Королевская клятва

Глава 11

Цыган схватил Сабину на руки и отнес ее на скамеечку под пагодой, где они сидели в первую ночь. Там он ее посадил, хотя она бормотала протесты и цеплялась за него.

— Мы должны поговорить, моя любовь, — нежно сказал он.

— Мне больше нечего сказать, — ответила она. — Я решилась. Возьми меня с собой… прямо сейчас.

— Ты и вправду пойдешь со мной прямо сейчас? спросил он.

— Я же только что тебе сказала. Пожалуйста, возьми меня с собой. Я не могу здесь оставаться.

Несколько секунд он молчал. Она взглянула на него, пытаясь понять, почему он ничего не говорит. Он слегка нахмурился, а на переносице проступили маленькие морщинки.

— Ты хочешь пойти со мной, потому что желаешь убежать от человека, с которым ты официально помолвлена? — спросил он. — Или потому, что хочешь быть со мной?

— Потому что хочу быть с тобой! — воскликнула Сабина. — Как ты можешь в этом сомневаться? Я уже сказала, что я… я люблю тебя.

Она произнесла эти слова робко, и все же они были сказаны. Эти слова, чувствовала она, должны открыть ему всю глубину этого бурного, непреодолимого чувства, которое захватило ее так, что все остальное казалось теперь второстепенным, незначительным.

— Если бы ты только знала, что значат для меня твои слова, — тихо проговорил цыган. — Я мечтал, моя английская роза, с первого момента, как увидел тебя, о том часе, когда моя любовь к тебе зажжет твою и когда ты поймешь, что мы предназначены друг для друга.

Он взял ее руки в свои и, поднеся их к губам, покрыл поцелуями. Сабина затаила дыхание и вскинула голову, подставив ему свой ротик, но он немного отодвинулся от нее.

— Когда ты счастлива, твои глаза сияют словно звезды, — сказал он. — А сегодня ночью, потому что ты меня уже немножко любишь, под их ярким сиянием есть и теплый свет. Скоро, очень скоро, моя возлюбленная, я превращу их в огненные звезды, и тогда я буду знать, что ты желаешь меня так же, как я желаю тебя.

— Увези меня сейчас… немедленно, — взмолилась Сабина.

Но он покачал головой и положил ее руки на колени.

— Я не буду больше прикасаться к тебе, — сказал он. — Когда я дотрагиваюсь до тебя, мне становится тяжело думать и говорить разумно. Я так хочу прижать тебя к себе. Больше всего на свете я хочу почувствовать вкус твоих губ. Но сперва я должен тебе кое-что сказать.

— Что же? — спросила Сабина испуганным шепотом.

— Я не хочу завладеть тобой с помощью обмана, а потому не воспользуюсь твоей бедой, — ответил цыган. — Я люблю тебя, Сабина. Я готов положить к твоим ногам свою жизнь, посвятить ее твоему счастью, поклоняться тебе, как ты того и заслуживаешь, восхищаться тобой и любить тебя до последнего вздоха. Но именно потому, что я тебя так люблю, я должен быть уверен, что ты понимаешь, что делаешь. В конце концов, ты всего лишь ребенок.

Сабина попыталась возразить, но он поднял руку, и она смолкла.

— Ребенок, — повторил он. — Не только по годам, но по опыту. Я старше тебя, на десять лет старше, Сабина. И я знаю человеческую природу — особенно женщин. Я не буду лгать тебе, что в моей жизни было мало женщин. Я любил их, и некоторые из них любили меня, но ничто и никто никогда не значил для меня то, что значишь ты. Это момент, о котором мечтают все мужчины! Момент, когда мужчина достигает своей цели, к которой он шел многие годы по многим и разным дорогам. Каждый мужчина в глубине сердца имеет свой собственный идеал совершенства, и в тебе я нашел свой.

Сабина глубоко вздохнула. Его слова, тон его голоса и выражение его лица словно преобразили весь мир, превратив его в рай.

— Больше того, — продолжал цыган. — Я никогда в жизни не забуду, что, придя ко мне, ты отказалась от всего.

— Всего? — переспросила Сабина, чуть дыша.

Да, от всего, — повторил цыган. — Всего, что имело для тебя значение до сих пор. Тебе придется выбирать, любовь моего сердца, между мной и твоей семьей. Ведь было бы глупо притворяться, что они будут довольны тем, что их дочь, воспитанная в лучших традициях, взлелеянная и избалованная в тиши английской сельской местности, убежала с бродягой — цыганом, которого большинство людей презирают и осыпают бранью.

— Они… поймут, — пробормотала Сабина. — Я заставлю их… понять.

В ее голосе явно не хватало уверенности. Цыган это услышал и неумолимо продолжал.

— Есть и другие вещи, которые тебе придется принести в жертву, — сказал он. — Балы и приемы, которыми ты только что научилась наслаждаться, прекрасная одежда, которая так волнует тебя и которая заставила тебя в первый раз осознать собственную красоту. Если ты пойдешь со мной, моя милая, от этих красивых платьев, с оборками и кружевом, надо тоже отказаться.

— Неужели ты думаешь, что они для меня что-то значат? — спросила Сабина. — Я радовалась им потому, что думала: они делают меня красивой, но, когда я надевала их, я лишь желала, чтобы ты мог меня в них увидеть.

