Когда забудешь, позвони

Глава 21 Осень, 1996 год

Баланду она нашла на помойке. Бывший «грамотный» редактор и ловец политических ошибок рылась в железном контейнере в поисках пустых пивных бутылок и еще бог знает чего, о чем не хотелось бы даже думать. К ногам, обутым в нелепые сапоги на низком каблучке, какие лет десять назад расхватывались на бойких распродажах в Останкино, притулилась большая холщовая сумка, заполненная халявной стеклотарой. При виде экс-коллеги поисковая работа заглохла, а работница растерялась, отвернулась, повернулась и с вызовом заявила:

— Сколько лет, сколько зим! Привет, Поволоцкая! А я вот корм для птиц ищу. — Потом, сообразив, что пернатые стеклом не питаются, добавила: — И попутно бутылки собираю. Чего уж добру пропадать, верно? Соседка у меня — пенсионерка. Пенсии еле на хлеб хватает, так я наберу посуды, сдам да куплю ей кусочек масла. Ближнему надо помогать, само собой.

Наивная ложь была такой откровенной и неумелой, так выпирала из маленьких, прищуренных глаз, что Васса почувствовала к бедняге жалость. За свои прежние пакости та, конечно, заслуживала наказания, но только плеткой, не бичом. Она приветливо улыбнулась, игнорируя мягкую тару.

— Здравствуй, Тамара! Очень рада тебя видеть!

— С чего бы? — недоверчиво хмыкнула Баланда. — Мы вроде с тобой не дружили.

— На память не жалуюсь, — пояснила Василиса, — а в памяти — до сих пор вкус твоих пирожков и чая на травах. Помнишь, когда я болела, ты угощала меня домашними пирожками и мятным чаем?

— Там еще зверобой был с ромашкой, — добавила Баланда, деловито выудила пару бутылок, протерла грязной тряпкой и сунула в серую обтрепанную сумку с вылинявшей надписью «Анапа». Потом сняла с рук дырявые вязаные перчатки, аккуратно свернула, вытащила из кармана пальто полиэтиленовый пакетик, положила туда свою оборону от грязи и приткнула в боковой кармашек линялой «Анапы», сколола английской булавкой сломанную молнию и, довольная, выпрямилась. — На сегодня хватит! Сейчас сдам, зайду в магазин, куплю соседке молока с хлебом и двину домой. — Внимательно оглядела стоящую перед собой знакомую незнакомку. — А ты здорово изменилась, прекрасно выглядишь! Ухоженная, красивая, богатая. Замужем?

— Нет.

— А кто ж тебя так наряжает?

— Сама, — улыбнулась Васса. Непосредственность Баланды забавляла. В ее поведении теперь было больше детского интереса, чем нахального любопытства склочницы.

— Ну и правильно! — одобрила та, наклоняясь к упакованной добыче. — Сама о себе не позаботишься — никто не позаботится. — И, пыхтя, приподняла сумку. — Черт, тяжелая!

— Подожди, — остановила труженицу Василиса, — я помогу.

— Давай, — охотно согласилась та, — в два кулака сподручней.

У низкого окошка выстроилась очередь. Последним оказался небритый, помятый тип с мутными глазами и перегаром за версту.

— Мать, — засуетился он вокруг Баланды, — ты, это, присмотри за моими-то, я на минутку. Лады?

— Иди уж, — вздохнула «мать», — только учти: не успеешь — ждать не буду.

— Как штык, мадам! — обрадовался помятый. — Пять минут — и я опять у ваших ног!

— Фигляр, — презрительно фыркнул пожилой мужчина в тирольской вязаной шляпе, — не успел пустые сдать, а уже побежал за полной.

Баланда промолчала, видно, дискуссии в очереди сегодня не привлекали.

— Ты работаешь? — спросила Васса.

— Нет. — И с горечью добавила: — Сократили, само собой, и до пенсии не дали дожить. Теперь у них там в почете молодые и ретивые. Как в той песне: судьба ласкает молодых да рьяных. Помнишь «Собаку на сене»? Какой фильм, какие актеры и что за чудное было время! — На ее глазах вдруг выступили слезы. Она досадливо вытерла их кулачками и беззастенчиво соврала: — Аллергия, глаза чешутся. Ладно, Василек, иди, что тебе тут со мной торчать? Спасибо за помощь.

