Королевская кровь-13. Часть 2

Глава 12

21 мая по времени Туры, Юнеди Игириан

Юнеди Игириан был больше солдатом, чем драконом, и очень любил простые задачи. Пойди туда, охраняй тех-то, принеси то, завоюй это. И все в своей жизни он норовил привести к этой простоте, и философия у него была простая и понятная. Есть добро и есть зло, будь достоин своего учителя и Вечного Воина, действуй с честью и по справедливости, защищай слабых, почитай женщин, помогай обездоленным и пусть клинки не простаивают, если где-то для них есть работа. Он был немногословен, и заставить его говорить долго могла только серьезная ситуация — как случилось после спасения из горы, когда он первым принес клятву верности Владычице Ангелине.

Хотя у него, как и у Киноли, и у Ити, у тех, кто успел получить звание Мастеров и не погибнуть в войне, были все причины ненавидеть семя Рудлогов. Они все были еще молодыми Мастерами и смогли-таки уйти в анабиоз, пусть и на несколько десятков лет позже обычных драконов, в отличие от Мастера Четери, чья чувствительность и опыт стали его проклятьем. Но для воздействия на разум и душу хватило и этих десятков лет, в которые они то проваливались в спасительный сон, то просыпались и смотрели в камень с отчаянием, а потом и равнодушием, желая вздохнуть или умереть и не в состоянии это сделать. Сила, данная сразу двумя первопредками-богами, позволяла телам выживать даже в таких условиях.

Юнеди не знал, чем спасались другие. Он не спрашивал у отца, чего стоил ему неполный анабиоз. Он сам же после того, как осознал тщетность попыток вырваться, раз за разом повторял мысленно упражнения — с самого первого, который они делали во дворе школы совсем мальчишками, и до самых сложных. И знал, что освобождение придет — или в виде смерти, или в виде свободы.

Мастерство всегда было его утешением и спасением.

Мастер Четери считал, что Юнеди стоило бы побольше созерцать небо и проникаться прекрасным, путешествовать и смотреть на людей, и тогда он сможет достичь совершенства и победить учителя, но ученик не знал ничего прекраснее хорошего боя и занятий с клинками, и расслабляться в неге, греться на солнце просто так, да даже проводить время с хорошенькими женщинами было ему скучно. Натура его всегда требовала дела, и за каждое он брался с радостью. А заключение в горе лишь усилило тщательность и скупость на эмоции, что для дракона, потомка Богини, было немыслимо.

Два его спутника, Ити и Киноли, отличались от него, и заключение в горе подействовало на них по-разному. Красноволосый Ити очень любил женщин и вино, вне боя и обучения был шумным и смешливым, и все знали, что если бы Мастер не разглядел в нем, еще не достигшем совершеннолетия, гибкости и ритма, то стал бы он драконом-бродягой, из тех, что шляются по всему миру, а про них потом слагают легенды или похабные песенки. Гора сделала его еще более жадным до жизни и приключений, иногда вопреки разуму. Светлая родинка на его щеке формой напоминала человеческое сердце и потому шутили, что Ити отмечен Матушкой и потому так щедро дарит любовь всем женщинам вокруг. Возможно, это так и было, но Юнеди считал, что Ити просто несдержан, хотя они втроем были друзьями и принимали слабости и недостатки друг друга. Однако учитель Четери никогда не останавливал Ити. Учитель и сам любил женщин.

— В этом его суть, жадно брать от мира все, — объяснил он как-то Юнеди, когда тот задал вопрос, — нельзя перекрывать ее, но можно направлять этот поток в мастерство.

И Ити в бою действительно был хорош.

А рыжеволосому Киноли словно досталось все то любование прекрасным, что не хватало Юнеди. Он умел мгновенно переходить в собранное состояние боя, но на досуге писал стихи, любил парить в небесах часами, и носил с собой, за спиной, крошечную бантру размером с две ладони, на которой играл в минуты отдыха там, где враг не мог услышать, и когда не спали соратники. До войны с Рудлогом они с Мири, музыкантом, нынче управляющим приморской Лонкарры, частенько заседали большой компанией таких же любителей музыки с вином, и на утренние тренировки Киноли приходил чуть рассеянным и улыбчивым, словно не пил вино и играл, а медитировал всю ночь. После заключения в горе он стал еще отстраненнее и задумчивее, и иногда Юнеди думал, что часть его души так и осталась погребенной под разрушенным пиком.

Всех их Мастер Четери взял в ученики, когда вернулся из своих странствий и стал тренировать боевые крылья. Ему-то тогда было едва за пятьдесят, а им — от семи до десяти. Все они и сдружились в его школе. Сейчас Мастеру было почти сто десять, если не считать пятьсот лет, проведенных в горе, а им — семьдесят и меньше. У него было больше тридцати учеников, и лишь трое из них стали Мастерами. И Юнеди где-то в душе гордился тем, что прошел этот путь первым.

В портал они вошли чуть раньше полудня, а когда вышли, сначала в нос ударил забывшийся уже запах муравьиной кислоты и сырой почвы, а затем они увидели, что на стальном небе солнце клонится к закату. Они вышли готовыми отбивать нападение, но застали картину почти идиллическую: огромные тха-охонги под управлением иномирян поднимали жвалами посильные им осколки Обители Триединого и несли куда-то в сторону. От них и тянуло едкой кислотой. Так же поступали с останками инсектоидов, валяющихся то тут, то там и словно выеденных изнутри — во всяком случае, поднимали их гигантские охонги без труда.

