ГЛАВА 64

Знатная дама никогда бы себе не позволила улечься в постель днем. Для приступов головокружения и короткого отдыха дамы предпочитали небольшую кушетку в гардеробной.

Там Себастьян и нашел леди Одли — она возлежала на зеленой бархатной кушетке в греческом стиле. На ней было вечернее платье из черного шелка, богато украшенное вышивкой и французским кружевом, волосы она распустила, и они, рассыпавшись по подушке, обрамляли ее лицо ярким пятном. Дыхание успело замедлиться, щеки побелели. Рядом на ковре, тихо поскуливая, лежала колли, Кло.

— Что вы приняли? — спросил Себастьян, останавливаясь у порога. — Цианид?

Она перевела на него взгляд.

— Нет. Опиат. Я просто засну и уже не проснусь.

— Гораздо более гуманная смерть, чем та, на которую вы обрекли Гиневру.

— С Гиневрой мне нужно было быстродействующее средство.

Он зашел в комнату. Колли поднялась с ковра и зашлепала к нему, поводя носом. Он присел рядом с собакой, погладил ее мягкую шерсть.

— Как вы узнали, что это сделала я? — спросила Изольда, видя, что он продолжает молчать. — Все дело в ожерелье, да?

— В ожерелье и записке. — А еще в уверенности, что если бы убийцей была Клэр, то Портланд никогда бы не отказался взять ответственность за смерть Гиневры на себя.

— Записка. — Изольда беспокойно заметалась по подушке. — Этого я не учла. Какая женщина не уничтожит записку от любовника?

— Тем не менее вы приказали кому-то обыскать ее комнату.

— Он искал другое письмо. Из Савойи.

— То письмо она действительно уничтожила.

Заскулив, колли вернулась на свое место к хозяйке.

Изольда опустила руку на шею собаки.

— Вардан призвал меня к ответу. После вашего с ним разговора. От записки я еще могла как-то отречься, но только не от ожерелья. — Она тихо рассмеялась. — Какая ирония. Ведь оно, по легенде, приносит владельцу долгую жизнь. А мне оно принесло смерть.

Себастьян выпрямился во весь рост.

— Но ведь оно не ваше, разве не так? Когда-то оно принадлежало одной из прабабушек Гиневры. Та женщина, которую вы встретили на юге Франции, просила вас передать ожерелье Гиневре, да? Но вы оставили его себе.

— Ожерелье обладает силой, — резко ответила Изольда. — Я ее почувствовала, когда держала в руке. Я не часто его надевала. Мне было достаточно просто владеть украшением. — Она облизнула языком пересохшие губы. — Теперь оно исчезло, и я мертва.

— Как и Гиневра.

На секунду спокойное лицо Изольды исказилось такой яростью и ненавистью, что он удивился.

— Она разрушила бы все. Все, ради чего я так долго страдала.

Себастьян покачал головой.

— Она любила Вардана. И никогда бы ничем ему не навредила.

— Тем не менее под конец она все же уничтожила его.

— Нет. Это сделали вы. — Себастьян повернул к двери. — Вы уничтожили и Вардана, и Клэр.

— Клэр ничего не знала об этом. Ничего.

— А Портланд?

— Портланд был глупцом.

Он услышал, как она судорожно вздохнула, и оглянулся. Конец был близок.

— Я так и не поняла, зачем вы вмешались в это дело, — прохрипела она.

— Женщина с ожерельем, — произнес Себастьян.

Леди Одли разомкнула губы, едва заметно нахмурила изящно изогнутые брови.

— Не понимаю.

— Это была моя мать.


Наряженный в великолепную алую форму, с саблей на боку, принц-регент превосходно проводил время. Он был прекрасным хозяином — все так говорили. Вельможи без конца восхваляли его за щедрость и радушие.

Бальный зал был так набит, что никто не мог танцевать, но это не имело значения. Оркестр продолжал бойко играть, а гости тем временем развлекались осмотром последних архитектурных новшеств Карлтон-хауса. Принц слышал восхищенные возгласы тех, кто впервые видел тронный зал с золочеными колоннами, зашторенными эркерами, массивной резной мебелью и бордовой парчой. Круглая столовая с зеркальными стенами, в которых отражался стол длиною в двести футов, протянувшийся до оранжереи, наверняка станет предметом всеобщих разговоров на ближайшие несколько недель.

