ЛУНА
Утром, до того, как взошло солнце, до того, как зазвонил будильник, я встаю, одеваюсь и ухожу. И всё это, пока Генри ещё спит.
Я не могу перестать прокручивать в голове своё поведение, не съеживаясь. Позволить Генри увидеть меня в самом слабом виде, мою неуверенность, выставленную напоказ подобным образом? Я не знаю, что чувствую сильнее — стыд, смущение или злость.
Но…он не…Генри не отмахнулся от меня или моих чувств.
Я здесь ради тебя, казалось, говорили его глаза.
Его улыбка была успокаивающей. Ты можешь доверять мне, это успокоило меня.
Переживая всё заново, я чувствую себя опустошенной и измученной, как будто мне нужно поспать несколько дней, чтобы восстановить силы. Прошлой ночью я хотела поблагодарить его за то, что дал мне время всё обдумать, но если бы я это сделала, я знала, что не смогла бы удержаться от слез. И всё же я, чёрт возьми, продолжала плакать.
Я стараюсь не думать об этом, но, конечно, это всё, о чём я могу думать. Это и его глупый бывший парень.
Было ещё очень рано, когда Генри вошел в конференц-зал. Хотя формально я работаю над своим вторым романом, на самом деле я ещё и прячусь. Я знаю это, и он это знает.
Обычно в этом месте полно народу. Это милое уединенное местечко вдали от съемочной площадки. Но, конечно, сегодня здесь пусто, что каким-то образом усугубляет тот факт, что я игнорировала его сообщения и звонки.
— Привет, как проходит твоё утро?
Даже если бы я не слышала и не видела, как он вошел, я бы все равно знала, что это он. Я бы узнала сексуальную хрипловатую интонацию его голоса где угодно. Я бы заметила этот его неповторимый аромат — чего-то чистого и свежего с оттенком сандалового дерева.
Мои глаза медленно добираются до его лица. Как будто это имеет значение.
— Привет, — выдыхаю я, поначалу нервничая, но улыбка, которая появляется на моем лице, вполне искренняя. Потому что смотреть на него — всё равно что стать свидетелем чуда и впервые увидеть захватывающий вид, причем совершенно неожиданно.
— Ты ушла до того, как я успел приготовить тебе завтрак, — игриво отчитывает Генри, ставя горячий латте и пакетик Pan Dulce (мексиканский сладкий хлеб) на стол рядом с моим ноутбуком. — Купил это в той маленькой пекарне, которая тебе нравится.
Почему ты такой милый? Он всегда такой милый, и я чувствую себя ещё более виноватой.
— Ты не должен был этого делать, — ворчу я.
— Но я сделал, — он усмехается, игнорируя мой угрюмый тон. Генри присаживается на край стола, нежно касается моего подбородка и, наклонившись, шепчет:
— К тому же, это был идеальный повод увидеться с тобой.
Я упиваюсь его видом. Неужели так будет всегда? Интересно. Словно электрический ток течет между нами, который становится всё сильнее, когда мы ближе мы друг к другу? Он вторгается в моё личное пространство, делает его нашим, наполняет моё тело таким количеством энергии, что я едва могу её сдерживать? Я надеюсь, что так будет всегда.
— Спасибо, — я прочищаю горло, отводя от него взгляд. Это всё, что я говорю. Что-нибудь еще могло бы спровоцировать дальнейший разговор, и я боюсь разговора о прошлой ночи. — Хотя тебе не стоило беспокоиться об этом. Я знаю, что ты занят.
— Это не проблема, — его голос легок, но когда я поднимаю глаза, то вижу, что его хорошее настроение уступает место неуверенности в себе. — Кроме того, ты не ответила на мои сообщения. У меня начинает складываться ощущение, что ты избегаешь меня.
Хотя он и посмеивается, я слышу неуверенность в его словах.
— Прости, что я ушла, не разбудив тебя…
— Всё в порядке. Я подумал, что ты рано начала свой рабочий день, о чем у тебя просто не было возможности мне рассказать?
