Королевская кровь-13. Часть 2

Глава 6

20 мая, Тафия, Люк Дармоншир

Люк взглянул на наручные часы и пыхнул сигаретой. Ожидание затягивалось, а туманные очертания цветка-перехода оставались спокойными. Его светлость уже несколько раз выходил покурить из голубого шатра, установленного на остатках мраморного пола бывшей обители, а Ренх-сат все не показывался.

Связной иномирян Арвехши, носивший письма туда-сюда, появлялся из портала примерно в одно и то же время — около трех часов дня, и на это же время была назначена встреча для отсутствия путаницы: как соотносится время Туры и Лортаха, никто не знал, и ориентироваться по часам было бесполезно.

Люк к этому времени изучил все материалы о Лортахе, что предоставили ему разведки мира после допросов пленных и общения с темными, помнившими свою жизнь в Нижнем мире, и примерно понимал устройство: гигантская империя с более чем пятьюдесятью провинциями, во главе каждой из которых стоит кнес, подчиняющийся только императору. Между собой кнесы могли союзничать, могли грызться или воевать — императору не было до этого дела, пока они платили в казну налоги и поставляли ресурсы. Сам император был крупнейшим землевладельцем, владел несколькими провинциями, управляемыми наместниками. Мощной силой были жрецы — в каждом крупном и мелком городе провинции был свой храм, существовало и что-то типа монастырей, которых на Лортахе называли визрошами, где воспитывались новые жрецы и жрицы.

Документ, где четко расписывались договоренности бывших противников, должен был быть подписан сегодня. И Люк испытывал по этому поводу смешанные чувства. С одной стороны — Ренх-сат был врагом, который принес столько горя жителям его страны, что заслуживал только смерти. С другой — во времена работы на Тандаджи Люку случалось сотрудничать с такими человеческими отбросами, что иномирянский генерал на их фоне казался славным парнем.

Ренх-сат, по крайней мере, заинтересован в выполнении договоренностей и, если крепко держать его за глотку, будет полезен. Да и с той стороны портала Туре выгоднее иметь известное зло.

Люк, внезапно для себя оказавшись главным и решающим переговорщиком с Нижним миром, чувствовал себя странненько. Его наделили правом принимать решения, не занимаясь муторным согласованием с остальными правителями, однако каждая страна, потерявшая угнанных в Нижний мир граждан, выделила ему помощников-советников.

Наблюдателей прислал и Йеллоувинь, и Бермонт, и Тидусс, и даже эмираты, и Люк прекрасно понимал, почему: раз Тура и Лортах оказались соединены навечно, это политическая и экономическая реальность, с которой придется считаться. Это новый торговый путь, на котором сидят Пески, и практически неограниченный рынок сбыта. И планета, полная природных ресурсов, которые тоже можно добывать там и вывозить на Туру.

Хотя на самой Туре много еще места для добычи — от недавно открывшихся Песков до остывающего континента Туна.

Люк приглашал присоединиться к переговорам и Таммингтона, который, как и обещал, залетел объясниться с Маргаретой, но младой коллега вернулся в армию и сопровождать Люка отказался вежливо, но твердо.

— Мне еще учиться и учиться твоему хладнокровию, Лукас, — сказал он, — я не смогу общаться и не помнить детей, привязанных к раньярам, и тела инляндских женщин, скармливаемых инсектоидам. Не прими за упрек, — спохватился он, — я знаю, что дипломатия предполагает, что ты достигаешь своих целей, оставив за бортом эмоции, брезгливость и гнев. Видимо, нет во мне этой склонности.

Люк, сильно удивленный мнению о собственном хладнокровии, ободряюще хлопнул собрата по плечу.

— Роберт, поверь, для своего возраста ты исключительно сдержан. Я был не таким.

— Я читал кое-какие материалы, — скромно ответил Таммингтон, заставив Люка вспомнить, что не у него одного могла быть служба безопасности. — Ты… куролесил, да, Лукас?

Дармоншир усмехнулся:

— Это слишком благопристойное слово для того бардака, в котором была моя жизнь, Тамми.

Лорд Роберт проницательно взглянул на него сквозь стекла очков:

Но если бы тогда началась война, разве ты бы не собрался, Лукас?

Люк не ответил, но слова Таммингтона заставили его задуматься — может, ему в юности просто не хватило по-настоящему большого дела, в которое можно было бы влить всю энергию?

