ГЛАВА 8

После отъезда из Парижа старой графини Аламбер, Констанциянемного грустила. Ей не с кем было поговорить, некому было доверить свои секреты. Бабушка являлась последней нитью, связывающей Констанцию с прошлой жизнью. И вот эта ниточка оборвалась.

Правда, изредка приходили письма из далекого Мато, где писалось всегда одно и то же: каким предвидится урожай, шли или нетдожди, какие цветы графиня Аламбер высадила на клумбе. В конце неизменно задавался вопрос, как поживает Констанция.Конечно, этим вопросом подразумевалось, что хорошо.Констанция отвечала на эти трогательные письма с завидной регулярностью. Она откладывала все — дела, встречи и садилась к секретеру. Ее рука уверенно и быстро выводила заученные фразы. Эта переписка превратилась в своеобразный ритуал, не отнимавший много времени. А его с тех пор, как графиня Аламбер покинула Париж, прошло немало — целых три года, в которые, наверное, единственным настоящим другом Констанции оставался виконт Лабрюйер.

Он конечно же не мог допустить, чтобы Констанция не влюбилась в него. Он делал все для этого, то тщетно. Девушка оставалась равнодушной к его внешности и лишь дружба связывала их.

Но Анри Лабрюйер оказался не так-то прост. Он понял: Констанция жадно впитывает в себя советы, житейские мудрости и решил: если не я, то пусть кто-то другой, но по моему желанию.И он принялся учить Констанцию тому, что знал сам. Жизненная философия виконта сводилась к немногочисленным, довольно банальным на взгляд истинам, но мало бы нашлось людей, способных придерживаться их.

А Констанция в этом смысле являлась чистым листом бумаги, накотором можно было написать какие угодно слова, запечатлеть самыенезатейливые мысли.

— Во-первых, — учил Констанцию Анри, — ты должна любить себя больше всех остальных и тогда никто не сможет тебя предать. Ни один мужчина не посмеет оставить тебя первым, ведь ты почувствуешь его охлаждение, а главное в любви — первому разорвать отношения.

С этим Констанция была согласна, но любовью, по ее мнению, было нечто другое — неосязаемое и эфемерное. А в представлении Анри, как убедилась Констанция, присутствовало больше плотского, нежели духовного.

Но и этот недостаток Анри быстро восполнил. Он научил Констанцию тому, что называл во — вторых.

— Любовь — это мираж, — говорил виконт, — она существует только в разлуке, когда влюбленные не видят друг друга. Лишь только они остаются вместе, тут-же над чувствами возобладает похоть и сладострастие. Любовь — это не постель. То, чем обладаешь, невозможно любить, потому что ты к нему привычен. Лишь только первый миг близости — это еще любовь, но дальше… — и тут Анри картинно прикрывал глаза и восклицал, — я не настолько развратен, чтобы продолжать отношения с женщиной после первой ночи.

— По-моему, Анри, — резонно замечала Констанция, — ты занимаешься этим и днем, и утром.

— Ночь — это если выражаться фигурально, ведь все равно я задергиваю шторы и зажигаю свечи.

В общем, и со вторым Констанция согласилась. Ей было легко сделать это, потому что она продолжала еще любить Филиппа и найдяутешение в мысли, что любовь возможна только на расстоянии, Констанция смирилась со своей теперешней участью. Конечно же, ее не раз прочили замуж, но она так и не решилась предстать перед алтарем.

Но молодость требовала своего и Анри понимал, что если не муж — то значит, любовник.

— А вот теперь в-третьих. Главное, в-третьих, — уговаривал он Констанцию выучить еще один постулат. — Ты подумай сама, что лучше — муж или любовник.

— По-моему, и то и то не так уж привлекательно, — возражала ему Констанция.

— Нет, ты ошибаешься. Насчет мужа или жены я полностью с тобой согласен, а вот любовник, любовница — совсем другое дело.

— И в чем же заключается это иное? — интересовалась Констанция.

— Муж — это любовник в прошлом. Став мужем, он и остается им, ведь невозможно же быть одновременно двумя разными людьми. Согласись, Констанция!

