Когда цветет пустыня

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Неделя пролетела быстро. Сторм постоянно была с отцом. В компании дочери ему стало намного лучше. В глазах снова появилась жизнь. Он часто улыбался. Майор мог без конца рассказывать о своей молодости: как они с матерью Сторм встретились и поженились, какой она была красавицей, как сильно он любил ее, как страдал после ее смерти.

— Но у меня была ты, моя милая. Я должен был жить дальше ради тебя.

Отец был счастливым и умиротворенным. Сторм никак не могла заговорить с ним о возвращении в Сидней. Но рано или поздно она должна это сделать. Ей необходимо было быть в столице — на виду у прессы и потенциальных клиентов. Это было особенно важно сейчас, когда она стала всемирно известным дизайнером. Пока она была на ранчо, заказы поступали непрерывно. И не только от людей, для которых ювелирные украшения были удачным вложением денег, но и от истинных ценителей необычных ювелирных изделий. На все ее изделия, даже самые авангардные, находился спрос. Сторм привезла с собой альбом для эскизов. Он сопровождал ее во всех поездках. Теперь он был почти заполнен. Поступил заказ на создание коллекции украшений для мужчин. Один из клиентов, крупный бизнесмен, считал сердолик своим талисманом и единственным средством против приступов ярости. Другие верили, что бирюза приносит удачу. Каждому драгоценному и полудрагоценному камню приписывались особые свойства.

Она сделала несколько набросков золотых колец с печатками, украшенных полудрагоценными камнями: лазуритом, янтарем, нефритом, малахитом, опалом с его причудливой игрой оттенков, гагатом, ониксом, агатами. Эти камни было достать проще всего, и Сторм часто работала с ними. Бриллианты, рубины, изумруды, сапфиры и жемчуг, разумеется, были мечтой каждого дизайнера. Эти камни были окутаны легендами, но Сторм была точно так же очарована полудрагоценными камнями, попадавшимися ей на глаза. Камнями, которые очаровывали людей еще в незапамятные времена. Несколько лет назад она сделала нефритовый кулон на кожаном шнурке для своего отца. Она выбрала особенный нефрит. Насыщенного яблочно-зеленого цвета. На его поиски ушло много времени. Нефриту приписывали целебные свойства. Камень нужно было носить постоянно, тогда боль в суставах стихала. Отец взял кулон, повертел его в руках, восхитился ее работой и отдал обратно.

— Мужчины не носят украшений, милая, — сказал он с укором. — Кроме того, я не верю во всю эту чепуху о лечебных свойствах камней.

Этот кулон теперь лежал на самом дне шкатулки с мамиными украшениями, доставшимися ей по наследству.

Люк приходил ужинать каждый вечер. Его появление доставляло Майору огромную радость. Если Сторм часто провоцировала вспышки ярости у отца, то Люк всегда действовал успокаивающе. Теперь, после того поцелуя у реки, она ужасно нервничала при каждом его появлении. Но девушка старалась не выдать своего состояния. Майор был счастлив, только когда они оба — Сторм и Люк — находились рядом. Кого-то одного ему было недостаточно. Поэтому совместными усилиями они старались изобразить дружеские отношения.

Днем Сторм возила отца осматривать ранчо. Часто они заходили в гости в отдаленные бунгало и пили дешевый чай со свежеиспеченными лепешками. Иногда Сторм заезжала на джипе на холм, с которого открывался вид на равнину, и отец мог наблюдать стада и работников. Его любимым занятием было смотреть, как Люк объезжает лучших молодых лошадей. Люку удавалось делать это легко, не пугая животное.

Люк с детства любил и понимал лошадей. Казалось, он говорил с ними на их собственном языке. Все на ранчо знали, что Люк может укротить самую строптивую лошадь так, что она будет есть с его ладони.

