Кольцо с шипами

Глава 2

— Ты не обязана этого делать, если не хочешь, — в сотый раз повторят папа, пока я терпеливо жду окончания работ портного.

Ни одно из платьев, представленных в его каталоге, которыми он явно гордился, мне не понравилось — слишком вычурно и бездушно, будто главной их задачей было пустить пыль в глаза своей стоимостью. Поэтому, поворчав себе в усы, мужчина милостиво разрешил мне самой решить, в каком платье я пойду под венец — под его чутким присмотром, разумеется. Поэтому теперь мне почти ежедневно приходилось вытягиваться по струнке и терпеливо ждать, пока он снимет мерки, выберет ткань и покройку и по сотому кругу попытается уломать меня хотя бы на несколько слоёв юбок, но я остаюсь непреклонна. Я знаю, что Демид уже несколько раз пытался проникнуть в мою импровизированную примерочную, которая была устроена в ванной комнате отеля, где мы с папой живём уже три недели, но я пригрозила господину Игнатову, что вместо его творения на свадьбу надену картофельный мешок, если он будет потворствовать желаниям моего будущего мужа. Ужаснувшись альтернативному варианту, Герман Феликсович стал выпроваживать Пригожина из номера поактивнее меня, так что я хотя бы во время выматывающих примерок могла побыть в безопасности.

— Ты же знаешь, что обязана, — не соглашаюсь с тяжёлым вздохом: ноги устали от долгого стояния на каблуках, к которым я не привыкла, пока портной булавками намечал подол платья. — Это не самое страшное, пап. Куда бы мы оба пошли, если бы Пригожин отобрал дом? У нас нет родственников, готовых принять нас — с тех пор, как твой бизнес прогорел, они вообще забыли, что мы существуем.

Отец удручённо кивает и прячет глаза; первым порывом оказывается желание утешить родителя, но я неудачно дёргаюсь, и одна из булавок, которыми орудует Герман Феликсович, впивается в лодыжку, заставив меня взвизгнуть.

— О, мой Бог! — тут же досадливо морщится портной. — Ты чуть не угробила весь мой тяжкий труд! Знаешь, как тяжело отмывается кровь с шёлка!

Закатываю глаза к потолку.

— Я в порядке, спасибо, что спросили, — отзываюсь недовольно. Герман что-то ворчит себе под нос и возвращается к работе. — Всё наладится, пап, вот увидишь.

— Ульяна? — слышу голос Демида, и в двери ванной начинает дёргаться ручка из-за его бессмысленных попыток попасть внутрь. — Долго ещё будет продолжаться этот детский сад, впусти меня!

— Ну уж нет, дорогой! — с довольной улыбкой пою. — Ты же знаешь, что жених не должен видеть невесту в платье до свадьбы!

— Что ещё за суеверные бредни? — гремит голос будущего мужа, и на ручку в очередной раз обрушиваются бесплодные нажимы. — Мы с тобой оба знаем, почему ты так себя ведёшь, так может перестанешь прикрываться пустыми отговорками? Открой дверь! Я должен убедиться, что ты будешь прилично одета в день свадьбы!

Задумчиво хмурюсь.

— Ты полагаешь, что Герман Феликсович позволит мне появиться на церемонии абы в чём? — равнодушно бросаю. — Я так не думаю. Скорее всего, меня просто запрут в комнате и заставят надеть один из тех жутких вариантов из каталога — я права, господин Игнатов?

— Совершенно верно, — усмехается в усы мужчина и добавляет уже громче: — Не беспокойтесь, Демид Дмитриевич, я всё держу под контролем!

Я явственно воображаю, как у Пригожина сводит скулы от гнева, когда он понимает, что ситуация вновь идёт не так, как хотелось бы ему; таких, как он, подобное выводит из себя похлеще, чем некоторых — кровь на подоле шёлка. Но учитывая, что я тоже не собираюсь сдаваться, моему жениху придётся привыкать к тому, что далеко не всё будет идти так, как он планирует.

Ещё пара секунд, и за дверью раздаются удаляющиеся шаги, и я позволяю себе облегчённо выдохнуть — этот раунд снова остался за мной.

Осматриваю ещё неполную конструкцию платья, которая надета на мне, и удовлетворённо улыбаюсь; вопреки любым ожиданиям со стороны Демида, я вовсе не гналась за тем, чтобы выглядеть богато, с лоском или соответствующе его статусу. Конечно, я бы не появилась на собственной свадьбе как оборванка, но мне хотелось показать ему — да и всем, кого он пригласил — что, несмотря на своё новое амплуа и навалившиеся обязанности, я не собираюсь прогибаться под обстоятельства. Моё платье будет таким же простым, как и дорогим, и этим я убью двух зайцев — буду соответствовать ожиданиям Демида и не подведу собственные принципы.

