Когда забудешь, позвони

Глава 3 19 августа, 1991 год

— Доброе утро, баба Люся!

— Здрастуй, Василисушка! Ты куда это ни свет ни заря? На работу?

— Ага.

— Молодец! Заря деньги родит, а без них, проклятых, в наше время никуда.

Метла бабы Люси исправно делала свое дело, маятником раскачиваясь туда-сюда и беспощадно загребая окурки, бумажную рвань, огрызки и прочую дрянь, беспечно созданную человеком. Очищенная земля была метле благодарна, расцветала зеленью, охорашивая каждую травинку, выметенный асфальт с наслаждением вытягивался вдоль домов, приглашая людей и машины помассировать собой чистое, гладкое, серое тело.

— Как здоровье, баба Люся?

— Это лодырю, милая, всегда нездоровится, а мне работать надо. Какое здоровье в мои годы? Хожу — и слава богу.

— Баба Люся, — Васса пристроилась хвостом, не спуская глаз с ритмичных движений метлы, — вам дворники не нужны?

— Нет, милая. А тебе зачем?

— Подработать хочу.

— Да ты что, Василисушка! Молодая, красивая, ученая — куда тебе к нам? Хотя, — баба Люся вздохнула, — и ученый у нас есть. Вчера приткнулся. То ли спирант, то ли кто — бог его знает. Я-то сама не видала, а Машка сказывала: молодой, в очках.

— Ага, — невпопад поддакнула «молодая и ученая». — Ладно, баба Люся, пойду я.

— Иди, милая, с Богом!

Робкая попытка приобщиться к дворничьему клану провалилась, и, попрощавшись, Васса зашагала на работу. Шаги эскортировали назойливые мысли. Вот уже почти три месяца, как вернулась, а похвастать нечем. И дело не в том, что моет грязную посуду в кафе — всякий труд в почете, а без сохи да бороны, как известно, и царь хлеба не найдет. Тяжелой работой ее не испугать. Коробило другое: сальные глаза и вороватые руки шеф-повара. Владислав Палыч сразу решил показать свою власть над непохожей на других судомойкой. Его раздражали молчаливая обособленность и невозмутимость новенькой. Казалось, она находится в другом мире — непонятном и недоступном. И это настораживало, злило и притягивало. А уж когда ему стало известно, что Василиса прежде работала на телевидении, и вовсе житья не стало. Он не грубил, не хамил и даже не делал замечаний — был подчеркнуто вежлив и обращался на «вы», называя «звездой экрана». Вот только издевательская усмешка кривила толстые, вечно мокрые губы, когда «нечаянно» задевал локтем гору посуды в ее руках. И «искренне» сокрушался потом над грязными или вымытыми черепками. Высчитывали, естественно, из зарплаты судомойки. Но бедный шеф-повар напрасно старался: унизить Вассу было не под силу обрюзгшему толстяку. Она его жалела и от всего сердца желала поменьше испытаний на жизненном пути. А что-то ей подсказывало: будут.

На работу, как обычно, Василиса заявилась первой — монастырская привычка подниматься чуть свет. Кроме того, ей нравились эти ранние утренние часы: тихо, чисто, спокойно. Ни грохота посуды, ни криков поварих, ни бесконечных объедков. Открыла ключом дверь служебного входа, вошла в узкий коридор. Еще одна дверь — и оказалась в крошечной комнатенке, бывшей подсобке. Директор кафе решил проявить заботу о мелкой сошке и выделил им этот закуток. Васса достала из обшарпанного пенала рабочий халат, клеенчатый фартук, разбитые туфли и не спеша переоделась. Как хорошо, что Михал Семеныч доверил ей ключ, к тому же и доплата за уборку очень кстати.

С улицы послышался странный гул и непонятные лязгающие звуки. Она выглянула в окно и — не поверила своим глазам. Что это?!