Объезжать молодых, необученных лошадей — очень сложное занятие, но Люк с ним справлялся превосходно. Дикие молодые лошади еще не привыкли к человеку и плохо поддаются обучению, брыкаются и норовят укусить. Они сильно отличаются от лошадей, которые еще жеребятами попали к человеку и росли у него на глазах, послушные и кроткие. Но полудикие «брамби» — так называли выросших на воле лошадей — обладали крутым нравом и стремлением к свободе.

Многие скотоводы получали травмы, пытаясь объездить дикую лошадь. Сломанные ребра, сломанные конечности, разбитые носы, синяки и царапины были обычным делом при объездке. Бывали и трагические случаи, когда объездчик не успевал выбраться из загона.

Сегодня Люку предстояло приучить к узде очень крупную гнедую лошадь — высотой 160 сантиметров в холке, — к тому же полукровку. Родителями гнедой, очевидно, были домашняя лошадь с ранчо и один из диких жеребцов. Брамби были известны своими частыми попытками увести домашних кобыл в степь, чтобы присоединить к своему гарему.

— У меня был талант объезжать лошадей, — признался Майор, с восхищением наблюдая за действиями Люка. — Но у меня никогда не было терпения Люка. И его умения понимать лошадей.

— Да, Люка все любят, даже лошади, — сказала без зависти Сторм, наблюдая, как Люк что-то шепчет на ухо дикой лошади, а она послушно поводит головой. Сначала гнедая нервно подрагивала и лягалась, но теперь успокоилась и, казалось, слушала Люка. Нервные, своенравные лошади — это мины замедленного действия. Они могут в любой момент взорваться, и тогда наезднику не поздоровится. Люк обладал невероятным терпением, инстинктивно лошади чувствовали это. Он никогда не срывался и не наказывал непослушное животное. Он всегда искал свой подход к каждой лошади, угадывал ее повадки, ее настроение. Насилие Люк не считал решением проблемы.

Они довольно долго наблюдали за Люком вместе с другими работниками ранчо и двумя «джакеро» — так называли новых молодых ковбоев. Новички были зачарованы действиями Люка. Один даже не выдержал и крикнул Люку: «Давай-давай!» Но Люк не подал виду, что слышал крики.

— Идиот! — прошипел Майор в раздражении. — Сторм, вели ему прекратить.

— Спокойно, папа. Все хорошо. Он еще молодой, в его возрасте трудно сдерживаться, — сказала Сторм, открывая дверцу машины. — Я тоже мечтала объезжать диких лошадей, когда мне было столько лет, сколько ему сейчас.

— Не напоминай! — застонал Майор. На лице его появилось выражение ужаса. — Скажи этому дураку, что если он не заткнется, то может отправляться искать другую работу. Эти молокососы не понимают, как это опасно — мешать работе объездчика. Я видел много профессионалов, но такого, как Люк, — никогда. Не дай бог с ним что-нибудь случится по вине несдержанного юнца.

Сторм подошла к забору, на котором сидели ковбои, и тронула за плечо парня:

— Послушай, Саймон. Крики могут отвлечь Люка, а эта лошадь — очень опасна.

Саймон покраснел.

— Простите, мисс Макфэрлин. — Он испуганно посмотрел в сторону джипа, где сидел хозяин. — Это больше не повторится. Обещаю.

— Все хорошо, Саймон, — улыбнулась девушка. — Мы все учимся.

Люк закончил через десять минут, вышел из загона и подошел к ним. Майор сидел в джипе. Сторм оперлась на капот. Отец и дочь наблюдали за его приближением. Макфэрлин — с гордостью, благодарностью и чувством глубокой, почти отцовской привязанности. Сторм — со страхом, восхищением и завистью.

Она в который раз отметила, насколько он привлекательный мужчина. Яркие видения Люка на лошади, Люка за работой, Люка за ужином пронеслись у нее перед глазами. Она думала, что ей удалось выкинуть его из головы, но один поцелуй вернул к жизни детскую страсть. Она оказалась беззащитной перед этой бурей чувств, которую вызвал в ее душе поцелуй Люка.

— Привет! — улыбнулся Люк особенной улыбкой, предназначавшейся только ей, улыбкой, которая словно спрашивала: «Помнишь?»