От этого неожиданного, забытого «Василек» перехватило горло. В коме, который не давал дышать, скаталось все: молодость, обласканная дружбой и любовью, посиделки в Останкинском баре, бесконечные «сценарии эфирного дня» и прозрачная вертушечная дверь второго дома на Королева, 12. Перед Вассой, пытаясь сохранить достоинство, стояла не жалкая немолодая женщина — привет из прошлого. И этот «привет» заслуживал участия.

— Нет, — улыбнулась она, — подожду. Потому что хочу пригласить тебя на чай. Когда-то я пробовала твой мятный, попробуй теперь мой жасминовый.

У Баланды полезли на лоб глаза. За всю жизнь это был первый случай, когда ее звали в гости. Не снисходительно, нехотя, заодно с другими, а уважительно, персонально, с просительной интонацией. Она покраснела как маков цвет и принялась тщательно снимать с рукава старомодного драпового пальто налипшие в трудовом процессе соринки.

— Не знаю, — бормотала в сторону, — у меня еще столько дел. Соседка ждет. Кота завела, тоже ждет.

— Пойдем, Тамара, — тихо позвала Васса, — чайку попьем, повспоминаем, поговорим о жизни. Ничто не посылается без смысла, может, и наша встреча не случайна. А коты — не собаки, они вполне самодостаточны и легко справляются с одиночеством.

— Только не мой! — загордилась Баланда. — Базиль терпеть не может, когда я ухожу, и вечно пакостит: то порвет, то нальет, то расцарапает.

Она с охотой переключилась на кота, и к тому времени, когда они переступали порог квартиры, Василиса знала об этом домашнем тиране все.

— Раздевайся, проходи, устраивайся. Я сейчас!

Стол был накрыт за пять минут. Все честь по чести: и вино, и закуска, и чай с конфетами. Выпили за встречу, посплетничали о нынешних телезвездах — жалкой пародии на прежних. Через час гостья оттаяла и разоткровенничалась.

— Знаешь, когда меня турнули, я была в большой обиде и злилась страшно. На Гаранина, его, кстати, тоже «ушли» на пенсию, на эту перестройку дурацкую, на демократов, на Ельцина, которому, как идиотка, в рот заглядывала. Жалела, что вовремя на Российский канал не слиняла, туда ведь многие переметнулись. А потом думаю: кой черт на весь мир злиться? В конце концов, я тоже не подарок — ко всем придиралась, считала себя умнее других, а тексты писала, как и остальные, не лучше. Но, правда, и не хуже. Таких, как я, не любят и при любом удобном случае от нас избавляются.

— Ты не ошибаешься?

— Нет, — вздохнула Баланда, — я себе цену знаю. Чего уж там, надо хоть на старости лет быть перед собой честной. Я после телевидения многое перепробовала: и объявления расклеивала, и чужие полы мыла, теперь вот дворником на соседнем участке пристроилась, — доложилась она. — А ты знаешь, как трудно туда попасть? Меня знакомая привела, а так хрен прорвешься.

— И много платят?

Дворничиха назвала сумму, намекнув, что заработок — эластичный и зависит от удачи. И тут Васса себе удивилась.

— Я буду платить в полтора раза больше, пойдешь ко мне работать?

Прикрепленная к ДЭЗу уставилась на нового работодателя.

— К тебе?! Ты что, новая русская?

— Нет, — успокоила с улыбкой та, — просто я больше года не была в Москве, выпала из жизни. Мне нужен помощник, грамотный, толковый, на которого можно положиться. — Плела она, изумляясь себе все больше. — Необходима информация: газетная, радийная, телевизионная. Всякая! Какова конъюнктура на рынке труда, чем сейчас выгодно заняться человеку моей квалификации. — Гостья слушала бредовый экспромт с разинутым ртом. — Короче, я собираюсь открыть свое дело, и мне нужен секретарь. Пойдешь?

— Ага! — выдохнула без колебаний Баланда, не сводя с возвращенки восхищенных глаз. — Только не надо — в полтора, плати столько же, но с премией. — И поспешила добавить: — Если заслужу.

