Кольцо с шипами

Глава 4

Это без сомнений было самое тяжёлое утро в моей жизни.

В желудке была такая тяжесть, будто его нашпиговали свинцовыми шариками, которые отравляли весь организм. В голове шумело, как на море во время прибоя, и я даже собственные мысли слышала с трудом. Не думала, что будет так плохо всего от одного бокала шампанского, но, во-первых, я выпила его залпом, а во-вторых — на голодный желудок, потому что от волнения за день так и не смогла в себя впихнуть ни кусочка.

Не нужно было вообще его трогать, алкоголь явно не моё.

Разлепляю веки, и в глаза ударяет яркий солнечный свет, проникающий сквозь огромное окно; на шее по-прежнему серебряное колье, подаренное Демидом на свадьбу, и я всё ещё в своём свадебном белье, которое муж…

Сознание ошпаривает как кипятком, и я поворачиваю голову влево, чтобы увидеть Пригожина, мирно спящего на соседней подушке. Прошедшая ночь почему-то словно окутана туманной дымкой, и я вспоминаю лишь обрывки: как Демид несёт меня в спальню, как я бросаюсь ему на шею — Господи, какой стыд… — а что было после, не помню, но догадаться не трудно.

Хотя почему я тогда всё ещё… хм… одета?

Выползаю из-под одеяла осторожно, чтобы не разбудить Демида — не хочется сейчас встречаться с ним — и юркаю в ставшую едва заметной дверь ванной комнаты. Первым делом бросаю взгляд в зеркало и испуганно шарахаюсь в сторону: водостойкая тушь и помада не подвели, а вот тени размазались, и теперь я была больше похожа на панду.

Будь я на месте Демида, то даже смотреть бы на себя не стала прошлой ночью, не то что прикасаться, но на вкус и цвет…

На инстинктах отвинчиваю кран и щедро умываю лицо тёплой водой до тех пор, пока не становлюсь похожей на человека, хотя воронье гнездо на голове вместо причёски портит весь вид. Кое-как расчёсываю колтуны и с тяжёлым вздохом лезу в душевую, чтобы смыть с себя лак для волос и весь свой вчерашний позор и прислушаться к себе. Вроде бы всё в порядке, никакой боли или неприятных ощущений или я не чувствовала — кроме разве что уязвлённого самолюбия. Даю себе обещание больше никогда не прикасаться к спиртному и заворачиваюсь в полотенце; с облегчением нахожу на крючке махровый короткий халат и запахиваю его чуть не под самое горло; заворачиваю волосы в полотенце и тихо возвращаюсь в комнату.

На моё счастье, Демид ещё спит — ну или искусно притворяется — так что я пользуюсь возможностью сбежать на кухню. Сейчас, когда шок и напряжение прошли, я чувствовала зверский голод и готова была съесть слона.

Если он, конечно, найдётся в холодильнике.

Ещё на подходе к столовой улавливаю такие умопомрачительные запахи, на которые желудок отзывается громким воплем; хихикаю, как школьница, и с любопытством просовываю голову в кухню.

Возле плиты, напевая какой-то весёлый мотивчик, хозяйничала дородная женщина; небольшой островок, которого здесь раньше и в помине не было, ломился от — это что, всё на завтрак?! — блюд: здесь был воздушный омлет на три персоны; поджаренные тосты; розеточки с вишнёвым джемом, сливочным маслом и мёдом; лёгкий зелёный салат из рукколы; овсяная каша; стейки хорошей прожарки; свежевыжатый апельсиновый сок, зелёный чай и крепкий кофе, к которому прилагалась вазочка со сливками. От подобного шведского стола у меня потекли слюнки, и я двинулась на ароматы, даже не заметив, что нас здесь трое.

— Доброе утро, дочь моя, — подпрыгиваю на месте от неожиданного приветствия отца; он лучезарно улыбается и складывает в четыре ряда газету, которую только что читал. — Как спалось?

Не знаю, что ответить ему на этот вопрос, потому что не помню событий прошлой ночи — быть может, я вообще заснула под утро — но папе об этом знать не обязательно. И, судя по его сияющему лицу, ему-то как раз спалось отлично.

— Хорошо спала, — вру и краснею, потому что всем прекрасно известно, что в эту ночь я вообще не должна была заснуть. — Доброе утро.

— Здравствуй, ягодка, — дружелюбно улыбается кухарка, вытирая руки о фартук. — Поздравляю со свадьбой!

— Спасибо…

— Ягодка? — одновременно со мной произносит насмешливый голос Демида за спиной, и я оборачиваюсь. — Тебе подходит. Так и буду тебя называть. Всем доброе утро!

К слову сказать, Пригожин тоже выглядит до невозможного довольным, когда вплотную подходит ко мне и оставляет совсем не шуточный поцелуй на губах; это наталкивает на мысль о том, что наша брачная ночь всё же состоялась, но в голове — один большой ватный ком.

Демид подводит меня к большому круглому столу, плюхается на стул и усаживает меня к себе на колени. Пока кухарка накрывает на стол, а папа снова утыкается в газету, я решаю воспользоваться ситуацией и наклоняюсь к уху мужа.

— Что случилось вчера ночью? — спрашиваю так тихо, как могу. — Между нами что-то было?