Сторм стояла как зачарованная, не в силах произнести ни звука. Не дождавшись ответа, Люк подошел к «джипу» со стороны пассажирского сиденья.

— Чертовски хорошая лошадь, Майор, — сказал он. — Норовистая полукровка.

— Наверно, из жеребят Нахры, — фыркнул Майор. Нахра была одной из домашних лошадей, которую увели в степь дикие жеребцы.

— Похоже на то, — согласился Люк. — Она еще молодая и необученная. С ней предстоит много работы. Но у нее есть потенциал. С хорошим учителем она сделает большие успехи. А сейчас как насчет чего-нибудь прохладительного? — он повернулся к Сторм. — Мне ужасно хочется пить.

— Хорошая идея, — обрадовался Макфэрлин. — Я так рад, что Сторм приехала. Она возит меня повсюду, я могу посмотреть, как дела у ребят.

— Они хорошо работают, — заверил хозяина Люк.

— Можно мне попробовать? — спросила Сторм, наблюдая, как работник объезжает очередную брамби. Эта лошадь была поменьше и очень шустрая, хотя и не такая норовистая, как лошадь, которую объезжал Люк. Ковбой работал, стоя рядом с лошадью. Это означало, что лошадь ведет себя непредсказуемо и в седло садиться пока опасно.

Сложно было сказать, кто первый воскликнул «нет» — отец Сторм или Люк. Но одно было ясно: это мнение единодушно.

— Со мной ничего не случится, — пообещала Сторм. — Если Уолли справляется с ней, то и я смогу.

— Я предпочел бы, чтобы ты этого не делала, Сторм, — нахмурился Майор.

— Пятнадцать минут. Люк присмотрит за мной. Я справлюсь.

— Если с тобой что-нибудь случится, мы не переживем, — спокойно ответил Люк за себя и за Майора. — Никто не застрахован от несчастного случая.

— Уолли ты наверняка этого не говорил, — вспыхнула девушка.

— Две недели назад одна из лошадей сбросила Уолли, и он ударился головой об изгородь. Эта лошадь только с виду добродушная, в любую минуту она может превратиться в разъяренную фурию.

— Я знаю, — ответила Сторм. — Я родилась здесь, разве ты забыл? Но я хочу попробовать.

— Хорошо. Тогда я буду рядом, — Люк окинул взглядом зеленоглазую избалованную «принцессу».

— Правда? — Сторм посмотрела ему прямо в глаза.

— Правда. Но мы не будем обучать брамби. Ты хорошо знаешь, что они могут быть очень опасны. Теперь как насчет чашечки чаю? Положись на меня, Сторм, — улыбнулся Люк.

Он только улыбнулся, но Сторм стало жарко. Он словно ласкал ее взглядом сапфирово-синих глаз. Сторм ощутила, как его горячий взгляд проникает под одежду и ласкает ее обнаженную грудь.

Она резко втянула в себя воздух и отвела взгляд.

— Я тоже хочу чаю. Даже наблюдать за объездкой в такую жару утомительно, — призналась она.

Как ей хотелось, чтобы они сейчас оказались наедине, чтобы Люк снова поцеловал ее! Сторм не могла больше противиться желанию, сжигающему ее изнутри, желанию, которое она так долго подавляла в себе и которое Люк распалил одним поцелуем.

Дома царило относительное спокойствие. Только однажды покой нарушил Том Скиннер — врач Майора, который прилетел с другим врачом, ортопедом по специальности. Все трое удалились в комнату отца и заперлись. Сторм в отчаянии бродила под дверью. Отец был категорически против того, чтобы она знала хоть что-то о его здоровье. После осмотра, когда врачи пили чай в гостиной, Сторм изо всех сил пыталась выспросить у них хоть какие-нибудь сведения. Но отец, сидящий напротив, не давал им сказать ни слова. Когда наконец Майор остался дома, а Сторм повезла врачей к самолету, она предприняла последнюю отчаянную попытку.

