Кровь Моего Монстра

Глава 6

Кирилл

Я читаю отчеты, которые прислал мой сержант из разведки, и изучаю каждую деталь с большим интересом.

Причина, по которой мое подразделение самое успешное, не в том, что у меня лучшие люди, хотя я считаю их несравненными. Это также не из-за силы или оружия.

Каждый наш успех основан исключительно на стратегии. Числа, нападения и уровень опасности ничего не значат, если я разработаю правильный план, чтобы держать нас на шаг впереди.

Это одна из причин, по которой мой отец не хотел, чтобы я уезжал из Штатов. Моя семья так сильно зависела от моих планов с самого детства. Все, что делал мой отец, было сдержанно инструктировано или вдохновлено моей тактикой.

Надо ли говорить, что он озлобился с тех пор, как я пару лет назад ушел в армию и забрал его курицу, несущую золотые яйца.

Виктор любит давать мне отчеты о положении дел дома, несмотря на мои четкие инструкции не делать этого. Его оправдание в том, что мне нужно быть в курсе, потому что знание — это сила, и, по-видимому, по словам шпионов Виктора, мой придурок-брат незаметно конфискует эту власть после того, как короновал себя главой семьи, как только мой отец уйдет на пенсию.

Конечно, процесс происходит с помощью моей мамы. Или, точнее, Юлии. Да, она женщина, которая родила меня, точно так же, как мой отец был тем, кто пожертвовал сперму, но ни один из них не должен был быть чьим-то родителем.

Но я отвлекся. Только слегка.

Мое внимание снова возвращается к отчету разведки, лежащему передо мной, и я перечитываю его еще раз.

Завтрашняя миссия должна быть идеальной. Я не потерплю ни не удач, ни потерь.

На самом деле, мой план настолько пуленепробиваемый, что мои люди и я должны выполнить его за половину отведенного нам времени.

Все, что нам нужно сделать, это приземлиться возле гнездаповстанцев в горах. Разделиться на две команды, чтобы зачистить их с обеих сторон. Мои снайперы позаботятся обо всем, что осталось, а потом все станет историей.

Под каким бы углом я на это ни посмотрел, миссия настолько проста, что даже оскорбительно. Но я не недооцениваю вероятность того, что что-то пойдет не так.

Раздается стук в дверь, прежде чем она открывается, и Виктор стеной появляется на пороге. Я знаю его всю свою жизнь, но это не меняет того факта, что он мрачный, стойкий и абсолютно унылый тип.

— Они готовы, — объявляет он.

— Ты разделил их роли?

Он кивает.

— Очень хорошо, — я отталкиваюсь от стула и сжигаю отчет разведки. Я уже выучил его наизусть, так что бумажная копия не нужна.

Мы с Виктором идем по коридору молча. Я могу сказать, что ему есть что сказать — он всегда это делает и десятилетиями играл роль занозы в моем боку — но, к счастью, сегодня он предпочитает держать свои мысли при себе.

Что тем лучше, поскольку я на миллион процентов уверен, что все, что он скажет, будет о возвращении домой, возвращении власти и постановке моих брата и матери на их место.

Однако Виктор не знает, что все должно произойти в свое время.

Мои люди ужинают после долгого тренировочного дня. Я дал им столько дерьма, что не удивлюсь, если они слишком устали, чтобы нормально есть или сидеть. Но опять же, завтра у меня не может быть ошибок.

Им пришлось выучить путь, по которому мы пойдем, наизусть. Если кто-то ошибется, он будет рисковать не только своей жизнью, но и жизнью своих товарищей по команде.

Я готов дать им немного свободы сегодня вечером.

Я останавливаюсь у входа.

Вместо мрачной, несколько осторожной атмосферы, которую я привык ожидать перед каждой миссией, зал кипит полной противоположностью.

Посуда разбросана, напитки разлиты повсюду, а в углу идет какое-то соревнование по еде. Смех, проклятия и праздные поддразнивания заполняют пространство до краев.

Но самое главное, настроение непринужденное.

Максим и Рулан поют своими богоподобными голосами, которых врагу не пожелаешь. Затем посреди нарушения прав человека проскальзывает более мягкий голос.

Мои глаза прищурились на худощавого, хрупкого солдата между моими людьми, и это не кто иной, как Липовский.

Конечно.

Почему я не удивлен, что он в центре всего этого?

Остальные хлопают, кричат или стучат чашками по столу в такт пению. Юрий кричит Максиму и Рулану, чтобы они заткнулись, потому что они затмевают более приятный голос Липовского, под который они поют громче.

Мое внимание остается на Липовском.

Приведение его в часть не было хорошо продуманным решением. Да, он показал улучшение, и я мог видеть в нем потенциал, но с ним слишком много работы, которая того не стоит.

Как бы он ни укреплял свои мышцы, он все равно остается самым слабым физически. Он также тот, у кого больше всего взглядов и тонких техник уклонения.

Он работает в моем подразделении уже месяц и столько же тактично избегает проводить со мной время наедине.

Это тонкие вещи, такие как постоянное пребывание в группе и участие в глупых выходках Максима и физической рутине Юрия.

С того дня, как он впервые за несколько месяцев помог Команде Б выиграть футбольный матч, все они перешли на его сторону. Он легко влился в группу и привык к отряду. Не только как солдат, но и как настоящий член общества.

Хотя у нас есть фельдшер, он лично очищает рану у раненого и даже имеет наготове небольшую аптечку. Ублюдки на самом деле предпочитают его медику, потому что он явно более мягкий.

Какого хрена они заботятся о мягкости, когда они солдаты?

Излишне говорить, что он чертовски плохо влияет. Я мог бы избежать этой досадной смены моих людей, если бы просто оставил его гнить в его предыдущем подразделении.

— Слишком поздно отправить его обратно в пехоту. — Виктор озвучивает мои мысли.

Или то, что он думает.

Принятие Липовского было моментом хаоса, который я повторил бы снова с большим удовольствием. Да, он раздражающий маленький ублюдок, но он дисциплинирован и хорошо играет с командой. Он также отличный снайпер, которому не хватает только полевых действий.

Он не антагонист и не индивидуалист. Бонус в том, что он действительно заботится о благополучии своих коллег.

В тот момент, когда Юрий подружился с ним, я понял, насколько влиятельным может быть Липовский. Максим всех знает и дружит со всей армией.

Юрий, с другой стороны, никогда не чувствовал себя свободно, разве что в компании Максима и теперь с новичком. После одного инцидента несколько лет назад ему пришлось сделать репаративную операцию, и он еще больше погрузился в себя. Пока Максим не взял на себя задачу вывести его из ступора. По незнанию, Липовский тоже помогал в этом.

А Юрий — влиятельный стратег в моем арсенале. Поэтому всякий раз, когда он в хорошем настроении, я могу рассчитывать на получение от него наилучших результатов.

— Он полезен, — говорю я Виктору.

Он смотрит на меня так, как будто я плод сатаны и непослушная проститутка, не утруждая себя скрыть карту отвращения, покрывающую его лицо.

— Он чертов слабак, который тратит в два раза больше времени на те же действия, что и другие.

— Сейчас одна и пять десятых. Не два.

— Все же больше, чем нужно.

— Ты не родился горой, Виктор. Улучшение требует времени.

Он сужает глаза.

— Если бы я не знал тебя достаточно хорошо, я бы сказал, что ты защищаешь скользкого ублюдка.

— Черт возьми, я защищаю. Но кто-то же должен играть адвоката дьявола.

Правда остается, как бы мне не нравились изменения в сюжетах и стратегиях, я предпочитаю объединение, когда он рядом, что является странным признанием, с которым мне потребовалось некоторое время, чтобы смириться.

Я делаю шаг вперед, и Виктор следует за мной. Увидев нас, весь шум стихает, солдаты выпрямляются и отдают честь.

Виктор делает им движение «непринужденно», и они тут же подчиняются. Мой взгляд останавливается на Липовском, который все еще стоит между Максимом и Руланом, лицо красное и такое мягкое, что служить в армии для него должно быть преступлением.

Ты снова отвлекаешься.

Я позволяю своим глазам блуждать по остальным моим людям.

— Как вы все знаете, завтра мы отправляемся на миссию. Виктор уже распределил роли, и мы отрабатывали путь достаточное количество раз, чтобы вы смогли распознать его во сне. Начиная с сегодняшнего вечера, я хочу, чтобы вы забыли все, включая свои имена, и помнили только план. Как обычно, мне нужно, чтобы вы все вернулись целыми и невредимыми. Если вы умрете, я убью вас.

Одни хихикают, другие кивают, скрывая смех, но достаточно одного строгого взгляда Виктора, чтобы вернуть их к серьезному настроению.

Он мудак. Насчет этого сомнений нет. Полезный мудак, но все равно мудак.

— Завтра утром мы снова рассмотрим план, — продолжаю я. — Вы свободны.

Они снова отдают честь, и я поворачиваюсь, чтобы уйти. Виктор остается, вероятно, чтобы придраться к ним, как старая ведьма, за то, что они осмелились повеселиться.

Когда я нахожусь в зале, то замечаю, что не один. Я также могу понять, кто это, не оглядываясь назад. Только один в моем подразделении издает легкие шаги, не пытаясь их скрыть.

— Чего тебе, Липовский? — спрашиваю я, оборачиваясь.

Он резко останавливается и тяжело сглатывает. Его рубашка смята сверху, обнажая тонкие, как волосы, вены, выглядывающие из-под его светлой кожи.

Липовский, явно застигнутый врасплох, переминается с ноги на ногу, изучает окрестности и тяжело дышит, прежде чем наконец взглянуть на меня.

— У меня нет времени на весь день, — говорю я, когда он остается статным, ничего не говоря.

— Вы… Виктор дал мне роль дублера.

— И?

— Почему я не могу быть на передовой?

— Потому что ты слишком изменчив, и я не могу доверять тебе в точном и чувствительном месте.

— Я вхожу в пятерку лучших по снайперской стрельбе.

