ГЛАВА 6

Однажды утром графиня Аламбер сообщила своей внучке, чтосегодня в гости приедут ее родственники баронесса Франсуаза Дюамель и ее дочь Колетта. Старая графиня не видела свою кузину вот уже пять лет, а о существовании Колетты и вовсе не подозревала, так она сказала Констанции.

Та обрадовалась, что наконец-то заканчивается ее сидение взаперти. Если бы Констанция честно призналась своей бабушке, то та, возможно, вывела бы в свет ее немного раньше. Но Констанция словно чувствовала себя обязанной перед памятью Филиппа и поэтому старалась вести уединенный, замкнутый образ жизни.

Единственная, кто скрашивала ее одиночество, была Шарлотта.Казалось, она знает обо всем, все умеет. О ком бы девушка ни спрашивала свою служанку, та всегда давала об этом господине илигоспоже исчерпывающие характеристики.

— Шарлотта, — обратилась Констанция к своей служанке, узнав о предстоящем визите.

— Вас, мадемуазель, интересует, кто наши гости?

— И это тоже.

— Баронесса Дюамель, ее зовут Франсуаза, — тут же добавила Шарлотта и продолжала, — почти никогда не покидала Париж. Ее муж умер пять лет тому назад, но горе не очень-то изменило ее жизнь.

— Что ты имеешь в виду, Шарлотта?

— Мадемуазель, о некоторых вещах не принято говорить прямо, но баронесса своим поведением никогда не дает повода кривотолкам.

— Наверное, она достойная женщина? — спросила Констанция.

— О да, это эталон добродетели, — и какая-то странная улыбкапоявилась на губах эфиопки, словно сама она это не одобряла.

— А откуда ты знаешь мою двоюродную бабушку? — осведомилась Констанция.

— Мне приходилось служить в разных домах и добавлю — в лучших, — Шарлотта улыбнулась еще шире, — так вот, я чуть ли не каждую неделю сталкивалась с баронессой Дюамель.

— У нее есть кто-нибудь, кроме Колетты?

— Нет, но баронесса, по-моему, не очень-то страдает из-за этого, она решила посвятить свою жизнь дочери и по-моему, одним этим отравила ей существование. Извините меня, мадемуазель, что я так откровенна с вами…

— Да нет, Шарлотта, откровенность — это как раз то, что я жду от тебя.

— Но между тем, — продолжала служанка, — баронесса Франсуаза очень терпимо относится к странностям в поведении других.

— Что ты имеешь в виду?

— Она не ханжа и не видит ничего плохого в том, если молоденькая девушка, — Шарлотта выразительно посмотрела на Констанцию, — позволяет себе немного лишнего в поведении с мужчинами.

— Ах вот ты о чем! — догадалась девушка. — Ну что ж, это еще один плюс в ее пользу. А дочь баронессы, кто она такая?

— Что можно сказать о ребенке, — пожала плечами Шарлотта, — еще неизвестно, кто вырастет из этой девочки, но, по-моему, мать очень старательно требовала безусловного повиновения от этой девочки, и бедная Колетта теперь будет жить, постоянно оглядываясь на свою мать.

Конечно же Констанция могла подробно расспросить и свою бабушку, но разница в возрасте — дело нешуточное и задавать подобные откровенные вопросы графине Аламбер Констанция никогда бы не решилась. Возможно, задай она их, ничего страшного бы не произошло. Но девушке не хотелось волновать старую графиню и поэтому пришлось ограничиться сведениями, почерпнутыми от Шарлотты.

После обеда графиня Аламбер порадовала свою внучку.

— Наконец-то готово новое платье, сшитое по последней моде, только что его доставил посыльный. Надеюсь, надев его, ты не слишком возгордишься и не станешь смотреть свысока на верную былым модам старуху.

— Мне самой больше нравятся платья прошлых лет, — призналась Констанция.

— О, это у тебя скоро пройдет, ведь мода — это как соревнование. Всегда кто-то стремится вырваться вперед. Входит в моду декольте — и смотришь, через месяц девушки ходят уже чуть ли не с открытой грудью. А какой переполох, Констанция, поднялся, когда сестра короля появилась на балу в замечательной шляпке, украшенной моделью парусника! И уже через неделю весь двор напоминал обширную гавань, где невозможно разглядеть воды за парусами и мачтами.

