1991. Глава 11

Над Москвой медленно заходило солнце. Князева дочитывала «Похитителей», проглатывая одну страницу за другой; такого запала, жадности до сюжета она не испытывала давно, с самого прилёта в столицу. Волнения, до этого душившие Аню при попытке хоть строку прочесть, будто заглушились собственным голосом. Она на французском говорила, почти не смачивая горло нелюбимым кофе, а в голове быстрее формировались на родном языке мысли, складывающиеся в фразеологизмы, которых не знал ещё ни один писатель — даже сам Буссенар.

Иногда она, натыкаясь на отрывки, выученные назубок, поднимала незаметно взгляд на Витю. Проверяла, не уснул ли случайно Пчёла от монотонных, в какой-то степени гнусавых реплик, и, замечая, как чуть дёргались его веки, как ровно поднималось тело под её рукой, продолжала читать. Разумеется, он не понимал всей драмы о пещере с драгоценными камнями, обвалом снесённой в реку, но слушал так внимательно, словно думал найти в произношении Анны ошибки.

Князева переворачивала страницы с улыбкой глупой, какую только через секунды осознавала.

Когда небо окончательно покраснело, подобно бутону расцветшей гвоздики, девушка повторно дочитала роман — уже в четвертый раз. Она перевела дыхание, возможно, слишком резко, — в сравнении с мягким тоном, которым читала Буссенара, — и вдруг закашлялась.

Только закрыв книгу, Князева осознала, как сухо стало в горле. Будто долгие часы исключительно через рот дышала, копящейся слюны не сглатывая. Даже чуть больно было.

Витя от спинки дивана оттолкнулся, крепко Анну перехватывая, к себе на колени утянул и обнял так, словно в Князевой в тот миг весь мир — да что там мир, весь он, Витя Пчёлкин, в сути своей — был собран.

Руки обхватили так, словно Аня хрустальной статуэткой была, способной в пух и прах рассыпаться от излишне крепкой хватки.

Она глотнула остывшего кофе, только так кашель останавливая, откинула голову, что тяжелой и лёгкой в одно время стала, и улыбнулась вдруг. Но улыбкой странной.

Так уголки губ вверх тянули спасённые самоубийцы.

Пчёлкин на колени себе уложил её так, что в лоб Князеву смог бы поцеловать, если б чуть голову к девушке наклонил. А потом, через доли мгновений, он коснулся губами линии роста волос темных, как надвигающаяся ночь, и произнес:

— Спасибо, Анюта… Как на родном читаешь…

— Понравилось?

— Очень, — Пчёла и не думал врать. Разумеется, понравилось, он чуть ли не впервые почувствовал себя патрицием, у которого литература была настоящей страстью, любовью!.. И благодарить за то надо исключительно Анну. Девушку, которая не останавливалась, несколько часов без перерыва читала так, что по одной интонации Витя сюжет понимал.

Он снова её поцеловал. Но на этот раз — в кончик носа. Анна дыхание перевела выдохом через рот, заметив, как поцелуи Вити всё ниже стали спускаться по лицу её — сначала лоб, теперь нос… От мысли, осознания, каким должно было стать третье касание, мелко дрогнули ресницы.

«Чёрт возьми. Что ты делаешь с собой, Князева? Когда себе таять стала позволять?..»

— Ты читаешь, как никто не читает.

— Вероятно, — почти самодовольно хмыкнула Аня. Сказала самой себе усмехнуться, напускной дерзостью с ног сбить, но на деле смогла только улыбнуться.

Под сердцем что-то кольнуло, точно иголочкой — маленькой, но острой. Такой можно было бы листы пергамента насквозь прошить, что уж было говорить про нутро Князевой.

Она вдруг посмотрела в глаза Вити, которые над ней нависали, и почувствовала, как улетать стала. Куда-то далеко, в небеса, которые по цвету своему не могли с радужкой Пчёлкина сравниться.

А потом Анна сказала глупость какую-то, до которой, вероятно, не додумалась бы, не устав так сильно:

— Сейчас французский ушёл на «второй план». Никому уже не нужен. Как и немецкий. Все переходят на английский. Это новый мировой язык, знал об этом?

— Но тебе идёт французский.

Анна моргнула, словно осознать пыталась, что Витя ей сказать хотел, и поняла. Только не смогла себя удержать. Она спросила раньше, чем приказала себе улыбкой на утверждение Пчёлы ответить:

— Что ты имеешь в виду?

— Он звучит красивее, когда на этом языке ты разговариваешь.

— Ты просто необъективен ко мне, Пчёлкин.

— Я и не спорю, — согласно кивнул мужчина и поцеловал её ещё ниже. В губы. Как Анна и думала.

