Королева в услужении

Глава 6

На следующий день герцог Антиохский необычайно тонко и искусно внес свой вклад в те обстоятельства, которые предрешили неудачный исход крестового похода.

День выдался прекрасный, полный очарования восхитительной, но скоротечной палестинской весны. Раймонд и Альенора ехали верхом через рощи цветущих деревьев, испускавших едва уловимый приятный аромат, по лугам, густо усыпанным яркими цветами необыкновенной красоты, похожими на те, о которых Иисус Христос говорил, что «и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякий из них». Наконец они остановились возле небольшого ручья, который после прекращения зимних дождей заметно обмелел и теперь мирно журчал по ложу из чистого золотистого песка. Здесь они спешились, и пока кони пили, путники сели отдыхать под ласковыми лучами весеннего солнышка. Раймонд начал чертить пальцем на песке какие-то линии, делая углубления в определенных местах. Затем, более серьезно, чем обычно, проговорил:

— А теперь, Альенора, взгляни-ка вот сюда. Здесь расположена Эдесса — сейчас у сарацин; а здесь — Антиохия, далее к югу — Иерусалим. Там, где я сделал углубления, — опорные пункты христиан, а вот эти отметки — места сосредоточения сарацин. Вы разбираетесь в географических картах.

— Сравнительно неплохо.

— Тогда посмотрите внимательно на мою схему и скажите: где угроза нападения сарацин сильнее? В Антиохии или в Иерусалиме?

Вопрос представлялся настолько очевидным, что Альенора, опасаясь какой-то ловушки, заколебалась. В конце концов она сказала:

— Разумеется, в Антиохии.

— А теперь ответьте мне. Если бы вы захотели нанести сарацинам поражение, где бы вы ударили? Исходите из расстановки сил, как указано на моей схеме.

И вновь заколебалась она, потому что ответ напрашивался сам собой.

— Я бы нанесла удар по Эдессе всеми имеющимися силами, одновременно прикрывая Антиохию. Здесь я оставила бы отряд легкой конницы, чтобы перехватить сарацин, спешащих на помощь Эдессе с юга, или остановить тех, кто попытался бы прорваться из осажденного города в южном направлении.

Какой-то момент Раймонд молча глядел на линии на песке, и у Альеноры на лице проступила краска. Видимо, она все-таки поставила себя в глупое положение! Но каков тогда правильный ответ?

Но неожиданно Раймонд обнял ее за плечи и быстро поцеловал в обе щеки.

— Милая вы моя, голубушка-племянница, — проговорил он, — достойная дочь своего отца! Конечно же, только так, и не иначе, следует действовать.

Вновь обретя уверенность, Альенора могла позволить себе скромно заметить:

— Только слепой не увидел бы очевидное.

— Именно таким слепцом является ваш муж, дорогая! — нахмурился Раймонд. — Если вы не удержите его, он полон решимости маршировать прямиком в Иерусалим.

— Но ради всего святого — почему?

— По ряду причин. Во-первых, потому, что выступить против Эдессы предложил я. Во-вторых, потому, что взятие Эдессы укрепит безопасность Антиохии, а король не одобряет здешних нравов. И в-третьих, потому, что по его твердому убеждению Иерусалим — святой город: без единого грешника, без потомков от смешанных браков христиан и сарацинских женщин, без ростовщиков и пьяниц. Он был в самом деле страшно удивлен, когда я ему сказал, что Иерусалим ничем не отличается от Антиохии, Тира, Сидона; что, пожалуй, он лишь немного больше и порочнее.

— А Иерусалиму действительно угрожает опасность?

— В данный момент — нет. Со взятием Эдессы значительно укрепится христианское господство здесь, на севере, и тогда вообще исчезнет всякая угроза Иерусалиму. Но никакие доводы и аргументы не в состоянии убедить короля.

