Я чувствовала себя не слишком комфортно – словно подсматривала в замочную скважину, пытаясь узнать чужие тайны. Но и шевельнуться сейчас значило бы отвлечь их в самый неподходящий момент.
– Амалия, прошу вас, хотя бы выслушайте меня!
– Зачем? – баронесса небрежно пожала плечами, но и я видела, как нелегко давалась ей эта невозмутимость. – Вы всё уже сказали тридцать лет назад.
– Напротив! – горячо возразил Нуаре. – Именно тогда я и не сказал самого главного!
– Главного? – язвительно переспросила ее милость. – Да вы не сказали ничего, сударь! Вы просто сбежали, ясно дав мне понять, сколь мало я для вас значила. А теперь вы врываетесь в мой дом вот так, запросто, и желаете снова поговорить? Но, простите, той наивной девушки, которой я когда-то была, давно уже нет, а для нынешней меня ваши слова ничего уже не значат.
– Мало значили для меня? – растерялся гость. – Амалия, да как вы можете такое говорить? Да никто в целом мире тогда не значил для меня больше, чем вы!
Баронесса покачала головой:
– Это просто слова, сударь. А вот ваш поступок тогда сказал мне о вас куда больше.
Несмотря на то, что он называл ее исключительно по имени, она продолжала обращаться к нему холодно-вежливо «сударь».
– Согласен, я поступил как трус, когда уехал, так и не решившись с вами поговорить. Но тогда я искренне считал, что так будет лучше для вас!
– Лучше для меня? – возмутилась ее милость. – Вы бросили меня в тот момент, когда я ожидала от вас предложения руки и сердца! Я любила вас и полагала, что вы отвечаете мне взаимностью. Но я оказалась одна и вынуждена была терпеть насмешки окружающих. Знали бы вы, сколько времени мне потребовалось, чтобы прийти в себя! Я понимаю – каждый человек может разлюбить, но вы могли хотя бы честно признаться мне в этом.
– Разлюбить? – казалось, Нуаре был ошеломлен. – Но я уехал именно потому, что любил вас слишком сильно и полагал, что вы достойны лучшего, чем брак с нищим шевалье, который не сумел бы обеспечить вам ту жизнь, к которой вы привыкли в доме родителей.
– Какие глупости, сударь! Вы прекрасно знаете, что я тогда готова была довольствоваться тем, что вы могли мне предложить.
– Но ваш отец считал, что этого мало, и после разговора с ним я понял, что он прав. Да, будучи младшим сыном в семье, я не мог рассчитывать на получение титула или состояния, но сам-то я всё-таки чего-то стоил! И я решил, что если проявлю должные отвагу и настойчивость, то смогу чего-то добиться. И я отправился в колонии на острова. Но почему вы смотрите на меня с таким недоверием, Амалия, как будто это для вас новость? Всё это я изложил вам уже тогда – в письме. Да, я проявил малодушие, не решившись сказать вам это в лицо. Но я боялся, что вы уговорите меня остаться, а потом, выйдя за меня замуж и столкнувшись с необходимостью экономить на всём, станете жалеть о том, что стали моей женой. Я понимал, что на то, чтобы обзавестись капиталом, мне потребуется время и, возможно, немалое, и не мог просить, чтобы вы дождались меня. И потому я нисколько не сужу вас за то, что вы вышли замуж, не дождавшись моего возвращения. Вы поступили совершенно правильно – барон Рошен, говорят, был неплохим человеком, и он смог дать вам то, чего никогда не дал бы я – титул баронессы.
Ее милость слушала его со всё возрастающим волнением. И ненависть в ее взгляде сменилась сначала недоверием, а теперь и изумлением.
– Письмо? О каком письме вы говорите?
А вот теперь уже был изумлен Нуаре.
– О том, которое я написал, прежде чем отправился на острова. Я оставил его вашему отцу – он сказал, что передаст его вам и со своей стороны постарается объяснить вам, что я не мог поступить по-другому.
– Но он не передал мне его, – голос баронессы дрогнул. – Он всегда был против нашего с вами брака.
Она уже не держалась на ногах и опустилась на диван. Она не заплакала, но, право же, лучше бы она сделала это, потому что лицо ее, еще совсем недавно надменное, вдруг стало растерянным.
– Он вам его не передал? – мне показалось, что шевалье тоже пошатнулся.
– Как вы могли не поговорить со мной лично, Гастон? – слёзы всё-таки потекли по ее побледневшим щекам. – Как вы могли уехать, не поговорив со мной?
Он тут же оказался подлее ее ног, схватил ее дрожащую руку и принялся покрывать ее поцелуями.
– Неужели ты думала все эти годы, что я тебя разлюбил? Тебя, которая была для меня тем огнем, что согревал меня в годы скитаний? И именно тебе я вёз всё то, что сумел добыть на золотом прииске на острове Трези.
– Я ждала тебя, – всхлипнула баронесса. – Ждала два года. Я ждала бы и дольше – сколько угодно бы ждала, если бы знала…
– А я вернулся только через пять лет. Узнал, что ты уже замужем и уехал снова – на сей раз в столицу. Там женился. А четыре года назад овдовел. Тогда я и решил вернуться сюда, в Нанси, вместе с дочерью. Я давно уже хотел поговорить с тобой, но при наших случайных встречах ты всегда вела себя со мной так холодно, что я решил, что стал тебе неприятен. А потом моя малышка Констанс влюбилась в твоего сына, и я понял, что по-другому и быть не могло.
– О, нет! – вскрикнула баронесса и, наконец, вспомнила о моем присутствии. – Мадемуазель Лафлёр, я же совсем забыла о конкурсе!