На лице Демида расцветает вальяжная улыбка, пока он разворачивает на моей голове полотенце, позволяя волосам свободно упасть на спину.

— Наша первая брачная ночь — ты что, не помнишь? — копируя мой шёпот, отвечает, и в его глазах я вижу пляшущих чертей.

Нервно сглатываю и мысленно обзываю себя последней предательницей, потому что вовсе не собиралась спать со своим мужем. И пока я пытаюсь всё это переварить — при этом не теряя аппетит, что важно — Пригожин пересаживает меня на соседний стул и принимается уплетать завтрак за обе щеки, будто только что с голодного края приехал. Решая оставить мозговой штурм на потом, беру пример с мужа и сметаю со своих тарелок всё подчистую — даже стейк — хотя после овсянки и омлета это явно был перебор.

Нельзя садиться за стол с голодными глазами, они хотят съесть больше, чем в действительности нужно организму.

Пользуясь тем, что Демид отвлёкся на разговор с отцом, выскальзываю из-за стола, благодарю кухарку за вкусный завтрак и возвращаюсь в комнату, чтобы переодеться, не чувствуя на себе при этом проницательного чёрного взгляда. Кое-как подсушиваю волосы феном и практически ныряю в шкаф, чтобы выудить оттуда хоть что-то мало-мальски комфортное. Замечаю бледно-персиковое платье свободного покроя до колен и останавливаю на нём свой выбор.

Демид появляется в комнате как раз в тот момент, когда я успеваю всего лишь надеть бельё.

— Стучаться не учили? — ворчу, втискиваясь в платье, и пытаюсь самостоятельно застегнуть молнию на спине.

— Есть много вещей, которым меня не учили, — мурлычет мне на ухо, явно издеваясь, и сметает мои руки в сторону, застёгивая предательскую молнию. — Но вообще-то было бы странно, если бы я стучал в нашу общую спальню перед тем, как увидеть жену.

— До или после того, как воспользовался моим невменяемым состоянием? — всё-таки не сдерживаюсь.

— Я должен был сделать это до или после того, как ты накинулась на меня с поцелуями? — отзеркаливает Пригожин, и я заслуженно краснею. — А ведь я предупреждал, что утром именно так всё и будет.

Губы начинают мелко дрожать, и я отчего-то тихо всхлипываю, упав в мягкое кресло в углу комнаты. То ли потому, что весь месяц отшивала Демида, а в итоге сама же бросилась на шею, то ли потому, что всё изначально пошло не так, как должно было.

Игривое настроение Демида сметает, словно лавиной; он сдёргивает с вешалки первый попавшийся костюм, и в его движениях проступает резкость.

— Ты всю ночь спала, как убитая, я к тебе и пальцем не притронулся, — глухо роняет, и мои глаза удивлённо распахиваются. — Я уложил тебя и пел колыбельные до тех пор, пока ты не уснула, забыв о своём плане меня соблазнить. Но тебе, конечно, проще поверить в мою распущенность, чем в порядочность, не так ли? Я еду в «Меркурий» и пробуду там весь день; у тебя будет двенадцать часов на то, чтобы собрать свои вещи и подготовиться — вечером я забираю тебя в свою квартиру.

Не проронив больше ни слова, Демид выходит в коридор, напоследок хлопнув дверью, а я от стыда даже с места двинуться не могу.

Вот и начало медового месяца.

Я снова всё испортила.

После ухода Пригожина в мою голову не приходит ничего лучше, кроме как заняться единственным делом, которое способно меня успокоить — садом. И хотя он нанял целый штат прислуги, который включал в себя и садовника, это нисколько не мешало мне попросить последнего заниматься сегодня исключительно декоративными кустами и клумбами роз, а остальное предоставить мне. Старичок покряхтел, но спорить с «избалованной девчонкой» не стал и, вооружившись секатором, ретировался в противоположный конец сада. Я же, откопав в кладовке миниатюрную тяпку, опустилась на колени прямо в своём дизайнерском платье и принялась воевать с сорняками, вымещая на них всю свою злость на свою же глупость и гордость Демида.

Мы оба слишком вспыльчивые и не умеем уступать — это главный камень преткновений в наших отношениях, из-за которого мы ещё не раз расшибём себе лбы.

К обеду примерно треть всех грядок и клумб сверкали чистотой, потому что моя злость переросла в глухое раздражение, но отступать окончательно не спешила; даже садовник начал смотреть на меня не так косо и решил поделиться секретами ухода за тепличными и комнатными растениями. Я внимательно слушала его и даже задавала вопросы, но информация была для меня абсолютно бесполезна: вряд ли господин Пригожин одобрит, чтобы его жена занималась садоводством по локоть в грязи.

Это ведь не по статусу…

Ближе к пяти часам вечера я всё же вспоминаю, что мне нужно собрать вещи, так что я спешно привожу себя в порядок и распихиваю по двум чемоданам то, что может мне пригодиться. Одежды оказывается не так уж много, потому что большинство из того, что висело в шкафу, я не надела бы даже под дулом пистолета — слишком пошло и вычурно — так что большее количество места занимают такие вещи так фен, выпрямитель, новенький ноутбук и прочая техника.

Когда вещи почти собраны, телефон пиликает, оповещая о сообщении, и я рефлекторно тяжело вздыхаю: писать на этот номер может только Демид.

