Кошечка и ягуар

Глава 12 Возвращение

Тори включила кран на полную мощность, чтобы обеспечить сильный напор воды, и подставила под хлынувшую из серебристого клювика струю стаканчик с апельсиновой пеной. Подождала, пока ванна наполнится до половины, сбросила халат прямо на пол и, перешагнув через бортик, опустилась в пушистое тепло.

Ах, как хорошо! Тишина, покой, теплая душистая ванна... Тори блаженно расслабилась, положив голову на пенопластовую подушечку. Это было именно то, что нужно после безумств и волнений последней недели...

На обратном пути из Флориды самолет вел Бобби, что вполне устраивало друзей. Они вчетвером расположились в уютном салоне, им вместе было так хорошо, что не хотелось расставаться. Поэтому Тори и Алан в конце концов сдались на уговоры второй нежной пары. Правда, в Гамильтоне они провели только один день, но этот день стоил десяти.

Они плескались в бассейне, расположенном прямо на крыше пентхауса, который занимали молодожены. С наслаждением отогревались на солнце после дождливых дней во Флориде. Без конца что-то ели и пили, дурачились в аквапарке, танцевали самбу. Причем Тори, хотя трое приятелей только что обучили ее этому зажигательному танцу, перетанцевала их всех. Вот что значит цыганская кровь! После чего Алан, тяжело дышавший то ли от того, что она его загоняла, то ли по другой причине, при всех признался ей в любви и до самого вечера пожирал глазами. Но вечером они выпили так много шампанского, что Тори заснула прямо в шезлонге на площадке пентхауса. Проснувшись ночью от невыносимой жажды, она увидела, что Алан спит сидя, положив голову на ее закутанные пледом колени. Тогда она разбудила его поцелуем и жалобно попросила принести оранжада со льдом. Но пока Алан готовил напиток, Тори снова заснула и проснулась только от бодрого возгласа Бобби:

— Эй, сони! Если кто-то собирается в Виржинию, то поторопитесь, я уже взлетаю!

Правда, выяснилось, что взлетает он пока что «на крыльях любви», поскольку, открыв глаза, Тори увидела в объятиях неутомимого ловеласа какое-то тощее и нахальное существо, явно едва достигшее совершеннолетия. У Бобби и существа были какие-то свои планы, из-за которых Тори и Алану был дан на сборы один час.

Все время полета Тори проскучала в обществе этой юной пофигистки. Девчонка в коротких шортах и в топе, под которым едва угадывались крохотные выпуклости, валялась, задрав ноги, на диване и просматривала журналы, громко щелкая при этом жвачкой и выдувая пузыри. Свою попутчицу она полностью игнорировала. Тори оставалось только удивляться всеядности знаменитого плейбоя. Мысль о том, что и она могла оказаться в этой коллекции, обдала ее мгновенным холодом. Она страшно соскучилась по Алану, но Бобби не отпускал его от себя, желая узнать все подробности их «приключения» во Флориде.

Потом они два часа ехали от аэродрома до коттеджа. И вот наконец они дома и совсем одни. Алан обнимает ее и спрашивает шепотом, готова ли она расплатиться за полет, как обещала. Тут Тори вновь, совершенно неожиданно для себя, испытывает страх. Как тогда, в зимнем саду у Джордана. Страх перед распаленным самцом, перед его неистовым и неукротимым напором. Перед тем зверем, который, врываясь в нее, причинял боль. Она поднимает на Алана глаза, полные ужаса, непроизвольно пытается освободиться от его крепких объятий. Она страшно боится, что он сейчас превратится в страшного, чужого, опасного человека.

— Я... мы забыли забрать у миссис Дженкинс Ушастика... Он, наверное, соскучился. И у нас нет продуктов, — лепечет она.

Тори ожидает взрыва негодования, упреков. Возможно, он сейчас уйдет и хлопнет дверью. И все будет кончено. Но она не в силах преодолеть свой страх. Да, пусть лучше он уйдет.