Заслужила. Первый порыв, основанный на нелепой жалости, оказался верным и оправдывал себя с лихвой. Именно благодаря бурной деятельности помощницы фикция с открытием собственного дела превращалась в реальность. Ландрэ засыпала своего «босса» ворохом газетных вырезок, докладных записок и устных сообщений. Этот информационный поток принес эгоистичную идею пополнить себя еще одной каплей. Попросту говоря, перебрав все возможные варианты будущей трудовой жизни, Васса остановилась на единственном: создать газету. В абсурдной, на первый взгляд, мысли было немало разумного. Во-первых, образование: это на телевидении выпускница Полиграфического института оказалась залетной птицей, готовили-то ее для газетного дела. Во-вторых, наличие кругленькой суммы, положенной в банк после продажи магазина. В-третьих, Вадим, муж Лариски, прожженный газетчик, который, хоть и далеко, всегда подскажет, если что. И на пару с Баландой, пришедшей в восторг от авантюрного замысла, они рьяно принялись за дело. Перво-наперво следовало узнать: сколько стоит. Узнали. Узнанное повергло в шок. Даже если продать квартиру и себя (?!) — денег не хватит. С другой стороны, сдаваться не хотелось, и, поахав денек, на другой неугомонная пара продолжила теоретическую разработку. В конце концов, не всегда практика утирает нос теории, часто случается и наоборот. Приличная базовая сумма имеется, а горшки обжигают не боги. Васса не сомневалась, что варианты денежной минимизации отыщутся, на худой конец, возьмут кредит в банке. Стали определяться с концепцией, здесь пришлось поломать голову. В итоге решили велосипед не изобретать, а сделать газетный вариант дамского чтива: мода, погода, немножко о культуре, полезные советы, чуток о политике и, конечно, сплетни. Словом, информационная солянка, приправленная пряным соусом толков. При виде этих ингредиентов, заполнивших три печатных страницы, Васса пришла в ужас: кто же сможет переварить такое немыслимое блюдо!

— Васенька, — с жаром развеивала ее скептицизм Баланда, — ты напрасно сомневаешься! В Москве сейчас полно нуворишей, а на их содержании еще больше глупых бездельниц, праздных сучек, которые изображают друг перед другом светских леди. Чтобы быть в курсе событий — политики и культуры — им достаточно поскакать по верхам. Наша газета станет для них палочкой-выручалочкой: и с претензией, и обо всем, и понемногу. И мозги свободными ум при деле.

— Думаешь?

— Уверена!

— Хорошо, а как назовем?

— Что?

— Газету!

От перевеса своей правоты помощница загордилась и взмыла в небеса, а потому не сразу сориентировалась в вопросе.

— А-а-а, — разочарованно протянула она, не успев насладиться «полетом», — так это мы сейчас сообразим, в две минутки выдадим.

Не помогли и сто двадцать две. Название вредничало, пряталось, мелькая молнией на задворках лексической памяти, и никак не хотело осчастливить собой двух «асов» газетного дела. Наконец первая скрипка не выдержала.

— Все! Сейчас моя разбухшая голова лопнет и…

— …мы останемся без мозгового центра, — подхватила на той же ноте вторая и задвигала стулом. — Ладно, пойду я. Утро вечера мудренее, авось завтра придумаем.

