Красавица в Эдинбурге

Глава 5

За завтраком Катриона показала мне колонку «Предстоящие свадьбы» в газете «Шотландец» за прошлый день. Я не сразу вникла.

— Полагаю, это правда?

— О да. Вчера вечером на званом ужине много обсуждали эту новость. Не то чтобы тетя Элспес удивилась. Она никогда не думала, что Джозефина Эстли выйдет замуж за Чарли Линси. А мать жениха она хорошо знает. Он учился в школе вместе с Чарли.

— Бедный старина Чарли! — Я пожалела, что вчера уселась думать не где-нибудь в другом месте. — Если подумать, я на самом деле не очень-то удивлена. С его кошмарными подворотами. Но почему твоя тетя думала, что она не выйдет за него? Надо полагать, она знакома с ним. Почему ты нам не сказала?

Катриона снова стала похожа на неврастеничку:

— Я… я не люблю… ну… пересуды. Тетя Элспес знает стольких людей… Она… э-э-э… не думала, что они подходят друг другу. Это Джемми ходит?

— Когда я заглядывала к ней пять минут назад, она спала. — Я потянулась за газетой. — Интересно, продержится ли брак?

— Дату назначили на конец месяца.

— Кто-то быстро работает, — произнесла я избитую фразу.

— Со слов тети Элспес, они много лет были друзьями. Чарли, вероятно, догадывался о том, что витало в воздухе.

Я подумала о событиях, произошедших несколько месяцев назад:

— Не обязательно. Мне очень жаль Чарли.

— Он переживет. Как это обычно бывает с мужчинами. Мужчина всегда может подыскать себе другую женщину. Ой, да, я знаю, они говорят всю эту чушь насчет любви, но на самом деле имеют в виду похоть.

— Я догадалась о твоем не слишком высоком мнении о мужчинах, но чтобы до такой степени… Или ты заразилась от Джемми? У тебя веки немного опухли.

— Это из-за отчета. Сидела до трех. — Она убрала со стола, а я приступила к мытью посуды. — Однако за исключением моего отца, брата и редкого милого парня вроде Басси я вообще мужчин за людей не считаю!

— Они не все подонки. Вспомни о нашем Уилфе…

— На каждого Уилфа у меня найдется целая рота бесчувственных развратников!

— Эй, рабыни! — Джемми заглянула к нам. — Начинаются восьмичасовые новости. Решила, что вам будет интересно узнать!

Утро уже наполовину прошло, когда я вдруг осознала, какие слова использовала Катриона, — она точно повторила выражение Робби!

Машина Чарли проехала мимо моей дважды. Встретились мы только вечером, когда я шла к Арчи. Помня о своей повышенной чувствительности после истории с Джоном, я радостно поздоровалась с Чарли, чтобы продемонстрировать, мол, я просто иду мимо и ничего не знаю ни о чьей жизни.

— Пыль не отпускает вас от себя?

— Временно. Уверен, то же касается и ваших пациентов. Не буду вас задерживать.

То, что он таким образом от меня отделался, было так же ясно, как и то, что его прежнее дружелюбное отношение ко мне сменилось на абсолютно противоположное. Его сжатые губы и напряженный вид создавали впечатление натянутой струны. Я беспокоилась за него, как за своих пациентов, и чувствовала себя виноватой.

Зато Арчи меня порадовал. Дело явно шло на поправку, а Мэгги вернулась из больницы, немного бледненькая и очень довольная собой.

— Меня так вырвало, сестррра! Меня вырвало на мою маленькую кроватку, и на медсестрру, и на врача. Ему пришлось поменять свой красивый белый халат и рубашку. А потом меня вырвало на пол. У меня была чертовская рвота, знаете?

— Представляю, Мэгги. Тебе понравилось в больнице?

— Там хорошо! Мне дали желе в виде зайчика, такое красное и болтающееся. И мороженое, и желе, похожее на маленькую рыбку, желтое. Но оно не болталось. И еще мороженое. И меня не стошнило, ни разу!