Я не обезьянка, которую можно купить и заставить делать всё, что хочется — я по-прежнему верна самой себе.

Платье мне нравилось; от обшитого кружевами лифа оно спускалось вниз лёгкими шёлковыми волнами, обвивая ноги, словно дуновение ветерка. Талия начиналась сразу под грудью, что удачно скрывало болезненную худобу и придавало фигуре женственные черты. Конусообразные бретельки были расшиты гипюром и украшены мелким жемчугом; спина слегка открыта, но в такую жару это даже хорошо. На ногах — обычные белые туфли-лодочки, от которых ступни уже кричали в голос: не представляю, как выдержу на них целый день. Выбор украшений для моего туалета Демид взял на себя, но я ни капельки не возражала — в них я тоже мало разбираюсь. Да и пусть Пригожин хоть чем-то себя займёт — так он ещё меньше времени сможет уделить на меня.

От него итак хоть на стену лезь, какая-то ненормальная мания тотального контроля…

— Ну всё, здесь я закончил, — вмешивается в мысли голос Германа Феликсовича, который для меня звучит как гонг к окончанию пыток. — Сейчас мы аккуратно вытряхнем тебя из платья, и можешь быть до завтра свободна.

— А когда всё это закончится? — спрашиваю, со стоном удовольствия скидывая с ног опостылевшие каблуки. — Я в самом деле нужна на каждой примерке?

— Ну, если вместо тебя за Демида выйдет замуж кто-нибудь другой, ты можешь привести её, а сама отдыхать, — саркастично усмехается, и я снова закатываю глаза. — Это ведь тебе нужно в первую очередь, дорогуша, так что ты будешь здесь всякий раз, как я скажу, понятно?

— Так точно, — по-военному отвечаю и послушно поднимаю руки вверх.

Портной осторожно снимает с меня платье, чтобы не задеть меня булавками, и накидывает его на портновский манекен, чтобы оно не помялось и не потеряло форму. Манекен оказывается меньше меня, так что его приходится подгонять под мой рост, чтобы подол не лежал на полу. Я остаюсь в одном белье, но меня это ни капли не смущает, хотя поначалу я всё же чувствовала себя некомфортно — до тех пор, пока Герман Феликсович не убедил меня в том, что к портным нужно относиться, как к врачам — словно к бесполому существу.

Пока портной прячет моё платье за ширмой — на случай неожиданного визита Демида — я накидываю на себя шёлковый тёмно-синий халат, отделанный кружевами: с недавних пор шёлка и кружев в моей жизни стало как-то многовато, но возражать я даже не думала. Поворачиваю ключ в замке, открываю дверь и тут же попадаю прямо в руки Пригожина, который обманом заставил меня поверить в свой уход. Его сильные пальцы мёртвой хваткой застывают на моих предплечьях, стягивая ткань, отчего халат на груди немного расползается в стороны, открывая на его обозрение края белого белья. Под прожигающим рентгеновским взглядом Демида мне становится трудно дышать, так что я вырываюсь и запахиваю халат потуже.

— Тебе надо хорошо питаться, чтобы фигура не была такой костлявой, — его низкий голос проникает под кожу, заставляя дрожать и крепко держать края халата.

Проглатываю шпильку по поводу того, что он мог бы найти себе кого-то другого, но ответить мне в любом случае не даёт Герман Феликсович.

— С этим пока придётся повременить, — качает головой. — Платье подогнано под её нынешнюю фигуру, и любое изменение отправит насмарку весь мой труд. Я потратил на него три недели; до вашей свадьбы остаётся неделя — я при всём желании не успею его перешить.

Демид кивает.

— Никто не собирается откармливать её, как поросёнка на убой, Герман Феликсович, — хмыкает. — После свадьбы ею основательно займутся диетологи — подберут правильный режим питания и так далее.

— Снова будешь подгонять меня под рамки своих идеалов? — недовольно хмурюсь и складываю на груди руки. — Тебе проще найти готовое изделие, а не тратить ресурсы на ту, которая всё равно не оценит твоих трудов.

— Я никого ни под что не подгоняю, — снова злится Демид. — Это нужно для твоего же блага, потому что твоя худоба ненормальна. И если ты наконец закончила препираться, то одевайся: в доме уже отреставрирован первый этаж, хочу показать тебе результат. Собирайся, я подожду внизу.

Пригожин уходит, не дав мне возможности ответить, но меня это не сильно расстраивает: порой удивляюсь, как легко мне удаётся ломать отношения с людьми — пусть даже не вызывающими симпатии.