После ее ухода Васса заварила чай, включила торшер, приудобилась в кресле и уставилась перед собой с полной чашкой в руке. Фоном для белых, вышитых шелком штор на окнах служила темнота, которая прятала человека. Живого, не придуманного, необходимого — единственного. Кто никак не хотел ее отыскать и не находился сам. Смешно! В одной из крупнейших столиц мира, напичканной разного рода службами, техникой и людьми, словно в выжженной жаром пустыне, живут двое. Безголосые, бестолковые, беспомощные. Среди миражей и собственных теней — и никого, и ничего больше. Одна память да разум, который готовится к бунту. Почему все случилось так поздно? Так внезапно и так быстро оборвалось? Как будто столкнул вечный хаос пару частиц — и тут же оттолкнул друг от друга, словно испугался их будущей мощи. Эти редкие встречи десяти лет, оказывается, упали семенами не на бесплодную почву — проросли, дали всходы и теперь требовали собрать урожай. Но собирать, похоже, некому. Некому брать в охапку, теребить, заботливо поглядывать, подправлять, отдавать и требовать — чтобы жить. Не обязательно под одной крышей, без нужды ежедневно, не посягая на свободу — просто знать, для чего придуман телефон, и зачем вечера длинные, и откуда берутся силы, и как вкусно вино в бокале, когда пьешь вдвоем. Борис Глебов отличался от остальных, как восковая свеча от лучины: и та, и другая освещают, но одна горит с трепетом, другая — с треском. Чувство к человеку, спасшему когда-то жизнь, было совсем не похожим на пылкую влюбленность в мужа. Первая любовь пробуждает чувственность, последняя — будоражит ум и не дает заснуть телу.

Тишину квартиры нарушили резкие звонки. От неожиданности Васса вздрогнула, теплый чай пролился на светлый халат. Она досадливо смахнула капли и сняла трубку.

— Да!

— Привет, Василиса Егоровна! Это я. — После возвращения своего идеала Стаська зациклилась на превосходстве загадочной русской души над скучной предсказанностью прочих и, отыскав где-то значение звучного «Василиса», уверяла, что это означает «царица». Про отчество умалчивала, видно, оно не отвечало высоким духовным запросам «лингвиста», и, произнося с придыханием имя, коротко пробегала наименование по отцу. — Пожалуйста, приедь ко мне завтра! — Таинственный голос обещал сюрприз.

— Что-то случилось?

Трубка солидно покашляла, информацией не раскололась и после секундной паузы ответила, что новостей нет, но Василиса Егоровна непременно — просто кровь из носу — должна появиться.

— Хорошо, — улыбнулась Васса, — когда?

— Ой, спасибочки! Вечером можно, часиков в семь?

— Договорились.

Парой часов позже ночная дрема подарила название газеты: «коробейник». И по-русски, и со смыслом, и трудяга: что потопает, то и полопает. А в том, что их будущий хлеб не окажется легким, засыпающая провидица не сомневалась ни на йоту.

Продираясь в автобусе через чужие головы и куртки, Васса решила на психике не экономить, а купить машину: муниципальный транспорт выбивал из колеи, расшатывая нервную систему.

Дверь не открывалась, и после третьего звонка припороговая гостья, испытывая тихий ужас от скорой обратной дороги, приготовилась дать задний ход. Жалобно дзинькнув напоследок кнопкой, развернулась к лифту.

— Куда?! — Из распахнутой настежь двери беглянку втащили за руку в знакомую прихожую.

— Лариска! — ахнула Васса, не веря собственным глазам. Перед ней, расплываясь во весь рот, стоял роскошный сюрприз. Загорелый, по-прежнему красивый, все так же любимый и такой же нужный. — Ты в отпуск?

— Насовсем! Я что, ненормальная — вечно торчать в Риме?

За столом Василиса была четвертой. Слушая вполуха сказки об Италии, только сейчас начинала понимать, как не хватало ей этой теплоты, неподдельного интереса, бескорыстия, искреннего участия — дружбы. Без которой человек — всего лишь коробка передач для регулировки различных функций.

— А ты чем собираешься заняться? — Хозяйка заботливо подложила на тарелку гостьи новую порцию лобио.

— Газетой, — не лукавя, призналась та. И вздохнула: — Только не знаю пока, с какого боку подступиться.

— А в чем проблема? — весело поинтересовался Вадим, разливая по бокалам вино. Веселиться можно, когда за плечами многолетний журналистский опыт. — Лара говорила, у тебя хороший слог.

— Я не собираюсь писать в чужие, — пояснила будущая «акула» бизнеса, — а хочу создать собственную.

— Здорово! — восхитилась Настя.

— В партнерах не нуждаешься? — спросил газетный дока.

— Пока нет, — скромно ответила начинающая.

— Уверена? — хитро прищурилась Лариса.

Настя прыснула и уткнулась в бокал с «Мукузани». Гостья подозрительно уставилась на веселую хозяйскую парочку, чутким носом чуя подвох.