Риту Люк навестил после отлета лорда Роберта. Та, задумчивая и невеселая, стояла у окна, глядя вслед улетевшему змею.

— Он сказал, что иногда приходится ставить дело на первое место, — проговорила она. — И что он хотел бы поухаживать за мной, если я не против. Но только после того, как врага не останется ни в Инляндии, ни в Блакории. И после того, как он убедится, что люди в его герцогстве ни в чем не нуждаются. Это ведь правильно, Люк?

И она повернула к нему лицо с блестящими глазами.

Люк не успел ответить.

— Любовь очень разная, Маргарета, — тихо сказала от двери незаметно подошедшая мама. Тамми она видела за обедом и, видимо, как и Люк, поняла, что Рите потребуется поддержка. — Бывает, что она спокойная, дружеская, приятельская даже. Часто она куда менее болезненна, чем любовь яркая и страстная.

— Но хочется-то яркой, — пробурчала Рита. — Вон как у Люка с Мариной. Или как Берни влюбился в Лариди. И если я в нем не зажигаю этой искры, значит, мы друг другу не подходим?

Леди Лотта подошла и обняла ее. Мама теперь почти все время проводила в заботах об обеспечении нужд детей, и это действительно шло на пользу ее состоянию — она оживала.

— А ты что скажешь, братец? — едко осведомилась Рита у Люка.

Он протянул руку и потрепал ее темные кудри.

— Между долгом и любовью любовь всегда выигрывает, Рита, если только на кону не стоят человеческие жизни. Если будет срываться сюда, просто чтобы увидеть тебя — это любовь. А если нет — если кто-то способен прожить без тебя, то ты — не его человек. Однозначно.

Рита вздохнула.

— Ладно. Разберемся, — сказала она преувеличенно жизнерадостно. — Мне ведь тоже нужно доучиться. А там посмотрим. Может, — она как-то очень по-Люковски хмыкнула, — я влюблюсь в одного из наших профессоров и думать забуду о Роберте, да?

Неделя, отданная Майлзом на отпуск, прошла, и военные вернулись в Дармонширскую армию. Вернулись с подкреплением — из Маль-Серены прибыло два полка стрелков и два снайперских батальона под командованием Лариди, которая приобрела за отпуск звание подполковника, и теперь почти пять с половиной тысяч прекрасных и суровых серениток вливались в штурмовые отряды инляндцев. Прибыли обратно и берманы под командованием Ольрена Ровента: Демьян Бермонт тоже усилил помощь, ротация состава прошла успешно, погибших заменили, и теперь вместо почти четырех тысяч берманов в Дармоншире вышла армия в восемь тысяч бойцов. Телепорту замка Вейн, работающему на собственной мини-электростанции, и замковому магу Тиверсу пришлось пережить нелегкие несколько дней, когда берманы сотенными отрядами переходили из Ренсинфорса в Вейн. Благо, в Вейне гостили Мартин и Виктория, которые, используя драгоценные кристаллы из Люковой сокровищницы, смогли увеличить проходную мощь телепорта.

Йеллоувиньские военные, которые направлялись в Инляндию десятью полками, в том числе двумя артиллерийскими, ехали в Инляндию по срочно восстанавливаемым автомобильным дорогам и должны были прибыть к концу месяца.

Дармонширский ударный кулак рос и уже начал движение на столицу. И, как и предсказывал Майлз, двигались они практически без препятствий: иномиряне спешно отступали в Блакорию, а делом армии стало зачищать городки от отбившихся инсектоидов, оставлять в каждом районном центре крошечный гарнизон и временную военную комендатуру — пока не наладится гражданская жизнь и не восстановится светская власть, и идти дальше.

Люк знал, что для наведения переправ через реки с рухнувшими или раздавленными мостами использовали, пока не восстановилась леди Виктория, понтонные машины, которые теперь таскал с дальних складов Тамми. Их потребовалось не меньше десятка, и бедняга герцог выматывался за день так, что потом несся охотиться и спать. Раньяров он больше не опасался — если и встречались ему они, то единичные, без всадников, и он легко сбивал их вихрями.

К отступающим лорташцам посылали листолеты, с которых сбрасывались листовки.

