Королевская клятва

Глава 9

Сабина шла по балкону на цыпочках, держась в тени, чтобы ее никто не заметил. Вдруг слуги не спят или, что еще хуже, леди Тетфорд стоит у окна. Она добралась до узкой деревянной лестницы и начала спускаться — юбка для верховой езды мешала ей делать это достаточно проворно.

Амазонка, которую ей купила леди Тетфорд в Париже, выглядела бы странной на английской охоте. Костюм для верховой езды, какие носили французские модницы, чрезвычайно ей шел. Однако одевалась она с большой поспешностью и даже не взглянула на себя в зеркало. Быстро проскользнув в мягкую, украшенную кружевом блузу и ловко скроенный бархатный жакет, который выгодно подчеркнул ее осиную талию, она надела треуголку с длинным пером. Нависая над полями, оно слегка задевало ее по щеке и затеняло часть лица.

Взяв пару перчаток для верховой езды, Сабина оглядела комнату, чтобы убедиться в том, что ничего не забыто, и задула свечи. Спустившись по лестнице, она вспомнила, что у нее нет хлыста, но понадеялась, что Гарри приведет ей такую норовистую лошадь, что он ей и не понадобится.

За несколько секунд она пробралась через залитый лунным светом сад, сбежала вниз по каменным ступеням и добежала по тропинке, петляющей между сладко пахнущих цветочных клумб, до высокой стены, которая ограждала сад виллы. Здесь было намного темнее: кроны огромных кипарисов и оливковых деревьев заслоняли собой лунный свет.

Сабина замедлила шаг. Подойдя к стене вплотную, она огляделась в поисках опоры для ног и, обнаружив выступающий камень, подтянулась и заглянула через ее край. В первое мгновение ей показалось, что там никого нет, но потом она увидела Гарри, который ждал ее чуть ближе к дороге. С ним была лошадь: конюх держал ее под уздцы.

— Гарри!

Сабина позвала его, но так тихо, что он не услышал Тогда она протяжно свистнул. Так они свистели в детстве, чтобы привлечь внимание друг друга.

Гарри торопливо подбежал к ней:

— Это ты, Сабина?

— Да, я здесь. Но как перелезть через стену?

— Забирайся наверх, — приказал Гарри. — А потом прыгай — я тебя поймаю.

— Это не так-то просто, — возразила Сабина. Предположение брата, что она может запрыгнуть на стену так же легко, как она это делала, когда была маленькой девочкой, и польстило ей, и слегка раздосадовало. Тогда ей не мешали длинные юбки и элегантны! костюмы, которые отнюдь не предусматривали атлетических упражнений.

Однако она не собиралась рассказывать Гарри о своих затруднениях, это было слишком опасно. Наконец ей удалось взобраться на стену, хотя она отчетливо и не без страха слышала, как швы на ее костюме подозрительно затрещали.

— Ну наконец-то! — воскликнул Гарри. — Я был уверен, что у тебя получится. Теперь прыгай.

— И не подумаю, — ответила Сабина. — Ты меня либо не поймаешь, либо мы оба приземлимся в пыль. Подойди поближе и осторожно спусти меня вниз.

Гарри ничего не оставалось, как выполнить приказ. Он крепко обхватил ее ноги под коленями и начал постепенно опускать вниз. Наконец она очутилась на земле.

— Ну вот, — сказала Сабина и, взглянув на брата, рассмеялась. Ее лицо было красное от натуги, а глаза сверкали.

— Поднимать шум из-за такого пустяка — что-то на тебя не похоже, сестренка, — упрекнул ее Гарри. — Я видел, как ты раньше перемахивала через стены, да и я мог бы без труда тебя поймать, ты ведь легкая, словно перышко.

— Я здесь, и это главное, — перебила его Сабина. — Но давай не будем тратить время на

болтовню, вдруг нас кто-то услышит. Я вижу, ты нашел мне лошадь.

— Это вполне сносное животное, — ответил Гарри. — Я с трудом раздобыл его: все остальные были не проворнее старой коровы. В конце концов, мне пришлось назвать владельцу конюшни твое имя. Иначе он отказывался доверить мне приличного скакуна.

Сабина вздохнула:

— О, Гарри. Я и забыла, что тебе нужно будет на кого-то сослаться, — Она пожала плечами. — Что ж, полагаю, это не важно. Раньше завтрашнего утра он не сможет сказать леди Тетфорд, что я ездила верхом, да и с чего бы ему вообще упоминать об этом?

— Мы можем заставить его поклясться хранить это в тайне, когда вернемся, — предложил Гарри. — Правда, теперь это будет звучать так подозрительно.

— Да, конечно, — согласилась Сабина.

— Да и, — продолжал Гарри, — я мало что мог бы ему сообщить. Ты не сказала мне, куда собираешься и что будешь делать. Позволь мне поехать с тобой, сестренка.