Девушка задумчиво смотрела на своего собеседника и понимала, что спор здесь неравный. Ведь виконт знает о причудах любви больше, чем она. Но здравый рассудок подсказывал Констанции — здесь что-то не так.

— Но и любовник, став любовником, теряет свою суть, — говорила девушка.

А у виконта Лабрюйера был готов уже ответ:

— Да, но он им и остается. Он не претендует больше ни на что ни на твои деньги, ни на верность. Он изначально поставлен в условия, когда измена не влечет последствий.

— Ты говоришь, любовник, — отвечала Констанция, — но мало ли существует ревнивых любовников, готовых убить женщину, если она посмотрит на другого мужчину!

— Главное, чтобы он был безумно влюблен и тогда с него можновзять любое обещание. А если учесть, что он к тому же и человекслова, то опасаться нечего.

Констанция скептично выслушивала подобные рассуждения своего друга, но больше не возражала ему. Общество виконта в больших количествах утомляло Констанцию, ведь ей приходилось больше слушать, чем говорить самой, а для женщины это смертельно. И как-то незаметно, месяц за месяцем, она уже стала проводить часть своего времени в обществе шевалье де Мориво. Он-то как раз и был скуп на слова, зато являлся благодарным слушателем. Сразу было видно, что он обожает Констанцию и готов выслушивать любую ерунду, лишь бы она исходила от нее.

И вот виконт Лабрюйер сумел воспользоваться этими сложившимися между Констанцией и Эмилем отношениями. Он как-то невзначай соврал своему знакомому, что Констанция, дескать, проговорилась, она по уши влюблена в шевалье. Тот, как человек военный, привыкший повиноваться приказам и долго не раздумывать, хотел было двинуться с визитом к Констанции.

Но Анри тут же предостерег его:

— Что ты, она же тебе сама ни за что в этом не признается. Ты должен ошарашить ее, удивить, и тогда она тебе расскажет обо всем.

Эмиль сам никогда бы не додумался до подобного. Ведь он считал себя не способным возбудить пылкие чувства в сердце такой красавицы. Но слова виконта подействовали на него чрезвычайно.

И вот, под покровом темноты, шевалье де Мориво пробрался в сад дворца Констанции. Он не раз бывал в этом доме, прекрасно представлял себе расположение комнат. Половину ночи он простоял под окном в надежде, что Констанция выглянет на улицу, чтобы полюбоваться ночным небом и заметит его, тоскующего под окнами спальни.

Но Констанция, ничего не подозревая, преспокойно спала.Наконец, терпению шевалье пришел конец. Он отыскал в саду длинную лестницу, с которой обычно садовник спиливал сухие ветви сдеревьев, и установил ее у окна.

Теперь-то шевалье де Мориво почувствовал себя гораздо увереннее. Это было похоже на осаду крепости, когда нужно по приставной лестнице штурмовать стену.

И он стал карабкаться по не очень-то надежному сооружению к комнате Констанции, уверяя себя, что свершает благое дело. Прогнившие ступеньки несколько раз обламывались под грузным лейтенантом, но он упрямо взбирался вверх, точно и впрямь шел наштурм крепости.

Когда его голова со всклокоченным париком показалась в окне, Констанция все так же мирно спала. Даже Шарлотта в своей комнатке не слышала, как Эмиль соскочил на пол и подошел к кровати ее госпожи, хоть дверь была приоткрыта. Утомленная за день эфиопка спала как убитая.

Месье де Мориво долго стоял, любуясь спящей Констанцией и незная, как обратиться к ней. Ведь это не воин, заснувший у погасшегокостра, которому можно положить руку на плечо и громко крикнутьна самое ухо» В атаку!«Если бы не долгие размышления, то можетбыть, он и придумал бы достойный выход. Но чем дольше стоял Эмиль, то более нелепыми становились его планы.

На Констанции была надета только легкая полупрозрачная ночная сорочка, и Эмиль почувствовал себя неуютно в кожаном жилете, в сапогах и форменных штанах. От отцепил шпагу, положил ее в кресло и снял сапоги.

» Будь что будет»— решил шевалье де Мориво и лег рядом с Констанцией на широкую кровать.

Он конечно же коснулся плеча девушки и тихо прошептал ей на ухо:

— Я люблю вас, Констанция!

