Кремлевская секретарша. На посту в приемной чиновника

Глава 2

За столом в приемной сидела Елена Игоревна, сотрудница секретариата, которую Ирочка при необходимости просила подменить ее.

— Все в порядке? — участливо спросила Елена Игоревна.

— Да, — ответила Ирочка. Ей не хотелось рассказывать сейчас о своих проблемах. — Не было важных звонков?

— Не было. Из правового управления принесли проект указа и еще доставили письмо из Генеральной прокуратуры.

— Хорошо, — проговорила она, занимая привычное место. Глянула на Елену Игоревну с благодарностью. — Спасибо.

Как только та ушла, Ирочка хотела набрать номер Гаврикова, но тотчас пошли звонки. Будто нарочно ждали ее возвращения. Приходилось отвечать. Потом приехал Александр Сергеевич. Тут уж стало не до личных дел. Надо было все время выслушивать просьбы и указания, с кем — то соединять, дозваниваться, что-то выяснять, требовать, запускать посетителей.

Конечно, был вариант попросить о помощи Александра Сергеевича. Но она считала, что не стоит этого делать. Вовсе не потому, что ее начальник был сверх всякой меры погружен в дела. Она прекрасно знала, что Александр Васильевич терпеть его не может и регулярно подстраивает ему гадости. Если бы Александр Сергеевич попросил за нее, это, скорее всего, привело бы к обратному результату.

Потом к начальнику пришел Вик тор Петрович, руководитель секретариата, и они уселись вдвоем работать с документами. Для нее, Ирочки, это означало паузу. Она подняла трубку «вертушки», телефона для узкого круга. Владимира Федоровича не было на месте.

И тут ее будто вспышка пронизала: что, если секретный документ не пропадал? Что, если Александр Васильевич затеял все это, чтобы досадить Александру Сергеевичу? Тогда ей ничто не поможет. В этих делах генерал сильнее.

Министр вошел в приемную, высокий, грузный, щегольски одетый. Ирочка знала его — он частенько приходил к начальнику. Быстрым шагом преодолев пространство от двери до ее стола, он проговорил:

— Здрасьте. Александр Сергеевич свободен? — Лицо у него было хмурое.

Ирочка не смогла сдержать улыбки.

— Разве он бывает свободен? — Она поднялась. — Я спрошу, может ли он вас принять.

— Скажите, что очень важный вопрос, — напутствовал ее министр.

Постучав, она открыла дверь. Начальник и Виктор Петрович сидели за столом для совещаний, множество тонких папок и документов было разложено перед ними. Оба, повернув голову, смотрели на Ирочку, Александр Сергеевич — недовольно. Ирочка знала, как он не любит, когда прерывают работу, но причина была серьезной. Выслушав ее, начальник немного помолчал, потом изрек:

— Пусть войдет.

Как только дверь за министром закрылась, Ирочка предприняла очередную попытку дозвониться до Гаврикова. На этот раз подполковник ответил. Она сказала то, что хотела сказать:

— Владимир Федорович, мне нужна ваша помощь.

— Я сейчас убегаю, — звучал из трубки приятный баритон. — Давай завтра. Около двенадцати. Сможешь?

— Смогу, — ответила она.

«Даже если все это затеял Александр Васильевич, — подумала Ирочка, вернув трубку на телефон, разговор с Гавриковым не помешает. Хотя и не поможет…»

Что, собственно говоря, с ней могут сделать? В тюрьму посадят? Или выгонят с работы? Последнее почему-то пугало ее больше. Она слишком привыкла ишачить здесь, в Кремле. И пусть зарплата ее не была высокой, здешняя работа давала ей массу возможностей — недорогие обеды и продуктовые заказы, дешевые путевки в санатории и пансионаты. Для нее, матери-одиночки, это было очень важно.

«А если та бабенка взяла документ? — ни с того ни с сего явилась к ней догадка. — Та, что сидела тогда в комнате отдыха, с которой Александр Васильевич выпивал. Если она?.. Как я докажу? Я ее лица даже не видела».

