ТРЕВОР
Генри улетел в Париж. Луна осталась в Лондоне. Он взбешен, и мне абсолютно наплевать, что она чувствует, но всё уладилось. Это означает, что ситуация под контролем и дальнейшего пиар-ущерба удалось избежать.
По крайней мере, на два дня.
Как только Генри возвращается домой, начинается всё то же дерьмо. Мой брат-идиот хочет гулять со своей “девушкой”. Так он называет её сейчас. Не имеет значения, как, почему, где и когда я пытаюсь объяснить, почему это плохая идея. Каждое моё замечание опровергается. Все до единого.
По крайней мере, у неё хватает здравого смысла остаться дома. Кажется, она хочет избежать внимания. Я на это не куплюсь. Иначе зачем связываться с кем-то вроде Генри? Особенно когда это пойдет ей на пользу?
И есть комната наверху. Я не знаю, что задумал мой брат, но для этого нужны замок и ключ. Если он не работает или не с Луной, он там, наверху. Возможно, что-то строит. Он постоянно что-то строил, когда мы были детьми. Птичник, собачий домик, мамин сад. Он так же умело обращался с пилой и молотком, как с футбольным мячом. У парня, без сомнения, талант. Но как только он открыл для себя актерское мастерство, всё остальное перестало иметь значение. Он делает то же самое с этой девушкой. Это проблема.
Каждый раз, когда я жалуюсь на неё, я знаю, что за этим последует. Точно знаю, что мой брат собирается мне сказать.
— Тебе нужно быть повежливее, — выдыхает Генри.
Точно по сигналу.
Я раздраженно выгибаю бровь.
— Тебе нужно быть умнее.
— Я веду себя умно. Она делает меня счастливым.
Вот такое дерьмо. Почему так всегда?
— Ты знаешь её месяц! — глубоко вдыхая, я скрещиваю руки на груди, чтобы не придушить тупицу.
— Я знаю её гораздо дольше, — настаивает Генри. — Мы познакомились ещё в Лос-Анджелесе.
Возможно, он говорит правду. В конце концов, прошло много времени с тех пор, как у него с кем-то были отношения. После провала его последних отношений он перестал валять дурака и серьезно занялся своей карьерой.
Это было великолепно. Никаких отвлекающих факторов. Никаких глупостей. Им движет только работа. Мишель считает, что роль Генри в "White Memorial" могла бы принести ему "Эмми". Роль Бенджамина, если он сыграет её правильно, гарантированно принесет ему номинацию на "Оскар". Возможно, даже привезет домой трофей.
Беда в том, что он потерял интерес к сюжету. Слишком сосредоточен на своей чертовой девчонке. Покупает ей подарки. Чёрт возьми. Я не склонен волноваться, но я волнуюсь. Книги. Цветы. Он хочет путешествовать с ней.
— Слушай, чувак, она тебе нравится? Как твой брат, я говорю, это здорово. Молодец. Но я не просто твой брат, и должен сказать тебе, что это неправильный шаг, — я провожу рукой по своей свежевыбритой челюсти, мои движения отмечены волнением. — Не торопись.
— Почему?
— К чему такая спешка? — я делаю глубокий вдох. — Почему бы не дать ей шанс доказать, что она здесь только ради тебя?
Генри раздраженно закатывает глаза.
— Она же не беременна, правда? — ворчу я.
Глупая улыбка, появляющаяся на лице Генри, говорит мне, что он был бы не против, если бы это было так. Слава Богу, он качает головой.
— Она не беременна. Луна…Она не похожа ни на кого из тех, кого я когда-либо знал.
Чёрт возьми.
Я провожу рукой по лицу. Этот ребенок и его сердце. Он всегда был слишком эмоциональным и слишком чувствительным для своего же блага. Хотя он никогда не привязывался так быстро.
— Брат, если ты счастлив, то и я счастлив, — киваю я.
— Но… — ухмыляется он.
— Но любовь и похоть легко спутать, особенно на раннем этапе. Не торопись. Вот и всё, что я хочу сказать.
Генри не согласен, но я могу сказать, что он взвешивает мой совет.
— Я ничего не обещаю.
— Тебе и не нужно, — не думая ни о чем другом, я качаю головой всю дорогу до кухни.
— Я попрошу её присоединиться ко мне на премьере.
Я останавливаюсь на полпути, делаю глубокий вдох и напоминаю себе, что я не жестокий человек. Хотя мой брат испытывает меня.
— Только не премьера “White Memorial”, — рычу я.
Оскар, Met Gala, Канны и посещение недель моды "Большой четверки" — вот места, где стоит побывать. Генри почти на месте. Его приглашали на показы, и в данный момент мы ведем переговоры с Burberry. Нет сомнений, что для него будут открыты все двери, если второй сезон White Memorial станет таким же хитом, как и первый. Или если его роль в De East LA окажется такой, какой, я знаю, она может быть.
— Да, — отвечает он со своей раздражающей ухмылкой. Он трусцой поднимается по лестнице, и я следую за ним. — Сегодня вечером мы идем в “Глобус”, — добавляет он через плечо. — У меня есть билеты.
— Чёрт возьми, Генри, что мы только что обсуждали? — рявкаю я.
Уходя, он ухмыляется, а я остаюсь в недоумении, почему я вообще решил стать публицистом.