«Ваши боги мертвы, — было написано в них на иномирянском, — ближайшие врата в ваш мир закрыты. Сдавайтесь и сможете вернуться в свой мир. Или будете уничтожены. Чтобы сдаться, сложите оружие, поднимите над собой руки, можно зажать в них белую тряпку».

Кто-то из иномирян ждал дармонширских военных и действительно сдавался группами в несколько человек, кто-то продолжал бегство в Блакорию, надеясь неизвестно на что. Стычки случались редкие, в основном с небольшими заблудившимися отрядами.

С инсектоидами, вместе с которыми лорташцы сдавались, тоже нужно было что-то делать, как и с людьми. Люк подумал-подумал и решил использовать метод Нории — отправить пленных под надзором военных на расчистку городов. А еще — на засев полей. Посевная была давно просрочена, но долгое тепло и влажность в Инляндии позволяли надеяться, что удастся собрать хотя бы один урожай. Вот и копали сейчас пленные поля, а тха-охонги поднимали пласты земли, охонги тащили тракторные плуги. Ими управляли иномиряне под надзором хорошо вооруженной охраны — даже если бы кому-то пришло в голову натравить инсектоида на людей, убить бы злоумышленника успели.

Но никто из пленных самоубийственных движений не совершал.

Поля засевались вручную теми семенами, которые находили в единичных неразграбленных хранилищах: картофелем и морковью, свеклой и капустой. Кое-где и пшеницу удалось посеять, и рожь, и подсолнечник. И, конечно же, овес.

Этого бы не хватило, но Таис Инидис, регент Маль-Серены, связалась с Люком и написала, что ее страна готова предоставить им посевные материалы. Однако флот островитянок был почти весь разбит, подходы к портам — закрыты затонувшими судами, а грузовых листолетов у них, традиционно предпочитавших корабли, было немного.

Тут-то и пригодились большие военные листолеты эмиратского флота — по согласованию с адмиралом Хосием Убараком десяток воздушных судов были выделены под задачу и теперь курсировали между островом и складами Дармоншира, доставляя семенной материал и гуманитарную помощь. Василина Рудлог также сообщила, что к Инлянской границе выдвинулась сотня грузовиков с продуктами, фильтрами для воды и прочими необходимыми товарами. Этого все равно было мало, но Люк надеялся, что помощь поможет пережить голодный период до первых урожаев, а там уже, затянув пояс, осень и зиму Инляндия переживет.

Инсектоиды были огромной проблемой — мало того, что они разбежались во все стороны и нескольких недавно уничтожили у самых фортов, держать их вместе было попросту опасно. Раньяров уничтожали сразу, тха-охонгов было немного и, пока они помогали в посевной, их держали в крытых ангарах. Но они от голода становились неуправляемыми, и, как со страхом говорили иномиряне, могли сожрать и наездника, несмотря на ментальное управление. А чтобы насытиться, им требовалось много корма — но и потом они могли неделю жить без него.

Люк подумал-подумал: возможность засеять несколько полей для выживания людей против вероятности того, что тха-охонг разнесет ангар и вырежет ту же деревню, для которой вспахивал землю. И приказал кормить тха-охонгов их мелкими сородичами. На несколько посевных недель их должно было хватить. А как сожрет всех, кто есть в доступности — сносить башку гранатометом без сожалений.

Тварей ему жалко не было.

Пленные иномиряне говорили, что срок жизни инсектоидов — три-четыре года, после чего они начинали разваливаться и сжирались своими же сородичами. То есть Тура должна была самоочиститься от этой дряни максимум через четыре года. Если кто-то из сбежавших не приживется в глуши, не совьет гнездо (или как там они размножаются) и не оставит потомства.

Люка передернуло, и он пообещал себе организовать патрули, которые будут прочесывать леса, чтобы исключить подобные случаи.

— Благо, нежить перестала восставать, — оптимистично бурчал Жак Леймин каждый раз, как передавал Люку информацию. И действительно — с возвращением Корвина Черного ни одного случая нападения нежити не произошло. Это не заставило людей начать мертвых хоронить в земле, но оптимизма прибавляло.

Кормили пленных негусто — овсянкой на воде. Овса в Инляндии всегда было достаточно. Но на фоне того, что стране грозил голод, а хранилища и склады были разграблены, это уже являлось актом гуманизма.