— Вадим тоже собирается организовать свой бизнес, — просветила Лариса. И с намеком добавила: — Информационный. — Потом не выдержала и без церемоний заявила: — Васька, подтягивайся к нам, вместе мы горы своротим! Правда, Вадик?

— Правда, — серьезно ответил тот.

Воистину, хочешь насмешить Бога — расскажи ему о своих планах. А потом борись с искушениями, которые вдогонку за Божьим смехом посылает судьба. Согласиться на это заманчивое предложение — значит, застраховаться от ошибок и шишек, пристроиться под надежное крыло, которое и прикроет, и защитит, и укажет путь.

— Только не тяни долго резину, Василек, — посоветовала Лариса, — через пару недель Вадим уже регистрируется.

И она не потянула.

— Спасибо! — поблагодарила от всей души, признательная за близость чудесного, что уже явилось чудом. — Нет, я сама. — Сто сот стоит тот, кто сумеет растолковать этот бессмысленный ответ.

— Васька…

— Она права, — остановил жену Вадим. Потом внимательно посмотрел на отказчицу. — Будет нужна помощь — с удовольствием помогу.

А неплохого мужа выбрала себе Лариска!

И закрутились белки в колесе — пара. Неугомонная, неуемная, настырная, где одна всегда восхищается другой и заводит постоянно одну и ту же пластинку.

— Васенька, какая у тебя светлая голова! И жилка творческая, и деловая хватка — тебе бы страной руководить, в момент навела бы порядок!

Баланда уверенно превращалась в Тамару. Преданную, надежную, готовую разорвать любого, кто обидит ее кумира. Такое поклонение утомляло, но разлад не вносило, и деловые леди довольно слаженно тянули свою лямку. Зарегистрировались, сняли маленький офис, наняли фотокора, заключили договор с типографией и выпустили первый тираж. Дебют прошел не ахти как. Но сложа руки никто не сидел, и шаг за шагом тощий «Коробейник» упрямо топал по газетной дорожке. А если откровенно, новое дело осваивалось очень трудно: не хватало навыков, знаний, времени. Но кто же откровенничает в бизнесе? Молчи, улыбайся, не сдавайся и верь! Так они и карабкались три месяца, поддерживая друг друга и не оглядываясь назад.

А на исходе четвертого случилась беда. Ранним утром она позвонила в дверь и вежливо доложилась:

— Телеграмма. — На пороге стояла маленькая худенькая девушка в курточке, брючках, сапожках, на голове — черный беретик, в глазах — восторг напополам с испугом. Такое сочетание Васса видела впервые. Почтовый «беретик» ткнул ноготком с облезшим лаком в галочку. — Распишитесь, пожалуйста. — И, подхватив подотчетную бумажку, сиганул вниз по лестнице, не дожидаясь лифта.

Все прояснилось в следующую минуту, когда черные буквы сообщили о гибели Ива. А потом резанули по сердцу и хватили с размаху совесть. И снова та же мысль: останься рядом, может, и был бы Ванечка жив. Почему она все время уходит от тех, кто любит? Сначала — к Богу, потом — к себе. А оставленные отбывают навсегда. Из жизни — не из дома. Васса всмотрелась в текст. Буквы прыгали, но читались и предлагали приехать. Чтобы проститься с мужем и разобраться с формальностями.

До официального развода оставалось чуть больше месяца.

— Он говорил со мной по телефону, сказал, что собирается купить Катрин подарок к Рождеству и… — Жак замолчал, судорожно двигая кадыком.

— И что случилось? — осторожно спросила Васса.

— Взрыв. У меня чуть ухо не оглохло. — Растерянно уставился на свои сцепленные руки. — Полицейские сказали, что в урну была подложена бомба. Это дерьмо взорвалось, когда мой отец проходил мимо. Именно тогда, ни минутой позже. — Потом поднял изумленные, полные боли глаза. — И ты представляешь, никто до сих пор не взял на себя ответственность!

Этот разговор случился по приезде, а накануне отъезда был другой. Ив погиб женатым, согласно завещанию жена наследовала роскошную яхту и миллион франков.