Очередной тяжёлый вздох, и я всё же решаю прислушаться к голосу разума: поскандалить и сделать что-то наперекор я всегда успею, а пока что лучше побыть паинькой. Меняю дорогое белое бельё — выбранное Демидом специально для первой брачной ночи — на такое же попроще: все мои старые вещи Пригожин попросту выбросил, аргументировав это тем, что так у меня будет больше мотивации обновить гардероб. Ну не знаю, пока что у меня только прибавилось мотивации придушить этого самоуверенного высокомерного павлина, который возомнил себя царём…

Выбираю самые простые вещи, которые буквально с боем выбила себе в магазине — светлые, почти белые, джинсы, белый топ на тонких бретельках и белоснежную рубашку. Правда, джинсы были тёртые, дизайнерские, и рубашка модная, с россыпью настоящего жемчуга, но это всё же не вычурное вечернее платье, в котором даже с моей костлявой фигурой было трудно дышать. Я пыталась убедить жениха в том, что мне не нужно столько баснословно дорогущей одежды, которую завтра придётся выбросить, если я вдруг немного поправлюсь и не смогу в неё влезть. Его ответ меня не сильно удивил — небрежная отмашка и снисходительная улыбка: кажется, это его любимая реакция на всё, что происходит вокруг — особенно, если дело касается меня. Ну и плюс у богатых свои причуды.

Сжечь на свечке миллион пятёрками? Пфф, да не проблема!

Господи, угораздило же меня вляпаться…

Вытаскиваю из-под кровати обувную коробку и выуживаю оттуда свои балетки — они хоть и старенькие, но выглядят ещё вполне себе ничего; к тому же, они гораздо удобнее этих дурацких лодочек, на которых я скорее убьюсь, чем буду плавной походкой радовать хоть чей-нибудь глаз. Вешаю на руку сумку, которая больше была похожа на баул, но «так сейчас модно»; она очень походила на сумочку Гермионы, в которую влезала даже палатка, но у неё она хотя бы выглядела компактно, а в эту при желании можно было бы втиснуть весь мой гардероб, если бы я вдруг решилась на побег. Напоследок бросаю беглый взгляд в зеркало: сегодня приходила стилист, которая сделала пробный макияж, чтобы знать, что мне подойдёт, и уложила волосы, так что я выглядела чуть приятнее, чем обычно.

Демид обнаруживается в холле; в идеально сидящем на его фигуре деловом костюме без единой складочки, с непроницаемым выражением лица он выглядел весьма мужественно и даже устрашающе. Пару дней назад я подслушала его разговор с помощником о том, что «нужно обходить конкурентов», и никак не могла взять в толк, каким надо быть идиотом, чтобы даже помыслить о конкуренции с ним. У меня от одного его вида иногда поджилки тряслись и слова застревали в горле, а уж чтоб переходить ему дорогу… Да ни в жизнь.

Не обращая внимания на снующих туда-сюда работников отеля — включая её женскую составляющую, которая из кожи вон лезла, чтобы привлечь его внимание — Пригожин листал какой-то журнал; причём не просто перелистывал страницы от нечего делать, а читал внимательно — иногда хмурясь и стискивая зубы. Прищуриваюсь, чтобы лучше видеть, и фыркаю, когда разглядываю название делового журнала: даже на отдыхе Демид думает о работе. Вот он бросает нетерпеливый взгляд на наручные часы и замечает меня; его глаза-сканеры проходятся по мне с головы до ног, отмечают не вписывающиеся в образ невесты миллионера «ветхие балетки», но вместо того, чтобы разозлиться, усмехается — должно быть, чего-то такого и ждал с моей стороны.

Кажется, я становлюсь предсказуемой.

Демид откладывает журнал в сторону, поднимается на ноги, застёгивая при этом пиджак на своей мощной фигуре, и я закатываю глаза, потому что все присутствующие девушки по виду готовы грохнуться в обморок. Пригожин приподнимает одну бровь и предлагает мне руку; мимопроходящие работницы от удивления чуть ли не спотыкаются, но я их не виню: со стороны мы с Демидом, должно быть, действительно смотримся нелепо. Но кто я такая, чтобы противиться?

Дорога до моего — то есть, нашего — дома занимает чуть больше пятнадцати минут на машине в обход пробок; но уже на подъезде к нему я понимаю, что Демид явно приуменьшил, когда назвал проводимые здесь работы «косметическим ремонтом».

Наш старенький скособоченный забор заменил высокий каменный с коваными воротами — такой красоты я в жизни не видела. Прикрываю рот руками, чтобы спрятать свой шок, но его не спрячешь даже за новым забором, который теперь окружал наш двор. Демид жмёт на кнопочку на брелоке; створки ворот расползаются, пропуская нас внутрь, и я изумлённо выдыхаю: вместо вытоптанных тропинок — красивая серая брусчатка с маленьким фонтаном посреди дворика; под окнами благоухали розовые кусты с бутонами персикового цвета — будто росли здесь не неделю, а по меньшей мере всё лето; фасад дома теперь был утеплён и облицован серым искусственным камнем. Сначала мне показалось, что вставили пластиковые окна, но нет: рамы были по-прежнему деревянными, чтобы не нарушать общей атмосферы, просто заменены на новые и выкрашены в белоснежный цвет. А вот дверь действительно стояла современная — тяжёлая дубовая и достаточно надёжная, только тёмная.