— Он очень плох, Сторм, — вот и все, что ответил ей Том. — Он болен и очень страдает.

— Но он ведь не умирает, правда? — едва слышно спросила Сторм.

Том уставился прямо перед собой.

— Ваш отец очень упрямый человек. Он отказывается признавать, что болен.

— Он не хочет, чтобы я помогла ему.

— Я знаю.

— Но это жестоко, Том. Он отдаляет меня от себя, — с болью произнесла Сторм.

— Такой он человек, Сторм, — покачал головой Том Скиннер, знавший ее с колыбели. Но, к сожалению, Макфэрлин строго-настрого запретил ему рассказывать подробности о состоянии своего здоровья, и врач не мог нарушить обещание. Старый Майор был все еще жив только благодаря своей стальной воле. Но никто не знает, на сколько еще его хватит.

— Сторм, твое присутствие — лучшее лекарство, — утешил девушку Том.

— Он обращается со мной как с ребенком, Том. Ты сам это видел. Иногда мне кажется, что я больше не выдержу.

— Твой отец не доверяет никому, кроме…

Он хотел было закончить «самого себя», но Сторм опередила его:

— Кроме Люка.

— Сторм, поверь мне, Люк так же, как и ты, ничего не знает. Твой отец очень сложный человек.

И очень упрямый, добавил про себя Том.

Трагедия случилась ночью спустя два дня после этого разговора.

Сторм неожиданно проснулась с чувством, что случилось что-то ужасное. Она села в кровати и прислушалась. Вокруг царила тишина.

Папа.

Чувство потери было настолько сильным, словно ее лишили самого дорого в жизни. Слезы хлынули у нее из глаз.

Папа!

Она вскочила с постели, накинула халат и бросилась в комнату отца кратчайшим путем, через веранду.

Возле кровати горел ночник. Отец утопал в подушках. Он был в очках, но глаза закрыты, а рот, напротив, полуоткрыт. В руках раскрытая книга.

Господи!

Сторм рухнула на колени перед кроватью. Боль ослепила ее, все поплыло перед глазами. Она уже знала, что отца больше нет. Это его душа разбудила ее, чтобы попрощаться, прежде чем исчезнуть навсегда.

Наконец она нашла в себе силы, чтобы поднять голову и посмотреть на отца. Слава богу, на его лице не осталось следов мучительной агонии. Напротив, морщины разгладились. Отец выглядел отдохнувшим и умиротворенным, словно только что прилег почитать любимую книгу. Счастливый, он умер во сне.

Сторм потрогала пульс. Поднесла к губам зеркальце, найденное в ящике стола. Потом нагнулась и поцеловала отца в лоб.

— Покойся с миром, папочка. Я люблю тебя. — Слеза капнула на его щеку, и Сторм нежно вытерла ее.

Сторм не знала, как долго сидела в кресле рядом с кроватью отца, держа его за руку. Она больше не плакала. Но всю ее била дрожь.

Перед глазами вспыхивали картинки из ее детства.

Люк.

Надо сказать Люку. Надо сказать Люку, что отец умер. Странно, что она вспомнила о Люке в первую очередь. Не о Нони.

Сторм вышла на улицу. Было темно. Холодный ветер с пустыни растрепал ее волосы. Но Сторм ничего не замечала. Небо было усеяно тысячами звезд. Говорят, что звезды — это души умерших. Значит, одна новая звезда уже загорелась на Млечном Пути. Не замечая, что она вышла в домашних тапочках, Сторм пересекла сад, дорогу и приблизилась к бунгало, в которых жили работники. Дом управляющего был самым большим. Она прошла рядом с зарослями жимолости, вдыхая душистый медовый аромат, который теперь всегда будет вызывать в памяти ночь, когда умер ее отец.

Сторм поднялась по ступенькам на веранду. В окнах было темно, но она не колебалась и заколотила в дверь.

— Люк, Люк! — Она не узнала свой голос — детский, пронзительный, жалостливый. Внезапно она поняла, что больше не может выносить все одна.

