Костер на снегу

3

На следующее утро солнце не появилось из-за гор. Элен проснулась не от его лучей, а сама по себе. Дальних гор не было видно, а ближние казались белее, чем вчера. Значит, ночью высоко в горах шел снег. Однако на уровне отеля все было, как накануне. Элен посмотрела на часы — 11.30 утра. Какая же она соня!

Раскрыв дверь балкона, Элен начала делать зарядку. Приседания и упражнения для ног — мышцы немного ныли после вчерашнего катания, значит, надо растормошить их. Зарядка для шеи — тело во время езды на горных лыжах более сковано, в отличие от беговых лыж, где гармонично работают все мышцы. Упражнения для мышц живота… Она окончательно проснулась, ощущая бодрость во всем теле.

Потом она пошла в ванную и наслаждалась тугим душем. Элен любила свое тело — гладкое, мускулистое, чуть смуглое. Направляя струи воды на крепкую, высокую грудь, плоский живот, красивую линию талии, она радовалась своей красоте, здоровью, молодости, событиям дня сегодняшнего и еще восьми предстоящих. Открыв холодную воду, девушка замерла под ледяными струями, потом пустила горячую воду — и так три раза. Принимать контрастный душ каждое утро ее приучила бабушка, и Элен была благодарна ей за это, как и за многое другое.

В ресторане она была одна — все постояльцы уже позавтракали и пошли кататься. Потягивая кофе, Элен смотрела в окно на гору. Лыжники выглядели издали, как разноцветные муравьи, сбегающие вниз со всех окружающих склонов.

Около часа дня она вышла из гостиницы. В своем алом горнолыжном комбинезоне Элен выглядела очень эффектно. Ее пышные волосы цвета старого золота ореолом освещали чуть смуглое лицо. Огромные ботинки только подчеркивали ее изящество, и мужчины, стоявшие у подъемника, все как один посмотрели ей вслед, когда она с лыжами в руках садилась в кабинку, поднимавшую на верхнее плато. Пока кабинка скользила вверх на стальных тросах, Элен разглядывала спускающихся под ней лыжников. Она искала Жозефа. Его красный костюм был очень приметен, да и по своей манере катания Жозеф выделялся из всех. Элен решила: если он будет с Софи, она не станет подъезжать к ним. Она просто издали будет смотреть на него.

Девушка взглянула на карту. В этом районе катания было более сорока подъемников, поэтому случайная встреча была маловероятна.

Не морочь себе голову, возник внутренний голос. Расслабься и спокойно катайся. Вздохнув, она подчинилась и спрятала карту, рассудив, что неразумно посвящать свой день поискам мужчины, да еще женатого.

Наверху все было покрыто пушистым снегом. Легким пухом оделись высокие ели и скалы, окружающие трассу.

Лыжи скользили даже лучше, чем вчера. Иногда носки лыж пропадали в свежем, практически невесомом снегу, и тогда возникало ощущение полета, когда тело и лыжи воспринимались как единое целое. Она летела вниз по склону, чувствуя себя частью этих гор. К двум часам солнце все-таки появилось. И сразу стало веселее и радостнее. Но тяжелые облака продолжали цепляться за отдаленные хребты.

Скатившись в другую сторону от гостиницы, Элен увидела еще одну долину — светлую, маленькую, полукруглую. Ее форму создавало озеро. Сейчас оно было засыпано снегом, но его линии угадывались по небольшим заснеженным скалам, окружавшим берега. У озера стояло уютное деревянное шале — маленькая гостиница с кафе на застекленной террасе. Легким коньковым шагом Элен подъехала к кафе и, сняв лыжи, прислонила их к деревянным поперечным брусьям, где уже стояли лыжи и палки тех, кто, как и она, решил отдохнуть и полюбоваться видом заснеженного озера.

Опять выглянуло солнце и осветило чистейшее белое безмолвие. Элен взяла кофе и сандвич с сыром и ветчиной.

— Хотите глинтвейна?

Ее окатила волна радости. Она узнала этот мужской голос и обернулась.

Жозеф стоял рядом так, как будто только что встал из-за этого стола и отошел к бару. Ворот его красного костюма был расстегнут, открывая светлый тонкий свитер и крепкую шею.

— С удовольствием, — улыбнулась она. Через минуту он принес два стакана подогретого вина и тосты с горячим сыром.

— А у нас в Калифорнии в горах подают горячий эль.