«Если здесь такая красота — что внутри?» — мелькает мысль в голове.

Демид, не произнёсший ни слова с тех пор, как мы приехали, весело фыркнул.

— Идём, сама увидишь, — роняет он, и я понимаю, что свои мысли произнесла вслух.

Выползаю из машины, и в нос тут же ударяет запах непросохшей краски; в фонтане весело журчит вода, а розы колышутся под лёгким ветерком. Пригожин по-хозяйски берёт меня за руку, на этот раз не предоставив выбора, и я подумала, что внутри, должно быть, есть кто-то из его знакомых, раз он ведёт себя со мной как собственник.

Обычно такое поведение, если рядом нет свидетелей, для него не свойственно.

Внутри, если бы меня не поддерживала твёрдая рука Демида, я точно упала бы, потому что ноги стали ватными от увиденного: на полу — паркет цвета тёмного дерева, который когда-то давно действительно был во всём доме; стены обшиты деревянными панелями тёплого оттенка кофе с молоком; люстры отполированы и блестели так, что слезились глаза; на стенах висели отреставрированные картины — включая те, что отец за несколько лет сдал в ломбарды. Не знаю, как моему жениху удалось их все найти и вернуть — должно быть, это обошлось ему в кругленькую сумму. Мебель заново оббита и перетянута новой дорогой тканью, а старые ковры на полах заменили новые, с толстым ворсом: в детстве я любила лежать на таких, уткнувшись носом в мягкую поверхность, за что мама меня частенько ругала — боялась пылевых клещей.

Последняя мысль заставляет нахмуриться — теперь у меня вряд ли будет возможность беззаботно провести здесь время.

— Добрый день, Демид Дмитриевич, — с кокетливой улыбкой здоровается подошедшая к нам девушка, но прозвучало это как-то пошло.

Да и смотрела она на моего будущего мужа так, будто неоднократно спала с ним, хотя наверно так и есть. От моего внимания не укрылось так же и то, что девушка обратилась исключительно к Демиду, начисто проигнорировав моё присутствие.

Но да ничего, мы тоже не лыком шиты.

— Дорогой, ты нас не познакомишь? — с милой улыбкой перевожу взгляд на жениха и укладываю правую ладонь на плечо Пригожина, намеренно выставляя напоказ своё помолвочное кольцо, которое не заметит разве что слепой.

Его мне вернули через неделю — сразу после подгонки.

Демид поджимает губы, чтобы скрыть улыбку, и обнимает меня за талию.

— Вика, познакомься — это Ульяна, моя невеста; Ульяна — это Вика, мой знакомый дизайнер.

Мне показалось, или Пригожин только что прикрылся мною, как щитом?

— Приятно познакомиться, Виктория, — лучезарно улыбаясь, протягиваю девушке руку, которая жмёт её скорее на автомате.

Потому что на её лице — чистой воды шок и непонимание того, как кто-то, вроде Пригожина, мог выбрать в качестве невесты кого-то, вроде меня.

Вика окидывает взглядом мой незамысловатый наряд, пока я рассматриваю её платье из сатина нежно-розового цвета; тонкая талия — наверняка для такого эффекта убрала нижнюю пару рёбер — окольцована тонким кожаным ремешком белого цвета и в тон ему — белоснежные босоножки на умопомрачительной шпильке. Светлые, почти пепельные волосы завиты в кольца и свободно струятся по спине и открытым плечам, немного прикрывая грудь, которая угрожала вывалиться из лифа.

Будто только что позировала для обложки «Playboy»…

— Не знала, что ты женишься, — с плохо скрываемой досадой отзывается девушка, явно невпечатлённая выбором своего бывшего любовника.

Хотя, может ему придётся ещё не раз обратиться к ней за услугами, когда он получит от меня отворот поворот; ну или найдёт себе новую пассию, чтобы не позориться перед этой… Викой.

— Так вас это вроде и не касается, — всё с той же улыбкой отвечаю, опередив Демида. — Вы ведь не член семьи, что бы вас об этом оповещали в индивидуальном порядке. А сейчас, если вы не против, я бы хотела взглянуть на второй этаж — очень интересно, как продвигаются работы.

Демид кашляет в кулак, пряча за ним не то улыбку, не то смех — конечно, его ведь всё это забавляет… — а Вика презрительно фыркает и, резко развернувшись, поднимается по лестнице наверх.

— А что я такого сказала? — состроив невинное лицо, спрашиваю жениха.

— Не думал, что ты будешь ревновать, — довольно фыркает Пригожин.

— Дело вовсе не в ревности, мой дорогой, — качаю головой. — Просто терпеть не могу, когда эмалированный горшок корчит из себя хрустальную вазу.