— Где оно? — воскликнула Констанция, желая как можно скорее увидеть свой новый наряд.

— Вот видишь, — улыбнулась графиня Аламбер, — а ты говорила мне, что безразлична к наряду.

Старой женщине было очень приятно, что Констанция заинтересовалась чем-то иным, кроме прошлого. Она понимала, что для женщины надеть новое платье — это наполовину изменить свою жизнь. К тому же, если платье вышло из-под руки чудесного портного, а его фасон соответствует последней моде.

И вскоре в гостиную был внесен чудесный сверток. Даже один вид бумаги, в которую он был упакован, вскружил Констанции голову. Гладкая, белая, блестящая, покрытая паутиной белых крестиков, она шуршала, вызывая в памяти строки из прочитанных книг, где говорилось о придворных балах, поцелуях, тайных ночных свиданиях.Нежно-розовая шелковая лента замысловатым образом опоясываласверток, а концы ее, завязанные огромным бантом, топорщились как усы гусара.

Констанция сдержала свое нетерпение и медленно приняла свертокиз рук бабушки. Легким движением руки девушка развязала бант, и лента упала на пол. Зашелестела, заискрилась оберточная бумага, и перед Констанцией предстал шедевр портняжного искусства. Трудно было бы найти хотя бы один изъян, к тому же такой неискушенной в нарядах девушке, как Констанция.

Но графиня Аламбер лишь нахмурила брови, разглядывая платье.

— По-моему, великоват вырез, — сокрушенно покачала головой графиня Аламбер.

Констанция, которой не терпелось надеть обновку, взяла платье и приложила его к себе.

— Но ведь мы же с вами вместе советовались с портным и тогда вы, бабушка, ничего не сказали насчет выреза.

— Тогда мне казалось, оно будет выглядеть немного пристойнее.

— Но ведь это мода, — напомнила Констанция и графиня Аламбер рассмеялась.

— Да не слушай ты меня, дитя, я уже стара и просто завидую твоей красоте. Если твои формы не стыдно показать людям, то значиттак и следует делать.

Шарлотта была уже наготове. Она приняла платье из рук Констанции и, покинув графиню Аламбер, они со служанкой поднялись в гардеробную.

Здесь перед огромным зеркалом Констанция замерла, а Шарлотта принялась колдовать своими темными как эбонитовое дерево пальцами над хитросплетением шнурков, крючков и петель. Старое платье упало к ногам Констанции, а Шарлотта даже не удосужилась его поднять, настолько обе они были охвачены нетерпением.

Кружева пенились в руках Шарлотты, казавшаяся невесомой ткань буквально парила в воздухе. И когда Констанция облачалась в новый наряд, можно было подумать, что сама Афродита выходит из морской пены. Шарлотта еще занималась застежками, еще подтягивала шнурки, а Констанция уже пыталась повернуться боком к зеркалу и заглянуть себе за спину.

— Да погодите же, мадемуазель, — взмолилась Шарлотта, — я сейчас закончу, и вы сможете полюбоваться собой.

Констанция занялась своими волосами. Она зло выдернула гребень, сдерживающий ее каштановые волосы на затылке, и те локонами рассыпались по плечам. Как ненавидела Констанция эти сложные прически! Она привыкла ходить с распущенными волосами, а теперь каждое утро ей приходилось терпеть по полчаса, пока Шарлотта уложит ее волосы. Констанция даже подумывала, не проще ли ложиться спать не разбирая прически. Ведь тогда с утра и проблем будет меньше.

Вот и сейчас Констанции захотелось быть такой, какая она есть в душе — независимой, свободной и немного дикой, выросшей среди полей, лесов, на побережье океана.

Она тряхнула головой и сверкнули золотые искорки в ее зеленоватых глазах.

— Вы великолепны! — прошептала Шарлотта, отступая от своей госпожи на шаг.

В словах темнокожей девушки было столько восхищения, что усомниться в ее искренности не приходило в голову.

