Кровь в пыли

Нейт бросает Себастьяна на диван и становится на колени, так что он находится на уровне его глаз под маской.

— Знаешь, Себ? Из всего, что ты сделал в тюрьме, из всех мальчиков, которых ты изнасиловал, людей, которых ты обманул, убийств, которые ты замышлял, есть одно, что бросается в глаза для меня. — Его голос такой спокойный. Такой светлый . Он мой покой, и то, что он сейчас рядом, гарантирует, что я не попаду в бурю страха и боли. — Ты видел, как мою девушку изнасиловали, — закончил Нейт. — И ты получил от этого удовольствие.

Маленькие сияющие глаза Себа поднимаются, чтобы встретиться с моими. Когда наши взгляды встречаются, он использует все оставшиеся силы, чтобы изобразить удовлетворенную ухмылку. — Это было чертовски фантастично. Смотреть, как они швыряют ее, как футбольный мяч. Отец и сын. Проход за проходом. Удар за ударом.

Мой желудок переворачивается и переворачивается. Я слегка покачиваюсь, чувствуя головокружение от унижения. — Нет ничего более эротичного, чем смотреть, как ломается маленькая душа. — Его мечтательная улыбка скрывает его физическое состояние. — Ты знаешь? Иногда я даже не уверен, что я гомосексуал. Может быть, и нет. Если они не молоды и не хотят, я теряю интерес. Но она. . . — Его глаза блуждают по мне так, что мне хочется обнять себя. — Она была слабой девочкой, когда попала к нам, и посмотри на нее сейчас. Монстр. Диабла . Я горжусь.

Кулак Нейта падает на лицо Себа, с глухим стуком прижимая его к спинке дивана. Осколки глубже впиваются в его плоть.

— Ублюдок!

Лицо Себа озаряется кровавой улыбкой. — Я думаю, что лучшая часть была, когда она истекала кровью. Из ее киски. Из ее задницы. Из ее рта. Боже, на это было прекрасно смотреть. Богатые и титулованные стали бедными и сломленными.

Затем следует еще один удар, и на этот раз я слышу, как трещит нос Себа. Он кричит, затем стонет, затем снова поднимается, выглядя головокружительным и дезориентированным, но до жути счастливым. Он смотрит на меня, склонив голову набок, кажется, его не смущает густая лужа крови, растекающаяся по его белому ковру. Я не могу остановить слезы. Я бы отдала все, чтобы заставить его заткнуться.

— Он знает, что ты забеременела? — спрашивает Себ, и мое зрение затуманивается густым черным туманом. — Что нам пришлось сделать, чтобы прервать твою беременность, чтобы у нас больше не было шлюх, о которых нужно было бы заботиться?

Мои колени превращаются в песок, и я чувствую, как взгляд Нейта медленно вращается в моем направлении. Я поднимаю руку, которая держит пистолет Себа, к его лицу, но меня трясет. Меня так сильно трясет, что я боюсь, что выстрелю в Нейта.

— Горошек? — Я слышу его голос, и впервые он не такой спокойный. Он пугающий. Страшный. Это кошмар. Я качаю головой, утешаясь тем, что слезы невидимы под моей маской Франкенштейна..

— Отойди, — приказываю я. Он делает, как ему сказали, все еще глядя на меня. Я знаю, он сказал, что оружие для киски, но, может быть, я киска. Себ зашел слишком далеко. Нет. Я не сказала Нейту, что забеременела, когда один из этих придурков — черт его знает, был ли это Годфри или его сын — обрюхатил меня. Из-за того, как они абортировали ребенка. . ...Я засунула это так глубоко в затылок, что иногда даже не уверена, что это вообще произошло.

Пистолет качается в моей дрожащей руке, танец огня и ненависти.

— Ты не знал. — Себ облизывает распухшие губы в улыбке. Все его лицо изуродовано и багрово от побоев Нейта. — Выпотрошили, как рыбу, бросили в душ, как шлюху. Она на самом деле хотела оставить этого ребенка, — смеется он. — Глупая маленькая пизда.

Я стреляю в Себастьяна Джеймса Годдарда трижды.

Три пули.

Одна в грудь, одна в лицо, а третья проедает дыру в своем гладком бывшем белом виниловом диване. Я стою там долгие секунды после этого, позволяя ему погрузиться в себя.

Я убила человека.

Я убила человека, который оскорблял меня.

Я убила человека, который убил моего ребенка.

Я убила человека, который больше не похож на человека.

Все еще приросшая к полу, с неподвижными ногами, я не могу перестать смотреть на лицо Себастьяна. Или то, что от него осталось. Там, где раньше был его нос, дыра, из которой льется темно-красная кровь, слизистые сгустки и другие внутренние отходы. Это похоже на внутреннюю часть лазаньи с мясным фаршем после того, как вы споткнулись и она разлилась по всему полу. Что я сделала? Что он сделал?

Мой ребенок.

Кровь Себастьяна на фоне контрастного белого всего остального в комнате прекрасна. Почти живописно. Спокойная улыбка начинает расползаться по моим губам. Но я недовольна. Я в шоке. Рука Нейта находит мою. Он вытаскивает меня за дверь, поднимается по лестнице, и когда он понимает, насколько я не в себе, он дергает меня и засовывает под мышку, как будто я конверт, который ему нужно доставить, и торопливо шагает вниз. Когда мы подходим к грузовику, он пристегивает меня, но остается снаружи.

— Нам нужно бежать, — настойчиво говорю я.

— Мягкие стены, — хмыкает Нейт. — Никто не слышал. Вернусь через секунду.

Затем он снова исчезает между дверями здания.

Я ненавижу, что его нет рядом со мной, параноидальная из-за перспективы быть снова схваченной людьми Годфри, схваченной посреди ночи, не более чем ежедневная газета, которую ваш сосед может захватить с вашего крыльца. Мои опасения, однако, не материализуются. Через несколько минут Нейт запрыгивает на водительское сиденье и уносится с места преступления, бросив что-то в багажник. Пистолет все еще сжат в моей руке. Я отпускаю его медленно, даже не осознавая, что он падает на пол машины, все еще в глубокой травме.

Он подъезжает к офисному зданию, которое я не узнаю, но как только я вижу название Royal Realty, сверкающее золотом над большой вывеской рядом с названиями других корпораций, меня бросает на колени. Компания Арчеров. Зачем он это делает?

— Дерьмо, — бормочет Нейт, и я спешу убрать беспорядок бумажными полотенцами, которые достаю из рюкзака. — Ты в порядке, кексик?

Я киваю, но это только для того, чтобы мне не пришлось лгать. Я не в порядке. Я убила человека, и я не Нейт. Я злее и громче выражаю свою ненависть — я схожу с ума от мести, — но я не такая, как он. Он темный, тихий убийца. Мирный. Его необыкновенно красивое лицо дано ему не случайно. Это чтобы замаскировать все уродливые вещи, на которые он способен, даже не моргнув глазом.

Он не плохой человек, но он справедлив. Даже когда справедливость означает совершение чего-то ужасного. Он поворачивается, чтобы посмотреть на меня, и мое сердце набухает, прежде чем разбиться в груди. Я не переживу расставания с этим парнем, но разве у меня есть выбор? Сможет ли он принять и полюбить что-то такое сломанное?

— Я не думаю, что ты должна видеть, что происходит дальше. Но если ты это сделаешь, надень маску. Это место подключено, как чертов Пентагон.