Ночью, в половине третьего, подадут ужин, и тогда все ахнут при виде настоящего извилистого ручья, который, по замыслу принца, побежит в центре стола, огибая массивные серебряные супницы и блюда. Протекая между берегов из камня, мха и настоящих цветов, под миниатюрными мостами, речушка, где заплещутся золотые и серебряные рыбки, явит собою поразительное зрелище. Принцу оставалось только надеяться, что рыба не начнет дохнуть.

Глядя через окно в сад, где горели факелы и китайские фонарики, Георг ощутил прилив гордости. Для тех людей, кому не повезло сидеть за столом принца, в саду натянули огромный шатер, украшенный золочеными шнурами и цветами. Взгляд Георга упал на высокого темноволосого человека, пробиравшегося сквозь толпу. Принц перестал улыбаться.

Виконт Девлин был одет не просто, как подобало случаю, а роскошно — в вечерний камзол, бриджи до колен и туфли с серебряными пряжками. Но он все равно привлекал к себе внимание, и разговор затихал, когда он проходил мимо.

— Нам нужно поговорить, — сказал виконт, подходя к кузену Георга, Джарвису, который в эту минуту беседовал с графом де Лиллем.

— Боже милостивый, — рассмеялся Джарвис, — только не сейчас.

Девлин по-прежнему улыбался, но так прищурил свои жуткие желтые глаза, что у Георга по спине пробежали мурашки, и он потянулся за ароматической солью.

— Нет, сейчас, — сказал Девлин.

— Было бы гораздо удобнее, — говорил Джарвис, доставая из кармана эмалевую золотую табакерку и открывая ее щелчком, — если бы вы пришли к выводу, что леди Англесси погибла от руки ревнивого любовника. Вашу версию мы вряд ли можем придать огласке, не так ли?

Себастьян просто молча смотрел на него. Они находились в маленькой гостиной, в стороне от официальных покоев Карлтон-хауса. Но голоса и смех двух тысяч гостей принца, беготня прислуги, звон фарфора доносились и сюда.

Джарвис поднес к носу щепотку табака.

— Нам придется свалить вину на Вардана.

Себастьян коротко рассмеялся.

— Почему бы и нет? Это ведь сработало с Пьерпонтом. Что бы мы делали без французов?

Джарвис фыркнул.

— Кстати, вы случайно не узнали имен остальных заговорщиков?

— Нет. Но они существуют… не сомневайтесь.

— Да. — Джарвис отряхнул пальцы. — Однако я сомневаюсь, чтобы они в ближайшем будущем предприняли какой-нибудь шаг. После всего, что случилось. Особенно если мы переместим полки и оставим принца здесь, в Лондоне.

Себастьян знал, что принц не обрадуется такому изменению планов. Его королевское высочество уже нервничал, стремясь вернуться в Брайтон. Жители Брайтона не имели привычки издавать оскорбительные возгласы, когда он проезжал по улице, как это случалось в Лондоне.

— А что насчет ожерелья? — спросил Джарвис — Вам удалось узнать, как оно оказалось на леди Англесси?

Что-то в улыбке этого огромного человека подсказывало Себастьяну, что Джарвис знал: он знал, что мать Себастьяна до сих пор жива, хотя и не понимал, каким образом ожерелье попало на шею убитой женщины в Брайтоне.

Себастьян достал трискелион. От одного только его вида в душе виконта всколыхнулась волна гнева и боли, которую почему-то он уже не мог выносить. Он недолго подержал на ладони гладкий холодный камень, гадая, почему его мать передумала тогда во Франции? Почему все-таки решила подарить его Гиневре?

— Нет, — ответил Себастьян, тоже улыбаясь. — Но, надеюсь, вы проследите, чтобы оно вернулось к хозяйке.

Он швырнул ожерелье на стол, повернулся и вышел.

Загрузка...