Констанция с замиранием в сердце смотрела на себя в зеркало. Перед ней стояла незнакомая знатная дама.

— Неужели платье может так изменить человека?! — прошепталаКонстанция.

— Как видите, мадемуазель.

— Но ведь это не я…

— А кто же еще? — рассмеялась эфиопка, — вы еще многого не знаете о себе и с каждым днем вас поджидают новые и новые открытия.

Констанция нагнулась, приподняла подол и заткнула его за пояс, словно бы хотела перейти вброд реку или же залезть на дерево. Онанемного согнула в колене ногу, разглядывая плавные линии ступни, забранные в изящную замшевую туфельку.

— Вы, мадемуазель, удивлены своим превращением?

— Я не знала, что такое возможно.

— Да вы, мадемуазель, просто еще не знаете саму себя. Ведь драгоценный камень тоже не сразу предстает во всем своем великолепии. Его нужно огранить, найти великолепную оправу.

Только сейчас Констанция поверила словам графини Аламбер, чтона нее обратят внимание при дворе. А ведь это было еще не самое шикарное платье. То, лучшее, находилось еще в работе и должно былопопасть в руки Констанции через несколько дней.

Девушке нестерпимо захотелось заполучить его тотчас же.

Констанция еще раз придирчиво осмотрела свое отражение в зеркале. Сочетание платья, сшитого по последней моде и ее природной дикости и красоты было неотразимо.

— Я бы осмелилась вам посоветовать, мадемуазель, — сказала Шарлотта, — никогда не следовать моде до конца, иначе вы сольетесьс другими женщинами, вас будет трудно отличить. Холодная красотаничего не стоит, а вот загадка — она по душе всем.

Констанция осторожно поправила медальон с огромной жемчужиной на своей шее. Та даже не доставала до глубокого выреза платья.

— Как ты считаешь, Шарлотта, — Констанция старалась говоритьабсолютно спокойно, — вырез у платья не слишком большой?

— Что вы, мадемуазель, если бы вы спросили меня до того, как работа была окончена, я посоветовала бы его сделать еще немного ниже.

— Но ведь тогда бы… — Констанция замялась, ее грудь до половины и так была обнажена.

Пухлые губы миловидной эфиопки раздвинулись в улыбке.

— Вы хотите сказать, будто глубокий вырез — это непристойно?

— В общем-то, по-моему, так не принято…

— Нет, мадемуазель, это очаровательно, а то, что красиво, не может быть непристойно. Вы только посмотрите, как чудесно белое платье оттеняет голубую жилку на вашей груди! Ваше тело смотрится словно мрамор.

Девушка прикоснулась к своему телу так, словно бы впервые делала это. Ее пальцы коснулись немного прохладной на ощупь гладкой кожи. Это прикосновение будоражило, волновало.

— Скоро должны приехать гости, — напомнила Шарлотта.

— Ах, да!

— Вы так быстро обо всем забываете, мадемуазель, — рассмеялась Шарлотта.

— И что же делать?

— Нужно привести в порядок волосы.

— Опять! — Констанция с досадой кивнула головой. — Опять сидеть и ждать, когда же, наконец, они улягутся в эту ужасную прическу.

— А сегодня я вам сделаю другую, — пообещала эфиопка, — и вы, мадемуазель, останетесь довольны.

Констанция и ее служанка перешли в спальню и девушка опустилась в мягкое кресло напротив зеркала. Под умелыми руками Шарлотты ее волосы вспенились и приобрели чудесные формы. Всего лишь несколько заколок, пара лент, брошь — и прежняя дикость исчезла.

— Ты всегда знаешь, что надо делать, — изумилась Констанция.

— Помилуйте, мадемуазель, ваша прежняя прическа была, конечно же, неотразима, но гости могут подумать, что до этого вы несколько часов скакали на страшном ветру.

— А теперь что они подумают? — поинтересовалась Констанция.

— Что вы кроткая и наивная девушка.

— А разве это не так?

— Вам лучше знать, мадемуазель, но вам меня не обмануть.