Под рёбрами взорвался фейерверк, а в голове — динамит. Она поняла, что не пыталась даже сопротивляться, как-то за честь свою бороться, когда губы Вити в касании едва ощутимом коснулись её уголка рта. Только дыхание перевела выдохом тяжким, который, вероятно, в той ситуации неправильно совсем прозвучал, и поддалась рукам Пчёлы, которые Князеву на бёдра мужские усадили.

Поцелуй напоминал ласку губ; никаких безумств, никакой сорванной кожи с губ в порыве, за который потом щёки будут гореть, никаких движений языком. Только нежность, мягкость и чувство, какому названия дать не получалось, но какое здорово щемило нутро в боли сладкой. Анна соврала бы, если бы сказала, что ей это неприятно было. Напротив, совершенно напротив; в незнании, куда деть ноги, девушка обняла ими Пчёлкина, а тот чуть вперед по дивану скатился, пространство ей давая.

Они потёрлись друг о друга так, что Князевой вдруг стало не хватать воздуха.

За стуком сердца она собственных мыслей не услышала, но поняла, что нижняя часть тела явно отозвалась на это движение приятным теплом, простреливающим вверх-вниз по мышцам. Девушка оставила поцелуй на выемке верхней губы Вити, когда положила руки на плечи его и почувствовала крепкие, пропахшие никотином пальцы на себе, на спине, талии…

Пчёлкин был везде; губами на её лице, ладонями — на теле, и собою — в голове. И в поцелуе отрицать это было глупостью, какую Князева не собиралась себе прощать.

Аня почувствовала, как Пчёла волосы ей собрал, чтобы те в рот не лезли. Он провёл ладонью, этими чертовыми, явно многоопытными пальцами через темные пряди Князевой.

Почему-то от этого движения её будто током прошило. До самих дендритов.

Невольно Аня дёрнула бёдрами, натягивая собственные волосы, к Вите прижалась, нарисовав на нём восьмерку. Девушка поняла, как это могло выглядеть только через секунду какую-то, и сонная артерия затрепыхалась так, словно думала горло лозой передавить.

«Дьявол…»

— Дьявол, — повторил её мысли шёпотом Пчёлкин и, словно самого себя затыкая, поцеловал Анну снова, но уже ниже. К шее её прижался губами, но сразу же самого себя отодвинул, и крепче сжал руки на талии Князевой. Знак держаться.

Сердце рухнуло так, что никакие вены и артерии его падение не остановили.

Она на Пчёлкина посмотрела, а он, взгляд её поймав, вдруг ругнулся сдавленно и прижал девушку к себе. Так, что Анна изогнулась сильно в пояснице, подбородком утыкаясь в плечо Витино, и вдруг стала ощущать себя марионеткой в руках кукловода.

Вздох дался с титаническим усилием. Князева приказала себе молчать, чтобы не казаться Пчёле бесстыдной девицей, к каким ему не привыкать, вероятно, было. Молчать, не говорить, ты и так уже лишнего сделала…

Витя перевёл дыхание. Князева взрывала ему душу. Это… так произошло. Вспышкой, случайностью, какую не осознал сразу, но вот из разового случая реакция на Аню стала уже привычной. Как от чтения её, так и от поцелуя душа одинаково сильно дрожала.

Она качнулась один раз, а Пчёлкин едва ли был в состоянии не завалить её сразу на диван и любить.

Любить долго, до последнего изводя и себя, и её, пальцы переплетая, в волосах друг у друга путаясь и головой жаркой чувствуя, что это — не потребность, а только способ показать, насколько тянет к ней, насколько Анюта Князева ему нравится…

Он сглотнул скопившуюся во рту слюну, выгоняя мысли эти из-под коры головного мозга:

— Зла?

— Нет, — сказала Анна и поняла, что не соврала почти. Если и была зла, то только на себя — за то, что снова так просто Вите поддалась, что вдруг голову стала терять.

Ведь ей нельзя — так Инте Дауринс говорила. Ведь раствориться, как «Yupi», и пропадёт, словно Ани Князевой и не существовало никогда.

Собственные мысли придушили так, что можно было задохнуться.

— Ты устала, — пояснил Пчёлкин. Понял, что звучал жалко, почти оправдываясь, но большего из себя выдавить не смог. Только едва сказал, подняв руки вверх и вниз по талии Ани, гладя её: — Тебе стоит отдохнуть.

Если бы он такое сказал в восемьдесят девятом, то, вероятно, сразу же бы засмеялся над самим собой. Но теперь нихрена не смешно; и голос твердый, и руки уверенны, не позволяли лишних — хотя и крайне желанных — движений.

Девушка кивнула, но только какая-то её часть Вите поверила. Вторая половина мыслей Аниных утверждала Князевой, что слова его — лишь отмазки глупые, какие парню типа Пчёлы ничего не стоило придумать прямо на ходу.

Захотелось встать, подняться на ноги и уйти спать. Чтобы длинный день, бо́льшую часть которого Князева потратила на чтение и сон, кончился.