Выпутываюсь из его рук и топаю следом за Викой, которая уже рассматривала чертёж, развёрнутый на поверхности моего комода, вытащенного в коридор. Мне неприятно её общество — слишком напыщенная — но в мастерстве ей не откажешь, дело своё она знает.

— Честно говоря, я поражена тем, насколько вам удалось сохранить здесь старинный дух, — миролюбиво говорю. — Большинство нынешних дизайнеров стараются напичкать дом всевозможными современными технологиями, сделав из него какое-то извращённое подобие дома. Может, по их мнению, это и выглядит…хм…круто, но как по мне — это полнейшая безвкусица.

— Спасибо, — недоверчиво роняет девушка и возвращается к рассматриванию чертежей.

К нам присоединяется Демид, и ещё несколько часов мы обсуждаем, какие изменения надо внести, а что наоборот оставить или улучшить. Время пролетает совсем незаметно, и когда я прихожу в себя, за окном уже вечереет.

— Мне нужно возвращаться, — оповещаю присутствующих. — Я обещала отцу, что поужинаю с ним — не хочу опоздать.

Выражение лица жениха говорит о том, что его не проведёшь, и он раскусил мой план сбежать от него, вот только он сам меня отпускать даже не собирался.

— Быть может, мы поужинаем втроём? — обаятельно улыбаясь, отрезает мне путь к отступлению. — Из-за всей этой предсвадебной суеты мы с тобой почти не видимся, а мне бы хотелось больше времени проводить со своей будущей женой.

При этом снова распускает руки, пользуясь тем, что на людях я вынуждена играть счастливую влюблённую невесту — укладывает их на мою талию, остановившись в опасной близости от моей пятой точки.

— Конечно, почему нет, — улыбаюсь, слегка приобняв его за плечи. — Папа будет очень рад тебя видеть.

— Вот и чудно, — целомудренно целует меня в лоб, а я уже готова рычать.

Театральщины с меня на сегодня достаточно.

Ненавязчиво выпутываюсь из цепких пальцев, которые отпускают с явной неохотой — второй раз за день — и спускаюсь вниз, сразу на улицу, потому что из-за пыли становится сложно дышать. Демид следует за мной по пятам, односложно отвечая на все вопросы Виктории о своих делах — очевидно, она действительно ему надоела, раз он так отмахивается. Возле двери девушка пытается его поцеловать на прощание, но Пригожин перехватывает её наманикюренные руки — автоматически обращаю внимание на свои коротко остриженные ногти и прячу их в карманах — и уворачивается от губ, кивнув в мою сторону.

Снова мной прикрылся.

На лице блондинки огненным бутоном расцветает досада: готова поклясться, что, надевая сегодня это платье, она надеялась соблазнить Демида, но даже помыслить не могла, что он приедет не один.

Самоуверенность — плохое качество, может очень легко подвести в самый ответственный момент.

Пока машина плавно катится по улице, я прокручиваю в голове возможные варианты отмазок: ну не хочется мне ещё целый час, а то и два проводить в компании Пригожина. Но сделать это так, чтобы он уехал, а я всё же могла поужинать с отцом, никак не получалось — Демид своей возможности явно не собирался упускать. Жаль, что мама не успела обучить меня нужным женским хитростям — например, говорить «нет» большим самоуверенным мальчикам, или одним взмахом ресниц заставить его делать так, как нужно мне…

Но попытка не пытка.

— Может, тебе было бы безопасней не появляться со мной в ресторане? — прикусываю от волнения указательный палец и отворачиваюсь к окну.

— Это ещё почему? — непонимающе интересуется Демид.

— Ну, знаешь, боюсь не справиться со своей ролью, — фыркаю. — Изыскам французским не обучена, да и послушанием особым не грешу…

Слева раздаётся смех, который я слышу от Пригожина впервые за всё время нашего знакомства, и это заставляет меня повернуться.

— Хорошая попытка, куколка, — сверкает своей белозубой улыбкой. — А какие увёртки ты будешь использовать после свадьбы? Боязнь открытого пространства? К тому же, появление в свете станет неотъемлемой частью твоей жизни, раз уж твой будущий муж — известный человек. По долгу службы мне приходится очень часто заключать контракты, а подписание договоров и встречи с потенциальными клиентами я предпочитаю проводить в ресторанах, а не в офисе — особенно, если контракт выгодный. Очень часто попадаются клиенты, которые предпочитают вначале узнать человека, с которым будут сотрудничать.

— А как в эту формулу вписываюсь я? — хмурюсь.

— Элементарно — достаточно увидеть, как я обращаюсь с собственной женой, чтобы понять, что я из себя представляю.

— То есть, — делано задумываюсь. — Если я буду вести себя так, словно ты — тиран и деспот, то твоя фирма потеряет потенциального клиента?

