Красавица в Эдинбурге

Глава 13

В вагоне кроме меня и двух пожилых женщин, сидящих по разные стороны от прохода, никого больше не было. Они наблюдали за тем, как Чарльз складывает багаж рядом с моим сиденьем, которое находилось рядом с выходом, не прерывая беседы о своих внуках.

Чарльз сошел на платформу. Я собиралась с духом перед самым волнующим моментом моей эдинбургской жизни… нет, пожалуй, всей моей жизни.

— Это не твой брат, Аликс?

Любой предлог был на вес золота. Я бросила сумку и перчатки на сиденье и вышла.

— Где? Я его не ждала.

— Прости, я ошибся. — Он небрежно взглянул на часы. Осталось меньше пяти минут. — Ты видела меня здесь в день своего приезда?

Он впервые заговорил на эту тему с тех пор, как рассказал мне правду. Весь путь до вокзала мы молчали. Я также не замечала окружающий меня Эдинбург, как и в тот раз, когда впервые ехала по улице Принцев. Но была разница. Тогда я не соизволила посмотреть вокруг, а сейчас не решалась.

— Да. Я не видела, как ты встречал Катриону, хотя могла. Рискованная была затея, да?

— Вероятно, — согласился он спокойно.

Его проклятые часы просто гипнотизировали меня.

— Или ты тогда не знал о ее намерении скрывать ваше родство? Она сказала мне, что во всем виновата она. Катриона уже здесь огорошила тебя своими планами? Поэтому она так распсиховалась, когда узнала, что я с тобой встретилась? — Он кивнул. — Ты прислал ей розы на день рождения? Она и тогда разозлилась.

— Я понял. Я… э-э… также понимаю, из неофициальных источников известно, будто тебя можно поздравить. Позволь сделать это.

Тут до меня наконец дошло. Я почувствовала себя обнаженной и обиженной. Во мне взыграло желание нанести ответный удар.

— Какая у тебя оперативная разведка! Скажи, ты, случайно, не исполнял роль тетушки Элспес по совместительству с ролью Большого Брата? — Я зло ухмыльнулась. — Я знаю, что разговаривала с миссис Фергюсон по телефону, но, возможно, мне в очередной раз пускали пыль в глаза.

— Элспес Фергюсон — вдова младшего брата моего отчима. — Он добавил ее адрес. — Мы старались придерживаться правды, даже если не всей.

— А чего должна придерживаться в субботу я? Привилегия быть посвященной в эту тайну распространяется только на меня или теперь уже безопасно всем… нет, слово «насладиться» не к месту… разделить ее?

— Пожалуйста, поступай, как считаешь нужным. Я прошу прощения. Меня не удивляет, что ты так сердишься. Ты не умеешь лицемерить, следовательно, тебе сложнее справляться со своими чувствами, чем большинству людей… и видит бог, большинство бы разозлились. Я тоже. — Он наблюдал за тем, как проводники закрывают двери вагонов, а затем вновь повернулся ко мне. — Мне жаль, что у нас нет больше времени, Аликс. И ты уезжаешь обиженной. Но если тебе надо ехать, лучше сесть в поезд.

Внезапно я остыла.

— Я тоже не хочу, чтобы мы так расстались. Несправедливо винить тебя в том, что для меня сделал бы Басси, попроси я его, даже если бы он счел меня идиоткой. Хотя Катриона не идиотка. Она нас не знала. А после нашего задушевного разговора… О, черт! Робби! Он же по уши влюблен в эту девчонку! Он мог все разболтать за четыре прошедших месяца… а я могла провести их в гипсе, не спаси ты меня от нескольких переломов! — Я улыбалась. — И чего я прицепилась к тебе?

— Аликс, я должен сказать… — начал он поспешно, но затем остановился, словно забыл мысль. — Я должен сказать, — повторил он очень четко, — ты самый великодушный человек из всех, с кем мне выпала честь быть знакомым. Ты не помнишь, чем я тебе обязан?

Я даже думать не решалась о его глазе. Не сейчас.

— Раз уж мы рассыпаемся в любезностях, как насчет четырех фунтов, или сколько там получилось бы, которые ты мне сэкономил?

— И пятнадцать шиллингов. — Судя по улыбке, в его памяти всплыл главный анекдот года. — Прости за то, что так шокировал тебя, разбудив… помнишь?..

— Подозреваю, мой шок и в подметки не годится тому, что испытали ты и бедняжка Катриона. «Ты поцеловала его?» О, небеса! У нее чуть инфаркт не случился. Я прошу прощения.

— Нет нужды извиняться. Поцелуй доставил мне удовольствие, — произнес он добродушно. — Причем такое, что сейчас, когда нам пришло время прощаться, я бы хотел его повторить. Ты позволишь?

Вежливыми — такими мы оставались до конца, и это было сродни аду для меня.

— Почему бы и нет? — Я увеличила ширину своей идиотской улыбки и приготовилась к невинному поцелую в щеку.

Он легко взял меня за плечи и прикоснулся губами к моему лицу. И тут меня словно приливная волна накрыла. Он впился губами в мои губы. И сжал меня в крепких объятиях. Его поцелуй был более страстным, чем все, которые мне довелось испытать. Я была слишком потрясена, слишком зачарована и слишком одурманена ощущениями.