Она встала с колен мужских, чуть неуклюже распрямляя ноги. На Витю старалась не смотреть, но не успела уши заткнуть, чтобы не услышать, как Пчёлкин выдохнул тяжело, как скрипнула под ним спинка дивана. Аня нашла в себе силы забрать две совершенно остывшие чашки из-под чая и кофе, помыла их под струей воды.

Ноги едва не выгнулись в обратную сторону, когда Князева обернулась и увидела за спиной своей Витю. Он встал с места и подошел ближе, чем, вероятно, должен был держаться в ситуации этой всей.

У Анны горло сжалось так, что, вероятно, даже глоток воздуха, показался бы пыткой. Потому она решила и не дышать толком.

Но Пчёла не сказал ничего ни за секунду тишины, ни за пять, ни даже за десять. Он просто стоял и на Князеву смотрел, словно пытался понять, какой шаг ему нужно было сделать теперь — что сказать, как улыбнуться, и стоило ли это вообще того?..

«Почему, Ань, с тобой рядом истуканом таким становлюсь? Скажи, а, Княжна?»

Анна поняла, что воздух, взятый в легкие, становился за мгновения этого немого диалога будто затхлым и, оттолкнувшись руками от гарнитура, направилась в свою спальню. Шла быстро, но и не бежала.

Князева закрыла дверь своей комнаты, когда Пчёлкин вздохнул. Выдохнул и с почти что яростью на самого себя, на мир весь, блять, запустил в волосы кулак, желая их вырвать с корнем, с луковицами.

Ночь окончательно Москву укрыла тёмным одеялом. Стрелки часов показали последние минуты одиннадцатого часа.


Прошло, наверно, не меньше двадцати пяти минут с момента, как Анна, не желая «сладких снов», ушла спать. Витя проверил входную дверь, везде выключил свет, а сам уселся в гостиной и закурил. Вероятно, если Князева завтра увидит в мусорке окурки, то обозлится на него, скажет, что у неё занавески пропахнут табаком по вине Витиной.

Но Пчёлкин не смог отказать себе в сигаретках двух-трёх. Хоть как-то снять стресс надо было. Даже если потом придётся вешать крючки на новокупленные гардины в гостиную.

Вместо пепельницы мужчина использовал какой-то стакан невысокий. Витя курил, развалившись на диване чуть ли не звездой, и смотрел, как в мраке кружился дым. Он кругами, струями вился, совершенно эфемерный, и движениями своими чуть успокаивал.

Мысли в его голове после тяжелого дня передвигались так же вяло. Пчёла прокручивал события последних двадцати четырех часов, словно был режиссером, просматривающим материал и решающим, какие сцены вырезать можно. Вспоминал, как у родителей проснулся и сразу стал себя в порядок приводить. Душ, бритьё, поиск причины зайти к Князевой, покупка мяса, в котором он не разбирался совсем, обед с Аней, сказки её французские, поцелуй…

Знал бы, что за желание своё снова к Князевой губами прижаться будет сидеть в двенадцатом часу один на диване и курить с меланхолией, то, наверно бы, сдержался, не целовал девушку.

Но его тянуло. Неимоверно. Словно тросами стальными привязало к Анютке. Анютке-Незабудке.

Витя хмыкнул. Анютка-Незабудка… Да, ей подходит; такую, как Княжна, точно из головы не выкинуть.

Витя сидел, думал услышать в глубине квартиры хоть какой-то звук. Ход стрелки часов, скрип матраца под телом Анны, открытие створок шкафа, возможно, сопение её — что угодно. Но Пчёла будто оглох. Ни звука. Даже сердца своего не слышал.

Он тихо ругнулся, вместе с матом выпуская новую струю дыма, и понял, что тишина гостиной ругань его проглотила, будто вакуумом.

Вероятно, стоило уехать. Чего ему, правда, ждать тут? Аня явно не выйдет до самого утра из комнаты своей, да если и выйдет, то явно не для того, чтоб с ним о чём-то там поговорить. Поспать на диване, что ли, так сильно хотелось?

Мелочи.

Нужно было спуститься вниз, в машину сесть и укатить на Остоженку, домой, где его ждать мог только излюбленный сервант с хорошим алкоголем и припрятанные в кабинете патроны.

И он почти силы в себе нашел, чтоб уйти, но замер на месте, с такой же старательностью ища причины остаться. За стены ровные цеплялся взглядом, за книги на французском и немецком, за открытое окно гостиной…

И зацепился. Витя обратил внимание на уже запримеченную ранее книжицу. Красный корешок без подписи теснился между «Вишневым садом» — чуть ли не единственной русскоязычной книгой в коллекции Анны Князевой — и «Дамой с камелиями».

Пчёла зажал сигарету между зубами и, воровато оглянувшись по сторонам, шагнул к стопке.