Он нежно целует уголок моих губ, затем надевает маску Гая Фокса и выпрыгивает, открывая багажник и захватывая с собой что-то темное и круглое. Я сижу и смотрю, как он исчезает на подземной парковке здания, бежит по широкой бетонной дороге и проскальзывает под автоматическим шлагбаумом.

Я вспоминаю, как впервые увидела маску Гая Фокса Бита. Он сказал, что выбрал ее, потому что ее было легче всего найти, но я знаю правду. Гай Фокс олицетворяет хаос, анархию и темные дела, которые совершаются за закрытыми дверями.

Он представляет ту часть наших отношений, о которой я даже не знала, что жаждала раньше, но пробудила ту часть меня, о существовании которой я не подозревала.

Я могу быть безжалостной. Я могу убить. Я могу взять у тех, кто заслуживает наказания.

Сила знания о том, что в каком-то смысле он уже исцелил мою душу, заставляет меня надеть маску и толкнуть дверь. Я иду на стоянку. Мои маленькие ступни издают очень тихий звук, но это Нейт. Он знает о моем присутствии.

Есть что-то кинематографическое в видении его огромной, мускулистой спины, когда он сжимает в кулаке короткие волосы Себастьяна. Я не знаю, когда он успел обезглавить моего заклятого врага, но его бледная кожа превратилась из белой в синеватую за то короткое время, что он был мертв. Кровь капает из того, что осталось от его горла, но это скорее раздражающая струйка, как сломанный кран, который капает, капает, капает.

Звук шагов Нейта в его армейских ботинках эхом отдается от стен пустой парковки. Когда он добирается до места для парковки, на котором написано название Royal Realty, он роняет голову, позволяя ей упасть на землю. Опустившись на одно колено, он достает из заднего кармана что-то маленькое и аккуратно кладет рядом с головой Себа. Я делаю несколько запыхавшихся шагов вперед, чтобы посмотреть, что он сделал.

Это маленькие песочные часы. Что-то, что он, должно быть, купил, когда мы были в Лос-Анджелесе, пока он приносил нам еду.

Время.

Годфри Арчер на исходе.

Я открываю рот впервые с тех пор, как убила Себастьяна.

— Я сожалею, что воспользовалась пистолетом. Я знаю, что оружие для слабаков.

Не жалея на меня взгляда, по-прежнему спиной ко мне, он качает головой.

— Ты смелая. Слишком смелая. Ты сделала то, что должна была сделать, и я уважаю тебя до усрачки. Понятно?

Потребность в том, чтобы он сказал мне, что он все еще любит меня, разрушительна и высасывает из меня кислород. Смерть Себастьяна сейчас меньше всего меня беспокоит. То, что открылось во время этого визита, заставляет слезы бежать одна за другой по моим щекам.

У меня был насильственный аборт от рук Себастьяна и Годфри, когда они узнали об этом.

— Мой мир рухнул в тот день. — Мой голос тихий и грустный.

— Я знаю. Но ты строишь лучше. Более сильнее. У тебя есть это, кексик.

***

Нейт ведет меня в другую грязную комнату мотеля — все они начинают сливаться друг с другом в моей голове — пока я спотыкаюсь, чтобы не отставать от него.

Суть травмы в том, что ты на самом деле не знаешь ее масштабов, когда смотришь изнутри. Однако снаружи Нейт должен видеть что-то невероятно тревожное, потому что он притягивает меня к себе и обнимает так сильно, что мои кости кричат от боли.

— Мне понравилось, — тихо говорю я Нейту в грудь. Его сердце бьется у моего уха в медленном, ровном ритме. У него сердцебиение спортсмена. Еще одна вещь, которая успокаивает. Он выдыхает горячий персиковый воздух в мои волосы.

— Обещай мне, что не сломаешься. Ты так хорошо сегодня поработала. Так хорошо.

— У меня больше нет сил. — Я дрожу так сильно, что натыкаюсь на части его тела, даже не замечая этого. — Во мне больше нет борьбы.

Он обхватывает мое лицо руками, так что я не могу избежать его проницательного взгляда. — Тогда я дам тебе немного своей.

Покачав головой, мне вдруг стало жарко. Так горячо. Очень жарко, слишком жарко. Я ненавижу это место. Эта комната. Эта жизнь. Я ускользаю от его прикосновений.

— Они монстры, но они заплатят за то, что сделали с тобой, все они. Однажды, когда все это закончится, однажды, когда-нибудь в будущем, у тебя будет все. Обещаю. Большой вздутый живот от мужчины, которого ты любишь.

Ты, я хочу кричать. Ты мужчина, которого я люблю. Только мы пообещали друг другу, что попрощаемся. Зная, что сейчас я слишком облажалась, чтобы столкнуться с отказом, я все равно ставлю себя в самую уязвимую ситуацию, в которой когда-либо была. Отказ может убить меня, но у меня нет выбора.

Я поднимаю глаза, чтобы встретиться с ним, и мои губы сжимаются.

— Я хочу пойти с тобой. Забудь об Айове. Забудь мои глупые мечты. Могу я пойти с тобой, Кристофер Делавэр?

Его великолепное лицо растягивается в дерзкой ухмылке, и мое сердце замирает в груди.

— Мисс Кокберн, я думал, вы никогда не спросите.

Я слишком измучена, потрясена и раздражена, чтобы улыбаться. Но он поднимает меня в стиле медового месяца и несет в грязную постель. Мы держим взгляды друг друга, как будто ни один из нас не верит, что мы достаточно хороши, чтобы другой человек остался рядом. Где-то под болезненным напоминанием о моей беременности. . .Я спокойна. Теперь у меня есть дом, и это с Нейтом.

Мы засыпаем как два мертвеца через некоторое время после того, как солнце скрывается за горизонтом. Мне кажется, мне никогда в жизни не было так грустно. Но я счастлива, и растеряна. Надежна и безнадежна. Я в полном беспорядке. Я - его беспорядок. И это что-то.

Это много.

И когда я засыпаю, я удивляюсь. . .Может ли это быть все ?

НЕЙТ

Ослепленный всей этой беременностью, я ловлю себя на том, что смотрю на нее, пока она тихо храпит, измученная жизнью. Иисус бля. Эта девушка столько пережила и повидала за свои двадцать пять лет жизни. Ее багаж должен весить около пятисот тонн. Но я с радостью возьму на себя любое дерьмо, которое она носит в своем сердце, если это означает проводить с ней время.

Она хочет, чтобы мы держались вместе. Я тоже этого хочу. Хоть я и знаю это, это не меняет того факта, что мне нужно свалить из штата, из страны до конца недели. Сегодня воскресенье — через день после того, как она убила Себастьяна — и она не выглядит готовой встать с постели. На самом деле, это чертовски преуменьшение. Правда в том, что ее лицо уткнулось в подушку, она плачет, плачет, плачет. Удивительно, но у нее не кончаются слезы.

— Нам нужно встать.

— Я хочу увидеть своего брата.

— Сначала мы убиваем Годфри.

— Нет. Я хочу поехать в Вальехо прямо сейчас.

— Ни за что, Кокберн. Вычеркни эту мысль из головы. Мы не приблизимся к этому месту, пока не прикончим Годфри. Возможно, это подстава. — Это подстава .Она слишком отвлечена горем, чтобы увидеть это. — Собирайся.

— Нет. Мне нужен Престон.

Черт побери.

Я начинаю подозревать, что она на грани депрессии. Я не могу этого допустить. Ей нужна доза адреналина, и, поскольку я не могу пытаться улучшить ее настроение, у меня есть идея получше. Идея, которая может принести нам обоим много пользы, хотя это очень плохой поступок.