Та даже не просыпаясь, думая, что все происходящее — сон, потянулась к нему руками и Эмиль крепко обнял девушку.

Он гладил ее по волосам и шептал почти незнакомые ему слова:любовь, нежность.

Когда Констанция пришла в себя, было уже глупо что-либо менять, да им этого особо и не хотелось.

Перед рассветом Эмиль де Мориво тем же путем, что и проник, покинул спальню Констанции. Но теперь, спускаясь по приставной лестнице, он уже не представлял себя воином, отступавшим после неудачной осады. Он был на седьмом небе от блаженства и сейчас спускался на землю.

А Констанция, сидя у зеркала, плакала и слушала утешения Шарлотты. Та, конечно же, недолго спала после того, как Эмиль улегся рядом с Констанцией. Но выйти и выдать свое присутствие служанка, конечно, не могла, ведь Констанция даже и не попыталась звать ее на помощь.

— На меня словно затмение нашло, и я не знаю, радоваться этомуили плакать, — говорила Констанция.

— Рано или поздно это должно было случиться, — пожала плечами Шарлотта, — к тому же шевалье де Мориво человек не болтливый, известный своим мужеством.

— Но я же никогда не любила его, — изумлялась Констанция, — и почему, когда оказалась в его объятиях, не смогла ничего с собой поделать, словно рассудок покинул меня и вернулся — только сейчас.

Чтобы как-то успокоить Констанцию, Шарлотта принялась рассказывать о том, что случилось с ней, о том, как первый раз оказалась с мужчиной. И после этого собственная история показаласьКонстанции лишенной цвета, вкуса и запаха. Ведь в самом деле, нельзя же сравнить рыночного грузчика, к тому же пьяного, с лейтенантом королевской гвардии.

И Констанция перестала себя укорять.

А шевалье де Мориво уже знал дорогу в ее спальню и поэтому сперва каждый день, потом немного реже его голова в сбитом на бок парике появлялась у Констанции в спальне.

Лишь только через месяц любовники сообразили, что лестница ник чему, ведь Констанция хозяйка в своем доме, и Эмиль может приходить, когда ему заблагорассудится, хоть через черный ход, хоть через парадную.

Констанция утешала себя тем, что кроме покойного Филиппа никого не любит, а значит, и не изменяет.

«Ведь любовь существует только на расстоянии, а когда ты рядом с любимым, то это не любовь»— вспоминала она слова виконта Лабрюйера.

Но если Констанция и не думала устраивать свою жизнь, выходя замуж, то для шевалье де Мориво такая проблема существовала.Вечная проблема — деньги. Он даже было подумывал, не жениться ли ему на какой-нибудь богатой вдове. Но понимал, что это невозможно, тогда он окончательно перестанет себя уважать.

Значит, остались глупенькие девушки, чьи матери мечтали выдать их как можно скорее замуж, пока они не потеряли невинность. Вот тут-то и мог появиться бравый Эмиль и предложить свои услуги. Ясно, что для замужества, а не для утраты невинности, хоть Эмиль был готов и на то и на другое.

Может, кому-то показалось бы странным, что Констанция так необдуманно бросилась в объятия практически первому встречному. Но, во-первых, шевалье де Мориво не был первым встречным, она знала его вот уже целый год. А во-вторых, и не пыталась обманывать себя, что это любовь. А в-третьих, в Париже считалось неприличным, если у женщины нет любовника. К тому же, жизнь при дворе настолько меняет человека, что он порой с трудом узнает даже сам себя.

Годы, проведенные в Париже, не прошли бесследно и для Констанции. Она быстро поняла нехитрую истину, что самые лучшие чувства лучше спрятать в глубине души, а на поверхности оставить холодную расчетливость, лишь сдобренную улыбками и нежными взглядами. Вот тогда можно выжить, тогда ты будешь среди первых и никто не посмеет над тобой смеяться.

Да, Констанции пригодились в Париже уроки, полученные в доме Реньяров. Казалось, старый Гильом родился и вырос при дворе, хотя сам, конечно же, даже и не бывал в Париже, и знал о нравах, царивших там, понаслышке.