— Жак, я не могу это принять, — убеждала» сына вдова. — Мне ничего здесь не принадлежит.

— Нет, — твердо возразил младший де Гордэ, — мы не вправе оспаривать отцовскую волю. — Поколебался, словно не знал, продолжить ли мысль, и все же решился: — Я знаю, у вас были проблемы. Но отец любил тебя и был с тобой счастлив. Он знал, что делает.

— Может, есть другое завещание, — предположила нечаянная наследница, — более позднее?

— Нет, — отмел нелепое предположение Жак, — это — последнее. — Внимательно всмотрелся в сидящую рядом красивую женщину и тихо, с сочувствием добавил: — Отец… как это говорят у вас в России… — наморщил лоб, подбирая нужное слово, — …жалел тебя. — И отвел глаза.

Последнюю точку поставил Ванечка. И ушел, захлопнув за Ивом дверь.

— А сегодня ровно год, как я позвонил в твою дверь, помнишь? — Стоя перед зеркалом, Борис пытался повязать галстук. — Черт, ненавижу официоз!

— Не чертыхайся, — она отставила недопитую чашку и вышла в прихожую, — как ребенок, честное слово! — Перехватила концы, ловко сплела узел. — На носу пятьдесят, а галстук повязывать не научился.

— Хамите, Василиса Егоровна? — весело прищурился неумеха. — До полтинника еще дожить надо! — Васса молча улыбнулась. — Так как насчет торжественного ужина? Куда вас пригласить, моя прекрасная леди?

— А вот до ужина еще дожить надо, — не осталась в долгу «леди», — созвонимся.

— С женщиной спорить — век коротить. — Борис чмокнул подставленную щеку, накинул куртку и, прихватив ключи, выскочил за порог.

— Застегнись, — напутствовала Васса, — холодно.

— Машина у подъезда, — ответил Глебов и вошел в лифт. — Доброе утро! — Двери сомкнулись, и серая коробка покатила соседей вниз.

Этот год пролетел безумным днем и растянулся сладкой ночью. О сладости знали только двое, в безумие были посвящены многие. Лариса, потрясенная гибелью Ива, Вадим, давший дельный совет, как с толком вложить деньги, Баланда, ошалевшая от финансовой подпитки их бизнеса. Тощий «Коробейник» располнел и увереннее открывал свой короб, зная, чем заманить. Безобидные рецепты домашней выпечки потеснились, уступая место острым статьям. О газете заговорили, заспорили — кто плевался, кто пел дифирамбы.

— Васенька, — опасалась Баланда, — может, мы зря в это лезем? Нас ведь могут закрыть. Сама знаешь: чья власть, того и сила. — Помощница явно намекала на последний материал о наркотиках. — Мы задели депутата, а это уже не шутка. Как ты думаешь?

— Я думаю не так, — улыбнулась главред.

— Хуже всего, что такие статьи ничего не меняют, — гнула свое ответсекретарь, — плетью обуха не перешибить.

— А я думаю иначе. Без правды, Тамара, не житье, а вытье. Я этой волчьей стае подвывать не хочу.

— Может, оно и так, — сдалась Ландрэ, — тебе виднее, Васенька. Ты — босс.

«Босс» умолчал, что после тех двух статей воздух вокруг сгустился. Нет, никто не угрожал, не преследовал, не ставил в колеса палки. Но кто-то дышал в затылок, и дыхание это грозило бедой. В свои ощущения она не посвящала никого, даже Бориса. Зачем? У Глебова и без того головной боли хватает. Васса перестроилась в правый ряд и переключилась на их отношения. Что мешает принять его предложение? Создать семью, купить большую квартиру, сделаться профессоршей и жить-поживать да добра наживать. Ведь она любит, жизнь может за него отдать. Что же тогда останавливает?

Впереди, у перекрестка отчаянно размахивала руками девушка. Приглядевшись, Васса узнала Настю.

— Привет, Василиса Егоровна! — В открытую дверцу заглянула сияющая физиономия. — Как здорово, что я тебя встретила! — затараторила, плюхаясь рядом с водителем.

— Ты почему болтаешься по улицам? — попыталась сделать строгое лицо Васса.

— У меня — выходной.