— Вставай, блядь. Мы уходим. — Я бросаю ее рюкзак на кровать, в которую она зарылась. Она не реагирует, поэтому я приказываю ей снова. По-прежнему ничего. Я могу понять ее душевное состояние, даже то, что она чувствует. В конце концов, я потерял мать и даже не смог присутствовать на ее похоронах. Но у нас нет времени на ее мысли. Она может дуться сколько угодно, когда мы закончим. Я хватаю ее за руку и дергаю вверх, притягивая к своей груди.

— Ты переживешь, слышишь? — Я рычу ей в лицо. Она не смотрит на меня, просто опустила плечи и позволяет мне проводить ее к двери и в другую машину, которую мы угнали, чтобы замести следы. На этот раз я выбрал Камаро. Для нашего следующего акта нам понадобится что-то быстрое.

Мы едем в Данвилл, двигаемся на восток. В какой-то момент она перестает дуться и поворачивается ко мне. Я вижу, насколько она опустошена, по тому, как ее скулы ввалились, а глаза закрыты. Глаза Прескотт блестели для меня в темноте, когда я каждую ночь спускался в подвал.

— Куда?

— В Блэкхок. — Я переворачиваюсь на заднее сиденье, продолжая вести машину, и вытаскиваю две маски из сумки Walgreens. В этот момент этот чертов мешок может написать о нас гребаные мемуары. — Надень ее после того, как мы пройдем через ворота.

Блэкхок — закрытый поселок, но Прескотт врывается сюда. Она жительница. Вообще-то, я тоже мог бы войти, учитывая, что технически я все еще работаю там. Но нам нужно быть быстрыми, когда мы убегаем, потому что богатые люди очень чувствительны к краже их дерьма.

И я собираюсь украсть какое-то дорогое гребаное дерьмо.

Она трет лицо, поднимает глаза и вздыхает.

— Что ты задумал?

— Ничего хорошего, как обычно.

Я подвергался сексуальным домогательствам в течение нескольких месяцев. Не с такой жестокостью, как с Прескотт, но все же достаточно, чтобы чувствовать себя чуть менее виноватым.

Мы без проблем въезжаем в ворота, и я оставляю двигатель включенным, когда паркуюсь примерно в сотне ярдов от дома миссис Хэтэуэй. Я узнал ее расписание, когда был ее помощником, и я знаю, что сегодня она и Стэн играют в теннис у Симпсонов. К сожалению, мне приходится делать это в солнечное воскресенье, на улицах относительно многолюдно (хотя в сонных кварталах Блэкхок меньше), и будет чертовски весело, если дела пойдут плохо. Я жестом приглашаю Горошка сесть за руль.

— Нам нужно будет ехать быстро. Ты водишь как цыпочка? — Я бросаю на нее укол, любопытно посмотреть, сохранились ли у нее эти инстинкты убийцы.

— Нет, но трахаешься ты точно как телка, — кусается она. Я поворачиваюсь в ее сторону и хватаю свои причиндалы, уже направляясь через дорогу к особняку миссис Хатауэй.

— Ты зависима от этого. — Я шлепаю маску по лицу, хотя это бесполезно. Если миссис Х. дома, она узнает меня за много миль. Последние несколько месяцев она запоминала каждый гребень моих мышц и каждую каплю чернил на моих татуировках. Меня это не беспокоит. Она узнает, что это я, но если мой план сработает, к завтрашнему дню нас уже не будет.

— Ты поймал меня. — Она обнимает руль, коварная ухмылка на ее красивых розовых очках. Это моя девушка . Себ называл ее Диабла, как будто это что-то плохое. Она маленькая дьяволица, но мне нравится ее злая разновидность.

— Сегодня вечером я оседлаю этот член, если ты вернешься с деньгами, — шепчет она.

— Ты справишься, даже если я окажусь в тюрьме. Ты же знаешь, что попытаешься проникнуть ко мне.

С этими словами я поворачиваюсь к ней спиной и иду к дому миссис Хэтэуэй, как будто это место принадлежит мне. У Хэтэуэев есть высокие кованые ворота с золотыми шипами наверху, но я легко пролезаю через них. Я прохожу прямо в дом, входная дверь может быть и заперта, но балконные двери они всегда оставляют широко открытыми. Миссис Хэтэуэй любит, когда на площадке просторно. Мои шаги уверенные и длинные, когда я иду мимо маленьких фонтанов и статуй, разбросанных по ее массивному мраморному полу, поднимаюсь по винтовой лестнице прямо в ее спальню и в гардеробную. Здесь, прямо здесь, она впервые попыталась соблазнить меня. Я три дня работал на новой работе, до усрачки боялся внешнего мира и еще больше беспокоился о том, что могу разозлить своего нового босса. Я узнал, что женское население делится на две части: женщины, которые устали от таких преступников, как я, которые верят, что я изнасиловал бы их, если бы у меня был шанс, и женщины, которых раздражает мое запятнанное прошлое. Меньше всего мне хотелось оказаться с ней наедине в комнате только для того, чтобы узнать, что она попадает в первую категорию.

Я стою посреди ее гигантской гардеробной, рассматривая вишневое дерево стен и ряды туфель, костюмов и платьев. Сделав три шага вперед, я размахиваю картиной, на которой женщина собирает волосы в пучок, и большой железный сейф смотрит прямо на меня.

Привет тебе.

Три удара, это все, что у меня есть. Я помню, как миссис Хэтэуэй говорила мне это, наклоняясь к сейфу, вытаскивая хлыст и несколько кожаных наручников и болтая ими в руках.

— Здесь я храню свои игрушки. — Она соблазнительно улыбнулась, но мой взгляд переместился на огромные стопки денег, сложенные позади нее в сейфе, прямо как в кино. Почему у них было столько денег? Хрен знает, и я определенно не был настолько глуп, чтобы спросить. Но она увидела благоговение на моем лице. Ее взгляд скользнул к загруженному сейфу, и когда он снова остановился на мне, лукавая улыбка сопровождала ее слова.

— Но будьте осторожны, мистер Вела. Если вы собираетесь попытаться что-то украсть, убедитесь, что вы правильно ввели пароль. После трех раз нам со Стэном автоматически звонят по телефону, и местный участковый инспектор вызывается на пейджер. Вот откуда мы знаем, что кто-то, у кого не должно быть доступа к сейфу, не замышляет ничего хорошего. Ты что-то, замышляешь недоброе?

Три удара. Там четырехзначная комбинация, и я просто знаю, что эти два старых идиота выбрали что-то очевидное, вроде даты свадьбы, дня рождения или еще чего-нибудь.

Мой палец в перчатке скользит по кнопке номер четыре, потому что я помню день рождения миссис Хэтэуэй в апреле, когда слышу, как внизу закрывается входная дверь.

Ну, блядь.

Я напрягаюсь, чтобы прислушаться, и слышу топот ног, но это теннисные туфли, так что я не знаю, принадлежат ли они мужчине или женщине.

Если это Стэн, я могу победить его, даже не моргнув.

Но если это миссис Хэтэуэй. . .

Я слышу женский голос, напевающий вместе со свистом, свистом ее дурацкого бассейна, и точно знаю, что это она. Она слоняется внизу и занимается черт знает чем, но скоро будет здесь. В моей голове возникает такая больная, извращенная и идеальная идея, и я делаю самое безумное дерьмо, которое когда-либо придумывал. Сняв одежду, вплоть до всего, кроме трусов, я прыгаю в ее кровать и жду.

И жду.

И жду.