«Освобожусь в восемь. Будь готова к половине девятого».

Больше в сообщении не было ни слова; да и за весь день я не удостоилась ни одного звонка, хотя обычно от них отбоя не было, и я чувствовала себя под постоянным наблюдением. И после месяца такого контроля подобное поведение с его стороны очень напрягало.

Видимо, сильно я его задела утром.

Застёгиваю чемоданы и выхожу в сад проветрить голову и подумать над тем, как быть дальше. Я не собиралась намеренно обвинять Демида во всех смертных грехах, но ведь он сам дал для этого повод. Зачем было подыгрывать мне и убеждать в том, что между нами что-то было, если он так печётся о своей порядочности? Почему сразу было не сказать, что мы просто всю ночь проспали в одной кровати, и не заставлять меня нервничать и думать невесть что?

А теперь выставил меня злодейкой и сбежал в свою компанию.

На дворе стояла середина сентября — первого месяца моего любимого времени года; любимого и вместе с тем самого грустного, потому что оно каждый раз напоминало мне о том, что впереди — холодная зима, от которой не спасали ни тёплые свитера, ни тем более тонкое осеннее пальто. По крайней мере, так было раньше; но зато я узнала цену всему — от вещей до отношений.

Несмотря на то, что сентябрь в принципе выдался тёплым — в отличие от прошлого года — по вечерам всё равно становилось зябко; но вместо того, чтобы вернуть в дом за тёплой кофтой я просто обнимаю себя за плечи и засматриваюсь на водную гладь пруда, покрытую мелкой рябью из-за ветерка. Не знаю, как долго продолжалась моя «прогулка» — наверно, пару часов — но продрогнуть я успела настолько, что даже не замечала своей дрожи.

Зато прикосновение горячих ладоней к плечам почувствовала сразу.

Вздрагиваю от простого, но мягкого прикосновения, и поворачиваю голову к обладателю рук; натыкаюсь глазами на неодобрительный взгляд Демида, который говорит о том, что он ещё и близко не остыл, но всё же обеспокоен тем, что я стою на улице практически раздетая. Не отдавая себе отчёта в действиях, льну к теплу его сильного тела, стуча зубами, и прячу холодные ладони под полами его пиджака.

— Сумасшедшая девчонка, — ворчит Демид, подхватывая меня на руки. — Мало мне с тобой проблем — решила ещё немного подкинуть, чтобы не расслаблялся?!

Недовольно соплю, по-прежнему отбивая зубами чечётку, и вцепляюсь пальцами в отвороты его рубашки, расстёгнутой на три верхние пуговицы.

— А я з-за мной с-сюда т-тащиться и н-не прос-сила, — копирую ворчание Пригожина, но неумело — лязг зубов портит весь эффект. — М-мог бы с-сидеть в т-тёплом доме у к-камина в ус не д-дуть.

— Неблагодарное дитя, — бубнит под нос, но я всё равно слышу. — В следующий раз я так и сделаю.

По тону его голоса понимаю, что он не шутит, и что я снова хожу по краю, но рядом с ним во мне почему-то просыпается всё самое плохое, что есть. И всё же я автоматически крепче хватаюсь за его шею, на что Демид только фыркает, но продолжает нести меня дальше, чтобы спасти от вечерней прохлады в тёплом нутре дома.

Тут уж мне приходится признать, что он джентльмен.

Не подкопаешься.

В доме меня опускают в мягкое кресло прямо возле камина; прожигают очередным недовольным взглядом и усаживаются напротив.

— Что ты делала на улице совсем одна? — слышу его голос. — Я ведь велел тебе собрать свои вещи к моему приезду.

— Я не собачка, чтобы выполнять твои к-команды, — снова огрызаюсь. — Но вообще-то я уже всё давно собрала.

Демид хмыкает с таким видом, будто адекватного ответа от меня и не ожидал; отворачивается к камину и смотрит на пламя — должно быть, оно, в отличие от меня, его успокаивало — а я тем временем изучаю его профиль, на котором плясали огненные отблески, делая его слишком резким. Он вполне себе вязался с моими представлениями о его характере, но всё равно был довольно-таки пугающим и непреклонным.

— Нам нужно ехать, — роняет тихо, и я безропотно поднимаюсь на ноги.

Два тяжёлых чемодана Демид подхватывает, словно пушинки, и уносит вниз, пока я натягиваю поверх платья тёплую кофту; спускаюсь обратно в гостиную, где застаю отца и обнимаю его на прощание, не переживая о том, что он уморит себя голодом: благодаря Демиду за папой есть кому присматривать.

— Будь осторожна, дочка, — гладит по голове, как маленькую. — Я знаю, ты у меня сильная и достаточно мудрая, чтобы поступать правильно.

— И ты береги себя, пап, — целую его в морщинистую щёку. — А я буду звонить.

Окидываю взглядом гостиную, выхожу к машине и вопросительно выгибаю бровь, когда вместо пассажирской Пригожин с непроницаемым лицом открывает для меня заднюю дверь.

— Садись.

Вздыхаю, смиряясь со своим наказанием — наверняка ведь не хочет ехать со мной рядом — и юркаю в салон; не успеваю устроиться поудобнее, потому что замечаю за рулём незнакомого мужчину, а сам Демид садиться на заднее сиденье рядом со мной.