— Ты уже поняла, чего я жду от жизни? — сказала Констанция.

— Это моя обязанность, — сделала картинный реверанс Шарлотта, немного сильнее чем нужно взмахнув руками.

— Ты чудесная девушка, — Констанция похвалила свою служанку и не без основания.

Ведь та не просто одевала ее, укладывала волосы — онапотихоньку создавала облик. Где нужно советовала, где нужно предостерегала, а когда была абсолютно уверена в своей правоте настаивала.

В доме одни за другими принялись отбивать четверть часы. То глухо, как колокол, звучали куранты в гостиной, то следом за нимиподхватывали мелодичной трелью каминные часы.

— Мы как раз вовремя, — Шарлотта отступила на шаг, чтобыполюбоваться результатами своей работы. — Это, конечно, не модель корабля на шляпке, мадемуазель, но, по-моему, тоже неплохо. Как вынаходите?

Констанция, склонив голову на бок, посмотрела в зеркало.

— Ты, Шарлотта, умеешь подбирать прическу даже под мое настроение.

— В это время, — напомнила Шарлотта, — мадам Аламбер просила вас быть уже внизу.

— Меня здесь больше ничего не держит, — Констанция еще по-детски быстро вскочила с кресла и побежала к выходу, ей не терпелось показаться в новом наряде на глаза старой графине.

Та только всплеснула руками, завидев свою внучку.

— Констанция, ты само совершенство.

— А вырез? — улыбаясь, спросила девушка.

— Что? Вырез? Не слишком большой, я бы на твоем месте, — графиня приложила палец к губам, — сделала бы его немного больше.

— Правда?

— Не совсем, дитя мое, не на твоем месте, а в твои годы, так будет правильнее.

Вскоре послышался звук приближающейся кареты и дворецкий доложил, что прибыли баронесса Дюамель и ее дочь Колетта.

Констанция чувствовала себя страшно взволнованной, ведь от того, какое впечатление она произведет на своих родственников, зависело многое. По плану графини Аламбер ее узина Франсуаза должна будет удовлетворить любопытство придворных рассказом об увиденном.

А баронесса и не скрывала своего интереса. Она разглядывалаКонстанцию как разглядывают вещь перед тем, как ее купить.

Девушка не находила места своим рукам. Она то складывала их наколени, то скрещивала на груди. А ее бабушка сопровождала каждоедвижение своей внучки одобрительной улыбкой. Ей нравилось, что Констанция волнуется и на ее щеках появился румянец, так она была еще более прекрасной.

А вот Колетта сразу же вызвала в душе Констанции жалость.Девочка с виду почти взрослая ничего не могла сделать не посоветовавшись с матерью. Она перебивала ее по пустякам, и Констанции даже показалось, что если Колетта на пару часов останется одна, без матери, то расплачется, растирая по лицу слезы. Правда, к чувству жалости примешивалось и чувство злости: ну нельзя же быть такой беспомощной, не знать, чего же ты хочешь сама!

Баронесса болтала без умолку, пересказывая своей кузине новости пятилетней давности. В общем, Франсуаза считала свою кузину уже достаточно старой для того, чтобы быть в здравом уме. И поэтому вдавалась в несущественные подробности, боясь, что Эмилия не поймет ее как следует.

— Какой сегодня чудесный день! — говорила баронесса Дюамель, глядя в окно на затянутое тучами небо.

— И чем же это он такой прекрасный? — удивлялась графиня, заслышав, как первые капли дождя ударили в подоконник.

— А я не люблю солнце, — признавалась баронесса, — и ты, Эмилия, тоже его не любишь. Тогда приходится прятать лицо, чтобы не дать загару прилипнуть к коже.

— Неужели, Франсуаза, ты в самом деле боишься загореть, пока идешь от кареты к крыльцу?

— Да, боюсь, — отвечала Франсуаза, — ты знаешь мою кожу, стоит солнечному лучу упасть на нее, как она тут же темнеет.

О таких вещах говорить принято не было, но Франсуаза считалаЭмилию достойной ее небольших тайн.

— А еще, — баронесса переходила на шепот, — я скажу тебе, что обнаружила у себя сегодня утром седой волос.