Сабина покачала головой:

— Нет, Гарри, я не могу разрешить тебе этого. Ты просто должен мне доверять и молиться, чтобы я смогла тебе помочь.

— Если ты не сможешь, мне конец.

Гарри вдруг побледнел, и Сабина невольно протянула к нему руку, словно желая защитить.

— Не думай пока об этом, — сказала она. — У меня должно получиться… должно!

Они подошли к лошади, и Сабина ее внимательно осмотрела. Она осталась довольна — прекрасное животное, хорошо обученное, а энергия просто-била из него ключом. Лошадь не стояла на месте и била копытом.

— Конюх сказал, что ее он не стал бы рекомендовать даме, — сказал Гарри. — Я полагаю, он привык к робким французским девицам и не знает, какой наездницей ты бываешь, когда гончие нашли дичь, а ты несешься вскачь, опережая остальных охотников.

Сабина улыбнулась и вздохнула:

— Ты заставляешь меня тосковать по дому, Гарри. Но, увы, охота уже на та, какой была, когда ты был с нами.

— Если бы ты только знала, как я по ней скучаю, — сказал Гарри. — Если бы только… — Он замолчал, но Сабина знала, что он собирался прибавить: «Если бы только я был в кавалерийском полку».

Там было его сердце, с лошадьми и верховой ездой, а не с морем. Но какой прок говорить об этом сейчас — да и не только сейчас, а вообще. Она мечтала, что вскоре после того, как состоится их помолвка с Артуром, она попросит его, не сможет ли он заплатить, чтобы Гарри перевели в кавалерию. Но после того, что произошло сегодня, она знала: подобная идея обречена на провал.

— Помоги мне сесть, Гарри, — приказала она. Ее голос стал резок из-за внезапно охватившего ее страха, о причине которого она не смела даже думать.

Брат покорно помог ей сесть в седло. Она тщательно расправила юбку и взяла в руки поводья.

— Где мы встретимся? — спросил он.

— Жди меня через два часа, — ответила она. — Может статься, я задержусь, но ты не волнуйся. Я точно не знаю, сколько времени это займет.

Она уже было хотела отправиться в путь, но Гарри схватился за поводья и остановил лошадь:

— Одумайся, сестренка. Разреши мне поехать с тобой. Я не должен позволять тебе поступать так. Подумай о том, что скажет на это папа.

— Я делаю это как раз для того, чтобы папа ничего не узнал, — ответила Сабина и, не дожидаясь, пока Гарри ответит ей, помчалась вверх по склону холма.

Лошадь была свежая и, хотя поначалу и не желала подчиняться, вскоре поняла, что нежные пальчики, державшие поводья, были очень умелые, и стоило им выехать за пределы города, как она побежала спокойным легким галопом.

По дороге Сабине попались несколько карет — все они были полны людей, либо ехавших в казино, либо возвращавшихся домой после своих вечерних развлечений. Сабина торопливо проносилась мимо них, по возможности стараясь отворачиваться, иначе ее могли узнать, но стоило ей миновать последнюю виллу, как дорога стала пустынной. С каждым шагом она все дальше и дальше удалялась от всяких признаков цивилизации, пока наконец вокруг не осталась одна дикая сельская местность.

С тех пор как она рассталась с Гарри, она все время ехала в гору, но, достигнув наконец дороги, идущей по верхнему карнизу, она могла позволить своей лошади пойти быстрее. Ветер с моря дул ей в лицо и играл ее волосами, выбившимися из-под головного убора.

Как приятно было снова сидеть верхом на лошади, и, если бы ее миссия не была столь серьезной, а ее исход — решающим, она получила бы от этой поездки истинное наслаждение. Она вдруг почувствовала себя свободной. Как это захватывает — мчаться одной по этой красивой сельской местности, а далеко внизу раскинулось море, в небо поднимаются высокие голые скалы. Теперь понятно, почему цыгане ненавидят несвободу стен и предпочитают спать на земле под усеянным звездами небом.

Сабина мчалась вперед и вдруг поняла, что молится. Ее губы нашептывали знакомые с детства слова, но разум читал совсем другую молитву: только бы цыганский король помог ей, только бы вернуть деньги, только бы спасти Гарри…

Она не смела думать о том, что случится, если он вдруг откажет или будет не в состоянии вернуть деньги. А мысли об Артуре и о том, что он сказал ей этим вечером, причиняли ей боль.

Выражение, появившееся на лице Гарри, когда он шел к ней через сад, все еще жило в ее воспоминаниях. Разве мог один из них снова отдаться на милость Артура?

Сабина решила, что пойдет на все, лишь бы больше не слышать слов унижения из уст своего жениха.