— Добрый вечер, Ульяна Николаевна, — весело здоровается водитель, и мои глаза широко распахиваются. — Меня зовут Андрей, я работаю водителем в компании вашего мужа.

— Очень приятно, — растерянно выдавливаю и поворачиваю голову в сторону Демида, но тот отрешённо смотрит в окно.

И какие ещё сюрпризы меня ждут?

Центр города мне никогда не нравился; да, здесь по большему счёту был элитный район с дорогостоящими квартирами, но они навевали своим бездушным видом такую тоску, что их стоимость не оправдывала себя ни на грамм. Такое ощущение, что дизайнеры просто пичкали их самыми дорогими вещами, особо не парясь по поводу того, как это смотрится со стороны.

Машина тормозит у двадцатиэтажной высотки, которая в свете ночных фонарей поблёскивала темнеющими окнами — видимо, «сливки общества» предпочитают проводить время на светских раутах, а не дома. Демид отказывается от помощи водителя и снова самостоятельно тащит чемоданы в подъезд, в котором его встречает зоркий консьерж; Пригожин представляет меня как свою жену и шагает в сторону лифтов.

— Какой этаж? — спрашиваю, подавляя зевок: спать хотелось страшно.

— Последний, — фыркает Демид, будто я спросила глупость, но я и впрямь могла бы сама догадаться.

Вот лифт доползает до самого верха, распахивается, и я застываю, как вкопанная, потому что прямо передо мной вместо коридора с набором квартир одна-единственная дверь. Не говоря ни слова, Демид достаёт ключ, отпирает преграду и жестом приглашает меня войти в кромешную тьму. Делаю пару неуверенных шагов, но Пригожин добирается рукой до выключателя, и я наконец-то снова могу видеть. Его холостяцкое логово отличалось простотой, свободой и функциональностью — не было всех этих дурацких примочек вроде бильярдного стола, курительной комнаты или кучи антиквариата, который богатеи обычно скупают лишь для того, чтобы пустить пыль в глаза.

— Это гостиная, — озвучивает муж очевидную истину, обводя рукой широкий диван, небольшой шкаф, тёмный рояль и настенную плазму. — Справа кухня, а слева коридор, через который можно попасть в три комнаты и ванную с уборной.

Механически киваю, мечтая лишь о душе и тёплой постели, и очевидно, это отражается на моём лице, потому что Демид подхватывает мои чемоданы и несёт их в сторону коридора; я плетусь за ним по пятам и останавливаюсь в небольшой уютной спальне, выполненной в серо-голубых тонах. Пригожин ставит мои пожитки возле платяного шкафа и отходит к двери, пряча руки в карманах брюк.

Знакомый жест.

И обычно он не предвещает ничего хорошего.

— Это твоя спальня. Сегодня можешь отдыхать, а завтра будешь разбирать свои вещи; делай здесь всё так, как тебе удобно, если захочешь сделать перестановку — дай знать, — напутствует Демид, но я с трудом соображаю. — Моя комната через стенку, если что-то будет нужно — зови.

С этими словами он разворачивает и просто выходит, а с меня слетает весь сон: он ведь говорил, что наш брак будет настоящим, так почему выделил мне отдельную спальню? Неужели мои утренние слова задели его сильнее, чем я предполагала?

Выскакиваю за ним следом; Демид как раз избавлялся от пиджака и галстука, когда я залетаю в его комнату.

— Мы будем спать раздельно??? — спрашиваю, недоверчиво округлив глаза.

— Ты как будто удивлена, — хмыкает он. — Видишь ли, я решил, что так будет лучше для нас обоих — ты будешь спокойна за свою честь, а я не буду ждать очередного скандала по поводу моей непорядочности.

Точно обиделся…

Не то чтобы мне были нужны ночи в одной постели; это замечательно, что он не принуждает меня к близости, но причина, по которой он это делает, удручала — не для того, чтобы получше узнать друг друга, попробовать наладить отношения и, быть может, со временем действительно стать семьёй, а потому что я показала характер.

Так мы точно ни к чему не придём.

Киваю, потому что такие вещи лучше обсуждать на свежую голову, и поворачиваюсь к двери.

— Однако чтобы ты знала, — снова слышу его голос и оборачиваюсь. — Я не вижу ничего плохого в том, чтобы делить одну постель — ты моя жена, и я имею право к тебе прикасаться. Ни у кого нет оснований осуждать нас за это, и я не понимаю, почему ты упрямишься.

Горько усмехаюсь.

— Потому что отношения строятся не на одном лишь сексе, а для чувств у тебя слишком большое эго — замкнутый круг.

Прежде чем он успевает вставить ещё хоть слово, я хлопаю дверью и скрываюсь в ванной. Там наскоро принимаю душ с обычным мылом и обматываюсь полотенцем; пару секунд всматриваюсь в зеркало, чтобы удостовериться, что это всё ещё я, и возвращаюсь в свою комнату, в которой, очевидно, мне предстоит провести всю оставшуюся жизнь.