Я почувствовала, как он задрожал, отстраняясь от меня:

— Аликс, прости, пожалуйста. Прости. Я не планировал этого. И хотя я очень тебя люблю, мне нет оправдания. — Он практически оторвал меня от земли и поставил в вагон. Затем вцепился в открытую дверь, словно нуждался в опоре. — Хорошей тебе поездки и счастливого будущего. Я хотел бы разделить его с тобой… жаль… мне будет тебя не хватать. Прощай.

Чарльз закрыл дверь и пошел прочь так же быстро, как говорил. Он оказался возле ворот раньше, чем я успела переключиться на происходящее. Ему удалось придать лицу непроницаемость, но я видела точно такое выражение глаз, когда впервые посмотрела на себя в зеркало после телефонного звонка Джона.

Поезд слегка подался назад, прежде чем двинуться вперед. Я выпрыгнула из него прямо перед тем, как он тронулся.

— Вы не успеете, милочка! — ахнули в унисон две пожилые дамы.

Проводник прокричал из вагона:

— Мы уезжаем, мисс!

— Сяду на другой поезд, спасибо! — Я проскочила через ворота слишком быстро, чтобы турникеты, захлопываясь, успели задеть меня. А мой поезд начал свое неспешное путешествие через город.

Чарльз оставил машину напротив входа. Он стоял возле нее, прикуривая сигарету, когда заметил меня. Сигарету он уронил, но в остальном не выглядел ни счастливым, ни несчастным, ни даже слегка удивленным. Он подошел ко мне и встал, просто глядя на меня.

— Чарльз, когда у тебя встреча?

Он моргнул.

— У меня есть время отвезти тебя обратно к Катрионе, если ты этого хочешь. — Он взглянул на мои руки. — Оставила сумочку вместе с чемоданами в поезде?

Я рассеянно посмотрела вниз.

— Да. Но это не имеет значения. Те две старушки передадут вещи проводнику. Я одолжу у Басси.

— Нам лучше сейчас же поговорить с начальником вокзала.

— Потом. — Я знала, что хочу сказать, но мне необходимо было произнести это, пока хватало духу. — Времени до того часа, как поезд придет в Лондон, полно, а я хочу поговорить с тобой.

Он с бесстрастным видом обдумывал мои слова и оценивал выражение моего лица, отойдя в сторонку, чтобы дать дорогу носильщику с багажом.

— Прежде чем ты увидишься с Катрионой?

— Да. — Мне пришлось отступить, чтобы избежать столкновения с очередным носильщиком.

Он придвинулся ко мне ближе:

— Пойдем выпьем кофе. Туман сгущается, становится очень холодно.

— Нет. — Я оглядела оживленное пространство перед вокзалом. — Я не хочу кофе. Я хочу просто поговорить. Но здесь мы не сможем. Давай куда-нибудь уедем… например, на гору? — Я заметила, как он нахмурился. — Или у тебя нет времени?

— Времени у меня достаточно, но считаю, сперва нам следует решить вопрос с твоим багажом. Поезд останавливается в Бервике…

— Зачем тратить силы на то, чтобы снимать его с поезда в Бервике, если он понадобится мне в Лондоне. И хотя я забронировала место, которым только что не воспользовалась, в этом явно не было необходимости.

— По выходным обычно важно заранее бронировать место. — Он выжидающе замолчал, но я не ответила, так как сама пока не знала ответа. — Туман испортит вид с горы и скоро превратится в дождь.

Я слишком нервничала для того, чтобы вести себя вежливо.

— Я не ради чертова вида сошла с поезда в шотландский туман! Кроме того, после четырех месяцев работы в Эдинбурге моя кровь уже не стынет в жилах от перспективы попадания под эдинбургский дождь.

— Пойдем в машину.

Когда мы уже сидели в автомобиле, он спросил, глядя на лобовое стекло:

— Ты сошла, чтобы поговорить со мной?

— Это во-первых.

— А затем с Катрионой? А потом, полагаю, с Робертом Россом?

Я рассматривала его профиль. Сдержанность Чарли была сравнима со сдержанностью Катрионы. Очень, очень большое сходство.

— Примерно так.

— Ясно. — Он больше ничего не сказал, пока мы не оказались на вершине горы.

Чарльз припарковал автомобиль на плато, довольно поспешно вышел из него и открыл мне дверцу:

— Полагаю, ты предпочтешь прогуляться, поскольку дождь еще не начался. Тебе довелось насладиться видом отсюда в дневное время?

— Я была здесь только тем вечером, когда ты привез меня сюда.

— Жаль. Дневной вид стоит того, чтобы на него посмотреть. Было бы замечательно, если бы туман рассеялся.

Но туман и не собирался рассеиваться. Наверху он был гораздо плотнее. Туман вился вокруг нас и между нами, пока мы стояли рядом на расстоянии фута друг от друга. Он превращал колонны древнего недостроенного мемориала в призрачные пальцы, указывающие вверх на неразличимое небо. Шум машин внизу был настолько же приглушен, насколько город скрыт из виду.

— Если бы я впервые была здесь, я бы точно не догадалась, что город там.

— Верно подмечено.