— В общем и целом, — кивает головой Демид. — Но к счастью, это не главный показатель, так что манипулировать мной у тебя не получится.

— Вот же… — ворчу под нос и тут же не сдерживаюсь от смеха — как ловко он меня раскусил. — А я только размечталась!

Остаток пути до отеля мы проделываем в гробовом молчании; ну, то есть, я молчу, а Демид решает по телефону рабочие моменты — он уже три недели толком в своей компании не появлялся, а его подчинённые не привыкли к такому долгому отсутствию своего босса. Вообще было интересно наблюдать за ним со стороны: со мной он вёл себя совсем по-другому — не так сухо, хотя обходительности ему всё же не хватало. Не то что бы я этого ждала, просто мне казалось, что это естественное поведение мужчины, который пытается подчинить себе женщину. Разве не нужно отвлекать моё внимание сладким пряником, чтобы я стала покладистей и вела себя так, как ему хочется?

В холле отеля Демид неожиданно разворачивает меня от входа в ресторан на сто восемьдесят градусов, заставив идти переодеваться. Я непонимающе рассматриваю свои джинсы и рубашку: а что в них плохого? Из-за этого мне приходится выслушать ещё одну лекцию на тему того, какой именно должна быть жена миллионера, и я сбегаю выполнять его просьбу только потому, что устала всё это слушать.

В номере отец удивлённо наблюдает за тем, как я старательно копошусь в шкафу в поисках подходящего платья, и пытается выведать, что происходит. И вот его, в отличие от меня, очень даже взбадривает новость о том, что он будет ужинать в компании дочери и будущего зятя.

— Ты вообще на чьей стороне?! — возмущённо взвизгиваю, пытаясь втиснуться в бардовое бархатное платье.

Оно хоть и было до самого пола и с сумасшедшим разрезом с левого бока, но зато у него были рукава и целомудренный вырез на груди.

Хотя этот вырез с лихвой компенсировала открытая спина, ну и плюс под него мне пришлось одеть эти убийственные каблуки, так что ещё вопрос, чего в этом платье больше — плюсов или минусов.

На раздумья особо времени нет — Демид может запросто потерять терпение и подняться сюда, а папуля из лучших побуждений додумается оставить нас наедине, и тогда я Пригожина отсюда вообще не выпровожу — так что я натягиваю каблуки и с удивлением рассматриваю одевшего костюм папу. В таком виде он был очень похож на прежнего себя и даже помолодел лет на десять.

Вниз спускаемся на лифте, потому что лестница хоть и полезна в качестве разминки, но на таких каблуках я не рискнула бы спуститься даже с первого этажа, не то что с пятого.

Демид от ожидания уже медленно начал сходить с ума, потому что нарезал круги по холлу, словно тигр в клетке. Странно, мне казалось, я быстро управилась…

Он в очередной раз окидывает меня оценивающим взглядом — но не так, как обычно смотрят на любимую женщину, а будто размышлял, правильно ли вложил средства. В итоге его лицо становится совершенно непроницаемым — каким оно бывает, когда он не хочет, чтобы окружающие знали, что он чувствует и о чём думает — но мне кажется, что от Пригожина веет холодом. Впрочем, в кругу семьи меня всегда считали той ещё фантазёркой, и может быть не зря.

Пока я принимаю руку Демида и стараюсь сконцентрироваться на том, чтобы не упасть, папа плетётся где-то сзади, явно не зная, как себя вести. За столом он оказывается неожиданно молчалив, хотя в основном любит поговорить, и я начинаю подозревать, что он просто не хочет мешать нам.

Сводничает, одним словом.

— Между прочим, я хочу кое о чём тебя попросить, — осторожно завожу разговор, обращаясь к Демиду, пока мы втроём изучаем меню.

— И о чём же? — не отрываясь от дела, равнодушно интересуется жених.

— Когда буду работать в твоей фирме — если ты меня наймёшь, конечно — я бы хотела оставить в тайне тот факт, что мы с тобой женаты. Не хочу, чтобы все думали, что эта должность досталась мне только потому, что я — твоя жена. И при обращении ко мне ты вёл бы себя так же, как и со всеми — словно я всего лишь одна из твоих подчинённых.

— Что за очередная ересь? — кипятится Демид. — Тебе так противна мысль о том, что мы с тобой женаты, что ты хочешь это скрыть? Мои работники достаточно хорошо меня знают, чтобы понимать, что я не нанимаю на работу кого попало и не делаю исключений даже для родственников. К тому же, тебе придётся там работать, а не красить ногти за рабочим столом, так что у тебя будет предостаточное количество возможностей доказать свой профессионализм. И для тебя же будет лучше, если мы больше не станем поднимать эту тему.

Демид закрывается от меня меню, и я понимаю, что разговор окончен.

За всё это время папа не проронил ни слова и вообще делал вид, что его здесь нет — в общем, в моей войне с будущим мужем он предпочитает отсидеться в окопе и быть Швейцарией.