— А у меня — рабочий. Что собираешься делать в моей машине?

— Просить. — Анастасия умоляюще сложила руки, пара карих миндальных орехов заглянула в самую душу. — Василисушка свет Егоровна, умоляю, потрать на бедного несмышленыша пяток минут, помоги выбрать платье, а? Новый год на носу, а я раздета, несчастна и не пристроена! — Веселая форма никак не вязалась с жалостным содержанием. — Поддержи мудрым советом бестолковую!

— Уничижение паче гордости, — хмыкнула Васса. — Короче!

— Здесь на углу симпатичный бутик, зайдем, а? Пара взглядов, один совет, о'кей?

— Спекуляция обаянием — свидетельство корысти, — назидательно заметила потенциальная советчица.

— Ага, — проигнорировала намек «спекулянтка», — вот здесь тормозни, пожалуйста!

Она крутилась перед зеркалом, когда на улице рвануло. От взрыва вылетели стекла и заскулили осколками.

— Господи, что это?! — ахнула продавщица. Настя в ужасе застыла у зеркала. Васса открыла магазинную дверь. На месте ее «восьмерки» горела груда искореженного металла, неподалеку успели скучковаться зеваки. А там, где пять минут назад беспечно болтали двое, плавился подарок — мужские часы с надписью, о которой будет знать теперь только даритель. У Вассы потемнело в глазах, и она опустилась на ступеньку модного магазина.

— Ты написала статьи, где утверждаешь о причастности депутата к наркотикам?!

— Нет, — спокойно возразила Василиса, — я выдала материал, где говорится только о знакомстве Баркудина с наркоторговцами. Но третья статья будет содержать более полную информацию.

Борис побелел.

— Ты назвала эту фамилию?

— Пока нет.

— Ты соображаешь, что делаешь?

— Думаю, да.

— Думаю, нет! — Он яростно сжал кулак, потом разжал, на тыльной стороне левой ладони проявились набухшие вены. — Ты кичишься своей храбростью, хотя это элементарная глупость, и суешься туда, куда бабам ход заказан!

— Не поняла? — На Глебова смотрели спокойные, прозрачные глаза. Чересчур спокойные.

— Ты лезешь на рожон, — он уже не сдерживал свой гнев, — безоружная, прешь на бандитов, для которых убить человека — что два пальца обмочить!

— Это говоришь ты?

— Именно! — Дрожащими пальцами вытащил из пачки сигарету. — Мужик вправе рисковать собой, но он не может спокойно наблюдать, как играет с огнем женщина.

Васса молча поднялась из кресла.

— Ты куда?

— Я, пожалуй, поеду домой. Завтра важная встреча, мне нужно выспаться.

Борис привлек ее к себе.

— Васька, прости, — уткнулся лицом в шею, — я, может, и потерял контроль, но очень за тебя боюсь. Ты плохо представляешь, против кого затеяла войну. Это не люди — нелюди.

— Все будет нормально, — мягко выскользнула она из рук, — не волнуйся. Мне пора.

— С таким упрямством и жаждой справедливости впору партию создавать, а не сидеть в газете! — не выдержал Глебов. — По крайней мере не будешь одиночкой.

— Это — мысль, — улыбнулась она, — я подумаю. — И вышла, осторожно прикрыв за собой дверь.

Так закончился вечер первой годовщины их совместной жизни: со свечами, шампанским и полным непониманием друг друга.

Болело все: правый бок и локоть, оцарапанная щека, подвернутая в щиколотке нога, голова. Но больше всего ныла душа. Ныла и звала Бориса. Которого так не хватало рядом. Зачем она тогда стала в позу и уехала? Обиделась, что Глебов причислил ее к глупым бабам? Она и есть баба! Упрямая, самоуверенная, прущая на рожон, так и не сумевшая стать трепетной, осторожной, разумной женщиной, у которой хватает ума не таскать самой каштаны из огня голыми руками. Как он сказал? «Ты путаешь глупость с храбростью»? И здесь был прав! Какой умник прямым путем по кривой ездит? Только такой же безумец, которого, как и ее, учить — что лес боронить.