Он открыл первую страницу, и с альбомного разворота на него уставились четверо молодых людей и дам, среди которых Пчёлкин заприметил Аню. Аню Князеву с большой сумкой на плече, с белым беретом на голове и улыбкой широкой. Она за талию держала незнакомую Вите девушку, в объектив смеясь от руки, обнимающей её за плечи.

В юнце, придерживающим Князеву, Пчёла узнал Андриса, который сейчас, вероятно, дрыхнул в каком-нибудь спальном районе Винницы.

У него неприятно кольнуло под рёбрами, но рэкетир себя решил обмануть и списал всё на слишком долгий и крепкий — даже для заядлого курильщика, каким Витя себя считал явно — затяг.

Пчёла стряхнул пепел в стакан, перевернул страницу. И снова его встретила Аня, но чуть более юная в сравнении с той Княжной, какой была сейчас. Курс первый, край — начало второго. Волосы чёрные на снимке были короче, губы ещё не накрашены привычной для Князевой красной помадой. Девушка улыбалась, но смотрела не в камеру, а в книгу какую-то, и щурилась от солнечного луча, ползающего по стенам библиотеки и высоким шкафам.

На третьей фотографии Князева ночью в пальто, надетом на зеленую хлопковую пижаму, задувала свечи с торта, какой перед лицом её держала девушка, уже знакомая Пчёле по первой фотке. На заднем плане кто-то так радостно скакал, что лицо незнакомца размазалось в мутное безликое пятно. Снимающий момент человек успел запечатлеть, как огонёк на двойке уже потух, а на нуле — ещё колыхался, задуваемый.

Витя курил и смотрел фотографии. Долго. У Князевой, оказывается, не такая скучная жизнь была — дни рождения отмечала и на пикники ходила, по паркам гуляла и для учёбы, какая ей, по всей видимости, в самый чистый кайф была, время находила. И чем дольше Пчёла листал альбом, рассматривая незнакомых ему людей, места, чем дольше всматривался в лицо Ани, какое на фотках казалось одновременно знакомым и чужим, тем умильнее становилась его улыбка.

Как в радости за то, что она не грустила в чужом городе, что там у неё друзья были.

Но ключевое слово — «были». Теперь всё это — рижские кафешки, лекции в зданиях филфака и комната, снимаемая у пары латышских стариков — осталось в прошлых годах. Отныне Латвия захотела стать независимой, и решение протестующих дурных латышей повлияло, вероятно, на всю жизнь Анны Князевой. Или, если не на всю, то хоть на настоящее её точно.

Теперь все друзья Анины в разные углы мира кинулись. И сама она в Москву вернулась.

Значит, надо так было.

Пчёла докурил сигарету до фильтра, убивая чувство голода никотином, и потушил ту в стакане. Потом перевернул очередную страницу и замер вдруг, не сдержав почти охреневшего «Ух ты!..».

Анна с очередного снимка на него смотрела так, что Витя даже замер. Чёрные кудри обрамляли лицо, отчего особенно белой казалась кожа Князевой. Губы — уже красные, накрашенные так идеально ровно, что Пчёлкин бы обязательно в них поцелуем впился — оголяли зубки в искренней улыбке. Плечики, грудь и живот прикрывало белое платье в черный горох — почти типовое советское платье, какое Витя видел на многих московских девчонках, но на Князевой оно смотрелось как-то… невинно.

Но всё равно сильнее всех составляющих Пчёлкина взор Анин зацепил.

Глаза зелёные, с каплей примеси карего на мужчину смотрели, смеясь. Действительно, девушка смеялась над ним с фотографии, и Пчёла слышал её хохот спустя километры и года! Смех тонкий, высокий, напоминающий перезвон колокольчика.

Витя признал почти, что у него лицо сделалось горячим, как от румянца.

Она так ему на этой фотографии понравилась… Одновременно казалась сдержанной, но взгляд глаз, что были почти в тон с цветущими деревьями на заднем плане, таким задорным выглядел, что у Пчёлы мелко дрогнула ладонь. Он попытался дальше альбом посмотреть, но страница скользнула меж пальцев, не захотев переворачиваться, и тогда Витя решил, что это знак.

Рэкетир достал из кармана пиджака, сброшенного на соседнее кресло, портмоне и вложил к купюрам фотографию Анны.

Он закрыл кошелёк так, чтобы снимок не смялся, и откинул от себя, выдохнув тяжело. Ему… просто очень она понравилась там. Да в принципе, Князева Пчёле нравилась, вот прям серьёзно, не только на фотке конкретной, просто… очень уж приглянулась.

Запала в душу, умная привлекательная зануда. Всей собой запала.

Витя решил, что вернёт снимок, если Анна заметит пропажу и возмутится его маленькой, почти безобидной краже. Но пока Князева не обнаружит нехватку снимка, это фото у Пчёлы побудет. Радовать его станет каждым случайным взглядом.