— Это ничего не значит, когда тебе не хватает опыта на поле.

Его глаза сияют тем яростным вызовом, который заставил меня заметить и одновременно захотеть раздавить его своими ботинками в тот первый раз.

— Как я получу этот опыт, если вы не дадите его мне… сэр?

Маленький ублюдок имеет наглость вести себя прилично и в соответствии с протоколом. Было бы так легко уничтожить его и сломить его дух настолько, что он добровольно ушел бы.

Но это не нужно и не весело.

Я делаю шаг вперед.

— Я могу дать тебе шанс, если ты ответишь на вопрос.

Он выпрямляется, и, как ни странно, его разноцветные глаза становятся ярко-зелеными.

— Да, сэр.

— Почему ты избегаешь меня?

Его плечи сгорбились так быстро, что при любых других обстоятельствах это выглядело бы комично.

— Я не избегаю.

— Спокойной ночи, солдат.

— Нет, подождите, — он прыгает передо мной так, что его грудь почти врезается в мою.

Я смотрю на него сверху вниз и чувствую запах мягких тонов его кожи. Маленькое чертово поддразнивание.

— Ты преграждаешь мне путь, Липовский?

Он отскакивает назад, его грудь вздымается.

— Нет, сэр. Я просто… могу я быть честным?

— А когда ты не был?

Его глаза встречаются с моими на одну секунду, две, прежде чем он переводит их вниз и бормочет.

— Вы заставляете меня чувствовать себя неловко, вот почему.

Ну-ну, посмотрите на это?

Мне нужно все, чтобы не схватить его за горло и не швырнуть к ближайшей стене.

Но опять же, все сценарии, которые я рисую в своей голове, не одобряются, особенно с кем-то, кто должен быть под моей опекой.

Поэтому я прохожу мимо него.

— Я ответил вам. Вы собираетесь дать мне шанс?

— Нет.

— Но вы сказали…

— Я мог бы рассмотреть это. Я предложил это и отказался от этого, — я исчезаю в коридоре и мельком вижу, как наглый солдат смотрит мне в спину.

Хорошо. Потому что я собираюсь сделать его еще более неловким в будущем.

До такой степени, что он возненавидит собственную шкуру и пожалеет, что перешел мне дорогу.

***

В день миссии, все находятся в состоянии повышенной готовности.

Тем не менее, это не удушающий тип, когда кажется, что ошибка ждет своего часа.

Моя команда сосредоточена и имеет уровень подготовки, чтобы держать голову в игре.

Чем раньше это будет сделано, тем быстрее мы уйдем.

Я уже собирался выйти из офиса, когда кто-то врывается в дверь. Прежде чем я думаю о том, чтобы разбить им голову и использовать труп в качестве нового матраса, этот человек появляется в поле зрения.

Его круглый живот опережает его по присутствию и имеет больше характера, чем сам мужчина. По крайней мере, этот живот был постоянным, чего нельзя сказать о нем.

Самоуверенность и самодовольство покрывают все его тонкие черты лица. Его темные глаза сияют чистым злом. Его нос прямой, высокий и делает его высокомерным, как бог.

Это единственная физическая черта, которую я унаследовал от этого мужчины. В основном я подражаю своей матери, к чему мы с ним относимся одинаково пренебрежительно.

На пороге позади него появляется Виктор с редким извиняющимся выражением лица.

Он лучше всех знает, что мы с Романом Морозовым не должны жить на одном континенте, во вселенной или в одном временном периоде. На самом деле видеть его в день моей миссии ничем не отличается от сна о ворóнах, вóронах и змеях, поедающих мой череп.

И я даже не суеверен.

Нет нужды спрашивать, как он сюда попал. Мой отец обладает такой властью, которая позволяет ему запихнуть некоторых политиков в свои карманы и некоторых военачальников к себе на службу.

Единственное, что его бесит, так это то, что у него недостаточно сил, чтобы меня еще разрядить.

Я смотрю на Виктора, он кивает и выходит наружу.

Не желая смотреть на гнилое лицо моего старика и не имея возможности молиться о его исчезновении, я занялся проверкой своего оружия.

Я медленно разбираю винтовку.

— Чему я обязан этому неприятному визиту?

— Ты всегда был наглым маленьким засранцем, — выдавливает он, вероятно, из-за усилий, которые он прилагал, чтобы нести сюда свой живот.

— Учился у лучших.

Я не смотрю на него, но чувствую, как жар его взгляда бьет мне в затылок. Он, конечно, не тратит время зря, показывая свое истинное лицо.

Очевидно, проиграв битву за то, чтобы оставаться в положении стоя, он чуть ли не марширует и наваливается на мой стул. Прямо напротив того места, где я сижу на столе.

Его лицо слишком велико для его шеи, его руки слишком толстые, его вены вот-вот лопнут, и он обильно потеет, его не спасла даже русская зима.

— Я не видел тебя год, и это приветствие, которое получаю? — он подчеркивает свои слова более святым тоном. Тот, который он использует всякий раз, когда решает «наказать» меня.

Преподать мне урок.

Научить меня, как стать его подходящим «наследником».

— Ты не видел меня уже год, но мне любопытно, как ты все еще ждешь какую-то форму приветственной церемонии, — я поднимаю голову. — Ты заслужил какой-то королевский титул, о котором я не знаю?

— Ты, черт возьми… — он убирает руку со стола. На данный момент это привычка, от которой старый хрен с трудом избавился.

Я смотрю прямо на эту руку, заставляя его ударить меня.

Просто прикоснись ко мне, Роман. Черт, попробуй.

Он опускает ее обратно, прекрасно зная, что я выстрелю ему между глаз.

Я сказал ему это в последний раз, когда он ударил меня, когда мне было пятнадцать. Сказал, что, если он сделает это снова, я убью его, разделаю его труп и закопаю там, где не светит солнце.

Он серьезно относится к этому. И я намного сильнее, чем он. Я могу убить десятерых его вместе взятых.

Роман Морозов когда-то был самым сильным человеком, которого я знал. Теперь он не что иное, как тень самого себя прежнего. Клоун толстого старика, чье тело пронизано таким количеством болезней, что посрамит целую больницу.

Он разглаживает свой уродливый серый галстук, который выглядит так, будто его украли из фильма категории «Б» девяностых.

— Ты не отвечаешь на мои звонки и письма. Почему?

— Я сказал тебе, почему, — я защелкиваю магазин на место, — На самом деле, я сказал тебе причину четыре года назад, когда уезжал.

— Я не приму эту чушь. Как мой старший сын, ты обязан унаследовать империю и возглавить семью Морозовых.

— Это такая честь, — говорю я с сарказмом, на какой только способен. — Но я, пожалуй, пройду мимо. Пусть это сделает Константин.

— Константин — безрассудный ублюдок, которому я бы не доверил безопасность золотой рыбки, не говоря уже о своей семье.

— Ты сделал его; ты занимаешься с ним. Не моя проблема, не мой разговор.

— Кирилл, — он хлопает обеими руками по столу и встает во весь рост. Ходатайство должно быть формой запугивания, но оно больше похоже на последнюю мольбу умирающего о помощи.

— Да?

— Положение в Братве изменилось с тех пор, как ты уехал. Мое положение больше не является безопасным, и есть даже намеки на то, что меня может заменить какая-то новая кровь.

— Спасибо за информацию. Я позвоню, когда найду, чем помочь.

Темная тень ложится на его черты, смешанные с гнилостным чувством отчаяния.

Давным-давно, когда я покрасил его мир в черный цвет, а он сделал то же самое в моем, я бы отдал свое левое яйцо, чтобы увидеть его таким.

Безнадежный, отчаявшийся и на грани того, чтобы излить его любимую гордость к моим ногам, просто чтобы я принес пользу ему и его империи своими услугами.

Теперь это не приносит ничего, кроме осознания того, что он жалок.

— Что мне сделать, чтобы ты бросил это гребаное безумие и вернулся домой?

— Время, когда тебе стоило что-то делать, давно прошло. И ты, милый папа, больше не имеешь права голоса в моей жизни.

— Или, может быть, это то, что ты думаешь.

Я смотрю ему в глаза, не позволяя ему проникнуть в мою голову. Он сделал это достаточно раз в жизни. Даже если его угроза правдива, я больше не позволю ему обладать силой.

— Ты закончил? Потому что, если да… — я указываю большим пальцем за спину. — Дверь вон там.

— Последний шанс. Ты собираешься вернуться добровольно?

— Конечно. Пригласи меня на свои похороны.

Его лицо становится темно-красным, но мое выражение лица не меняется, как и мое поведение.

Отец наклоняется вперед и рычит.

— Ты пожалеешь об этом. Я мог бы и потерпеть эту глупость, но у моего терпения есть пределы, Кирилл. Ты не годишься для того, чтобы вести людей на поле боя, сражаться в чужих войнах и ебать всех в награду. Ты мой наследник, и тебе всегда было суждено возглавить и развить Империю Морозовых. Сражайся сколько хочешь, но ты всегда будешь моим сыном. Ты всегда будешь таким, как я.

Моя верхняя губа приподнимается в ухмылке, и я понимаю, что снова чуть не впустил его в свою голову. Кощунство, которое не должно произойти в этой жизни.

— Увидимся дома, сынок, — он похлопывает меня по плечу, затем сжимает его, прежде чем выйти за дверь.

Я хватаюсь за ближайший предмет, но останавливаюсь перед тем, как прижать его к стене.

Он не доберется до меня.

Я уже завоевал свою свободу, и ничто не сможет ее отнять.

Ничего.

— Все в порядке? — спрашивает Виктор после ухода отца.

Я перебрасываю винтовку через плечо.

— Будет. Давай покончим с этим.

Глава 7

Саша

Я не могу дышать.

Мои ноги отказываются двигаться, а сердце бьется в таком ритме, что я удивляюсь, как оно еще не вырвалось из моей грудной клетки и не вывалилось к моим ногам.

Невидимые руки сильнее вцепляются мне в горло, чем дольше я смотрю на лицо мужчины.