Мастеров заметили, закричали куда-то визгливо, с обилием шипящих. Никто не нападал, но работники стали пригибаться за большие головы тха-охонгов, заставлять инсектоидов отступать. Сами драконы тоже были наготове — от арбалетной стрелы они бы увернулись, но на Лортах утащили много туринского оружия, и ударь кто из автомата — можно и не успеть, если расслабиться. Взвился ввысь раньяр с всадником, быстро полетел в ту же сторону, в которую шли тха-охонги с осколками белого камня в пастях.

— Исотши, исотши, — доносилось со всех сторон.

— Кажется, нас тут запомнили, — пошутил Ити.

Юнеди не ответил — он, потянувшись по привычке к кончику одной из кос, с досадой вспомнил, что у них всех троих после освобождения из горы волосы только-только начали отрастать, и сейчас оглядывал окрестности, отмечая пути отхода, если все же нападут, и заодно вспоминая прошлый бой. Битва проходила в стороне — далеко справа у изгиба портала были видны следы подпаленной травы и горелой земли, и несколько скорчившихся туш раньяров.

Драконы уходить к поселению тимавеш не спешили — успеют уйти, а принести на Туру известия о том, как на самом деле встречают на Лортахе гостей, нужно. Одно дело договоренности, другое — реалии. То с одной стороны, то с другой к порталу подступали охонги уже не с работниками — с нейрами, но арбалеты и туринское оружие из-за спин не доставали, лишь смотрели внимательно и зло, и о чем-то переговаривались.

Возможно, среди них были и те, кто видели Мастеров здесь, в Нижнем мире, в бою. Или у портала под Мальвой, когда они проводили с группой Свидерского первую зачистку.

— Надо бы хотя бы статуи обратно забрать, — тихо сказал Ити, глядя на треснувший лик Инлия Белого, лежавшего неподалеку. Осталась от него только часть лица, шеи да плеча. Тут же виднелось крыло и часть спины Матушки-воды.

— Забирать нечего, — отозвался Юнеди. — Разбито все и растащено.

— Сила не в статуях, — добавил Киноли, — новые поставим.

Пока они переговаривались, с одного из охонгов спрыгнул немолодой боец, пошел к ним, хромая и держась за меч. Видно было, что гостей он побаивается, но решил — раз сразу не нападают, то и дальше не станут.

— Тмир-ван сказать, вас быть один с красные волосы, — проговорил он на рудложском, ужасно произнося слова.

— Я взял с собой друзей, — кратко ответил Юнеди.

Боец снова оглядел их.

— Тмир-ван велеть позвать он, когда ты быть тут. Ты подождать его, исотши?

Юнеди кивнул, вспоминая, что Тмир-ваном Четери называл генерала врага, который и вел отряды против них здесь, на Лортахе. И вел умело. Дракон кивнул, а затем, подумав, что здесь могут быть другие жесты, коротко сказал:

— Да.

— Что такое исотши? — вмешался Ити.

Иномирянин задумался.

— Это на ваш язык колдун, — ответил он. — Колдун, убивающий касанием.

Военачальник, о котором говорил боец, прилетел очень быстро. И, спрыгнув на землю с раньяра, зашагал к ним. Вместо руки у него была культя, на которую он прикрепил с помощью ремней, заходящих на противоположное плечо, выкованный из хитина протез с двойным крюком на конце.

— Вы люди колдун-Владыка, — сказал он, оглядывая всех троих. И судя по его взгляду, он их узнал — хотя Юнеди его с того боя не помнил. Возможно, он наблюдал издалека? — Я — тиодхар Тмир-ван. Мне сказать, что вас быть три. Ты сказать, куда вы идти?

— Мы пойдем к убитой мелькодере, — ответил Юнеди спокойно. — А затем по пути нашего учителя. Он велел нам найти важную для него вещь. Утерял по дороге сюда.

Тмир-ван не выглядел удивленным — видимо, куда только подчиненных его начальство не посылало.

— Я отнести вы к мелькодера, — сказал он, подумав. — Когда вернуться к Врата, подожди меня, воин-колдуны. Я передать ваш учитель отплата за то, что он спасти меня. — Он поколебался и спросил: — Это правда, что твой учитель убить бог-Нерва? Те, кто вернуться из ваш город, так говорить. Как это возможный? Он тоже есть бог?

— Мастер Четери — величайший в мире воин, — горячо ответил вместо Юнеди Киноли, и ему оставалось только кивнуть.

— Теперь уже и в двух мирах, — добавил Ити. — Но он смертный.

— Да, — снова сказал Юнеди, и вражеский генерал поднес кулак ко лбу.

— Мои люди молиться ему, — сказал он. — Пусть будет бог, пусть мои люди быть лучше сражаться.

— Тогда скажи своим людям, — медленно проговорил Юнеди, — что за кровавые жертвоприношения он карает и лишает своей милости, а лучшая молитва ему — это тренировка.

— Это мне подходить, — усмехнулся тиодхар мрачновато и махнул крюком. — Идти на раньяр, исотши, и не вставать под морда и под лапа, иначе стать ее еда.

Драконы под настороженными, внимательными, злыми и любопытствующими взглядами работников и нейров уселись на огромную стрекозу и взмыли в небо. И там Юнеди, держась за выступ длинного седла и глядя с небес на незнакомый ему мир, на крепость, скрытую в лесах на краю равнины, к которой и от которой и шла вереница тха-охонгов, переправляясь через мелкие широкие реки, на три едва дымящиеся сопки, подумал, что пройти этот мир своими ногами, пожалуй, было бы интересно.