Констанция довольно часто навещала баронессу Дюамель. Та при случае совершала ответные визиты. Но даже родственные чувства не могли смягчить ни баронессу, ни Констанцию. Они обе чувствовали: все хорошо до тех пор, пока им нечего делить, пока кто-то не встал между ними.

Колетта все еще обучалась в пансионе, но ее мать уже поговаривала о том, что собирается выдать ее замуж.

Но сколько Констанция ни расспрашивала, кто же будущий муж Колетты, баронесса отшучивалась или напускала на себя многозначительный вид, словно выбор мужа для Колетты — это тайна государственного масштаба.

И вот однажды мадам Дюамель приехала в гости к Констанции. Она тут же без обиняков сообщила и цель своего визита:

— Завтра Колетту нужно будет забрать из пансиона.

— Зачем? — изумилась Констанция.

— Я нашла для нее мужа.

Эта новость не могла не порадовать Констанцию, ведь выйдя замуж, Колетта наконец избавится от невыносимой опеки своей матери. А то, что для Колетты не имеет особого значения, кто ее будущий муж, Констанция знала. Бывают такие люди, которым все равно, кто рядом с ними. Констанция в душе порадовалась за Колетту и сказала об этом ее матери.

Та немного смущенно пробормотала, что, к сожалению, не может сейчас сообщить, кто будущий муж ее дочери, ведь вдруг все расстроится.

Но мадемуазель Аламбер тут же успокоила свою собеседницу:

— Поступайте, Франсуаза, как считаете нужным, как будет лучше вашей дочери. Ведь я всем сердцем болею за Колетту и очень рада еесчастью.

— Я бы попросила вас, дорогая, — баронесса наклонила голову на бок, как бы желая лучше расслышать ответ, — сопровождать меня в этой поездке.

— Я согласна, — воскликнула Констанция, — но к чему такие церемонии?

— Дело в том, — замялась баронесса, — что Колетта в последнее время не доверяет мне.

— С чего вы это взяли?

— Я чувствую.

— Чувства иногда обманывают.

— Но только не сердце матери. Она что-то хочет скрыть от меня.

— Но ведь и вы же, баронесса, скрываете от нее имя будущего мужа.

— Я ей еще не говорила о замужестве. Констанция усмехнулась.

— Если думаете, что стены пансиона — такое большое препятствие, что через него не смогут пробраться даже слухи, то вызаблуждаетесь.

— Я вам так благодарна! — воскликнула мадам Дю-амель. — Ведь Колетта столько говорит о вас, всегда вспоминает, просит передать приветы.

Констанция задумалась. Что-то последнее время баронесса не такуж часто передавала ей приветы от Ко-летты. Значит, одно из двух — либо приветов не было, либо баронесса не так уж часто навещала своюдочь, занятая какими-нибудь делами.

— Так завтра? — напомнила Констация.

— Да, да, дорогая. Вы так любезны, Колетта будет так рада! — баронесса продолжала щебетать, направляясь к выходу.

У Констанции уже началась головная боль от этого назойливогоголоса, и она с облегчением вздохнула, когда выпроводила свою гостью.

«Завтра так завтра, — довольно равнодушно подумала она и тут же решила. — Нужно сделать Колетте какой-нибудь ненавязчивый подарок. Ведь попасть из пансиона в большую жизнь, значило освободиться. А чтобы лучше всего почувствовать свободу, нужно пойти в оперу».

Во всяком случае, так решила Констанция.

С утра мадам Дюамель заехала к Констанции и они вместе отправились в загородный пансион, где воспитывалась Колетта.

Лишь только карета въехала за ограду пансиона, как тут же среди воспитанниц пронесся слух: «Колетта выходит замуж!» Кто так решил и почему, было непонятно, но, наверное, среди девушек бытовало проверенное опытом мнение: если за кем-то приехали, значит она выходит замуж.

И уже когда баронесса Дюамель и мадам Аламбер шли по галерее, в другом ее конце послышались торопливые шаги — это Колетта спешила навстречу матери.

— Мама! — крикнула она, бросаясь баронессе на шею.

Та прижала к себе дочь и поцеловала ее в щеку.

— Мама, ты приехала забрать меня отсюда навсегда? — спрашивала Колетта.