Но Алан не выпустил ее из объятий. Он только ослабил их так, что они стали почти дружескими. И осторожно поцеловал ее в щеку.

— Ты устала, детка. Отдыхай, а я пока съезжу за продуктами и Ушастиком. И не бойся меня, пожалуйста. Можешь даже считать, что наше соглашение по поводу снега в Майами остается в силе. А до четвертого июля еще куча времени. Я даже успею съездить в экспедицию и вернуться. Если ты, конечно, еще захочешь меня видеть. — И он погладил ее по плечу, широко улыбнулся и вышел, прихватив корзинку для продуктов.

Некоторое время Тори постояла в холле, не понимая, как отнестись ко всему случившемуся. Когда за Аланом закрылась дверь, она ощутила легкий укол тоски, но вместе с тем и облегчение, словно избежала опасности.

Она пожала плечами. Внутри была пустота. Ладно, пусть все идет как идет. Тори вдруг ужасно захотелось спать, она прилегла прямо на диване, укрылась пледом и мгновенно заснула. На этот раз она спала без снов, а когда проснулась, поняла, что уже наступил вечер. Тори почувствовала какие-то аппетитные запахи, идущие из кухни. Поняла, что голодна, но еще полежала, притаившись, не зная, что сказать Алану.

Из кухни не доносилось никаких звуков, кроме легкого шуршания, которое в конце концов заинтриговало Тори. Она встала и босиком подошла к кухонной двери. Алана там не было. Это Ушастик шуршал насыпкой, сидя в кошачьем туалете и старательно зарывая лапками в белых носочках горошинки своих экскрементов. Видно, миссис Дженкинс за время их отсутствия приучила малыша к цивилизованному туалету. Увидев Тори, он подошел и стал тереться о ее ноги. Тори налила ему молока из стоявшего на столе пакета, и котенок принялся аккуратно, без жадности его лакать. Кроме пакета молока на столе стояли блюда, накрытые крышками. Тори обнаружила в них еще теплое жаркое, салат и холодный фасолевый суп. На дверце холодильника висела записка, прикрепленная магнитом в виде утенка Билли: «Зайду завтра. Привет! Алан». В холодильнике она обнаружила запас продуктов.

— Спасибо, Алан, — сказала она вслух. И стала жить одна.

С аппетитом поела. Поиграла с Ушастиком. С удовольствием поработала над незаконченным портретом дяди Джеймса. Особенно ей удались глаза. Совершенно его глаза, умевшие смотреть на нее с сочувствием и пониманием. Тори работала допоздна, выписывая складки холщовой накидки с капюшоном, которой дядя укрывался от палящего солнца. Дописала его красивые, загорелые дочерна руки. Не оставила вниманием ножки низенького походного табурета, на котором дядя сидел, терпеливо позируя ей. Закончив возиться с деталями, Тори хотела вернуться к лицу Старика. Но, взглянув на него, поняла, что больше ничего нельзя добавить. Дядя Джеймс, ее мудрый друг, снова был с ней. И больше ей никого не надо. Тори удовлетворенно кивнула, нежно улыбнулась портрету и поднялась в свою спальню. Была глубокая ночь.

Она проспала почти до полудня. Не торопясь, привела в порядок комнаты. Позавтракала и покормила Ушастика. Алана все не было, и она решила принять ванну.

Окруженная нежной пеной с апельсиновым запахом, Тори блаженствовала в тишине, тепле и покое. И в этой тишине услышала, как к дому подъехал пикап Алана. Услышала, как он открывает входную дверь, заходит в кухню, опускает на пол что-то тяжелое. Потом поднимается наверх, окликает ее:

— Тори, ты дома?

— Я в ванной, — нехотя отзывается Тори. — Подожди, сейчас выйду.

— Да не беспокойся, я на минуту. Завез тебе и Ушастику запас продуктов на прощание.

— Куда-то уезжаешь?

— Да опять в пустыню потянуло. По работе соскучился.

— У тебя же еще недели три отпуска.