— Вроде того, да, — моё лицо выдает меня, и щеки розовеют, но я не отстраняюсь от него. — Мне нужно было забрать свои вещи. Одежду и прочее. И, эм, ты выглядел таким уютным…Мне было неловко будить тебя, — это не ложь. Он действительно выглядел восхитительно уютно.
— Я не буду возражать, если это будешь ты, — говорит он, лаская одну сторону моего лица. Узел в моей груди ослабевает, и я тихонько смеюсь.
— Если я сплю, мне не нравится, когда меня будят.
— Л, я действительно не буду возражать, если это будешь ты.
— Генри…
— Луна, я не шучу, — он поворачивается, чтобы оказаться сбоку от меня. Занимая свободное место справа от меня, он придвигает мой стул ближе к себе. — В следующий раз, когда придешь, захвати с собой свои вещи, одежду и прочее, — говорит он, не сводя с меня глаз. — Тебе больше не придется беспокоиться о том, что придется уйти пораньше, да?
В его прекрасных карих глазах такая глубокая привязанность, которая одновременно пугает и возбуждает меня. Я представляю, что смотрю на него точно так же. Особенно потому, что мне бы это понравилось. Каждую ночь, всю ночь, и просыпаться с ним каждое утро тоже. Я действительно хотела бы этого.
— Да, я могу это сделать, — соглашаюсь я, впервые за это утро широко улыбаясь.
— Вот и они, — шепчет он, его большой палец касается моей щеки.
Ухмылка Генри превращается в ослепительную улыбку, и я вздыхаю, совершенно очарованная. Он наклоняется ко мне, теперь уже ближе. И меня так тянет к нему, что я двигаюсь, сама того не осознавая.
Однако дверь широко открыта. Любой может войти и увидеть нас. Мы пока ничего не делаем, но наши губы на расстоянии вдоха.
— Я должен тебе утренний поцелуй, — шепчет Генри, его губы рядом с моими.
Когда он так близко, кажется, что ничто другое не имеет значения, вообще не важно и даже не существует. Мне так трудно привести свои мысли в порядок.
— Люди постоянно входят и выходят отсюда, — предупреждаю я, но не двигаюсь. Кажется, его это тоже не волнует.
— Думаю, тогда мне лучше поторопиться.
Он не волнуется, прижимаясь своим носом к моему, он остается рядом. Одна его рука в моих волосах, а другая на моем бедре, скользит вверх.
Я дышу так часто, как будто только что переплыла Атлантику. Я беру его лицо обеими руками и наклоняюсь к нему до упора. Мои губы захватывают его губы; моё тело выгибается навстречу ему.
Он стонет, отвечая на мой поцелуй с таким же желанием, и между нами вспыхивает огонь. Я забираюсь к нему на колени, оседлав его, и он обнимает меня за талию, притягивает к себе, ближе, пока между нами не остается места.
Его руки скользят вниз по моим бедрам и обратно к моей заднице, как будто он хочет коснуться ко мне всей сразу. Когда мои пальцы запускаются в его волосы, он стонет. Me encanta (с исп. Мне это нравится). Мне нравится этот звук.
— Прости…за это утро, — шепчу я между поцелуями. Я такая дура. Мне не следовало уходить так рано. Я должна была оставаться с ним в постели как можно дольше.
Его бедра изгибаются под моими, и я прижимаюсь к нему, почти задыхаясь.
— Не следовало…уходить.
Снаружи кто-то бежит по коридору. Люди разговаривают. Мимо проезжает осветительное оборудование. Суматоха — единственная причина, по которой мы отстраняемся.
— Давай вернемся в мой трейлер, — предлагает Генри.
Взгляд его глаз — жар, желание и нужда — заставляет меня ответить, не задумываясь.
— Только соберу свои вещи, — соглашаюсь я, вставая, чтобы собрать вещи.
Когда Генри подходит ко мне сзади, он обвивает руками мою талию. В безопасности, в тепле и…
Я откидываю голову ему на грудь, безудержно улыбаясь.
Мои мысли проясняются только тогда, когда я вижу время на огромных часах, висящих на стене. Я поворачиваюсь на месте.
— Подожди, когда тебе нужно быть на съемочной площадке?