Через десять минут она входит и испускает крик, затем хихикает, а затем хлопает себя по щекам, как идиотка. Головокружение пляшет на ее неуправляемых лицевых мышцах. Теперь она смотрит на мой член, как на святой Грааль.

— Боже мой! Нейт! Где, черт возьми, ты был?

Моя голова подпирается одной рукой, и я бросаю на нее, как я надеюсь, знойный взгляд, потому что я не умею притворяться. Но я знаю, как сделать женщин мокрыми. Даже годы в тюрьме не смогли отнять у меня этого.

— Раздевайся и иди сюда, — резко приказываю я.

Она поворачивает голову к открытой двери и снова поворачивается ко мне, ее щеки пылают. Может быть, это потому, что этим утром она часами играла в теннис, но более чем вероятно, что это потому, что она видит меня без рубашки лежащим на ее кровати.

— Стэн выпивает у Симпсонов. Он вернется минут через сорок. — Еще один смешок срывается с ее губ. Надеюсь, мистер Симпсон и его галстук-бабочка подавятся своими дурацкими девичьими коктейлями.

— Это девять оргазмов. — Мой голос плоский и холодный. — К четвертому ты будешь умолять меня остановиться. А теперь покажи мне те красивые сиськи, о которых я мечтал.

Я похлопываю по плюшевому матрасу. Она осторожно делает шаг вперед, но останавливается, нахмурив брови. Удивительно, но ее лоб не морщится ни на дюйм. Иисус бля. У нее достаточно ботокса, чтобы вылепить ребенка в натуральную величину.

— Где ты был на этой неделе, Нейт? Я пыталась дозвониться.

— Я хотел бороться с этим. — Я встаю с кровати и иду к ней, надеясь, что мои движения не выдадут моего нетерпения. У меня нет времени на это дерьмо. Я поднимаю руку и заправляю прядь волос ей за ухо. Самое глупое, что может сделать мужчина. Я понятия не имею, почему люди это делают. Есть ли что-нибудь сексуальнее, чем смотреть, как грязные белокурые локоны Прескотт становятся грязными и спутанными, зная, что отчасти причина этого горячего беспорядка в том, что я трахнул ее до потери сознания?

— Я достиг своего гребаного предела, миссис Х. Как долго нормальный парень может работать на вас, справляться с вашими ухаживаниями, не ломаясь? Я хотел тебя так сильно, что держаться от тебя подальше было единственным, что я мог сделать, чтобы бороться с этим. Пока не понял, — говорю я и делаю еще один шаг к ней, мои глаза превращаются в щелочки, а моя ладонь касается одной из ее щек. Она прижимается к ней. Такой долбаный гопник. Как будто отбираешь конфету у ребенка. — Я понял, что хватит бороться. Я хочу этого так же сильно, как и ты. Теперь скажите мне, миссис Х. Как. Бы. Ты. Хотела. Трахнуться?

Ее лицо покраснело до свеклы, и она падает на колени, ее большие пальцы цепляются за мои боксеры. Неприятная дрожь пробегает по моему позвоночнику. Конечно нет. Этот мальчик принадлежит одной цыпочке, которая сейчас сидит в дурацкой машине и ждет, пока он вернется с кучей денег.

— Детка. — Я сжимаю ее волосы и отдергиваю ее лицо от моего барахла. Мой член такой мягкий и незаинтересованный. Как она может не заметить? — Мы так долго ждали. Я хочу всю гребаную сделку. Принеси мне кнут и наручники. Я покажу тебе, как хорошо провести время.

Со скептицизмом, играющим на ее лице, она медленно поднимается на ноги, ища меня глазами. Все, что она видит, — это коварная ухмылка, и мое сердце замирает, когда я молюсь, чтобы она не увидела маску Гая Фокса, которую я спрятал под одежду. После долгих мучительных секунд она поворачивается к шкафу и картине. Я иду по ее стопам, зная, насколько она сверхчувствительна к моим движениям.

— Почему ты следуешь за мной? — Ее тон дрожит от волнения. Ее подозрительность перерастает в ее желание. Это необходимо исправить. Я держусь на приличном расстоянии от сейфа, чтобы не наброситься на нее, когда она его откроет.

— Я хочу приковать тебя наручниками к вешалке для галстуков старика и трахнуть тебя, прижавшись к его костюмам, пока ты будешь выкрикивать мое имя. Проблема?

Она улыбается через плечо. — Ты болен, ты знаешь это?

— Ты скоро узнаешь, насколько, милая.

Она набирает код от сейфа, и я неукоснительно следую за ее пальцами. 4.5.2.9.

4.5.2.9.

4.5.2.9.

4.5.2.9.

Я мысленно повторяю эту комбинацию, как гребаная канарейка , шлепая по ней цепляющим звоном, и смотрю, как она достает из сейфа наручники и отдает их мне.

— Руки вверх, к стойке. — Я подталкиваю ее к левой стороне туалета, и она делает, как ей говорят. Ее запястья прижаты к стойке, я приковываю ее наручниками достаточно туго, чтобы она едва могла раскачиваться из стороны в сторону, ее тело было вытянутым и прямым, ее ноги едва касались пола. Я хмурюсь, тут же покидая ее личное пространство и качая головой.

Она беспомощна, заперта в клетке и привязана к стойке для галстуков. Я разворачиваюсь и иду обратно к сейфу.

— Господи Иисусе, Нейт! Что за черт? — Голос у нее низкий, но панический.

— Извини. — Я обрушиваю половину ее шкафа и бросаю дерьмо на пол в поисках чего-нибудь, во что можно запихнуть все бабки. — Я никогда не планировал брать у тебя ни пенни, которые я не заработал. Это не входило в мои намерения. Увы, дерьмо случается. И когда оно случается. . . — Я вбиваю цифры уверенными пальцами: 4.5.2.9. Дверца серебряного сейфа открывается, и вся наличность улыбается мне в ответ, словно тоже рада меня видеть. Я возвращаюсь в спальню, одеваюсь и возвращаюсь за наличными, запихивая их в одну из ее больших сумочек, в свои боксеры, в карманы — везде, где могут поместиться сто купюр. — Скажем так, я благодарен за помощь.

— Помощь! Какая помощь?! Нейт! Вернись сюда прямо сейчас! Ты не можешь сделать это! Стэн убьет меня, если увидит меня такой. Как я объясню ему это?

Я делаю паузу и снова смотрю на нее, как будто обдумывая вопрос. Она пытается вывернуться. — Это очень хороший вопрос. И это не моя гребаная проблема.

— Ты, ничтожество! — Она качается из стороны в сторону. — Ты всего лишь глупая служанка в плавках, — выплевывает она.

— Ага, — я хватаю смехотворную сумму наличных и запихиваю их себе в штаны, — тот факт, что ты привязана к гребаной стойке для галстуков менее чем через четыре минуты после того, как зашла ко мне в спальню, тоже не позволяет тебе претендовать на звание самого умного человека в мире. Повеселитесь, объясняя это своему мужу, миссис Х.

Я бегу обратно через улицу в маске, мое тело отяжелело от денег, которые я спрятал черт знает куда. У меня между задницами долларовые купюры? Чертовски верно. Меня ждет угнанная машина, двигатель завелся, а за рулем сидит Горошек, очки на кончике ее носа. Она смотрит на то, что раньше было ее домом, но снова переключает свое внимание на меня, когда я проскальзываю на пассажирское сиденье и приказываю: — Убирайся отсюда, быстро.

Мы мчимся по окрестностям, каждая миля, которую мы проходим между машиной и домом Хэтэуэй, немного ослабляет мою панику. Когда мы пересекаем ворота, она петляет из богатого Данвилла, из города, из региона, двигаясь на север, в сторону Сакраменто. Хорошая идея. Нам нужно лететь низко до вечера.