— Так вы американка? Теперь все понятно, — сказал Жозеф.

— Что же вам понятно? — встрепенулась Элен.

— Что вы — очень самостоятельная и общительная девочка.

— Вы хотели сказать — нахалка и всезнайка. — Она посмотрела прямо ему в глаза, в которых плясали хитрые и ласковые серо-голубые чертики.

— Это вы сказали… — Он нагнулся к ней, и она с изумлением почувствовала родной запах. Папин одеколон! — А я не сказал пока многого из того, что хочу вам сказать, — тихо проговорил он.

Элен бросило в жар от его слов. Но она опустила глаза и, с трудом совладав с волнением, сказала:

— Я знаю, что французы не любят американцев. Они считают их самодовольными и наглыми. В чем-то я с ними согласна. Но ведь люди разные. И среди американцев есть много воспитанных людей…

— Особенно если они наполовину французы, — с улыбкой сказал Жозеф.

Элен удивленно подняла брови:

— Откуда вы узнали? — воскликнула она.

— У вас еле заметный акцент, — мягко отметил он. — Впрочем, как и у меня. Моя мама француженка, а отец — американец, который упорно называл меня Джозеф.

— А меня в школе называли Хелен. Мама тоже звала Хелен. Но я всегда предпочитала Элен, как папа и бабушка.

Жозеф взял обе ее ладони в свои руки.

— Вот видите, все у нас сходится, — чуть хрипло произнес он. — Все ведет нас навстречу друг другу.

Элен освободила свои руки. Она все еще пыталась сопротивляться этой могучей волне, все дальше уносившей ее от спасительного берега.

— Между прочим, я замужем, а вы — женаты — как можно более строго сказала она. — Кстати, где вы оставили Софи? — Она хотела вернуть его к действительности, развеять иллюзии.

— Она решила не идти сегодня на гору. Ей вполне хватило вчерашнего катания. И какое это имеет значение, если все так складывается, — серьезно проговорил Жозеф.

— Вы уверены, что все действительно так складывается? — строго спросила она.

— Вы же все понимаете сами. — Его мужской напор обезоруживал ее. — Ведь вы — мой человек. Я сразу это понял.

— Я тоже сразу все поняла, — честно ответила Элен, протягивая ему руки. — Но что же нам делать?

— Жизнь решит за нас, — мягко и спокойно ответил этот удивительный человек.

— Боже мой, боже мой!.. — только и смогла произнести Элен.

— А теперь допивайте свой глинтвейн и поехали обратно, а то мы опоздаем на все подъемники. А нам надо еще два раза подняться и три раза спуститься.

Оказавшись вдвоем в кабине подъемника, они некоторое время молча смотрели друг на друга. Потом их губы слились в поцелуе. А горы молчаливо глядели на их счастье, и солнце посылало им свои прощальные лучи…

Они пили этот поцелуй, утоляя жажду долгой разлуки. Они забыли все, что их связывало с реальной жизнью. Оторвавшись от губ Элен, Жозеф стал осыпать поцелуями ее лицо, шею, макушку. Она, вырвавшись из его объятий, уткнулась в его шею и, вдыхая родной запах, разрыдалась.

Жозеф схватил ее за плечи и встревоженно спросил:

— Что с тобой, малышка?

Вместо ответа Элен прижалась к нему.

— Я тебя так долго ждала, — всхлипывала она.

Жозеф с нежностью прижал ее к себе.

В это время кабинка подошла к конечной станции, двери автоматически открылись, и встретивший их сотрудник канатной дороги строго сказал:

— Что-то вы припозднились, смотрите, не успеете на последний подъемник. — Но, увидев их счастливые лица, понимающе добавил: — Ладно, я сейчас позвоню, чтобы вас подождали. Быстрее спускайтесь…

Когда они начали спуск, было около пяти часов. До последнего подъемника было около трех километров.

— Успеем, — бросила Элен, надевая темляки палок на руки.

— Мы с тобой да не успеем?! — воскликнул Жозеф. — Вперед!!

И он с индейским кличем ринулся со склона. Элен поехала по его следам. Ей было очень удобно вписываться в каждый его поворот. Вот что значит совместимость! Проехав метров триста, Жозеф остановился и развел в стороны руки. Элен, подъезжая к нему, сбросила скорость и аккуратно въехала в его объятия. Они застыли в долгом поцелуе. Задохнувшись, едва оторвались друг от друга. Жозеф поднял голову и крикнул, обращаясь к горам:

— Спа-си-бо-о-о!