— Да, дорогая моя.

Впопыхах девушка не обратила внимания на Констанцию, которая держалась в стороне, да к тому же ее лицо закрывала плотная вуаль.

— Ты приехала забрать меня? — не унималась Колетта.

— Да, сегодня же едем отсюда.

— А когда?

— Сейчас.

— Мама, я так счастлива!

— Ты что, дорогая, не узнаешь мадемуазель Аламбер?

Колетта только сейчас догадалась обернуться и посмотрела на Констанцию. Та легким движением рук отбросила с лица вуаль и раскрыла объятия.

— Колетта, дай я тебя обниму! Девушка кинулась к своей родственнице и тут же устыдилась подобного порыва.

— О, да ты стала уже взрослой, — сказала Констанция, не покривив душой.

Колетта и в самом деле вытянулась и если бы не скромный наряд воспитанницы пансиона, ее вполне можно было бы демонстрировать в высшем обществе.

— Ой, простите, мадемуазель, — сказала Колетта, — я сразу не узнала вас, так была обрадована встрече с матерью.

— Ничего, ничего, я прекрасно понимаю твое волнение.

Наконец-то за своей воспитанницей подоспела управляющая пансиона. Она подошла к мадам Дюамель и отвела ее в сторону.Женщины выясняли детали сегодняшнего отъезда, а Колетта, то и дело оглядываясь на мать, быстро зашептала:

— Мадемуазель Аламбер, скажите, а это правда, что меня отдают замуж?

— С чего ты взяла?

— Так все говорят.

— Но ведь мать тебе еще ничего не говорила.

— Об этом всегда молчат до самого последнего дня, — Колетта вновь обернулась, чтобы удостовериться, занята ли мать разговоромс управляющей или освободилась. — Так это правда или нет?

В глазах девушки была мольба. Констанции и самой не хотелосьпризнавать, что ей известно далеко не все. Она напустила на себя осведомленный вид и многозначительно произнесла:

— Ну, в общем-то да, правда, я не могу всего сказать…

— Так это правда! — закричала Колетт и от радости даже запрыгала.

Мать на мгновение прервала разговор с управительницей и строго посмотрела на дочь. Та тут же присмирела и лишь только мать отвлеклась, она привстала на цыпочки и зашептала на ухо Констанции:

— Ну скажите, мадемуазель Аламбер, я умоляю вас! Я просто сгораю от любопытства!

— Я бы и рада тебе сказать, но я не знаю сама, — Констанция развела руки.

— Да нет же, вы знаете! Вы все просто сговорились против меня, наверное, он просто урод! — и лицо девушки сделалось плаксивым.

— Да нет же, дорогая моя, я в самом деле ничего не знаю.

— Но почему, вы же не просто так приехали вместе с моей матерью?

— Поверь мне, — Констанция взяла девушку за плечи и заглянула ей в глаза, — я бы обязательно сказала, кто твой будущий муж, если бы знала.

— Но ведь вы приехали вместе.

— Твоя мать держит это пока в секрете и никому не говорит о твоем будущем муже. Надеюсь, это будет достойный человек, молодой и красивый, — на губах Констанции появилась улыбка, призванная приободрить Колетту.

А та и в самом деле была вне себя от любопытства, ей не терпелось узнать, что ждет ее впереди, кто ее будущий муж. У нее и в мыслях не было противиться матери. Жизнь в пансионе настолько опротивела девушке, что она была готова на любого мужа, лишь бы он не был последним уродом и калекой.

Это так позабавило Констанцию, что она рассмеялась.

— Да успокойся же ты, дорогая, вот сейчас освободится твоя мать, может быть, скажет тебе, если ты ее хорошенько попросишь.

— Она не скажет, — зажмурилась Колетта, — я ее хорошо знаю.

— Значит, в этом есть какой-то смысл, — пробовала оправдать мадам Дюамель Констанция.

— Ну почему? — недоумевала Колетта. — Ведь это же ничего не изменит, я же не собираюсь ей противиться.

Неизвестно, как далеко зашел бы этот разговор, и может быть, Констанция, вспылив, сказала бы, наконец, что с подобными расспросами следует приставать не к ней, а к мадам Дюамель, но Франсуаза уже освободилась и заспешила к дочери.