— Спасибо, уже отдохнул. — Тори послышался смешок. — Ладно, девочка. Будь здорова, береги Ушастика. Увидимся!

И Тори услышала, как он сбегает по лестнице, насвистывая какую-то веселую мелодию. Хлопает дверь.

«Тори, опомнись!» — кричит кто-то внутри нее. И некто всемогущий останавливает мгновение.

— Алан! Ааалан! — кричит она, выскакивая из ванны, хватая на бегу полотенце, с размаху распахивая окно в спальне. — Алан! Алан! Алан!

Он уже садится в пикап, но ее отчаянный крик заставляет его оглянуться. Алан видит в окне ее несчастную мордочку под тюрбаном из полотенца и фигурку, наспех замотанную шторой.

— Что, Тори, что?

— Алан, — рыдает она, — Алан, Алан! Алан!

И он бегом возвращается назад, выпутывает ее из шторы и несет в теплую ванную. Тори, голая и мокрая, с такой силой вцепилась в него, что он не находит ничего лучшего, как залезть вместе с ней в еще теплую, полную пены ванну. Он страшно боится, что его девочка простудится, поэтому одной рукой торопливо открывает кран с горячей водой, а другой обнимает ее, пытаясь согреть еще и своим телом. Потом снова закручивает кран и обхватывает дрожащую девушку обеими руками. Так он сидит в ванне, в рубашке, брюках и ботинках, и держит Тори у себя на коленях, и баюкает ее, и, сняв нелепый тюрбан, гладит ее волосы. А она плачет все тише и тише. Наконец она замолкает и только время от времени судорожно всхлипывает. Тогда он снова крепко-крепко прижимает ее к себе. И Тори глубоко вздыхает, успокаиваясь.

— Скажи, пожалуйста, что ты никуда без меня не уедешь, — тихо просит она.

— Я никуда без тебя не уеду, — с нежностью говорит он. — Пока ты меня сама не прогонишь.

— Как же я могу тебя прогнать, если не смогу жить без тебя, — серьезно говорит Тори. — Если бы ты сейчас уехал, то я бы умерла.

— Ну что ты говоришь, Тори, — пугается он и снова крепко, но осторожно прижимает ее к себе, к своей мокрой клетчатой рубашке.

Тут только она замечает, что он сидит в ванне полностью одетый. И Тори, ткнувшись лбом в его лоб, начинает тихо смеяться. Но быстро снова становится серьезной и говорит:

— Я не знаю, что со мной было, Алан. Сначала я вдруг страшно испугалась, что ты сейчас станешь чужим. Со мной это уже было. Его звали Джордан, он был нежным и близким, и вдруг страсть сделала его зверем. Ну вот, поэтому и испугалась, что будет то же самое. А потом, когда ты вчера ушел, мне все стало безразлично. Я вся была, как рука, если ее отлежишь во сне. Но когда сейчас до меня дошло, что ты можешь исчезнуть, вся эта онемелость прошла. И я поняла, что не могу без тебя жить. Даже если ты вдруг станешь зверем.

— Тори, я буду очень ласковым, послушным и управляемым зверем, — пообещал Алан. И жалобно попросил: — Можно, я сниму ботинки?

— Нельзя! — сказала укротительница Тори.

Странные вещи происходят со временем. Оно то спешит, то останавливается. Кто-то боится, что Тори опять сделает непоправимую ошибку.

— Нельзя, — нежно повторяет Тори, — я сделаю это сама.

И она укладывает его голову на подушечку. И сама расстегивает ему рубашку и брюки. И вытаскивает ремень, и расшнуровывает ботинки. И он ей не помогает его раздевать, хотя она кряхтит и мучается — попробуйте снять мокрую одежду с мокрого человека, который к тому же сидит в ванне! Вот только брюки он снимает сам, отвернувшись от Тори. Потому что понимает, что ей еще рано видеть то, чего она так привыкла бояться. Так, стоя на коленях и отвернувшись от нее, он снова открывает кран и пускает струю горячей воды в колпачок с апельсиновой пеной. И только когда пена поднимается ему до пояса, он поворачивается к Тори лицом и ложится в ванну напротив нее. И они лежат с закрытыми глазами, отдыхая и согреваясь. А потом одновременно открывают глаза и видят на стуле возле ванны котенка. Он, видимо, забежал вслед за ними и теперь сидит и удивленно смотрит на своих хозяев, наклонив ушастую головку.