Разбирать чемоданы действительно нет сил, так что я просто выкапываю из их нутра чистое бельё и хлопковые шорты и топ и ныряю под одеяло, которое пахнет кондиционером, словно его только что постирали — хотя, может так оно и было. В желудке зарождается неприятное ощущение голода, но сейчас я не готова покидать за чем-либо своё убежище, так что я просто игнорирую его и, закрыв глаза, моментально проваливаюсь в сон.

Солнечный свет снова бьёт в глаза, и меня накрывает дежавю; сонно переворачиваюсь на левый бок, отворачиваясь от окна, и созерцаю пустую соседнюю подушку. Я помню, что мы спим в разных комнатах, но где-то глубоко внутри я надеялась, что он придёт ко мне ночью, и утром мы проснёмся вместе. Согласна, глупое желание, но почему-то пустая половина кровати навевает тоску и заставляет тяжело вздохнуть.

Выбираюсь из-под одеяла и выглядываю в коридор, прислушиваясь: во всём доме полнейшая тишина, даже не слышно тиканья часов. Решаю наведаться в ванную перед тем, как предстать перед мужем, и привожу себя в божеский вид; ещё через минуту решаю вернуться в спальню и надеть что-то поприличнее, чем короткие шорты, чтобы лишний раз не провоцировать Пригожина. Сарафан с розами в пол — ещё один предмет одежды, отвоёванный боем — меньше всего по моим расчётам должен зацикливать Демида на моей фигуре, так что вполне подходит.

Гостиная — а так же кухня, небольшая столовая и две другие спальни — встречают меня тишиной и пустотой; с удивлением озираюсь вокруг и возвращаюсь на кухню, где на холодильнике нахожу записку от Демида.

«Уехал на работу, не стал тебя будить. Позвони, как проснёшься. Д.»

Бросаю взгляд на настенные часы — половина восьмого утра; это значит, что он как минимум последние полчаса находится в своей компании. Даже думать не хочу о том, что подумают его сотрудники, увидев босса на работе с утра пораньше на второй же день медового месяца. Комкаю лист блокнота, вышвыриваю его в урну и бреду в комнату за телефоном.

Трубку Демид снимает после первого же гудка.

— Проснулась? — произносит вместо приветствия.

Хмыкаю про себя и киваю, а потом вспоминаю, что он меня не видит.

— Да. Почему так рано уехал?

— Много работы.

Это его привычная отмазка, видимо, но со мной такой номер не прокатит.

— Твоя работа могла бы и подождать. Я думала, мы поедем туда вместе, чтобы ты провёл со мной собеседование…

— Ты всё ещё хочешь работать со мной? — спрашивает, и в его голосе я как будто улавливаю толику удивления.

Я что-то пропустила?

— А почему я должна передумать? Мы ведь не раз это обсуждали.

— Давай сделаем это завтра? Сегодня не очень удачный день. — На том конце провода слышен какой-то скрип, и я воображаю, как он откидывается на кожаном кресле. — Ты ведь только переехала; лучше разбери свои чемоданы и устройся в доме удобнее. Если тебе не понравится эта спальня, можешь выбрать себе другую.

— Как насчёт твоей? — ляпаю, запоздало зажав рот рукой, и на всякий случай ещё и зажмуриваюсь.

В трубке воцаряется такая тишина, что я решаю, что мой муж скончался от шока; но нет — через секунду я слышу, как он что-то невнятно бормочет себе под нос.

— Ты ведь не собиралась спать со мной! — насмешливо роняет, и моё воображение подкидывает очередную картинку, где Демид щурит глаза. — И как же ты представляешь себе деление комнаты на двоих? Думаешь, что я просто буду спать рядом, как невинный младенец?

— Конечно, ты прав, — иду на попятную, представив, как его руки ночью шарят по моему телу, отчего оно моментально загорается. — Лучше оставим всё, как есть.

Слышу в трубке его фырканье и закатываю глаза.

— Мне нужно идти, — роняет, и я снова киваю, забывшись. — До вечера.

— До вечера, — отвечаю, но он уже отключился.

Конечно, я ведь всего лишь жена, зачем со мной быть вежливым…

Хмыкнув, заглядываю в холодильник, который ломиться от продуктов, и соображаю, что бы такого приготовить себе на завтрак, а после ещё и на ужин нам обоим. В итоге сама довольствуюсь большой кружкой вкусного кофе со сливками и тостами с маслом и сыром, а на ужин решаю приготовить тушёное мясо с картофелем. Перед этим, конечно, разбираю свои вещи по полочкам и устраиваю всё так, как было бы удобно для меня, а после примерно пару часов трачу на готовку, заодно запоминая, что где находится.

Когда дел не остаётся, я принимаюсь бродить по квартире, осматривая редкие картины на стенах, причудливые статуэтки на полках, явно привезённые из разных поездок, и прохожусь кончиками пальцев по корешкам книг в книжном шкафу, который занимал целую стену в третьей спальне, которая на самом деле была кабинетом. И как, интересно, Демид собирался отдать эту комнату мне, если здесь его рабочее место?..

Возвращаюсь обратно в коридор и замечаю слева от кабинета небольшой закуток, на который прежде не обращала внимания; заворачиваю в него и натыкаюсь на ещё одну дверь. Удивлённо выгнув брови, нажимаю на ручку и оказываюсь перед узкой лестницей, ведущей куда-то вверх. На секунду воображаю себя Алисой и представляю, что передо мной вот-вот появится говорящий кролик; в итоге любопытство пересиливает, и я поднимаюсь по ступенькам.