Только один раз за весь путь она задалась вопросом: не сумасшедшая ли она на самом деле, что пустилась одна в такой непростой путь, да и ищет помощи у человека, который был для нее чужаком. Луна зашла за облако, стало темно. Сабина натянула поводья, и лошадь пошла медленнее. Ее внезапно охватила паника, она вдруг засомневалась в том, правильно ли поступает. Конечно, должны быть и варианты, но они не приходили в голову. Она вспомнила ту первую ночь, когда цыганский король поднялся со своего места у костра и подошел к ней, испуганной девушке, прочитавшей враждебность в темных глазах танцовщицы и вопрос, который задавала ей сотня подозрительных взглядов, устремленных на нее.

Он выглядел как истинный король, и в тот момент она поняла, что может ему доверять. А когда он вел ее назад к ее экипажу, держа ее руку в своих и осторожно ступая по неровной земле, она почувствовала его силу — физическую и духовную.

Ее сердце вдруг подпрыгнуло в груди, и она отбросила все свои сомнения и опасения. Правильно сделала, что приехала, в этом она была уверена.

Начался небольшой подъем, а за ним справа от дороги долина внезапно расширялась. Она еще не приехала на то место, где от ее экипажа отвалилось колесо в ту ночь по дороге в Монте-Карло, но, к своему удивлению, она увидела недалеко свет костра, живой и сверкающий на фоне мрака, — искры от языков пламени взметались в воздух, словно фейерверки.

Сабина натянула поводья. Если это были цыгане, которых она искала, значит, они перебрались ближе к Монте-Карло. А если не они, а другое племя, возможно, опасное, которому ни в коем случае нельзя доверять? И все же огонь был похож на тот, который она видела раньше, да и она не могла проехать мимо, так и не узнав, не расположились ли здесь те цыгане, которых она искала.

Она смутно различала крыши фургонов, то и дело возникала тень мужчины или женщины, четко вырисовывавшаяся на фоне ярких языков пламени. Она повернула голову лошади по направлению к огню, бесшумно двигаясь по жесткой траве, подъезжая все ближе и ближе к свету. Словно эхо того, что случилось раньше, она услышала музыку, веселую, неистовую мелодию гитары и скрипки, и теперь, подъехав еще ближе, почувствовала, словно вновь переживает старый сон. Снова был круг из фургонов, толпа цыган, сидящих у огня, и снова в центре — кружащаяся танцовщица. Ее черные волосы так же развевались от бурного движения, а золото ее украшений блестело и позвякивало.

Сабина подъехала еще ближе. На нее упал свет от костра, и лошадь нервно задергала головой; боязливо косясь на пламя. Как и раньше, танцовщица внезапно остановилась и уставилась на нее.

На этот раз Сабина заговорила первой.

— Добрый вечер, — сказала она по-французски. — Я хочу поговорить с вашим королем.

Мгновение стояла тишина, а затем танцовщица ответила. Хоть то, что она сказала, Сабина и не поняла, потому что та говорила на странном языке и ее слова не походили ни на один язык, который Сабина слышала раньше, она не могла ошибиться в смысле ее слов.

Она порицала ее, оскорбляла и призывала других цыган к насилию. Все это слишком очевидно выдавали ее жесты, горящие глаза и искривленные губы. Почему ее так оскорбляли и что она сделала плохого, чтобы заслужить подобную вспышку гнева, Сабина не имела представления, но было очевидно, что мужчины и женщины, сидящие у костра, были возбуждены яростью танцовщицы и, вскочив на ноги, приблизились к ней. Сабина вдруг обнаружила, что они почти что окружили ее. А цыганка-танцовщица продолжала кричать, тыча в нее своими длинными коричневыми пальцами. Все ее лицо и тело было искажено приступом ненависти, она хотела, чтобы Сабина ушла.

Музыка смолкла. Казалось, будто все слушали танцовщицу, и единственным звуком, кроме ее пронзительного голоса, было низкое, ворчливое одобрение толпы.

— Но я должна поговорить с ним, должна! — пыталась перекричать их Сабина.

— Уходи! Уходи!

Она не понимала слов, но знала, что именно это выкрикивала цыганка, а темноглазые мужчины еще ближе подступили к ней. Сабина увидела, как один из них протянул руку, чтобы схватить ее лошадь под уздцы, и с внезапно охватившим ее страхом она впервые подумала, что может ждать от них самого худшего.

Она окаменела от страха, кровь отхлынула от лица, и она почувствовала себя на грани обморока, но тут дверца одного из фургонов на дальнем конце поляны у костра отворилась и на маленький помост над ступенями ступил цыганский король.

Мгновение он смотрел по сторонам, должно быть потревоженный шумом, тщетно пытаясь понять причину. Тогда один из цыган на краю круга, увидев его, сказал что-то, и по толпе прокатилась рябь движения. Все повернулись к своему королю.