— Моя драгоценная! — воскликнул цыган. Он протянул руки, словно хотел обнять ее, но усилием воли сдержался. — Есть еще кое-что, что я должен сказать, — продолжал он. — До сих пор ты спала каждую ночь на мягкой постели, но теперь тебе придется спать под звездами или в фургоне. У тебя не будет места, которое ты сможешь назвать домом, друзей, кроме тех, которых ты заведешь себе среди моего народа. Можешь ли ты, Сабина, и поклянись в правдивости своего ответа, можешь ли ты отказаться от всего этого без сожаления?

— Если ты будешь любить меня, — ответила Сабина. — Ничто не будет для меня важно.

Он обнял ее и поднял голову к небу:

— Да будет небо мне свидетелем, я клянусь, что отныне и навечно я весь твой.

В его голосе было столько торжественности, что Сабине показалось, будто они стоят в церкви перед алтарем. Он еще долго смотрел на ее сияющее лицо, а потом поцеловал ее в губы в первый раз.

Она почувствовала, как ее охватило нестерпимое ликование. Словно он поймал, завладел и завоевал ее и в то же время через губы забрал себе ее душу. Словно их души вырвались из заточения своих земных тел и вознеслись к самим звездам. Словно весь мир вокруг них вдруг исчез и был забыт и они остались одни в удивительно прекрасном мире — мужчина и женщина, слитые воедино.

Радость и счастье были почти невыносимыми, и Сабина что-то пробормотала и спрятала свое лицо у него на шее.

— Я люблю тебя! Сабина, я люблю тебя! Ты женщина, ребенок, ангел — все вместе. Моя любовь к тебе так же глубока, как море, и так же чиста, как небо, и все же ты достойна большего. Взгляни на меня!

Это был приказ, но Сабина продолжала прятать лицо. Она больше не была бессмертной, а снова стала обычным человеком, стесняющимся этой дикой бури, которую он пробудил в ней. И теперь, так как она все еще не желала ему подчиниться, он нежно приподнял ее за подбородок своей рукой.

— Ты такая маленькая, — пробормотал он. — И тем не менее в твоих маленьких ручках вся моя жизнь.

Внезапно раздался звук, словно от падающей с дерева ветки или птицы, шуршащей в траве, и Сабина взволнованно вздрогнула.

— Уедем отсюда, — сказала она. — А вдруг кто-то придет и помешает нам?

— Ты все еще боишься? — спросил он.

— Нет. Но я хочу быть с тобой. Я хочу быть в полной безопасности, — ответила Сабина.

— Нет, ты хочешь этого по другой причине — чувствуешь, что еще можешь передумать, — вздохнул он.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросила Сабина.

Я хочу сказать, дорогая, что ты не должна приходить ко мне прежде, чем пройдет еще один день. Мне очень трудно отпускать тебя, трудно не сделать так, как ты меня просишь, но я должен быть сильным — за двоих. Я уже говорил тебе, желание моей души, ты стоишь на перепутье дорог, но ты не должна дать себя уговорить пойти по неверной тропинке. Ты должна сделать выбор по собственной воле, по своему собственному желанию и без всяких сожалений.

— Но я никогда не передумаю. Я уже сказала, что сделала свой выбор, и я не откажусь от своего слова.

— И все же я дам тебе время еще раз подумать, — ответил он. — Сегодня ночью в воздухе парит волшебство, дикое, сумасшедшее волшебство, Сабина, которое действует на нас обоих. Когда придет рассвет, возможно, часть этого волшебства исчезнет. Ты увидишь, каков я есть на самом деле — цыган, один из тех, которые, ; как говорится, носят свой дом на своих плечах. Будет ли это достаточным для тебя — не сейчас, дорогая, когда ты молода, — а в старости? Когда эти нежные, золотистые волосы начнут седеть и в твоих глазах погаснут звезды и пламень. Будешь ли ты так же довольна своим выбором? И не заблуждайся, Сабина, я никогда тебя не отпущу. Если ты пойдешь со мной сейчас, это навсегда и навечно.

— Я никогда не захочу оставить тебя.

— Я хочу, чтобы ты была в этом уверена завтра утром, когда солнце будет ясно и ярко светить через твое окно. Когда ты сможешь увидеть свои красивые платья в шкафу, и когда одна служанка принесет тебе завтрак, а другая приготовит ванну и поможет одеться. Часто случается так, что пустяки, которые мы приносим в жертву ради любви, заставляют нас страдать больше, нежели что-то серьезное.

— Какой же маленькой и мелочной ты считаешь меня! — воскликнула Сабина.

— Я считаю тебя совершенной, — ответил он. — Женщиной во многом, ребенком в чем-то и младенцем в остальном. И все же, потому что в тебе сочетаются все эти три ипостаси и кроме них еще много чего, ты и вырвала мое сердце, и, если ты не придешь ко мне, я буду пуст и одинок навсегда — я буду мужчиной, который потерял способность любить, мужчиной без сердца.

— Я приду к тебе… и ты это знаешь.

Мгновение они смотрели друг другу в глаза, и Сабине показалось, что в этот миг она стала старше. Она поняла все, что он пытался ей сказать, она увидела трудности, невзгоды, неудобства, которые ждали впереди. И все же она хотела пойти с ним! Она увидела, что впереди будет время одиночества, время, когда она будет тосковать по своим родным, по женщинам ее круга, по людям ее крови. И все же она знала, что ее жертвы стоили того, что она обретает.