По улице шли танки. Настоящие, с длинными толстыми стволами, наглыми сигарами, торчащими из башенных щелей, с безобразными гусеницами, тяжело ползущими по вымытому летним ночным дождиком асфальту. Невпопад подумалось: «Жалко асфальт. Разобьют». Вторая мысль по глупости немногим уступала первой: «А баба Люся только что двор вымела. И улицу». И только третья отличилась здравым смыслом: «Слава богу, Ларисы со Стаськой нет в Москве». Но поверить в реальность было невозможно. Она ущипнула себя за нос — больно, значит — не сон. А танки шли — не один и не два. Гораздо больше. «Да что же это, Господи?! Может, на нас напали? Опять — без объявления войны?» Выскочила в зал, к маленькому настенному приемнику. Включила. Из небольшой коробки полилась спокойная мелодия. Ничего не понять. Бред какой-то! Опять прилипла к окну. Танки прошли, гул и звяканье уступили место беззаботному чириканью птиц. За окнами кафе — привычная картина. Важняком расхаживают голуби, воровато «стреляют» халявные крошки воробьи, чуть поодаль топчется пара ворон. Место здесь зеленое, не загаженное выхлопными газами, сытое — отрада пернатых. Заоконная жизнь шла своим чередом, и танки, бредовой колонной пролязгавшие мимо, не смогли нарушить ее естественный ход. Она налила в ведро воды, деловито намотала тряпку на швабру и занялась привычным делом.

— Васса! — В дверях застыла столбом испуганная повариха.

— Доброе утро, Марья Иванна!

— Какое, к черту, «доброе»?! Танки в Москве! — Пожилая женщина тяжело опустилась на стул, держась рукой за сердце. — Что творится, скажи?

— Не знаю, — честно призналась Васса.

— Ты видела?

— Да.

— Что творится-то, Господи? — повторила вконец растерявшаяся.

— Может, учения?

— В Москве?! Я в метро сейчас ехала. Все, как обычно, народ — ни сном ни духом, все спокойны. А тут подхожу к работе — батюшки, танки! Да что ж они, ироды, удумали опять?! Радио слыхала?

— Да.

— И что?

— Музыка.

— Не приведи Бог — война. — Повариха перекрестилась. — Спаси и сохрани, Господи!

Танки танками, а голодные желудки утренних посетителей требовали свое: чаю, кофе, бутербродов, салатов и прочих маленьких радостей жизни, помогающих выжить трудовому народу. Опять пошла потоком грязная посуда, полилась из крана вода, закипели котлы на плите.

Позже все прояснилось. В директорском кабинете, куда они набились растерянной кучкой, на черно-белом экране вещал Ковеленов. Стыдливо бегающие глаза и механический голос сообщили о создании в стране ГКЧП и введении в Москве чрезвычайного положения. Чвакающая аббревиатура навязчиво лезла в уши, перекрывая доступ к сознанию. Допустим, Горбачев заболел, а при чем здесь танки? Потом на экране появилась пятерка неуверенных людей, у одного из них предательски тряслись руки. «Облом! — подумала Васса. — Есть большая вероятность, что такими руками эту страну не удержать. Не по Сеньке шапка. Точнее, не по сенькам». Экранные сеньки словно прочитали недоверчивые мысли: угрожающе задвигались и активно закивали седыми головками.

Плутоватую пятерку сменили печальные лебедицы в белых пачках и принц в обтягивающем трико. Народ, полностью сбитый с толку невразумительным сообщением, двинулся к дверям. Растерянные лица начала прояснять робкая мысль, что без поллитры здесь не разобраться.

— Товарищи, задержитесь на минутку! — Директорский голос звучал бодро и призывал брать с себя пример. — Обстановка в стране, как вы слышали, сложная. Бояться не надо, наверху разберутся. Но бдительность проявить не мешает. А потому ко всем вам убедительная просьба: спокойно делать свое дело, не поддаваться на провокации и не бродить без надобности по улицам. Закрываемся в пять часов. Сейчас позвоню в райком. Уверен, там все объяснят.

— Так объяснили уж, — буркнула буфетчица, — куда яснее!

— Михал Семеныч, а у нас опять украли четыре солонки, — доложила официантка Зоя.

— И три перечницы, — добавила Надежда.

— Уже и соль в магазинах давно появилась, а все воруют и воруют, — обрадованно подхватил шеф-повар. — Всю Россию разворовали!

— Хорошо, товарищи, успокойтесь! Разберемся. А сейчас давайте работать. Наш перерыв закончился. Клиент не ждет, кушать хочет, — коряво пошутил директор и выключил телевизор. Дескать, рабочее время ценим на вес золота.

Народ, оживившись из-за украденных приправ, потянулся к выходу. И снова: тарелка-мочалка-вода. Она взяла с тележки очередную гору грязной посуды, и тут под локоть внезапно кто-то толкнул. Хотя почему «кто-то»? Ясно — кто. Раздался грохот, пол усыпали фаянсовые осколки в гарнире с объедками. На нее, невинно ухмыляясь, смотрел толстогубый шеф-повар.