Я остановилась:

— Чарльз, это невозможно.

Он тоже остановился и развернулся, но остался стоять на месте:

— Тебе холодно?

На его волосах и бровях поблескивала влага, отчего глаза казались еще более зелеными. Его воротник и галстук выглядели такими же обмякшими, какими, судя по ощущениям, были мои волосы. Будучи распущенными, они все время тяжелыми прядями падали мне на лицо. Я в очередной раз откинула их назад, уже находясь на грани отчаяния. Я все еще знала, что хочу сказать, но, учитывая его настрой, легче и продуктивнее оказался бы разговор с одной из тех еле различимых колонн. С каждой проходящей секундой казалось все более невероятным, что Чарльз меня так целовал. Но он меня целовал, поэтому мне необходимо было с чего-то начать.

— Дело не в погоде. А в тебе. Поцеловав, ты сказал, что любишь меня. Ты действительно любишь?

На мгновение он устремил взгляд на кончик своего носа, как это делала Катриона, когда сталкивалась с проявлением плохих манер.

— Да. Хотя меня не слишком удивляет, что ты теперь сомневаешься в правдивости моих слов.

— Я не сомневаюсь. — С таким же успехом я могла обратиться к одной из колонн. — Дело вот в чем, — начала я снова, окончательно отчаявшись. — После того как ты сказал это и испарился, я решила, что ты не лжешь, и… я… ну… меня осенило, что я, наверное, создала у тебя неверное впечатление, и я не могла просто уехать…

— Ничего ты у меня не создала!

Это заставило меня моргнуть.

— Нет?

— Конечно нет!

— Чарльз, ты уверен?

— Естественно, уверен! — Он казался непреклонным. — Аликс, я люблю тебя и хочу на тебе жениться. По это, хотя и подействовало ужасным образом на мой самоконтроль, мозги мне не размягчило. И я прекрасно понимаю, почему у тебя не было альтернативы, кроме как сойти с поезда и настоять на разговоре. Эта беседа не предназначена для запруженного народом вокзала или какого-нибудь ресторана. Но ты хочешь расставить все точки над «i» между нами, прежде чем встретишься с Катрионой либо сегодня, либо в субботу. Верно?

— Ну… да, хотя я по-прежнему думаю, что ты не понимаешь…

— Прости за эти слова, Аликс, но не говори чепухи! — Он снова повел речь не о том. — Забыла, что я прочувствовал твой отказ на собственной шкуре? Считаешь, я позволил бы кому-то, кого ты подозреваешь в неверном представлении о природе твоих поступков, пребывать в плену этого впечатления дольше одной секунды? Думаешь, я не заметил твою нехарактерную для такого момента пассивность, пока держал тебя в объятиях? И я не понимаю, почему ты решила, что я поверю, будто не привлекаю тебя больше. И следовательно, так как расстояния сегодня измеряются деньгами, начал тебе надоедать? Я говорю «могла», — резко прикрикнул Чарльз, когда я попыталась встрять, — по простой причине. Я прекрасно знаю, почему ты позволила себя так поцеловать. Я не оставил тебе выбора — и это, должен признаться, теперь приводит меня в ужас! Никогда в жизни до сегодняшнего дня я не прибегал и не хотел прибегнуть к физической силе, чтобы поцеловать женщину. Думал, я лучше владею собой. Признаюсь, потерять самоконтроль меня заставила мысль о том, что я тебя теряю. Но это не оправдание моим примитивным инстинктам. — Он заметно ощетинился, когда я улыбнулась. — Если это тебя забавляет, могу только сожалеть, что не вижу ничего смешного.

— Боже, дай мне сил! — Я подошла ближе и положила ладони ему на грудь. — Это хуже, чем невозможно! Даже если бы твои деньги не исключали возможность нашего брака, нам все равно нельзя было пожениться! Взаимопонимание между нами просто отсутствует!

Он накрыл мои ладони своими и словно попытался протолкнуть все четыре сквозь свою грудь.

— Существует возможность нашего брака? — Его голос казался таким же ошарашенным, как и его вид.

— Нет! И так как ни одного из нас не привлекает идея гражданского брака, наверное, мне лучше было остаться в поезде, хотя ты любишь меня, а я тебя… безумно. Поэтому я не могла уехать и оставить тебя, такого несчастного, чтобы ты переживал все по второму разу. Я помню, какой это ад. И даже если ты хотел на мне жениться с досады, подобные отношения способны оставить новые шрамы, а не только разбередить старые. Я должна была объяснить тебе… я убегаю не потому, что не люблю тебя. А потому, что люблю. Но что произошло? Каждый раз, когда я открывала рот, ты вываливал на меня свои следствия и выводы! Ты держал меня в своих объятиях, но понял ли ты, что я наслаждалась этим? О нет! Ты решил, я вынуждена покориться под твоим натиском! Беззащитная жертва твоей примитивной страсти! Милый, мои каблуки очень твердые. Если бы я хотела воспротивиться и ничего бы не помогло, у тебя сейчас были бы серьезные синяки на голенях. Понял?

— Аликс, я в приятной, но совершенной растерянности…

— Надеюсь, это поможет мне объяснить… — Я поцеловала его в губы.