— Твоя молния, — говорит она, мельком взглянув на мои джинсы, пока маневрирует в машине. Надо отдать ей должное — за рулем она классная. Ездит как Диабла и выглядит гораздо комфортнее в крошечном ограниченном пространстве спортивного автомобиля, чем я. — Ты расстегнут. Пожалуйста, просвети меня, почему твой член вышел поздороваться в доме миссис Хэтэуэй.

Я сохраняю невозмутимый вид и небрежно закрываю молнию, прежде чем начать вытаскивать стопки и стопки стодолларовых купюр, которые мне нужно пересчитать.

Там, где я ожидаю, что она будет в восторге, она молчит. — Ты что-нибудь с ней делал? — Ее голос дрожит.

Я кладу все купюры себе на бедра и начинаю считать. — Этот член отдает честь только тебе, кексик. Даже не прикасался к ней. Вообще-то, это было бы ложью. Я привязал ее к вешалке для галстуков.

Она фыркает, делая разворот посреди города, которого я не знаю. Мы просто едем дальше, удаляясь от места преступления. Я откидываюсь на свое место и тихо считаю, мои глаза выпучены, пока я продолжаю добавлять новые цифры к числу.

Шесть тысяч. . .восемь тысяч. . Неудивительно, что это было так чертовски тяжело для моего тела. Сколько денег Стэн Хэтэуэй хранит в своем сейфе?

— Она прикасалась к тебе? — Я слышу, как Прескотт спрашивает с места рядом со мной. Я до сих пор бормочу цифры, отвечая: — Я так не думаю.

— Ты так не думаешь или знаешь? — она давит. Моя голова взлетает вверх.

— Проблема, Кокберн?

Она кусает внутреннюю часть щеки, быстро постукивая пальцами по рулю.

— Я ненавижу не знать, что там произошло. — Она приподнимает одно плечо, выглядя при этом чертовски очаровательно. Мне нужно пересчитать еще несколько стопок банкнот, но я уже на четырнадцати тысячах долларов.

— Я добрался до сейфа, она зашла ко мне, поэтому мне пришлось действовать быстро. Я разделся до боксеров и стал ждать ее. Делал вид, что соблазняю ее. Я не трогал ее. Я привязал ее к стойке, схватил деньги и пошел обратно к девушке моей мечты, которая ждала в машине, кормя себя бесполезными страхами. Понятно?

Наконец она расслабляется, делая глубокий вдох. Она ведет себя как милая, ревнивая подружка. Непрошенное желание, чтобы она была всем этим, пронзает меня изнутри.

Я хочу относиться к ней как к девушке. Хотел бы я отвезти ее в ближайший ресторан или даже в автосалон, но слишком рискованно выходить из машины или даже ненадолго остановиться в сети фаст-фудов. Особенно сейчас, когда за нами гонится не только Годфри, но и, скорее всего, полиция. К настоящему времени они, вероятно, выяснили, что я нарушил условно-досрочное освобождение, украл у моего предыдущего работодателя и, возможно, даже связали меня с делом об убийстве Себастьяна Годдарда. Все дело во времени, и с тех пор, как я пропал без вести, произошло много дерьма.

Как по сигналу, мы проходим мимо цифрового рекламного щита, и когда я вижу свое лицо, смотрящее на меня с панели, я задыхаюсь от самого воздуха, которым дышу.

РАЗЫСКИВАЕТСЯ ФБР

ЗА НАРКОТИЧЕСКИЙ ЗАГОВОР

ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ ДО $25 000

Я теряю равновесие и моргаю в изумлении. Наркотики? Какие наркотики? О каких гребаных наркотиках они говорят? Я даже дурь не курю.

Годфри.

Меня разыскивает чертово ФБР, мое лицо расклеено на рекламных щитах, наверное, по всей этой части штата, из-за Годфри.

Жизнь теснит меня.

— Останови машину, — приказываю я Прескотт, чье лицо стало бледнее мела. Она тоже это видела.

Горошек вертит головой из стороны в сторону, пытаясь убедиться, что съехать на обочину безопасно. Я бью кулаком по консоли.

— Остановись, Прескотт.

Когда она это делает, я открываю пассажирскую дверцу, выбираюсь из машины и пытаюсь набрать в легкие как можно больше воздуха. Все преследуют меня. Нас. А я? Я знаю, с чем сталкиваюсь. Жизнь в тюрьме или смерть. Но Горошек, она не заслуживает такой дрянной жизни. Нам нужно выбраться из этого места как можно скорее.

Наклонившись, положив руки на колени, я делаю глубокий вдох и чувствую, как ее рука ласкает мою вспотевшую спину.

— Я люблю тебя, — это все, что она говорит. Я задерживаюсь на несколько мгновений, прежде чем повернуться к ней лицом.

Если мы честны, почему весь этот мир так несправедлив к нам?

— Все идет к дерьму, — выдавливаю я.

— Но мы все еще идем туда с тобой. Хорошее путешествие, если хочешь знать мое мнение. — От ее улыбки мне снова хочется дышать регулярно, и я пытаюсь. Эта девушка имеет дело с пропавшим братом, отцом-неудачником, пропавшей без вести матерью и насильственным абортом. И она все еще улыбается. Для меня.

Я выпрямляюсь и обхватываю рукой ее плечо, прижимая ее к своей груди.

— Кокберн… — начинаю я.

— Я знаю, — говорит она, перебивая меня. — Мы не можем позволить себе оставаться здесь. Сегодня вечером мы заберем Годфри, затем поедем в Вальехо, чтобы увидеть Престона, а затем первым же рейсом отправимся в Лондон, чтобы разобраться с Кэмденом. У нас достаточно на билеты, верно?

Престона нет в Вальехо, гортанный крик щекочет мне горло, я готов выпрыгнуть, но я только киваю. — Более чем.

— Хорошо. Нейт?

— Ага?

— Мы выбираемся из этого.

— Готов поспорить на свою гребаную задницу.

— Обещай мне.

— Обещаю.

— Я тебя люблю.

— Я тоже чертовски люблю тебя, Малышка Кокберн.

ПРЕСКОТТ

К тому времени, как в Калифорнии наступает ночь, я вижу синее и красное, отражающееся в моем зеркале заднего вида. Я пытаюсь сохранять спокойствие, постукивая по рулю под мелодию «Отель Калифорния» по радио, но внутри у меня бардак.

Полиция просит нас остановиться, и мы никак не можем это обойти.

Нейт сидит рядом со мной, его лицо непроницаемо, деньги аккуратно свернуты и спрятаны под сиденьем, хорошо спрятаны.

Так ли мы закончим? После всего, через что мы прошли? Полицейская машина остановит нас посреди дороги?

Расчесав свои светлые волосы и сев прямо, как примерная школьница, я сползаю на плечо, крепко опираясь обеими руками на руль. Челюсть Нейта стиснута, и он смотрит вперед, на дорогу.

Он не может сломаться.

Я не позволю ему.

Не сейчас, после всего, чего мы достигли.

Круглолицый офицер в темно-синей форме с фонариком неторопливо идет из своего внедорожника прямо к моей двери. Он светит мне в лицо, прежде чем поправить пояс на своем круглом животе.

— Лицензия и регистрация, — скомандовал он, светя фонариком в лицо Нейту. Мое сердце бьется так быстро, что я готова расплакаться. Вместо этого я достаю бумажник из рюкзака и достаю свои настоящие калифорнийские права под своим законным именем. Нейт может быть и разыскиваем, но я все еще всего лишь воспитанный ребенок из Блэкхока в ничего не подозревающем мире.