Люк, занятый бесконечными делами герцогства и отбитых территорий, проводил своеобразный аудит активов, оставшихся в государстве. Давно вставшие поезда и автобусы и порванные авто- и железные дороги, истощившиеся запасы топлива: часть машин ездила сейчас только на магических накопителях, — разрушенная канализация, электросети и водопроводы, отсутствующие специалисты, которые могли бы все это починить… Он хватался за голову, он курил как не в себя, и каждый раз выдыхал и напоминал себе, что все разгребет, сделает потихоньку, что иномирян не было в Дармоншире и разграбления не случилось, потому все, кто сейчас чинит инфраструктуру герцогства, потом пойдут дальше в сторону столицы. А там, может, и обещанные Эмиратами и Йеллоувинем специалисты и рабочие прибудут.

Майлз передавал Люку развединформацию, в том числе и ту, что получал Тамми при облетах страны. И выходило, что иномиряне практически покинули Лаунвайт, а инляндской армии остается роль метлы — выметать тех, кто по какой-то причине задержался. А вот в Блакории вокруг столицы и перед наступающей блакорийско-рудложско-бермонтской армией собиралось под сотню тысяч иномирян, и они могли долго еще представлять проблему.

Люк понимал, что инляндская армия, двигаясь с такой же скоростью и зачищая страну дугой от моря до границы с Рудлогом, дойдет до столицы за две-три недели. И после этого чуть больше месяца потребуется для того, чтобы дойти до границы с Блакорией.

То, что столица была так близко, наполняло Люка и предвкушением, и тревогой, и возбуждением. Будет освобожден Лаунвайт — тут же, не дожидаясь полного освобождения страны, надо будет провести церемонию выбора нового короля. Новой династии Белого престола.

И он одновременно осознавал, что обязан быть там, и понимал, что останется в Вейне. По причинам, которые он часто проговаривал себе. Так часто, что казалось, что он себе врет.

Марина больше не говорила с ним о коронации. Она становилась все расслабленней и все больше погружалась в себя, но иногда Люк ловил ее внимательный, чуть насмешливый и будто все понимающий взгляд, будто она чего-то ждала от него. И он даже понимал, чего.

Но он не хотел от нее такой жертвы.

На близость к вечеру у них часто не хватало сил, но Люк, каждый раз ложась в кровать с Мариной, словно окунался в ровное, живительное тепло, мгновенно расслаблялся и засыпал. Не все ночи проходили безмятежно. Один раз он проснулся от того, что Марина обернулась соколицей и мягко выпорхнула в окно. И Люк, чтобы не испугать ее, заскользил следом теплым ветром, глядя, как играет она с огнедухами Вейна и фортов. Наутро она не помнила ничего, словно ее человеческий разум спал.

Второй раз она улетела, сонно попарила над лесом час-полтора, а затем, сложив крылья, рухнула вниз. Люк увидел ее, рвущую крупного зайца, и только пожелал, чтобы она не очнулась — если уж что-то в ней захотело крови, то вряд ли человеческая ее часть обрадовалась бы, оказавшись выпачканной во внутренностях попавшей под удар животины.

Это она запомнила.

— Пойду к доктору Кастеру, будем проверять гемоглобин, — проворчала она наутро, едва проснувшись. — А то я сокращу поголовье зайцев вокруг Вейна. И как бы объяснить моей божественной части, что в наше время это решается препаратами железа, а не ночной охотой?

— Главное, что тебе не страшно, — осторожно сказал Люк. Он вообще заметил за собой, что стал куда аккуратнее в словах. — Потому что я за тебя боюсь.

Марина пожала плечами.

— Ты же видишь, я не могу это контролировать, — вздохнула она. — Схожу сегодня к Васе в Иоаннесбург, проведаю ее, Алинку и племяшек, заодно зайду в часовню нашего праотца. Спрошу, как научиться контролю. Вдруг ответит? Мне тоже это не нравится, правда. И, Люк, — она с усилием приподнялась над ним, оперевшись на локоть. Живот над пижамными шортами торчал с неким даже задором. — Хватит ходить вокруг меня на цыпочках. А то ты говоришь таким тоном, будто я душевно больна. А меня это злит.

— Не буду, — пообещал он кротко и она, боднув его лбом, засмеялась.

— Ладно, я буду напоминать себе, что у тебя тоже стресс.