Долгое эхо, гулко отражаясь в расщелинах и скалах, восторженно ответило ему:

— О-о-о-о-о!

Элен крикнула то же самое, но ей ответило менее громкое эхо.

— Твое эхо еще должно подрасти, — шутливо пояснил он.

— Я буду каждый день тренировать его, — пообещала она.

Жозеф посмотрел на небо и показал Элен легкое белое облачко над вершиной Монблана.

— Ты видишь? Это «флаги». Это не облачко, а снежное завихрение. Завтра погода, скорее всего, испортится. Будет большой снегопад.

Отвлекшись от «флагов», он посмотрел на Элен своим долгим взглядом.

— Теперь ты поезжай первая, а я поеду сзади, буду любоваться тобой, — попросил он.

Элен со звонким улюлюканьем устремилась вниз. И без единой остановки они за семь минут долетели до подъемника. Их встретил улыбающийся «канатчик», наблюдавший со своего поста последние пятьсот метров их спуска. Он показал им большие пальцы обеих рук.

— Мне позвонили, чтобы я вас подождал, но вы успели. Молодцы!

Усаживаясь в кабинку, они помахали канатчику, как другу.

Поднимаясь наверх, они опять целовались. Жозеф расстегнул молнию ее комбинезона и положил свою горячую руку на ее грудь. Элен бросило в сладостную дрожь.

— Что ты со мной делаешь? Ведь я сойду с ума, — выдохнула она.

— Мы уже сошли с тобой с ума. — Он посмотрел на нее и опять прильнул к ее губам.

Кабинка подъехала к конечной станции канатной дороги, и они с трудом оторвались друг от друга.

— А хочешь, я покажу тебе склон, которого нет на карте? — задорно спросил Жозеф.

— С которого вы с Софи спустились вчера к гостинице?

Назвав имя его жены, Элен вернулась к реальности. Вот и все… Сейчас он вернется к жене, и сказка закончится…

— Кстати, на этот склон можно попасть, не поднимаясь на подъемнике. На предпоследнем отроге, на который мы поднялись с озера, есть длинный косой спуск, выводящий к этой скале. Он здорово сокращает путь. Но только в том случае, если склон не лавиноопасен. Сейчас снега немного, можно ехать… Ну, поехали? — Жозеф потормошил ее. — Ты куда-то ушла от меня, я же вижу…

— Поехали, — поникшим голосом произнесла девушка.

— Милая моя, ты устала… Осталось совсем немного. Только аккуратно, там есть скала, которую надо объехать. А дальше хороший склон, сначала довольно крутой, а потом нормальный.

— Вовсе я не устала, — задиристо сказала Элен. Не хватало еще, чтобы он ждал меня, как свою Софи, подумала она и добавила: — Езжай и не волнуйся, я не отстану.

Жозеф медленно поехал по косому спуску поперек склона. Доехав до большой скалы, которая, как выяснилось, закрывала вид на ту самую трассу, он остановился. Затем, переступая лыжами и упираясь палками, он стал спускаться по склону «лесенкой», как по ступенькам, постепенно обходя эту огромную скалу. Элен следовала за ним. Справа нависала еще одна скала, она не мешала проходу, но делала его совсем невидимым. Далее начался короткий, но очень крутой спуск, который лучше было преодолеть тоже «лесенкой». Теперь понятно, почему этой трассы не было на карте.

А Софи все-таки смелая женщина, не побоялась, хоть и была очень уставшей. Может быть, и боялась, но ей не оставалось ничего другого, не ночевать же на горе, думала Элен.

Они ехали длинными дугами. Уколы палок перед поворотами напоминали легкий взмах крыльями. Еще триста метров — и они, обогнув следующую скалу, с другой стороны подъехали к гостинице.

На скамейке у входа в отель сидела Софи.

— Я уже начала волноваться, — спокойно сказала она Жозефу, стараясь не глядеть на Элен.

— И давно ты так сидишь? — холодно спросил Жозеф.

— Без малого час.

— Тебе что, делать нечего? Ты же замерзнешь.

— Да, замерзну, простужусь и умру, а тебе только этого и надо, — с вызовом, но как бы в шутку, сказала она.

— Не умрешь, у тебя муж врач, — подхватил шутку Жозеф.

