Это Люси узнала на следующий день. Наслаждаясь мягким теплом весеннего солнца, она стояла над гладью знаменитых Кенсингтонских прудов в окружении молодых и не таких уж молодых людей, пускавших здесь свои лодки и с замиранием сердца следивших, доплывут ли они до противоположного берега. Они напоминали пилигримов, с волнением вглядывавшихся в показавшийся на горизонте Новый Свет. Здесь-то к ней и присоединился элегантный Пол Эйвори, и они стали наблюдать за лодками вместе.
На Люси был ее новый кремовый костюм, и утром она даже забежала к парикмахеру, где ее коротко подстригли. Новая прическа возбуждала ее, и к тому же волосы промыли специальным составом, так что они сверкали как золото, однако Эйвори нахмурился.
— Что вы сделали со своими волосами? — спросил он.
— Они были слишком длинные, и мне трудно было с ними управляться, — объяснила Люси, с надеждой глядя на него и начиная краснеть от мысли, что он разочарован. — Мы с графиней решили, что длинные волосы уже давно не в моде и лучше мне подстричься.
— Значит, графиня истратила на вас еще немного из своих двух тысяч гиней и купила вам новый костюм? — Эйвори слегка коснулся ее рукава.
— Это очень великодушно с ее стороны, правда? — ответила Люси.
Эйвори пожал плечами.
— Все зависит от того, великодушны ли были ее мотивы. — Он показал Люси на лебедей, которых кормила группа туристов. — Я захватил немного хлеба, вдруг и вам захочется их покормить. Этим все обычно забавляются на Круглом пруду.
Но Люси беспокоило только одно: не разочарован ли он ее новым обликом, и она решила выяснить это.
— Вы… вы полагаете, я выглядела лучше, когда мы встретились в первый раз? — и в свою очередь потянула его за рукав.
Он посмотрел прямо ей в глаза и улыбнулся. При виде его ровных блестящих зубов сердце ее затрепетало.
— Вы выглядите очаровательно, — сказал Эйвори. — Но и в первый раз, когда я вас увидел, вы были очаровательны.
Он взял ее под руку и повел прочь от пруда:
— Раз вы не хотите кормить лебедей, чем же мы займемся? У меня весь день свободен, и, если вы никуда не спешите, мы могли бы провести его вместе. Как вы на это смотрите?
— А вам не будет скучно? — подняла на него глаза Люси. В ее вопросе не было кокетства, ее беспокоило только, как бы он не передумал, не решил, что не стоит тратить на нее столько времени.
— Мне никоим образом не будет скучно, — заверил ее Эйвори и повел к залитой солнцем скамейке, над которой свешивались ветви, покрытые еще не совсем распустившимися весенними листьями. — Посидим здесь немного, вы мне расскажете о себе, а потом отправимся куда-нибудь, где нас напоят чаем, — проговорил молодой человек, усаживая Люси.
Она радостно и с облегчением улыбнулась:
— Когда мы позавчера распрощались с вами, мне и в голову не приходило, что вам захочется снова встретиться со мной.
— Значит, вам в голову приходит совсем не то, что надо, — проговорил Эйвори и похлопал Люси по руке. Он вынул портсигар — дорогой золотой портсигар (она это сразу заметила) — и предложил ей сигарету и, когда она отказалась, закурил сам. — Скажите, — с легкой усмешкой в голосе обратился он к ней, — как ваша графиня чувствовала себя сегодня утром после столь необычного для нее вчерашнего пиршества?
— О, прекрасно, — успокоила его Люси. — Я сама со страхом ждала, что будет после всего этого шампанского, да еще и ликера, но она проснулась сегодня как ни в чем не бывало, без всякой головной боли, и сразу начала строить планы насчет следующего выхода в свет. — Люси на секунду замолчала. — Ей до смерти хочется узнать, взяли ли вы чаевые, которые она вчера оставила на столе, — смущенно закончила она, искоса посмотрев на его дорогой костюм.
Эйвори вынул из портмоне новенькую фунтовую купюру.
— Вот эти деньги, — сказал он держа банкнот против солнца. — Еще не знаю, как с ними поступить. Не думаю, что стану их тратить… — В углах его глаз собрались морщинки. — Может быть, в один прекрасный день я вставлю их в рамку.
— Зачем? — искренне изумилась Люси.
— По двум причинам, — тихо ответил он ей. — По двум очень важным причинам. — Он спрятал купюру в бумажник. — А теперь, мадемуазель Люси, мне хотелось бы узнать ваше полное имя. Значит, вы — мадемуазель Люси…
— Грей, — подсказала Люси.
— Почему-то вам эта фамилия очень идет. И как давно вы знакомы с графиней Ардратской?