Люк проснулся.

Ему это снится? Или он правда слышал голос Сторм? Ничего удивительного. Он часто видел Сторм во сне. Грезил о ней во сне и наяву. Он со стоном уронил голову на подушку и тут снова услышал ее голос. Она была снаружи, за дверью. Люк застыл. Только одно могло привести Сторм сюда ночью.

Он мигом вскочил с кровати и натянул джинсы. Не стал искать рубашку. Сторм стояла на крыльце, уставившись прямо перед собой. Люк зажег свет, но она даже не моргнула.

— Папа, — прошептала она едва слышно.

— О, Сторм! — Он протянул руки, и девушка упала в его объятия. — Сторм! — Его губы прижались к ее волосам, поцеловали в макушку. Аромат ее волос окутал их обоих.

— Он мог бы сказать нам, что умирает, — прошептала девушка.

Люк крепко обнял ее, шепча слова утешения.

— Не говори ничего, Сторм. Все уже в прошлом, — шептал он, целуя ее волосы.

Сторм только дрожала, ничего не говоря в ответ. Ее губы касались его обнаженной кожи, и тело Люка отреагировало, несмотря на трагичность ситуации.

— Я пойду с тобой в дом, — выдавил он, усилием воли подавляя желание.

Начались мучительные приготовления к похоронам. Страдания Сторм нельзя было передать словами. Наконец Эйтол остался покоиться с миром на семейном кладбище в Санкчери-Хилл. Похороны так затянулись, потому что слишком много людей из самых отдаленных уголков Австралии захотели приехать почтить память умершего. И все эти дни Эйтол Макфэрлин — человек с львиным сердцем — лежал в холодном подвале, дожидаясь, пока дальние родственники, старые друзья, важные партнеры, политики, промышленники соберутся, чтобы проститься с ним. Они прилетали на частных самолетах и чартерными рейсами. Долгий перелет через раскаленную пустыню их не останавливал. Все хотели отдать дань уважения самому выдающемуся представителю династии Макфэрлинов.

Люк сделал все необходимые распоряжения. Сторм позволила ему взять все заботы на себя. Ее горе было слишком велико. Теперь у Сторм никого не осталось. У нее никогда не было матери. Отец умер.

Люк знал, что она чувствует. Он сам был сиротой.

Только ко дню похорон Сторм нашла в себе силы успокоиться. На ней был черный костюм-двойка, который заказали по телефону и доставили на самолете. Его дополняли жемчужные серьги и колье, черные туфли на каблуках и черная шляпа с траурной вуалью. Длинные волосы Сторм убрала в узел на затылке. Люк с восхищением наблюдал превращение заплаканной девочки-подростка во взрослую женщину, способную контролировать свои чувства. Только один раз около могилы ее ноги подкосились, но Люк был рядом, чтобы поддержать ее.

После, в доме, Люк наблюдал, как Сторм принимает соболезнования и отвечает спокойным, отрешенным голосом. Ее лицо под вуалью, прежде золотистое от загара, приобретенного за последнюю неделю, теперь было мертвенно-белым. Нони и ее помощники обходили гостей с подносами с закусками и сэндвичами. Подавали чай, кофе, прохладительные напитки и спиртное для мужчин. Это было традицией. Жизнь продолжалась, и людям нужно было есть. Многим из них пришлось проделать большой путь, чтобы приехать на похороны друга.

Карла Прентис тоже прилетела на похороны вместе с родителями. Она ждала, когда Люк останется один, чтобы передать ему свои соболезнования. Но уже целый час он не отходил от Сторм. И на его лице было написано намерение ее защищать. Карла ощутила укол ревности. Как будто Сторм нужна чья-то защита! Карла посмотрела на Сторм, которая разговаривала с Дэвисонами — богатыми фермерами. Хорошо еще, она сняла шляпу, подумала Карла, эта шляпа слишком шикарная, чтобы надевать ее на похороны отца. Но стала видна прическа, которая, несмотря на скромность, демонстрировала элегантный профиль наследницы и открывала безупречную шею. Какая она хладнокровная, подумала Карла с ненавистью. Держит себя как королева. Да что она о себе вообразила?