— Ну что ж, в таком случае я должна попробовать убедить его. Но не словами, дядя Раймонд. Он уже давно решил не слушать моих советов в серьезных делах. Аббат Бернар и капеллан Одо сумели внушить ему, что любые мои рассуждения или лишены всякого смысла, или содержат в себе какой-то подвох. Мне это точно известно. Думается, они заставили его заучить правило: «Будь с королевой любезен, но не доверяй ей». Но там, где доводы бессильны, порой помогают, во всяком случае с Луи, непосредственные действия. Мое участие в крестовом походе есть результат не разговоров, а конкретного поступка. Именно этот метод я намерена использовать и на сей раз.

— Какой метод?

— Я не пойду с армией Людовика VII на Иерусалим, а вместе с вашими отрядами поведу рыцарей Аквитании и Пуату на Эдессу. Они поймут разумность ваших планов, и, честно говоря, я не верю, чтобы Людовик VII рискнул двинуться в сторону Иерусалима без поддержки моих воинов.

— Мне кажется, уже угроза подобной акции с вашей стороны заставит его образумиться, — заметил Раймонд, чрезвычайно довольный тем, как повернулись дела. — Но имейте в виду, что это ухудшит ваши отношения с мужем, разъединит вас.

— И без того существует множество людей, постоянно заботящихся о том, чтобы вбить клин между нами, — проговорила Альенора с горечью. — Если бы нам не мешали, мы, пожалуй, неплохо ужились бы друг с другом или, по крайней мере, наши отношения сложились бы не хуже, чем у большинства людей. Луи добрый и мягкий по натуре человек и когда-то испытывал ко мне нежные чувства. Я со своей стороны тоже прониклась любовью к нему, вышла за него замуж и держу данное перед алтарем слово. Но не это теперь имеет значение. Главное сейчас — крестовый поход. Нельзя рисковать успехом предприятия, которое уже стоило больших человеческих жертв и финансовых затрат, только потому, что Людовику VII не по душе вы сами, ваш город или ваши планы. — Поднявшись, Альенора стряхнула песок с одежды и рук. — Сейчас мы вернемся во дворец, и я сразу же сообщу Луи о своем решении.

Беседа, которая состоялась вскоре, протекала в обычном русле. Людовик был вежлив и упрям, Альенора — рассудительна и настойчива. Людовик стал укорять ее, обвиняя в том, что она, дескать, переметнулась на сторону герцога, так как одобряет его легкомысленный образ жизни. Альенора возразила, что, насколько ей известно, Раймонд и Людовик VII принадлежали к одной и той же стороне. Король попытался прибегнуть к излюбленной успокоительно-пренебрежительной отговорке — мол, подобные проблемы выше женского ума, и их решение лучше оставить мужчинам. Здесь Альенора вышла из себя и, с силой хлопнув ладонью по карте, лежащей между ними на столе, сказала:

— Как я понимаю, вы преднамеренно закрываете глаза на правду. Когда у вас начинает гноиться палец на ноге и возникает опасность заражения крови, разве вы отрезаете себе ухо? Что угрожает Иерусалиму в данный момент? Абсолютно ничего. Сарацины захватили Эдессу и с каждым днем сильнее укрепляют свои позиции. Если их не выбить к следующему году, они завладеют Антиохией. Разве вы не видите, что необходимо начинать с главного…

— Я вижу, — ответил Людовик VII, рассердившись, — что вы затвердили, как попугай, слова, вложенные в ваши уста герцогом.

— Мне было достаточно взглянуть на карту, прежде чем герцог вообще начал говорить, — заявила Альенора в сердцах. — И я скажу вам, Луи, если вы бросите Эдессу на произвол судьбы и все-таки двинетесь в Иерусалим, то я с вами не пойду.

— Сударыня, вы отправитесь в Иерусалим, даже если бы мне пришлось тащить вас силой. Вы — моя жена!

— Попробуйте принудить меня, и я перестану быть вашей женой, Людовик Капетинг. Я разведусь с вами.