Графиня, не удержавшись, рассмеялась.

— Что же тогда, Франсуаза, говорить обо мне?

— Я вырвала его, — гордо сказала мадам Дюамель.

— Не прикажешь ли ты и мне выщипать все волосы? Такое предположение позабавило баронессу.

— Нет, дорогая, ты уже нашла свой образ эдакой седовласой мудрой женщины, а я все еще пытаюсь молодиться.

— А кто тебе, кузина, запрещает выглядеть соответственно возрасту?

— Ты, Эмилия, даже не знаешь, сколько мне лет.

— Об этом можно догадаться, глядя на твое лицо, — и графиня Аламбер кончиком пальца коснулась глубокой морщины на лбу своей кузины.

Та тут же отыскала зеркальце и принялась рассматривать свое лицо.

— Нет, Эмилия, ее вчера решительно не было.

— Ты мне еще скажи, Франсуаза, что завтра она исчезнет.

— Нет, — вздохнула баронесса, — морщины не исчезают и я просто не хотела ее до сих пор замечать. Как быстро летит время… Ведь я, Констанция, помню тебя еще совсем маленькой.

— В самом деле? — изумилась девушка. — А я боюсь, не помню вас, хотя мне этого бы очень хотелось.

— Что ты, Констанция, ты меня и не можешь помнить, ведь тогдаты еще лежала в колыбели. Я опоздала на твои крестины и мне пришлось оправдываться перед твоей матерью.

Баронесса Дюамель казалась Констанции древней старухой, хотя той еще не было и пятидесяти. Молодость всегда надменно относится к старости, наивно полагая, что стареют все, кроме молодых. А может, виной такого впечатления было то, что баронесса Дюамель старательно пыталась скрыть следы прожитых лет.

Зато сама Констанция с первого взгляда понравилась Франсуазе.Наметанным взглядом баронесса определила, что девушка будет иметь успех при дворе и поэтому лучше всего подружиться с ней сейчас, сразу, не дожидаясь, пока она станет надменной, поняв всю силу своей сказочной красоты.

— Как ты находишь мою дочь, Констанция? — спросила баронесса, словно бы Колетта не была рядом.

— Она красива, — как-то неуверенно сказала девушка и добавила, будучи уже абсолютно искренней, — она очень похожа на вас, мадам Дюамель.

Но Франсуаза слишком много времени провела при дворе, чтобы обольщаться подобными фразами.

— Констанция, я конечно не обольщаюсь, что моя дочь красавица, подобная тебе, но она достаточно миловидна и может рассчитывать в будущем на успех у мужчин.

Глядя на Колетту труднее всего было подумать, что ей когда-нибудь придется вскружить голову хоть одному мужчине. Наивные до глупости глаза были бесцветны. Правда, сохраняя приличие, их можно было назвать голубыми. Светлые волосы яркие ленты собирали в две нелепых косички. Платье казалось великоватым только из-за того, что повторяло причуды взрослой моды. Но стоило Колетте улыбнуться, как всем тут же становилось ее жаль, такой растерянной была ее улыбка.

— Мама, — попросила Колетта, явно скучая за столом, — вы не позволите мне выйти прогуляться в сад? Франсуаза Дюамель хмыкнула и покосилась на дочь.

— Я составлю тебе компанию, — тут же нашлась Констанция, уже уставшая от долгого сидения в кресле.

Глаза Колетты засветились радостью. Ей льстило, что такая блистательная девушка, о которой она столько слышала, составит ей общество в прогулке по саду.

— Я благодарна вам, мадемуазель.

— Не стоит, — Констанция двинулась к выходу. Констанция смотрела на Колетту и поражалась: такая небольшая разница в возрасте и такое разительное отличие. Такой наивный взгляд на жизнь, на мир… И это живя в Париже!

Констанция поняла, что окажись Колетта на ее месте в те времена, когда она жила в доме Реньяров, то с девочкой не считался бы ни один из братьев, ни один из бандитов. Только теперь Констанция поняла, какой силой обладает, если ей могли повиноваться отпетые негодяи и люди, не знающие жалости.