Когда они спустились у остова гигантской многоножки и драконы соскользнули со спины раньяра, из дыр в сочленениях поверженного гиганта, из выеденных глазниц и обломанных лап прыснули крупные мохнатые крысюки. «Крысозубы» — так называл их Четери. Мастера обошли вокруг мелькодеры, осмотрели вспаханную землю среди каменных пластов и столбов, уже сглаженную дождями, сломанные деревья — и увидели всю картину боя, как и учил их Четери.

Военачальник наблюдал за ними с пониманием. Ну и вообще казался знающим, хотя в бою он был бы им, конечно, не соперник и с двумя руками. Но судя по тому, как действовали его отряды у порталов, тактиком и стратегом он был хорошим.

— Отсюда мы пойдем сами, — проговорил Юнеди. — Не нужно следить за нами, Тмир-ван.

Тмир-ван мрачно посмотрел на него.

— Я хотеть жить, воин-колдун, — ответил он. — Но если с вы что-то случиться, твой учитель прийти ко мне и спросить с меня. Оставь что-то, какой-то ваш знак, что убедить его, что я довести вас до места и мои люди не трогать вы.

Юнеди усмехнулся.

— Ему не нужен знак, Тмир-ван, — проговорил он. — Он просто спросит тебя и увидит, что ты говоришь правду. Не бойся. Мастер Четери никогда не трогал тех, чья вина не доказана.

Вражеский генерал улетел, а трое Мастеров направились в сторону сопок, отойдя немного в лес — как и заповедовал Четери. А наткнувшись к концу дня на полосу блуждания, развели костер и принялись ждать.

Семь дней спустя, ночь с 27 на 28 мая, Тафия, Четери

Корвин Черный пришел на плоскую крышу дворца Четери ровно в полночь по времени Песков, как и уговаривались они. Ждали его кресло и столик, на котором стояли нарезанные овощи и блюдо с еще горячим запеченным барашком, и с десяток запечатанных кувшинов с вином. Ждал и хозяин дворца, встав из своего кресла в знак уважения, когда сгустившаяся тьма соткалась в силуэт бога. Они обнялись, как братья, и сели трапезничать.

И ни одного серьезного вопроса не было поднято на этой встрече — они рассказывали друг другу байки о своих давних приключениях. Чет — о том, как путешествовал после окончания обучения у Мастера Фери, Жрец — о жизни в человеческом теле и делах давно минувших дней в государствах, уже исчезнувших с лица Туры.

И просидели бы они, наверное, за неспешными разговорами до самого утра, если бы Четери не повернул вдруг лицо в сторону портала и не сказал:

— Мои ученики вернулись от Хиды, Великий. Летят сейчас сюда. Послушаешь их со мной?

— Как же не послушать, — усмехнулся Жрец. — А пока ты не стал снова учителем и правителем, выпей со мной еще чашу вина, Четери.

Через несколько минут в лунном тусклом свете закружили над двором три дракона, сияющих для Чета витой и лазурью и стали спускаться. И Мастер с гостем встали и направились к выходу с крыши, по узкой лестнице вниз, на второй этаж, а затем и по широкой на первый.

Юнеди и Ити уже обернулись, а Киноли только приземлился, и с его спины спрыгивали люди. Чет притормозил — выглядели люди как иномиряне, потому что не было в них мягкого сияния туринских стихий, лишь голубовато-белая вита струилась в них потоками, как и в туринцах, чуть выступая за контуры тела серебристым облаком.

— Тимавеш? — спросил он едва слышно, увидев, как фигуры, повернувшись к нему, раскрывают руки в приветствии этого народа. Обратил внимание на женский силуэт, и манера ее движения, линия плеч и шеи были узнаваемы. — Медейра?

— Они, — подтвердил рядом Ворон.

Ученики, увидев Четери, поклонились, хотя и не должны были, ибо все мастера были равны, как постановил Вечный Воин. А в знак уважения к Ворону и вовсе опустились на одно колено. Все драконы хоть слабо, но ауры могли видеть, а Мастера всегда были чутче других.

— Поднимайтесь, добрые воины, — морозно вымолвил Корвин, — и пусть смерть наблюдает за вами, но не берет себе.

Тем временем Медейра в сопровождении соплеменников — было их человек семь — подошла к Четери. От нее исходили знакомое живое любопытство и при этом смятение и недоумение. Она то и дело вертела головой по сторонам.

— Счастье встретить тут тебя, моя соплеменница, и вас, мои соплеменники, — сказал Четери на языке тимавеш и тоже расставил руки в приветствии. — Будьте моими гостями.

Он шагнул к Медейре и они обнялись — как при расставании на краю долины тимавеш.

— Ты узнал меня, ергах, — радостно сказала она. От нее пахло лесом и мхами. — Твои ученики сказали мне, что ты ослеп, но ты узнал, — и она потянула его за плечо, чтобы он склонил голову, и надела ему на шею что-то легкое, как перышко. — Хида получила твой подарок и обрадовалась ему. Но сказала, что у тебя все есть, и потому от нее подарок — перо птицы викиду́, что всю жизнь проводит в полете. Знак легкости. Хида сказала напомнить тебе, что легкость в сердце, ергах.

— Я благодарен ей, — ответил он, склонив голову.