Он будто прочел ее мысли и сказал:

— Что ж, хорошо. Завтра вечером в десять часов карета будет ждать тебя в конце сада. Но прежде ты найдешь в своем шкафу подходящее платье и головной убор цыганской невесты. Больше можешь с собой ничего не брать. Все остальное ты должна оставить. Привези мне себя — этого достаточно. И я должен быть достаточным для тебя.

— Ты будешь ждать меня в карете? — спросила Сабина.

Он покачал головой:

— Нет. Меня там не будет. Ты поедешь в лагерь одна. Если в любой момент на протяжении твоего пути ты передумаешь, тебе надо будет сказать кучеру всего лишь одно слово — «возвращайся». Я дам ему необходимые указания. Он отвезет тебя назад на виллу, и я больше никогда тебя не побеспокою.

— Это жестоко, — всхлипнула Сабина. — Неужели ты мне не доверяешь?

Моя прекрасная любовь, дыхание моей жизни, это как раз потому, что я доверяю тебе, ведь я рискую так, как никогда не рисковал ни один мужчина. Я ставлю на карту все, всю мою надежду на счастье, и верю, что любовь, которую ты испытываешь ко мне, настоящая, честная и непоколебимая. Но со всей откровенностью, из-за твоего воспитания, потому что ты англичанка и я навсегда останусь для тебя чужестранцем, я должен дать тебе шанс освободиться от меня. Если ты приедешь, моя милая Сабина, во что я всем сердцем верю, тогда, клянусь тебе перед Господом Богом, что сделаю тебя счастливой, что ты никогда не будешь сожалеть о том, от чего отказалась ради меня.

— Я приеду, — сказала Сабина. Он взял обе ее руки в свои.

— Я не смею снова поцеловать тебя, — сказал он немного хрипло. — Если я тебя поцелую, вся моя решительность исчезнет. Если бы ты только знала, каких усилий мне стоит не взять тебя на руки и не унести с собой, пока у меня есть такая возможность, не обнимать тебя, не овладеть тобой и не сделать тебя своей! — Его голос вдруг стал совсем хриплым, и страсть загорелась в его глазах. — Я люблю тебя, Сабина. Я люблю тебя так, как ни один мужчина еще не любил женщину. Я хочу тебя. Боже, как я хочу тебя — сейчас, сразу — хочу, чтобы ты стала моей женой, моей женщиной, моей королевой.

Он наклонился, и она почувствовала на своих руках его губы, жадные и властные, а потом не успела она понять, что происходит, как он отпустил ее и ушел, словно пантера, исчезнувшая в чаще джунглей. Она попыталась позвать его, но ее голос застрял в горле. Он скрылся в темноте, и она осталась одна.

Медленно поднесла она свою руку к губам. Словно все ее тело громко пело от радости, и, когда наконец она добралась до своей спальни, она бросилась на колени и поблагодарила Бога за то чудо, которое ей только что довелось пережить.

Она считала, что не сможет заснуть, но, должно быть, устала намного больше, чем ей казалось, и намного раньше, чем она закончила пересказывать самой себе события этого вечера, она погрузилась в глубокий, без сновидений, сон.

Она проснулась с чувством, что сегодня непременно должно случиться что-то прекрасное, а когда вспомнила, что именно, то выбежала на балкон. Неужели правда, что он приходил к ней и что сегодня вечером он заберет ее с собой и сделает своей женой? Она едва могла поверить в то, что это был не сон, пока не увидела все еще привязанный к перилам шелковый платок, который она оставила там вчера ночью в качестве сигнала. Она поднесла его к губам и вернулась в комнату.

Как, спрашивала она себя, сможет она вытерпеть длинные часы, которые должны пройти, прежде чем снова наступит ночь? Но это на самом деле не имело ровно никакого значения. Все ее существо было хладнокровно спокойно, и все остальное казалось тривиальным и незначительным. Даже мысль об Артуре не могла выбить ее из равновесия. Одевшись, она села за письменный стол и принялась сочинять ему письмо.

Подобрать слова, чтобы сказать Артуру, что он;; больше не любит его и что не может быть его женой, было не трудно. Намного труднее было написать леди Тетфорд. Мать Артура была так добра к ней, и Сабина верила, что привязанность, которую пожилая женщина, несомненно, испытывала к ней, не имела ничего общего с ее отношениями с Артуром. Трудно было передать все ее сожаление. Как это было неблагодарно с ее стороны, но тем не менее ей нечего было сказать, кроме правды. Наконец она написала:

«Я влюблена так же, как однажды были влюблены вы, так что вы поймете: весь мир и даже люди, которых я люблю больше всего на свете, ничего не значат по сравнению с мыслью о том, что я буду его женой».

Она запечатала оба письма и заперла их в маленький ящик письменного стола, от которого у нее был ключ. Затем она приступила к написанию письма маме. Это была самая трудная задача. Она знала, как поражены, как удивлены и огорчены будут ее родители. Впервые с тех пор, как она проснулась, она почувствовала, как ее счастье омрачилось. Что подумает о ней мама?