Вздыхаю, откладывая меню в сторону, и отворачиваюсь к окну. В это время суток, когда улицы устланы полумраком, царила какая-то особенная атмосфера — таинственная, загадочная, располагающая к романтике и мечтанию, но только не тогда, когда ты выходишь замуж «по контракту» за напыщенного павлина, который сейчас сидит напротив, очень смахивая на кусок льда. Я в детстве частенько лазила на крышу по чердачной лестнице, чтобы наблюдать за тем, как солнце медленно тонет на горизонте, раскидывая по небу кровавое зарево. А теперь, когда я со всех сторон окружена заботами и проблемами, у меня совсем не осталось времени на такие приятные мелочи — будто кто-то взял ножницы и просто отрезал часть времени моих персональных суток.

Чувствую прикосновение чьей-то горячей ладони, которая обжигает даже сквозь плотную ткань бархата, и поворачиваюсь к её обладателю. Меня встречает пара тёмных глаза, в которых мерцают отблески ламп в люстрах, и я вопросительно приподнимаю бровь.

Ну не вслух же мне спрашивать, какого чёрта Демиду надо — только внимание папы привлекать.

В ответ на это глаза Демида обещают мне много и даже больше.

Вот только знать бы, что именно.

Стараюсь не зацикливаться на том, что мои щёки под его взглядом предательски краснеют, и трусливо прячу пылающее лицо за меню. С каждой секундой я всё больше ощущаю своё смущение и недвусмысленное желание Демида, и мне начинает казаться, что, подбрось в воздух топор, и он будет висеть — настолько наэлектризована атмосфера.

Обстановку разряжает подошедший официант, который сначала принимает мой заказ в виде салата из рукколы и шпината с тремя видами сыра, а после я примерно пару минут молча удивляюсь тому, насколько вместителен мужской желудок. Оно и понятно: когда привыкаешь круглые сутки работать — причём почти всегда в напряжении — вырабатывается зверский аппетит; ну и плюс Демид был здоровым мужчиной, а они в принципе склонны потреблять много пищи.

Тем более с такими габаритами.

После того, как нам приносят заказ, папа решает отвлечь всё внимание Пригожина на себя и целый час старательно интересуется делами его фирмы. Я стараюсь во всё это не вникать, потому что уже достаточно поздно, а я в последнее время слишком устаю из-за всей этой суеты, к которой совершенно не привыкла.

Для меня вообще характерен спокойный ритм жизни.

Иногда, когда вечерами из-за волнения подолгу не могу заснуть, то с ужасом представляю то, во что превратится моя жизнь после замужества. Конечно, я не утверждаю, что Демид каждый день будет меня куда-то брать с собой, но все эти светские разговоры и изысканные манеры не для меня. Я не привыкла к тому, что на мою жизнь обращают внимание и снимают на камеру; и вдруг стать центром внимания прессы, конкурентов Пригожина, его потенциальных клиентов — я уже молчу про подчинённых, которые ежесекундно будут меня оценивать и пытаться понять, почему он женился на мне — всё это, боюсь, мне не по плечу.

Когда время приближается к полуночи, я всё же не выдерживаю и поднимаюсь на ноги, которые оказываются очень неустойчивой конструкцией.

— Прошу меня извинить, но я слишком устала, чтобы и дальше наслаждаться вечером.

Жених и отец тоже поднимаются на ноги — по правилам этикета.

— Позволь, я провожу тебя, — ожидаемо предлагает Демид.

Киваю и перевожу взгляд на отца.

— О, нет, я ещё немного посижу, пожалуй — давненько не бывал в ресторане, — с милой улыбочкой качает головой папа.

Я чувствую себя слишком уставшей, чтобы спорить или возмущаться, поэтому просто двигаюсь к выходу; уже у самой двери левая нога подворачивается не то от усталости, не от неуклюжести, но Демид подхватывает меня прежде, чем я успеваю опозориться. Он уверенно берёт меня на руки, и я снова молчаливо принимаю всё происходящее как данность. Затуманенный дрёмой мозг отмечает уголком сознания, что мне очень и очень комфортно на руках Демида, и когда он вносит меня в наш с папой двухкомнатный люкс, ловко захлопнув за собой входную дверь ногой, с неохотой признаюсь сама себе, что мне не хочется менять тёплые объятия на холодную постель.

Пригожин вносит меня в мою спальню, в которой был бессчётное количество раз, как-то умудряется одной рукой скинуть шёлковое покрывало и осторожно укладывает меня на прохладный белый хлопок; его проворные пальцы стаскивают с моих ног каблуки, и я почти стону в голос от удовольствия — Господи, как же мало женщине нужно для счастья.

Приоткрываю глаза — на большее не хватает сил — и наблюдаю, как Демид стоит в шаге от меня, спрятав руки в карманах, и просто смотрит — будто оценивает, изучает и запоминает каждый мой изгиб.