— Дай-ка я еще обниму тебя! Но Колетта уже не так радостно бросилась навстречу матери.

— Это правда, что меня отдают замуж?

— Да, — спокойно сказала Франсуаза Дюамель.

— А за кого?

— Ты не догадываешься?

— Откуда мне знать? — в глазах девушки стояли слезы. — Ну скажи мне, мама!

— Придет время — узнаешь.

— Сколько мне ждать, хотя бы?

— Недолго, — ушла от ответа на вопрос Франсуаза.

Франсуаза через плечо дочери посмотрела на Констанцию, словнобы прося: ну помоги же чем-нибудь!

На что Констанция так же ответила взглядом: а что я могу сделать?

И в самом деле, почему Констанция должна отвечать на вопросы, на которые не знает ответа.

«Ведь чего проще сделать мадам Дюамель — сказать, кто ее будущий муж, и дело с концом. Но раз нельзя говорить, значит тутесть какая-то заковыка».

И ей самой страстно захотелось узнать, кто же он, этот неведомый избранник. Но как ни расспрашивала она Франсуазу по дороге в Париж, как ни донимала ее вопросами Колетта, та держалась упрямо:

— Нет — и все, ничего не скажу, потом узнаете. «Это что-то странное, — думала про себя Констанция, но тут же утешала себя, — возможно, это не вина баронессы Дюамель, возможно, это условиебудущего мужа и та всего лишь сдерживает данное ей слово. А мы, как две дурочки, привязались к Франсуазе с расспросами — вынь да положь. А она не может, она дала обещание. Ну что ж, разные секретыбывают в жизни и иногда легче оставаться в неведении, чем знать правду».

Констанции легко было прийти к таким выводам, а вот Колетте нетак-то легко оказалось смириться со своей судьбой. Она даже расплакалась, хотя и перестала уже донимать мать вопросами.

— Да хватит тебе! Нельзя же так, сейчас же прекрати, иначе твое платье будет мокрым от слез.

— А я его ненавижу! — воскликнула девушка. — Это платье опостылело мне за те годы, которые я провела в пансионе! Неужели нельзя мне было привезти что-нибудь понаряднее?

Баронесса изумилась. Еще никогда дочь не осмеливалась говорить с ней в таком тоне. Она беспомощно посмотрела на Констанцию.

И та поняла, что сейчас нужно девушке. Она положила ее головусебе на колени и принялась тихо гладить по волосам.

— Ты успокойся и перестань плакать. В конце концов узнаешь, кто он такой. Ведь ты же умная девушка и не станешь зря волноватьсвою мать.

Эти нехитрые слова успокоили Колетту, и она уже спала, когдакарета въехала в Париж. Даже несмотря на тряскую мостовую, Колетта не проснулась, и Констанции стоило немалых трудов привести ее в чувство, когда за окном показался дом баронессы Дюамель.

Но лишь только на Колетту пахнуло свежим воздухом улицы, онабудто бы и не спала и бегом бросилась осматривать дом, что в немизменилось со времени ее отъезда.

А баронесса Дюамель и Констанция Аламбер степенно отправились в гостиную. Женщины уселись по обе стороны невысокого столика и вскоре перед ними стояли две чашки горячего шоколада.

Констанция улыбнулась, вспомнив, как Колетта испортила ее первое модное платье. Она сделала один маленький глоток и отставилачашку.

«Нужно было меньше задавать вопросов и больше слушать, вдруг баронесса проговорится сама…

Констанция чувствовала, что в молчании ее родственницы кроетсякакой-то подвох и чем раньше она узнает имя будущего мужа, тем лучше.

— Тебе не кажется, дорогая, — сказала баронесса, — что Колеттаслишком возбуждена известием о предстоящей свадьбе?

— Это и немудрено.

— Я понимаю, Констанция, что ты хочешь этим сказать.

— Если ты, Франсуаза, думаешь, что я виню тебя, то ошибаешься.

— Нет-нет, ты уже проговорилась, — всплеснула руками баронесса Дюамель, — но мне кажется, Колетта нервничала бы еще больше, если бы знала, кто ее будущий муж, но не зная, каков он с виду.