— Тебе удивительно, что мы здесь, я знаю, но такова воля Хиды, — Медейра отступила от Чета и повернула голову к Жрецу. От нее потянуло все большим недоумением. — И тебя я помню, хоть волосы твои были не огненные, а черные. Ты ли это, неши Макс?

— Я — бог в его теле, — невозмутимо ответил Жрец.

Медейра не удивилась, закивала.

— Хида говорила, что так может быть, — сказала она. — Она говорила, что в теле неши нашу землю посетил бог чужого мира. Ты добрый бог, бог в теле неши Макса?

— Я стараюсь быть справедливым богом, — ответил он, и она кивнула.

— Что же привело вас сюда? — спросил Четери.

— Хида велела нам прийти, изучить твой мир, выучить язык, ибо нам жить вместе. Она сказала, раз миры наши теперь связаны, надо и нам уметь общаться на вашем языке, а не только вам на нашем, — и она снова завертела головой. Подняла одну ногу, другую. Спутники ее так же крутили головами и что-то обсуждали:

— Совсем нет живых домов, — слышалось Четери.

— И какое огромное поселение…

— А ергах смотри в какой одежде!

— Не могу смотреть, меня как эти ящеры сюда донесли, я чуть со страха не умер…

Медейра к спутникам не прислушивалась. Она снова подняла ногу, другую. Потрясла руками.

— Тебе непривычно здесь? — мягко спросил Четери.

— Да, ергах, — вздохнула она. — Я привыкла к отклику земли, трав и древ вокруг. Привыкла ощущать течение силы Хиды в мире. Связь стопами с ее силой. А здесь я словно глуха и слепа, словно моя кожа стала грубой древесной корой, что не способна чувствовать. Но Хида сказала, мне на пользу будет побыть вне леса. Что нам придется из леса выходить и я должна разуметь, каким может быть мир и каким мы можем сделать наш. А, — она оживилась, — наша сестра по племени Алина тоже здесь?

— Она живет далеко, — объяснил Четери, — но приходит сюда каждый вечер через… — он задумался, подбирая слово на языке тимавеш, — чудесную дверь. Вы с ней завтра вечером увидитесь.

— Мое сердце ждет этой встречи, — и Медейра приложила руку к груди.

Трое Мастеров и Жрец молча слушали их общение, спутники Медейры — громко перешептываясь под пение ночных птиц. Кто-то из тимавеш щупал деревья, кто-то — камни фонтана и воду в нем.

— И ты порадовала мое сердце, появившись здесь, — искренне сказал Четери. — Я сделаю все, что нужно, Медейра. На сколько вас Хида отпустила сюда?

— Она сказала, сколько понадобится, чтобы я увидела и поняла ваш мир, ергах, — ответила девушка, которая ошеломленно разглядывала дворец. — Она сказала, что позовет меня, когда придет пора вернуться. Ох как велик твой мир, Четери, и какие огромные здесь поселения и дома!

Четери смотрел, как пульсирует избытком жизненных сил ее аура, как вита ее чуть ли не плещет через край. Столько молодости, столько сил, столько рвения. Слишком много для маленькой долины, Хида права.

— Будь моей гостьей столько, сколько нужно, — попросил он. — Мой дом — твой дом, Медейра, здесь всегда для тебя будут покои, и я найду человека, который обучит тебя нашему международному языку. Покои — это как ваш гостевой дом, но их много, и они внутри дворца, — объяснил он, глядя на то, как девушка задумалась, пытаясь понять незнакомое слово.

— Спасибо, ергах, — серьезно сказала Медейра. — Но мне не терпится увидеть мир. Мы побудем у тебя, посмотрим на твое поселение и пойдем к следующему. Ты дашь нам проводника, Четери? Я понимаю, что ты не можешь быть нам проводником. Твои ученики рассказали нам, что здесь ты правитель этого большого поселения. Одекра ведь тоже не сама за вами приглядывала, а меня попросила.

— Конечно, — откликнулся Чет, уже прикидывая, кого бы нанять для этой нелегкой миссии. — Будет вам и проводник, и повозка, в которой вы сможете ездить от поселения к поселению быстрее, и документы…

Последнее он произнес на языке Песков, и Медейра недоуменно повторила:

— Документы?

— Это как свитки, в которых написано, кто ты, чтобы вас не задержали стражи, — объяснил он.

Она снова закивала.

— Нам много предстоит узнать, я знаю. Не бойся, ергах, мы не будем обузой тебе. — Она покосилась на Мастеров, которые с удовольствием плескали себе в лица из фонтана и подставляли руки под струи, чтобы напиться. Ворон, глядя на них, тоже не выдержал, сел на край фонтана, опустил руку в воду и улыбнулся мягко, будто его поцеловали в ладонь. — Я знаю, что нужно вам поговорить. Твои ученики долго ждали, пока Хида ответит им. И мне нужно быть с вами, слушать вас, говорить словами Хиды. А спутники мои, если дашь им место, где они могут переночевать и поесть, пойдут отдыхать.

— Их проводят в покои и тебе подготовят, — ответил Четери. Махнул рукой, и от стены отделились невидимые до этого фигуры ночных слуг и служанок. — Проводите моих гостей, — сказал он. — Они издалека и не знают наш язык, поэтому покажите им, как чем пользоваться. Дайте одежды, помогите вымыться и принесите подкрепиться.

— Будет сделано, Владыка, — ответил главный среди ночных слуг, и они все поклонились. Повернулись к гостям.