Хотя я знаю, что если коп узнает Нейта, для меня все кончено. Я пойду на дно вместе с ним. Нейт тоже это знает, потому что его глаза чуть не выкатываются из орбит от изумления, когда я вручаю полицейскому свои водительские права. Его рука дергается рядом с бедром, и я надеюсь, что он не сделает ничего глупого, чтобы попытаться пощадить меня.

Я не хочу, чтобы меня жалели, я хочу быть его.

— Прескотт Берлингтон-Смит, — повторяет мое имя офицер, глядя на мои документы. Я коротко киваю. — Мне также нужно удостоверение личности твоего компаньона.

— Конечно. Крис? — Я мило улыбаюсь Кристоферу Делавэру. Неохотно он вытаскивает свой паспорт, и я передаю его. Брови офицера нахмурены.

— Нет водительских прав?

— Потерял бумажник, — возражает Нейт. — Жду прибытия нового.

— Забавно. — Офицер листает паспорт. — Я не вижу штампов на этой штуке. Совершенно новый. Собираетесь куда-то поехать?

— Мексика, — спокойно отвечает Нейт. — Семейный отдых.

— Хм.

Это плохо, я знаю, но что мы можем сделать? Убежаь? Мы только привлечем еще больше нежелательного внимания. Постукивая пальцами по рулю и громко сглатывая, я выгляжу точно так, как я себя чувствую — огненный шар нервов, готовый взорваться.

— Мэм, все в порядке? — Офицер засовывает голову мне в окно, и я открываю рот, собираясь сказать, что все отлично, когда он делает шаг назад и дергает ремень на своем большом животе.

— Выйдите из машины, пожалуйста.

Мои пальцы дрожат, когда я нажимаю на кнопку разблокировки, и поворачиваю голову в сторону Нейта. Он выглядит подтянутым, суровым; его лоб наморщил выражение, которого я никогда раньше у него не видела. Впервые он выглядит меньше, чем самый вкусный и уверенный в себе мужчина на земле.

— Прости меня, — шепчет он.

— За что? — Слезы щекочут мои глазные яблоки, и я чувствую, как мои легкие закрываются. Я тону, не в силах подняться глотнуть воздуха. Мне нужно дышать, но мне угрожает надвигающаяся катастрофа.

Пожалуйста, не пытайся спасти меня, я умоляю его глазами. Я знаю тебя совсем недавно, но я уже не могу жить без тебя.

— Я хочу, чтобы ты была жива и защищена. Это закончится здесь.

— Мэм, я сказал выйти из машины. — Пронзительный голос полицейского стал громче, раздражая каждый из моих нервов.

— Нейт, нет! — кричу я, ударяя кулаком по приборной панели, а он вытаскивает пистолет, который мы получили от Себа, и прижимает его к моему виску. Я вся трясусь. Офицер делает шаг назад и приседает, чтобы получше рассмотреть то, что разворачивается перед ним. Его рот отвисает, а глаза расширяются.

— Скажи этой сучке выйти из машины. Я похитил ее из-за денег, и теперь она мне больше не нужна. Я хочу машину и деньги, но больше всего я хочу, чтобы она ушла. Сделай это, — холодно говорит Нейт.

Господи Иисусе, нет!

Он ради меня бросился под автобус. Снова .

— Вылезай из машины, — повторяет он стальным голосом. — Вылезай. Прежде чем я пущу пулю в твой гребаный череп.

— Мэм, я прошу вас немедленно выйти из машины, — говорит офицер.

Нейт точно знает, что делает. Если я выйду из этой передряги прямо сейчас, его либо арестуют, если он не сбежит, либо убьют, если он попытается. Что касается меня, я могла бы уйти невредимой. Но это не то, чего я хочу. Не то, на что я подписалась. Мы в этом вместе, и мне все равно, разыскивается ли он полицией, Годфри, Арийским Братством или ФБР.

— Бит, — предупреждаю я. Неважно, узнал офицер Нейта или нет, потому что каждая его версия прямо сейчас нарушает примерно пять тысяч правил подряд.

— Убирайся, — говорит он, на этот раз почти умоляюще. Выражение его лица разрывает меня в клочья изнутри. — Это была классная поездка, но на этом мы закончили. Спаси свою задницу, Горошек. — Потом шепотом слышу только я. — Пожалуйста.

На заднем плане офицер зовет подкрепление, умоляя меня отойти от машины. Вокруг много шума, к нам приближаются синие и красные огни, а пистолет все еще приклеен к моему виску. Глаза Нейта умоляющие. Он действительно хочет, чтобы я встала и ушла, хотя это была моя идея сжечь мир. У него все было хорошо, пока я не ворвалась в его жизнь.

И теперь он хочет забрать мое тепло? Гореть в аду за мои грехи?

Этот парень заблуждается. Я не оставлю его. Никогда.

— Да пошел ты, — бормочу я, увеличивая обороты двигателя и запуская машину. Я чуть не натыкаюсь на ноги офицера, несколько раз нажимая на газ, чтобы набрать скорость. Едкий запах жженой резины проникает мне в нос, и я открываю рот, глотая воздух. Что ни говори про эту машину, но она быстрая. Быстрее, чем Стелла, благослови господь ее сердце. Или двигатель, в данном случае.

— Какого хрена! — Нейт кричит, пока машина дергается от новой скорости. — Что. . Блядь?! Ты понимаешь, что ты только что сделала? Почему? Почему, Кокберн? Зачем ты портишь свою жизнь, пытаясь спасти задницу без будущего? — Он кричит и бьет кулаком свое сиденье, дверь, все вокруг, кроме меня. Хотя я подозреваю, что я единственная, кого он хочет ударить прямо сейчас. — Я закончил, но ты все еще можешь идти и жить в чертовой Айове, которая, кстати, была родиной человека, который изобрел нарезанный хлеб. Ты это знала? Я знаю. Ты знаешь почему? Потому что я погуглил, где ты хочешь жить. Потому что я люблю тебя. Потому что ты мне чертовски нужна живой и невредимой! Остановись прямо сейчас и иди с Некомпетентным офицером, пока не поздно. Сделай это, черт возьми, сейчас.

— Нет! — Я снова накачиваю газ, соскальзывая с шоссе на проселочную дорогу. У офицера еще даже не было возможности сесть в свою машину, но я знаю, что очень скоро полиция будет у нас на хвосте.

Я надеюсь, что это не закончится на телевидении. Мне всегда интересно, кто эти идиоты, которые на самом деле убегают от полиции. Ну, теперь они — это мы .

— Я не оставлю тебя, — говорю я ему. — И я уже говорила тебе, что Айова вне игры.

— Я застрелю тебя. — Он вонзает пистолет мне в ребра. Онемение боли распространяется по всей области. Я не вздрагиваю.

— Ты не сделаешь этого. — говорю я спокойно. — Ты любишь меня.

— Блядь! — он пинает приборную панель своей длинной ногой, не в силах сдержать кипящее разочарование. — Кокберн, я не хочу, чтобы тебя заперли на всю жизнь. Пожалуйста, пожалуйста, — умоляет он, склеивая ладони, зажав между ними пистолет. — Остановись и позволь им забрать тебя. Они позаботятся о Годфри. Я скажу им, что сам убил Себа. Пожалуйста, Прескотт.

— Нет.

Он на мгновение замолкает, сжимая пальцами нижнюю губу, как он всегда делает, когда думает.