Поход в семейную часовню ничего не дал. Марина вечером уже, уставшая, засыпая, рассказала, что Воин ей не отозвался, зато вышел священник — настоящий, не аватара первопредка, — и сказал, что в ее случае нужно поддаваться зову крови, а контроль придет, когда он нужен будет. Сейчас же он вреден, поэтому пусть все идет как идет. Вреда это не принесет, только пользу.

— Ну, раз отец обещал, что ничего со мной не случится, можно расслабиться, — пробормотала Марина, действительно расслабляясь.

Люк же, подняв глаза к потолку, мысленно и очень почтительно высказал божественному тестю свое недовольство. Непочтительно очень хотелось, но оставлять Марину вдовой, а детей сиротами по глупости не стоило.

«Но, Великий, ты мог бы ей передать, чтобы сидела дома и никуда не летала. И объяснить, как ей помочь. Я бы сам ей этих зайцев натащил, — Люк выразительно глядел в потолок. — Я понимаю, что ты ее успокоил, но мне-то все равно придется беспокоиться и не спать! С другой стороны, я не в обиде, ради нее можно и побеспокоиться», — тут же слегка льстиво добавил он, рассудив, что зятя-нытика терпеть никто не захочет.

Марина, не ведая о его терзаниях, спокойно спала, прижимаясь к нему спиной и горячими пополневшими ягодицами. Он вздохнул, накрыл одну ладонью и тоже заснул.

Гемоглобин у нее правда оказался низковат, доктор Кастер прописал капельницы — но Марина все равно пару дней бурчала, что у нее кружится голова. А потом произошел третий полет.

Люк как-то легко просыпался, когда она оборачивалась — тепло под боком пропадало. И в этот раз она полетела далеко и быстро, к морю и затем вдоль берега, над поблескивающими в свете голубоватой луны кораблями.

Он понял, куда она летит, в самом конце — когда перед ней лазурной точкой в темном небе соткался из воздуха ажурный орех Инлиевой гробницы. Она влетела туда, как к себе домой, и струящиеся над усыпальницей гигантские духи даже не дернулись ей наперерез.

«Зачем она прилетела сюда?» — спросил он у них, задержавшись у входа.

«Детиссс тянутссс, — ответил один из духов. — Онасс как матьссс летитссс тудасс, где чуетссс, что имссс будет полезнеессс. Как в сссстаринусс, когдассс кровьссс отцассс былассс сильнеессс, тутссс онисс напитываютссся ссстихиейссс».

Он залетел внутрь — и там увидел, как перед ликом спящего вечным сном Инлия Инландера Марина, обратившись самой собой, заснула на боку на хрустальном столе, подложив под щеку руку.

Люк аккуратно опустился рядом, чувствуя, как сладостно пульсирует вокруг энергия драгоценностей и замечая шкурки змей, словно пропитавшиеся серебром. В них хотелось окунуться, искупаться, напитаться этой силой.

Он тихонько поклонился первопредку, на которого сквозь хрустальную кружевную стену лила голубоватые лучи луна, а снизу поднимались мягкие отблески от драгоценностей. Люк забрался на хрустальную глыбу, приподняв голову Марины и положив ее себе на плечо.

Она даже не приоткрыла глаз, только прижалась сильнее.

— Нам бы что-то чтобы помягче было, — прошептал он змейкам-овиентис, с любопытством глядевших на него из куч драгоценностей и сквозь ажурные узоры потолка.

И тогда змейки-малышки переплелись, как нити в ткани, и укрыли их тонким воздушным одеялом, и поднялись под головами серебристыми туманными подушками, и подняли их на воздушной волнующейся прослойке между ними и хрусталем.

Спалось ему превосходно, и видел он во сне себя то младенцем, который душит змей, то подростком, исцеляющим людей, то тем, кто встал во главе страны и основал династию. И было это так, будто кто-то рассказывал ему на ухо историю Инляндии, будто держал на руках и показывал все с огромной высоты, и белыми нитями шла паутина судеб потомков Инлия от его воплощения, заканчиваясь в сердце Люка — и в сердцах тех белых, кто выжил в нынешней войне. А еще видел он себя маленькой некрасивой девочкой в руках матери, которая смотрела на него-нее с любовью, и к которой тянулся он-она, как к источнику жизни и тепла.

А утром он проснулся от того, что в его руках зашевелилась Марина. Она изумленно огляделась и строго воззрилась на него.

— Скажи мне, что ты не притащил меня сюда, чтобы предаться разврату, — попросила она смешливо. — Потому что, как я понимаю, наш разврат был весьма уныл.