Джемми чувствовала себя лучше. Так как в субботу у нее был выходной, мисс Брюс разрешила ей утром поехать домой. Впервые мы все оказались свободны в субботу. Катриона спросила, чем я собираюсь заняться, и, выслушав ответ, заявила, что ей тоже пора съездить домой.

— Ты не против провести ночь одна, Аликс?

— Вовсе нет. Хотя, если Басси устроит свою традиционную пятничную вечеринку, я, наверное, останусь там. Хочу подышать свежим воздухом, поэтому пойду узнаю, какие у него планы. Никто из вас не хочет пройтись?

Ни у одной не было сил. Джемми предложила взять ее велосипед сейчас и пользоваться им, пока она будет в отъезде.

Басси был дома вместе с парой дюжин приятелей-студентов. Я в нерешительности остановилась на пороге при виде рядов обросших, враждебно настроенных лиц.

— Мне уйти?

Басси держал речь.

— Можешь остаться. Всего лишь моя сестра, — объяснил он. — Она всего лишь медсестра.

Миниатюрная девушка с длинными, темными волосами, белыми губами и непомерно большими круглыми очками с черной оправой освободила мне место на шкафу:

— Привет, Аликс, я Мелли Дрю, цыпочка Басси.

— Привет, Мелли. — Я взобралась к ней и осмотрелась. Я никогда еще не видела такого количества волос в одной комнате. Большая часть волос нуждалась в мытье и все без исключения — в расчесывании. — Что происходит? Басси организует марш протеста?

— И у него есть веские на то причины! Мы должны поддержать бедного старого Тэма.

— Который из них бедный старый Тэм?

— Его здесь нет. Басси сказал ему не высовывать нос.

— А что он натворил?

Ее ответ вызвал у меня улыбку.

— Ему повезло, что он учится не в госпитале «Виноградников Марты». Там за подобное он не находился бы под угрозой временного отстранения от учебы, — пробормотала я, — его бы уже выгнали.

— Большинство из собравшихся здесь, — говорил Басси, — старше двадцати одного года. Все мы обладаем незаурядным умом, иначе нас бы здесь не было. Обращаться с высокоинтеллектуальными взрослыми людьми как с безответственными неучами подростками просто глупо!

— Даже когда высокоинтеллектуальный взрослый человек ведет себя как безответственный неуч-подросток? — не удержалась я.

Все в комнате стали на меня кричать. Я тоже кричала в ответ. Они победили.

Басси проводил меня.

— Не переживай, Аликс. Мы знаем, что делаем, и добьемся своего.

— Не добились бы, будь я одной из «них». Я бы сказала вам, чтобы вы прекратили валять дурака, и отправила восвояси! Откуда вы набрались этой чепухи насчет «необходимости быть в университете»? Вы попали туда, во-первых, по собственному желанию, во-вторых, потому, что вас туда приняли. Если вы сделали неверный выбор, то, принимая во внимание ваш ум, кто в этом виноват? Если вам не нужны ваши места, отойдите в сторону и дайте возможность занять их тысячам людей с отличными отметками.

— Как всегда, упускаешь из виду главное. Мы не просто пришли по собственному желанию. Мы вложили много усилий в получение нужных оценок.

— Я знаю! Но ни один из вас, похоже, не понимает и даже не догадывается о том, какое везение сопутствовало все эти годы…

— Никакого везения! Чертовски тяжкий труд!

— Не было везения? — Я в бешенстве развернулась к обросшим волосами его дружкам, завороженно наблюдавшим через открытую входную дверь. — Вам походить бы со мной по вызовам денек. Вы бы увидели детей, младше вас, делающих работу взрослых, ведущих хозяйство, справляющихся с прикованной к постели бабушкой, матерью, угодившей в психиатрическое отделение из-за волнений и переутомления, да еще с тремя или четырьмя младшими братьями и сестрами, отцом, который либо на работе, либо в пабе. И такое происходит не только в Эдинбурге. Но и в Лондоне, и в любом другом городе! И у многих мозги не хуже ваших. Просто в нужное время они не оказались в нужном месте, не получили нужную пищу и нужное образование. Или, имея возможность его получить, слишком часто оставались дома, чтобы помогать. А для всего этого нужна поддержка родителей. Вы не считаете, что в этом замешано везение? — Никто не ответил. — Нет смысла пытаться указать вам на суть вещей.