В пылу полемики вырвались страшные, незабываемые слова, за которыми последовало мучительное молчание. Затем ледяным тоном король спросил:

— И каким же образом вы думаете это осуществить?

— Придется обратить внимание папы римского на одну маленькую, но важную деталь, которой все молча согласились не придавать значения, — на тот факт, что мы четвероюродные брат и сестра и, следовательно, подпадаем под правило, запрещающее браки между родственниками. Не так давно вы сами запретили два брака между еще более отдаленными родственниками, чем мы. В тех случаях вам было выгодно вспомнить о предписаниях церкви, как было выгодно забыть о них, когда вы пожелали жениться на мне, на мне и моем герцогстве!

Одо, который до тех пор с видимым удовольствием следил за разговором, подтверждавшим многое из того, что он ранее говорил о королеве, теперь почувствовал, что дело зашло слишком далеко.

— Королева сама не своя, — заметил он. — Это от внезапно наступившей жаркой погоды. Она ездила верхом по солнцепеку. Я позову ее придворных дам.

Когда Альенора, все еще взбешенная, удалилась в свои покои, Одо сказал:

— Не принимайте близко к сердцу, ваше величество: болтовня капризного ребенка, и больше ничего. Герцог, вероятно, пообещал ей показать что-то особенно приятное в Эдессе, а потому ей непременно захотелось туда. — Глаза монаха хитро прищурились. — Тем не менее предположение, что она страдает от перегрева, внушили нам сами Небеса. Оно при необходимости может служить нам оправданием, если потребуется нести ее в закрытом паланкине.

— Молю Бога, чтобы до этого не дошло, — проговорил Людовик VII, уже пожалевший о своей угрозе.

Не прошло и недели, как король понял, что его вновь ожидает разочарование. Раймонд наотрез отказался отступить от тщательно разработанного плана нападения на Эдессу, и Альенора упорно держалась своего решения — идти вместе с ним. Спор, разгоревшийся среди высших военачальников крестового похода, быстро распространился; солдаты Антиохии и Франции уже открыто ссорились на улицах, а проходившие мимо аквитанцы присоединялись то к одной, то к другой стороне, в зависимости отличных симпатий. В конце концов Раймонд понял, что переубеждать Людовика VII совершенно бесполезно, и в ярости он не скупился на оскорбительные слова, которые произносил так же безудержно, как и прежде оказывал гостеприимство.

— Если вы собрались в Иерусалим, — кричал он, — то, пожалуйста, уходите! Вы пришли сюда со своей голодной ордой, чтобы помочь защищать этот город от неверных. Как союзников я кормил вас и предоставил вам жилье, но я не могу себе позволить содержать кучу бездельников, намеревающихся совершить приятную прогулку в Иерусалим!

— Мы уйдем сегодня, — ответил король, а когда Раймонд, резко повернувшись на каблуках, вышел, послал пажа к королеве с просьбой явиться в комнату для совещаний. Он хотел еще раз попытаться уговорить ее. Однако Альенора, убежденная в собственной правоте, не уступила.

Этим вечером, когда с минарета мечети, наводившей такой ужас на Людовика VII, прозвучал призыв муллы на молитву, спешно собранное войско крестоносцев начало вытягиваться через южные городские ворота на дорогу, ведущую в Иерусалим. В середине боевых порядков под охраной суровых французских рыцарей несли в закрытом паланкине разгневанную, беспомощную женщину. На безопасном расстоянии знаменосец держал высоко знамя Аквитании, и за ним следовали верные, но сбитые с толку воины Аквитании и Пуату. Они поклялись всюду следовать за своей герцогиней, и вот она была здесь в паланкине, и они держались за ней, не зная, что заставило ее внезапно изменить первоначальный план.

То был момент триумфа Людовика VII — триумфа, который ему еще очень дорого обойдется. Он прибег к насилию, а Альенора была женщиной, которая умела держать слово и выполнять угрозы.