Взглянув на часы, он скорчил гримасу.
— В половину.
У нас недостаточно времени.
— Может быть, мы сможем встретиться там, когда ты закончишь съемки?
Его лицо вытягивается при моём предложении.
— Сегодня показ в Лондоне, помнишь? — отвечает Генри, беря мои руки в свои.
— Точно, — я забыла. Почему я чувствую себя такой прилипчивой? Мне нужно это прекратить.
— Где это? — спрашиваю я.
— В какой клуб вы собираетесь позже? — спрашивает Генри одновременно со мной
Я и об этом забыла.
— Ты первый, — возражаю я, чтобы выиграть время.
— Это специальный показ «White Memorial» в Тоттенхэме.
Он говорил мне. Они покажут двухчасовую премьеру второго сезона. Затем будет обсуждение актерского состава, за которым следует сессия вопросом и ответов, и, наконец, фотографии с фанатами.
— Звучит забавно, — говорю я.
— Иногда это бывает забавным, — отвечает он с таким выражением в глазах, которому я не могу сопротивляться.
Моё сердце бешено колотится в груди, когда он начинает тереться носом о мою щеку. Затем он целует меня в шею, что даже нечестно. Я так обожаю эти медленные, влажные поцелуи, которые он довел до совершенства.
— Во что ты будешь одет? — это единственное, что приходит мне в голову.
— Пока не уверен, — его голос приглушен, язык кружит по моей ключице. — Они пришлют стилиста.
— Стилист? — мои слова вырываются хриплым шепотом.
Я ахаю, когда он целует в вырез моего свитера.
— Луна, — его руки скользят вверх по моей талии. — Этот показ для фанатов был организован несколько месяцев назад.
— Я знаю, — вздыхаю я, когда его пальцы скользят по моей грудной клетке.
Генри целует мою грудь. Жар его рта сквозь тонкий материал моего свитера скоро заставит меня задыхаться.
— Я все отменю.
— Что…
— Не знаю, почему я не подумал сделать это раньше. Я позвоню Треву, чтобы он отменил встречу, — его голос приглушен. Его руки скользят под мой свитер. — Прошлой ночью…
Срабатывает будильник на его телефоне. То же самое происходит и с будильником в моей голове.
— Я в порядке, — я дышу ему в лицо, прежде чем сделать шаг назад. Я не хочу говорить о прошлой ночи. — Тебе пора идти.
Он должен. Кто-нибудь обязательно поймает его со мной, если он не уйдет в ближайшее время. Мы оба знаем, что это неизбежно. Я поворачиваюсь, чтобы закончить собирать свои вещи, когда он делает шаг ко мне.
— Л, ты уверена?
Беспокойство в его голосе злит меня. Я чуть не набрасываюсь на него.
— Я уверена, — выдыхаю я.
— Ты уверена, что с тобой всё в порядке?
— Ага.
— Как насчет такси, или…
Я разворачиваюсь на месте, чтобы посмотреть ему в лицо. Я готова была закричать, но останавливаю себя, когда вижу, что он не смеется надо мной; он серьезен. Беспокойство и огорчение настолько очевидны на его лице, что мне хочется плакать.
— Всё нормально, не нужно, — вру я. Я должна.
Если я скажу ему о своих чувствах, он останется со мной и пропустит кое-что невероятно важное для его сериала, его поклонников и для него самого.
— Я доверяю тебе, — он улыбается, и это как удар кинжалом в моё сердце. — Пока я не забыл, меня обычно спрашивают, встречаюсь ли я с кем-нибудь во время вопросов и ответов. Я всегда уклоняюсь от ответа.
Жар приливает к моему затылку. Может, всё будет не так плохо, если люди узнают.
— Да?
— Я хотел поставить тебя в известность, что и на этот раз моей тактикой будет то же самое. Учитывая таблоиды в последнее время…
— О, — обрываю я его, страх и сомнения возвращаются. Que estupida soy (с исп. Какая я глупая). — Ладно, да, в этом есть смысл.
— Луна, это не потому, что…
— Чувак, это круто, — уверяю я его. Я даже добавляю достаточно правдоподобную улыбку, чтобы подтвердить ещё одну ложь.