— Я, конечно, понимаю, что для звезды экрана тарелки мыть — непривычное дело. Но все же надо быть порасторопнее. В конце рабочего дня зайдите ко мне. Я буду в кабинете директора.

Она молча наклонилась подобрать черепки. Остаток дня прошел как обычно. По сюрпризам дневная норма была явно перевыполнена. Ровно в пять нерадивая судомойка, постучавшись, открыла дверь. Солнечный свет приглушали шторы, задернутые на окнах. С телевизионного экрана лился печальный музыкальный привет, а за директорским столом восседал шеф-повар. Спокойный, наглый, уверенный в своей безнаказанности.

— Вы просили зайти.

— Приказал! — Он не предложил присесть. Видно, решил, что для новенькой уже сама возможность побывать в этом кабинете — большая честь. — Сколько вы у нас работаете?

— Три месяца.

— Что же вы такая небрежная, Василиса Егоровна? Еще три месяца — и у нас не останется ни одной тарелки, — добродушно попенял «большой человек», развалившись по-хозяйски на чужом стуле.

Она не ответила.

— Молчите? Гнушаетесь со мной разговаривать? Конечно, мы не дикторы и не режиссеры. Мы для вас — черная кость. — Встал, обошел стол и приблизил к ней толстое, красное, мокрогубое лицо. — А вот я тебя, подстилка телевизионная, трахну сейчас — и пикнуть не посмеешь. А жаловаться вздумаешь — не поверят. Кто ты? И кто я! — И, жарко дыша луком, схватил ее больно за грудь.

— Владислав Палыч, — спокойно ответила «подстилка», — можно мне взять макароны с кухни?

— Что?! — обалдел шеф-повар.

— Я макароны люблю, — доверчиво сообщила она. Толстяк подозрительно вгляделся в ясные безмятежные глаза. — Перекусим сначала, — с улыбкой разъяснила непонятливому: — Расслабимся. — И подмигнула.

Самодовольная ухмылка растянула толстые губы.

— А-а-а, ну давай, неси! — Он игриво шлепнул ее по заду и подтолкнул к двери. — Давай, звезда, одна нога здесь, другая там. И проверь: все ушли?

Васса ласково улыбнулась и согласно кивнула. Прошла в кухню. У плиты сливала в большой котел остатки борща Марья Ивановна.

— Ты еще здесь? — удивилась она при виде Вассы. — Я думала, ушла. Не придержишь котел? Трудновато одной, все уж разбежались, нет никого.

Василиса помогла добросовестной поварихе и только потом сообщила:

— Марья Иванна, меня Владислав Палыч за макаронами послал.

— Господи, зачем ему макароны? — проворчала женщина, протягивая тарелку. — Насыпь, вон они, в кастрюле на плите. Теплые еще.

— Владислав Палыч кастрюлю просил.

— Что?! — вытаращилась на нее повариха. — На кой ему кастрюля?

— Собаку кормить, — пояснила посланная. — Овчарку.

— Вот бугай, прости Господи! Что ж он тебя-то прислал? Сам взять не может?

— Занят.

— Ну бери.

Васса ухватила алюминиевую емкость (тяжелая!) и поволокла к двери.

— Держалась бы ты от него подальше, милая, — услышала мудрый совет.

— Ага, — кивнула она и толкнула ногой дверь.

На директорском столе красовалась бутылка «Столичной» и две граненые стопки, рядом, на тарелке — соленые огурцы и черный хлеб. А на чужом стуле, в трусах и майке, открывающей жирную безволосую грудь, — шеф-повар.

— Ну, звезда, у тебя и аппетит! — осклабился оккупант кабинета.

Она деловито подтащила кастрюлю к столу и молча надела ему на голову.

Январь, 2003 год

«2 января.

Ну вот! Метили в ворону, а угодили в сук. Улетела сегодняшняя съемка, а за ней, судя по всему, помашет крылышками и завтрашняя. Хорошо начинается новый год — лучше не придумаешь.

Выбыл из строя Олег. Он же — герой, он же — мой партнер. Выскочил, бедолага, в магазин за хлебом. Хлеб не купил, зато принес «добрую» весть — перелом собственной ноги. Интересно, в курсе ли Андрей Саныч? Наверное, уже «осчастливили». Он всегда все знает, а здесь и стараться особо не нужно: дурная весть сама найдет. Что ж, остается надеяться, что Вересов отыщет выход. Это — новость плохая.