Вторая приливная волна оказалась прекраснее первой. Туман превратился в моросящий дождик, а потом в ливень, прежде чем мы заметили, что пошел дождь. Смеясь, мы побежали к машине. Он открыл дверцу переднего пассажирского сиденья и втиснулся следом за мной в салон.

Я отбросила с лица мокрые волосы.

— Хочешь, чтобы я повела?

— Я хочу снова обнять тебя и чтобы этот проклятый руль не мешал. Вот так-то лучше. Я четыре месяца не имел возможности дотронуться до тебя и сейчас горю желанием наверстать упущенное. — Он поцеловал меня, словно в первый раз. — Значит, ты безумно любишь меня?

— Да. Нет, подожди! — Я слегка отстранилась. — А как же твоя встреча?

Он выглядел моложе, необыкновенно счастливым и еще более необыкновенно веселым.

— Подходящий миф. Еще один миф — то, что я увидел твоего брата на вокзале. Мне надо было как-то вытащить тебя из поезда, даже всего на несколько минут.

— Тебе это удалось.

— В самом деле? — Он еще крепче сжал меня в объятиях. — Скажи мне еще раз, почему ты вернулась?

Мои объяснения заняли довольно приличное количество времени, так как я вынуждена была включить в них Джона и Джозефину Эстли. Он выглядел очень обеспокоенным, и я пожалела, что не могу избежать упоминания о них обоих.

— Я должна была все тебе рассказать, иначе в моих словах не было бы смысла. Теперь понимаешь?

— Очень хорошо понимаю. А ты — нет. Ведь есть еще кое-что, о чем мне еще предстоит тебе рассказать, и боюсь, тебе это не понравится…

— Ты ведь не женат? — Я попыталась сесть прямо, но мне не удалось.

— Конечно нет! И никогда не хотел жениться ни на одной девушке, кроме тебя. Я не был обручен с Джозефиной, хотя знаю, создавалось такое впечатление…

— Что?!

— Да. Никогда. — Он был очень расстроен. — Катриона… говорила тебе, что я помолвлен?

— Думаю… нет! Теперь, когда я об этом думаю… не напрямую. Мы сами сделали выводы. Она просто не стала нас разубеждать. — Я расслабилась и принялась размышлять. — Я понимаю почему. Пять незамужних девушек, о которых ничего толком не известно, — внизу, а богатый и неженатый брат Чарли наверху. Что может служить лучшей защитой, чем богатая невеста? Тогда нам, правда, еще не было известно о твоих деньгах. А если она хотела оставаться инкогнито, то не могла рисковать и допустить, чтобы мы часто видели тебя и уж точно вас двоих вместе. Вы не похожи внешне, но у вас много общего. К тому же, — добавила я, — она, вероятно, хотела защитить как себя, так и тебя. Не будь таким хмурым, любимый! Это могло быть кошмаром — пять жаждущих заполучить тебя у твоего порога.

— Несколько тревожная картина. Ты не сердишься?

— Просто потрясена. Столько всего не произошло бы, если бы я знала об этом раньше. Мы бы не поругались… Боже! И меня не было бы сейчас здесь.

— Обе эти ужасные мысли пришли мне в голову, пока ты так мило все объясняла. Я должен поцеловать тебя.

Несколько минут спустя он продолжил:

— Мы не всегда понимали друг друга так плохо, как недавно. Я ничего не знал о Джоне, когда встретил тебя, но пребывал в уверенности, что ты недавно имела эмоциональную травму подобного рода. Ты не замечала или не желала замечать, что я мужчина. Не так ли?

— Да. Передо мной словно стена была.

— Именно. Я сочувствовал тебе, но в то же время так мне было легче подыгрывать Катрионе. Я гораздо больше сожалел о своем обещании держаться от нее подальше, если бы не был уверен, что спешка и настойчивость в случае с тобой приведет к катастрофе. А потом, — добавил он уныло, — я сотворил катастрофу своими руками…

— Забудь об этом и лучше объясни мне кое-что поважнее! — Я уверенно вернула нас к Джозефине и спросила про фотографию, лежавшую у него в кабинете в столе. — Почему она там, если вы не были помолвлены?

— Так вот где она? Я вчера целый час потратил на ее поиски. Джозефина оставила фотографию у меня, чтобы я передал ее матери. Моя мама приходится ей крестной. Я собирался отвезти фотографию в эти выходные, так как идея провести их над пустой квартирой, в которой ты жила, меня не слишком прельщала.

Я погладила его по голове:

— Такое впечатление, что вчерашняя ночь была сто лет назад. Джемми хотела пригласить тебя.

— Катриона сказала мне.

— Ты не обижаешься?

— Сейчас нет. — Я купалась в лучах его улыбки. — Не то чтобы я обычно получал удовольствие от вечеринок. Но с другой стороны, я никогда не брал тебя с собой ни на одну. Мое отвращение к вечеринкам вызывало немалое недовольство Джозефины.

— Она любительница вечеринок?