— Прошу следовать за нами, уважаемые гости Владыки.

— Идите за ними, — сказал Чет тимавеш. — Уклад у нас отличается от вашего, но как мы учились пользоваться вашими вещами, так и вы научитесь пользоваться нашими. Те, кто провожает вас, не смогут объяснить, но покажут. А завтра мы с вами поговорим обо всем.

Гости потянулись ко дворцу, и от всех них шло ощущение совершенно детского любопытства и восторга пополам с настороженностью. Медейра пошла с ними, что-то объясняя и словно уговаривая, довела их до входа во дворец и направилась обратно. Шла она легко, но видно было, что то и дело норовит подтянуть босую ногу выше, что ей непривычно ходить по мраморным плитам двора.

— Чисты, как дети, — задумчиво сказал рядом Жрец.

— Да, — согласился Четери. — Хида знает, что делает, надеюсь? Им тяжело будет спотыкаться об этот мир.

— Хида хочет лучшего для мира своего, — отозвался Ворон. — И мы, по крайней мере, знаем теперь, что она жива.

Четери повернулся к Мастерам.

— Рад видеть вас, — он обнял каждого, как брата. — Надо ли вам отдохнуть, освежиться перед разговором?

— Не надо, — откликнулся Ити, а Киноли кивнул.

— Лучше мы быстрее расскажем, что узнали, учитель, — проговорил Юнеди.

— Тогда, — Чет вновь повернулся к стене, где ждали ночные слуги, — накройте сейчас нам стол в парке, в мраморной беседке у апельсиновой рощи. И проследите, чтобы никто не беспокоил нас.

Он не стал добавлять «кроме моей жены», потому что Свету и так никто бы не осмелился остановить, вздумайся ей пойти к мужу в любое время дня и ночи.

Через несколько минут все они рассаживались за большим столом в круглой беседке, сквозь колонны которой струились ветерки. Парочка из них соткались в анодари, зачирикали, засвистели, и Медейра ахнула, засмеялась счастливо и легко, как ребенок, которому показали фокус. А на слуг, которые расставляли кушанья, она поглядывала внимательно.

— Они служат тебе, как мы — Ледире и Хиде, — сказала она наконец осторожно. — Они почитают тебя, да?

— Да, — не стал спорить Четери, — но у нас больше живет людей, чем у вас, Медейра. И часть из них платит другим людям, чтобы те делали за них работу по дому. Иначе не заняться своим делом.

— Понимаю, — с облегчением и радостью ответила неши. — Прости, Четери. Но я усомнилась, не рабы ли это, как у тха-норов империи, и расстроилась этому.

— Не бойся спрашивать, — сказал он. — Наш мир не идеален, и я не идеален, Медейра. В нашем мире было рабство, но сейчас его нет. Однако тут есть и злые люди, и подлость, и преступления.

Она вздохнула.

— Во всех мирах так, так говорила Хида. Человек всегда человек.

За неспешной трапезой драконы рассказали Четери, как они добрались до полосы блуждания, встретив пару лорхов и уничтожив их, и обойдя полянку вехента. Рассказали на языке тимавеш, чтобы понимала Медейра. Черный Жрец, усевшийся тут же, словно скрылся в тень от колонны и был так тих, что про него можно было забыть.

— Как ты и говорил, Мастер, тимавеш на нас вышли на следующий день, — говорил Юнеди. — На нас не нападали, присматривались, а мы, как заметили людей, выждали немного, чтобы рассмотрели нас, и я крикнул то, что ты мне написал:

«Мы посланники от Четери, вашего соплеменника, красноволосого исполина. Принесли весть Ледире и Хиде и всем добрым людям неши, что в нашем мире сокрушили четырех чудовищных богов этого мира».

Люди выступили из леса, оказались среди них и мужчины и женщины, и жестами предложили нам пойти за ними. Они были очень воодушевлены и улыбчивы, и оглядывали нас с восхищением. Долго мы шли до их поселения, встречая следы охоты и собирательства. А затем, когда мы вошли в удивительное поселение Тес, нас облепили дети и стали приветствовать взрослые так, будто мы были сыновьями всех этих людей, вернувшимися домой.

Медейра слушала их внимательно, не перебивая.

— И когда нас отвели в дом-дерево, к нам набежало все поселение, — хохотнул Киноли. — Нас осмотрели, ощупали, нашли у меня бантру и знаками попросили показать, что это такое. Пришлось наиграть и напеть. После этого я пел, пока голос не охрип, потому что требовали еще и еще.

Вспомнив об инструменте, дракон снял его с пояса и принялся почти неслышно перебирать струны.

— Им перепадает мало развлечений, — усмехнулся Четери, вспоминая оглушающее гостеприимство тимавеш. — А ты, Ити, что делал?

— Строил глаза девушкам, как всегда, — ответил за друга Киноли.

— Каждый делал что умеет, прямо как ты заповедовал, учитель, — откликнулся Ити невозмутимо. Медейра засмеялась, и Чет улыбнулся. В его троих учениках тоже было виты с избытком.

Юнеди продолжил:

— К вечеру в дом пришла одна из старших жриц, она назвалась Одекра. Постаралась объясниться с нами, но не смогла, и тогда поманила за собой. К озеру, как оказалось, про которое ты говорил, Мастер. На улице уже звучали барабаны — в нашу честь устроили праздник.

— На праздники тимавеш горазды, — согласился Четери. Ему пребывание у лесных людей вспоминалось с нежностью.