— Что, и ты даже не воспользуешься моей усталостью? — вяло язвлю, но Демида это задевает за живое, потому что выражение его лица снова меняется и становится колючим.

— Кем ты меня считаешь? Я не маньяк, пользующийся беспомощностью женщины в угоду себе!

— Прости, неудачная шутка, — тру руками лицо, забыв про косметику.

Но это моё неосознанное действие разряжает обстановку, потому что выгляжу я, видимо, комично, раз Демида от смеха не спасает даже его хвалёный самоконтроль.

— Тебе нужно умыться, — прыскает со смеху.

— Я слишком устала, чтобы переживать о том, как я выгляжу, — отмахиваюсь.

Демид фыркает и скрывается за дверью ванной комнаты; через секунду я слышу журчание воды, и вот жених возвращается, неся в руках влажное полотенце.

— Ты позволишь? — приподняв одну бровь, лукаво спрашивает.

Киваю, удивлённая неожиданной заботой, и наблюдаю за тем, как Демид садится на край кровати, наматывает на палец кончик полотенца и принимается аккуратно стирать косметику с моего лица. При этом его собственное лицо выглядит таким сосредоточенным, будто он изучает очередной выгодный контракт, а не возится со своей непутёвой невестой.

После того, как косметика стёрта, он меняет влажную часть полотенца на сухую и мягкими массирующими движениями убирает лишнюю влагу. Мне бы сказать какую-нибудь колкость в его адрес, чтобы он перестал ко мне прикасаться и быть таким милым, но язык совершенно не ворочается.

— Побудешь со мной немного? — вместо этого говорю. — Я не очень люблю оставаться одна.

Это правда. После того, как умерла мама, у меня осталось что-то вроде психологической травмы, и теперь, когда остаюсь одна, меня с головой накрывает мучительное ощущение того, что меня все бросили, что я больше никому не нужна.

Кажется, мне удаётся удивить Пригожина, но он всё же кивает; убирает грязное полотенце в корзину для белья, скидывает пиджак и туфли, избавляется от галстука, расстёгивает пару верхних пуговиц на рубашке и закатывает рукава — и только после этих ритуалов ложиться рядом на вторую половину кровати. Между нами остаётся достаточное расстояние, чтобы я чувствовала себя в безопасности и вместе с тем остро ощущала его присутствие. Поворачиваю голову в сторону Демида и натыкаюсь на внимательный взгляд.

— Что? — спрашиваю шёпотом.

— Скажи мне честно — почему ты не хочешь, чтобы кто-то в компании знал, что ты моя жена?

— А моя официальная версия тебя не устраивает? — со слабым смешком интересуюсь.

— Не очень.

Перевожу взгляд на потолок, отделанный лепниной, и лениво вожу глазами по линиям узоров.

— Ну и зря, — вздыхаю. — Я никогда не вру и всегда говорю то, что думаю; когда отец ещё был состоятельным, мне в школе часто доставалось от одноклассниц — мол, у меня отличная учёба лишь потому, что мой папочка покупает мои идеальные оценки. Никому из них даже в голову не приходило, что отец никогда не платил за мои знания; он наоборот заставлял меня каждый день усердно заниматься, чтобы с возрастом я смогла чего-то в этой жизни добиться. Но другие предпочитают думать, что таким, как я, всё падает с неба — просто потому, что я родилась в богатой семье или удачно вышла замуж. Я не хочу, чтобы на мои достижения падала тень чьих-то денег и связей. Папа сказал бы, что это оттого, что я слишком гордая, и наверно он прав, но я всё же хочу сама добиваться поставленных целей.

Слева слышится тяжёлый вздох.

— Это всё равно не получится держать в тайне вечно. Кто-то рано или поздно узнает, что мы женаты; или хуже того — решит, что ты моя любовница, и итог будет вполне предсказуем.

— И как же тогда поступить?

— По-взрослому, — отвечает Пригожин. — Не создавать секретов, и будь что будет.

— Тебе легко говорить — ты-то большой и страшный серый босс, — бурчу под нос.

— Большинство женщин мечтают оказаться на твоём месте, а ты вечно чем-то недовольна…

— Хорошо, тогда ответный вопрос: почему ты предпочёл жениться на Золушке, вместо того, чтобы взять весь долг деньгами?

— Всё это касается только меня и твоего отца, mi querida, — уклоняется от ответа. — Но мне приятно, что ты считаешь меня принцем. А теперь спи.

Недовольство всё ещё окутывает меня одеялом, когда я послушно закрываю глаза; уже сквозь сон чувствую, как ко лбу прикасаются горячие губы Демида, и после этого он не отодвигается, оставшись рядом: я чувствую его размеренное дыхание на своей щеке. Но всё же это не мешает мне провалиться в спасительный сон.