— Так Колетта не знакома с ним?

— Нет, может пару раз она его и видела, но их еще не представили.

Констанция запоминала каждое слово и сразу же исключила изсписка возможных женихов целую тьму народа. Ведь в доме баронессы почти никогда не бывало пусто, и Колетта знала многих.

— Но Колетта очень возбуждена, — вернулась к прежнему разговору баронесса Дюамель.

— Но почему это тебя так волнует, Франсуаза?

— Тут будешь волноваться.

— И все же я не понимаю, почему?

— Я не могу тебе сейчас всего сказать, — чуть ли не взмолиласьбаронесса, — некоторое время я хотела бы держать имя жениха в тайне.

— Но почему? — Констанция никак не могла понять причину подобного молчания.

Наконец-то баронесса ДюамеЛь немного приоткрыла завесу, но лишь чуть-чуть.

— Понимаешь, Констанция, я убеждена, Колетта все еще маленькая девочка.

— Это смотря как судить, — возразила Констанция, — в душе может она еще и маленькая девочка, но не забывай, Франсуаза, Колетта выросла и если ты не поспешишь со свадьбой…

— Не надо договаривать, дорогая, именно это я и хотела тебе сказать.

— Я еще ничего не сказала, Франсуаза.

— Лучше я скажу это сама. Я хочу, чтобы моя дочь, — баронесса понизила голос, чтобы никто из слуг не слышал, — я хочу, чтобы моя дочь оставалась невинной до свадьбы.

— Так вот в чем дело! — воскликнула Констанция. — Ты боишься, что узнав, каков ее жених, Колетта решит потерять невинность с кем-то другим?

— Нет, он очень красивый молодой, — возразила Франсуаза, — но мало ли что может взбрести в голову ребенку!

— Если ты собралась отдавать ее замуж, значит она уже не ребенок, — твердо сказала Констанция.

Баронесса хотела возразить в том духе, что откуда Констанциизнать, как ведут себя перед свадьбой, но сдержалась. Все-таки она сама пригласила свою родственницу принять участие в судьбе ее дочери и к тому же она рассчитывала на помощь Констанции.

А та все еще не понимала, что от нее требуется.

— По-моему, Франсуаза, ты хочешь меня уговорить не сообщатьКолетте имени ее жениха. Но я и сама его не знаю, так что твои просьбы напрасны.

— Пойми, Констанция, моя девочка еще совсем не подготовлена кзамужеству, она еще многого не знает, не умеет.

— Уж не хочешь ли ты, Франсуаза, чтобы я обучила ее?

— Нет, — рассмеялась баронесса, — я не это имела в виду.

— Ну тогда в чем дело, дорогая? Надеюсь, муж сможет обучитьее, в конце концов, это не такое уж хитрое дело.

— Вот тут снова загвоздка, — сокрушенно покачала головой баронесса, — ее будущий муж, по-моему, тоже неопытен. Он так занят на службе, что, по-моему, у него нет любовницы.

Это подозрение позабавило Констанцию. Она уже представляласебе эдакого увальня, который боится подойти к женщине и краснеетслучайно оставшись наедине с дамой.

— Я признаюсь тебе, — махнула рукой на все баронесса Дюамель, — это он взял с меня обещание не разглашать пока что его имени, и я не могу нарушить данного мной слова.

— Ну вот, теперь все стало ясно, — подбодрила Франсуазу Констанция, — теперь, наконец, нашлось объяснение и я не буду больше настаивать. Думаю, если ты скажешь то же самое и Колетте, она успокоится.

— Констанция, пойми, Колетта очень доверяет тебе, слушается вовсем. Ты для нее кумир, она восхищена тем, как ты ведешь себя в обществе.

— Приятно такое слышать.

— И вот я решила, если тебе будет не трудно, — побыть с Колеттои вместе до свадьбы. Ты сможешь уберечь ее от дурных мыслей…

Констанция рассмеялась.

— И добавьте — сохранить невинность до свадьбы.

— Это тоже, — абсолютно серьезно сказала Франсуаза, — я всецело полагаюсь на тебя, Констанция. С твоей рассудительностью, с твоим опытом ты не позволишь девушке сделать необдуманный шаг.