Только танцовщица, не заметив, что произошло, продолжала кричать. В ее высоком и пронзительном голосе звучала угроза. Но Сабина уже увидела его, и, прежде чем толпа опомнилась, она пришпорила лошадь и оказалась у ступеней фургона. Верхом на лошади она была почти на одном уровне с ним.

— Сабина, что вы здесь делаете?

Он говорил по-английски, и она ответила ему на своем языке:

— Я была вынуждена приехать. Мне нужна ваша помощь.

Он понял, что здесь происходило, и Сабина впервые увидела выражение гнева на его лице, когда он взглянул на своих людей. Он произнес только несколько коротких фраз, но тон его голоса и резкость, с которой он говорил, дали Сабине понять, что он упрекал их. Мужчины смутились, а женщины опустили головы — их длинные ресницы прикрыли пылающие глаза.

Только танцовщица стояла в той же воинственной позе. Она молчала, но глаза ее все так же пылали гневом, а руки с позвякивающими браслетами были скрещены на груди. Цыганский король заговорил с ней.

Он произнес всего одно слово, но Сабина, хотя и не знала цыганского языка, безошибочно поняла его. Это был приказ уйти, и танцовщица тут же смирилась, ее черные волосы упали, закрыв лицо. Она вышла из круга света и скрылась в темноте у фургонов.

Цыганский король помог Сабине спуститься с лошади, и к животному тут же бросились двое мужчин.

— Мне надо с вами поговорить, — произнесла Сабина. Ее голос слегка дрожал.

— Не окажете ли вы мне честь зайти в мой фургон? — спросил он.

— Ну разумеется, — ответила она.

Он помог ей подняться по ступеням, и она вошла в причудливо окрашенную дверь. Фургон был не очень большой, но поражал своей роскошью. По обе его стороны горели факелы, на стульях лежали яркие подушки, а диван в дальнем углу был покрыт цветным пледом, вышитым золотой ниткой. Рядом стоял стол из полированного дерева с инкрустацией, за которым, как она увидела, цыган что-то писал, пол устилали мягкие ковры.

Сабина, пораженная обстановкой фургона, огляделась вокруг, а потом поняла, что цыганский король пристально наблюдает за ней, прислонившись к закрытой двери.

— Я и представить себе не мог, что увижу вас здесь, — тихо вымолвил он.

Она слегка покраснела.

— Прошу вас, не сочтите меня слишком дерзкой, — сказала она. — Я бы не пришла, если бы это не было крайне важно для меня.

— Простите, если мои люди напугали вас.

— Это… это все танцовщица, — сказала Сабина. Почему она меня ненавидит?

Наивность ее вопроса заставила его улыбнуться.

— А вы разве не женщина, чтобы самой ответить на этот вопрос? — спросил он.

Сабина вопросительно взглянула на него, и кровь прилила к ее щекам.

— Вы хотите сказать, что она… лю… — Ее голос осекся. — Я об этом не подумала, — прибавила она через минуту.

— Присядьте, — тихо сказал он. — И позвольте мне принести вам вина.

— Не уверена, что хочу пить, — возразила Сабина. Но он налил бокал из резного хрусталя и чеканного золота и поднес ей его.

— Выпейте немного, — приказал он. Оказалось, подчиняться ему было гораздо легче, чем сопротивляться. Сабина отпила маленький глоток, поставила бокал на стол, сняла свою шляпу и подняла руки к своим растрепанным волосам.

— Что бы вы обо мне ни подумали… — начала она, но он ее перебил:

— Я подумал, что вы выглядите так же прекрасно, как и в ту первую ночь. И тогда ветер тоже ласкал ваши волосы и целовал ваши щеки.

В ответ на его слова Сабина застенчиво улыбнулась, забыв все, кроме причины, по которой она приехала.

— Прошу вас, не будем говорить обо мне, — взмолилась она. — Мне надо вам кое-что рассказать.

— Я слушаю.

— Мне нужна ваша помощь. Нужна больше всего на свете. Прошу вас… пожалуйста, скажите, что поможете мне… если сможете.

— Вам действительно необходимо, чтобы я это сказал? — спросил он. — Разве вы не знаете, что я готов служить вам, что я ваш, абсолютно ваш — располагайте мной.

Его голос, казалось, вибрировал, отскакивая от стен фургона. Сабина взглянула ему в лицо и затаила дыхание. Она почувствовала, словно плыла через темноту к какому-то ослепительному свету. Словно огромные волны подняли ее и неумолимо понесли вперед на своем гребне. Наконец с усилием она заставила себя продолжить:

— Я приехала… мне нужна помощь… не для себя, пробормотала она. — Для моего брата, Гарри.

— Вашего брата? — переспросил цыган. — Я думал, вы всегда думаете только о своих сестрах. О Гарриет, Меллони, Ангелине и Клер. Они ведь, если мне не изменяет память, должны выиграть из-за вашего брака.