Приняв душ и чуть передохнув, Элен задумалась, что ей надеть на ужин, чтобы ему понравилось. Эта мысль позабавила ее, так как прежде она всегда была уверена, что в любом наряде будет нравиться мужчинам. Выбор одежды был невелик: пара рубашек, толстый боливийский узорный свитер из ламы и пушистая нежно-розовая кофточка из ангорской шерсти с воротом «лодочкой». Пожалуй, это то, что ей сейчас хочется надеть. Элен посмотрела в зеркало: розовый цвет красиво оттенял высокую шею и овальное лицо, уже покрытые легким загаром. Еще она надела подарок бабушки — старинную цепочку из тусклого мексиканского золота, подчеркивающую цвет ее пышных волос. Чуть-чуть пудры на скулы, чтобы убрать блеск свежего загара, и легкий, акварельный мазок розоватой помады на пухлые губы, расцветшие от поцелуев любимого.

Юбку она не взяла, посчитав лишней для лыжного курорта. Из брюк — только джинсы и коричневые вельветовые брюки. Их Элен уже надевала… Ну что ж, они подойдут и под розовую пушистую кофточку… Хорошо, что она захватила туфли.

Чувствуя себя обворожительной, Элен спустилась в ресторан раньше всех и села с книжкой за отдельный столик. Удивленно посмотревшему на нее официанту, дескать, еще рано, обслуживать начнут через полчаса, она жестом дала понять, что можно не беспокоиться, ей ничего не надо.

Элен раскрыла книгу, но читать не смогла. На нее вдруг нахлынули мысли об отце. Они не покидали ее и предыдущие дни, находясь в подсознании. Она хотела почувствовать нутром происшедшее в этих горах много лет назад, не подавляя рассуждениями древнюю способность предчувствия.

Во время своего путешествия по Южной Америке, когда она собирала материал для книги о фольклорных сказаниях боливийцев, Элен часто наблюдала, как люди в далеких деревнях вдруг, по их словам, «вспоминали» то, чего они не могли ни прочитать, так как были неграмотны, ни узнать из телевизионной передачи из-за отсутствия телевизоров.

Был, например, случай, когда глубокая старуха из деревушки в Андах, обещав Элен непременно вспомнить старинную любовную песню, утром воспроизвела забытую мелодию. На восторженное замечание Элен о ее прекрасной памяти, добрая Хаверда с детской прямотой сказала, что ночью ей подсказала песню ее мама, умершая много лет назад. А заметив недоверчивый взгляд девушки, она рассмеялась, снисходительно похлопав ее по плечу:

— Вы, живущие в городах, все забыли. Думаете, что очень умные, много знаете, но самого главного не слышите, не видите. От этого и все ваши беды…

А книги Карлоса Кастанбды, учения древних и современных мистиков… Легче всего отмахнуться от них, назвать откровениями душевнобольных… Элен не то чтобы глубоко верила в истины эзотерических учений, распространяемых многочисленными современными школами, но и ничего не отвергала. Она понимала, что если заниматься этим всерьез, надо уйти от многих привычных вещей. Каждый шаг постижения тайного требует серьезных знаний. На это у нее нет ни времени, ни серьезного желания.

Но ей хотелось узнать тайну гибели отца. Ну не верила Элен, что папа, замечательный лыжник, мог банально «поскользнуться» на склоне. И она надеялась, что разгадку ей подскажет внутреннее чутье.

Постепенно ресторан начал заполняться людьми. Со многими Элен уже здоровалась, перекидывалась парой-другой вежливых фраз. Боковым зрением она поглядывала на дверь ресторана. Сначала вошел Жозеф. Она повернулась к нему, и оба понимающе улыбнулись друг другу. Когда он подошел к ее столу и в нерешительности остановился, Элен отрицательно покачала головой. Тогда Жозеф сел так, чтобы видеть ее, а стул жены поставил таким образом, чтобы она сидела к девушке спиной.

Софи вошла в зал царственной походкой. Отдых пошел ей на пользу. Она опять стала красавицей. Соболиные брови, огромные черные глаза, волосы, лежащие на плечах блестящими локонами. На ней была нарядная, но старомодная шерстяная кофта с розами, вывязанными вокруг ворота.

Прямо красавица из девятнадцатого века, подумала Элен, не хватает только кринолина. Непонятно, правда, что она делает на современном горнолыжном курорте. И как только его угораздило жениться на этом персонаже из музея мадам Тюссо.