— Еще какая. К счастью, Ян, ее муж, такой же светский человек, как и она. Я — нет. Но поскольку он мой старый друг, а Джозефину я знаю с детства, то, когда Ян попросил меня развлечь ее, пока она будет здесь со своим отцом, я выполнил его просьбу. Ян, как правило, приезжал из Лондона на выходные. Бедная Джозефина! — В его глазах плясали чертенята. — Уверен, именно его отсутствие, а не мои музыкальные пристрастия заставили ее наконец решиться на замужество после того, как она столько лет держала Яна в напряжении. Однако не сомневаюсь, после нашего третьего похода на концерт Бетховена бедняжка была на грани срыва. Ян мудро выбрал следующий день, чтобы прилететь с кольцом. Он многие годы тешил себя надеждами на брак с ней, но Джозефина всегда отказывалась даже думать на эту тему. Кстати, я с ней согласен. А ты?

Я легонько кивнула и поменяла тему разговора:

— Тебе нравится Бетховен?

— Очень. Как и тебе. После нашей свадьбы я намерен восстанавливать взаимопонимание с помощью аудиозаписи его Седьмой симфонии.

Я наблюдала за тем, как дождь превращает плато в мелкое озеро.

— Тот день напоминал сегодняшний. Ты не подцепил от меня блох?

— Не больше шести. Но таких чрезвычайно упертых, что я опрыскивал салон машины еще две недели. И так как упрямство — черта шотландская… почему ты не хочешь даже говорить о браке со мной? Слишком много лжи с моей стороны? К несчастью, я могу тебя понять.

— Дело не в этом! Первое было идеей Катрионы, а второе… ну… она попыталась образумить меня, показав объявление о замужестве и фотографию в газете.

— Я знаю.

Я почувствовала, как он снова напрягся.

— Ты попросил ее об этом? — Он кивнул. — Зачем? Чтобы посмотреть, как я отреагирую?

— Чтобы ты поняла, что я свободен.

— Ты любил меня тогда?

— Немного — с самого первого взгляда. Очень сильно с того раза, как мы побывали здесь.

От счастья я на время потеряла связь с действительностью. Прошло несколько секунд, прежде чем я к ней вернулась.

— Учитывая, что ты не знал, с какой стати я так мила с тобой, неудивительно, что ты был таким сердитым. В тот вечер, когда я сидела на лестнице, ты решил, я поджидаю тебя? Ты разве не встречал Робби? Думаешь, он рассказал бы мне о твоих деньгах?

— Да — на все три вопроса. К тому же… он тогда целовал тебя, не так ли?

— Не думаю… тогда нет. До того — да. Ты ведь не ревновал?

— Я ревновал из-за того, что он целует тебя, но… ты была такой милой, я решил, ты не можешь всерьез интересоваться им.

— Раз ты пришел к выводу, будто я собираюсь окрутить тебя, это логично. — Я быстро улыбнулась. — Ты правда подумал, что я сниму бюстгальтер?

Он вспыхнул:

— Нет. Я осознал свою ошибку, прежде чем ты признала, что являешься секретным агентом Шотландской национальной партии.

Я провела пальцем по его напряженному подбородку:

— И ты все еще немного злишься на меня за то, что я посмеялась над тобой?

— Не на тебя. На тебя никогда. — Он схватил меня за руку и поцеловал мою ладонь. — На себя — очень. То, что я натворил тем вечером, непростительно. И поэтому ты не хочешь выходить за меня замуж.

— Чепуха! Внешне, должно быть, все выглядело, словно я пытаюсь тебя заарканить. А ты наверняка сталкивался с подобным раньше. Как сказал Басси: «Не обязательно любить человека, чтобы понять, что он легкая добыча». Так или иначе, ты все прояснил тем вечером, когда сделал мне предложение. Полагаю, Катриона рассказала тебе, что происходит? Я хочу поблагодарить тебя…

— Только попробуй, Аликс, и я жутко рассержусь! К слову, хотя с моей стороны это и был чертовски продуманный риск, он заключался не в том, о чем ты подумала. Единственный риск, беспокоивший меня, это вероятность того, что ты задашь мне тот самый вопрос, который ты и задала. К твоему сведению, — сказал он нетвердым голосом, — ни тогда… ни сейчас хладнокровия нет. Так как чудом мое предположение насчет причины отказа оказалось ошибочным, почему ты не хочешь выйти за меня?

— Потому что я не подхожу для роли твоей жены. Я буду плохой женой. Я не могу так с тобой поступить.

— Нет, — возразил Чарльз, — не можешь. Но могу я поинтересоваться, почему ты будешь плохой женой?

Я пребывала в нерешительности:

— Тебе это не понравится…

— Продолжай, любимая.

— Чарльз, у тебя слишком много денег. Ты воспринимаешь их как должное, ведь они были у тебя всегда, поэтому я не могу рассчитывать на то, что ты поймешь, какой сокрушительный эффект они на меня оказывают.

— Так же, как ты всегда воспринимала как должное волосы, напоминающие золото, неописуемо красивые темно-голубые глаза, кожу, такую же волнующе мягкую, как я уже давно подозревал, и самые потрясающие женские ноги из всех, что я когда-либо видел. Я тебя понял. И…

Я покраснела:

— Чарльз, я серьезно…

— Я тоже, Аликс. Так что ты хотела сказать?