— Они все в Англии, — ответила Сабина. — Но Гарри здесь, в Монте-Карло. Его корабль зашел в порт вчера ночью, а сегодня он пришел повидать меня. — Она тихонько вздохнула. — О, прошу вас, попытайтесь меня понять. Он молод — ему всего лишь двадцать один год…

и он был в море очень долго. Он плавал к берегам Африки и не видел белой женщины и не развлекался целыми месяцами.

Сабина замолчала, словно ей вдруг стало трудно продолжать дальше, и через мгновение цыганский король тихо спросил:

— Говорите же, что произошло?

— Я пытаюсь, — ответила Сабина. — Но я хочу, чтобы вы поняли, хотя… кое-кто не понял, что Гарри на самом деле не так плох и глуп. Он просто молод и, поскольку у него всегда было мало денег — намного меньше, чем у других офицеров на его корабле, — он мало веселится и часто отказывает себе в удовольствиях.

— Я прекрасно это понимаю. Когда человек молод, для него естественно быть веселым и беспечным.

Сабина одарила его благодарной улыбкой:

— Я знала, что вы поймете.

— И что же сделал ваш брат, что причинило вам столько тревоги? — спросил цыганский король. — Не проиграл ли он деньги в казино?

— Как вы догадались?! — воскликнула Сабина.

— Так делают многие, когда приезжают в Монте-Карло.

— И Гарри не исключение, — вздохнула Сабина. Он проиграл, вы ужаснетесь… около сотни фунтов!

— Вы просите меня дать ему денег? — спросил цыганский король.

Сабина гордо выпрямилась на своем стуле:

— Нет-нет, разумеется, нет. У меня и в мыслях не было просить вас даже одолжить Гарри, которого вы не знаете, такую огромную сумму. О, пожалуйста, не подумайте, что я приехала с этой целью. Кроме того, я знала, что у вас нет столько денег.

— Не все цыгане бедны.

Но сотня фунтов — целое состояние! Нет, я приехала не поэтому. Когда Гарри сказал мне, что проиграл деньги и дал поддельный чек, по которому не смогут выплатить в банке, я пошла к… моему fiance — лорду Тетфорду.

— Это, конечно, было очень разумно с вашей стороны. И он дал вашему брату деньги?

— Да… он… дал Гарри… деньги, — сказала Сабина, не осознавая, что заминка, с которой она произнесла эти слова, и внезапное хмурое выражение на лице выдали, чего стоила ей милость жениха.

— Значит, у вашего брата есть деньги, — сказал цыган. — Я не могу понять, чем же я могу вам помочь.

— Мой fiance дал Гарри денег — франками, разумеется, — и он положил их в карман. Гарри намеревался немедленно пойти в казино, заплатить свой долг и попросить их вернуть чек, который он дал им прошлым вечером. Но по дороге он встретил своих друзей, и они пошли в место развлечений у порта. Там они встретили двух женщин и пригласили их на ужин. Только когда ужин закончился и женщины ушли, Гарри заметил, что потерял деньги, которые лежали у него в кармане. Они исчезли. Все франки, которые Артур — я хочу сказать, мой fiance — дал ему.

— Исчезли? Вы хотите сказать, что эти женщины украли их?

— Должно быть — да. Они отправились в дамскую комнату и не вернулись.

— Понимаю!

— И тут я подумала, что, быть может, вы сможете нам помочь, — продолжала Сабина. — Гарри сказал, что одна из девушек была светлая, а другая темная, почти как цыганка, сказал он, и ее звали Катиша. Я подумала… я подумала, что, возможно, вы ее знаете и что вы можете… заставить ее, если она действительно цыганка, вернуть… деньги, которые… она украла.

— Понимаю. За этим вы и пришли ко мне?

Ну разумеется. Неужели вы не понимаете, что вы, скорее всего, единственный человек в мире, который может нам помочь? Если вам не удастся вернуть деньги, вы даже не представляете себе, как это будет ужасно и что тогда случится.

— А что случится? — спросил цыган.

— Гарри придется написать папе и рассказать ему, что он натворил. Но так как он знает, что не может просить маму и папу найти такую огромную сумму денег — их действительно у них нет, — он намеревается уйти в отставку.

Сабина говорила без надрыва, и все же сомневаться в том, что произошедшее несчастье для нее было трагедией, не приходилось. Стоило только взглянуть в ее глаза.

— Вы хотите сказать, что нет никого больше, кто бы мог дать или одолжить вам сотню фунтов?

— Нет никого, кого мы могли бы попросить об этом, — ответила Сабина. — А что касается дачи в долг — что ж, это тоже невозможно. Понимаете ли, Гарри пообещал вернуть сотню фунтов, которые он уже взял у моего fiance, в течение года. Это значит, что он не сможет абсолютно ничего себе купить, на выплаты Артуру будет уходить почти все его жалованье.