Змейки, поняв, что они проснулись, стали вылетать из «одеяла», «матраса» и «подушек», как серебристые стрелы.

— Это ты меня притащила, — признался Люк. — Честное слово, — взгляд ее был недоверчивым. — Обернулась соколицей и прилетела сюда. Я же не мог тебя оставить? Вот и пришлось спать без всякого разврата. Духи сказали, это из-за детей тебя сюда притянуло.

Марина кивнула, села и задумчиво погладила живот.

— Голова не кружится, — признала она. И вдруг засмеялась. — Представляешь, — пояснила она Люку, который приподнялся на локте и разглядывал сонную ее, — если они, еще не родившись, ухитряются такое вытворять, то что нас ждет, когда они родятся?

С той ночи она больше соколицей не летала, но Люк все равно просыпался несколько раз за ночь и проверял, на месте ли она. А еще он думал — когда выходил из своего кабинета на балкон, чтобы проветрить мозги, перезагрузиться под сигарету. Думал о том, что дети у него уже однозначно родятся сильные, белые. Хватит ли у него как у герцога Дармоншир знаний и умения, чтобы вырастить их? Или нужно уже ради них вставать под корону — чтобы получить доступ к королевским тайнам?

«Справлюсь, — говорил он себе, чувствуя, как азарт и искушение нашептывают ему на ухо, что нужно хотя бы попробовать. — В конце концов, есть хранительницы Луциуса. Они помогут. Да и вряд ли Тамми, если корона выберет его, откажет мне в поиске информации».

Марина. Марина была счастлива здесь. Она совсем расслабилась, из нее словно вышла вся нервозность, она скинула колючую броню — и иногда, когда она гуляла по парку с Бобби (или с леди Лоттой и детьми, обожающими пса), а Люк наблюдал за ней сверху, с балкона, ему казалось, что она светится — так беззаботна она была.

— Потому что ты дал мне безопасность, — объяснила она как-то, разнеженно лежа в его объятьях. — Потому что я знаю, что ты все решишь, Люк.

Кажется, даже ее признание в любви не обласкало его самолюбие так, как эти слова.

— Чем бы ты хотела заниматься в будущем? — спросил он ее в другой раз, в одно из мгновений, когда они остались одни — вернулись в покои на закате, распахнули двери балкона, чтобы полюбоваться солнцем, садящимся в море.

— Это если ты не наденешь корону? — хмыкнула она.

— Я не надену, Марина.

Он стоял на балконе, спиной к перилам, а она, красноватая от закатных лучей, сидела в кресле напротив и насмешливо, чуть снисходительно смотрела на него. И ветер тоже смеялся над ним и касался запястий и шеи, напоминая, что за ним долг.

С которым нужно было что-то решать. Потому что пока с него ничего не требовали — но могли потребовать в любой момент.

— И если ты не решишь, что хочешь еще наследников в Дармоншир, — и Марина погладила живот.

Люк поиграл пальцами с ветерками и усмехнулся.

— Мне кажется, что мы выполнили план по наследникам, Маришка. Или ты уже хочешь еще?

Она лениво мотнула головой.

— Может, конечно, во мне проснутся материнские гены, и я захочу плодиться. Но пока я в себе совсем не чувствую тяги к многодетности. Вот Вася всегда знала, что у нее будет минимум трое. И не уверена, что они с Марианом на этом остановятся. А я… боюсь, боги знали, что делали, — и она пощекотала живот со слабой улыбкой. Его завораживало это бессловесное общение с детьми. — Если бы не случайная беременность, мы бы с тобой и через двадцать лет не собрались, да?

— Скорее всего, — подтвердил Люк, тоже улыбаясь. — Итак, дети подрастут и что будешь делать?

Она задумалась.

— Хочу все же пойти учиться на хирурга. Не могу без медицины, Люк.

— Это понимают все, кто знает тебя, детка. — Он не решался курить, чтобы не дразнить ее. Но хотелось.

— Дети, медицина и лошади, — проговорила Марина, мечтательно подняв глаза к потолку. — Это все, чего я хочу.

— А как же я? — напомнил он хрипловато.

Она засмеялась.

— Тебя я хочу по умолчанию, Люк.

Он любил ее и за такие поддразнивания тоже.