— Я убью себя. — Внезапно он целится в основание горла, прямо под адамовым яблоком, украшенным танцующим пламенем и смеющимися демонами. — Сделай это, Кокберн. Я больше не буду спрашивать.

— Оружие для слабаков, — шиплю я ему в ответ, даже не удостоив его взглядом, мое внимание сосредоточено исключительно на дороге впереди. — Ты никогда не убьешь себя. Тем более из пистолета.

Мы въезжаем все глубже в густой лес. Какой лес? Кто, черт возьми, знает? Я понятия не имею, где мы находимся, только то, что мы едем на север. Черт. Если бы я случайно забрела в Йосемитский парк, я бы никогда не знала, как оттуда выбраться. Наконец, Бит отводит пистолет от своей шеи и качает головой.

— Что ты делаешь, кексик?

— Я понятия не имею. — Мои слезы делают еще одно разочаровывающее камео. — Но я хотела бы узнать, когда ты рядом со мной.

Потирая костяшки пальцев о щеку, он громко выдыхает. Я молча молюсь, чтобы он придумал план, любой план, который поможет нам выбраться из леса.

— Отступай на юг. Будем искать жильё. Надо бросить эту машину и найти другую.

Выехав из леса, мы возвращаемся на шоссе, переулки которого разделены длинным рядом высоких деревьев. Мы едем на юг, мелькая рядом с полицейскими машинами, направляющимися на север, по-видимому, чтобы попытаться найти нас. Вскоре мы натыкаемся на настоящую жемчужину. Это маленький городок, заброшенный или, по крайней мере, не полностью заселенный. Нас поглощает мрак, неосвещенный городскими огнями, и нам требуется ровно три минуты, чтобы сбросить Camaro в болото и врезаться в белую Kia Soul. Поговорим о том, как не высовываться. Существует неписаное правило, что вы не можете купить Kia Soul, если вам от сорока до восьмидесяти лет или у вас не менее трех плаксивых детей на заднем сиденье.

Нейт вздыхает с облегчением, садясь на водительское сиденье и упираясь лбом в руль, наслаждаясь ощущением пространства между ногами и педалями. Бьюсь об заклад, это намного лучше для него, чем Corvette или Camaro.

— Я еще раз спрошу. Ты все еще хочешь пройти через Годфри, или ты хочешь, чтобы мы поехали прямо в Сан-Франциско и сели на первый же самолет, вылетевший из этой проклятой страны? Забудь о Вальехо. Мы всегда можем вернуться, когда дерьмо остынет.

Я откидываюсь на спинку сиденья и складываю руки на коленях. Я знаю, что он хочет услышать. Он хочет услышать, что мы уберемся отсюда как можно скорее. Если мы еще можем. Чем больше времени мы теряем, тем больше шансов, что нас поймают.

Но я не могу допустить, чтобы Годфри ходил свободным и счастливым, и я определенно не могу уйти, не узнав, что случилось с моим братом. Жизнь не стоила бы такой жизни.

— У него все еще есть частичка моей души, — говорю я, не решаясь поднять глаза, чтобы увидеть, что в его взляде. — И мой брат — единственная причина, по которой я не отказалась от жизни.

Наступает короткое молчание, прежде чем он кивает.

— Тогда давай возьмем их.

НЕЙТ

Арчер получил голову Себастьяна, песочные часы и, самое главное, сообщение.

Годфри умнее или, по крайней мере, лучше осведомлен о наших способностях, чем Себ. Я знаю это, потому что его особняк в Данвилле охраняют охранники. И не только какие-то охранники. Свиньи с розовыми, опухшими от алкоголя лицами и татуировками на лбу.

Арийское братство.

Десять, а то и двенадцать братьев, прислонившись к своим ,байкам и фургонам, скрестив руки на груди, щурясь, наблюдая за роскошными окрестностями. Они ждут нас, без сомнения. Годфри решил, что было бы неплохо убить двух зайцев одним выстрелом.

Они камень — мы птицы.

Арчер живет в особняке европейского вида, возвышающемся из рыхлого гравия. Похоже, что оно было недавно посажено злом, полито страхом и выросло во что-то темное и опасное, выделяющееся, как больной палец, на фоне калифорнийского пейзажа. Свет на его террасе горит. Он дома. Я знаю, где он живет, потому что мне приходилось навещать его несколько раз с тех пор, как мы освободились, в основном, чтобы передать ему дерьмо, связанное с наркотиками. Я никогда не баловался наркотиками, но иногда, когда его контактные лица в Стоктоне не могли этого сделать, я делал ему солидный поступок и перемещал вещи из пункта А в пункт Б.

Прескотт поворачивается к заднему сиденью, ее плечо прижимается к моему, когда она достает рюкзак и наши маски.

— Мы должны избавиться от них, — говорит она, имея в виду AБ. — Ты можешь быть приманкой.

Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть ей в лицо. Либо я не расслышал, либо она пьяна. Последнее маловероятно, так как мы не расставались друг с другом черт знает сколько времени.

— Скажи это еще раз, теперь громче, чтобы у меня была веская причина согнуть тебя пополам, прислонившись к тому дереву, и отшлепать тебя по заднице, пока с тебя не слетит кожа.

— Я серьезно. — Она облизывает губы, поворачиваясь ко мне лицом. — Избавься от них всех, а я сама возьму Годфри. У меня есть пистолет и кинжал. Я смогу сделать это.

— У него в доме больше оружия, чем ты можешь себе представить, и даже если, гипотетически, я смог убрать всех этих сукиных детей с дороги, никто не знает, кто ждет тебя внутри. И на случай, если ты забыла, — я дергаю ее за свою толстовку, наши носы соприкасаются, — ты носишь с собой сердце девушки, в которую я чертовски влюблен. Будь осторожнее с ее жизнью.

Я качаю головой. — Об этом не может быть и речи. Ты не войдешь одна.

— Нейт, — начинает она, ее голос становится резким, и я прижимаюсь к ее губам. Я чертовски скучал по ним. Мы были слишком заняты, уклоняясь от полиции последние несколько часов, чтобы валять дурака.

— Горошек, — выдыхаю я ей в рот. — К черту все это. Давай развернемся, пока они нас не увидели. У нас впереди целая жизнь. Кому какое дело до этих ублюдков?

— А мне есть, — говорит моя девушка, и глаза бегут, чтобы встретиться с моими. — Прости, Нейт, но это так.

Она распахивает пассажирскую дверь и выбегает, прежде чем я успеваю моргнуть.

Без пистолета.

Без кинжала.

Но с моим чертовым сердцем.

Она бежит прямо к закрытому входу в особняк Годфри, и воздух застревает в моих легких, пока я шарю, чтобы открыть собственную дверь, прежде чем моя рука замерзнет. Если я выйду из этой машины, я умру. Они прострелят мне сотни дырок, даже не вздрогнув, как в Гран Торино. Если я умру, я не смогу помочь Прескотт. Я низко опускаю голову и смотрю, как Горошек переходит дорогу, бежит прямо в объятия Арийского Братства, и я знаю, я просто, черт возьми, знаю, что мои нервы не выдержат следующих нескольких минут.

В тот момент, когда она поворачивает за угол, высокие дубы, покрывающие нашу машину, скрывают ее от моего зрения, и я оказываюсь в темноте.

Я дергаю себя за волосы, пока в кулаках не остаются черные пятна, и злюсь. Сумасшедшая сука.

Я остаюсь внутри.

Я выхожу.

Блядь.

Что бы я ни делал, достаточно сказать — я схожу с ума.