— Мы один за другим прыгнули в озеро. И вышли оттуда уже со знанием языка.

— А что показало вам озеро? — спросил Четери, ибо тайн между учениками и учителем быть не могло.

— Мне, — сказал Ити, — семью, но дальнюю, через много лет.

И все посмотрели на него с удивлением.

— Мне, — ответил Киноли, — моих учеников. У меня будет своя школа, и будет она в Лонкарре, у Мири.

— А мне, — проговорил Юнеди задумчиво, — то, что я в этот мир еще вернусь.

— Хида учит, что озеро не предсказывает будущее, — все же вмешалась Медейра, и тон ее сейчас был не юной восторженной девушки, а жрицы, глубокий и спокойный. — Оно показывает то, что может произойти, если вы пойдете одним путем и не пойдете другим. Или то, что уже произошло, если это важно для вашего будущего. Оно не видит будущее, оно строит его, исходя из того, что есть в вашей голове и памяти.

— Хорошая вещь, — донесся из тени голос Ворона. — Надо будет у себя на Туне тоже устроить такое.

И все чуть подобрались, вспомнив, что их слушает бог.

Слуги закончили выставлять на стол кушанья и растворились среди деревьев, наблюдая за Владыкой, чтобы подойти по мановению его руки. А Юнеди продолжал рассказывать.

— В этот вечер Хида с нами так и не поговорила. «Ледира ослабела после того, как чудовищные боги выпили энергию из Хиды и ее детей, — сказала нам Одекра, когда мы, наконец-то, стали понимать речь тимавеш, — и просыпается теперь редко. И неизвестно теперь, когда Хида наберет силы, чтобы говорить устами Ледиры в следующий раз. Но она почуяла ваше появление и послала мне видение, чтобы я отправила воинов вам навстречу. Вы теперь наши соплеменники, и потому, пока не можете поговорить с ней, живите как мы, Тес для вас открыт. А вечерами мы все будем петь песни и молитвы, чтобы больше дать Ледире и Хиде сил, и ждать, пока она проснется».

— Они пели еще пять дней, а мы знакомились с жителями, ходили с ними на охоту, — сказал Киноли, снова рассеянно принявшийся наигрывать на бантре. Четери помнил, что в эти минуты он легко улыбается сам себе. — И только на шестой к вечеру позвали нас в дерево-храм, к старой Ледире. И там богиня говорила с нами ее голосом. Она приняла твой подарок, мешочек с семенами фруктовых деревьев, и сказала, что ты знаешь, чем ей угодить, как и ее сын Вета-Океан знал, чем угодить матери. Сказала, что он таскал ей растения с других миров, и был так быстр, что успевал за мгновение слетать туда и обратно, пока они не закрывались.

— А затем, — подхватил Юнеди, — она попросила дать ей возможность посмотреть нашими глазами на бой. И сказала, что ей понравилось и она ответит на твои вопросы. Она бы ответила и так, потому что ты член ее племени, но отвечать тому, кто сразил ее злейшего врага, ей особо приятно.

Юнеди, остановившись на секунду, смочил горло водой. Еда, фрукты, мясо стояли на столе нетронутыми — все были увлечены разговором.

— И она ответила, Мастер. Но сказала, что мы можем не запоминать ответы. Что она пошлет с нами Медейру, которая является одной из тех, чьими глазами она смотрит, чьими устами говорит, чьими руками действует, и та передаст тебе ее ответ так, как если бы Хида сама говорила с тобой.

— Что же передала тебе Хида? — спросил Четери у Медейры.

Девушка приложила кончики пальцев ко лбу, туда, где, как помнил Четери, был нарисован красный полумесяц рогами вверх и точка над ним. Многое бы он отдал, чтобы увидеть, есть он или нет на ее лбу сейчас, и одета ли она в такую же красную рубаху с бахромой и широкими рукавами и пестрые штаны.

А через несколько мгновений Медейра заговорила не своим голосом, а глубоким и звучным голосом Хиды-Роженицы.

— Знала я, что не забудете вы обо мне, — говорила она, — и если будете живы, то выполните свои обещания. Жаль, что ты не можешь прийти теперь на Лортах, Четери. Увидела я глазами твоих учеников, как сразил ты Нерву-паука, и поняла, что достоин ты награды и моей благодарности. Но не могу я дать тебе ни своей силы — не будет она работать в другом мире, ни части доспеха моих детей — все они убьют тебя, так мощны. Нет у меня достойного подарка, но я пошлю тебе подарок красивый и полезный. Отдаст Медейра тебе семена дерева капо́ши. Каждый раз, когда идет дождь, на нем набухают цветы и звенят как маленькие гонги, а после дождя закрываются, собирая в себе нектар, что через семь дней становится напитком, который укрепляет детей и стариков, а сильным дает покой и терпение. Нектар этот хранится в темноте, как мед, долгие годы, а если выставить его на солнце, то через пять декад превращается в сладкое вино, веселящее разум. Капоши быстро растут, и в давние времена целые провинции жили за счет торговли вином из его цветов.

— Да, этот подарок для меня, — сказал Четери с улыбкой, протягивая руку. И Медейра сняла с пояса что-то и положила ему в ладонь — мешочек, в котором угадывалось несколько десятков крупных бугристых семян.