Ей тотчас же стало стыдно.

Софи не сделала мне ничего плохого, упрекала она себя. Наоборот, это я вмешалась в ее жизнь. И думаю так, конечно, из зависти к ней. Из-за того, что Жозеф — ее муж.

Элен повернула голову в сторону подходящей к столу Софи, но та сделала вид, что не заметила девушку.

За ужином супруги не произнесли ни слова. Жозеф время от времени поглядывал в окно, наблюдая за изменением погоды. Софи действовала вилкой и ножом, как на приеме у королевы Англии. С совершенно прямой спиной она медленно подносила ко рту кусочки бифштекса.

Элен быстро расправилась с ужином и, кивнув Жозефу, пошла к выходу из ресторана. Поднявшись к себе, девушка прилегла на кровать, даже не сняв с себя с такой тщательностью подобранный к ужину туалет. Она закрыла глаза и попыталась справиться с охватившим ее волнением. Нет, так невозможно. Встречаться с ними обоими в ресторане было выше ее сил.

Лежа с закрытыми глазами, она пыталась понять, как вести себя, чтобы не выдать волнения от встречи с его серыми глазами, проникающими в самую душу. Потом она вспомнила сегодняшний склон за скалой, и у нее мелькнула догадка, которую она сразу же вытолкнула в подсознание. Эта догадка каким-то образом была связана с этим склоном и гибелью отца. Надо только не торопить события. Разгадка должна случиться сама собой… Эти мысли она прочитала в одной старинной книге. Кроме того, их придерживалась бабушка Мари-Клэр, считая обычной житейской мудростью.

Самое трудное в этой мудрости — не думать о том, о чем хочется думать, повторила Элен бабушкины слова.

Было около десяти часов вечера, и Элен решила погулять перед сном. Она сняла розовую кофту, надела теплый боливийский свитер и куртку с капюшоном. Скинув изящные лодочки, облачилась в ботинки на толстой »подошве и вышла в темноту.

Начинался снег. Хлопья падали крупные, но негустые. Звезд не было видно. Фиолетовое небо освещалось огнями отелей и ресторанов. Элен пошла по тропинке, ведущей к неподвижному подъемнику. Кабинки висели на тросе, как огромные яблоки.

Ей было хорошо одной. Она любила одиночество. Часто, чтобы не мешать Биллу, она гуляла вечерами по улицам своего предместья, выходила к морю. Кто-то из писателей сказал: «Одиночество многих пугает, к нему трудно привыкнуть. Но, привыкнув, находишь в нем радость и даже счастье».

Не знаю насчет счастья, думала Элен. Но если бы я сейчас шла, например, с Клодом, радости точно бы не было. Пришлось бы поддерживать какой-нибудь дурацкий разговор, выслушивать комплименты… Я бы не любовалась, как сейчас, этим серо-фиолетовым небом, не слышала бы, как скрипит снег под ногами, огромное колесо канатной дороги не показалось бы мне динозавром, стоящим ко мне задом. Странно, что никто больше не гуляет. Как здесь здорово: совсем по-другому, чем днем. Таинственно и прекрасно. Оказывается, на склоне растет целая роща елей. А днем я ее и не заметила…

Она направилась к роще. Становилось темнее: свет отелей почти не пробивал мрак, но лежащий повсюду снег освещал дорогу не хуже голубоватой флуоресцентной лампы. Обернувшись на светящуюся гостиницу, она заметила, что кто-то быстро идет по тропинке в ее сторону. Элен вгляделась во мрак, и в груди пробежал сквознячок радости. Жозеф!..

Она остановилась, глядя, как он быстрым шагом приближается к ней. Он подошел совсем близко и остановился. Она уткнулась лицом в воротник его дубленой куртки, и он молча обнял ее. Некоторое время они так и стояли под падающим с неба снежным пухом. Наконец Элен подняла голову, и их стосковавшиеся губы соединились в поцелуе.

— Как ты меня нашел? Откуда ты узнал, что я пошла гулять? — шепотом спросила она.

— Все очень просто. — Он нежно взял в ладони ее лицо и стал целовать по очереди глаза, нос, скулы, брови, подбородок. — Я постучал к тебе в номер, но мне никто не ответил.

— Но ведь я могла уснуть.

— Не могла ты уснуть, — убежденно ответил Жозеф.