Но есть и хорошая. Известно же, худо и добро парой ходят. Сегодня навещала «переломанного» и с удивлением поняла: он не так плох, как кажется, вполне пригоден для общения. Видать, сломалась не только кость — лопнули хамство, занудство и снобизм, которые из него выпирали. Начну по порядку. Во-первых, он не женат, несмотря на слухи. Меня сей факт, конечно, не волнует никак, но благодаря этому я познакомилась с его мамой, которая опекает известного сынулю в небольшой двухкомнатной квартирке. Опять же странно: популярный актер, снимается много, деньги есть. Мог бы отхватить себе приличную площадь в элитной новостройке или домик загородный, как это делает наша попса. А он живет в непрестижной пятиэтажке, где соседи здороваются друг с другом, у дверей выставлены совочки с веничками (и никто не ворует!), чистые площадки да вымытые поочередно жильцами и не охаянные матом стены. Место, правда, великолепное — тихий переулок в центре. Но знаменитости предпочитают сейчас ворковать с птичками за московской кольцевой, а не сталкиваться ежедневно нос к носу с осточертевшими соседями. Так вот, продолжаю. Мама Олегова — прелесть, реликтовый цветок, жемчужина, божий одуванчик. Всю жизнь проработала в школе, преподавала в младших классах. Как в той песне: учительница первая моя. От нее исходят удивительная гармония, покой и ласка. Чувствуешь себя упакованной в атласную коробочку, пахнущую ванилью и корицей. За чаем разговорились. Анна Даниловна незаметно исчезла после первой чашки, а мы с Олегом увлеклись и проболтали без умолку четыре часа. Яне поверила своим глазам, когда увидела, сколько времени. Говорили, естественно, о фильме. О чем же еще? Признаться, он хорошо видит своего героя. Особенно Олегу понятен его фанатизм ученого.

— Я же здорово увлекался химией в школе. Собирался даже подавать документы в МГУ. И поэтому азарт исследователя хорошо помню и понимаю. Все ученые одним миром мазаны. — Греков, кряхтя, перебрался на диван. — Да этому Виктору и в жизни было потому так трудно, что фактически он был отгорожен от нее своими формулами. Фанаты в науке — особая статья. К тому же в его мировоззрении сплошные «не»: не укради, не предай, не лги, не возжелай жены ближнего. Таких обмануть — раз плюнуть, ибо порядочных и бесхитростных всегда легко обвести вокруг пальца. А потом, ты не забывай: сценарий основан на реальных событиях, эти люди живут рядом с нами и сейчас. Они — не придумка, а такие же реальные, как и мы. Просто — другие.

В том же духе Олег высказывался часа два, обо всем писать — бумаги не хватит. Потом пообсуждали любовную линию. Я никак не могла понять, как можно полюбить такого мрачного молчуна, а главное, как он сам способен на любовь, когда она для него — отвлекающий фактор.

— Ты пойми, — доказывал Олег, вытянув на диване загипсованную ногу, — сильный мужской характер. Никогда не разливается соловьем, и чем больше любит — тем крепче молчит. Его надо понимать и принимать как есть. Или же не приближаться ближе чем на километр. А переделывать или подстраивать под шаблоны смазливых юнцов — тухляк. Мой герой — очень цельная и глубокая натура. Такие любят редко, но метко, однажды — и навсегда.

— И что? Всю жизнь — никого, кроме одной? Чушь! Не верю!

— Ну почему? — снисходительно улыбнулся Олег. — Мы же, как я понимаю, говорим о любви, не о сексе. Есть еще и простая физиология. Но это — потребность организма, не более того. Поел, рот прополоскал — и забыл, что ел.

Как вам «мужское» прочтение любви? No comments! В общем, проспорили четыре с половиной часа. Надеюсь, не без пользы. Во-первых, лучше поняли друг друга мы сами, во-вторых, кое-что в мыслях Олега мне показалось интересным, есть над чем посоображать. Скоро я вообще ни о чем не смогу думать, кроме как о своей роли. Кстати, очень интересно, что даст завтрашняя встреча? Выберу минутку — обязательно опишу ее. По горячим следам, чтобы не забыть».