Он откинулся на спинку дивана, отложил альбом в уверенности, что остальные снимки на него таких эмоций не произведут, и прикрыл глаза в тишине, какая снова на виски надавила шипастым обручем. Мысли кружились в голове, как на старой — и оттого медленной — карусели, и отчего-то относили его в то время и место, в котором Витя не был никогда.

Его фантазиями и размышлениями, напоминающими и отраву, и противоядие, встретила Рига восемьдесят девятого года.

Интересно, поладил бы он с Аней Князевой, если бы они раньше, в другом месте встретились? Было бы умнице с филфака интересно с начинающим бандитом, у которого главным хобби было крышевание мелких торговых точек, а сценарий классических выходных представлял из себя вечер в компании пачки сигарет, не самого дорогого пива и незнакомых девчонок, готовых спустя три часа от знакомства скинуть перед ним кофточку и юбку?

Пчёла усмехнулся. Вероятно, нет. Князева бы такого оболтуса, каким был Витя два года назад, обошла за три километра, а если бы и стала причиной интереса Пчёлкина, то отшила бы двадцатилетнего лопуха как-нибудь по-умному и застучала каблуками в сторону библиотеки или учебного корпуса на пару французского.

И хорошо, наверно, что Анна вернулась в Москву только сейчас, в девяносто первом, когда… что-то в голове Пчёлы щёлкнуло. Когда что-то переклинило, исключив из черепной коробки, если не всю эту дурь, то бо́льшую её часть.

Значит, так надо было.

Вдруг зазвенел его телефон. Так громко и высоко, что даже заболели уши. Пчёла дёрнулся и кинулся к трубке, боясь гудком разбудить Аню.

— Алло, — произнёс шепотом, когда снял. И, сука, с другой стороны трубки голос, который Витя явно в тот миг слышать был не готов, с хитростью в одном тембре спросил язвительно:

— Чего сипишь, Пчёлкин?

Мужчина распрямился и потёр лоб. Он чуть откашлялся; сердце к горлу поднялось, когда Витя чуть громче заговорил, желая только, чтобы Князева не услышала часом, не поняла, что Пчёла не уехал никуда.

Не узнала, что остался, не в состоянии найти веский повод уйти.

— Здарова, Сань.

— Привет, — отозвался Белов. На какие-то мгновения, которых Витя даже сосчитать не успел, на линии образовалась тишина, прерываемая лишь шумом автомобильного двигателя машины Саши. Вероятно, катался куда-нибудь с Филом по делам, в которые они его и Космоса в понедельник посвятят, или, может, с Ольгой куда веселиться ездил.

Прежде, чем Пчёлкин успел достать из пачки нового «СаМца», Белов спросил:

— Не разбудил?

— Нет, — качнул головой Витя, сел обратно на диван. Две секунды подумал, как соврать Саньке, и сказал уверенно: — Читал тут про человечков, которых Лапшин себе на новую крышу рассматривал… Интересные люди. Надо будет пробить, узнать, может, стоит за ними кто.

— У тебя дома, что ли, документы все?

— Да. Завести завтра?

— Не надо, — кинул Белов таким голосом, что Пчёла сразу понял — на том конце провода Саша махал в раздражении правой рукой.

Витя как-то ему поддакнул, стряхнул пепел в стакан. В трубке стало как-то быстро очень тихо; Пчёле даже чуть не по себе стало. Как, блять, сцена из классического ужастика — сидит в пустой гостиной, а в телефоне ни звука не раздается, только чье-то дыхание.

Витя дёрнул плечом, что вдруг покрылось мурашками. Думал уже заканчивать этот разговор ни о чём, как вдруг Белый спросил:

— Так ты, значит, дома?

— А где же ещё? — усмехнулся Витя. Так уверенно ответил вопросом на вопрос, что даже сам собой восхитился. Знал бы Белов, где ночью ошивается Пчёла, то, вероятно, круто его потом, как Кос сказал, пропесочил бы. Ведь явно бы надумал, чем заниматься мог Витя в квартире у Князевой с самой Аней.

Надумал бы, и, наверно, чуть ли не впервые бы оказался неправ.

Указательный палец как-то сам по себе стукнул по сигаретке, пепел с неё стряхивая, когда Саша с того конца провода отозвался:

— Ладно. Я чего звоню… Кос предлагал завтра с одними людьми встретиться. Насчёт алюминия.

— И что за люди?

— Братва из области. Нормальные ребята, говорит, дорого за шестьсот тонн возьмут. Хорошая сделка намечается, Пчёла.

— Что-то сомневаюсь, — поджал губы Витя, глубоко затягиваясь. Чуть постучал ботинком по полу, сам того не заметив, но опомнился быстро, что стуком этим Анну мог всё-таки разбудить, и пояснил, останавливая тряску в колене:

— У нас уже металл есть. А ресурс всегда в бо́льшей выгоде, чем бабки, и ты лучше меня это понимаешь, Сань. Нахрена его выменивать на что-то, если самим использовать можно?