— Что есть «смысл» и что есть «суть»? — не унимался Басси. — Определи, и давай обсудим.

— Ты знаешь, я не могу это сделать. Даже если бы и могла, я бы только зря потеряла время, учитывая твой революционный настрой.

— Это не настрой, — произнес он тихо. — Дело в настоящих принципах, хотя ты слишком твердолоба, чтобы понять.

— О, черт! — Я хорошо знала, каким он становится, если ему поперек горла вставал настоящий или выдуманный принцип. — Если бы я могла заплакать, я бы пролила слезы, сочувствуя «им».

Дыхание мистера Ричардса было в то утро менее затрудненным. Но звук его кашля продолжал приводить меня в ужас. Я остановила машину миссис Дункан, когда та проезжала мимо.

— Даже с более современной техникой и при более благоприятных условиях работа в шахте остается тяжелой и грязной. У него температура снизилась? Это хорошо.

— Его кашель разрывает мое сердце на части. Каково же ему!

— Вы никогда раньше не работали в шахтерском районе? Привыкли бы, доведись вам там потрудиться. Уютный огонь на углях в прохладный денек может стоить большего, чем те деньги, которые вы за него заплатили.

— Тем не менее его жена утверждает, что он рвется назад под землю.

— Не сомневаюсь. У вас еще много вызовов до обеда? Время возвращаться.

— Остался только укол в почтовом отделении.

Отделение находилось на той же стороне, что и дома Арчи и Мэгги. Почта располагалась на углу, а дорога, идущая перпендикулярно «моей», служила границей территории Сандры. Прямо за углом я увидела припаркованную машину Чарли. Так как свободных мест больше не нашлось, я поставила свою прямо за ней. Чарли появился из-за магазина в ту минуту, когда я запирала автомобиль. Он напоминал обычного человека с растрепанными ветром волосами. Но при этом выглядел скорее как Чарльз, а не как Чарли. Судя по прискорбному покрою, сшитый вручную его твидовый пиджак был фамильной реликвией.

День выдался прохладным и серым. Бледное солнце изредка пробивалось сквозь плотные облака. Однако серо-голубые дождевые тучи, подгоняемые ветром, двигались слишком быстро для того, чтобы могла начаться гроза. «Не правда ли, сегодня прекрасное утро, сестра?» — спрашивал каждый второй пациент, как всегда, когда не было дождя. Двухчасовой ливень они называли «приятным небольшим дождиком». А тот, что длился сутки, был для них «хорошим душем». Я обнаружила, что мне по душе этот холодный, мокрый, но и гораздо более освежающий климат. Поэтому мои слова «Чудесный день, хотя поначалу вызывал сомнения!» были искренними.

Чарльз окинул небо мрачным взглядом:

— Дождь не начался.

Поблизости излишне звонко прозвенел велосипедный звонок. Я оглянулась и, увидев пролетающую мимо Сандру, помахала ей в ответ.

— Девушка из моей группы. Живет в квартире под нами.

Бесстрастное молчание, с каким он воспринял мои слова, два месяца назад расстроило бы меня. Мистеры Мактакойто, Максякойто, Ричардс, Браун и другие научили меня, что подобное молчание означает только одно — человек не считает необходимым говорить.

— Мне надо идти, — я пожала плечами, — или опоздаю на обед.

— Да, надо, если вы намеревались что-то купить. Почта сейчас закроется. — Он буркнул это раздраженно, даже недружелюбно.

Чарльз направился к своей машине прежде, чем я смогла объяснить, что приехала по вызову. Мне не было обидно, так как я спешила. Ко всему прочему, существовал предел той беспечности и легкости, которыми я готова была поделиться с таким явно незаинтересованным в них субъектом.

Моя пациентка, жена заместителя почтмейстера, помогала обслуживать посетителей, стоя за прилавком. Откидная дверца была заставлена посылками.