— Почему? — Элен задала этот вопрос, понимая, что он прав.

— Потому, что ты хотела снова меня увидеть, — с мягкой уверенностью произнес он.

— И ты знал, куда я пошла? — В ее голосе прозвенела радость.

— Конечно, милая моя. — Он обнял ее одной рукой, и они медленно пошли к роще.

Жозеф был выше Элен на целую голову, и ей было удобно идти, обнявшись с ним. Она вспомнила, что так иногда они ходили с отцом. Алан обнимал ее за плечо, и она шла, прижавшись к нему и вписавшись в его согнутый локоть. Жозеф был почти такого же роста, как Алан.

Элен начала рассказывать любимому о своем отце. Когда она дошла до его гибели в этих местах, Жозеф внимательно посмотрел на девушку:

— Я что-то припоминаю. Мне рассказывали об американском архитекторе, погибшем где-то здесь.

Элен встрепенулась:

— Ты что-то знаешь? Расскажи.

— Ничего толком. Просто лет восемь-девять назад случайно слышал о гибели какого-то американца, хорошего лыжника. Ты знаешь, — Жозеф задумался, — по-моему, говорили, что он погиб как раз на той трассе за скалой, по которой мы спускались.

Элен остановилась и закрыла лицо руками.

— Я так и думала, — выдохнула она, — я чувствовала. Не знаю почему, но я сразу почувствовала это…

— Успокойся, малышка. Ты только мучаешь себя. Думай о хорошем. Ты говорила, что последние слова твоего отца были: «Мы с тобой обязательно побываем здесь вместе».

— Да, я запомнила их на всю жизнь, — проговорила Элен.

— Вот и считай, что ты приехала, и он тоже где-то здесь. В этих горах, в скалах, в падающем снеге, в облаках… — Жозеф был очень серьезен. — Ему было бы неприятно видеть тебя грустной. Он был сильным и уверенным, и хотел тебя видеть такой же. Я прав? — Жозеф посмотрел на Элен и улыбнулся.

Она порывисто обняла его, поднялась на цыпочки и уткнулась в шею, пахнущую любимым одеколоном.

— Знаешь, что я тебе скажу. — Она сделала паузу. — Ты похож на моего Алана. И, может быть, ты специально послан, чтобы заменить его… Ты пахнешь, как он, ты тоже называешь меня малышкой, ты обнимаешь меня за плечи, как он.

— Но целую я тебя по-другому, — сказал он и страстно приник к ее губам.

Они дошли до еловой рощи. Здесь в высокогорье деревьев почти нет — на высоте около трех тысяч метров выше уровня моря слишком суровый климат. Но эта роща каким-то образом выросла. Деревья были худосочными и кривыми, но они росли, несмотря на то, что им явно не хватало питательной среды. Наверное, только так, всем вместе, тесно прижавшись друг к другу, им удается противостоять ветрам и морозам.

— Как тебе удалось уйти из гостиницы? — все-таки задала Элен мучавший ее вопрос.

— У Софи всегда болит голова к перемене погоды. Она легла спать, — ответил Жозеф. Он помолчал немного и продолжил: — Я хотел с тобой поговорить, чтобы все расставить по своим местам…

Его речь стала взволнованной и быстрой. Он глубоко вздохнул, снимая волнение, помолчал и стал рассказывать:

— Мы поженились восемь лет назад. Тогда мне было двадцать девять. Я закончил медицинский факультет Сорбонны, увлекся хирургией, начал работать в клинике. Тогда началось активное развитие нового направления в хирургии — эндоскопии. Это, когда без скальпеля в крохотное отверстие в тканях вводят небольшое зеркальце и с помощью лазера или тонкой нити проводят соответствующие манипуляции. Убирают аппендикс, удаляют опухоль, даже проводят шунтирование сердца. По сравнению с традиционной хирургией преимущества огромные: нет кровотечения, долго заживающих швов, не травмируются внутренние органы.

Элен понимающе кивала.