— С этими деньгами у твоей жены будет беззаботная жизнь. Что превосходно. Для подходящей девушки. Но не для меня. Если я не буду работать, если мне придется перечеркнуть пять с половиной лет учебы, даже ради тебя, я сойду с ума от раздражения и обиды. Нет смысла обманывать тебя. Более того, я считаю, будет настоящим преступлением вводить тебя в заблуждение, что меня вполне устроит роль декоративной маленькой леди среди кастрюлек. Я не буду страдать молча. А ты, дорогой, не согласишься терпеть мое брюзжание. Да, месяц или чуть больше мы продержимся, — добавила я грустно, — но потом будем ссориться утром, днем и ночью… пока я не сбегу, а ты не останешься благодарить небеса. Мне ненавистно говорить это, и мне будет страшно тяжело уходить от тебя, но лучше я уйду сейчас, с любовью в сердце, чем потом, с синдромом «Слава богу, все закончилось».

— Последнее было бы неприятно, — согласился он мягко. — Есть только одна крохотная деталь, на которую я хотел бы обратить твое внимание. Я прошу тебя заключить новый договор, а не разорвать существующий. Или ты пребываешь в плену заблуждения, будто я хочу жениться на тебе после того, как ты поработаешь год в Инвернессе?

— Но тебе же не нужна работающая жена?

— Следуя твоей логике, а нужна ли мне работа? А Катрионе? Нам надо бросить все и только предаваться развлечениям?

— Нет, но…

— Мы работаем не ради денег. А ты?

— Разумеется.

— Ты трудишься медсестрой ради зарплаты? И она хорошая?

— Ты знаешь, что заработок отвратительный.

— В таком случае, если для тебя так важны деньги, почему ты — медсестра? И раз они так важны, должен предупредить, если ты выйдешь за меня замуж, твоя зарплата растворится в моих налогах. Как ты смотришь на то, чтобы поработать ради любви к делу?

— Ты правда не против?

— Не только не против. Меня бы очень встревожило, если бы ты решила уйти с работы. Я знаю, некоторые медсестры рассматривают учебу как полезное, но временное занятие до замужества. Однако среди них редко встречаются настоящие профессионалы, как вы с Катрионой. Поэтому вам обеим очень не понравится выражение «преданные своему делу». Но так как вы обе именно такие, любой мужчина, который не считается с этим, напрашивается на неприятности.

— Ты понимаешь! Я не думала, что ты можешь понять. — Я вспомнила об утреннем разговоре с Катрионой. — Она упомянула, что у нее не вышло получить благословение родителей без твоей помощи. Молю Бога, чтобы у Робби был такой же настрой, как у тебя.

— Сможешь поженить эту парочку сегодня, Аликс?

Я улыбнулась:

— Прости.

— Извинения не нужны. Надеюсь, я избавлен от отвратительной перспективы возвращаться в дом, где живет декоративная маленькая женщина среди кастрюлек? Но если тебя все еще беспокоят ссоры… Утром и днем мы будем на работе. Вместе нам удастся побыть иногда на выходных и, конечно, по ночам. — Блеск его глаз контрастировал с будничностью тона. — Признаю, у нас были сложности с общением при помощи слов, но теперь… ты правда боишься, что мы будем ссориться ночью?

Мое сердце вело себя столь же странно, как и его.

— Доктор Линси, вы плетете вокруг меня словесную паутину.

— Мисс Херст, я еще не закончил. Мне в голову пришла довольно приятная мысль. Хочу услышать твое мнение. Если ты попросишь мисс Брюс помочь тебе устроиться на работу в Эдинбурге вместо Инвернесса на этот год, тебе надо будет всего лишь переехать на один этаж вверх. Естественно, если мисс не сможет, мы все равно поженимся так скоро, как тебе и твоим родителям будет удобно, и я буду ездить в Инвернесс на выходные. Но… разве тебе не нравится Эдинбург?

— Ты знаешь, что я люблю и его, и тебя! Когда ты говоришь, все представляется таким замечательным и таким простым! Но на деле… Я боюсь. Ты будешь только отдавать, а я только брать. Слишком односторонне.

— Вроде этого? — Он взял мою руку и закрыл ею свой правый глаз. — Да, я был бы обречен провести остаток жизни с односторонним зрением, если бы ты не вынула осколок.

— Прошу, не надо! — Я отдернула руку. — У меня он до сих пор стоит перед глазами. У меня фотографическая память на травмы…

— А травмы глаза вызывают у тебя буквально рвотную реакцию. Поэтому я не особенно говорил о своей с тех пор, как Катриона мне рассказала. Она призналась, тебе было действительно плохо тем вечером. Даже описать не могу, как на меня подействовала эта новость.

— Лучше не надо! — Я содрогнулась. — Не просто травма глаза, а твоего глаза. Пожалуйста, больше никогда не говори об этом.

— Прости, вынужден расстроить тебя, дорогая, но я непременно буду говорить, описывая малейшие подробности… и сейчас, и после свадьбы… каждый раз, как только ты будешь нести эту чепуху про односторонность. При необходимости, если у нас родятся сыновья, я настою на том, чтобы первого назвали Джефферсоном, а второго — Эваном. Не беспокойся, я запасусь достаточным количеством бумажных пакетов.

Я убрала руки от лица.

— Чарльз, как ты можешь быть таким негодяем?!