— Пчёл, — Саша окликнул его так, что Вите сразу же захотелось на дыбы встать. Терпеть не мог тона, когда ему буквально рот затыкали. Мужчина сжал сигарету меж пальцев так, что она переломилась, подобно сухой веточке, и горящим концом рухнула прямо в стакан с пеплом.

Жаль. Он только закурил.

— Ты тоже пойми, Вить, что мы — не металлурги. Нам что с целым составом алюминия делать? Если долго держать будем — ещё в минус уйдём. Так что надо съездить, узнать. Люди вполне серьезными могут быть, так что…

— Ладно, — кинул, выдохнув, Пчёла раньше, чем успел Саше сказать, что и они уже давно отнюдь не сопляки, крышующие бабусек в платках на точках где-нибудь в Зюзино. Он выбросил нетронутый огнем фильтр сигареты в кружку.

— Куда и ко скольки подъезжать?

— На Балчуг поедем. Там при яхт-клубе есть ресторан частный. Нас там к часу ждут.

«К часу? Это что, тогда, получается?..»

— Понял, — кивнул Витя, осознавая, что утром может не сильно торопиться от Ани. Часа три так точно у них с утра будет, что уже более, чем хорошо. Даже чуть спокойнее воспринялась так мысль о новых переговорах, которых в воскресенье не ждал, с новыми людьми, какие ему тоже были совершенно чужды.

Пчёла скатился вниз по спинке дивана и в трубку на выдохе сказал:

— Тогда до завтра?


— Уже «до сегодня», Пчёлкин, — усмехнулся Белов. Он крепче руль машины сжал, словно по Варшавскому шоссе гнал со скоростью под сотню километров в час, но припаркованный под окнами Анны Князевой «мерседес» с места не сдвинулся.

Ольга, с которой он катался в строительный магазин за новым гарнитуром на кухню, дремала на заднем сидении, и, наверно, только её присутствие сдержало Сашу. Бывшая Сурикова, сама того ещё не зная, остановила мужа, не дала злобе его взор застелить, подняться в сорок третью квартиру.

Не позволила нагло врущему Пчёлкину физиономию с правой подправить. Ох, Оленька, маленькая моя, знала б ты, как руки чесались!.. Поняла бы, простила дурака.

Пчёла — тот ещё хитрец и бабник — на том конце провода рассмеялся коротко. Будто над мыслями Сашиными ухахатывался. Попрощался и скинул. Даже ответа не удосужился дождаться.

Сашу гудки оглушили; вероятно, Вите уже невтерпёж было ждать. Аня ведь, скорее всего, в комнате лежала. Сестренка его, не понимающая, куда влезла и чего ей стоить будет игра с Пчёлой, лежала, по всей видимости, полуголой на кровати и ждала только Витю.

От одной только этой мысли мужчину передёрнуло. Пчёла ему брат, Саша сам себе это напоминал, словно образумиться хотел, но к Князевой Белов не думал Витю подпускать.

Только через его труп.

А умирать Белый явно не собирался.

Саша прикрыл глаза. Он ведь, мать твою, до последнего надеялся, что Кос что-то спутал. Что Холмогоров, подъехавший к четвертому часу прямо к парадной на Котельническую, ошибся. Что не Витину машину у самого поворота с Ленинградского шоссе на Скаковую увидел. Но только Космос все правильно понял, все правильно ему сказал.

Витя приехал к Анне… Зараза, сестру двоюродную его закадрить решил!..

Белый гудящую трубку у уха держал и хмурился, едва сдерживая желание выйти из автомобиля и разбить телефон о капот машины Пчёлкина.

Почти что закаменевшей рукой Саша всё-таки сбросил вызов, идущий вникуда, и перевел дыхание. Будто в надежде, что «бэха» Вити была лишь миражом, плодом его воображения, и не стояла — на самом деле — у стены пятого дома на Скаковой. Даже глаза прикрыл, надеясь, что так авто раствориться в воздухе.

Но ничего не изменилось. Черная BMW так и была припаркована перед авто Сашиным.

Это взбесило Белова чуть ли не до рези в гландах.

Он снова перевёл дыхание. Обернулся на Ольгу; она, Слава Богу, спала, что и спасло Сашу от лишних вопросов из серии «ой, что, к Анечке зайдём?» и совершенно ненужных ему бесед и советов.

Белый завёл машину и неспешно, переживая жену свою шумом двигателя разбудить, вырулил «мерс» к арке.

Надо будет Кабана завтра ближе к двенадцати к дому Пчёлы подогнать. Пусть Витю ему привезут в «Курс-Инвест». Им всё равно торопиться некуда — ведь дела с какими-то сомнительными «учредителями» Лапшина были улажены Филатовым ещё вчерашним днём.