Они так гордились ее помолвкой с Артуром. Даже папа, несмотря на то что он так был далек от мирских дел, понял, каким социальным достижением это было после стольких лет игнорирования его дочерей Бартрамами и другими влиятельными семьями графства, которые редко находили нужным приглашать к себе девушек из дома священника.

Лицо Сабины было неподвижно и бледно, когда она начала писать. Скоро по ее щекам уже струились слезы, и она всхлипывала, когда уж в который раз писала слова: «прошу вас, простите меня».

Едва она успела закончить письмо, как раздался стук в дверь и ей доложили, что леди Тетфорд готова принять ее. Сабина торопливо вытерла глаза и прошла по коридору в спальню хозяйки. Пожилая женщина сидела в кровати с наполовину распечатанной пачкой писем в руках, на одеяле перед ней лежали газеты.

— Доброе утро, Сабина, — улыбнулась она. — У меня здесь есть записка от придворной дамы принцессы Уэльской, в которой говорится, что их королевские высочества окажут мне честь и приедут на чай в субботу днем и что они с нетерпением ждут, когда смогут увидеть мой сад.

— Как прекрасно! — воскликнула Сабина, но тут вспомнила, что в это время ее здесь уже не будет.

— Ты должна будешь надеть это новое платье из голубого бенгалина, которое прибыло из Парижа только вчера, — улыбнулась леди Тетфорд. — Их королевские высочества привезут с собой нескольких людей из своего окружения, а я приглашу принца Чарльза — у нас будет прекрасная компания.

— Это будет замечательно, — пробормотала Сабина.

Ей вдруг стало интересно, скажет ли леди Тетфорд принцу и принцессе, что с ней случилось. Она могла себе представить, как поражены они будут. Возможно, из-за ее плохого поведения Гарриет не позволят быть представленной ко двору. Нет, она не должна думать о таких вещах. Она отмахнулась от навязчивых мыслей, которые, словно маленькие дьяволята, пытались нарушить ее душевный покой, и заставила себя слушать леди Тетфорд.

— Артур приедет сегодня на чай, — сказала она. — По крайней мере, так он мне сказал вчера вечером. А на вечер у нас нет никаких планов. Есть что-нибудь такое, чем бы ты хотела заняться в это время?

— Нет-нет, — торопливо ответила Сабина.

— Может быть, это и к лучшему, — заявила леди Тетфорд. — Откровенно говоря, сегодня утром у меня небольшая мигрень, и обычно, когда у меня начинаются такие головные боли, с течением дня они только усиливаются. Тогда давай не будем строить никаких планов, дорогая Сабина. Если мне станет лучше, мы можем поехать в казино, а если мне станет хуже, ты должна простить меня, если я рано лягу в постель.

— Я думаю, это будет лучше в любом случае, — ответила Сабина голосом, который она постаралась заставить звучать естественно. — Вчера ночью мы поздно легли спать.

— Ах, но ты молода. Я уверена, тебе не знакомо чувство усталости! — воскликнула леди Тетфорд. — Для меня же поздние ночи — целое испытание, когда начинаются эти головные боли. Ума не приложу, откуда они, но я всегда страдаю от них весной.

— А не остаться ли вам сегодня в постели?

— Нет, у меня слишком много дел, — ответила леди Тетфорд. — Я должна подготовить свои цветы к субботе. Принцесса обожает цветы, и я хочу, чтобы моя гостиная выглядела прекрасно. Кроме того, надо поговорить с шеф-поваром. Он придет в ужасное волнение, когда узнает о предстоящем королевском визите.

К счастью, леди Тетфорд была так занята мыслями о своем чайном приеме, что не заметила, что Сабина была невнимательна, а с течением дня становилась все бледнее и бледнее, а ее глаза то и дело темнели, словно от внутреннего беспокойства.

Артур приехал на чай, а накануне его приезда Сабину обуял страх. Она почувствовала, что не переживет еще одну сцену, еще одну стычку характеров. Ее нервы были напряжены до предела, а все мысли вертелись вокруг того, что должно произойти сегодня ночью.

Когда он вошел в комнату, как обычно облаченный в костюм с иголочки, ей показалось, что она увидела его сейчас впервые, и поразилась: неужто она хоть на секунду могла представить себе, что найдет счастье с этим человеком? От нее не укрылась ни холодность его глаз, ни сжатые, узкие губы и упрямый подбородок. С годами он превратится в настоящего тирана, подумала она, но он никогда, даже если доживет до ста лет, не узнает, что такое настоящая любовь.

Он сдержанно извинился за свое поведение прошлой ночью. Нет, он не был смущен, напротив, держался так, , словно сейчас проявляет великодушие, вспомнив о произошедшем.

— Ох уж эти приемы, которые дает русская знать, — заявил он раздраженно. — Вообще же я должен просить тебя, Сабина, видеться с Шерингемом как можно реже. Не думаю, что это подходящая кандидатура для друга моей будущей жены.

— А мне он нравится, — ответила Сабина, набравшись смелости: ведь с завтрашнего дня ей уже больше никогда не придется выслушивать наставления Артура.

— Тогда я вынужден сожалеть о твоем вкусе, — холодно заявил он.

— Кроме того, — продолжала Сабина, — я считаю, что мужья и жены не должны выбирать друзей друг другу.

