И наконец, завершение.
БЭРРОН
В понедельник утром я чувствую себя несчастным. Какого хрена я думал, дав ей уехать?
Я не думал. Какого хрена?
Почему ты позволил этому случиться? Я разговариваю с тобой. Мужик. Ты должен был дать мне по башке и сказать, черт возьми, в жопу твою чертову гордость.
Надеюсь, ты счастлив, гребаный тупица.
И пошел ты, Рэй Ламонтейн, и твоя песня «I Was Born To Love You», потому что мне не нравится эта песня, и я был бы очень рад, если бы ты перестал голосить ее по радио. Вот так проходит время на работе. Мы завалены ремонтом, а я в депрессии, проклинаю радио.
— Ненавижу эту песню, — говорит мне Сев, скрежеща гаечными ключами. — Я хочу есть.
Я улыбаюсь ей, наклоняюсь к ящику с инструментами, чтобы подхватить ее на руки.
— Пойдем посмотрим, есть ли у Лилиан что-нибудь перекусить.
Она обхватывает меня за шею.
— Хорошо.
Кэмдин все еще злится на меня из-за отъезда Кейси, поэтому сегодня она осталась с Морганом. Не могу сказать, что я ее виню. Даже я не хочу быть рядом с собой.
В офисе Лилиан бросает мне на стойку конверт.
— Это принес для тебя курьер FedEx. И Джейс уехал.
Я киваю и, не обратив внимания на конверт, протягиваю Лилиан свой мобильный телефон.
— Ответь, если зазвонит.
— Я хочу есть, — говорит Сев Лилиан, роясь в ящике с закусками, который та держит для Сев.
Ладно, для всех нас.
— Почему я должна отвечать на твои звонки? Должна позвонить Кейси?
— Нет. Я жду звонка от Эрла, а в магазине со всем этим шумом мне его не слышно.
— Хорошо, — она кладет мой телефон на стол.
— Не смей ей звонить, Лилиан, — предупреждаю я.
— Почему ты дал ей уехать?
— Потому что.
— Это не ответ.
Я бросаю взгляд на Сев, которая жует фруктовые батончики, нисколько не интересуясь нашим разговором.
— Ты влюбился и позволил ей уйти, потому что испугался.
— Я не влюблялся. Прекрати разговаривать с Морганом.
Я таращусь на конверт, зная, что это ложь. Я влюбился в Кейси, и это напугало меня до смерти. Затем до меня доходит смыл ее слов.
— Джейс ушел? Куда?
— Точно не знаю. На следующий день после Рождества в городе появилась Эби, и теперь никто о них не слышал.
Я фыркаю.
— Наверное, он ее похитил.
— Как романтично, — хлопая ресницами, восторгается Лилиан.
Я делаю недовольное лицо.
— Нет, не романтично. Он ведет себя глупо.
Лилиан закатывает глаза, а Сев сползает с ее колен на пол, чтобы пораскрашивать.
— У тебя черная душа. Открой конверт.
Я открываю и качаю головой. Это снова документы о разводе. На этот раз я открываю именно ту страницу, на которой, как я знаю, написано о родительских правах.
И вот оно. Полная опека. Она отказалась от родительских прав на девочек.
Ради него.
Гребаная пи*да.
На меня накатывает чувство облегчения от осознания того, что часть моей жизни закрыта, но одна дверь все еще распахнута настежь, и с каждым днем ветер становится все холоднее.
Я скучаю по Кейси.
Сев протягивает мне рисунок.
— Это тебе.
Я смотрю на листок. На нем куча черных каракулей.
— Что это?
— Твоя черная душа.
Позже вечером, когда я готовил девочек ко сну, Кэмдин почувствовала, что у меня испортилось настроение. Я все последние три дня был не в духе, но именно сейчас она решила наконец что-то сказать. Проведя весь день с Морганом, Кэмдин наконец-то со мной заговорила.
— В чем дело, папа?
Я притягиваю Кэмдин к себе, вымытую, с заплетенными волосами и пляшущими на щеках отблесками огня.
— Ничего. Ты должна быть в постели.
Она смотрит на меня, а затем вздыхает, обхватив ладонями мое лицо.
— Ты не перестал, да?
Я смотрю в ее невинные глаза.
— Что?
Кэмдин убирает мне волосы со лба, совсем как я делаю ей.
— Ты еще не перестал любить Кейси. Поэтому тебе так грустно.
Проницательно, не так ли?
Когда вы думаете о любовной истории, вам приходят в голову две вещи. Когда они встретились, и когда влюбились, я прав?
Так, когда же я влюбился? Знаю, что это было после захода солнца.
Может, в ту ночь, когда мы встретились? В ту ночь в моем грузовике в метель, когда она умоляла меня не останавливаться? Или семь дней спустя, когда я не мог ее отпустить? Или той ночью у костра за неделю до Рождества, когда я понял, что Кейси определенно меня зацепила?
Не было какого-то конкретного дня или события. Это было все в совокупности.
Кейси была как смешанный напиток. Унция сумасшедшего безумия, капля большого города, смешайте это с отсутствием логики, слишком отчаянной решимостью, и парой горящих голубых глаз, и вы получите напиток, который легко пьется, но вызывает ужасное похмелье.
Уложив девочек спать, я лежу на диване, смотрю, как постепенно гаснет огонь, и думаю о Кейси. По правде говоря, я не переставал думать о ней с тех пор, как она уехала. И не уверен, что в ближайшее время это прекратится.
Совершенно незнакомый человек ворвался в нашу жизнь и вторгся в наш дом. Это должно было быть напряжно. Это должно было быть неловко и неудобно. Но это было не так. Это было естественно. Легко. Спокойно. Но прежде всего это пугало. Почему кто-то совершенно незнакомый хочет остаться с нами, в то время как единственный биологически и юридически связанный с нами человек не хочет?
Она уехала из Калифорнии, чтобы найти себя, и она заслуживает этого шанса.
Это не мешает мне мечтать о том, что есть хоть малейшая вероятность того, что жизнь, которую искала Кейси, находится здесь, на этом ранчо, со мной и моими девочками.
Я думаю о том, чтобы ей позвонить. Может, поинтересоваться, как она. Убедиться, что она не заблудилась. Спросить, не думает ли она обо мне. Но я этого не делаю. Вместо этого я хватаю бутылку Southern Comfort и упиваюсь своей гордостью.