А ему с Пчёлкиным явно есть, о чём поговорить…


Аня проснулась, когда свет солнечного луча ударил прямо по глазам. Утренний свет виделся даже через закрытые веки, что окончательно лишило девушку возможности хотя бы ещё минуту подремать. Князева открыла глаза, прищурилась, словно пьяной была и пыталась вспомнить, что вчера творилось.

Вспомнила. Захотелось себе по щекам надавать.

На душе неприятно скреблись кошки от вчерашнего. Было чувство, что ею пренебрегли. И мало того, что пренебрегли — перед этим Анну будто под самые небеса вознесли, откуда потом и спустили камнем с высоты такой, при падении с которой не выживают.

Девушка села в кровати. Какие-то суставчики в шее хрустнули, когда она оглянулась за спину свою в беспокойстве, чтоб дверь не открылась в самый ненужный момент. Только потом Аня сняла с себя майку, в которой спала. Осталась в одних трусиках, быстро нашла на стуле, на который вчерашней ночью чуть ли не в бешенстве скинула всю одежду, лифчик, халат чуть выше колена. Облачилась в вещи свои, чтобы до ванной комнаты дойти и утренний душ принять.

Дверь открыла так резко, что поворот защитного механизма прозвучал сродни выстрелу пистолета, в параметрах которого не разбиралась.

Аню будто ушатом ледяной воды окатили, когда она два-три шага сделала. Девушка на месте остановилась, будто следующим шагом рисковала на мину наступить, на небеса взлететь, и вспомнила вдруг судорожно, что слышала сквозь сон, как Пчёлкин ручку входной двери дёргал, проверяя.

«Что, я всю ночь с открытой квартирой провела?..»

Картина перед глазами пошла мелкими чёрными мушками, когда Князева посмотрела в другой конец коридора в попытке в утреннем свете разглядеть кого. Но возле двери было пусто. Тогда она чуть привстала на носки, вытянула шею и, прищурившись, заглянула за стульчик, на котором обувалась.

Анна перестала дышать. На том же месте, что и сутки назад, стояли ботинки Пчёлкина.

«Неужели не уходил?»

Девушка постояла ещё с секунду возле своей спальни, словно пыталась соединить кусочки паззла в своей голове. Под сердцем сжался какой-то не существующий по законам физиологии орган, когда Князева прислушалась к окружающим её звукам, и разжался, стоило Анне заметить шаги.

Не особо громкие, но достаточно звучные, если специально обращать внимание на каждый шорох.

У неё мелкими бусинками под халатом выступила испарина, когда Аня направилась на кухню.

Несмотря на то, что в первую очередь вид открывался на гостиную, Князева сначала заметила расхаживающего возле кухонного стола Пчёлкина. Как фантом вчерашнего дня. Рубашка выбилась из-за пояса его брюк, казалась вся измятой, и волосы растрепались так, словно Анна самолично их ночью спутывала, жертвуя сном своим.

Девушка шаг сделала, думая посмотреть, как Витя на кухне её хозяйничал, но повернула голову. На кофейном столике к дочитанным «Похитителям бриллиантов» присоединились кобура с пистолетом и стакан, на треть заполненный окурками.

У Ани трахея свернулась узлом от вида огнестрела. Когда Пчёлкин обернулся, вздох едва ли не разорвал гортань.

— Доброе утро, Княжна.

Он сам того не осознавал особо, но чувствовал себя отчего-то каскадёром, идущим по тросу над пропастью, но без какой-либо страховки. Витя сделал шаг ей навстречу, чуть улыбаясь, думая в щёку поцеловать Незабудку, но Анна скрестила руки на груди.

Пчёла замер. Вместе с ним остановилась и циркуляция крови.

— Ты здесь ночевал?

Она задала явно риторический вопрос и поняла это сразу же. Смятые под весом чьей-то головы диванные подушки и небрежность, оставленная Витей на диване, на кофейном столе, за себя всё явно говорили.

— Да.

— На диване, — подчеркнула, констатируя факт. Но не безразлично. Витя чуть ли не электрическими искрами на коже почувствовал Анино недовольство.

Она говорила так, будто озвучивала данность, её ни коем образом не устраивающую.

— На полу было уж слишком жёстко, — выразительно усмехнулся Пчёлкин, вскинул руки. Анна посмотрела на его ладони и отчего-то вспомнила, как они по спине её гладили, как волосы держали, чуть оттягивая назад.

Она прикрыла глаза лишь на секунду и потом уже усмехнулась не столько Вите, сколько мыслям своим, как в недоверии, мол: «Правда это было всё? Или сплю до сих пор?..».

— Какой кошмар.

— В чём проблема, Княжна?

— В том, что ты, как пёс дворовый, за порогом ошивался, — кинула Анна и по лицу руками провела, словно думала снять с него маску усталости, какой не должно было быть после пробуждения.

Девушка зарылась пальцами в волосы, которые спутались за ночь в метаниях по подушкам, когда Витя, посмотрев на неё с прищуром, уточнил:

— А где бы мне стоило остаться?