— Я думал, вы сказали, что лорд Тетфорд дал ему денег.

— Он дал ему наличные франки, — ответила Сабина. — Но конечно, Гарри придется вернуть их.

— Несмотря на то что ваш брат тогда окажется в весьма стесненных обстоятельствах?

— Артур был очень рассержен на Гарри, — тихо проговорила Сабина. — Он… он не хотел бы делать… многое для моей семьи.

— И вы пришли ко мне.

Вы думаете, вы сможете нам помочь? — спросила Сабина, сжав руки. — Пожалуйста, пожалуйста, скажите, что можете. Я не знаю, что сделают мама и папа, если узнают, что Гарри попал в беду. Они так гордятся им. Он — их единственный сын, и до сих пор все у него шло так хорошо. Он получил продвижение по службе, когда был намного моложе, чем многие его сверстники. Если ему придется уйти из флота с позором, это разобьет им сердце. Прошу вас, помогите нам.

Цыганский король наклонился и сжал руки Сабины в своих.

— Послушайте, Сабина, — сказал он. — Вам не нужно умолять меня. Я хочу помочь вам, и я вам помогу.

— Поможете? О, спасибо, спасибо! — воскликнула Сабина. — Если бы вы только знали, что это для меня значит. Я всегда чувствовала, что каким-то образом вы меня не подведете, и как же я была права!

— Почему вы это чувствуете? — спросил цыганский король.

— Я не знаю, — ответила Сабина. — В вас есть что-то такое… всегда было… что заставляет меня доверять вам, чувствовать, что вы все поймете.

— А другие люди, наверное, не поняли вас? — спросил он.

Сабина отвернулась и высвободила руки.

— Некоторые… очень… нетерпимы к слабости и глупости других.

— Возможно, они не понимают и других вещей, — сказал цыган. — Например, как вы прекрасны, когда улыбаетесь, как трогательно печальны ваши глаза, когда вы грустны. Вы разве не знаете, что ваши глаза темнеют, когда вы напуганы, а когда вы счастливы, они светлеют и начинают сиять так, что все ваше лицо преображается?

Сабина глубоко вздохнула и поднялась.

— Я должна… идти, — торопливо сказала она. А вы пойдете… и найдете Катишу? Вы заставите ее вернуть деньги… немедленно?

— Вы уходите, потому что чувствуете, что должны так поступить? — спросил цыган. — Или потому, что боитесь меня слушать?

— Боюсь? — тихонько переспросила Сабина.

— Да, боитесь, — подтвердил он. — Вы убегаете, Сабина. Убегаете потому, что ваше сердце велит вам остаться.

Сабина замерла. Она ничего не ответила ему и потупила взгляд, уставившись на свои руки, в которых теребила перчатки для верховой езды.

— Неужели вам нечего мне сказать? — спросил он. Его голос был низкий и ласковый.

Она обернулась. Ее лицо было очень бледно, а губы слегка подрагивали.

— Да… мне есть что вам сказать, — сказала она. — Я хочу вас еще кое о чем попросить.

— О чем же? — спросил он.

— Пожалуйста… пожалуйста, не заставляйте меня… влюбляться в… вас.

Это был крик, который, казалось, исходил прямо из глубины ее души, — крик ребенка, который боится темноты. Он молча смотрел на нее. Мгновение никто из них не шевелился. Затем едва слышно он произнес:

— Разве уже не слишком поздно? Она отвела глаза.

— Да, слишком поздно, Сабина, — продолжал он. — Слишком поздно уходить, стараться забыть, что мы встретили друг друга, притворяться, что мы не стояли вместе и не разговаривали, что наши глаза не встречались и не говорили друг другу вещи, которые наши губы не смели даже прошептать. И я думаю, моя дорогая, если вы честны сами с собой, вы уже немножко меня любите.

— Нет! Нет! — прошептала Сабина.

— Тогда почему, — спросил он, — вы так дрожите? Почему я вижу, как бьется эта вот жилка на вашей шее, словно вы взволнованы? Да, взволнованы, Сабина, тем, что находитесь так близко от меня.

— Это… неправда! — простонала она. — Это неправда!

Вы клянетесь? — спросил он. — Поклянитесь сейчас, глядя мне в глаза. Неужели вы скажете, что с момента, как мы встретились, я ничего для вас не значил, что вы никогда не думали обо мне, что вы никогда не хотели увидеть меня вновь? Произнесите это четко и без колебаний, и я уйду из вашей жизни — и никогда в нее не вернусь.

— Я… не прошу… вас… об этом, — пробормотала Сабина.