— Правда? — он выглядит не слишком уверенным. — Я не хочу, чтобы ты думала…
— Правда, Генри. Всё в порядке.
Хотя это не нормально. Но я не могу позволить ему узнать, не рискуя снова оказаться незащищенной. К тому же, я не уверена, то ли то, что я чувствую, — это остаточные эмоции от того, что произошло прошлой ночью, или это просто часть того, как он справляется с этим аспектом своей карьеры, который всё ещё кажется мне таким странным.
No importa (с исп. Не важно). Я не позволю этому беспокоить меня. Или я постараюсь. И я не собираюсь упоминать ему об этом. У него и так достаточно поводов для беспокойства. Генри стоит там, и вид у него такой, будто он хочет сказать что-то ещё. Что бы это ни было, у него нет для этого возможности.
— Бро ты же не… — Хейзел замолкает на полуслове, на её лице появляется дерьмовая ухмылка. — Мы ведь не помешаем, не так ли?
— Нет, — отвечаю я, и в тот же момент Генри говорит:
— Вообще-то…
Майя хихикает, и мои щеки покрываются краской.
— Прости, Хэнк, но Вуна нужна нам на съемочной площадке.
— Я? Почему? — спрашиваю я, подходя, чтобы взять свой рюкзак со стола.
— Натальи нет. Она ушла на обед с дизайнером в бар «Винный погреб»
— Доктор Харрис хотел, чтобы она пришла, — перебивает Хейзел.
— Нат упомянула, что ты могла бы помочь с костюмами, — заканчивает Майя.
— Да, так что попрощайся со своим любовничком, — дразнит Хейзел.
Несмотря на то, что я раздражена, мои щеки краснеют, что делает неодобрительный взгляд, который я бросаю на Хейзел, гораздо менее угрожающим. Генри хихикает, ничуть не смущаясь.
— Тебе сколько, двенадцать? — бормочу я в манере Хейзел.
— Вообще-то, тринадцать.
— Мы подождем тебя на съемочной площадке, — говорит Майя, таща Хейзел за собой из комнаты.
Генри не двигается. Всё, что я чувствую, — это его руку у себя на талии. Затем она скользит к пояснице.
— Пришли мне фотографии. Своего наряда. Я пришлю свои, — говорит он тихим голосом
— Обязательно, — я слегка улыбаюсь ему. — Эй, э-э, спасибо тебе…за то, что ты здесь.
— Ты не смогла бы удержать меня на расстоянии, даже если бы попыталась, — подмигивает он.
— Если вы двое будете продолжать шептаться, мы вас не услышим, — кричит Хейзел снаружи. Майя просовывает голову внутрь.
— Простите! Она не хочет двигаться.
— Увидимся позже, дамы, — Генри посмеивается, проходя мимо Майи и Хейзел. Прежде чем завернуть за угол, он оборачивается и машет мне в последний раз.
Я тоже машу с невозмутимым лицом, не обращая внимания на бабочек в животе. Как только Генри скрывается из виду, мои друзья набрасываются на меня.
— Вы, ребята, такие милые! — взволнованно шепчет Майя.
— Я думаю, слово, которое ты ищешь, отвратительные. Вы, ребята, такие отвратительные.
— Se puso seria la cosa (с исп. Всё стало серьёзно), — практически визжит Майя.
— Я никогда раньше не замечала, что у Танка слишком много зубов, — комментирует Хейзел, за что получает вопросительный взгляд от Майи и смущенный от меня.
— Что? Нет, у него не слишком много зубов.
— Не злись, — Хейзел смеется мне в лицо без намека на раскаяние. — Общеизвестный факт, что парни улыбаются гораздо больше, когда им что-то перепадает.
— Прекращай, Хейзел.
— Это то, что я слышала. В любом случае, у меня хорошие новости о сегодняшнем вечере! — Хейзел обнимает меня за плечи. Она говорит нам, что Наталья работала над собственным дизайном и сшила наши наряды для клуба. — Так что, если кто-нибудь спросит, обязательно скажи, что это оригинал Натальи Кастро.