Министр вышел из кабинета и, не взглянув на нее, не сказав ни слова, направился к двери. Лицо такой степени мрачности стоило поискать. Значит, не только у нее были неприятности.

«Может, все обойдется? — подумала Ирочка. — Бывали же и раньше тяжелые моменты. Но обходилось». Ей хотелось верить, что и на этот раз все кончится хорошо, но тревога не покидала.

Судьба далеко не во всем благоприятствовала ей. Семейная жизнь так и не сложилась. Она мечтала о замужестве. О надежном, любящем человеке рядом, который делил бы с ней радости и невзгоды. Но ничего не получалось. Мужчины у нее были. Но не из тех, что годятся для семейной жизни.

Первый раз она влюбилась вскоре после того, как начала работать в Кремле. Он был женат, и они встречались тайком на квартире его друга. Вели себя как два заговорщика. Он был красивый, голубоглазый, веселый. Обещал развестись с женой, но не сразу, а некоторое время спустя. Ей казалось, что он безумно любит ее. Но когда через полгода она забеременела, он так перепугался, так рьяно стал требовать сделать аборт, что Ирочка сразу поняла — он ее обманывал. Она переживала, плакала. Не знала, что делать. Потом твердо решила рожать. Он был в ужасе, умолял не губить его карьеру в Общем отделе ЦК КПСС. Ирочка смотрела на него с удивлением — как могла она полюбить этого жалкого человека? Она не собиралась ему мстить. Зачем? Какой толк от мести? Всю любовь она перенесла на ребенка, жившего в ней.

Когда Ирочка оформила декретный отпуск, все были удивлены — никто и не заметил, что стройная симпатичная секретарша беременна. У нее родился мальчик, здоровенький, симпатичный. И они с мамой, тоже одинокой, воспитывали его. С тех пор ее жизнь делилась между Кремлем и сыном.

Александр Сергеевич уехал домой около одиннадцати. Потушив свет и заперев дверь, Ирочка пошла по гулкому, пустынному коридору. В этом старом, усталом здании с бесконечным лабиринтом она чувствовала себя комфортно в любое время дня. Она так давно работала здесь. Привыкла к пространству каждого из трех этажей.

Порой в Ирочке просыпалась авантюристка. Ей мерещился отблеск славы княжны Таракановой или Марины Мнишек. Несколько раз она — в одиночку! — ходила поздним вечером в музей-квартиру Ленина, которая располагалась этажом выше. Ей удалось узнать код входной двери. Огромная квартира была наполнена светом, проникающим с улицы, и только в дальних углах висела густая тьма. Ирочке было страшно одной, но жажда приключений была сильнее страха. Она обходила комнаты, касалась старых вещей, точно пытаясь ощутить другое время, которое должны были помнить эти вещи, другую жизнь, которая проходила в этих стенах, где любили, радовались, печалились. Она удивлялась себе в эти минуты.

Потом она позвала в музей Кривенко, работавшего с ней в советские времена. Ей захотелось кого-то еще втянуть в авантюрное путешествие, ставшее для нее привычкой. В тот вечер они праздновали Новый год. Веселились на славу. Когда уже отгремели танцы и сотрудники вернулись за стол, Ирочка, ужасно пьяная, прошептала сидевшему рядом Кривенко: «Идемте в музей-квартиру Ленина. Я код знаю. Идемте. Это так интересно. Ночью. Я уже ходила». Ему хотелось и было страшновато. «А как же охрана?» — прошептал он в ответ. «Они не заметят. Свет зажигать не будем. Идемте». Потом они осторожно шли по сонным коридорам, поднимались по тихой лестнице. Кодовый замок щелкнул так громко, что Кривенко перепугался — конец! Но никто не поднял крика, не взвыла, вспарывая ночь, сирена. Затворилась дверь, оставляя их в помещении музея. Сочно клацнула защелка, и тишина вернулась под старые, усталые своды. Свет из маленького внутреннего дворика был достаточно ярок. Длинный коридор с большими книжными шкафами с обеих сторон привел их к своеобразному перекрестку: коридор уходил налево и направо, а впереди угадывались две белые двери. Ирочка уверенно открыла правую и шагнула в темноту. Миновав какой-то закуток, они очутились в небольшой комнате, полностью освещенной уличными фонарями. «Комната Ленина», — сказала Ирочка. Обстановка была весьма бедная: железная кровать, письменный стол у окна, шкаф, кресло. Во времена Советского Союза Ирочка не делала из Ленина кумира, но ей было приятно, что вождь мирового пролетариата жил скромно — качество, напрочь забытое последователями.