— Но вы просили меня не заставлять вас влюбляться в себя, — продолжал цыган. — А я говорю вам, Сабина, что слишком поздно. Я даже не прикасаюсь к вам, а все же вы дрожите, словно я держу вас в своих объятиях. Ваше сердце быстро бьется, и вы тяжело дышите, словно ваши губы близко от моих. Я не прикасаюсь к вам, Сабина, и все же я думаю, что в глубине души вы хотите, чтобы я коснулся вас.

Она вскинула голову, предприняв последнюю попытку протестовать, и смело взглянула ему в лицо. Ее глаза были широко открыты, и в них был свет, который она не могла скрыть, да и выражение ее лица выдало всю правду. Мгновение она только дрожала, а затем почувствовала внезапный огонь ликования, который вдруг вспыхнул внутри и разлился по всему телу. Один его вид вызывал в ней восхищение и заставлял трепетать, словно он и в самом деле держал ее в своих объятиях.

И тут весь мир будто замер. В эту самую секунду их души были так близки, что они позабыли, что были двумя разными существами, а не единым целым. Наконец, словно человеческая природа не выдержала такого напряжения, он опустился на колени перед ней и поднес подол ее юбки к своим губам.

— Я люблю вас, Сабина, — сказал он. — Я у ваших ног. Я не буду навязываться вам или заключать вас в свои объятия, если это будет против вашей воли. Потому что я люблю вас так глубоко, я знаю, что ми предназначены друг другу, вы и я, — я не поцелую вас, пока вы сами не попросите меня, словом или делом. Но я был бы слеп, глух, глуп и недостоин вашей любви и своей, если бы не знал, что и вы тоже немного меня любите, как бы вы ни хотели это скрыть.

— Я… мы не можем… мы не должны… — пролепетала Сабина.

— Вы не должны, вы хотите сказать, — ответил цыган. — И все же почему нет? Я — мужчина. Я вас люблю. Я не могу предложить вам такую же жизнь, то же положение, которое может предложить вам лорд Тетфорд, зато я могу подарить вам счастье.

— О, прошу вас… — взмолилась Сабина. — Вы… не понимаете. — Она закрыла лицо руками и, отвернувшись от стоящего перед ней на коленях мужчины, опустилась в кресло.

— Дорогая, я заставил вас плакать! — воскликнул цыган. — Какой я глупец! Верьте, я не желаю вам ничего, кроме счастья!

— Я… я полагаю, я плачу от счастья, — ответила Сабина. — Я плачу потому, что вы так добры, так отзывчивы, так милы со мной. Если бы мы только встретились на несколько месяцев раньше! Но теперь… теперь слишком… слишком поздно!

Цыган поднялся с колен, посмотрел сверху вниз на ее опущенную голову, и на его лице появилось выражение любопытства.

— Почему слишком поздно? — спросил он.

— По… многим причинам, — прерывисто ответила Сабина. — Мама… так довольна, и есть… остальные девочки.

— Гарриет, Меллони, Ангелина и Клер, — перечислил цыган.

— Да… все… они, — ответила Сабина. — О, я знаю, Артур сказал, что не собирается… многое для них делать после того, как мы поженимся, но, возможно, мне удастся заставить его передумать. В любом случае они смогут распоряжаться многими моими вещами… одеждой, всеми деньгами, которые только у меня есть… И они смогут приехать и остаться у нас в доме. Они… и мама… рассчитывают на это!

— И это ни в какое сравнение не идет с гостеприимством цыганского лагеря.

Сабина вспыхнула и убрала руки от лица.

— Нет, дело не в этом! — горячо воскликнула она. — Вы не должны думать, что я отказываю вам потому, что вы цыган, или потому, что я стыжусь вас. Я была бы очень горда, горда быть вашей… — Слова смолкли.

Цыган наклонился вперед.

— Скажите же, — подтолкнул он. — Произнесите эти слова, любовь моя, слова, которые я мечтаю услышать из ваших уст.

— Но я не должна, — запротестовала Сабина. — Как вы не понимаете? Мы не должны даже… думать об этом… я помолвлена с Артуром… и я должна выйти за него замуж. Кроме того, Гарри должен ему… сотню фунтов.

— О, дорогая, какой же вы ребенок, — ласково произнес цыган. — Неужели вы думаете, что сотня фунтов имеет хоть какое-нибудь значение, когда речь идет о всей вашей жизни? Уедемте со мной. Позвольте мне показать вам, что значит счастье. Позвольте мне научить вас, как любить, как жить, как трепетать, — этому не научит вас ни один англичанин, ни один человек в целом мире не сможет дать всего этого вам потому, что мы предназначены друг для друга.

— Вы не должны… искушать меня, — прошептала Сабина. — Вы не должны просить… подобных вещей от меня. Я не сильная, я… нехорошая, я слабая и… плохая, когда дело касается вас. Я хочу делать то, чего не должна делать никогда. Я хочу быть с… вами. Я хочу слышать ваш голос. Я хочу, чтобы вы… прикоснулись ко мне.