— Не должны! — воскликнул Артур в изумлении. — Сабина, ты забываешься! Впрочем, я не готов сейчас это обсуждать. Шерингем не будет желанным гостем в нашем доме, когда мы поженимся, и в сложившихся обстоятельствах тебе лучше перестать его принимать уже сейчас.

— Но ведь я уже сказала, Артур, он мне нравится, — настаивала Сабина.

Артур вскочил с места и подошел к окну.

— Я с самого начала знал, что твой приезд сюда — ошибка. Ты изменилась, Сабина. Ты уже не та девочка, какой была, когда мы впервые встретились.

— Ты хочешь сказать, что мы должны расторгнуть помолвку? — тихо спросила Сабина.

— Ничего такого я не хочу сказать, — возразил Артур. — Но я думаю, тебе не повредит вспомнить мое положение и свои обещания слушаться меня, когда ты станешь моей женой.

— Вот когда я стану твоей женой, тогда я это и вспомню, — тихо сказала Сабина.

— Ты молода и наивна, — надменно сказал Артур. — Ты должна оставлять все решения, имеющие какое-то значение, мне. Скоро ты поймешь, что мои суждения намного вернее твоих, и такая зависимость от меня оправдана.

— Ну, это покажет время, — возразила Сабина.

— Конечно.

В этот момент к ним присоединилась леди Тетфорд, и возможности поговорить наедине больше не было. Уходя, Артур поцеловал Сабину в щеку, и она с удивлением обнаружила, что ей это безразлично — словно ее целовала каменная статуя. Она больше не боялась его, не боялась его ярости или похоти, с которой она столкнулась в карете прошлой ночью. Он больше не мог причинить ей никакого вреда. Она уезжает от него, уезжает туда, где он ее никогда не найдет. Она почувствовала, что оковы, которыми он приковал ее к себе, вдруг спали и она стала свободной, словно ветер, вольно дующий с моря.

Время шло. Сабина почти молилась, чтобы головная боль леди Тетфорд помешала ей пригласить гостей на ужин или пойти в казино. В последнем случае она была готова остаться дома под предлогом своей собственной мигрени, но, к счастью, ей не пришлось лгать. В шесть часов леди Тетфорд объявила, что поужинает в постели.

— Только тарелку супа, Бейтс, больше ничего, — сказала она дворецкому. — Когда у меня эти мигрени, мне лучше поголодать. Я приму таблетку снотворного и буду молиться о том, чтобы завтра мне было лучше. Прости меня, детка, что я такая слабая.

— Нет, что вы, — со всей искренностью возразила Сабина.

Она проводила леди Тетфорд наверх и нежно поцеловала ее.

— Я не могу видеть, как вы страдаете, — сказала она. — Если бы только я могла вам чем-нибудь помочь.

— Ты помогаешь мне уже своим присутствием здесь, ответила леди Тетфорд. — Для тебя это будет скучный вечер, Сабина, но я уверена, ты чем-то займешься — найдешь хорошую книгу для чтения или напишешь письма домой.

— Не беспокойтесь обо мне, — ответила Сабина. — И спасибо вам, дорогая, дорогая леди Тетфорд. Спасибо вам еще раз за то, что вы так добры ко мне.

— Глупышка, ты и так меня уже достаточно отблагодарила, — возразила леди Тетфорд. — Как бы мне хотелось быть более веселой компанией для тебя сегодня вечером. Спокойной ночи, Сабина.

— Спокойной ночи, — сказала Сабина, едва дыша, так что ни леди Тетфорд, ни Мари не услышали ее, а потом вышла из комнаты.

Часы медленно тянулись. Она поужинала в одиночестве, и ей прислуживали только Бейтс и Джеймс, лакей. Сказав им, что ей больше ничего не потребуется этим вечером, она поднялась к себе в спальню. Ее сердце беспокойно колотилось. Скоро наступит время. Скоро она снова увидит его, услышит его голос, почувствует его руки, его губы…

Она захлопнула дверь в свою спальню, подошла к шкафу и мгновение помедлила. А вдруг она не найдет нужного платья? Или вдруг карета не приедет? А что, если она придумала все это — его обещания, его любовь, чувства, которые он пробудил в ней?

С внезапной решительностью она распахнула дверцу, почувствовав слабость в ногах, а затем чуть не упала в обморок, увидев то, что было в шкафу. Вздох облегчения вырвался из ее груди. Среди модных платьев, которые леди Тетфорд купила для нее в Париже, висела короткая цветная юбка, расшитая золотом, черный бархатный корсаж и белая блуза, вышитая сложным и очень красивым узором. Костюмы для цыганской свадьбы! Сабина положила одежду на свою кровать. Она не смела даже подумать о том, как они попали сюда, она только знала: он выполнил обещание. Карета будет ждать ее, и в конце пути она найдет его.

Она быстро разделась. Ей потребовалось какое-то время, чтобы правильно одеться во множество цветных нижних юбок, которые она обнаружила под вышитой юбкой. Головной убор лежал тут же в шкафу. Это была диадема, украшенная золотой нитью, полудрагоценными камнями и яркими лентами, которые свисали ниже плеч.