— Вы можете пролезть под ней, сестра?

Я нырнула вниз под подбадривающее кудахтанье почтмейстера и покупателей.

— Ох, как хорошо, что вы такая худенькая девушка, сестра!

Мы прошли в комнату, доверху заставленную коробками с мылом, банками со сладостями и бисквитами, консервами всех видов, бутылками с рассолами, кетчупом, салатным соусом и шампунем, а также пластмассовыми корзинками для покупок.

— У моего мужа сейчас столько работы! Вы не возражаете, если мы сделаем укол здесь, милочка? Вон там есть маленький умывальничек, где вы можете вымыть руки. Или нам лучше подняться наверх?

— Эта комната вполне подходит, спасибо. — Я поставила свою открытую медицинскую сумку на стопку банок, помыла руки, а затем вытащила стерильную упаковку, содержащую все, что мне было нужно. Протирая руку пациентки спиртом, я подумала о бесчисленных уколах, сделанных мною в больнице. Я использовала одни и те же приемы, но, как однажды сказала миссис Дункан, «в двух разных мирах».

— Ох, замечательно, сестра! Я ничего и не почувствовала! Вы позволите угостить вас конфеткой? Может, бисквит? Вы что же, никогда не перекусываете? Ай, неудивительно, что у вас такая тоненькая талия! Не возражаете, если мы вернемся обратно?

Мы побежали обратно к прилавкам. Я опять пролезла под откидной дверцей и поправила на голове шапочку.

— До следующей недели.

— Буду вас ждать, сестра. Всего доброго!

— Всего вам доброго! — как эхо повторили ее муж и посетители.

Я была на крючке у своих пациентов.

— Всего вам доброго!

Днем я решила, что с удовольствием проведу тихий вечер одна. Однако часа, проведенного в одиночестве, мне хватило. Я переоделась, запихнула сумку и дождевик в корзинку велосипеда Джемми. Так как ветер стих, а небо прояснилось, вечер со всех точек зрения был просто великолепным. Я неторопливо ехала, подпрыгивая на вымощенной булыжниками мостовой Королевской Мили, надеясь, что Басси предоставит какое-нибудь конкретное оправдание моему нежеланию оставаться дома и работать над отчетом.

Когда я добралась до его квартиры, маленький Пит запирал ее на ключ.

— Типа, Басси ищешь? Он устроил сидячую забастовку.

— Из-за Тэма организовали сидячую забастовку? Поэтому ты нагрузился одеялами и едой? Черт! Это на всю ночь, Пит?

— Вполне может быть. — Мы спустились по лестнице, и он с мрачным видом осмотрел мое заднее колесо. — Оно, типа, спущено.

— Так и есть! То-то меня на мостовой так трясло. Похоже, голова у меня совсем не варит.

Пит сложил одеяла, бутылки с молоком, хлеб, сыр, пакет с яблоками, половину зачерствевшего торта в кучу на тротуар и накачал колесо.

— Послание для Басси имеешь, Аликс?

Хотя мне его попсовый английский и не нравился, он оказался ужасно заразным.

— Типа, зачем приходила?

— Сечешь.

Я объяснила, как забыла вчера сказать Басси о том, что буду этим вечером совсем одна и что у меня появилось настроение для СБСП («Спасибо Богу, сегодня пятница») вечеринки.

— Эта забастовка на все выходные растянется?

— Картина меняется. Все может быть. — Он снова навьючил на себя все вещи. — Этот печалит меня, Аликс.

— Ты не виноват в том, что Басси жить не может без маршей протеста, Пит. Спасибо за колесо. Ты куколка.

Его улыбка была очень робкой и довольно очаровательной. Пит легкой походкой пошел своей дорогой. В его карманах позвякивали бутылки с молоком, а шея сзади была пунцовой.

Кондитерский магазин на углу напомнил мне об утреннем посещении почты и о моем первом вечере в Эдинбурге. Я улыбнулась своим мыслям. Если Чарльз разделял точку зрения Робби на лондонских куколок, тот поцелуй, как непременно сказала бы Катриона, должен был подтвердить его худшие опасения. Затем я повернула наверх к Королевской Миле, и, как и в первый день, от суровой красоты открывшегося вида у меня захватило дух. Я очень медленно ехала в гору, частенько останавливаясь, чтобы перегнуться через руль велосипеда и насладиться тонкими и бесконечными вариациями серого.