Я бы не пропустила его, даже если бы попыталась. Я не могла. Вид его круглого лица, крепкого телосложения и полулысой головы врезался в мои воспоминания, как будто я видела его вчера.

Он был у нас дома за несколько дней до бойни. Мой брат и кузены не знали, потому что им было запрещено входить в офис, но я прокрадывалась с мамой, когда она приносила им напитки.

Я спряталась у стены и увидела того же человека, сидящего на стуле с небрежной холодностью, в то время как папа и мои дяди горячо переговаривались.

Причина, по которой я никогда не могла забыть его лицо, заключается в его психопатическом равнодушии ко всему разговору. Я мало что слышала, потому что мама быстро закрыла дверь и прогнала меня, но я услышала, как дядя Альберт просил умоляющим тоном.

— Еще один шанс…

Помню, я подумала, что такой человек не даст ни единого шанса, о котором просил дядя Альберт, и была права. Я понятия не имею, насколько он был причастен к уничтожению моей семьи, но я точно знаю, что он сыграл в этом свою роль.

Главную.

Не случайно он был в нашем доме всего за несколько дней до того, как он превратился в кровавую баню.

Также не случайно я видела его здесь, в лагере спецназа, из всех мест, сейчас, из всех времен. Гражданских не пускают в учебные военные учреждения, так что у него должна быть какая-то связь с высшим начальством. Вероятно, судьба дала мне шанс отомстить за мою семью, так подобающим образом,поставив его на моем пути.

Красная дымка застилает глаза, и мышцы готовы к действию. Я забыла, почему бродила здесь. Мое физическое тело медленно отделяется от ментального, пока только одна мысль не начинает биться под поверхностью моей кожи.

Убивать.

Стрелять.

Мстить.

Мужчина двигается вяло, идя со скоростью черепахи, вероятно, из-за своего крупного телосложения. Неодобрительный взгляд омывает его черты, окрашивая лицо в синеву. Нет ничего от той небрежной холодности, с которой он относился к папе и моим дядям в тот день.

Никакой аристократической надменности, которая вызывала бы у меня желание дать ему по морде даже тогда.

Я изучаю свое окружение, заставляя кровь и дыхание вернуться к норме. На самом деле, они настолько низкие, что я скатываюсь в категорию маскировки своего существования. Технику, которой я научилась с тех пор, как присоединилась к спецназу.

Виктор, стоящий у двери, из которой вышел мужчина, проскальзывает внутрь и удобно исчезает из поля зрения.

Поскольку в прошлый раз за ним следовала армия охранников, я уверена, что они ждут его снаружи. У меня есть только этот шанс избавиться от человека.

Мои шаги не слышны, и мои движения становятся плавными, когда я проскальзываю вперед в погоне. Как только я оказываюсь достаточно близко, чтобы заметить блестящий пот на его затылке, я наклоняюсь и достаю спрятанный в сапоге нож.

Чем ближе я подхожу, тем сильнее подавляю дыхание, мысленно готовясь к удару.

Но в тот момент, когда я собираюсь нанести ему удар, из противоположного конца зала появляется тень.

Через секунду я прыгаю обратно за стену и прилипаю к ней своим телом.

Тень — его охранник. Не один, а три. Крепкие, высокие и со злобными выражениями, написанными на всех их чертах. Если бы я убила его, то сейчас была бы разорвана в клочья.

Мое дыхание учащается, становится тяжелым и неровным. Слеза прилипает к моему веку, когда я смотрю, как его уводят подальше от меня.

Нет худшего разочарования, чем отсутствие власти.

Будь я сильнее, эти трое охранников не смутили бы меня, и я бы, наконец, начала мстить за свою семью.

Но я не сильнее и, следовательно, застряну в этой позиции мышления «почти» и «могла бы».

— А, вот и ты.

Я прячу нож за пояс штанов и протираю глаза, когда кто-то врезается в меня сзади и обхватывает рукой мое плечо.

На лице Максима обычный радостный блеск, но есть общая настороженность, которой сегодня все полны.

— Зачем ты здесь, Саша?

У меня пересохло во рту, но ответа не последовало. Какого черта я вообще пришла сюда…?

Увидев этого человека, моя голова полностью опустела, и я забыла, почему бродила здесь одна, вместо того, чтобы участвовать в том, что парни называют «ритуалом миссии», который в основном заключается в медитации и поклонении их оружию.

Максим смотрит в холл, затем прищуривается на меня.

У него мальчишеское обаяние и легкомысленность, к которым я привыкла с тех пор, как он «взял меня под свое крыло».

Однако сейчас он выглядит подозрительно.

— Ты пришел к капитану?

Ой. Я вспомнила.

— Ага, капитан! Я хотел еще раз попросить его дать мне шанс.

Клянусь, я потеряла несколько лет своей жизни, когда приняла решение встать лицом к лицу с капитаном Кириллом. С момента нашей последней встречи я боялась смотреть ему в глаза, не говоря уже о том, чтобы проводить с ним время наедине.

Черт, я была готова подкупить Виктора, чтобы тот поехал со мной, хотя его компания не такая приятная. Однако это все еще менее пугающе, чем у капитана.

Но тут я увидела человека из прошлого, и все мои планы пошли к черту.

— Либо ты слишком наивен, либо слишком глуп, если думаешь, что капитан передумает после принятия решения, — Максим ерошит мне волосы. — Впрочем, ты научишься.

— Ты сказал, что знаешь его с самого рождения?

— Да, мой отец работает на его отца, — он усмехается, — Но я был слишком милым для моего же блага, поэтому семья в некотором роде души не чаяла во мне. Все, кроме капитана.

— Почему?

Он отпускает меня, затем смотрит на меня, идеально имитируя обычное выражение лица капитана.

— Он родился именно таким и был Мистером Я Ненавижу Мир, и Я Собираюсь Держать Виктора Рядом, Чтобы Мы Могли Еще Больше Ненавидеть Мир.

Я улыбаюсь.

— Всегда было так плохо?

— Я шучу, — он опускает руки. — У Виктора была мутация, и он стал намного хуже.

Я в шутку ударила его по плечу.

— Ты мудак.

— Я забавный мудак. Есть разница, — выражение его лица отрезвляется. — Со всей серьезностью капитан — продукт строгого воспитания своего отца. Ты знаешь, как говорят, что одни монстры рождаются, а другие становятся? Он попадает прямо между ними.

— Жесткое воспитание?

— Тебе не о чем беспокоиться, — он незаметно игнорирует мой вопрос и указывает на коридор. — Убираемся отсюда, пока Виктор не услышал и не придумал креативные методы нашего наказания.

— Но я ничего не сказал.

— Ты слушал и смеялся. Это приравнивается.

Я иду следом, неохотно отказываясь убеждать капитана, хотя часть меня рада, что мне не придется сталкиваться с ним лицом к лицу.

— Эй, Макс?

— Да?

— На днях ты сказал, что большинство из вас выросли вместе, — я возвращаюсь к предыдущей теме. — Значит, все пришли сюда по приказу капитана?

— Не все — около семидесяти процентов. И приказа не было. Босс, капитан Кирилл, решил уйти из семьи и пойти на службу, поэтому многие из нас последовали за ним.

— Просто так?

— Просто так, — Максим поднимает плечо. — Некоторые делают это ради экшена, но большинство из нас просто преданы ему. Не до уровня стоической верности Виктора, но те, кто приехал в Россию, предпочитают его любому другому члену семьи. Кроме того, не помешает набраться опыта.

Он произносит слова с такой любовью и твердой решимостью. Я почему-то завидую капитану. Интересно, что он сделал, что эти ребята слепо последуют за ним в яму смерти только потому, что он решил оставить свою привилегированную жизнь и записаться на военную службу.

— Никто в семье не одобряет его решение приехать сюда, — продолжает Максим. — Точнее, старый босс не одобряет. Он приходит раз в год или около того, чтобы лично попытаться вернуть его обратно.

— Старый босс?

— Отец капитана. Ты только что видела, как он ушел. Тот старый, кругленький мужчина?

Мои губы приоткрываются, и я отстаю от него на шаг.

— Это… отец капитана?

— Это он. Его зовут Роман Морозов. Мы все отдали ему дань уважения только что, когда ты исчез, так как он отец нашего босса. Он всегда ноет о том, что мы должны вернуться в Нью-Йорк, и, хотя мы рассеянно киваем, мы не имеем в виду ничего из этого. Куда идет капитан, туда и мы.

Моя рука дрожит, и требуется усилие, чтобы не дать ей выдать мое состояние.

Человек, который определенно сыграл роль в гибели моей семьи, это отец капитана.

Почему он должен был быть его отцом?

Но самое главное, что мне теперь делать с этой информацией?

***

В начале миссии, все находятся в состоянии повышенной готовности.

Так как я запасная, я остаюсь там, где нам приказал капитан — рядом с ним. Мы все новички в отряде, и, хотя у некоторых больше боевого опыта, чем у меня, меня утешает тот факт, что они также находятся в резерве.

Наша миссия сегодня состоит в том, чтобы проникнуть на склад, где хранится незаконное оружие, задержать или убить террористов, а затем сообщить о наших находках на базу.

Мы приземлились рядом со складом, стратегически расположенным в пещере под снежным куполом. Согласно обучению, которое мы повторяли в течение нескольких недель, мы успешно доползли до склада.

Капитан поднимает кулак, останавливая всех нас за большими деревьями. Он делает знак снайперам занять свои позиции. Трое солдат уползают, чтобы найти заранее утвержденные места, откуда открывается меткий выстрел.

Остальные делятся на Команду А во главе с Руланом; Команду Б под руководством Виктора; и Команду С, она же тупая подмога, возглавляемая самим капитаном.

Капитан Кирилл жестом предлагает нам встать, используя деревья как камуфляж.

Согласно карте миссии, Рулан и объединение уже должны были выйти. Неразумно откладывать встречи такого типа дольше, чем это необходимо, учитывая их изменчивый характер.