Одевшись, Сабина взглянула на себя в зеркало и улыбнулась. Она совсем не походила на цыганку. Ее кожа была чересчур белая, а ее золотые волосы говорили о нордической крови. Она подумала о женщинах, которых видела у костра, об их смуглой коже, горящих черных глазах, длинных темных волосах и их странном характере, таком примитивном, но свободном, и испугалась. Примут ли они ее или будут ненавидеть за то, что она пришла и украла любовь их короля?

Она вспомнила танцовщицу: в ее первый визит они была мрачная и печальная, во второй — злобная и агрессивная. Не воспользуется ли однажды она во мраке ночи своим длинным острым кинжалом, который каждая цыганка носила в своем чулке? При этой мысли Сабина вздрогнула, но потом вспомнила, что рядом будет он. Он будет рядом, чтобы защитить ее, любить ее, сделать ее своей женой, своей королевой. Больше ничего не имело значения.

Она подошла к письменному столу, повернула ключ в замке, вытащила письма, которые написала утром, и сложила их в ряд на туалетном столике. Теперь она увидела, что, когда подписывала конверт маме, слеза упала на слово «Кобблфилд» и оно смазалось. «Это символично», — подумала Сабина. Это место исчезало из ее жизни, но она знала, что никогда не сможет полностью стереть его из своего сердца и памяти. Большой полуразвалившийся дом священника, с его истоптанными лестничными коврами и обтрепанными стенами, в котором жили те единственные люди, которых она любила, навсегда останется ее домом.

И тем не менее все это она должна оставить. Она отказывалась от любви своих родителей, принижала их чувство собственного достоинства и, возможно, рвала все связи со своей семьей. И все же, как ни странно, это сейчас было не важно. Она любила его. Она ехала к нему, и это значило для нее все.

Только положив на стол свои письма, она подумала, что даже не знала его имени. Эта мысль пришла ей в голову, когда она подумала о папе и вспомнила, как часто он говорил, что сам венчает ее, когда придет время, в маленькой деревенской церквушке, где ее крестили и где она молилась Богу с тех пор, как себя помнила.

Она так часто представляла себя стоящей у алтаря во всем белом, с закрытым кружевной фатой лицом. Она даже слышала свой собственный голос, который повторял: «Я, Сабина, беру тебя…», а теперь она даже не знала имя мужчины, за которого собиралась выйти замуж. Она едва могла в это поверить, и все же это была правда. Она всегда думала о нем как о короле, и почему-то в их разговорах так и не представилось случая тактично спросить его имя.

Не сошла ли она с ума, спрашивала она себя, вот она уезжает, приносит в жертву все и отдается во власть мужчины, который даже теперь, в последний момент, так и не назвал своего имени! А потом она поняла: услышь она, что он сам Дьявол, все равно бы поехала к нему.

Это и есть любовь! Неодолимое бушующее море, о котором он говорил, огонь, который, как сказала леди Тетфорд, мог и уничтожать и творить. Любовь уничтожила все ее желания, все амбиции, весь снобизм. Единственное, чего она хотела, — принадлежать мужчине, которого любила. Не важно, что ее постелью станет жесткая земля, что у нее не будет ничего, кроме того, что даст ей он, что она должна отказаться от всех и от всего, что до этого момента казалось, ей необходимым. Она любила, и такой любви нет сил сопротивляться. Она всепоглощающа.

Сабина взглянула на часы, стоящие на каминной полке. Десять часов! Она быстро задула

свечи, бросила последний взгляд на свое бледное, напряженное и одухотворенное лицо, осторожно прошла на цыпочках по балкону и спустилась по деревянным ступенькам в сад. Пройдя между деревьев, она подошла к стене, нашла камень, на который можно было поставить ногу, подтянулась и заглянула через край. Внизу стояла запряженная парой лошадей карета.

В своей жизни Сабина ездила на многих каретах, но ни одна из них не двигалась так быстро, как та, что прислал за ней цыганский король. Лошади, подумала она, должно быть, похожи на того коня, на котором ездил он сам, ведь длинный и крутой подъем до дороги Гранд-Корниш, казалось, отнюдь не заставил их замедлить свой бег, и не раз, когда карета вдруг начинала качаться из стороны в сторону, Сабине приходилось держаться за стенки, чтобы не упасть на пол.

Лошади быстро уносили ее прочь от цивилизации, которую она покидала, предпочтя ей примитивную жизнь, ждавшую ее впереди, и Сабину вдруг охватил дикий восторг. Окно было открыто, и она чувствовала на своих щеках морской бриз, нежно нашептывающий что-то в лентах, которые свисали с ее головного убора.

Теперь, когда они были уже далеко за городом, цыганский возница начал выкрикивать странные слова, чтобы подстегнуть своих коней, и не раз вдруг начинал петь — странные, мелодичные песнопения, которые, казалось, так гармонировали со всем происходящим.

— Ай-я! Ай-я! — звенел его голос во мраке. Лошади мчались галопом, колеса кареты грохотали по неровной земле, и Сабине то и дело казалось, словно ее подкидывали вверх огромные штормовые волны.

— Ай-я! Ай-я! — снова и снова выкрикивал цыган.

Наконец Сабина увидела впереди рой огней. Она понятия не имела, что это было, пока они не подъехали ближе и она не увидела вереницу факелов, которая тянулась от ослепительного света огромного костра.