— А что будешь делать ты? — вернула она вопрос. В массивном кресле, откинувшая голову на синюю спинку, будто сражающаяся с дремой, она выглядела бесконечно уместно. Частью семьи, частью Вейна, частью самого Люка.

Ветер гладил ее белое платье, словно ластился.

— Если я не надену корону? — усмехнулся он.

Она не стала говорить: «Ты не наденешь». Лишь посмотрела пронзительно голубыми глазами, будто была старше него и что-то такое знала, чего не понимал он сам.

— Восстановлю герцогство. Построю тебе ипподром и конную школу. Храм Инлию тоже построю, задолжал, — объяснил он в ответ на ее вопросительный взгляд. — А себе — гоночную трассу. Сделаю Дармоншир одним из центров трасфлая, может, этап мирового кубка удастся здесь проводить. Школу тут, неподалеку. А может, и в замке открою, места тут хватит и на лазарет, и на школу. Не хочу, чтобы дети уезжали в пансион. Дел хватит на ближайшие годы. А там что-нибудь придумаю. Может, как расчистят море, возьму тебя, оставим детей матушке, и поедем на яхте в кругосветное путешествие.

Ее глаза смеялись. Он все привыкал к Марине такой — беззаботной, веселой, легкой. Хотя и помнил, что в любой момент она может сделать больно. За это он ее тоже любил.

Марина тяжело поднялась и подошла к нему, он приобнял ее за плечи — и они вместе смотрели, как догорает над темнеющей водой багровый краешек солнца. Над горизонтом пятнышком нависала черная луна, которая еще не получила международного названия. Поднимались из моря чернильные силуэты разбитых кораблей, прошивали побережье заросшие трещины, и каменные развалины одной из южных башен Вейна лежали справа, уже подернутые мхом.

Замок затихал.

— Рита спросила меня сегодня, как я хочу назвать детей, — тихо сказала Марина. — Я пока не думала, если честно. Мне кажется, увижу и пойму. Или ты сам хочешь назвать?

Люк покачал головой.

— В нашей семье считается, что имя ребенку дает мать. От меня у них и так будет фамилия.

— Хорошая традиция, — одобрила Марина. Задумчиво поцеловала его в плечо. — А в вашей семье это в какой? Дармоншир или Кембритч?

— Дармоншир, — Люк вдруг задумался о том, что давненько не получал известий от отца и не вспоминал о нем. — Да, мама формально ушла в семью Кембритч, главой которой был отец, но дед особо указал в брачном контракте, что я, как первый ребенок, должен был быть наследником герцогского титула после его смерти, и потому меня называла мама. А вот второй ребенок уже получил бы сдвоенный графский титул Кембритч-Мелисент. Собственно Берни его и получит.

— Сложно, — пробормотала Марина. — А как вообще вышло, что твой отец одновременно и инляндский, и рудложский граф? Я знаю, что это распространено в инляндско-блакорийских аристократических фамилиях, а у вас-то как вышло?

— Как обычно это и выходит, — пожал плечами Люк. — Мой достопочтенный пра-пра-какой-то-там-дед граф Кембритч женился на единственной дочери графа Истоцкого, чтобы поправить сильно пошатнувшиеся дела графства. Там мало ресурсов, — объяснил он, — Кембритч находится ближе к северу Инляндии, одно из самых небольших графств: овцы, трава и камни. Наследников мужского пола у Истоцкого не было, даже четвероюродных, и потому он отдал дочь с условием, что старший сын получит титул граф Кембритч, а второй — граф Истоцкий. Ну а через два поколения Истоцкие опять оказались без прямых наследников, и графство отошло к Кембритчам как к ближайшей родне. Собственно, и мой отец-то графом не должен был стать, у него был старший брат, но он жил отшельником, любил собак, и нелепо погиб, когда ему и пятидесяти не было — провалился под лед на зимней рыбалке. На озере у своего же поместья. Собственно, тогда я и получил титул виконт Кембритч. И много дядиных денег — отца он недолюбливал, а я хорошо общался с его собаками, и он любил рассказывать мне про них.

Словно в ответ на его слова снизу раздалось потявкивание Бобби, которого вывели погулять. Пес уже понимал, что не нужно шуметь после захода солнца, но природа иногда брала свое.