Однако капитан вот уже пять минут смотрит на едва заметные окна склада, неподвижно, как стена мускулов.

На нем шлем, и он отвернулся от меня, так что я не могу видеть выражение его лица, но вижу скованность, которая нарастает от его ног к спине.

Если бы это было в другое время, я, вероятно, была бы настроена на изменения в нем, но после того, как я узнала личность его отца, не уверена, как вести себя с капитаном.

Я не могу использовать его, чтобы добраться до его отца, так как Максим упомянул, что у них запутанные отношения. Но в то же время я не могу просто забыть, что он продукт этого человека.

Возможно, мои первоначальные опасения по поводу капитана все-таки были правильными.

Он плохой и опасный.

Рулан отключает мой гиперфокус на нем, когда продвигается вперед.

— Разрешаете войти, капитан?

— Еще нет, — он смотрит то вверх, то вниз, словно ищет невидимую иголку в снегу.

— Что-то случилось? — Виктор шепчет так тихо, что я бы его не услышала, если бы сидела сзади.

— Что-то не так, — Кирилл наклоняет голову набок. — Рядом никого нет.

— Только сейчас шел снег. Наверное, прячутся, — говорит Рулан, на что Кирилл один раз качает головой.

— Буря и снег не пугают этих людей. У них будут патрули для охраны помещений и наблюдения за незваными гостями. Если только… они не знали, что мы придем.

— Это невозможно, — встревает Виктор. — Об этой миссии знает только база. В нашей разведке нет никаких утечек, которые могли бы оправдать это подозрение.

— Ага, капитан. Мы так усердно готовились к этой миссии, что можем выполнять ее с закрытыми глазами, — говорит Рулан, и остальные согласно кивают.

Тяжелая тишина повисает над командой. Никто не говорит, пока мы ждем решения капитана.

Он не выглядит убежденным. Во всяком случае, он осматривает помещение усерднее, чем раньше.

Но поскольку он руководитель этой операции, он должен принять решение.

Он проводит пальцами в перчатках вверх и вниз по своей винтовке в методичном контролируемом ритме. Все, что он делает, источает авторитет. Я пробыла в армии достаточно долго, чтобы встретить мужчин, которые боготворят контроль, но вскоре они возвращаются к своему прежнему «я», как только никого нет.

Не Кирилл.

Это часть того, кем он является. Черта личности, которую нельзя отделить от его сущности.

Его движения останавливаются, прежде чем он объявляет четким голосом.

— Только команда А будет продолжать. Команда Б будет резервной.

Виктор смотрит на него, вероятно чувствуя себя обделенным всем весельем.

— Было бы быстрее, если бы мы пошли одновременно, — говорит кто-то из команды Б, не кто иной, как Максим, не обращая внимания на свирепый взгляд капитана команды.

— Только команда А, — повторяет капитан. — И, Рулан, я хочу, чтобы ты следовал своей интуиции. Если что-то не так, не ждите моего сигнала. Отступите к месту сбора, понятно?

— Да, сэр, — он отдает честь, затем жестом показывает членам своей команды следовать за ним.

Виктор и его люди проскальзывают между ближайшими деревьями к своим позициям. Они стратегически уползают, чтобы избежать срабатывания какой-либо из мин, расположение которых мы уже знаем благодаря разведданным.

Это выглядит просто, но требуется много концентрации и памяти, чтобы избежать их всех, оставаясь незамеченным.

— Вы трое, — капитан указывает на парней со мной. — Вернитесь к другим снайперам. Любое подозрительное движение, вы стреляете на поражение.

— Да сэр, — они тоже разбегаются, так что остаются только я и капитан.

Я приближаюсь к нему на дюйм, моя рука крепче сжимает винтовку.

— А я, капитан?

— Ты оставайся на месте, — он говорит со мной, но его внимание приковано к тому, куда исчезли Рулан и остальные.

— Может, тогда вам стоило сделать всем одолжение и оставить меня на базе, — бормочу я себе под нос.

Капитан смотрит на меня с пугающей медлительностью. Из-под шлема видны только его глаза, прищуренные с явным неодобрением.

— Ты хочешь что-то сказать, солдат?

— Нет, сэр, — мне нужно все, чтобы не щелкнуть языком.

— Очевидно, что ты чем-то недоволен. Скажи чем.

— Эти трое парней набрали меньше очков, чем я. Почему они должны быть резервными, а я ничего не делаю?

— Потому что я так сказал. Тебе нужна другая причина?

Кажется, я смотрю не на него. Нет, я уверена, что знаю, но быстро беру себя в руки и опускаю голову.

Диктаторский мудак.

Он делает шаг вперед, бесцеремонно врываясь в мое пространство. Я должна напоминать себе, что я «мужчина», а мужчины не трусятся, особенно если они хотят, чтобы их воспринимали всерьез как солдата.

Я должна напомнить себе, что капитан только пытается запугать меня, но подбадривающая речь никак не замедляет ритм моего сердца.

Почему, черт возьми, он так на меня действует?

Не помогает и то, что я вдыхаю его с каждым вдохом. Невозможно игнорировать его присутствие, которое затмевает меня, или его рост, из-за которого он кажется мне великаном.

Дыхание рядом с ним ничем не отличается от всасывания воздуха через соломинку.

И это не нормально.

— Подними голову, Липовский. Я хочу, чтобы ты снова посмотрел на меня так же, как только что смотрел.

В его голосе есть что-то падающее, как будто он стал глубже и ниже, чем его обычный тон.

И теперь я совершенно боюсь смотреть на него. Максим сказал мне, что капитан — это всегда дикая карта.

Нужен человек определенного калибра, чтобы уйти из семьи Морозовых, чтобы сыграть в смертельную игру.

Я постепенно начинаю понимать, что за человек капитан Кирилл, и уж точно не хочу оказаться в его дерьмовом списке.

Не сейчас. Никогда.

Но он поступил неразумно, запретив мне участвовать в операции, поэтому я сердито смотрю на него, когда поднимаю глаза.

Его глаза ледяные, но под поверхностью зреет огонь. Это тонко и сдержанно, но прямо здесь.

Капитан протягивает ко мне руку с раскрытой ладонью, и по спине пробегает покалывание от опасности.

Как будто я столкнулась с лапой льва на грани нападения.

Моя первая мысль — бежать.

Но прежде чем я успеваю это сделать, в воздухе раздается громкий взрыв.

Глава 8

Саша

Момент и я не двигаюсь.

Время останавливается, и мое окружение погружается в волнующее море тишины.

Потом все рушится. Что-то нечеловеческой силы хватает меня за плечо, толкает вперед и толкает вниз. Мои колени ударяются о заснеженную землю, а грудь следует за ними, выбивая воздух из легких.

Сначала я думаю, что взрыв был настолько сильным, что меня сдуло, и сейчас я умираю. Все мои цели, надежды и детские мечты начинают мелькать перед глазами.

Однако холод пробирает до костей, и я ощущаю его на языке. Жестокая хватка все еще держит меня на затылке, толкая меня в снег и не давая сдвинуться ни на дюйм.

В ушах гудит остаточная ударная волна взрыва. Невозможно разобрать, что меня окружает, но я слышу выстрелы и искаженное «Вперед, вперед, вперед!».

Я пытаюсь поднять голову, и крепкая хватка медленно ослабевает, но не исчезает.

— Оставайся внизу, — резкая команда поднимается над искаженным шумом в моих ушах.

Мне не нужно смотреть, чтобы понять, что это капитан. У него характерный голос и присутствие, которые невозможно перепутать.

Ослабление его хватки позволяет мне взглянуть на ситуацию. Мы оба сидим за деревом напротив склада, откуда раздался звук бомбы.

Мои губы приоткрываются, когда в поле зрения появляется ужасная картина.

Склад горит.

Клочья и усики от взорванного здания и кровь пачкают белизну снега. Одни куски погружаются в нее, а другие образуют вокруг себя лужу воды.

Но это не то зрелище, от которого меня пробирает до костей. Повсюду разбросаны человеческие конечности. Они засыпают поле снега, как реквизит.

Эта… эта одежда… наша.

Эти люди из моего подразделения.

В моих ушах раздается пронзительный визг паники. Образы крови и дырявых трупов вторгаются в мою голову.

Крики. Вопли. Слезы.

Выстрел.

Выстрел.

Выстрел.

Как и тогда, я беспомощна и так сломлена, что даже не могу остановить кровотечение, не говоря уже о том, чтобы спасти кого-то.

Они мертвы.

Не я.

Они.

— Дыши, Липовский, — авторитетный голос звучит так близко к моему уху, что я вздрагиваю. — Блять, дыши, Александр.

Его команда звучит жестко, и я смотрю вниз и обнаруживаю, что мои пальцы сжимают спусковой крючок винтовки, а плечи трясутся так сильно, что я не могу их контролировать.

— Посмотри на меня, — это снова тот голос. В его тоне нет ничего нежного, даже попытки говорить красиво, но, может быть, это именно то, что мне нужно, потому что моя голова медленно поворачивается в сторону.

Мое хаотичное дыхание выравнивается, когда меня застает врасплох ледяная глубина голубых глаз капитана. Смотреть в них, все равно что оказаться в ловушке на Северном полюсе.

— Вот и все. Дыши, — его голос становится еще ниже, почти приветливым, но все еще властным. — Мне нужно, чтобы ты выкрутился из этого, или ты умрешь. Ты слышишь меня?

Медленно, но верно я восстанавливаю контроль над своим дыханием. Дрожь прекращается, и я резко киваю.

— Используй свой голос, солдат.

— Да, сэр.

— Команду А подстрелили, а Команда Б пришла в качестве подкрепления, так что нам нужно их прикрыть. Умеешь стрелять?

Адреналин вливается в мои конечности, и я инстинктивно крепче сжимаю винтовку.

— Да, сэр.

— Если у тебя нет умственных способностей, держисьподальше от этого. Я не допущу, чтобы ты своей нерешительностью подверг опасности жизни моих людей.