— А тебе надо напоминать, что мое предложение включает в себя меня самого и что я перед тобой в неоплатном долгу? — Он подождал немного, потом произнес очень ласково: — Или твоя гордость не позволит тебе признать это?

— Поймал!

— Вот именно.

Мне надо было поразмышлять без того, чтобы меня запутывали. Я освободилась из его объятий, и он не предпринял попытки остановить меня. Я сидела на водительском сиденье, облокотившись руками на руль, и смотрела в никуда сквозь стену воды. Я чувствовала на себе его взгляд.

Осознав, о чем думаю, я поняла — почему и что надо делать.

— Чарльз, у меня только что появилась идея. Я ужасно привязалась к одной очаровательной старушке-артритику, которую зовут миссис Хантер. Она помешана на свадьбах и человек замечательный. Я тебе как-нибудь расскажу подробнее. Мне ужасно не хотелось с ней прощаться. Она клялась, что не переживает! Я собираюсь спросить у мисс Брюс, может ли миссис Хантер снова быть моей пациенткой.

Я так и не поняла, как это произошло, но я опять оказалась в его объятиях. Прошло немало времени, прежде чем он неохотно посмотрел на часы.

— Если мы сейчас поедем, то успеем договориться, чтобы твои вещи сняли с поезда в Ньюкасле. К тому же, если мы задержимся здесь еще хоть ненадолго, ливень просто смоет нас.

— Ой, это всего-навсего маленький дождик!

Он расхохотался:

— Эдинбург — твой город, Аликс!

Примерно час спустя Катриона второй раз за утро оказалась на грани инфаркта.

— Ты не посмеешь позвонить ему, Аликс! Это ни к чему не приведет! Я говорила тебе, он и знаться со мной не хочет! Чарли, останови ее!

Чарльз скрестил руки на груди, облокотившись на гладкий стол из розового дерева.

— Я хочу жениться на этой девушке, Катриона. Если я ее вырублю, она может передумать. А по-другому ее не остановить, если она решила что-то предпринять. И думаю, она права. Мы с тобой обязаны Робби Россу гораздо большим, чем то, за что мы отдали ему должное. И это не делает нам чести. Сделай я попытку поблагодарить, он ужасно и по праву оскорбится. Но благодарность от тебя, думаю, примет.

— Он даже разговаривать со мной не станет! Вот увидишь!

Я дозвонилась в больницу.

— Доктор Росс может сейчас подойти к телефону? Мисс Херст. Спасибо. Я подожду. — Чарльз отошел от стола. — Тебе не обязательно уходить, Чарльз. Это ведь не страшная тайна… О, Робби? Да, это Аликс. Нет, — заверила я, прежде чем Робби успел задать риторический вопрос, — я не уехала. Я обручалась.

— Что ты делала?

— Обручалась. Но я тебе не потому звоню. Я спешу сказать, что ты предатель и тупица! Я знаю, ты влюблен в Катриону. Так почему же ты не понял, что я влюблена в ее брата? К счастью, Чарльз все мне рассказал, и правильно сделал, ведь девушке надо знать, кто ее будущие родственники. А если бы Катриона мне не нравилась? И я в результате обнаружила бы, что вынуждена терпеть ее и дальше, так как она моя золовка? Подумай обо всех семейных ссорах, которые ожидали бы меня, и о моих бедных детях, которые утешали бы себя каждое Рождество, говоря себе: «Мама не из-за нас бесится… а из-за тетушки Катрионы. И когда она уедет?» Легко тебе там на другом конце провода стоять с открытым ртом как рыба. Я знаю, ты хотел только защитить Катриону, но, черт возьми…

— Аликс Херст, сейчас же прекрати эту болтовню, девочка! Что за чертовщину ты несешь?

— Просто довожу до твоего сведения, что рыцарство еще живо. Оно просто нашло пристанище к северу от границы. Тут местность просто кишит Макгалахадами[6]! Катриона стоит рядом и уже начинает сходить с ума от волнения, так как хочет поговорить с тобой. Кстати, лучше уж сказать тебе… Я передала ей твои вчерашние слова.

— Аликс, если бы я мог наложить на тебя руки…

— Ничего не выйдет, милый. Чарльзу это не понравится.

Последовало короткое молчание.

— Я хочу поговорить с Катрионой. Если позволишь, Аликс.

Я протянула ей трубку:

— Робби хочет поговорить с тобой, Катриона.

Чарльз схватил меня за другую руку, и мы бросились в холл.

— Думаешь, сработает?

— Пошли в кабинет. — Он сотрясался от хохота. — Я не думаю, что тебе удалось сделать так, чтобы они поженились сегодня вечером. Однако должен сказать, ты… как бы получше выразиться… слегка подтолкнула их в нужном направлении. Могу добавить, да поможет им Бог, если они попытаются протолкнуться обратно! Входи, пожалуйста. И что же мне не понравится? — Я объяснила ему. — Еще как не понравится! Это моя прерогатива.

Мы сидели в кожаном кресле, когда зашла Катриона, раскрасневшаяся и немного скучающая.

— Не возражаешь, если я пока оставлю свои вещи у тебя, Чарли? Я позвонила тете Элспес. Она не против, если я не приду к ней на обед.

— Не возражаю.