— Я бы на ее месте и сама хорошенько подумала. Констанция поднялась.

— Так я смогу забрать ее к себе?

— Я бы хотела сделать немного по-другому: может, ты поживешьу нас?

— Нет, — запротестовала Констанция, — я не любитель часто менять жилище, — и она тут же вспомнила своего любовника шевалье де Мориво, его-то в дом баронессы уже не приведешь. — Я буду опекать твою Колетту насколько хватит у меня сил. Думаю, днем ты, Франсуаза, справишься сама, а вечером я буду заходить к вам и говорить с девочкой.

— О, спасибо, Констанция, я так тебе благодарна!

— А для начала, Франсуаза, я бы хотела сводить ее сегодня в оперу.

— Я бы тоже пошла с вами.

— Если ты хочешь приучать ее к самостоятельности, то пусть лучше идет со мной, — настояла на своем Констанция.

Ей не очень-то улыбалось сидеть рядом с баронессой, а вот взять с собой Колетту Констанция не отказалась бы. Она понимала, что немного глуповатая, а больше наивная девчушка только оттенит еепрелесть. К тому же шевалье де Мориво тоже должен был прийти в оперу. Встречаться с ним сегодня Констанция не собиралась, но паравзглядов, брошенных из ложи в партер, для нее тоже кое-что значили.

Распрощавшись с баронессой и пообещав заехать вечером, Констанция отправилась домой. Она перебирала свои наряды один за другим, раскладывала украшения на ночном столике и никак не могла остановить свой выбор на чем-нибудь конкретном. Вернее, она подобрала себе и платье, и украшения, но вместе они никак не хотели смотреться.

Шарлотта усердствовала вовсю, пытаясь что-нибудь изменить в наряде. Она прикалывала бриллиантовую брошь то слева, то справа, но все равно, камни и золото смотрелись отдельно, а не менее дорогое платье — отдельно.

— Я ничего не могу поделать, мадемуазель, — наконец взмолилась Шарлотта, — руки не хотят меня сегодня слушаться.

— Тогда придется сменить платье, — замогильным голосом произнесла Констанция, вновь подставляя Шарлотте длинную шнуровку на спине, из которой той предстояло вытянуть длинную тесьму. — Скорее! — торопила Констанция Шарлотту. — Что ты возишься?

— Но, мадемуазель, у нас еще достаточно времени.

— Может быть, время есть у тебя, но не у меня! Констанция самапоражалась, что это она вдруг стала такой злой. И тут сообразила: это не платье не подходит к драгоценностям, а просто у нее сегодня не то настроение. И что бы она ни выбирала, все равно ничто не сможет ее удовлетворить.

И тогда Констанция решила положиться на вкус своей служанки.

— Шарлотта, выбери любое платье, которое, как ты считаешь, мне к лицу, и любое украшение. Я соглашусь на все.

Шарлотта радостно улыбнулась. Такое доверие ей польстило, и она очень ответственно подошла к порученному ей делу. Вскоре три платья лежали на кровати, а Шарлотта расписывала достоинства каждого из них своей госпоже. Потом пришла очередь украшений.Эфиопка раскладывала их на расстеленных платьях, и Констанциясама могла убедиться, гармонируют они или нет.

И вот, наконец, подготовка к поездке в оперу была закончена.Констанция облачилась в желто-черное бархатное платье с неглубоким вырезом на груди. Может, оно и выглядело немного старомодно, но зато никто не мог усомниться, дорого ли оно стоит. К тому же, в этом платье Констанция выглядела немного старше своих лет, а сегодня от нее только того и требовалось, ведь она сегодня стала в какой-то мере опекуншей Колетты. Констанции предстояла роль матери этой девушки.

На изобретение прически времени почти не оставалось, и Шарлотте пришлось повторить свой вчерашний шедевр. Гардероб венчала микроскопическая шляпка, усыпанная мельчайшими блестками, две шелковых тесемки которой Шарлотта туго стянула бантом на подбородке своей госпожи.

— Теперь вы и в самом деле похожи на старую матрону, — констатировала Шарлотта, рассматривая результат своих усилий.

Загрузка...