— Всего чуть больше полугода, — сказала Люси. — Я искала место, и в агентстве, куда обратилась, меня направили к графине. Она меня сразу очаровала, и мне ужасно понравилось у нее работать, хотя я с самого начала поняла, что она бедна как церковная мышь, но ведь и я тоже бедна, вот я и решила, что это не важно. И по-моему, я вполне пришлась ко двору. Собаки графини — а у них не слишком-то хороший характер из-за того, что их перекармливают, — сразу меня приняли, так быстро они никогда не признавали чужих, и даже Августина сразу ко мне прониклась расположением. Я думаю, она теперь считает, что я так же необходима графине, как огромная кровать и кремовые пирожные, которыми она любит лакомиться за утренним завтраком, если, конечно, средства позволяют.
— Вы упомянули, что вы сами очень бедны, — отозвался Эйвори. — И давно это так? И почему?
— Потому что отец не умел делать деньги и, когда умер, мне ничего не досталось. Он был морской офицер и жил в свое удовольствие, только, я думаю, ему не следовало жениться, он никогда не был в состоянии содержать семью. Во всяком случае, мать умерла, когда я была младенцем, и вырастила меня сестра отца. Она относилась ко мне очень хорошо — по-своему, правда, — и я страшно горевала, когда она умерла.
— Вот тогда-то вы и отправились искать работу?
— Да. Меня кое-как приучили к работе с детьми, но, когда тетя умерла, надо было действовать быстро — я как раз узнала о графине. Она ведь на самом деле удивительная личность. Так гордится своим знатным родом и столько у нее воспоминаний, что мне никогда не бывает скучно; я обожаю ее слушать, и мне безразлично, что дом номер 24 по Элисон-Гарденс такой уродливый и что в нем едва сводят концы с концами. Во всяком случае, сводили — последние дни этого нет.
— С тех пор как вы продали брошь?
— Да.
Эйвори закинул ногу на ногу, и Люси отметила, как идеально держится складка на его прекрасно отутюженных брюках.
— И у нее действительно еще много драгоценностей? Не считая той броши, что продали позавчера?
— Много. Но как я уже вам объясняла тогда, она не считает их своей собственностью. Они должны составить фонд для восстановления монархии в Серонии.
— Поскольку ее высочество — последняя оставшаяся в живых дочь старого короля Серонии?
Люси быстро взглянула на Эйвори и утвердительно кивнула.
— Боюсь, я не поддерживаю веры вашей графини в дело Серонии, это проигранная партия, — заметил Пол Эйвори, стряхивая кончиком длинного пальца пепел с сигареты. — Но конечно, старая женщина, отказывающая себе во всем ради вынашиваемой горделивой мечты, заслуживает восхищения. Однако мне кажется, с ее стороны разумнее разместить свои драгоценности на сохранение в банке. И еще я очень надеюсь, что она больше не будет посылать вас продавать ее вещи. Если будет, вы должны отказаться.
— Вообще-то она как раз собиралась пригласить мистера Холлидея к себе, — поделилась новостью с Эйвори Люси. — Она отложила кое-какие кольца и другие мелкие вещицы, решила с ними расстаться, но из-за того, что случилось со мной, хочет теперь пригласить к нам мистера Холлидея.
— И на том спасибо, — заметил Эйвори.
Люси опять с любопытством искоса взглянула на него.
— Вчера в такси вы назвали графиню «ее высочество», — напомнила она Эйвори. — Вы сказали: «Кланяйтесь ее высочеству». Откуда вы знали про этот ее титул?
— Наверное, — Эйвори улыбнулся Люси, — потому, что я сам из Серонии. А теперь, — он взял Люси под руку, — теперь пойдем искать, где попить чаю.
Пить чай с Эйвори оказалось истинным удовольствием, в жизни Люси не было более приятных минут. Прежде всего они поехали на такси в «Риц», и Люси, теперь уже во второй раз, оказалась среди изысканных, модных и процветающих особ.
Сидя напротив Эйвори и разливая чай, Люси не переставала размышлять над странным парадоксом, который являл собой ее спутник: его элегантный костюм, светские манеры, спокойная уверенность в себе и совершенная свобода, с которой он вел себя в этой обстановке, словно был из числа постоянных клиентов подобных заведений, а не из обслуживающего персонала, — все это никак не вязалось с тем, что он служил лишь официантом.
«В наше время, — думала Люси, — многим приходится браться за работу, не соответствующую их происхождению, но с Полом Эйвори, по-видимому, дело обстоит иначе: вряд ли его происхождение и воспитание не вяжутся с выбранной им службой, но из-за какой-то присущей ему странности он ее исполняет…»
Люси старалась представить, как бы он выглядел в роли банковского клерка, врача или юриста. Для юриста у него подобающая спокойная серьезность, да и у постели больного его легко представить. Хотя, пожалуй, он не создан ни для той, ни для другой профессии. Слишком уж отличают его от других глаза, всегда холодноватые и невозмутимые, что бы ни случилось, и брови, иногда приподнятые как бы в изумлении, — красивые брови; а этот легкий, величественный взмах руки, которым он сейчас подозвал официанта, — точь-в-точь таким же жестом подзывала вчера официанта графиня.