Я промолчала.

Катриона посмотрела на нас, а затем на свои руки:

— По телефону невозможно нормально поговорить. Он сейчас на вызове. Я… я спросила, не согласится ли он пообедать со мной в столовой. Я иду сейчас туда.

— Тебе нужен плащ, — подала я голос.

Чарльз добавил:

— И зонтик.

— Спасибо, — вежливо поблагодарила Катриона.

Дождь по-прежнему барабанил вовсю, когда мы ехали к Басси. Он только что проснулся и готовил себе завтрак. Налил нам чаю с сухим молоком и положил еще несколько сосисок на сковороду.

— Значит, ты не поехала, Аликс?

Я объяснила одну половину причин, Чарльз — вторую.

— Боже, — воскликнул Басси, — надеюсь, ты знаешь, что делаешь, связываясь с этой цыпочкой. Ее привычка терять вещи выльется тебе в копеечку.

— Я тебе верю, — кивнул Чарльз.

Басси перевернул сосиски.

— Стоит еще кое о чем тебя предупредить. Не подпускай ее даже близко к Греции. Она слишком похожа на нашего старика. Знаешь, что случилось, когда он в первый раз оказался в Афинах?

— Он потерял свой паспорт? Или туристические чеки?

— Не только все это, но еще и свой корабль. Прошло восемь недель, прежде чем он с маминой помощью смог вернуться на другом судне. Ты уже сообщила родителям, Аликс?

— Нет. Позвоню вечером. Я не говорила маме и папе, что приеду сегодня. А ты?

— Я отправил им открытку. Сообщил, что, возможно, ты появишься дома сегодня вечером. Но я также сказал, что, по-моему, ты можешь решить остаться здесь до свадьбы Джем. — Он посмотрел на нас через плечо. — Я подозревал о вероятности подобного развития событий.

— Каким образом? — потребовала я объяснений. — Мы-то не подозревали.

— Дело в том, — начал Басси, — что это вопрос опыта. Если бы тебе довелось увидеть столько старых плакатов с надписью «Занимайтесь любовью, а не войной», сколько видел я, ты и с расстояния трех миль все разглядишь.

Уголки губ Чарльза бешено дергались.

— Поэтому ты сказал, что мне не обязательно плевать ему в лицо?

— Точно. Еще чаю?

— Спасибо. — Чарльз протянул ему кружку. — Надеюсь, ты одобряешь?

— Конечно. С позиции частного лица я всецело за. Не то чтобы я мог возражать с какой-нибудь другой позиции. У меня нет предубеждений против кого-либо. Мне, естественно, не нравится то, что ты богат. Однако, поскольку ты не несешь ответственности ни за закон о первородстве, ни за закон о наследственности, будет чертовски несправедливо винить тебя в том, что наши ужасные, но избранные демократическим путем законотворцы позволяют упомянутым выше законам существовать. Конечно, моя репутация от этого не выиграет, но иногда ведь можно пойти на жертву?

— Спасибо, — выразил свою благодарность Чарльз, — большое спасибо. Должен сказать, Басси, я очень признателен тебе за такую терпимость.

— Всего лишь поведение умного человека. — Басси повернулся, держа в одной руке сковороду, в другой — вилку. — Вот что я тебе скажу, Чарльз. Если я и отношусь к чему-то нетерпимо, так это к нетерпимости. Кстати… у старушки сломался бензонасос. Ты в проводке не разбираешься?

Чарльз был со мной, когда я тем вечером звонила Джемми.

Ее «иди ты!» чуть не вызвало сбой на телефонной линии между Ливерпулем и Эдинбургом.

— Брат нашей Катрионы? Вот негодяй! Слушай, Аликс… как думаешь, он не захочет приехать на нашу гулянку в субботу? Да? Что-что? Значит, ты в него все-таки влюблена. Собираешься за него замуж? Виделась с мисс Брюс? Она устроит все так, чтобы ты осталась в Эдинбурге? Не терпится все Уилфу рассказать! Ты должна привезти Чарльза в субботу… Кстати, моя мама не может дождаться возможности поблагодарить тебя. Она просто в отпаде от моего очаровательного-преочаровательного платья и всего остального! Что-что? Не будь идиоткой, девочка! Откуда у тебя найдется время каждые пять минут говорить ему «большое спасибо», если ты будешь работать патронажной сестрой? Ну да, у него в закромах припрятано больше, чем у большинства. Ну и что с того? Идеальных людей нет!

После того как я положила трубку, Чарльз спросил:

— Почему ты так задумчиво смотришь на меня, Аликс?

— Просто размышляю над тем, что полюбила твою короткую стрижку. Она выглядит мило.

Он слегка покраснел:

— Спасибо. Рад, что ты теперь так считаешь, потому как отращивать волосы — пожалуй, единственное, чего я не буду ради тебя делать.

Я улыбнулась:

— Это мне известно.

Он обнял меня за талию и немного отклонился назад:

— А знаешь, что полюбил я? Эту типичную английскую флегматичность перед лицом поражения.

— Я не чувствую себя побежденной. Я чувствую себя, — я обвила его руками за шею, — королевой мира!

Он улыбнулся. Обворожительно и по-королевски.

— Именно, моя дорогая. Именно!