— Эти люди — мои друзья, — я поднимаю подбородок. — Я сделаю все возможное, чтобы вытащить их отсюда живыми.

Наступает короткая пауза, прежде чем он кивает и указывает на одно из ближайших деревьев.

— Иди туда.

— Почему не одно из ранее обозначенных мест?

— Они скомпрометированы. Мы потеряли всех наших снайперов, — он говорит это без намека на эмоции, как будто не только что объявил, что многие люди, которых я начала считать своей второй семьей, ушли.

Легкая дрожь пробегает по мне, но прежде чем она успевает рассеяться и усилиться, я ненадолго закрываю глаза, глубоко вдыхаю, а затем подползаю к дереву.

Я подумаю об этом позже. Пока что я на миссии.

В тот момент, когда я подталкиваю себя к этому мышлению, моя голова проясняется. Постепенно мои движения становятся инстинктивными, роботизированными и целеустремленными.

Я даже не обращаю внимания на настойчивый звук выстрелов или мин, которые рвутся вокруг нас.

Бум.

Бум.

Бум.

Быстрым движением я отпускаю винтовку за спину и забираюсь на дерево в рекордно короткие сроки. Вместо того, чтобы останавливаться на первой сплошной ветке, я продолжаю движение до тех пор, пока у меня не будет наилучшего обзора склада и баланса на ветке.

Недостатком является то, что эта ветвь не так сильна. Но опять же, я вешу не так много, как мои коллеги-мужчины, поэтому там, где они, скорее всего, сломают ее и упадут, я не сломаю.

Я лежу на животе с винтовкой наготове и смотрю сквозь линзы. Первое, что я делаю, это осматриваю всю сцену.

Мой рот наполняется слюной, а тело содрогается при виде расчлененных тел — в основном наших солдат. Меня охватывает калечащий страх от перспективы увидеть тело Максима или Юры. Или даже Виктора. Я каким-то образом привыкла к стоическому ворчанию и точно знаю, что его потеря больше всего ударит по капитану.

Статические звуки проносятся в моем ухе, и я вздрагиваю на секунду, думая, что это еще одна бомба. Но затем следует характерная команда.

— Сосредоточься, Липовский.

— Да, сэр, — я глубоко вдыхаю и закрываю глаза. Когда я открываю их, меня наполняет неземной покой.

Я не жду приказов и не думаю дважды, когда прицеливаюсь и стреляю в повстанца, сражающегося с одним из наших. Выстрел попадает ему в голову, и он падает на землю, как мертвое мясо.

Солдат смотрит на мгновение. Как и капитан, Команда Б, должно быть, поняла, что мы потеряли наших снайперов, и, следовательно, думала, что их никто не поддерживает.

Я и капитан поддерживаем их сейчас.

— Тебе лучше остаться в живых, — говорю я себе, когда солдат исчезает за навесом.

Как только он уходит, я целюсь в другого повстанца, наполовину скрытого отходами бомбы, и убиваю его точным выстрелом в сердце.

Мой уровень адреналина зашкаливает.

Нажатие.

Цель.

Выстрел.

Ритм становится естественным, когда я кладу их одного за другим.

— Одиннадцать часов, — звучит у меня в ушах голос капитана. — Ты справа. Я иду слева.

— Принял.

Я поворачиваюсь в том направлении, в котором он приказал мне, и останавливаюсь, когда вижу около пяти лежащих на земле повстанцев. С выстрелами в голову.

Ну, черт. Кажется, я недооценила стрелковые способности капитана. Я всегда думала, что он просто стратег. Я не знала, что он также был важной оперативной силой.

Я стреляю в двоих справа, затем останавливаюсь, когда понимаю, что убила только одного, а другая пуля попал ему в плечо. Он убегает, держась за раненую руку. Я слежу за его движениями и прицеливаюсь.

— Нет! — командует мне в ухо капитан, но я уже выстрелила.

И снова промахиваюсь. Блять.

Повстанец исчезает за хаосом разрушенного склада.

— Почему вы остановили меня?.. — спрашиваю я с ноткой разочарования.

— Покинь позицию. Сейчас же! — кричит он, и я мельком замечаю кого-то, одетого во все черное, на вершине противоположного холма, прежде чем поскользнуться. Выстрел попадает в и без того хрупкую ветку, и она ломается, увлекая меня за собой.

Я вешаю винтовку на шею и держусь за другую ветку. Но снайпер целится и в нее. В своих отчаянных движениях, чтобы уйти от его цели, я задушила себя ремнем винтовки. Из-за того, что к моему мозгу поступает мало кислорода, а грудная повязка сдавливает легкие, мои попытки побега становятся вялыми.

Дерьмо.

Я ослабляю повязку на шее и продолжаю спускаться вниз.

В тот момент, когда мои ноги касаются земли, я прячусь за деревом, тяжело дыша. Я начинаю снимать повязку с шеи…

— Оставайся на месте.

Мрачный голос капитана удерживает меня на месте, руки по обе стороны от меня, а сердце бьется так громко, что я слышу его в ушах.

Я ищу вокруг, пытаясь мельком увидеть его, но его нет ни на одном из ближайших деревьев. Однако он должен быть достаточно близко, чтобы видеть меня.

— Он следит за каждым твоим движением. Если он сделает точный выстрел, он прикончит тебя.

— Как моя позиция была разоблачена?

— Он использовал снимки, которые ты сделал, как параметр, чтобы узнать, где ты находишься. Наверное, это он убил наших снайперов.

— Блять.

— Блять, действительно, Липовский. Твоя жизнь сейчас на кону. Если ты двинешься, ты умрешь. Если ты останешься там, ты тоже умрешь, потому что он, скорее всего, отправил отряд в твою сторону.

Я сглатываю, чувствуя, как ремешок чешется на моей шее. Несмотря на то, что я полностью покрыта боевой экипировкой, лед закаляет мой мозг.

— Что мне делать? — бормочу я. — Должен ли я просто пойти на это?

— Если ты настроен на смерть, то конечно, Липовский, дерзай.

Я сужаю глаза. Это только что был сарказм? Я поворачиваю голову в сторону, чтобы найти его. Выстрел попадает в ствол дерева, промахнувшись в дюйме от моего носа.

Святое дерьмо. У этого мудака есть претензии ко мне.

— Я сказал тебе оставаться на месте, — команда капитана почти пронзает мои барабанные перепонки. Я сопротивляюсь желанию помассировать уши, потому что это наверняка стоило бы мне руки.

Но я не могу оставаться на месте. Если я это сделаю, то попаду в засаду и погибну. Если не по тому, кого подослал снайпер, то по дальнему выстрелу. Я бессильна в этот момент.

— Слушай меня внимательно, Липовский. Мне нужно, чтобы ты отвлек его.

— Как…?

— Любым способом, который не подвергает тебя опасности. Но мне нужно, чтобы он еще раз выстрелил в тебя.

— Э-э… как я могу сделать это и не быть в опасности?

— Брось палку или винтовку.

— Ни за что. Потеря моего оружия ничем не отличается от потери моей жизни.

— Это говорит твой комплекс неполноценности, и следи за тоном. А теперь подумай о чем-нибудь на счет пять, четыре…

— Подождите! — я не могу думать так быстро.

— Три, два…

Дерьмо.

Дерьмо.

— Один.

Все происходит в замедленной съемке. Я бросаюсь вперед не для того, чтобы стать мертвецом, а потому, что искренне считаю другого снайпера слишком умным, чтобы его можно было одурачить палкой или даже винтовкой.

Вероятно, он не станет целиться, пока не увидит меня в прицеле. Вот почему у меня нет другого выбора, кроме как пойти по этому пути.

Я слышу выстрел и удар в верхнюю часть спины, прежде чем чувствую жжение под кожей.

Боль взрывается в моем плече, и гравитация тянет меня вниз, но мне удается использовать остатки моих сил, чтобы оттолкнуться от ствола дерева.

Я даже подгибаю ноги и руки так, чтобы полностью спрятаться и больше не попадать в его поле зрения.

Но при этом я царапаю свежую рану о дерево. Из горла вырывается крик, но я прикусываю губу, чтобы подавить его.

— Липовский, ты, бля…

— Вы попали в него, капитан? — спрашиваю я сонным голосом, определенно перебивая его, и в любой другой раз я бы загнала себя в дерьмо, но сейчас особые обстоятельства. — Скажите мне, что вы попали в этого мудака…

Мое дыхание замедляется, как и мой пульс, но, когда мое тело начинает наклоняться в сторону, я с силой трясу головой и остаюсь в безопасном положении.

— Конечно, я попал, но он не один.

— Извините, капитан. Я не думаю, что смогу отвлечь остальных.

— Ни хрена, — в его голосе мрачная интонация. — Насколько тебе больно?

— Выстрел в верхнюю часть спины, думаю, в плечо, но это терпимо.

— Черт возьми. Ты едва в сознании.

— Ха… Думаю, это означает, что мои попытки казаться сильным провалились…

— Не смей терять сознание, Липовский. Это приказ.

— Вы… раньше называли меня Александром… — мои глаза слипаются. — Мне это нравится больше… — чем фальшивая фамилия.

Понятия не имею, почему я сказала ему это, но почему-то это казалось обязательным.

По крайней мере, Александр — мужская версия моего настоящего имени, а Саша — уменьшительная форма для обоих.

— Липовский!

Александра. Меня зовут Александра, черт возьми.

Но у меня нет сил сказать это, моя голова склоняется набок. Вокруг меня звучат выстрелы, продолжая симфонию войны.

Я пытаюсь поднять винтовку, даже когда не могу открыть глаза. Думаю, это инстинкт. Необходимость остаться в живых, несмотря ни на что.

Но мои пальцы почти не двигаются.

Я не знаю, сколько времени проходит и проходит ли вообще, прежде чем меня окружают сильные руки.

Они кажутся большими и похожими на клетку, но вместо того, чтобы поймать меня, они держат меня.

А потом его голос, состоящий из странной смеси ночных кошмаров и колыбельных, звенит у меня в ушах.