А Колетта тем временем болтала о всякой чепухе, которая уже незанимала ум Констанции добрых пять лет. Но у девочки был и другой опыт, не известный Констанции, ведь ей самой никогда не доводилосьвоспитываться в пансионе. А Колетта говорила только о нем, ведь всущности и не знала другой жизни.

— Там ужасно неинтересно! — говорила Колетта и тут же задумывалась, поскольку не знала, как назвать ей Констанцию, ведьприходилась той тетей, а называть ее» дорогая племянница»у девочкине поворачивался язык.

Но ты же там многому научилась? — спросила Констанция.

— Учить-то там учат, — пожаловалась Колетта, — но толку отэтого никакого. Ну невозможно же научиться танцевать, танцуя сосвоей подругой! Для этого нужен юноша, — слово «юноша» прозвучало в устах Колетты как «старик». — Вы мне так нравитесь! — с восхищением внезапно произнесла Колетта.

— Что же во мне необычного?

— Вы красивая, ваше платье нарядное, не то что те, которые заставляют носить меня в пансионе. Это довольно глупо, — некстатизаметила Колетта, — но я ужасно боюсь темноты. А у нас в комнате, когда ложимся спать, гасят все свечи и тогда мне кажется, что я совсем одна — одинешенька осталась в этом мире.

Дать какой-нибудь дельный совет девочке, боящейся темноты, Констанция не решилась.

«Сейчас она начнет рассказывать, что боится мышей или даже пауков»— подумала Констанция и не ошиблась.

— Я вам скажу по секрету, в нашей комнате живет крыса. Она выходит ночью, когда все, кроме меня, спят. Однажды она даже попыталась устроиться греться у меня в ногах.

— Какая мерзость! — в сердцах произнесла Констанция.

— Да, а каково было мне! Я думала сперва, что это кот, ведь втемноте не разберешь — пушистое и теплое. И только потом я вспомнила: откуда взяться коту в спальне? Я закричала и разбудилавсех. Это и впрямь была крыса, она сидела у меня на кровати и, сложив на груди лапки, смотрела на меня. А потом убежала, и я еебольше не видела, наверное, крысу напугал мой крик.

Констанция уже начинала скучать в обществе Колетты, ведь вместо рассказа о придворной жизни ей приходилось слушать о какой-то крысе, забравшейся на кровать воспитанницы пансиона.

«Уж лучше бы я осталась в гостиной, — подумала Констанция, — там узнала бы что-то новое».

А Колетта тем временем испытывала прилив нежных чувств к Констанции.

— Говорят, вы умеете стрелять? — с восхищением спросила девочка, опасливо косясь на свою спутницу.

— В этом нет ничего сложного, это не труднее, чем продевать нитку в иголку.

— А я бы умерла от страха, — призналась девочка, — если бы меня окружили в доме бандиты.

«Да кому ты нужна такая?»— подумала Констанция, но вслух сказала:

— Я тоже страшно боялась, ведь они могли в любой момент ворваться в дом!

Но потом, спохватившись, спросила:

— А кто тебе рассказывал об этом?

— Моя мать.

— А ей кто рассказал об этом, не знаешь?

— Графиня Аламбер, наверное.

И Констанция принялась по крупицам выпытывать у Колетты то, что ей известно о ее прошлой жизни. Оказалось, история Констанцииобросла такими душещипательными подробностями, что и впрямь превратилась в легенду. Девочка рассказывала и рассказывала, присовокупляя все новые и новые детали. Но и без них Констанция без труда разобралась бы, кто же постарался рассказать о трагической вражде между Реньярами и Абинье этой не очень-то смышленной девочке.

«Конечно же, это графиня Аламбер, — в душе обозлилась на нее Констанция. — Если же и баронесса, пересказывая при дворе о том, что случилось со мной, добавит от себя несколько деталей, то я в конце концов, сама не узнаю, о ком говорят — обо мне или о ком-то другом».

Самое печальное, что в рассказе Колетты Виктор Реньяр выглядел не отъявленным мерзавцем, наделенным лишь крупицей жалости, а эдаким благородным злодеем, лишившимся земли и имения, пожертвовав ими для того, чтобы поквитаться с заклятым врагом своего отца.