Цыган вдруг отвернулся от нее.

— Вы должны идти, Сабина, — сказал он. — Есть границы, за которые человек не должен переступать. Я люблю вас! Неужели вы думаете, что я не Хочу заключить вас в объятия, покрыть ваше лицо поцелуями, целовать ваши губы, ваши глаза, шею, распустить ваши волосы и целовать их? Я люблю вас. Любовь — это не то слабое, вялое чувство, в которое превращают ее англичане. Любовь для меня — сила, которая может заставить человека совершать отчаянные поступки. Это то, ради чего человек может страдать от голода, украсть и бороться со всем миром и даже умереть. Вот что такое любовь, Сабина. А теперь вы должны идти, или я позабуду, что вы гостья, которая воспользовалась моим гостеприимством. Именно поэтому я и не смею прикоснуться к вам.

В голосе цыгана было столько страсти, столько силы — Сабина слушала его затаив дыхание. Ее сердце бешено колотилось, а губы горели — она любила его! Теперь она это понимала. Это была любовь, которая разгоралась в ее сердце, словно пламя костра. Она в нерешительности стояла и думала, что никакая сила в мире не сможет удержать ее от того, чтобы не броситься ему в объятия, поднять свои губы к его и предаться тем поцелуям, сама мысль о которых заставляла ее дрожать и трепетать, но тут цыган резко распахнул дверь. Прохладный ночной воздух ворвался в фургон, свет факелов задрожал, и в лицо Сабины пахнул свежий ветер.

— Идите же! — приказал он, протягивая руку, чтобы помочь ей переступить порог.

Механически Сабина взяла свою шляпу и перчатки и покорно позволила ему провести себя вниз по ступеням фургона туда, где уже ждала ее лошадь. Она едва могла говорить и думать, все ее мысли перепутались.

Он ловко помог ей сесть в седло и отдал приказ одному из своих людей. Спустя несколько секунд какой-то цыган вернулся, ведя под уздцы иссиня-черного жеребца. Это было великолепное животное, в грациозном изгибе шеи которого угадывалась кровь арабских скакунов. Седло было украшено серебром, а стремена целиком отлиты из вороненого серебра.

Цыган вскочил на лошадь. Он отдал какие-то приказания своим людям, а потом он и Сабина скрылись в темноте. На скаку Сабина чувствовала, что ее восторг потихоньку покидает ее, однако ее дыхание по-прежнему тихо вырывалось из полуоткрытых губ, а тело продолжало трепетать от радости. Он был рядом! Его голова была гордо поднята, и он казался частью лошади, как и любой человек, который привык к лошадям с самого детства.

Что он подумал о ней? — задавала себе вопрос Сабина. Не только из-за того, что она ему отказала, но из-за того, что так крепко держалась за свою помолвку с Артуром. Осуждал ли он ее в самой глубине души за то, что она такой сноб? Думал ли он, что только из-за ее будущего положения, как жены Артура, она отказалась выйти замуж за бродягу-цыгана, мужчину, у которого не было дома? Понял ли он, что, если бы только она была свободна, если бы только не ее семья, она бы осталась с ним этой ночью, она бы никогда не вернулась назад в Монте-Карло?

Это была любовь, подумала Сабина. Любовь, которая разрывала сердце на части, которая, казалось, сжигала тело, разум и душу. И все же как она могла забыть боль, которую причинит своей семье, и блага, которых она их лишит, останься она сейчас с ним?

Гарриет рассчитывала, что приедет в Лондон, да и мама казалась моложе и красивее с тех пор, как она стала помолвлена с Артуром. Это потому, что она больше так не беспокоилась о будущем и не пыталась припрятать каждый фартинг, чтобы купить Гарриет какие-нибудь нарядные платья, в которых она могла бы совершить свой первый выход в свет.

Сабина вдруг подумала об Артуре, о его холодном, грубоватом голосе, которым он говорил с ней сегодня днем. Она вздрогнула и инстинктивно заставила свою лошадь приблизиться к жеребцу цыгана. Словно почувствовав, о чем она думала и что чувствовала, он вдруг обернулся и заговорил с ней в первый раз с тех пор, как они покинули лагерь. Она могла видеть его лицо, освещенное лунным светом и вдруг показавшееся ей таким чужим, но, тем не менее, сильным и надежным, его черные волосы, откинутые ветром назад с квадратного лба, полные и чувственные губы, темные, проницательные глаза, горящие огнем страсти.

— Мы скачем бок о бок, — сказал он своим низким звучным голосом, который, казалось, играл на ее чувствах, словно она была инструментом, который отвечал на прикосновение музыканта. — Бок о бок, Сабина. Для вас это ничего не значит? Для меня это значит все, о чем я мечтал и на что надеялся — сегодня и всегда.