— Я еще жива, — продолжила Медейра, вновь поднеся пальцы ко лбу, — и дети мои живы. Но зло не ушло из нашего мира. Вы не зря опасаетесь — одна из теней наших врагов выжила и смогла спрятаться в храмовом холме в Лакшии, в коконе силы, оставшемся от долгого нахождения там богов-врагов. Потому и не могу я освободиться — если бы она была мертва, то все путы бы ослабли и могла бы я порвать их, даже ослабленная тем, что перед выходом высосали вражеские боги меня почти досуха. А сейчас не могу — завязаны путы на кокон силы в холме, и он подпитывает тень, а тень стабилизирует его, оттого и путы крепки. Тень сейчас спит. Если верно я понимаю божественную природу моих врагов, а я много тысяч лет изучала ее, то пройдет какой-то десяток лет, и поделится тень на четыре личинки и затем будут расти они долгое время, пока опять не станут богами с той же памятью, с которой они уходили на Туру.

— Этого нельзя допустить, — морозом окутали сидящих слова Ворона. — Нужно убить ее.

— Убить тень ту под силу только мне, — словно услышала его Хида. — Ибо находится она не в материальном слое, а в энергетическом, и кокон тот подвешен на мою силу и старую силу богов и их жертв, и продолжает она ее тянуть — и никак мне не перекрыть ее. Никто из людей убить ее не сможет. Даже если снести холм, она останется зреть в энергетическом слое.

— А если кто из наших богов выйдет на Лортах и уничтожит ее? — вопросил Четери.

— Никто не рискнет после того, что стало со мной, — качнул головой Ворон. — Да и не пропустит единственный портал, даже закрепленный Триединым, бога, схлопнется. Тура снова останется без первоэлемента.

— Плохо, — проговорил Четери. В голове он уже искал пути решения. И уж думал — может все же пойти на Лортах, потренироваться там жить без стихийного зрения, слепым, на слухе и ощущениях, и попробовать взять еще одно оружие кого-то из богов, и попробовать поразить эту тень?

Медейра спокойно ждала, держа пальцы на лбу.

— Одно дает надежду, — продолжила она голосом богини, — ждать возрождения вражеских богов не меньше сотни лет, если только им не помогут созреть быстрее. Но все равно несколько десятков лет у нас есть. Да и я уже, пусть слаба, долго смогу продержаться. Сила моя растет, а не падает. Раньше ей питались четыре бога, а сейчас малая тень. Пусть по капле, но растет сила, и буду я пытаться освободиться и через год, и через пять. Но мне все равно понадобится помощь. Старое оружие богов сильно, и по-прежнему пронзает меня несколько копий бога-Омира, и по-прежнему стягивают меня сети бога-Нервы.

— Герой, — проговорил Четери, и захлестнуло его и понимание, и черная тоска, и смирение, и ярость. — Лортаху нужен герой.

— Мой народ мал и нет среди них того, кто способен помочь мне, — гулко сквозь волны тоски слышал он. — Но ты, Четери, обещал мне помощь, обещал помощь и Воплощение Смерти, который гостил в моей долине. Так как пророчество наше связано с тобой, воин-Четери, то ты и будешь тем, кто исполнит его. Кто найдет для нас освободителя…

Чет ощутил, как внимательно смотрит на него Жрец и поднял на него лицо, глядя прямо во тьму. Такую же тьму он ощущал в себе. И на мгновение захотелось ему шагнуть прямо в пустоту, хаос и безвременье, что смотрели на него, потому что не будет больше ничего — а значит, и жить больше незачем.

Искушение коснулось его и отступило.

«Я справлюсь», — сказал он себе ли, богу ли.

«Я тебя все равно не приму, — невозмутимо ответил бог. — Миру ты нужен, мой брат по оружию. Просто оставь другим героям возможность тоже проявить себя».

…такого, — продолжала Медейра-Хида, — чья сила и уравновешенность позволят взять в руки артефакты с моих храмов и части моего оружия, разбросанных по всему материку. Какие-то уже поглотило море, какие-то слишком мощны для любого смертного. Но есть те, что вынесет смертный, и в которых достаточно энергии, чтобы позволить мне вырваться, сломать оружие, сдерживающее меня. И тогда я освобожусь, уничтожу тень и вызволю своих детей. И будет Лортах вновь свободным, вернется в равновесие. Ищи его, Четери. Не спеши, время еще есть. Но ищи. Год ищи, пять ищи, десять — пророчество притянет его к тебе рано или поздно, так и знай. Иногда достойному надо созреть. Найдешь его — пусть приходит ко мне. Я скажу ему, где лежат артефакты и как их брать.

— Но как узнать того, кто сможет взять артефакты Хиды? — спросил Четери задумчиво. Слабость, захлестнувшая было, отступила и напоминала о себе горькой тенью на периферии сознания.

— Вот, — Медейра сунула руку куда-то, вытащила что-то большое, с кокос, каплевидное, тоже светящееся витой, мягко и тепло, как растения вокруг. — Это дерево Хиды, хидава́ри, оно дает ростки в присутствии ее самой или в присутствии людей, что способны прикоснуться к ее артефактам. Раньше так выбирали жрецов и жриц в храмы.

Чет принял каплю двумя руками. Тяжелая, она тоже ощущалась, как кокос: жесткая, шершавая, слоисто-волокнистая кожура, под которой, туго натянутой, томилось столько виты, что покалывало пальцы.

— Вот у тебя и появилась еще одна задача, да, брат по оружию? — почти весело спросил его бог.

Четери хмыкнул. В душе, все еще скрытой тьмой, на миг словно проглянул свет и снова потух.

