Король воронов

12

Следующее утро было слишком ясным и слишком жарким.

Ганси и Адам, аккуратно сложив руки на груди, стояли возле двойных дверей Мемориального театра Глэдис Франсин Моллин Райт. Они исполняли обязанности билетеров – точнее, исполнял только Адам, но Ганси вызвался сменить Бранда в качестве второго билетера. Ронана нигде не было видно. В душе Ганси кипело раздражение.

– День Ворона, – сказал директор Чайлд, – это не просто возможность показать, как мы гордимся нашей школой. Разве мы не испытываем гордости за нее каждый день?

Директор стоял на сцене. Все немного вспотели, но только не он. Это был поджарый суровый ковбой на перегоне, называемом жизнью. Его кожа напоминала побелевшую от солнца стену каньона. Ганси уже давно пришел к выводу, что способности Чайлда в школе тратятся впустую. Напялить на этого прирожденного победителя светло-серый костюм с галстуком значило лишить его возможности надеть широкополую шляпу и вспрыгнуть на спину буланого коня.

Адам бросил на Ганси понимающий взгляд. Одними губами он произнес: «Йо-хо». Они ухмыльнулись и поспешно посмотрели в разные стороны. Взгляд Ганси упал на Генри Ченя и ванкуверскую тусовку – они сидели все вместе в задних рядах. Словно ощутив чужое внимание, Генри посмотрел через плечо. Одна бровь у него взмыла вверх. Это неприятно напомнило Ганси о том, как Генри увидел Девочку-Сироту в багажнике «Шевроле». В любой момент могли потребоваться объяснения, увертки или ложь.

– …в нынешний День Ворона, – с ударением произнес Чайлд.

Обычно Ганси очень любил День Ворона. Этот праздник целиком и полностью состоял из вещей, которые ему нравились. Школьники в красивых белых рубашках и брюках защитного цвета, в которых они походили на статистов из фильма про Вторую мировую; спортивные команды, которые под общие одобрительные крики бросались в атаку; поднятие флагов; помпа, торжественность, шутки, понятные лишь посвященным; нарисованные повсюду вороны… Нынешние одиннадцатиклассники наделали воронов для остальных учеников, чтобы устроить шутливую битву на школьной лужайке, а школьные фотографы запечатлевали сияющие лица для очередной порции рекламных материалов.

Но душа Ганси настойчиво требовала посвятить всё свободное время поискам. Тайна Глендауэра напоминала проголодавшуюся волчицу.

– Сегодня десятая годовщина Дня Ворона, – продолжал Чайлд. – Десять лет назад праздник, которому мы радуемся сегодня, был придуман юношей, который учился в Агленби. К сожалению, Ной Черни не может сегодня отпраздновать вместе с нами, но, прежде чем примутся праздновать все остальные, одна из младших сестер Ноя скажет нам несколько слов о своем брате и о происхождении этого праздника.

Ганси решил бы, что ему послышалось, если бы Адам не уставился на него и не прошептал:

– Ной?..

Да, Ной, потому что на сцену поднималась одна из сестер Черни. Даже если бы Ганси не видел ее на похоронах, он сразу узнал бы и узкий рот Ноя, и его крошечные глазки со смешливыми мешочками, и огромные уши, которые прятались под светлыми волосами. Странно было видеть знакомые черты Ноя в этой молодой женщине. Еще более странно было видеть их у живого человека. Она казалась слишком взрослой для того, чтобы быть младшей сестрой Ноя, но Ганси просто забыл, что Ной теперь существовал в подвешенном состоянии. Если бы выжил он, а не Ганси, Ною исполнилось бы двадцать четыре.

Какой-то первогодок сказал что-то, чего Ганси не расслышал, и его поспешно вывели из театра. Сестра Ноя наклонилась к микрофону и тоже сказала что-то, чего Ганси не расслышал, а потом что-то еще, утонувшее в визге динамиков (звукорежиссер пытался наладить громкость). Наконец она произнесла:

– Здравствуйте, я Адель Черни. У меня короткое выступление. Я сама сидела на всяких официальных мероприятиях, когда была в вашем возрасте, и знаю, что это скучно. Я всего лишь скажу пару слов про Ноя и День Ворона. Кто-нибудь из присутствующих знал его?