Карен Прентис подошла к дочери.

— Убери это выражение ненависти с лица, Карла. Это неприлично.

Карла встряхнула кудрями.

— Я и не знала, что это так заметно, — вспыхнула она.

Мать прошептала ей на ухо:

— Дорогая, ты смотришь на Сторм так, словно готова убить ее.

Неужели это правда? Карле стало стыдно.

— Извини, мама.

Карен взяла ее за руку.

— Я знаю, что ты чувствуешь. Люк все время рядом с ней. Но ведь у нее после смерти отца никого не осталось.

— У нее куча друзей, — выдавила Карла напряженно. Она не могла отвести взгляд от Сторм и Люка. Люк говорил с сенатором Остином, но не отходил от Сторм больше чем на пару шагов. Было жарко, и многие мужчины сняли черные пиджаки. Но не Люк. На нем был безупречно скроенный черный костюм, белоснежная рубашка и черный галстук. Карла редко видела его одетым так официально. Какой он красивый, застонала она про себя.

Женщина рядом с Карлой заплакала, друзья бросились ее утешать. Карла тоже готова была зарыдать. Но не из-за Эйтола Макфэрлина. А из-за жалости к себе.

Сенатор Остин отошел от Люка, и тот на секунду остался один. Карла бросилась к нему и схватила за руку.

— Не могу поверить, что Майора больше нет, — со слезами на глазах воскликнула она.

— Да, — вздохнул Люк, глядя поверх ее плеча на Сторм. — Сторм так страдает, бедняжка. И я тоже. Майор был очень добр ко мне, его никто не заменит.

Карла кивнула.

— Я знаю, Люк. Но ты тоже много помогал ему. Последние годы ты один управлял «Излучиной реки». Не могу даже предположить, как Майор отблагодарит тебя за помощь.

— Отблагодарит? Не понимаю, о чем ты, — застыл Люк.

— Не пойми меня превратно, Люк, — обняла его Карла. — Я только хотела сказать, что Майор наверняка упомянул тебя в завещании. Не мог же он оставить ранчо на волю случая? У Сторм своя жизнь в Сиднее. Как только она почувствует себя лучше, она вернется домой.

— Мы это не обсуждали, Карла. Мы все были в шоке после смерти Майора, хотя и знали, что он болен. Сторм — дочь своего отца. Она примет правильное решение.

— Она будет идиоткой, если позволит тебе уйти, — вырвалось у Карлы.

Люк был удивлен ее откровенностью.

— Может быть, я уже подыскиваю новую работу, — сказал Люк.

— Правда? — Карие глаза Карлы широко распахнулись. Искорка надежды вспыхнула в ней. — Ты можешь выбрать любую работу, какую только захочешь. Все знают, что ты справишься с работой управляющего на любом ранчо. И ты мог бы начать свое дело, — с энтузиазмом воскликнула Карла, прижимаясь к нему.

Люк ничего не ответил, только мягко отстранил девушку со словами:

— Гарт Фулертон хочет поговорить со мной. Ты извинишь меня?

— Конечно, — с готовностью согласилась девушка. — Я должна поговорить со Сторм. Я так за нее переживаю. Сторм, милая, — пропела Карла, направляясь к девушке, — почему бы тебе не присесть? Ты так долго стоишь. Хочешь, я тебе что-нибудь принесу? Лимонад?

— Спасибо, Карла, если тебе не трудно. — Сторм была благодарна Карле, потому что и правда устала. Изабелла Пэриш была милой женщиной, но Сторм уже начало казаться, что она никогда не уйдет.

Карла подозвала одну из горничных с подносом.

— Апельсиновый сок, Сторм? — спросила она.

— Минеральную воду, если можно. — Сторм опустилась на стул, не понимая, как могла столько держаться на ногах.