Карета резко остановилась, дверцу распахнули, и молодой цыган на ломаном французском пригласил ее спуститься. Теперь она должна пройти сквозь ряд факелов. Сегодня не могло быть сомнений по поводу ее приема: в мерцающем свете маленьких огоньков она видела, что мужчины с факелами в руках улыбались — их белые зубы сияли на смуглой коже и яркие глаза смотрели на нее не с гневом, а с восхищением и дружелюбием.

Она медленно прошла сквозь их строй. Те, кого она уже миновала, вереницей шли за ней следом. И все двигались вперед к огромному маяку взметающихся к небу языков пламени.

Он ждал ее. Сердце девушки подпрыгнуло в груди, и она с трудом заставила себя не побежать. Он стоял у огня, и она увидела, что он был еще великолепнее, чем когда-либо. На его белой блузе сверкала золотая вышивка, на пальцах и в ушах блестели драгоценные камни. Они украшали рукоятку его ножа, наполовину спрятанного за красным поясом, обвивавшим его талию.

Наконец он двинулся ей навстречу. Триумф и вместе с тем удивление, которые отразились на его лице, заставили ее опустить глаза.

— Ты приехала!

Эти слова прозвучали с такой невыразимой радостью, что она схватила его руки — ей нужно было почувствовать их силу, поддержку.

— Я… приехала.

Он почувствовал ее дрожь, и его пальцы сжали ручку.

— Моя мечта сбылась, сердце мое, жизнь моя, любовь моя! — воскликнул он, и его голос заставил ее затрепетать от невыразимого восторга.

Затем он повернулся к цыганам, которые собрались вокруг, и закричал громким голосом, который, казалось, эхом вернулся к ним из темноты. Сабина не поняла самих его слов, но догадалась, что он только что представил ее своему народу. Раздался громкий гул голосов, и старик с длинной бородой и золотой цепью с драгоценными камнями, которая, как догадалась Сабина, была неотъемлемым атрибутом всех церемоний, вышел вперед, держа в руке нож.

Она заставила себя не дрожать и не кричать, когда он сделал надрез на ее запястье. Брызнула алая кровь, а затем, когда похожий надрез был сделан и на запястье короля, их руки связали — его правую и ее левую — и, пока старик произносил над ними странные слова, их кровь перемешалась.

Когда с этим было покончено, им поднесли огромный глиняный кувшин с вином. Старый цыган протянул его Сабине, она отпила из него, то же сделал и король, и с криком кувшин бросили на землю. Он разлетелся на кусочки. Проворные руки собрали осколки, и Сабине дали подержать один из них.

— Пока мы будем хранить эти кусочки, — тихонько пояснил цыганский король, — наша любовь будет жить.

— Моя никогда не умрет, — прошептала Сабина.

— И моя, — ответил он.

Из другого кувшина на них плеснули воды жестом, который, как догадалась Сабина, должен был очистить их от злых духов. На этом церемония была закончена, их руки развязаны. Все еще держа пальцы Сабины в своих, цыганский король подвел ее туда, где перед огнем стоял импровизированный диван.

Музыка, которая еле слышно звучала с тех пор, как Сабина приехала, теперь разразилась неистовым крещендо. Дюжина танцоров, мужчин и женщин, впрыгнули в открытое пространство перед костром. Они танцевали самозабвенно, и их танец был волнующим и страстным. Остальные раскачивались в ритм всем телом, хлопали в ладоши и пели.

Все это время вино ходило по кругу. Сабина получила свою долю в огромном позолоченном кубке, украшенном драгоценными камнями и таком истертом годами, что нетрудно было догадаться о его древности.

— Первый раз, когда ты оказалась здесь, душа моей души, — сказал цыганский король, — ты сказала мне, что слышала о тех кубках, что племена, подобно моему, хранят многие века. Вот они.

Фрукты, которые поднесли Сабине, лежали на золотых тарелках, странные лакомства, которые были тут же изготовлены на огне, принесли на украшенных драгоценными камнями блюдах, а вино было налито в кувшины и кубки всех форм и размеров, так, что глаза разбегались. И все же, несмотря на танцы, песни и музыку, Сабина не видела и не слышала ничего, кроме мужчины, рядом с которым она сидела. Она знала, что и он смотрит только на нее, его глаза были устремлены на ее лицо, губы, на изящный изгиб белоснежной шеи.

— Жизнь моя, любовь моя, душа моя, — однажды шепнул он, и она затрепетала от глубины страсти в его голосе.

Танцоров стало больше, музыка зазвучала громче. Теперь уже мало кто просто наблюдал, все принимали участие в диком празднестве свадебной церемонии. Языки пламени взметались все выше и выше, в костер подбрасывали все больше и больше дров. Жар был почти невыносим, и Сабина прикрыла глаза рукой.

В этот миг король поднял ее на ноги.

— Пойдем, — сказал он.

Она вопросительно посмотрела на него, но подчинилась. Он повел ее прочь от огня, провел сквозь круг фургонов и направился к деревьям, которые росли позади лагеря.

— Куда мы идем? — спросила она.

— Туда, где ты и я будем одни, — ответил он, и она затрепетала. — Мои люди будут танцевать до полного изнеможения, — сказал он. — Нет ничего на свете, чего цыгане любили бы больше, чем свадьбу.