В вечернем свете дом Джона Нокса[4] казался почти розовым, Хантли-Хаус отливал розовато-лиловым, булыжники поблескивали жемчужно-серым, а Святой Эгидий возвышался впереди, словно угольно-черный вельвет, такой внушительный в своей неброскости. По обеим сторонам улицы высокие здания по-прежнему жались друг к другу, стараясь уместиться внутри древней крепостной стены. Я подумала, как странно, что стена была построена для защиты от старых врагов, моих предков. Эта мысль заставила меня ощутить легкий укол вины и почувствовать себя так, словно я не имела права испытывать на себе колдовские чары чужого города.

Однажды я попыталась объяснить Робби, чем Эдинбург меня околдовал. Он принял мои слова за веселую шутку. Я вспоминала об этом и о том, что Чарли очень хорошо меня понял и показал мне тот вид с горы. Он понял то мое высказывание, о Бетховене. Робби я не рассказала о своей любви к Бетховену. И говорить об Эдинбурге в подобном контексте с ним больше не собиралась. Меня не задевало, когда смеялись надо мной, но мне очень не нравилось, если люди и вещи, которые мне дороги, превращались в объекты для насмешек.

Я поехала вперед еще медленнее, так как не спешила менять эти чары на пустую квартиру и отчет. Даже девушек с нижнего этажа не было дома. Сандра ушла на свидание, а другие — на какую-то больничную вечеринку.

— Сестра Херст!

Я остановилась и нерешительно огляделась вокруг, размышляя о том, не послышался ли мне женский голос. Затем вновь раздалось:

— Сестра Херст! Я здесь! — Это оказалась миссис Браун. Она выглядывала из окна крохотного ресторанчика. — Вы не подождете, сестра? — Миссис Браун исчезла и появилась уже в дверях. — Босс разрешил поговорить с вами. Вы куда-то по делам едете или я могу попросить вас об огромном одолжении?

— Здравствуйте, миссис Браун! Я просто катаюсь. Что я могу для вас сделать?

Она вышла на тротуар. Казалось, миссис Браун готова кинуться обнимать меня.

— Вас, наверное, Бог послал мне, сестра! Я была так расстроена, не знала, как лучше поступить. Вы знаете, у меня замечательный босс, и он меня сегодня впервые попросил задержаться на работе, потому что другой официантке сильно нездоровится. Но Арчи ждет меня к восьми, и он будет волноваться, если я не приду. Вы не могли бы съездить и предупредить его? Можете? Ох, сестра, я вам так признательна! Вы такой груз с моего сердца сняли!

Путь занял бы всего около двадцати минут, если бы заднее колесо не спускалось. После первой мили оно отказывалось удерживать воздух больше чем на несколько ярдов. В результате я сдалась и пошла пешком.

Арчи Браун в халате стоял у окна. Я крикнула ему снизу, но он не услышал. Так как я была в свитере, юбке и без машины, Арчи меня не узнал. Когда я позвонила в дверь, он чуть ее с петель не сорвал. Его осунувшееся лицо было желто-серым.

— Плохих новостей нет, мистер Браун. Ваша жена задержалась на работе. Она придет домой к десяти. — Я объяснила ему причину задержки.

— Сестра, я у вас в долгу. Могу вам признаться, я начал немного нервничать. Вы не зайдете?

— Спасибо, нет. Я должна засесть за отчет. А вам надо лечь в постель. Хорошо?

— Ладно, ладно.

Я оставила велосипед у главного входа. Когда спустилась вниз, его окружали Мэгги и ее шайка.

— У вас колесико сдулось, сестррра! Вы не сможете ехать на своем велосипеде!

Мальчик постарше проводил осмотр.

