростью.

А вот этот пучок, старательно упакованный в полотно, надо заварить как снотворное и успокоительное. Мазь, накрытая промасленной тряпочкой, наносят на мелкие раны. Знания всплывали в моей голове из самых дальних глубин памяти. Господин застонал.

Я присела рядом, положила ладонь на его повязку — сама не знаю, зачем. Но то, что произошло потом, вызвало у меня тихий вскрик. Я почувствовала, как ладонь разогревается и тепло от неё впитывается в тело господина. Как вода в губку! Отдёрнула руку, внимательно осмотрела. Что сейчас было? Неужели подозрения в моих возможностях имеют под собой основание? Я что — ведьма? Вот бы здорово было! Это же сколько возможностей, одна метла чего стоит! Кота можно завести, у всех уважающих себя ведьм есть чёрный кот.

Господин опять застонал и что-то тихо забормотал, судорожно вздыхая. Я нежно приложила на больное место обе руки. Похоже, на эмоциях малость перестаралась — раненный вскрикнул. Тепло всё впитывалось и впитывалось, а я чувствовала, как слабею. Сначала стало сложно сидеть рядом с господином, и я опустилась на пол. Потом положила возле раненого голову — мне невыносимо хотелось закрыть глаза. Потом меня начало потряхивать и, пытаясь согреться, я обхватила себя руками. Лицо господина уже не было таким бледным. Нет, румянец не появился, но пугающая синева под глазами исчезла. Получается, ему лучше? Больше я ни о чём подумать не смогла. Кое-как, спотыкаясь о свои же ноги, доплелась до ближайшего диванчика, завернулась в толстое покрывало, которое лежало на диване для украшения, и уснула.