— Давай искупаем Ушастика в ванне, — предлагает Тори.

Ты что, — возмущается Алан, — он же еще маленький, его надо купать в тазике. Лучше искупаем тебя. Хочешь, я помою тебе спинку?

— Ну давай, — неуверенно соглашается Тори и садится к нему спиной.

Алан немного спускает воду, так что прогретая спинка вырастает из пены, но все остальное пока скрыто. Тогда он наливает на ладони душистый гель и начинает намыливать это смуглое чудо. Он водит большими ладонями по ее спине, потом неторопливо моет ей плечи, руки до самых пальцев и каждый пальчик в отдельности. Тори чуть слышно постанывает от удовольствия, ощущая ласку его больших теплых рук. Они очень скромные, эти знакомые ладони. Нежно моют ее шею, плечи, руки, спину, осмеливаются пробраться вперед, намылить узкие бока, живот, одна ладонь осторожно скользит между напрягшихся в ожидании грудей, но не касается их, а снова соединяется с другой рукой, и они обе начинают старательно смывать с Тори мыльную пену. Тогда она не выдерживает и со сдержанным гневом напоминает:

— Ты же не всю меня вымыл!

— Ах, прости, — спохватывается он и снова наливает гель на ладони.

Теперь они, скользнув по бокам, добираются до ее ждущих грудок и нежно намыливают их круговыми движениями. Потом смелеют, и захватывая прелестные полушария в плен, слегка их мнут, одновременно потирая большими пальцами ягодки сосков. Тори вздыхает все глубже и глубже. А Алан уже смывает мыльную пену, одной рукой направляя на каждую грудку струю из душа, а другой продолжая ее вкрадчиво тискать.

— Ну вот, ты чистая ровно наполовину, — удовлетворенно сообщает он. — Теперь стань, пожалуйста, киской.

— Как?!

— Опустись на четыре лапки, чтобы я мог помыть все остальное.

Тори, помедлив, выполняет его просьбу, открывая жадному взгляду Алана влажные полушария ягодиц. Он намыливает их гелем, скользя ладонями по этим восхитительным округлостям, а затем по внутренним и внешним поверхностям гладких бедер. И Тори, наслаждаясь, невольно выгибается, как настоящая кошка. Когда она приподнимает попку, он позволяет своей ладони скользнуть между бедер и начинает намыливать кудрявый холмик. Тори, постанывая все громче, сама не замечает, что раздвигает бедра, чтобы ему удобнее было проникать в самые скрытые уголки ее тела. И его ловкие пальцы осторожно раздвигают губки и скользят вдоль нежной складочки, которая все сильнее набухает от этих движений. А его осмелевший палец уже добрался до маленького отверстия и нечаянно, как бы поскользнувшись, проник туда. И тут же вышел обратно. Но изнемогающая от удовольствия очаровательная кошка застонала нетерпеливо и досадливо, и послушный палец снова проник в дырочку, уже глубже. И еще раз, и еще... А вторая рука Алана тем временем продолжала гладить наливающиеся желанием губки. Наслаждение от этих ласк все нарастало и нарастало. Тори вздыхала, выгибалась, постанывала и вдруг ощутила маленький, сладкий взрыв, и ее узенькое влагалище нежно охватило на миг палец Алана.