И Констанция, чтобы как-то остановить девочку, дать ей разобраться во всем, сказала:

— А ты можешь представить себе, дорогая, что человек, называвший себя моим кузеном, Виктор Реньяр, убил собственного отца лишь потому, что он благословил мой предстоящий брак?

Но к удивлению Констанции девочка сказала:

— В Париже случается и не такое. Здесь бывает, родители убивают детей…

Наверное, последняя мысль прочнее всего и засела в несмышленной головке Колетты и ее собственная мать казалась ей чудовищем, способным задушить собственную дочь.

— А что бы ты сделала на моем месте? — спросила Констанция.

Девочка не долго думала.

— Мне бы пришлось выйти замуж за Виктора. Констанция в очередной раз удивилась наивности своей юной родственницы, ей бы даже не пришло в голову обдумать план сопротивления. «Пришлось бы»— вот и все, на что она была способна.

— А если бы он схватил тебя и потащил, а у тебя в руках был нож, ты бы смогла ударить?

— Нет, что вы, — испугалась Колетта, — я даже муху не могу убить, правда, один раз… — она растерянно улыбнулась, — я убила муху, а потом долго плакала.

— Почему? — Констанция обняла девочку за плечи.

— Потому что она тоже живая, а я убила ее просто так. Она жедаже не мешала мне.

— Ты странный человек, — подытожила Констанция, не находя более объемлющего определения.

— Я сама знаю об этом.

Девочка подошла к старому каштану и погладила его ствол так, как будто тот был человеком и мог что-то почувствовать от ее прикосновения.

— Тебе не холодно? — осведомилась Констанция. У Колетты уже посинели губы и зубы едва не стучали.

— Да, я думаю, стоит вернуться в дом, если вы, конечно, не против.

Констанция хоть и тоже замерзла, но не показывала этого, нельзя же, в самом деле, накинуть теплую шаль поверх такого платья.

Когда Констанция и Колетта вернулись в гостиную, то на маленьком столике между беседующими женщинами стояло четыре чашечки горячего шоколада.

Колетта с холода сразу же схватила в руки чашку и вскрикнула. Та была слишком горячей и девочка обожглась. Тонкая фарфоровая чашка полетела на пол, а горячий шоколад выплеснулся на подол платья Констанции.

Колетта тут же бросилась извиняться и даже попыталась своим платком вытереть пятно, но от этого то стало только больше.Констанция еле сдерживала свою злость.

«Это же надо, так нелепо получилось! — думала она. — Проклятая девчонка! Теперь, оказывается, я надевала это платье только ради нее. И почему его не принесли чуть попозже!»

А Колетта уже чуть не рыдала от досады. Она меньше всего желала обидеть Констанцию и показаться неловкой.

Баронесса сделала строгое лицо и принялась выговаривать дочери. А та уже плакала во весь голос и от этого еще больше стала походить на маленького ребенка.Радость от визита была испорчена напрочь.

Констанция, извинившись, удалилась к себе и Шарлотта, качая головой, принялась снимать новое платье, обезображенное огромнымтемным пятном.

— Теперь с ним уже ничего не поделаешь, — разглядывала пятно Шарлотта, — шоколад не отмоется.

«Ну почему, — спрашивала у себя Констанция, — почему мне так не везет?»

И она возненавидела Колетту, понимая, что в общем-то несправедлива к девочке. Мало ли подобных проступков было на счету и у нее самой? Но бывают вещи, которые прочно врезаются в память и потом, что ни делай, они все равно приходят на ум. Поэтому впоследствии, лишь только Констанции приходилось видеть Колетту, она сразу же вспоминала испорченное платье и неудавшийся визит.

Правда, у этого происшествия была и другая сторона. Констанциябоялась, что Колетта почувствует неприязнь, поселившуюся у нее в сердце, поэтому всячески старалась загладить впечатление от тех нескольких резких слов, произнесенных ею лишь только горячий шоколад расплылся на белоснежной материи.