— Что, черт возьми, мне с тобой делать?

Глава 9

Кирилл

Этот гребаный ублюдок.

Клянусь всем, что нечестиво, я убью его нахер, если он жив.

Мне нужно больше времени, чем у меня есть, чтобы добраться до скользкого ублюдка. Во-первых, мне пришлось устранить снайпера, у которого, казалось, была личная неприязнь к нему — возможно, потому, что он убил одного из его друзей или что-то такое.

То, как он целился в Липовского, было актом чистой мести. Он бы не остановился, пока не решил, что он заплатил.

Потом мне пришлось убить трех повстанцев, которые бросились спасать его, пока он дремлет под деревом, как какая-то Спящая Красавица.

Правда остается, Липовский ранен либо из-за чистой глупости, либо из-за грандиозного чувства храбрости. Я не могу сказать, из-за чего, но я отвлекся. Только слегка.

Я должен оставить этого ублюдка умирать, мне все равно, но опять же, он выдал себя, потому что знал, что это самый верный способ позволить мне выстрелить снайперу прямо между его гребанных глаз.

Пригнувшись, я снимаю с него шлем и балаклаву. Его потные каштановые волосы прилипают ко лбу. Он явно крашенный, потому что иногда между окрашиваниями проходит больше времени, и его более светлые корни начинают отрастать.

Ремень винтовки, который душил его с тех пор, как он был на дереве, оставил красные полосы на бледной коже горла.

Я начинаю тянуть его, но встречаю сопротивление.

Его глаза закрыты, а губы синие, что чертовски плохой знак, но этот маленький засранец на самом деле сжимает пальцы на своем оружии.

Потеря моего оружия ничем не отличается от потери моей жизни.

Я выдергиваю винтовку из его хватки и пристегиваю к плечу. Затем я механически притягиваю его к себе. Еще раз, я поражен чистой мягкостью этого ублюдка, особенно когда он не застыл и делает все движения, чтобы казаться более жестким, чем он есть на самом деле.

Мне не нужно долго искать рану. Уродливая дыра невелика, но вся его спина залита кровью. Пуля, должно быть, попала в артерию, учитывая кровотечение и дыру без выхода на плоть, прямо возле защитного жилета.

Рядом нет никаких жизненно важных органов, но синие губы — плохой знак.

Нам нужно вытащить его отсюда сейчас же.

Как раз в тот момент, когда я собирался поднять его, покалывание пронзает меня сзади в шее, и я хватаю винтовку, прежде чем резко оборачиваюсь.

Никого не видно, но я чувствую, что они прячутся в окрестностях. Я остаюсь на месте, не двигаюсь, затем медленно сосредотачиваюсь на Липовском.

В тот момент, когда они атакуют, я готов к ним. Стреляю первому в сердце, но, когда поворачиваюсь к другому, он уже прыгает на меня и бьет кулаком в бок.

В ушах звенит, но я хватаю нож и вонзаю ему в глаз. Он воет, пытаясь отпрыгнуть, но уже слишком поздно.

Я стреляю в него из винтовки Липовского, и он падает на землю.

Ублюдок. В ухе до сих пор звенит от удара, несмотря на шлем.

Я нажимаю на свой наушник.

— Альфа-Один — Волк-Один. У нас раненный человек.

Ничего не проходит, даже статика.

Гребенный пиздец.

Я снимаю его с уха, и действительно, он весь мятый.

Поэтому я переключаюсь на свой портативный.

— Альфа-Один — Волк-Один, у нас раненный человек. Повторяю, один человек ранен. Прием.

На этот раз помехи, но ответа нет. Глядя на то, как операцию трахнули боком, я не удивлюсь, если наше общение испортится.

Я едва успел немного обменяться информацией с Виктором ранее. По крайней мере, он жив. Чего нельзя сказать о всех остальных.

Мы потеряли наших снайперов и нашего медика.

Вертолета еще нет, и стрельбы больше не слышно. Я не знаю, куда подевалась остальная часть моей команды, и я не могу позволить себе оставаться здесь дольше, иначе этот маленький засранец сдохнет.

— Альфа-Один на базу. Я отведу этого человека в безопасное место, — затем я снова нажимаю. — Волк-Один, тебе лучше вернуть свою команду живыми.

Если Виктор тоже будет терять людей, как это сделал Рулан...

Я быстро выбрасываю эту мысль из головы и начинаю поднимать Липовского на спине. Он такой легкий, его легко носить с собой. Но так как он без сознания, то начинает наклоняться в сторону, так что я использую ремень его винтовки, чтобы привязать его руки к своей шее.

Он стонет, когда я надавливаю на его рану.

Без шуток, он действительно стонет. Звук тоже мягкий, как…

Я прищуриваюсь, глядя на его бессознательное лицо, но не останавливаюсь.

Убедившись, что путь свободен, я использую деревья в качестве маскировки и приближаюсь на дюйм к месту погрузки. Я ожидаю, что найду там остальных, так как уже почти пришло время вертолету забрать нас, но никого нет.

Я пересматриваю часы, пока прячусь за деревьями.

Звук приближающегося вертолета достигает моих ушей, но я все еще не схожу с места. Что-то неладное во всей этой операции, а так как Виктор более подозрительный, чем я, он тоже не будет доверять вертолету.

Вертолет медленно осторожно снижается, как будто сам пилот чувствует мрак, нависший над зданием миссии.

Я не подхожу к нему, ожидая, пока он первым упадет на снег. Затем, когда он будет достаточно близко, чтобы приземлиться — взрыв.

Я бросаю Липовского на землю и накрываю его своим телом, так как огонь пожирает вертолет и тех, кто в нем был.

Блять. Блять!

Несколько осколков попали мне в спину и ногу. Первый вонзается в мой жилет, а второй режет плоть.

Я стону, но не жду. Моя рана незначительна, и я могу ходить без проблем.

Я практически тащу Липовского, потом несу его на спине и бегу по заснеженному лесу.

Виктор найдет выход для себя и других. Это то, что у него получается лучше всего, и я верю, что он вернет остальных моих людей живыми.

Что бы ни случилось, это игра на выживание для всех нас. И хотя я предпочитаю сам вести свою команду в безопасное место, обстоятельства не позволяют этого.

Чтобы спасти команду, мне пришлось бы оставить человека, а я так не делаю.

После двадцати минут бега я достаточно далеко от места операции, чтобы остановиться и обдумать возможный план.

Вариантов у меня немного, учитывая, что у меня нет транспорта, связь все еще не работает, несмотря на мои многочисленные попытки, а до ближайшей больницы не меньше восьми часов безостановочного пути. Липовский не сможет продержаться так долго. Черт, даже эти двадцать минут вдобавок к тому времени, когда он был без сознания, — уже слишком.

Ему становится жарче, губы синеют, скоро ему понадобится неотложная помощь.

Во время нашей первоначальной разведки местности мы обнаружили несколько деревень рядом со складом, который повстанцы использовали для своих припасов. Именно так нам удалось найти их в первую очередь.

Тридцать минут на машине равняются полутора часам ходьбы. Или часовая пробежка. Учитывая, что я ношу лишний вес и двигаюсь по сильному снегу, может быть больше.

Час слишком долго для него, но у меня нет другого выбора. Либо так, либо я оставлю его умирать.

Я кладу его на землю и снимаю свою жилетку, а затем и его и закапываю в снег. Не самый безопасный выбор, но самый разумный. Если мы легче, я могу бежать быстрее.

Мне требуется ровно один час и три минуты, чтобы увидеть признаки деревни. Мне пришлось отключить свой GPS и GPS Липовского, чтобы меня не выследил тот, кто саботировал мою миссию.

Теперь самое сложное — войти в довольно мирную деревню, полную стариков, неся раненого солдата.

Они никогда не пропустят нас и не помогут. Деревенские жители вообще настороженно относятся к любым вооруженным силам, особенно к тем, кто требует их помощи.

Так что я снимаю шлем и балаклаву, а потом кладу Липовского под дерево на окраине. Морозно, но его кожа горячая на ощупь. Пот покрывает его, а губы стали бледно-голубыми.

— Я скоро вернусь, — я убираю его волосы с лица, и он бормочет какую-то тарабарщину.

Я оставляю его винтовку в его руке, которую он на удивление крепче сжимает, хотя это слабая хватка.

Затем закапываю свое оружие в снег.

Раннее утро, народу мало. Тем не менее, я, вероятно, обращу внимание. Несмотря на то, что я избавился от своего шлема и оружия, я все еще солдат.

Я крадусь вокруг нескольких домов, прежде чем, наконец, выбираю тот, у которого есть огромный двор и сарай, в котором висит одежда.

Изучив окрестности, я перепрыгиваю через стену и пробираюсь к сараю. Я ворую две сменные одежды и даже нахожу пару зимних ботинок на меху.

Я заворачиваю их все в большое пальто, пристегиваю к спине и выхожу из дома, как только открывается входная дверь.

Раздается тихий вскрик, но я уже убираюсь оттуда.

Я отплачу вам за это однажды, леди.

Я спешу туда, где оставил Липовского.

Он свернулся калачиком под деревом, его лицо бледно-бледное, а в руке винтовка.

Это плохо. В данный момент он находится на пределе своих физических возможностей.

В мгновение ока я снимаю одежду и раскладываю ее на снегу, затем надеваю украденные штаны и кардиган, а также пальто.

Закончив, я укладываю Липовского. Он снова стонет, звук слабее и едва слышен.

Я колеблюсь, но только на секунду, прежде чем срываю с него рубашку, обнажая его — или, лучше сказать, ее бледную кожу — холоду.

Как я и подозревал, ее грудь перевязана повязкой, и фигура у нее женская.

Теперь я не знаю, почему она носит мужское имя или почему она прошла через все трудности, чтобы пойти в армию, но я знаю, что это достаточно важно, что она пожертвовала своей гендерной идентичностью ради этого.