Ганси и Адам начали одновременно поднимать руки и так же быстро опустили их. Да, они знали его. Нет, они его не знали. Живой Ной учился здесь до того, как они оба поступили в Агленби. Мертвый Ной был феноменом, а не знакомым.

– Значит, вы кое-чего лишились, – продолжала Адель. – Моя мама всегда говорила, что Ной был просто бомбой. Иными словами, он постоянно получал штрафы за превышение скорости, запрыгивал на стол на семейных праздниках и всё такое. И вечно что-нибудь выдумывал. Ной был невероятно энергичным.

Адам и Ганси переглянулись. Они всегда подозревали, что Ной, с которым они общались, не был настоящим Ноем. И теперь оба с грустью осознали, сколько… «ноизма» тот утратил, умерев. Невозможно было не гадать, каким стал бы Ной, если бы остался жив.

– Я приехала к вам сюда, потому что вообще-то была первой, кому он рассказал про День Ворона. Однажды вечером он позвал меня – кажется, ему было четырнадцать – и сказал, что видел сон про воронов, которые сражались друг с другом. Ной сказал – они все были разного цвета, размера, формы, а он стоял в самой середине, так что все они кружились вокруг него. – Адель Черни помахала вокруг себя руками; у нее были руки Ноя, локти Ноя. – И он сказал: «Это может быть классный художественный проект для школы». И я ответила: «Если каждый человек в школе сделает по одному ворону, наверное, их тебе будет достаточно».

Ганси почувствовал, как у него встают дыбом волоски на руках.

– И вот они летают и кружатся, и нет ничего, кроме воронов, ничего, кроме снов вокруг, – сказала Адель, хотя Ганси сомневался, что это были ее слова; может быть, ему послышалось, и на самом деле он смутно припоминал что-то из того, что было сказано раньше. – В любом случае я знаю, что Ною понравилась бы эта традиция в том виде, какой она обрела в наши дни. Так что… спасибо, что помните его безумную мечту.

Она сошла со сцены. Адам прикрыл глаза рукой. Послышались сдержанные двойные хлопки (учеников Агленби просили обходиться без бурных аплодисментов).

– Летите, вороны! – сказал Чайлд.

Это был сигнал для Ганси и Адама открыть двери. Ученики бросились наружу. В зал хлынули свет и влажный воздух.

Директор Чайлд подошел к дверям. Он пожал руку сначала Ганси, потом Адаму.

– Спасибо за помощь, джентльмены. Мистер Ганси, я сомневался, что ваша мать сможет организовать мероприятие по сбору средств и составить список гостей к выходным, но уже практически всё готово. Обещаю ей свой голос в предвыборной гонке.

Они с Ганси обменялись товарищескими улыбками, которые проистекают из совместного подписания юридических бумаг. Эпизод был бы приятным, если бы он здесь и закончился, но Чайлд задержался – он стоял и беседовал с Ганси и Адамом, двумя светилами Агленби, лучшим и умнейшим соответственно. За семь невыносимых минут они поговорили о погоде, о планах на День благодарения, поделились впечатлениями от исторического музея в Вильямсбурге, а потом наконец, измученные, разошлись, когда появились младшеклассники со своими воинами-воронами.

– Господи, помилуй, – сказал Ганси, переводя дух.

– Я думал, он никогда не уйдет, – добавил Адам.

Он потрогал левое веко и прищурил глаз, а потом бросил взгляд за плечо Ганси.

– Если… ох. Сейчас вернусь. Кажется, мне что-то попало в глаз.

Он ушел, а Ганси погрузился в День Ворона. Он стоял у подножия лестницы, где ученикам раздавали воронов. Птицы были сделаны из бумаги, алюминиевой фольги, дерева, папье-маше и латуни. Одни летали, снабженные животами из гелиевых воздушных шаров. Другие скользили в воздухе. Третьи покачивались на многочисленных подпорках (отдельные палочки управляли крыльями).

Это сделал Ной. Это придумал Ной.

– Птичка капнула, – сказал младшеклассник, вручая Ганси дурацкого черного ворона, сделанного из газеты на деревянном каркасе.