— Неудивительно, что оно у вас сдулось! — Он одарил меня сердитым взглядом из разряда «чего-еще-можно-ждать-от-женщины-за-рулем». — Нет резинового клапана. У вас разве запасного нет?

— Надеюсь, есть. — Я заглянула в сумочку для инструментов. Там был только грязный фартук Джемми. — Нет. Здесь где-нибудь имеется подходящий магазин?

— Да, но он сейчас должен уже закрыться.

— Значит, придется катить его.

Мэгги куда-то умчалась, пока я проверяла содержимое сумки для инструментов. Куда именно, я не заметила.

— Работаете в выходной, мисс Херст?

Я откинула волосы с лица. Мэгги вернулась, таща за собой Чарльза. Она, очевидно, сотворила его из воздуха. Ни фургона патолога, ни его машины поблизости не было.

— Привет! Нет. Не работаю. Столкнулась со строптивостью неодушевленных предметов, как говорила моя бабушка. Посмотрите на заднее колесо!

— Мэгги не сообщила, в чем проблема. Однако я понял, что с вашим велосипедом приключилось ужасное несчастье. — Он нагнулся, чтобы рассмотреть поближе. — Проехались по гвоздю?

— Оно не проколото! — просветил его мальчик. — Просто резиновый клапан куда-то пропал, а запасного у нее нет! Чокнутая! Нет запасных!

Я твердо возразила:

— На самом деле это не имеет значения. Я с удовольствием прогуляюсь в такой замечательный вечер.

— Это ненадолго! — прозвучало из уст маленькой Кассандры. — Будет хар. Так папа сказал.

— Что будет? Ах да. Туман с моря. Но ведь не прямо сейчас? — обратилась я к Чарльзу.

Он выпрямился и отряхнул грязь с рук:

— Вполне вероятно. — Судя по его поведению, мгновенная погибель всего мира не удивит его, а принесет немалое облегчение. — Это низинная местность, да и воздух пахнет зарождающимся харом. Я могу отвезти вас домой. Велосипед можно положить на крышу автомобиля, — он кинул взгляд на Мэгги, — как проинформировала меня наша общая знакомая, когда она вновь бросила вызов смерти, выскочив на дорогу прямо перед моей машиной, в то время как я отъезжал. — Мэгги уже успешно давала указание маленькой Кассандре откатить мой велосипед за угол здания. — Из решимости этого ребенка помочь «сестррре» из Англии ясно, что, когда она вырастет, в ряду шотландских националистов, баламутящих воду в Соединенном Королевстве, ее не будет.

Приняв его слова за шутку, я улыбнулась:

— Мы, англичане, чертовски изобретательны. Как говорится, «завоюй их сердца, пока они маленькие, и они останутся твоими всегда».

Мое замечание вызвало в ответ суровый взгляд.

— Да уж, — пробурчал мужчина.

Я гадала, стоит ли разъяснять, что я шутила, но в результате решила — это будет еще более бестактно.

— Спасибо за предложение отвезти меня домой. Вам точно по пути?

— Я закончил работать и собирался ехать домой. Я обычно в это время заканчиваю. Мы живем в одном доме. Нет проблем. — Его тон противоречил его словам. — Но чтобы не сталкиваться с подобной проблемой в будущем, советую приобрести пару резиновых клапанов.

— Так и сделаю. — Я не стала объяснять, что велосипед принадлежит Джемми, и рассказывать о визите к Арчи Брауну. Отчасти в этом виновата была лень. А отчасти его настрой. Он бы, вероятно, принял все за очередной злодейский план англичан подорвать право шотландцев быть хозяевами в собственной стране.

Я наблюдала за ним, пока мы в молчании ехали домой. На его лице не отражалось никаких эмоций, но скрыть ум, чувственность или твердость он не мог. Встань он перед выбором, размышляла я, его интеллект возьмет верх над чувствами, нанеся ему, однако, значительную душевную рану. Я подозревала, что именно поэтому он пребывал в таком состоянии. В любых романтических отношениях, если один из партнеров хотел свободы, единственным разумным решением было отпустить его или ее… но это причиняло боль. Я жалела Чарльза и радовалась, что сама справилась с подобной проблемой.