Приглашая Кривенко в музей, Ирочка не собиралась заниматься с ним любовью. Но когда они стояли в комнате Ленина, ей страстно захотелось, чтобы он вошел в нее и чтобы это произошло именно на кровати вождя, простой, некрасивой. Кривенко не вызывал у нее особых чувств. Но никого другого в тот миг поблизости не было. Ирочка прильнула к нему, обняла, закрыла ему рот нетерпеливым поцелуем. Чуть позже, когда поцелуй прервался, он услышал горячий шепот: «Я хочу с тобой. На кровати Ленина». Поначалу он боялся. «Давай спустимся ко мне в комнату», — услышала она его шепот. Ирочка вновь заставила его замолчать поцелуем, страстным и долгим, ее маленькая проворная рука скользнула вниз, расстегнула ширинку. Теперь Кривенко не стал сопротивляться.

Потом она видела перед собой тумбочку с допотопной лампой. В ухо ей устало дышал неожиданный возлюбленный. Она бесшабашно думала о том, что произойдет, если охрана вдруг обнаружит их здесь. Кураж владел ею. Конечно, худо будет, если поймают. Но кто еще похвалится, что проделывал такое на кровати Ильича? Ленина! Пусть. Даже если поймают. «Я хочу еще…» — прошептала Ирочка.

На следующий день Кривенко стыдливо отводил глаза. А ей было смешно. Она не жалела, что так произошло.

Ирочка направлялась к дальнему выходу — тот, с чугунным крыльцом, закрыли сразу, как только первый корпус покинул Александр Сергеевич. В коридоре царил сумрак, потому что горел лишь дежурный свет. Тяжелая тишина окружала ее, и даже звук шагов оставался где-то внизу.

В таком старом здании, да еще располагавшемся в Кремле, должны были обитать призраки. Ирочка верила в их существование, хотя с советских времен была приучена избегать разговоров на эту тему. Призраков она почему-то не боялась. Не изменил ее отношения и давний случай с одной делопроизводительницей, работавшей в Кремле.

Как-то вечером по сводчатым коридорам старого здания разнесся и угас женский крик. Прибежавшая охрана обнаружила сотрудницу, лежавшую на лестнице. Она была без сознания. На ступенях, покрытых ковровой дорожкой, валялись выпавшие из сумки продукты. Позже, придя в себя, она бормотала про привидение. На следующий день по зданию пошли разговоры, но их быстро пресекли. Высокое начальство из ЦК КПСС распорядилось сообщить, что сотрудница немножко тронулась под влиянием обстоятельств: муж бросил, ребенок тяжело болен. Бывает. О привидении никто больше не заикался.

В тот вечер, когда ее отверг Воропаев, Ирочку вновь охватило ощущение, что жизнь совсем не задалась. Опустившись в кресло, стоявшее рядом с ленинской кроватью, она долго сидела без движения.

«Почему так не везет мне с мужиками? — думала она. — В чем причина? Кремль виноват? Недаром Дмитрий Сергеевич из делопроизводства говорил, что это судьба — работать здесь, а Кремль — особый организм. Он вбирает всех нас: и тех, кто работает на этой территории сейчас, и тех, кто работал раньше. Каждый из нас — его часть… Дмитрий Сергеевич хорошо сказал. Кремль виноват». Она не сомневалась — причина в этом.