Это случилось с ней впервые, и она, ошеломленная, еще немного постояла на четвереньках, приходя в себя и ощущая, как леденящий зажим, с которым она жила все эти годы, куда-то исчез. И теперь все ее существо готово полноценно наслаждаться радостью жизни. Тогда новая Тори, смелая и свободная, и даже немного бесстыдная, повернулась к Алану. Она хотела, чтобы он видел ее всю. И он смотрел на ее круглые груди с налитыми алым соком сосками, на чуть выпуклый живот и на черный треугольник, который расходился внизу на две припухшие губки, между которыми выглядывал розовый язычок.

— Тори, Тори! — простонал Алан и постарался прикрыть рукой совершенно неуправляемый сейчас орган, который неудержимо вставал из апельсиновой пены, устремляясь навстречу его возлюбленной. Но Тори отвела эту укрывающую руку, и то, что она увидела, показалось ей прекрасным. Это было похоже на удивительное растение с крепким, мощным и в то же время нежным стволом, заканчивающимся алым бутоном. На конце бутона вдруг проступила прозрачная капелька, и любопытная кошечка, нагнувшись, слизнула ее.

— Тори, любовь моя, что ты делаешь, я не выдержу!

— И не надо! — прошептала Тори.

Она приподнялась над этим чудным растением и стала медленно опускаться на него, впуская бутон в свой разнеженный сладострастием шелковый коридор. Ее руки легли на плечи Алана, а открытые губы, тяжело вздыхая, искали его губы. Их жаждущие рты соединились, и его язык глубоко проник в нежность ее рта, а руки сжали ее груди. Она ощутила себя наполненной им со всех сторон до отказа и вдруг почувствовала, как горячий стержень, который медленно и неуклонно заполнял ее снизу, взорвался фонтаном горячей жидкости. И тут судорога величайшего в мире наслаждения потрясла все ее тело. Оторвавшись от губ Алана, она закричала мелодично и в то же время пронзительно, как кошка. И услышала в ответ его рычание. Маленькая пантера и ягуар наконец соединились и породили нечто божественное, разлившееся по ванной комнате розовым светом. Запахло раздавленными тропическими цветами.

И Тори поникла, подхваченная сильными руками любимого. Он нежно целовал ее горящие щеки, шею, грудь и плечи, пока она не открыла глаза. А она с тихим упоением прислушивалась к шевелению внутри себя его зверя. Да, это оказался все же не цветок, а зверь. Но сказочный и прирученный ею зверь. Она прошептала:

— Не выходи... Я хочу, чтобы он оставался там всегда.

Только когда он пообещал навещать ее шелковый коридорчик как можно чаще, она нехотя согласилась на временную разлуку.

— Ой, как нехорошо, — вдруг вскрикнула Тори, заметив, что любопытный котенок продолжает внимательно наблюдать за ними. — Алан, малыш все видел, какой ужас!

— Ничего, — успокоил ее Алан, — пусть учится. В жизни пригодится. Тори, меня больше беспокоит то, что мы ничего не предприняли. У тебя опасные дни? Может быть...

— Нет, ничего не надо, милый. Я хочу, чтобы он был рыжий и зеленоглазый, как ты. И с такой же улыбкой. Пусть он бегает по всему дому, балуется и кричит. И пусть разбивает у соседей окна.

— Я ему разобью! — строго сказал Алан.

— Знаешь что, если ты только попробуешь повысить на него голос... — рассердилась Тори.

— Ладно, пусть разбивает, — согласился Алан, вытирая ее большим полотенцем. — Новые вставим, нет проблем.

Они надели белые махровые халаты, подаренные Филипом и Анджелой, и Алан отнес свою белую кошечку в спальню.

— Проголодалась? — спросил он, прикрыв ее одеялом.

— Я бы съела что-нибудь очень легкое. Только прямо сейчас.

— Понял!

Он закрыл распахнутые испуганной Тори окна, опустил жалюзи, а потом сбегал на кухню и через десять минут вернулся с бутербродами, фруктами и бутылкой легкого сухого вина. Это было то, что надо.

Насытившись, они откинулись на подушки и немного полежали рядом, ощущая свою близость, как чудо, которое сразу трудно осознать.