Васса вышла в темную кухню и посмотрела в окно. Сквозь прозрачную занавеску четко просматривался мужской силуэт. Ничего особенного — куртка, шапка, джинсы, заправленные в высокие, на шнуровке ботинки. Человек без лица, ставший ее тенью. Иногда, правда, его подменял другой, такой же серый и безликий. Неприметного соглядатая она углядела на второй день после ухода от Бориса. Сначала внезапно, посреди улицы или в транспорте тяжелел затылок, потом Тамара указала на человека, который постоянно крутился около редакции, словно вынюхивал что-то. После истории с машиной помощница стала очень подозрительной, шарахалась каждого куста, то предлагая нанять охрану, то напрашиваясь в гости с ночевкой.

— Васенька, — втолковывала «правая рука», постукивая кончиком карандаша по столу, — тебе нельзя оставаться одной.

— Почему? — делала наивные глаза Васса.

— Ты разворошила осиное гнездо. Они не уймутся, пока не ужалят. Не следует быть такой беспечной! — взывала к здравому смыслу Баланда.

— Ты начиталась детективов, — отшучивалась «беспечная», — переходи, Тамара, на классику.

— Мне некогда читать! — парировала та. — А тебе лучше поберечься.

Бдительная Тома не знала, что случится часом позже. Иначе приклеилась бы хвостом и поплелась следом, невзирая на протесты, готовая тщедушной грудью заслонить кумира от беды.

Заработались, как обычно, допоздна, и, пропустив мимо ушей очередной намек на совместное чаепитие, Васса отправилась домой. Троллейбус-метро-автобус. И все время чей-то взгляд, сверлящий затылок. А еще усталость. Вчера они выпустили третью статью.

Тираж разошелся до обеда, реакция — немой покажется говоруном. Позвонила Лариска — похвалила стиль, пожелала мужества, обещала поддержку. Если что. А что за этим дополнением, видно, и сама толком не знала, просто дала понять, что Вассу в беде никто не оставит. Не дал бы Бог дожить до этого! На остановке вышли двое: она да какой-то мужичонка в куртке и допотопной вязаной «норвежке». По дороге к дому клятвенно пообещала себе плюнуть на ахи Баланды и купить машину. За одним обещанием последовало другое, которое согрело душу, растопив сомнения и страхи. Завтра она позвонит Борису. Снимет трубку, наберет знакомый номер и скажет, что не права: заботу приняла за грубость, а беспокойство — за насмешку. Она услышит…

Все произошло мгновенно. Сначала кто-то сзади обхватил шею, потом чей-то голос негромко приказал: «Беги!» Тут же раздался глухой стон, рука ослабила хватку — и она рванула. В голове идиотски стучало: бежал гарун быстрее лани. Она обскакала гаруна, как олимпийская чемпионка — третьеразрядника, только вот упала на финише, споткнувшись о ступеньку. Влетела в подъезд, вскочила в лифт, ворвалась в квартиру. И теперь — трусливой зайчихой — робко выглядывала из-за оконной занавески. В собственном доме, в родном городе, на своей земле. Внезапно на нее накатило бешенство. Дикое, неукротимое, словно разъяренный бык, ломающий изгородь, готовый поднять на рога любого, кто осмелится стать на его пути. Василиса включила свет, заварила жасминовый чай, не спеша, с наслаждением выпила горячий душистый напиток и отправилась спать.

Утренний двор был пуст, ночной попутчик растворился, как кофейная крупинка в кипятке. И если б не слабый синяк на щеке да боль в ноге, ничто не напоминало бы о ночном происшествии. Васса набрала знакомый номер — домашний телефон не отвечал, мобильный был выключен. Только положила трубку — звонок в дверь. Кто бы это мог быть в такую рань? Может, заполошенная Тамара? Похоже, роль опекунши ей слишком пришлась по вкусу. На пороге стоял Борис.

— Господи, жива! — выдохнул он первую фразу. Потом, крепко обхватив руками, шепнул в самое ухо вторую: — Я люблю тебя…

Расписались в маленьком районном ЗАГСе. Заведующая, затурканная чужим блаженством, прониклась к ним особой симпатией и, пожелав, как водится, счастья, потешила на дорожку:

— Вы такая хорошая пара, приходите к нам еще!