И голос — он у него на удивление звучный и завораживающий, а легкий акцент придает ему еще большее очарование. Он говорил по-английски свободно, бегло, как англичанин, но любой сказал бы, что это не его родной язык. Да и не бывает у англичан таких темных волос и глаз.
И еще одно поразило Люси накануне: его коллеги-официанты относятся к нему с почтительностью, какую обычно проявляют только подчиненные к начальству. Так, во всяком случае, ей показалось.
Она заметила, что Пол Эйвори смотрит на нее улыбаясь, явно забавляясь тем, как она замерла с чайником в руке — чайник покачивался между чашкой и кончиком ее носа.
— В чем дело? — спросил он. — У вас такой вид, будто что-то приводит вас в полнейшее смятение. Может быть, вы что-то хотите выяснить обо мне? Что-то во мне вас смущает?
— Не могу понять, почему вы… официант! — выпалила Люси. — Вчера я просто глазам своим не поверила, когда вы появились перед нашим столиком после того, как графиня пожелала объясниться с главным официантом.
— Боже мой! — отозвался Эйвори, беря с блюда шоколадный эклер и облизывая пальцы, запачкавшиеся в шоколаде. — Я начинаю подозревать, что вы истинный сноб. Не удивлюсь, если вы заявите, что не можете больше встречаться со мной, так как юной леди вашего положения следует заботиться о своей репутации, а вся улица Элисон-Гарденс будет шокирована, если узнает, что вы тратите свое время на официанта.
— Не говорите глупостей, — вспыхнув, запротестовала Люси, краснея еще больше под лукавым взглядом его темных глаз. — Будто бы кому-то на нашей улице придет в голову, что вы официант!
— Ага, значит, если они догадаются, это вас сильно расстроит? Вам придется сказать, что вы не можете со мной видеться?
— Вы надо мной смеетесь, — обиделась Люси и быстро поставила чайник, так как его ручка уже обжигала ей пальцы. — Вы прекрасно понимаете, что я совсем не это имею в виду. — И добавила с надеждой в голосе и медленно округляя глаза: — А вы хотите продолжать со мной встречаться? Ну, я хочу сказать… вы действительно хотите повторить…
— Если вы согласитесь, я хотел бы надеяться видеть вас еще много-много раз, — ответил Эйвори, и глаза его при этом не смеялись, хотя уголок рта слегка дрогнул.
— Ох! — выдохнула Люси, и глаза ее уже стали не голубыми, и не серыми, и не зелеными, а заблестели так ярко, словно в каждом из них загорелось по солнцу. По своей неопытности она не могла скрыть от него это сияние.
Он наклонился к ней через стол и проговорил с неожиданной серьезностью:
— Вы не очень-то хорошо разбираетесь в мужчинах, малютка, правда?
Она покачала головой.
— Не сочтите меня наглецом, если я поинтересуюсь, сколько вам лет.
— Мне исполнилось двадцать два.
— А мне тридцать. — Эйвори вынул портсигар и закурил сигарету. — Значит, по возрасту я старше вас на восемь лет, а по жизненному опыту, наверное, на все восемьдесят. Вы еще младенец, только начинающий жить, а я временами чувствую, что живу уже страшно долго. — Он протянул ей свою красивую руку с длинными пальцами, и Люси вложила в нее свою. — Я надеюсь, малютка, вы разрешите мне видеться с вами столько, сколько будет возможно. Надеюсь, вы как-нибудь свыкнетесь с тем, что я всего лишь официант. — Его губы опять дрогнули.
— Не смейтесь надо мной, — попросила Люси, и он слегка сжал ее пальцы.
— Если ваша гордая аристократическая госпожа сочтет, что я вас недостоин, скажите ей, что я могу себе позволить иногда выводить вас в свет. И если о наших встречах придется договариваться слишком поспешно, не заранее, вы ведь не станете на меня обижаться? Не скажете в один прекрасный день, что, по-вашему, игра не стоит свеч и лучше бы я нашел себе для компании кого-нибудь другого?
— Конечно нет, — выдохнула Люси и под сияющим взглядом его темных глаз снова испытала то же ощущение, которое испытала раньше, в день их первой встречи в ювелирном магазине, где Эйвори выбирал булавку для галстука. Как и тогда, ей показалось, что она тает, растворяется, а сердце так поспешно гонит кровь по сосудам, что ей уже нечем дышать.
— Сейчас мы возьмем такси, и я отвезу вас домой, — сказал Эйвори и, улыбаясь ей, поднялся. — Я сегодня дежурю. Будем надеяться, великодушные посетители так же щедро отблагодарят меня, как вчера ваша графиня.
Перед тем как помочь ей выйти из такси и распрощаться, он спросил:
— Можно мне позвонить вам, чтобы договориться о следующей встрече? И можно ли вообще время от времени звонить вам?
— Конечно, — ответила Люси.
— Ее высочество не рассердится?
— По правде говоря, я думаю, она будет заинтригована.
На секунду Эйвори задумался, потом проговорил:
— Да, вероятно, вы правы.