Лестница выводит меня к крытому бассейну прямо на крыше двадцатиэтажного здания.

Вот это да.

Сажусь на корточки и опускаю ладонь в воду, которая оказывается вполне себе тёплой, и испытываю шок вперемежку с детским восторгом, но решаюсь только на то, чтобы сесть на бортик и спустить в воду ноги, закатав сарафан до середины бёдер. Вода успокаивала растрёпанные нервы и вызывала умиротворение.

Это то, что мне сейчас надо.

На бортике я просидела практически весь вечер — до тех пор, пока кожа на кончиках пальцев ног не размякла, став похожей на мочалку. Спустившись вниз, кинула взгляд на часы, которые показывали уже половину девятого вечера, но в квартире было по-прежнему тихо. Я понимала, что у важных боссов может быть много работы, но раньше у него не возникало проблем с тем, чтобы вернуться пораньше или не ходить на неё вовсе. Весь месяц до свадьбы я не знала, как избавиться от общества Демида, а теперь когда «крепость завоёвана», выходит, можно больше не стараться казаться милым, внимательным и обходительным.

Я, конечно, переживу, но это всё же давало неслабый удар под дых.

На все мои восемь звонков Пригожин так и не ответил, и в начале десятого я решила ужинать без хозяина дома — в квартире я по-прежнему чувствовала себя чужой даже в окружении привычных личных вещей. Ну и раз уж меня сегодня решили не удостаивать вниманием, вернулась в свою комнату, плотно притворив за собой двери, и с вящим неудовольствием отметила отсутствие замка на двери с внутренней стороны.

Спать ложилась по-прежнему в полном одиночестве.

Утро следующего дня оказалось таким же, как и предыдущее: тишина, пустота и небольшой клочок бумаги под магнитиком на холодильнике — как будто я здесь крепостная крестьянка, которой запрещено покидать пределы квартиры… Словно он меня за что-то наказывал таким образом. Честное слово, если бы не эта записка, я бы решила, что он вообще не ночевал дома, но предыдущую я собственноручно выбросила в мусор. Ну и плюсом ко всему меня снова не взяли в компанию для проведения собеседования.

— Должно быть, снова неудачное время… — ворчу в пустоту, откусывая кусочек тоста с малиновым джемом.

Чтобы как-то разнообразить повседневность, беру телефон и набираю заученный наизусть телефон отца — Демид и ему купил новый аппарат взамен старого, который нередко отключался посреди разговора. Конечно, это было очень щедро с его стороны, как и всё остальное, но все свои достоинства Пригожин предпочитал перечёркивать огромным количеством недостатков, которые словно создавались из воздуха. Если это такой его способ держать меня на расстоянии, то у него чертовски хорошо получается.

Папа уверяет меня, что у него всё в порядке, и что он уже здорово поправился на стряпне Марины Викторовны — кухарки, которую нанял Пригожин. Это очень успокаивает, потому что папа и кухня — несовместимые вещи, и максимум, что он смог бы там сделать — это сварить воду. Но, поговорив со мной всего минут десять, папа торопится отключиться, потому что, цитирую, «Мариночка приготовила чудесную яблочную шарлотку», которую мне непременно нужно будет попробовать. Вздыхаю в пустоту и прощаюсь с папой, уязвлённая: очевидно, его совсем не беспокоило моё постоянное отсутствие и свадьба с узурпатором.

Как будто отдал дочь в надёжные руки хорошего друга.

Весь день слоняюсь по дому, а ужин снова провожу в одиночестве, злясь на то, что Демид даже не соизволил ни разу мне позвонить. В прошлом, когда ещё работала уборщицей в музее, меня угораздило заболеть — проклятый бронхит свалил меня на три недели на больничную койку. Ничем не занятая, я буквально сходила с ума и практически лезла на стену от скуки, и в будущем старалась больше не болеть. И вот теперь этот кошмар повторяется, только теперь не имеет временных рамок — видимо, мой муж задался целью сделать из меня домохозяйку, которая со временем превратится в незаметное привидение. Поэтому, когда на третий день я проснулась в пустой квартире, записка на холодильнике вывела меня из себя окончательно: если Демид думает, что сможет запереть меня здесь навечно, то мне придётся его разочаровать.

Выбираю в шкафу бежевую юбку-карандаш и белую шёлковую блузку без рукавов; к ним в тон бежевые босоножки на шпильке — не одевать же старые балетки… — и белую сумочку. На руку — обручальное кольцо, которое каждый вечер снимается перед сном, золотой браслет — один из подарков Демида — и больше ничего. Волосы заворачиваю в бублик на затылке и закалываю шпильками; на лице из косметики только тушь и чуть подведённые брови, но я не собиралась выставлять себя напоказ — я всего лишь хочу узнать, что происходит. Бросаю взгляд в зеркало — не сказать, что за эти три дня я пришла в норму по фигуре, хотя вся подобранная одежда уже начинала немного давить; но в целом мне нравилось то, что я видела.