Или, может быть, она хочет быть «им», что имеет смысл, учитывая, как сильно она ненавидит быть слабой.

В любом случае, ей удобнее, когда к ней обращаются как к «он», но сейчас ей действительно нужно быть «она». Единственный способ, которым эти жители помогут — это если мы подойдем к ним как к обычным людям.

Я снимаю бинты и останавливаюсь, когда ее груди высвобождаются. Они не большие и не маленькие. Они как раз подходящего размера, чтобы схватиться за них, пока…

Сосредоточься.

Я надеваю на нее платье, затем делаю дырку на месте ее раны и пропитываю ее кровью. Удовлетворившись внешним видом, я снимаю с нее штаны, накрываю пальто и надеваю ей сапоги. Они на размер великоваты, но сойдут. Мои останутся, так как они подходят к моей одежде.

Закончив, я останавливаюсь, глядя на нее. Странно, что простая смена одежды может так изменить ее внешний вид.

Закопав наши вещи, включая ее винтовку, в снег, я несу ее и направляюсь в сторону деревни.

Она легкая, едва заметная в моих руках. Ее голова прислоняется к моей груди, а обмякшая окровавленная рука обнимает меня за шею.

— Липовский, — зову я ее, пытаясь удержать ее в сознании.

— Александра… — шепчет она низким и хриплым голосом.

Так это ее настоящее имя.

Александра.

Должен сказать, я разочарован отсутствием усилий при выборе мужского имени.

Мужчина, толкающий тележку с овощами, останавливается, увидев меня, и его старческое лицо сморщивается от удивления.

— Что это… что происходит? — он говорит на очень местном диалекте, который я едва понимаю.

— Моя жена… — я смягчаю свой голос и наполняю его печалью, играя роль в совершенстве. — Ее застрелил солдат. Пожалуйста, помогите нам.

Глава 10

Саша

Кровь капает вокруг меня.

В тишине звук усиливается до ужасающего крещендо.

Тьма расширяется настолько, насколько может видеть мое зрение. Туман сгущается и плывет в плавном движении, смешиваясь с кровью и струясь подо мной и надо мной.

Капля горячей жидкости падает мне на щеку, за ней следует еще одна, и еще…

Я осторожно поднимаю голову, несмотря на расширяющееся в груди ощущение клаустрофобии.

В этой ситуации что-то не так, но это не мешает мне попытаться оценить, что происходит.

Действительно, посреди дымной тьмы с неба свисают тела, глаза выпучены, языки причудливо вываливаются изо рта, а одежда пропитана кровью.

Я бы узнала каждое из их лиц, даже если бы я была старой, седой и на смертном одре.

Моя семья.

Слезы наполняют мои глаза, и я вскакиваю, отчаянно пытаясь протянуть руку и освободить их трупы, но сильный порыв ветра прерывает меня.

— Ты неудачница, Александра! — громкий голос доносится сверху, как будто все они говорят одновременно.

— Провал.

— Ничего, кроме неприятностей.

— Тебя не должны были щадить.

— Почему ты живешь, а мы нет?

Они смешиваются, перетираются и превращаются в лужу ужасающих криков. Их кровь пропитала мою рубашку и прилипла к коже, векам и рту. Повсюду.

Я глотаю металлический привкус, почти захлебываясь кровью и крича.

Я затыкаю уши руками и кричу.

Мои глаза распахиваются и сталкиваются со старым потолком. Никакие тела не свисают оттуда, и кровь не пропитывает меня.

Я не могу сосредоточиться, голова пульсирует от боли, но я сосредотачиваюсь на том, что меня окружает. Я на кровати в маленькой комнате. Старинный камин с дровами придает этому месту винтажную уютную атмосферу.

Что я здесь делаю…?

Я ломаю голову над тем, что сделала в последний раз, но до сих пор не могу понять, в чем дело.

Мы были на задании и…

Черт. Миссия!

Я бросаюсь вперед, и мое плечо пронзает боль. Святое дерьмо.

Как только я думаю, что умру от обжигающего ожога, дверь открывается. Я откидываюсь назад к изголовью, мои чувства настороже, и тянусь за ножом для голени. Только я не ношу ботинок, и… моя грудь просто подпрыгивала при моем движении?

Я смотрю вниз и… что за…? На мне хлопковая ночная рубашка с бретельками-спагетти и глубоким V-образным вырезом, обнажающим половину моей груди. Нет никаких следов моей повязки на груди.

Пожалуйста, скажите мне, что это продолжение моего кошмара.

— Наконец-то ты проснулась.

Я вздрагиваю от приветственного женского звука и поднимаю одеяло, чтобы укрыться. Ко мне подходит старушка с добрым лицом и белыми волосами, собранными в пучок.

Она держит поднос тонкими, морщинистыми руками, на которых проглядывают какие-то синие жилки.

Мои глаза следят за каждым ее движением, одновременно ища вокруг себя оружие, которое я могу использовать, чтобы сбежать.

Она, кажется, не обращает внимания на мое странное поведение, продолжая безмятежно приближаться.

— Меня зовут Надя, и я медсестра, которая ухаживала за вами.

В ее словах чувствуется сильный акцент — что-то более деревенское и отличающееся от городского акцента. Она похожа на деревенских папу и дядюшек, которые брали нас в гости летом.

Надя останавливается у моей кровати, ставит свой поднос на тумбочку и ей плевать на мои попытки сопротивляться. Она легко вытаскивает мою здоровую руку из-под простыни и надевает на нее манжету для измерения давления. Затем она засовывает мне термометр подмышку.

Выражение ее лица остается добрым на протяжении всего испытания, как у терпеливой матери, имеющей дело с капризным ребенком.

— Тебе повезло, что жители деревни вовремя привели тебя к нашему дому. Мы с мужем — врач и медсестра на пенсии, но это не продлилось слишком долго, как только вы появились на нашем пороге.

— Извините, — шепчу я, чувствуя вину за то, что нарушила их покой.

Надя просто игнорирует мою неуклюжую попытку извиниться и снимает манжету.

— Давление в норме, хорошо. И вместо того, чтобы извиняться, сосредоточься на том, чтобы выздороветь. Шрамы не очень хорошо смотрятся на юных леди, — она достает термометр из моей подмышки и смотрит на него с деловитым спокойствием. — Ты все еще немного горячее, чем обычно. Я введу тебе еще одну дозу антибиотиков.

— Мм, мы можем не делать этого? Я уверена, что через некоторое время все будет хорошо.

Она сужает глаза.

— Когда вы подошли к нашему порогу, ты умирала. Мой муж и я приложили столько усилий, чтобы спасти тебя не для того, чтобы у тебя потом были осложнения. Кроме того, ты серьезно боишься иголки, когда тебя ранили из ружья?

Мои плечи горбятся. Это иррациональный страх, который я пытаюсь преодолеть, но он просто не уходит. И да, я предпочитаю огнестрельное ранение игле.

Пока я думаю, что ей сказать, Надя уже приготовила укол.

— Подождите, подождите! — я соскальзываю обратно в кровать и вздрагиваю, когда в верхней части моего плеча вспыхивает боль. — Таблеток нет?

— Инъекции быстрее и эффективнее, — она высоко держит иглу, блестящую прозрачной жидкостью. — После этого я дам тебе обезболивающее.

— Я действительно в порядке. Мне не нужны оба, — она касается моего предплечья и тянет. Движение даже не резкое, но я кричу от боли.

— Ты что-то говорила? — ее тон и лицо остаются прежними, за исключением поднятых бровей.

Дверь распахивается, и боль отходит на второй план, когда я встречаюсь со знакомыми ледяными голубыми глазами.

Капитан Кирилл.

Он одет в обычные штаны, черные армейские ботинки и тяжелое пальто, запачканное снегом. Он снимает шляпу, открывая все свое лицо, и на нем… очки.

Мое сердце колотится за грудной клеткой, когда перед глазами встает этот его необычный образ.

Он выглядит царственно, вся мускулатура и разрушительная энергия аккуратно спрятаны за повседневной одеждой. Очки придают ему вид умного бухгалтера, который может скрывать, а может и не скрывать некоторые опасные наклонности.

— О, ты вернулся, — говорит Надя, осмотрев вошедшего. — Твоя жена, очевидно, боится иголок, так как насчет того, чтобы помочь мне удержать ее на месте, пока она не разорвала швы?

Он начинает заходить внутрь, а я слишком ошеломлена, чтобы говорить или думать, поэтому продолжаю смотреть, ошеломленно.

— Ты купил то, что я просила? — спрашивает его Надя.

Капитан Кирилл расстегивает пальто и дает ей мешочек с лекарствами, затем снимает его и бросает его на стул напротив костра.

Он одет в черную рубашку на пуговицах и свитер, который не в состоянии сдерживать стекающую с него интенсивность.

— Хорошо, хорошо. Я думала, тебя убьет буря, — Надя кивает. — А теперь иди сюда.

Я не верю ни своим ушам, ни своим глазам, потому что капитан действительно следует ее указаниям и позволяет собой командовать.

Что-то чешется у меня в затылке, и я не могу понять что, сколько бы ни думала об этом.

Когда он приближается ко мне, выглядя больше, чем бог, и столь же смертоносно, причина моего замороженного состояния возвращается ко мне.

Надя только что назвала меня его… женой?

Должно быть какое-то недоразумение, потому что какого хрена?

Мои мысли уносятся куда-то и исчезают, когда он садится рядом со мной на матрас и обнимает меня за талию.

Тяжесть его руки ложится мне на бедро, большая и внушительная, и у меня перехватывает дыхание.

Его пальцы растопырены на ткани, и, хотя наша кожа разделена ночной рубашкой, он вполне может прикасаться ко мне голой. Он никогда не прикасался ко мне таким образом, и новизна этого сбивает меня с толку.

— Капитан…

Я замолкаю, когда мои глаза сталкиваются с предостережением в его резких глазах. Интенсивность позади них может соперничать с болью в моем плече.

— Это всего лишь игла, — его голос несет в себе теплоту суровой зимы. Глубокий и твердый, но не такой властный, как я привыкла. Иисус. Это самозванец или что?