— Я благодарю Воплощение Смерти за то, что сказал мне про просьбы военачальника, что обосновался на равнине, — продолжила Медейра голосом Хиды. — Его душа полна принципов его богов, но нужда, зависимость и отчаяние позволят работать с ним. И если ему нужна пища, он за нее заплатит. А юной спутнице твоей передай, Четери, — сказала она, — что не знаю я ответа на ее вопрос. Не бывало у нас такого, чтобы человек растворялся в стихии бога. Но пусть помнит, что намерение, подкрепленное настойчивым действием, ведет к победе. Или по крайней мере позволяет не поддаваться отчаянию.

Она отняла пальцы ото лба.

— Спасибо тебе, что стала для нас голосом Хиды, — проговорил Четери. — Это важные вести, о которых завтра я буду оповещать всех правителей нашей планеты. И задачу я свою понял. И выполню ее, Медейра.

От юной неши потянуло благодарностью и восхищением.

— Ну что же, — задумчиво проговорил Жрец, — и мои братья и сестра все слышали, думаю, так что надо мне подняться к ним. Отдыхайте, воины, а твой путь, дочь другого мира, пусть будет легким на нашей Туре. Мои вороны приглядят за тобой. Ты же, брат мой по оружию, — он мгновенно оказался за спиной у Четери и хлопнул его по плечу, — не упрямься и вспоминай, что помогало тебе выходить из тьмы ранее. Я, конечно, стану приходить к тебе и в посмертие выпить с тобой вина, но туда ты всегда успеешь. Не спеши. Вдруг жизнь еще может тебя удивить, брат?

Чет обернулся — а Жрец, превратившись в крупный силуэт ворона, истекающего тьмой, взмыл из беседки и растворился среди потоков стихий.

Вернувшиеся Мастера и гостья принялись за еду, а Четери сидел, глядел на них стихийным зрением и крутил в руках перо. А затем сам проводил друзей-учеников и Медейру до покоев.

— Мастер, — сказал Юнеди перед тем, как открыть дверь в покои, снял с пояса что-то и протянул Четери, — это отдал тебе однорукий военачальник иномирян. Он сказал, что это его плата и это самое дорогое, что у него есть. И что он не раз спасал ему жизнь.

Четери коснулся вещи с осторожностью, ибо не видел того, что там было, и едва не порезался. Нащупал еще осторожнее, взял.

— Кинжал из хитина? — спросил он, прикидывая вес в руке и едва заметно касаясь лезвия. На коже проступила кровь, но он тут же залечил ранку. — Хороший. Солдатский, без перевеса и украшательств. Будет пополнением в моей оружейной. Но зря он отдал, — и Чет с сожалением цокнул языком, вновь трогая острейшее лезвие. — Такие сильные вещи не должны висеть в оружейных. Они должны работать и делать свое дело.

«Как и ты», — пронеслось в его голове то ли голосом Ворона, то ли его собственным голосом. И он едва заметно усмехнулся.

— Но это показывает, что у этого Тмир-вана есть понятия о чести, — сказал он. — Что же, возможно, с ними и действительно выйдет что-то построить общее.

Когда Ворон поднялся к Ши, там уже были все — ждали его в одном из цветочных павильонов брата. Сезон Желтого брата почти подошел к концу, и оттого богиня была с ним особо ласкова, а сам он — слегка печален. Красный же поглядывал на Серену с едва сдерживаемой дикой радостью, и Жрец и завидовал, и удивлялся тому, что нет у него в душе той черной злости, которую он испытывал ранее, считая, что должна богиня принадлежать только ему.

— Мы все слышали, — Воин протянул ему чашу с медовухой и Ворон ее принял, отпил.

— Хорошая придумка эти тени, однако, — задумчиво проговорил Желтый. Остальные удивленно посмотрели на него, и он пояснил. — Полезная. Может, и нам такие сделать? Мы теперь знаем, как.

Взоры обратились к Серене, которая сидела рядом с ним в одеждах его цветов, и на голове ее был венок из майских цветов, сплетенный лично Желтым.

— Возможно, нам и нужны помощники помимо великих духов, — согласилась она. — И второй шанс на случай нашей гибели. Но может помощников нам брать из тех людей, кто вырос над миром? Раз полагаем мы, что люди — первая ступень к новым богам по замыслу Отца?

И все снова повернули головы, теперь вниз, на далекую светлую Тафию.

— Это нужно обдумать, — с любопытством проговорил Желтый.

— Я себе его заберу! — тут же заявил Красный радостно.

— Не спеши так, — с насмешкой проговорил Ворон, и Воин ему подмигнул: мол давай подеремся!

— Я бы тоже забрала, — улыбнулась Серена, — но у нас свобода воли, брат. Он сам решит, хочет ли.

— И все же, — прервал воодушевление Михаил, все не расстающийся со своей питомицей: она, топорща каменные шерстинки, ворчала у него с плеча, кусая родителя за ухо, а он только морщился, но гладил по соскальзывающей лапке. — Тень жива. Враги наши могут возродиться. Кто знает, что это за герой, что сможет пойти туда и помочь Хиде освободиться? Ты знаешь? — и он взглянул на Воина.

— Если подумать, мы все знаем, — ответил он. И боги один за другим кивнули, глядя на юг Рудлога, где продолжалось уничтожение иномирянской армии.

— Но созреть он действительно должен, — покачал головой Жрец. — Не готов пока.

— Ну что же, — вздохнула богиня, — время еще есть.

— Время еще есть, — подтвердил Желтый.