Князева думала, что мысль — очень смелую для себя — озвучит, но вовремя стрельнуло предупреждающим ударом тока в голове. Она, подняв на Пчёлу хитрый взгляд, заявила с ощутимо дрогнувшими поджилками:

— Тебя ничто здесь не держало.

— Держало, — не менее смело заявил Витя. Он в глаза Анне посмотрел, в эту светлую зелень на радужке глаза, и, осознавая, что привычным уже стало наблюдать за расширением её зрачка при словах подобных, усмехнулся беззлобно:

— Как минимум, не хотелось, чтобы у тебя дверь ночью была открыта. Мало ли, кто у вас тут ходит по подъездам…

— А как максимум?

Сердце ухнуло в груди так, как, наверно, только в гонг бьют, когда девушка поняла, какой провокационный вопрос задала. В горле, в каком много часов ни капли воды не было уже, стало сухо, чуть ли не до появления трещинок на самом нёбе.

Пчёла взял её за руку и раньше, чем Анна успела на переплетение пальцев взглянуть, назад податься, прижал ладонь девушки к груди своей. Так, чтобы она почувствовала биение сердце под рукой своей, чтоб если не взгляд, то пульс Витин ей уверенность дал в словах, какие сказал без колебания:

— Как максимум, мне просто не хотелось уходить от тебя, Анюта.

Она помолчала, всей ладонью прижалась к ровной груди Пчёлы. Глаза ниже глаз опустила — не в её правилах взгляд тупить, но поняла Аня, что, если взора не отведёт, позволит себя, как книгу, прочитать, чего допустить явно никак не могла. Потому и рассматривала внимательно губы, какие вчера её целовали, какие сама целовала в жадности, самой себе не знакомой. Рассматривала и думала, рассматривала и пульс чужой под пальцами чувствовала…

«А стук-то ровный…»

В тот миг прикосновение её точно посредством детектора лжи Витю на честность проверяли, но бригадир не боялся на вранье попасться. Потому, что не врал.

Пчёла вообще на мысли себя вдруг поймал, что Анне не врал с самого того момента, как дружка её в Винницу спровадил. Князева вздохнула тише, чем обычно, когда вынесла какой-то ясный только ей одной вердикт, и подняла всё-таки взор.

Глаза цветом напоминали осколки зеленого витража, какой на свете солнечном казался почти белым. В душу смотрела прямо. Фантастика…

— Тебе стоило ко мне постучаться.

— А ты бы пустила?

— Вероятно, — пожала плечами девушка. Пальцы дрогнули, как от резкого удара линейкой, когда осознала, в чём, по сути, ему призналась; прямой взор Вити будто гипнотизировал — было одинаково страшно как смотреть ему в глаза, в самую суть свою Пчёлу пуская, так и взор отводить в сторону гардин оконных.

Она смочила горло слюной, что по консистенции своей больше пену напоминала, и сказала:

— Кровать у меня двуспальная. Явно бы места хватило, — и добавила, до последнего сомневаясь, стоило ли говорить. — Одеяло бы посреди постели баррикадой поставили — и спали бы.

Витя усмехнулся кончиком губ и, так и не убирая ладони Анны с тела своего, наклонился к ней. Оставил всё-таки поцелуй на виске, почти у самого кончика брови, а когда отсоединился, заметил на губах Князевой нежнейшую улыбку, на которую, как думал раньше, способны только нарисованные руками опытных художников несуществующие дамы.

Несмотря на бодрящую прохладу июньского утра, под рёбрами у обоих стало тепло. Как при двадцати четырех градусах и солнечной погоде.

Пчёлкин развернул девушку к столу, на котором её завтраком ждали порция фруктового салата и горячие бутерброды с ломтиком сыра, аппетитно потёкшим на тарелку. Неподалеку от плошки с фруктами, политыми йогуртом, стояла баночка мёда.

В чашке дымился чай. Зелёный и, кажется, с липой.

У Анны на губах появилась улыбка ещё не понятая, не принятая, но такая искренняя, что у неё самой уголки губ заболели явно.

— Давай, садись, пока не остыло, — чуть пихнул её в поясницу Витя, веля присаживаться.

Она как в тумане каком-то присела послушно на соседний от Пчёлкина стул. Что-то приятно защекотало в районе диафрагмы, когда Аня взглянула на Витю, который с удивительно рутинной, но в то же время новой — вероятно, для обоих сразу — безмятежностью протягивал ей столовые приборы.

Нить, прошедшая через их сердца в момент, на какой Князева не сразу обратила внимание, уплотнилась. До состояния каната.

Комментарий к 1991. Глава 11.

На данный момент работа является “Горячей”, что позволяет читателям по прочтении главы оценить её, оставив комментарий при помощи стандартной формы.

Иными словами, всё для вашего удобства💕

Буду очень рада комментарию.

Загрузка...