— Опять Мартин и Виктория, — вздохнула Марина чуть виновато, склонившись над перилами и рассмотрев пару, которая в свете фонарей удалялась в сторону парка. — Я плохая собачья мать, да? И плохая подруга. Моя собака и мой друг вынуждены гулять друг с другом.

Люк засмеялся, наблюдая, как барон бросает палку, и Бобби восторженно приносит ее обратно и тут же требует снова кидать.

— Судя по тому, что я вижу, слово «вынуждены» тут не соответствует действительности. Скорее я бы беспокоился о том, чтобы твой друг не сманил твою собаку.

Мартин, словно почувствовав их взгляды, обернулся. Рассмотрел на балконе, поднял руку, как и Виктория, и они помахали им в ответ.

— Я буду скучать, когда они уедут, — призналась Марина, когда пара двинулась дальше. — Они будто тут и должны быть, да?

— Предлагаешь попросить их поселиться в Вейне? — спросил Люк. — Я не против, если что, можно отдать им восточную сторону замка…

Он знал, что отдых фон Съедентента и леди Виктории подходил к концу — они уже практически восстановились, и волшебница уже навещала командующего Майлза, а барон ходил в расположение блакорийских войск. Но пока что там, что там шло наступление без активных стычек, и у четы магов оставалось время добрать сил. Они тоже много гуляли, читали принесенные из дома барона в Рибенштадте книги, пропадали в своих покоях — и выглядели так, будто у них медовый месяц. Марина была счастлива тому, что они здесь, да и Люк привык к острому языку блакорийца, к его чувству юмора и способности говорить на любые темы. Вечерами после ужина они курили на балконе — и говорили. О будущем, о планах, о заботах.

— Можно спросить, — кивнула Марина. — Но мне кажется, что они не согласятся. Им нужно иметь что-то свое. Место, где они будут хозяевами.

Люк кивнул, хотя ему и нравилась идея обзаводиться приятными ему домочадцами.

В дверь гостиной постучали, и вошел Ирвинс.

— Вам письмо от Владыки Нории, ваша светлость, — торжественно объявил он.

— Опять твой иномирянский генерал? — догадалась Марина. — Ладно, пока ты будешь писать ответ, я в душ и спать. Завтра к нам большое поступление с освобожденных территорий, я понадоблюсь на процедурах.

Люк с сожалением оторвался от теплой жены и пошел к Ирвинсу, который на семейную уютную сцену смотрел весьма благосклонно. Увы, Ренх-сат требовал внимания, как и освобождаемые от иномирян земли. И люди на них.

При продвижении дармонширских отрядов к столице в оккупированные ранее городки возвращались жители. А к армии выходили партизанские отряды, которые не могли наладить связь с ней ранее.

Люди, в основном старики, оставшиеся на захваченных землях, были истощены — анхель вылечили физические раны и болезни, но как излечить голодание? И здесь очень помогла пошедшая с Маль-Серены на эмиратских листолетах продовольственная помощь. В городках разворачивались полевые кухни, воду от рек и озер подвозили в сохранившихся водовозах, очищая ее фильтрами.

В Вейне тоже открылась большая кухня и снова потянулись пациенты — на этот раз те, кто еле держался на своих ногах, и кого нужно было откормить и поддержать капельницами и витаминами. Пришлось расширять госпитальную зону на еще одну сторону второго этажа Вейна. И Марина вновь была при деле: хотя доктор Кастер и запретил ей долгие дежурства, она все равно помогала процедурной сестрой. Люк видел, как органично она чувствует себя в медицине, понимал, что для нее это не только тяжелая работа, но и отдушина, и возможность ощущать себя полезной и нужной.

Если она станет королевой — медицина для нее будет закрыта навсегда. Даже из соображений безопасности. Ну какой врач из королевы, в кабинете которой находится с десяток охранников? Какой врач из человека, лечиться к которому будут пробиваться ради аудиенций, а не здоровья?

Королева — тяжелая официальная работа. И пусть Марина и сейчас помимо двух часов по утрам, когда занималась уколами и капельницами, взяла на себя встречи с главами городков и поселений Дармоншира, пока Люка не было на месте, это не доставляло ей удовольствия. А медицина — да. И будучи герцогиней, она сможет ей заниматься. Королевой — нет.

Возможно, стоило обсудить это с самой Мариной, но он трусил. Он боялся, что она скажет — «я поддержу тебя, иди на арену». И тогда у него не будет возможности сделать шаг назад.