Ганси шагнул в толпу. Толпу Ноя. В идеальном мире Ной произносил бы речь на десятилетней годовщине праздника…

На уровне глаз мелькали сплошь палки, руки, белые рубашки, веревочки и прочие механизмы. Но если прищуриться и посмотреть в необыкновенно яркое небо, палки и люди исчезали – всё пространство наполняли только вороны. Они ныряли и нападали, опускались и поднимались, хлопали крыльями и кружили.

Было очень жарко.

Ганси почувствовал, как время поехало. Слегка. Просто это зрелище странным образом напоминало нечто из совсем другой жизни – его настоящей жизни; эти птицы были двоюродными братьями грез Ронана. Казалось несправедливым, что Ной умер, а Ганси нет. Ной жил, когда его убили. А Ганси тянул время.

– Какие правила у сражения? – спросил он через плечо.

– На войне нет правил, кроме одного – остаться в живых.

Ганси повернулся; рядом захлопали крылья. Его сплошь окружали плечи и спины. Он не знал, кто ему ответил, и даже, не встретив обращенного к себе лица, усомнился, что ответ вообще был.

Время взывало к его душе.

Заиграл школьный оркестр. Первые ноты представляли собой гармоническую толщу звуков, но кто-то из духовых ошибся в самом начале следующего такта. В то же мгновение возле лица Ганси прожужжало какое-то насекомое, так близко, что он его почувствовал. И вдруг всё поехало вкривь и вкось. Солнце сделалось белым. Вороны захлопали крыльями вокруг Ганси, когда тот обернулся, ища Адама, Чайлда или хоть кого-то, кто состоял бы не только из белой рубашки, руки и птицы. Взгляд Ганси упал на часы. Они показывали 6:21.

Когда он умер, было жарко.

Он находился в лесу палок, в лесу птиц. Негромко бормотали трубы, вскрикивали флейты. Со всех сторон гудели, жужжали и вздрагивали крылья. Ганси чувствовал у себя в ушах ос.

«Их тут нет».

Но то большое насекомое вновь пронеслось вокруг него.

Прошли годы с тех пор, как Мэлори был вынужден остановиться на полпути и подождать Ганси, который зажал уши руками и рухнул на колени. Дрожа, умирая.

Он изо всех старался избавиться от этого воспоминания.

«Их здесь нет. Ты на Дне Ворона. Сейчас ты будешь есть сэндвичи. А потом с пинка заведешь «Камаро» и поедешь на Фокс-Вэй. Ты расскажешь Блу, как у тебя прошел день. Расскажешь».

Насекомые забирались ему в ноздри, легонько шевелили волосы, дружно кишели на лице. Вдоль хребта у Ганси катился пот. Школьники, которые проходили мимо и толпились вокруг, превратились в призраков. Колени у него подгибались. Он понял, что вот-вот упадет.

Ганси не мог заново пережить здесь собственную смерть. Только не сейчас, не в ту минуту, которая запечатлеется в сознании всех присутствующих. «Ганси Третий сошел с ума в День Ворона, слышали? Миссис Ганси, не расскажете ли нам, что произошло с вашим сыном?» Он не мог привлечь к себе всё внимание…

Но время истекало, и он терял равновесие. Его сердце наполнилось черной, черной кровью.

«Ганси, чувак».

Ганси с трудом сосредоточился на этих словах. Рядом с ним стоял Генри Чень – сплошь волосы и зубы. И очень внимательные глаза. Он забрал у Ганси ворона и взамен вложил ему в ладонь что-то прохладное. Прохладное и делавшееся всё холоднее.

– Однажды ты принес мне кофе, – сказал Генри. – Когда я совсем выбился из сил. Услуга за услугу.

Ганси держал в руке пластиковый стаканчик с ледяной водой. Казалось, ничто не должно было измениться, но тем не менее что-то изменилось. Ошеломляющая разница температур, знакомое постукивание кубиков льда, зрительный контакт… Ученики по-прежнему теснились вокруг, но они вновь сделались обычными мальчишками. А музыка превратилась в обычные звуки школьного оркестра, исполнявшего новую пьесу в невероятно жаркий день.

– Вот и отлично, – сказал Генри. – У нас сегодня вечеринка в тогах, Ричард. В Личфилд-Хаус. Приводи друзей и свою девочку-невесту.

Потом Генри ушел, и там, где он только что стоял, захлопали крыльями вороны.