Кивнув себе для пущей убедительности и поднятия духа, прихватываю ключи от дома, которые обнаружила вчера утром на столике под зеркалом в коридоре, и выхожу к лифту. Уже внизу понимаю, что у меня нет наличных — только кредитная карта золотого цвета, выданная для того, чтобы соответствовать статусу мужа, но ею в такси не расплачиваются. В замешательстве выхожу на улицу — не возвращаться же обратно — и вспоминаю, что в памяти телефона должен быть номер Андрея, личного водителя Демида. Набираю его, и трубку снимают после первого же гудка, как будто ждали.

— Доброе утро, Ульяна Николаевна, — слышу знакомый жизнерадостный голос, и на душе как-то теплеет. — Чем могу помочь?

— Здравствуйте, Андрей. Я собиралась навестить мужа, но у меня совсем нет наличных — никак не привыкну к этим реалиям современности… — Краснею от стыда, потому что я тоже часть современного поколения, но не догадалась банально запастись наличностью… — Вы не могли бы забрать меня у дома и отвезти в «Меркурий», если это возможно?

— Конечно, без проблем! — тут же отзывается он. — Демид Дмитриевич дал чёткие указания на ваш счёт, так что я буду там, где скажете, когда нужно.

— Большое спасибо! — с лёгким сердцем благодарю и отключаюсь.

Пока жду машину, развлекаю себя тем, что изучаю редких прохожих, мелькающих во дворе; за те два дня, что я провела взаперти, мне начало казаться, что наступил апокалипсис, и на планете не осталось никого, кроме меня — а, иначе, почему я всё это время провела в одиночестве. Ну и плюс было здорово увидеть кого-то кроме Демида, хотя я всех этих людей совершенно не знала.

Буквально через десять минут возле меня затормозила знакомая машина, которая домчала меня до компании Пригожина за считанные минуты; всю дорогу Андрей развлекал меня смешными случаями из своих трудовых будней, и я не могла вспомнить, когда так смеялась последний раз.

Точно не в день обручения и свадьбы.

Едва шагнув на брусчатку перед входом в «Меркурий», я сразу почувствовала себя не в своей тарелке — так бывает, когда оказываешься там, где тебя быть не должно; но отступать было поздно, и, раз уж я собиралась здесь работать, эти неприятные ощущения придётся проглотить, как горькую пилюлю. В главном холле туда-сюда сновали работники компании — кто-то поодиночке, просматривая что-то на планшетах, кто-то переговаривался по телефону; моё внимание привлекла девушка в сером костюме, эффектно подчёркивающем её фигуру, которая сидела за регистраторской стойкой и усердно стучала ногтями по клавишам компьютера.

— Я могу вам чем-нибудь помочь? — спрашивает она с дежурной улыбкой, ненавязчиво оценивая мой внешний вид.

Никак снимала мерки для того, чтобы узнать, насколько дорогую услугу можно мне втюхать…

Я не хотела выдавать себя с головой, говоря, что я жена Демида; вместо этого я, не краснея, наврала о том, что у меня важная встреча с самим Пригожиным, и что он, несомненно, захочет меня принять. По взгляду регистраторши было понятно, что она догадывалась, о какой встрече идёт речь.

Непристойно личной, если быть точной.

Ну и плевать.

Меня провожают до лифта и дают указания, кнопку какого этажа нажать и куда повернуть, когда буду там, где надо. Поднимаюсь на последний — десятый — этаж и поворачиваю налево; прохожу весь коридор до небольшого холла, где меня встречает секретарша, которая уже в курсе, что к Пригожину пришли «на личную встречу». Она снисходительно кивает и связывается с Демидом, чтобы предупредить его, но у меня уже на исходе все запасы терпения, которые сначала медленно подточил Демид своей холодностью, а потом добили регистраторша и секретарша своей оценкой — дескать, тебе тут ничего не светит, детка.

Фыркаю и просто вламываюсь в кабинет Пригожина, наплевав на правила приличия, слушая причитания секретарши, которая хвостиком семенит за мной следом и убеждает, что «Демид Дмитриевич никого не принимает».

Это мы ещё посмотрим.

Демид стоит у окна и смотрит на город, спрятав руки в карманах брюк; его задумчивое лицо выглядит каким-то грустным, и от этого его кредо тирана и деспота немного меркнет в моих глазах, что меня немного смущает. Он оборачивается на шум и выглядит слегка удивлённым — правда, недолго: совсем скоро на губах Пригожина расцветает довольная ухмылка. Я прикидываю в уме, как это всё выглядит в контексте с тем, что обо мне уже думают некоторые из его подчинённых, и мои щёки начинают полыхать.

— Простите, Демид Дмитриевич, я пыталась её остановить, но… — начала секретарша, но муж останавливает её взмахом руки.

— Вы свободны, Елена, — включает режим строгого босса, и секретарша послушно скрывается за дверью.

Теперь, когда в помещении остались только я и мой муж, места стало как-то маловато; я чувствую, что начинаю терять весь свой пыл, но не признаваться же в этом.

— Что всё это значит? — недовольно спрашиваю, вперив взгляд в Демида. — Я третий день подряд просыпаюсь одна в пустой квартире, и единственное доказательство того, что ты вообще присутствуешь в моей жизни — несчастный клочок бумаги на холодильнике! По-твоему, этого достаточно для того, чтобы я чувствовала себя замужем?!