— Вот что я ей и говорила, — добавляет Надя рядом со мной, но я слишком сосредоточена на лице капитана, чтобы обращать внимание на нее.

Его свободная рука гладит меня по щеке так нежно и с любовью, что, кажется, я растаю.

— Ты можешь это сделать, Solnyshko.

Нет.

Не-а.

Должно быть, я сплю, иначе… или… капитан Кирилл только что назвал меня своим солнцем. Термин нежности, который используется только между влюбленными.

Моя челюсть вот-вот упадет на землю, когда он гладит меня по подбородку, слегка закрывая приоткрытые губы.

Движение быстрое и прямолинейное, но с таким же успехом он мог спровоцировать войну в моей груди. Место, где он коснулся меня, покалывало и нагревалось, заставляя меня задыхаться из-за чего-то совсем другого, чем боль.

Укол переключает мое внимание на руку, в которую Надя успешно воткнула иглу. Это зрелище наполняет мое горло тошнотой.

— Посмотри на меня, Solnyshko.

Словно загипнотизированная, я поворачиваю голову в его сторону. По какой-то причине его ледяные глаза уже не такие дикие, но по-прежнему опасные. Он успешно спрятал свою натуру за очками в черной оправе, но не настолько, чтобы обмануть меня.

— Все будет хорошо, — говорит он с фальшивой мягкостью, от которой у меня мурашки по коже.

Что это? Как я могу смотреть на капитана и не думать о нем как о своем капитане?

Пространство между ног согревается и покалывает. Это настолько неудобно, что хочется оттолкнуть его и спрятаться куда-нибудь.

— Все готово, — Надя прерывает этот момент, и я один раз моргаю, разрывая контакт с его гипнотизирующими глазами.

Надя передает мне обезболивающее и стакан воды.

— Это притупит боль. Если ты устала, спи. Мой муж скоро зайдет к тебе.

— Спасибо тебе, Надя, и не только за это, но и за то, что приняла нас, когда нам было некуда идти, — говорит капитан таким странным тоном. Он звучит как самый красноречивый джентльмен, перед которым невозможно устоять.

— По крайней мере, у одного из вас есть манеры, — говорит она, не меняя выражения лица.

— С-спасибо, — выпалила я.

— Извините мою жену, — Капитан крепче сжимает мою талию, — Обычно она не такая, но выстрел перевернул наш мир с ног на голову.

— Я понимаю, — ее взгляд смягчается, прежде чем она направляет его на меня. — Тебе повезло, что у тебя такой преданный муж, юная леди. Немногие стали бы нести другого человека на такое расстояние во время снежной бури.

Мои губы снова приоткрылись, потому что она сказала эти слова. Снова.

Жена. Муж.

Что, черт возьми, происходит? Возможно, я проснулась в альтернативной реальности, где капитан — мой муж?

— Ужин будет готов через час, — объявляет Надя и выходит из комнаты.

В тот момент, когда дверь закрывается, я чувствую, что кто-то наблюдает за мной.

Я не смею смотреть на него, как будто я сделала что-то не так. Однако тот факт, что он все еще держит меня за талию, не помогает.

Он поднимает мой подбородок указательным пальцем и наклоняется вперед, так что у меня нет другого выбора, кроме как оказаться в ловушке этих карающих глаз.

Мои губы на расстоянии одного дыхания от его, и я не могу не смотреть на его рот. Он сжат в линию, нижняя губа полнее верхней, крепкая челюсть сжата.

Если он на дюйм приблизится, крошечное пространство, разделяющее нас, исчезнет, и я смогу попробовать эти губы…

Что за…

Нет.

— Что вы делаете, капитан? — я шепчу так тихо, что не удивлюсь, если он меня не слышит, и на мгновение мне кажется, что он не слышит.

Или я хочу, чтобы он этого не делал.

В этот момент его большой и указательный пальцы сжимают мой подбородок, пока я не вздрагиваю.

— Вот о чем я хотел бы спросить, Липовский. Что, черт возьми, ты сделал? Говорил я или не говорил тебе не подвергать себя опасности?

— У меня… не было другого выбора. Он был достаточно умен, чтобы не попасться на палку или винтовку. Это пахло ловушкой, даже для меня.

— Этот чертов… — он замолкает и ровно дышит. — Ты нарушил прямой приказ и будешь за это наказан.

— Ну же! Я достал нам этого парня…

Я замолкаю, когда он смотрит на меня испытующим взглядом. Боже. Невозможно продолжать смотреть на него и не получить какую-нибудь травму.

— Простите, — бормочу я. — И не то чтобы я хотел, чтобы меня застрелили нарочно. Это больно, знаете ли.

Он делает долгий вдох, и я не уверена, разочарование это или смирение, но, учитывая, что он освобождает мой подбородок и талию, я бы выбрала второе.

Он встает и подходит к окну, потеря его прикосновений оставляет меня необъяснимо опустошенной. Его движения легкие и неслышные, несмотря на массивное телосложение. На первый взгляд, он ничем не отличается от гигантского кота, скрывающегося посреди ночи в ожидании добычи, на которую можно наброситься.

Я почему-то чувствую себя этой добычей.

Когда он открывает шторы, меня ослепляет белый туман.

Я ничего не вижу, кроме сильного снега, который полыхает снаружи.

Через мгновение эта маленькая комната кажется убежищем от внешнего мира.

Мое больное плечо меньше напрягается, и боль притупляется до пульсирующей. Я хватаю одеяло и подтягиваю его к груди, мое сердце громко бьется.

Даже мои уши горят, когда я смотрю на дрожащие мускулы его спины.

— Капитан…

— Зови меня Кирилл. Пожилой паре покажется странным, что ты называешь своего предполагаемого мужа капитаном. Они слишком старомодны и нуждаются в четких ярлыках.

Я пытаюсь говорить, но слова застревают у меня в горле, поэтому сначала я глубоко дышу.

— Вы… Почему вы одели меня как женщину?

— Нам бы не удалось их одурачить, если бы ты был в своем мужском обличье. Ты кричишь, солдат, даже сейчас, — он смотрит на меня, и я сглатываю. — Если ты предпочитаешь быть мужчиной, тебе придется подождать, пока мы не уйдем отсюда.

— Вы… не собираетесь спросить, почему я это сделала?

— Это не мое дело.

— Но это против военных правил.

— Верно. Против, — кажется, он глубоко задумался. — Мне плевать. Людям должно быть позволено быть тем, кем они хотят быть, поэтому, если ты предпочитаешь быть мужчиной, будь мужчиной.

— Дело не в том, что я не хочу быть женщиной, а в том, что я не могу. Я…

— Ты не обязан мне объясняться, Александр.

— Я Александра, — мое лицо и шея горят, когда я произношу эти слова.

Я никогда не думала, что буду представляться, и тем более капитану Кириллу.

Кирилл.

Это то, как он сказал мне называть его. Просто Кирилл.

Небольшое подергивание поднимает его губы. Это не совсем улыбка, но что-то близкое.

— Я знаю.

— Вы знаете?

— Ты сказала это, когда была почти без сознания. Ты Александра, а не Александр.

— Ой, — я прикусываю нижнюю губу, и его внимание следует за движением, медленно повышая мою температуру.

Я отрываю губу рывком и прочищаю горло.

— Я… это тогда вы узнали, что я женщина?

— Нет.

— Тогда… когда вы это сделали?

— Когда я впервые увидел, как на тебя напали твои бывшие товарищи по отряду.

— Что?

— Что? — холодно повторяет он с невероятным спокойствием.

— Вы… знали с самого начала?

— Разве я не должен был?

— Нет. А если серьезно, вы можете перестать говорить так, как будто это тривиальное дело?

Он оборачивается и смотрит на меня, скрестив руки на груди.

— Я весь во внимании.

Довольно сложно слишком долго смотреть ему в глаза, не говоря уже о том, чтобы говорить ему в лицо, но мне удается контролировать свою ненормальную реакцию.

— Я… должна выглядеть как мужчина, несмотря ни на что, так что… ммм, вы можете сохранить это в секрете?

— Как я уже сказал, это не мое дело.

Тяжелый груз сваливается с моей груди, но облегчение длится недолго. Меня поражают все те моменты, когда я пыталась стать жестче, говорить и вести себя как мужчина.

Капитан, должно быть, счел меня смешной.

Тем не менее, я бормочу.

— Спасибо.

Он поднимает плечо, как будто его не за что благодарить. Но для меня есть. Много за что.

— Когда мы сможем покинуть это место?

— Не в ближайшем будущем, — он показывает большим пальцем за спину. — Там метель, которая продлится несколько дней. В такую погоду опасно даже выходить в город.

— Как насчет базы? Удалось ли вам связаться с ними?

— Нет. Связи нет из-за шторма. Пока мы не найдем возможности уйти, пара снаружи должна верить в историю нашего замужества. Здесь не доверяют солдатам, а Надя уже спросила меня, почему у нас нет колец.

— Что вы ей сказали?

— Нас ограбили, а потом, когда мы вырывались и убегали, в нас стреляли. К счастью, мы ушли достаточно далеко, чтобы избежать захвата.

— Должно быть, они поняли, что у нас нет сельского акцента. Вас не спрашивали, почему вы так далеко от города?

Он поднимает бровь.

— Они поняли. Я сказал им, что мы любители природы и празднуем нашу вторую годовщину.

Я чувствую, как жар поднимается к моим щекам.

— Хорошая игра. — Он показывает мне на лицо. — Выглядеть в ужасе, когда я дал тебе милое имя, не было хорошей игрой.

Дерьмо.

— Просто… я к этому не привыкла.

Он идет ко мне, его целеустремленные шаги мгновенно съедают расстояние. Когда он останавливается передо мной, я перестаю дышать, совершенно ошеломленная тем, насколько он близко.

Кирилл приподнимает мой подбородок указательным пальцем и тихо говорит.

— Тогда привыкай, Solnyshko.