И вдруг она услышала голоса. Негромкие, грустные.

— Инесса, друг мой, отчего так несовершенны люди? — говорил мужской голос. — Живут ради наслаждений, ради славы, ради власти, не понимая, что только дела важны. Вот и в Библии: «По делам их узнаете их». И никто не внемлет. Посмотри что вокруг творится.

— Володя, люди достойны сочувствия, — отвечал ему женский голос. — Вспомни, что ты сам делал в минувшей жизни.

— Да, я много зла причинил, — вновь послышался мужской голос. — Но я жил ради светлой идеи. Я ошибался, но я хотел как лучше. А что сейчас? Обычная склока. Примитивная борьба за власть, за богатство. Никаких светлых идеалов.

— Володя, зло недопустимо, даже если оно совершается ради светлых идеалов.

И тут до Ирочки дошло — это разговаривают Ленин и Арманд. Это ее звали Инессой. Про то, что у них с Лениным был роман, Ирочка знала еще в советские времена.

И опять зазвучал голос того, кто жил здесь, в этой большой квартире, много лет назад.

— Друг мой, ты права. — Ленин помолчал. — Будет еще жизнь? Я хочу, чтобы мы были вместе. Никакой политики, никаких государственных дел, никаких потуг ради славы, денег. Я буду жить только ради тебя, а ты — ради меня. Только ты и я.

— Мы не случайно встретились в той жизни. Но я не знаю, что будет в будущей.

— Души должны приходить в мир, чтобы учиться жить.

— Души приходят в мир в человеческом обличии, чтобы учиться любить. Но любовь телесная мало стоит, если души не любят друг друга.

— Вот видишь. Я верю — мы встретимся. Моя душа узнает твою душу. Я так хочу жить только любовью к тебе. Чтобы ты и я. Но когда кончится мое заточение здесь, в Кремле? Не знаю.

— На все воля Божья… Мне пора.

Все стихло. Воцарилась веселая звенящая тишина.

«Приснилось? — удивленно спрашивала себя Ирочка. — Разве я спала? Кажется, нет… Не знаю… Ленин слушался ее. Она умнее. Она знает… Важно, чтобы души нашли друг друга. А моя не находит. В этом все дело».

Она и сейчас допускала, что ей все приснилось. Но кто знает?

Сдав ключи и выйдя на улицу, она проделала обратный путь между первым и четырнадцатым корпусами, остановилась на тротуаре около широкого пространства, накрытого брусчаткой и называемого Ивановской площадью. Наслаждалась тишиной и свежим воздухом в ожидании разгонной машины, которую заказала перед уходом. Долгий майский вечер уже стер яркие краски. Здания, деревья словно потяжелели. Около кремлевских соборов и в расположенном слева Большом сквере зажглись уличные фонари, хотя толку от них было еще мало. Ирочка следила за человеком в военной форме на той стороне Ивановской площади, который подошел к Царь-пушке, встал на огромные ядра, лежащие перед ней, и заглянул внутрь широченного ствола, посветив туда фонариком. Все согласно инструкции. Теоретически там, в пушке, вполне мог спрятаться злоумышленник.

Вдалеке появилась черная «Волга», описав дугу, остановилась около Ирочки. Открыв дверцу, она села на переднее сиденье. Она всегда старалась сесть спереди, хотя знала, что большие начальники ездят сзади. Водитель не в первый раз подвозил ее. Ему ничего не надо было объяснять. Сегодня она ехала одна. Это означало, что машине надлежало прямиком направиться к ее дому.

Окно в кухне горело. Мама ждала ее.

— Устала? — встретил Ирочку вопрос.

— Не очень.

— Кушать будешь?

— Нет, — скинув туфли, она пошла в ту комнату, где спал ее сын. Ей хотелось увидеть его.