Как верно заметила Мора, временное исключение – это не каникулы, поэтому вечером Блу, как обычно, отправилась в «Нино». Хотя солнце на улице жарило изо всех сил, в ресторане царил странный полумрак – из-за грозовых туч, висящих на западе. Под столиками с металлическими ножками лежали серые бесформенные тени; трудно было понять, пора включать лампы, висевшие над каждым столиком, или еще нет. Впрочем, решение могло и подождать: в ресторане не было ни души.
Поскольку ничто не занимало мыслей девушки, кроме выметания пармезана из углов, Блу думала про Ганси, который пригласил ее на сегодняшнюю вечеринку в тогах. Как ни странно, Мора настоятельно посоветовала ей пойти. Блу сказала, что вечеринка в Агленби противоречит всем ее убеждениям. Мора уточнила: «Ученики частной школы, которые используют случайные куски ткани, чтобы смастерить себе костюм? По-моему, твоим нынешним убеждениям это вполне соответствует».
Шух, шух. Блу агрессивно мела пол. Она чувствовала, что склоняется к самоанализу, и ей это не нравилось.
На кухне засмеялся менеджер. Со звуком электрогитары в зале мешалась негармоничная громыхающая музыка: он вместе с поварами смотрел видео на телефоне. Послышался громкий звон колокольчика – дверь ресторана открылась. К удивлению Блу, вошел Адам. Он подозрительно взглянул на пустые столы. Как ни странно, выглядел он настоящим замарашкой: брюки мятые и заляпанные грязью, белая рубашка в пятнах и местами мокрая.
– Кажется, мы хотели созвониться попозже, – напомнила Блу.
Она окинула его взглядом. В норме Адам был одет безупречно.
– Ты в порядке?
Адам сел на стул и осторожно потрогал левое веко.
– Я вспомнил, что после школы у меня еще веса и открытия. Я не хотел заставлять тебя ждать. Э… дополнительные физкультура и естествознание.
Блу вместе со шваброй подошла к нему.
– Ты не ответил, всё ли в порядке.
Он раздраженно провел пальцами по сырому пятну на рукаве.
– Кабесуотер. С ним что-то происходит. Не знаю. Я должен что-то сделать. И, видимо, мне нужен кто-то, чтобы присмотрел за мной. Что ты делаешь сегодня вечером?
– Мама говорит, что я иду на вечеринку в тогах. А ты?
Голос Адама источал презрение.
– Я не пойду на вечеринку к Генри Ченю. Нет.
Генри Чень. Во всей этой истории появилось чуть больше смысла. На диаграмме Венна, где один кружок содержал слова «вечеринка в тогах», а другой – «Генри Чень», Ганси, скорее всего, оказался бы в зоне пересечения. На Блу вновь нахлынули смешанные чувства.
– Что у вас такое с Генри Ченем? И – ты хочешь пиццу? Кто-то ошибся при заказе, и мы получили угощение.
– Ты же его видела. У меня на это просто нет времени. И – да, хочу.
Блу принесла пиццу. Она сидела напротив Адама, пока тот уплетал ее как можно вежливее. По правде говоря, только когда Адам пришел в «Нино», Блу вспомнила, что они условились созвониться, чтобы поговорить про Ганси и Кабесуотер. После семейного обсуждения в ванной у нее определенно закончились идеи. Девушка признала:
– Честно, я понятия не имею, что делать с Ганси, кроме как найти Глендауэра. И я не знаю, каким должен быть следующий шаг.
Адам сказал:
– Мне сегодня тоже некогда было много думать об этом, потому что… – Он снова указал на свою мятую форму, хотя Блу не поняла, что он имел в виду – Кабесуотер или школу. – Поэтому идей у меня нет. Есть только вопрос. Как ты думаешь, Ганси может приказать Глендауэру появиться?
И от этого вопроса у Блу всё перевернулось в животе. Не то чтобы она не задумывалась о силе приказа Ганси, но его сверхъестественно властный голос находился так близко к его обычному командному тону, что иногда было трудно убедить себя, что это не глюк. И даже когда девушка признавала, что ситуация и правда необычная – например, когда Ганси несомненно волшебным образом расточил мнимых Блу во время последней поездки в Кабесуотер, – тем не менее всё равно было трудно думать об этом в магическом ключе. Знание о способностях Ганси ускользало, притворялось чем-то нормальным. Впрочем, теперь, если Блу задумывалась об этом всерьез, то понимала, что это во многом походило на исчезновения и появления Ноя, ну, или на магическую логику существования Авроры, проходившей сквозь камень. Сознание с радостью позволило Блу поверить, что в этом нет ничего волшебного, кое-как убедить себя, что это просто типичное поведение Ганси.
– Не знаю, – сказала Блу. – Если так, разве он уже не попытался бы вызвать Глендауэра?
– Честно говоря… – начал Адам и замолчал. У него изменилось лицо. – Ты пойдешь на вечеринку?
– Наверное, да… – И тут Блу с опозданием поняла, что этот вопрос значил нечто большее, чем слова, которые она услышала. – Я же говорю – мама сказала мне, что я должна, ну и…
– С Ганси.
– Да. И с Ронаном, если он пойдет.
– Ронан не пойдет к Генри.
Блу осторожно произнесла:
– В таком случае – да, очевидно, с Ганси.
Адам нахмурился, глядя на собственную руку. Он не торопился, взвешивал слова, испытывал их, прежде чем сказать:
– Знаешь, когда я впервые познакомился с Ганси, я не мог понять, почему он дружит с таким человеком, как Ронан. Ганси всегда посещал уроки, выполнял задания, был любимчиком учителей. А Ронан… он же как непрекращающийся сердечный приступ. Я понимал: глупо жаловаться только потому, что я не успел первым. А Ронан успел. Но однажды он выкинул что-то совершенно идиотское, даже не помню что, и я просто не смог с этим смириться. Я спросил у Ганси, почему он с ним дружит, если Ронан всё время ведет себя как полный кретин. И Ганси сказал, что Ронан никогда не врет, а правда – это самое важное.
Блу без труда представила Ганси, говорящего эти слова.
Адам посмотрел на Блу и буквально приковал ее к месту взглядом. Ветер бросал листья о стекло.
– И я хочу знать, почему вы не желаете сказать мне правду… о том, что между вами происходит.
И тут в животе у нее всё перевернулось в другую сторону. «Между вами». Между ней и Ганси. Ганси и ней. Блу десятки раз представляла себе этот разговор. Бесконечные вариации на тему того, как она заговорит с Адамом, как он отреагирует, чем всё кончится.
Она могла это сделать. Она была готова.
Нет, не была.
– Между нами? – неуклюже переспросила Блу.
Выражение лица Адама – если только это было возможно – сделалось еще презрительнее, чем в ту секунду, когда речь зашла о Генри Чене.