Констанция иногда специально, узнав, что баронесса Дюамель направляется в пансион, ехала вместе с ней, чтобы проведать Колетту.И всегда привозила ей пару каких-нибудь безделушек, хоть и оставалась равнодушной к лишенной самостоятельности девочке.

А вот баронесса Дюамель нашла в лице Констанции благодарного слушателя и считала ее чуть ли не своей подругой, поверяя ей свои многочисленные секреты. Но учиться чему — нибудь у баронессы было сложно. Она хоть и провела большую часть своей жизни при дворе, почти ничего не вынесла оттуда в качестве опыта. Она упорно придерживалась раз и навсегда заведенного образа жизни. Но Констанции нравилось, что Франсуаза никогда не пытается ее учить, как и что следует делать. Чужая жизнь была для баронессы святым иона никогда без разрешения не пыталась туда проникнуть. А может, эта женщина была лишена любопытства, так свойственного женскомуполу. Так или иначе, но баронесса Дюамель была для Констанции довольно приятной собеседницей, с которой можно не особенно церемониться и подбирать нужные слова.

Графиня Аламбер была рада тому, что баронесса и Констанция довольно сблизились. Она даже изредка, обманывая себя, называла это дружбой. Правда, Шарлотта была не в восторге от баронессы и ее дочери, о чем время от времени считала своим долгом сообщать Констанции.

— Они злоупотребляют вашим терпением, — часто говаривала Шарлотта, готовя свою госпожу ко сну.

— Что ты, мне приятно бывает поболтать с Франсуазой.

— А по-моему, это приятно ей, мадемуазель, — настаивала на своем Шарлотта. — Вы можете на меня сердиться, но я должна предупредить вас…

— О чем?

— Иногда случается, что даже близкие родственники или хорошие друзья становятся врагами.

— И когда же это происходит, Шарлотта?

— Вам пока нечего делить ни с баронессой, ни с ее дочерью, нослучись что — и я знаю, баронесса Дюамель не упустит случая завладеть всем, ничего не оставив вам.

— Я не понимаю тебя, — беззаботно качала головой Констанция, — нас никогда с ней не свяжут деньги и наши беседы — всего лишь светская условность, ни к чему никого не обязывающая.

— А ваши поездки, мадемуазель?

— Ты о безделушках? — смеялась Констанция. — Они же мне ничего не стоят, а проехаться за город — это развлечение.

— Не знаю, мадемуазель, но по-моему, они все-таки злоупотребляют вашим гостеприимством.

— Шарлотта, — Констанция начинала потихоньку злиться, — я понимаю, ты говоришь все это от чистого сердца, но пойми, идеальных людей не существует и каждый человек, делая что — либо, преследует прежде всего свои интересы.

— Но ведь у вас же, мадемуазель, нет интересов к ней, вы абсолютно бескорыстны.

— Мне хотелось бы в это верить, — вздыхала Констанция, не находя, что ответить.

— Да ладно, не обращайте внимания на мою болтовню, мадемуазель, — говорила Шарлотта, отбрасывая край одеяла, — время позднее и надо ложиться спать, потому что от недосыпания женщины быстро стареют.

Констанция смотрела на свою служанку и не могла понять, сколько же ей лет. Темная кожа, казалось, скрывает следы прожитых лет. Но сколько ни спрашивала Констанция свою служанку, та неизменно отвечала, что не помнит и кажется, никто никогда не говорил ей о дате ее рождения.

— Вот крещение я помню, — всегда пускалась в воспоминания Шарлотта, — я даже помню как испугался священник, когда его попросили окрестить меня. Вот тогда-то я и получила свое теперешнее имя — Шарлотта. А о прежнем забыла и не хочу вспоминать.

— Тебе, наверное, тоже пришлось многое пережить? — участливо спрашивала Констанция.

— Да нет, мадемуазель, если что и было, так я о нем ничего не помню. По-моему, я всегда жила в Париже, всегда находилась в услужении. Я насмотрелась и знаю многое, чего мне не следовало бы знать.

Но с Констанции пока хватало и свежих впечатлений, поэтому онане слишком-то расспрашивала Шарлотту о том, что ей известно.

Загрузка...