В глазах Пригожина загораются озорные огоньки — как в тот день после брачной ночи, которой у нас не было; лукавая улыбка расплывается на его губах, и я теряю нить своего же монолога.

— То есть, ты признаёшь, что скучала по мне? — вкрадчивым голосом спрашивает, а я теряюсь окончательно.

— Что?

— Ну, ты ведёшь себя так, будто тебе не хватало моего общества эти два дня, и на третий ты не выдержала. — Он, словно камышовый кот, медленно подкрадывается ко мне, чтобы обойти по кругу и застыть за спиной. — Ты ведь так рьяно отстаивала свою свободу и независимость; я дал тебе их, и что в итоге? Ты и трёх дней не продержалась в своём гордом одиночестве.

Последнее предложение — шёпотом на ухо, от которого по всему телу разбегаются мурашки, застывая комком напряжения в основании черепа; Демид не дотрагивается до меня даже кончиками пальцев, и всё же я чувствую его каждой клеточкой тела.

— Я не скучала, — почему-то шёпотом отвечаю.

Его костяшки пальцев прокладывают дорожку вдоль всего моего позвоночника, и я дёргаюсь, подавляя безотчётное желание выгнуться дугой.

— А вот я скучал, — шепчет куда-то в затылок и тут же слегка касается губами шеи.

Мои пальцы с силой стискивают ремешок сумки, которую я теперь держу двумя руками.

— Неправда, — не соглашаюсь, хотя понятия не имею, как вообще могу что-то соображать. Быть может, вообще лучше расслабиться и позволить себе просто побыть его женой? — Если бы ты скучал, то не оставлял бы меня одну три дня подряд!

— Твоё недовольство лишь подтверждает моё предположение, любовь моя, — улыбается, становясь передо мной. — Но у меня ещё будет возможность заставить пылать твои щёки — и не только их; сейчас у меня есть к тебе просьба, и я надеюсь, что ты поможешь мне.

— Помогу с чем? — непонимающе хмурюсь.

— Помнишь, я говорил, что по долгу службы мне приходиться часто встречаться с клиентами в общественных местах? Сегодня вечером как раз будет одна из таких встреч, и я хочу, чтобы ты была рядом со мной в это время.

— Ты заедешь за мной, или мне привыкать к тому, что теперь я со всем должна буду разбираться сама? — снисходительно фыркаю.

— Осторожнее со словами, дорогая, — весело улыбается. — А то решу, что ты в меня влюбилась.

Мои глаза удивлённо распахивают, и я уже открываю рот, что сказать, куда ему пойти, как дверь его офиса снова распахивается, и на пороге вновь появляется Елена.

— Прошу прощения, босс, не хотела вам мешать, — роняет она, но в её словах ни капли искренности — как раз за этим она и пришла. — К вам господин Кондратов — по личному вопросу.

Поворачиваюсь обратно к Демиду, понимаю, что это, очевидно, и есть тот самый клиент, с которым он собирается обсуждать детали сделки за ужином, на котором я должна буду присутствовать. Пригожин кивает секретарше и переводит на меня подозрительно хитрый взгляд; хмурюсь, но ничего сообразить не успеваю, как его губы касаются моих — не мягко и невинно, а жадно, властно и настолько откровенно, что у меня голова идёт кругом. Пришлось ухватиться за его шею, чтобы удержаться на собственных ногах и не свалиться на пол, словно куль с мукой. Каким-то шестым чувством осознаю, что секретарша только-только захлопнула дверь, но не соображаю ничего из-за нахлынувших эмоций; Демид буквально вжимает меня в себя, и мне не хватает кислорода, но я впервые со дня нашего знакомства не могу найти в себе сил оттолкнуть его.

— Как жаль, что у меня встреча, — оторвавшись от меня, тяжело дышит муж. — Иначе я запер бы дверь и…

— Мне нужно возвращаться домой, — испуганно перебиваю.

Я знаю, что он собирался сказать, и злюсь на своё тело за то, что оно так яро откликается на все прикосновения Демида — будто с удовольствием признаёт в нём хозяина. И Пригожину не обязательно даже дотрагиваться — достаточно лишь посмотреть на меня тем взглядом, который говорит, что он хочет меня — и моё тело уже полыхает.

Демид понимающе хмыкает и выпускает меня из кольца своих рук — но не из поля зрения.

— Дома тебе не найти причин, чтобы увернуться от меня снова, — лукаво щурится. — Я приеду в семь — будь готова к тому времени.

Киваю и собираюсь уйти, однако он снова не даёт — притягивает к себе, но теперь просто обнимает, уткнувшись лицом в мою макушку; мне бы возмутиться, но я окончательно перестаю понимать, что происходит.

Приехала сюда за ответами, но в итоге появилось лишь ещё больше вопросов.

Из офиса Демида выхожу, должно быть, с диким видом — мягко говоря — и кошусь в сторону секретарши, которая явно удивлена таким выбором своего босса. Наверняка надеялась заполучить его для себя — вон как грудь из блузки выпятила, она разве что наружу не вываливалась. Конечно, Демид не принадлежит мне, но было бы обидно узнать, что за моей спиной он спит со своими подчинёнными.

Это не было бы удивительно — среди богатеев немало плейбоев.

Неприятно — да, но не удивительно.