Карла протянула ей стакан.

— Спасибо, Карла.

— Ты такая бледная. — Карла разрывалась между сочувствием и ненавистью. — Я могу что-нибудь сделать для тебя? Ты такая сильная. Все тобой восхищаются.

— Что еще я могу сделать… — вздохнула Сторм. — Папа хотел бы, чтобы я вела себя подобающе. Даже на его похоронах.

Но Карле это было трудно понять. Не плакать на похоронах собственного отца? Она не понимала, что Сторм никакими слезами не выплакать свое горе.

— Здесь, должно быть, около сотни гостей, — оглянулась по сторонам Карла.

— Такие хорошие люди, — добавила Сторм, разрешая себе немного расслабиться.

— Люк тебя так поддерживает, — заметила Карла, с завистью разглядывая костюм Сторм.

— Да, — согласилась Сторм. — Я бы не вынесла все это одна.

— Я понимаю твои чувства. Когда Люк уедет, у тебя никого не останется.

— Что? — воскликнула Сторм, забыв на секунду о своем горе. — Что ты сказала?

Карле не понравилась ее реакция.

— Прости… Я не хотела тебя расстраивать! — всхлипнула она. — Я думала, Люк рассказал тебе о своих планах.

У Сторм земля поплыла под ногами.

— Мы ни о чем не говорили, Карла. — В горле у нее пересохло. — Люк что-то тебе сказал?

Карла заколебалась, изображая сожаление.

— Мы обсуждаем с Люком почти все, — сказала она доверительным тоном. — Ты знаешь, мы очень близки.

Сторм кивнула.

— Конечно.

Люк и Карла знали друг друга с детства.

— Люка не удастся удержать, — вздохнула Карла. — Он считал себя в долгу перед Майором. Тот был так добр к нему. Но теперь его нет.

— Ты говоришь это так, словно рада его смерти, — взглянула на нее Сторм с недоверием. Даже в таком состоянии она почувствовала холод и неестественность, исходящие от Карлы.

— Как я могу быть рада, когда Люк страдает? — Карла потрепала Сторм по руке. — Но теперь мы можем всерьез подумать о нашем будущем.

— А что мешало вам раньше? — Сторм отдернула руку.

Карла сделала вид, что ничего не заметила. Она взглянула туда, где стоял Люк. Он говорил с другим скотоводом.

— Люк так тесно связан с твоей семьей, Сторм, — вздохнула она. — Просто поразительно, как ваши жизни переплелись. Вы почти как брат и сестра.

Сторм почувствовала, что теряет контроль над собой.

— Что за чепуха, Карла! Люк никогда не был мне братом. И я уверена, что он тоже никогда не считал меня младшей сестренкой.

— Может, и нет. — Карла смело встретила взгляд изумрудных глаз. — Но вас что-то связывало. И со смертью Майора эта связь прервалась.

— Он всегда был свободен, Карла, — произнесла Сторм, вставая на ноги.

К вечеру дом опустел. Частные самолеты, чартерные самолеты, вертолеты, автобусы, машины исчезли. Сторм пошла в свою комнату, но не смогла уснуть. Ее ожидала долгая бессонная ночь, полная горестных раздумий. Том Скиннер оставил ей успокоительные таблетки. Если будет очень плохо, она примет их. Но сейчас она переоденется в одежду для верховой езды и попросит кого-нибудь из мальчиков оседлать Восходящую Звезду.

Ей хотелось ускакать на край земли. Или еще дальше. Она была напугана горем, постигшим ее, напугана тем, что сказала Карла. Значит, Люк хочет уйти? Что бы ни происходило между ними, она всегда верила, что он останется.

Какой же самоуверенной идиоткой она была! Разве она когда-нибудь показала, что ценит тяжелый труд Люка, его многочисленные таланты, его успехи в управлении ранчо, его преданность и любовь к отцу? Почему она отмахнулась от его слов, когда Люк сказал, что никогда не будет работать на нее? Она выросла вместе с Люком, привыкла, что он всегда рядом.