Теперь, когда ее глаза привыкли к мягкому свету луны, она ясно видела, куда он ее вел. Деревья были высокие и темные, а земля под ногами песчаная и мягкая. Вокруг пахло смолой и хвоей, и к этому запаху примешивался еще один странный, экзотический аромат, который она никак не могла распознать. Мгновение спустя они вышли на опушку, вокруг которой высились деревья. Кустарник и ветки служили защитной стеной, и Сабина увидела перед собой самую странную спальню, которую она только могла себе представить.

На земле была сооружена огромная кровать, накрытая белой шкурой медведя. На ней лежали атласные и шелковые подушки разных цветов, а большой балдахин из шелка и атласа всевозможных оттенков, который, казалось, был сшит из лоскутков, чудесным образом сливающихся воедино под серебряным светом луны, полностью отгораживал волшебное ложе от внешней стены ветвей и кустарника.

На земле лежал ковер, но потолком было усеянное звездами небо, на котором четко вырисовывались, словно стражи, вершины деревьев. И тут Сабина увидела, что и земля, и кровать, и все до самого кустарника было усыпано лепестками цветов.

Она узнала туберозу, тигровые лилии и сладкий аромат левкоя, но там было еще много других странных и разнообразных ароматов, которых она не знала. Оглядевшись, она повернулась к цыганскому королю и в тот же миг позабыла обо всем, кроме того, что они были наконец наедине.

— Жена моя!

Он произнес эти слова очень тихо, обнял ее и принялся осыпать ее поцелуями так, как обещал. Его губы оставили свой след на ее глазах, щеках, жилке, неистово бьющейся у самого основания шеи, в маленьком углублении на руках и запястьях. Он увлек ее на мягкий покрытый мехом диван. Его руки сняли корону с ее головы, вытащили булавки, которые поддерживали и заковывали в кандалы волосы. Они упали ей на плечи, и он стал осыпать поцелуями и их, зарывшись в них лицом, накинув их, словно вуаль, ей на лицо и через них ища ее губы.

— Я люблю тебя! Боже, как я люблю тебя!

Она слышала его голос, страстный, ликующий, восторженный, и чувствовала, что все ее существо вторит ему. Она беззаветно отдалась прикосновению его рук, желанию его губ. Теперь она знала, что это стоило всего того, от чего ей пришлось отречься ради этой любви. Она больше ни о чем не сожалела, не думала о том, от чего отказалась, приехав к нему. Это была жизнь, это была любовь, это было счастье!

Время текло незаметно. Часы шли, а тело Сабины продолжало трепетать и отвечать ему, подобно тому как инструмент трепещет и отвечает на прикосновение пальцев музыканта. Он взглянул на нее и сказал:

— Вот теперь твои глаза — огненные звезды, как я и обещал.

И он снова принялся осыпать ее поцелуями, и она почувствовала, словно сгорает от страсти, которая, казалось, уже поглотила их обоих. Она чувствовала, как его сердце бьется рядом с ее, чувствовала его крепко прижимающееся к ней тело, чувствовала его настойчивые губы. Вдруг он поднялся и посмотрел в небо.

— Что случилось? — спросила она.

— Я люблю тебя, — сказал он. Его голос был очень низкий и взволнованный. — Я люблю тебя, моя прекрасная возлюбленная, так что я попрошу тебя доверять мне и дальше.

— Доверять тебе? — переспросила она.

— Да. Ты не поймешь, что Ъ прошу от тебя, только доверяй мне, как доверяла мне до сих пор. Достаточно ли ты меня любишь для этого?

— Ты же знаешь, что да, — ответила она. — Ты же знаешь, что я люблю тебя так сильно, что позабыла в мире все, кроме тебя.

— Именно о таком ответе я и молился, — ответил он. — А теперь, дорогая моя, любовь моя, моя драгоценная жена, я отправлю тебя назад.

Мгновение Сабина думала, что неправильно его поняла.

— Отправишь меня… назад… но куда? — спросила она голосом, который едва походил на ее собственный.

— На виллу, — ответил он. — Никто не узнает, что ты была здесь, — но я хочу, чтобы ты мне доверяла. Все будет хорошо, я обещаю.

— Как… но… я не понимаю, — пролепетала Сабина. Она откинула волосы со лба, но он обнял ее, и снова его губы завладели ей.

— Я люблю тебя, — сказал он. — И это все, что тебе надо помнить. Я люблю тебя.

Он отпустил ее и, протянув руку, налил бокал вина из позолоченного кувшина, который стоял рядом с кроватью.

— Выпей, — тихо сказал он.

— Прошу тебя, объясни… ты должен объяснить. Я все пойму, — сказала Сабина.

— Сперва выпей, — настаивал он.

Она была так поглощена собственными мыслями, что покорно сделала как он велел. Только когда она проглотила последние капли вина в бокале, она поняла, что в нем было снотворное. Внезапная вялость окутала ее. Она было попыталась заговорить, попыталась спросить его, что он ей дал, но он обнял ее, и его губы вновь не дали ей вымолвить ни слова.

Несмотря ни на что — ни на ее внезапные сомнения, ни на безотчетный страх, который охватил ее, ни на облако, которое неумолимо опускалось на ее разум, затуманивая его, — она чувствовала, что все еще трепещет от прикосновения его губ. Постепенно она стала погружаться глубоко во мрак, откуда ей, казалось, не было возврата…