— И мне, уже практикующему традиционному хирургу, пришлось буквально переучиваться. В эндоскопии такая виртуозная работа пальцев, что ей надо учиться очень долго. Поступил в аспирантуру. В общем, я почти все время проводил в клинике, дома корпел над учебниками, тренировал пальцы — с закрытыми глазами вязал хитрые мелкие узелки. С девушками практически не встречался. Для расслабления и разрядки ходил два раза в неделю в бассейн. Раз в год с приятелями на недельку выбирался в Альпы. Днем носился по горам, вечерами занимался в номере, иногда мы с приятелями играли в покер…

Жозеф замолчал, собираясь с мыслями. Снегопад усилился. Они повернули в сторону гостиницы. Жозеф отряхнул заснеженные волосы Элен и надел на них капюшон. Она подняла воротник его дубленки. Они снова застыли в долгом поцелуе. А потом пошли так же медленно, невзирая на снег, который шел почти стеной.

— Так вот, — продолжил он свой рассказ. — Моя мама решила, что меня надо поскорее женить. Может быть, испугалась, что я стану гомосексуалистом из-за общения только с друзьями. Я особенно не возражал, посмеивался. Однажды она уговорила меня поехать с ней в Довиль. Ну, ты знаешь, модный курорт в Нормандии. Я там маялся от безделья. Но потом познакомился с виндсерфингистами и стал гонять на доске под парусом. И вот как-то раз подхожу к берегу на доске и вижу: рядом с мамой на шезлонге сидит прелестная черноволосая девушка…

Она оказалось дочерью подруги моей матери, владелицы клиники красоты, баронессы. Софи меня очаровала. Она была не похожа на окружавших меня девушек, феминистски настроенных, раскованных…

— Слишком самостоятельных и общительных? — перебила его Элен, улыбнувшись.

Он понимающе рассмеялся и поцеловал ее в носик.

— Слушай дальше… Она была нежной, какой-то не от мира сего. Немного смущало лишь то, что она все время требует внимания к себе. Недовольна, если я катаюсь с ребятами на виндсерфере…

Когда мы вернулись в Париж, все родственники почему-то уже считали нас помолвленными. Меня это забавляло, я понемногу встречался с ней, а потом и сам не заметил, как уже был назначен день свадьбы. Ну я и решил, что вроде пора, ведь мне почти уже тридцать лет. Мои коллеги в клинике поздравляли меня, говорили, что она редкая красавица и благородных кровей… Слышать это было приятно и необычно…

Мы стали жить в моей квартире в Латинском квартале, на бульваре Сен-Мишель. Софи стала меняться. А может быть, я просто лучше узнавал ее. Она интересовалась лишь светской жизнью. Софи — косметолог, работает в клинике своей матери, и ее клиентки — очень богатые женщины, из знатных родов. Они общались только друг с другом. Ездили на воды в Виши, на море в Довиль и Сен-Тропе. Мне вся эта надутая аристократия скоро осточертела.

Но я продолжал нести свой крест: ходил с ней на всякие рауты, благотворительные вечера. Неприлично, чтобы дама приходила одна… Я пытался увлечь ее своими радостями. Она немного научилась кататься на горных лыжах, но только потому, что это стало модным в «их» кругах.

— Ты чересчур строг к ней, — перебила его Элен. — Она вполне прилично катается для начинающей.

— Такой начинающей она является уже во-семь лет! — возразил ей Жозеф. — Она не хочет ничему учиться. А с тех пор, как умерла ее мать и Софи стала владелицей клиники красоты, она совсем сбрендила. Подружилась со старухами-графинями, которые, кажется, помнят еще Казанову. Сама постепенно начала превращаться в экспонат паноптикума, стала манерной.

Зимой стала ездить со своими графинями в Межев. Может быть, ты слышала, это такой курорт для богатых стариков, к северу отсюда, в Высокой Савойе. Но горы там ниже, чем здесь, и трассы проще. На лыжах эти люди не катаются, они живут в шикарных отелях, загорают только на теплом предвечернем солнце, сидя укрытыми пледами на балконах…

— Но ведь сюда вы приехали вместе, — заметила девушка.

Он вздохнул.

— Мы решили совершить эту поездку напоследок… перед разводом. Кому нужна такая супружеская жизнь?.. Только претензии и больше ничего…

— Совсем ничего? — спросила Элен с намеком. Он понимающе усмехнулся:

— Уже давно ничего…

— Зачем же вы приехали вместе?

— Это она настояла. Давай, говорит, в последний раз проверим свои чувства. Может быть, что-нибудь получится. Хотя она прекрасно понимает, что уже ничего не склеить.

— Так делают все женщины. Они более привязаны к семье, им труднее расставаться, чем мужчинам, — понимающе заметила Элен. — А к тому же, с «ем она теперь будет ходить на рауты?