Сторм вдруг поняла, что может потерять Люка. Люка, который столько значил для нее и для «Излучины реки».

Сторм направила лошадь в степь, понуждая ее скакать еще быстрей. Девушка обхватила лошадь за шею, став с ней одним целым. Вместе они перемахнули через сломанный забор. Следующее препятствие лошадь, вдохновленная успехом, взяла без команды. Но Сторм поняла: на этот раз ей повезло, что прыжок прошел так удачно. Она натянула поводья, заставляя лошадь снизить скорость. Сердце бешено колотилось в груди.

Отец покинул ее. В одну ночь она оказалась сиротой. А теперь Карла говорит, что у них с Люком свои планы на будущее. Неужели Люк мог сделать предложение Карле, а потом с такой легкостью целовать ее, Сторм? Сторм казалось, что этот поцелуй был вызван страстью. Страстью, сила которой поразила ее. Страстью, пылавшей в них обоих. Сторм хорошо знала, что Карла всегда преследовала Люка. Карла была из тех, кто добивается желаемого. А она желала Люка. И готова была идти к цели напролом. Люк был превосходной «добычей» для любой женщины. Каждая семья была бы счастлива заполучить такого зятя, пусть даже он и не принадлежал известной скотоводческой династии. Отец Карлы очень богатый человек. Люк превосходно впишется в семейный бизнес Прентисов! Два взрослых сына в семейном деле и плюс еще талантливый зять.

Нет, это невозможно! Сторм не могла в это поверить. Она видела Карлу и Люка вместе, понимала, что они были любовниками, но ей казалось, что между ними все давно кончено. По крайней мере со стороны Люка. Она понимала, что некоторые люди женятся из-за денег. Она видела много таких свадеб по расчету. Это были хорошо обдуманные светские и деловые контракты. И из таких браков часто получались крепкие семьи, что не всегда случалось с браками по любви или по чувственному влечению, ошибочно принятому за любовь. Карла никогда не скрывала, что она женщина волевая, целеустремленная и расчетливая. Люк говорил, что хочет начать свое дело. Банки вряд ли одолжат ему деньги. А ему понадобится много денег. Денег, которые ему с радостью одолжит богатый тесть.

Сторм развернула Звезду и поехала обратно в усадьбу. Она даже не заметила, что отъехала так далеко. Скоро должно было стать темно, тогда появятся динго. Наконец показались ворота усадьбы. Сторм передала поводья пареньку, спрыгнула с лошади и, не видя ничего перед собой, пошла к дому. Ее состояние можно было передать одним словом — оцепенение. Оцепенение от горя.

На пути к дому она столкнулась с Люком.

— Слава богу, ты вернулась, — озабоченно произнес Люк. — Я уже послал парней на твои поиски. Где ты была? Они искали там, где ты обычно катаешься!

— Я не помню. Я просто скакала, и все.

— Пожалуйста, не уезжай больше, не сказав, куда направляешься!

Сторм напряглась.

— Теперь я здесь босс, забыл?

— Мне плевать, кто ты теперь, — расстроился Люк. — Ты заставила людей волноваться.

— Прости, Люк. Я ценю твою заботу, — ответила она с иронией, от которой не могла удержаться.

— Ты идешь в дом? — спросил Люк.

— Больше идти некуда.

— Ты почти ничего не ела за последние дни, озабоченно сказал Люк. — Тебе надо что-нибудь съесть.

— Наверно. — Сторм была готова броситься ему в объятия. Какой позор! — Но я просто не смогу проглотить ни кусочка.

Они подошли к крыльцу. Сторм занесла ногу на ступеньку. Люк остался стоять внизу, наблюдая за ней.

— Ты не войдешь? — вырвалось у нее. Она больше не могла быть одна.

— Если ты хочешь, — ответил Люк спокойно. В его голосе Сторм уловила хриплые нотки.

— Я не хочу быть одна сегодня ночью, — просто сказала Сторм.