— О-о-о! Есть у нее один овдовевший виконт де Савиньяк, — воскликнул Жозеф. — Он называет ее своей Прекрасной Дамой, беспрестанно целует ручки и дарит фамильные безделушки. То сердоликовую печать, то веер из слоновой кости…

— Она тебе показывает эти подарки и все рассказывает? — робко поинтересовалась Элен.

— Да, постоянно, все рассказывает и говорит, что когда мы расстанемся, она недолго останется в одиночестве.

— А что ты? — тихо спросила Элен.

Я? Я с головой в работе… Неохота было заниматься разводом, терять время, силы. Это все я отдаю моим больным. Но теперь… — Он остановился, взял Элен за плечи, и, отстранив ее, с любовью посмотрел ей в глаза. — Я готов на все. Я нашел то, что никогда не искал, но в чем всегда нуждался. Тебя…

Он прижал ее к себе и стал целовать. По щекам Элен медленно текли слезы. Он слизывал их и приговаривал:

— Как я тебя понимаю, это так страшно… Пришел чужой человек и решил забрать девочку к себе, навсегда, на всю жизнь… Ужас какой…

Элен рассмеялась, всхлипнула и сказала:

— Ты же понимаешь, что я плачу от счастья…

Он нагнулся, чтобы поцеловать ее, но она, схватив его за отвороты куртки, сама стала осыпать поцелуями его глаза, губы, чуть шершавые щеки. И опять уткнулась в сильную, родную шею.

— Пойдем к тебе, — глухо сказал он.

Они только теперь заметили, что все в снегу. Смеясь, начали отряхивать друг друга, прерывая эти занятия поцелуями.

Они тихо поднялись на третий этаж и вошли в номер Элен. Свет включать не стали. Им хотелось только одного: скорее избавиться от одежды, которая мешала ощутить друг друга полностью. На пол полетели куртки, ботинки, брюки, свитера, белье… И наконец их горячие обнаженные тела приникли друг к другу. Сила и нежность, твердость и гибкость, биение сердец в унисон и общий стон — хриплый и мелодичный…

Жозеф не спешил. Он хотел прочувствовать каждый миг их первой ночи, оттянуть самое главное мгновение. С трудом оторвавшись от губ любимой, он уложил ее на кровать и, удерживая жар страсти, стал нежно целовать всю, от бровей до пальчиков на ногах…

— Боже мой, боже мой, что же это происходит… — страстно бормотала Элен, вздрагивая под его горячими поцелуями. — Какой же ты сильный, как я люблю тебя…

Жозеф наслаждался ее словами. Сам он был не в состоянии ответить ей. Он еле сдерживал своего зверя, готового сорваться с привязи…

Но вдруг в коридоре хлопнула дверь. Нет, это не была дверь номера Жозефа и Софи. Их апартаменты находились в другом конце коридора. Но этот стук стал таким диссонансом состоянию влюбленных, что грубо вернул их к реальности…

Элен вздрогнула и отстранила любимого.

— Прости… Я не могу. Я знаю, что это не ваша дверь, но вдруг Софи проснулась и ждет тебя… Прости, я не могу…

Он отстранился, уткнувшись в подушку. Элен стала целовать его плечи, умоляя понять ее и не обижаться. Наконец он повернулся к ней и тихо сказал:

— Ты права, я все понимаю. Это была лишь прелюдия, увертюра к грандиозной симфонии… — Он улыбнулся и нежно поцеловал ее.

Она подхватила его мысль:

— Это была «Ода к радости» из Девятой симфонии Бетховена. А сама симфония, прозвучит ли она когда-нибудь?

Он с готовностью подыграл ей:

— Непременно! И слова «Обнимитесь, миллионы» будет исполнять хор духов гор…

Их наполнила радость полного взаимопонимания. Они сели на кровати, укутавшись в одно одеяло.

— Ой, уже пять утра, — удивилась Элен, взглянув на маленький будильник со световой индикацией. — Иди, моя радость, поспи немного.

Они оделись и нежно простились.

Он тихо повернул ключ в двери, обернулся, нежно чмокнув ее на расстоянии, и выскользнул в темный коридор. А Элен легла в растерзанную постель, намеренно ничего не поправляя, храня следы его присутствия. В душ она тоже не пошла, чтобы подольше чувствовать жар его поцелуев.