ПРЕСКОТТ

Он выдыхает мне в ухо, его белые усы щекочут изгиб моей шеи, когда он убирает с нее прядь светлых волос. Это то, что Кэмден часто делал, и я ненавидела это. Это чертовски банально.

— Это будет нашим маленьким секретом, не так ли, моя дорогая девочка?

— Я всегда думала, что ты асексуален. — Мой взгляд задерживается на отчете о погоде, танцующем на экране телевизора с плоским экраном. Это будет великолепная неделя, но, конечно, я не смогу ее испытать. Я знаю, что будет дальше, но я должна держать это в себе. Я не позволю ему увидеть, как я сломаюсь. — Я думала, что Кэмден был счастливой случайностью. Что, может быть, ты однажды попробовал киску, и в результате родился ребенок. У тебя нет жены и ты не разведен. А кто мать Кэмдена?

Мне на самом деле все равно. Я просто хочу поиздеваться над ним. За все время, что я была с Кэмденом, он всегда умалчивал о личности своей матери. Сказал, что никогда не хотел говорить о ней, что она была под запретом. Я знаю, что они с Годфри очень близки, но если его мама жива и здорова, они никак не могут поддерживать связь.

— Не твое чертово дело, милая. Вовсе нет. — Холодные, потрескавшиеся губы Годфри проводят по моей ключице, а его ладонь скользит под моей рубашкой, обхватывая одну грудь и перекатывая между пальцами мой сосок. — Если ты когда-нибудь скажешь Кэмдену, что я тебя трогал, я порежу тебя и скормлю собакам. Ты хорошее мясо.

Я не отвечаю. Я просто напоминаю себе обо всех хороших временах, чтобы пережить один плохой момент.

Фисташковое мороженое.

Аромат океана, когда он разбивается о мои песчаные пальцы ног.

Игра в «Монополию» в пижамах с Престоном и папой, набитые до отказа после рождественского ужина.

Прыжки на водяной кровати, пока няня не смотрела.

Фильм «Амели».

Чувство слез, покалывающих нос, когда ты читаешь тревожную книгу.

— Ложись, — говорит он, и я ложусь, потому что знаю, что он может меня убить. Убить меня и сказать Кэмдену, что я пыталась сбежать, и одному из охранников пришлось меня остановить. Я не хочу умирать. Нет, пока я не выясню, есть ли выход из этого ада.

— Не волнуйся, красавица. Все закончится, прежде чем ты это узнаешь. Правда, когда я ворвусь в тебя, мне покажется, что это навсегда. Время. Оно движется по-разному в зависимости от наших обстоятельств. Это очень медленно, когда тебя пытают. Но каков твой выбор? — Он переворачивает песочные часы на комоде возле кровати. —Сопротивляйся - и твое время вышло.

Годфри забирает меня.

Забирая мое счастье, мою душу и мою сексуальность. Забрал вещи, которые я не собираюсь отдавать. Он тянется к тюбику с вазелином, стоящему рядом с кроватью, и скользит в него пальцами. За последние несколько недель Кэмден был единственным, кто брал. Иногда он позволял Себастьяну смотреть в наказание за то, что я с ним сделала. Но это первый раз, когда Годфри пробует на вкус.

Кэмден никогда бы не согласился на такое. Он собственник и ревнивец, своенравный принц, который считает себя более достойным, чем безумный король.

Я начинаю плакать, мое тело трясется на простынях. Он еще даже не голый, а я уже дрожу, как мятая газета, пытающаяся пережить ураган.

— Господи, — раздраженно стонет Годфри. — Я не могу трахнуть тебя как следует. Не так.

На секунду я принимаю его раздражение и слезы за доброту и фыркаю, опираясь на локти, но затем он говорит: — Повернись.

Мой живот прижимается к холодной простыне, я слышу, как он скользит смазкой вверх и вниз по своему голому члену с прихлебывающим звуком, прежде чем он направляет себя в мою узкую дырочку. Меня никогда раньше там не трогали. Кэмден попросил меня сделать это, когда мы еще были вместе, но я отказалась. Он уважал это. Даже после того, как мы расстались.

Но его отец не знает, и, скорее всего, ему все равно.

Это больно, и не только физически. Я не сомневаюсь, что я истекаю кровью. Но я беру его и едва хмыкаю, сильно прижимаясь губами к подушке, закрывая глаза. Я не сломаюсь.

— Ты знаешь, мисс Берлингтон-Смит. Трахать тебя почти так же весело, как делать это с твоим отцом. Должно быть, очень обидно, когда твои родители бросают тебя из-за денег и жадности.

Голубое небо после дождя.

Игра в прятки с милым соседским малышом Чарли.

Чашка свежесваренного кофе в аэропорту после долгого перелета.

Первые свидания.

Первые поцелуи.

Новая жизнь.

Не ломается. Не ломается. Не ломается.

Годфри кончает в меня, стонет от удовольствия и откатывается от моего тела.

На следующий день он снова насилует меня, на этот раз в мою киску.

Через три недели узнаю, что беременна. Годфри никогда не пользовался презервативом.

Кэмден тоже.

Малыш — Арчер.

Это не заставляет меня ненавидеть его. В моем сознании мы против них. Я должна спасти его от Арчеров не меньше, чем себя.

Только я подвожу своего ребенка.

И именно в тот момент, когда я истекаю кровью сгустком размером с горошину, наблюдая, как он плывет по красному морю в туалете, я действительно ломаюсь. Это тот момент, который меняет все, он дает мне понять, что хотеть их убить — это нормально.

Я подвела своего ребенка.

Но я не подведу себя.

Я шагаю к деревянным воротам Годфри в окружении арийских братьев. Не сводя глаз с двери, я чувствую себя увереннее с каждым шагом.

Они позволили мне свободно пройти, потому что они в шоке.

Потому что они знают, кто я.

И поскольку они не могут убить меня — Годфри хочет сделать это сам.

Когда я достигаю края мощеной дорожки, ведущей к его входу, меня отталкивает толстяк в грязных «Левисах» и с белым женоколом.

— Теперь, что, черт возьми, ты думаешь, что ты делаешь?

— Он хочет, чтобы я была жива, — спокойно говорю я, подбрасывая мячик от стресса вверх и вниз на ладони. — Спроси его сам. Скажи ему, что Прескотт здесь. Одна и готова к разговору.

Я надеюсь, что Нейт держится подальше от этой сцены, но знаю, что он в ярости от того, как я поступила. Я даже не спросила его, прежде чем ворваться в дом Годфри, и теперь я стою перед шестью крепкими мужчинами, похожими на нацистов. У всех бритые головы и синие выцветшие татуировки по всему телу. Их лица изображены с яростью. Жизнь подвела их, и они подвели жизнь. Это ловушка 22, но я не испытываю к ним никакой симпатии. У всех нас есть демоны. Настоящие бойцы приковывают их к яме своих темных душ.

— Глупая сука, — выплевывает один из них, и его мокрота приземляется прямо рядом с моим сапогом. — Думает, что может командовать нами. Твою богатую задницу изнасилуют, если ты не заткнешь рот.

— Спроси Годфри. — Мой подбородок поднят, мой крутой фасад выставлен на всеобщее обозрение. — Я здесь, чтобы собирать деньги. Он думает, что все наоборот, и преследует меня уже несколько лет. Лучше не заставляйте его долго ждать, иначе ваши головы будут на его тарелке сегодня вечером.

Это заставляет их хихикать. Они настолько тупые, что принимают мой маленький рост за слабость. Мне все равно. Я не осмеливаюсь обернуться, чтобы проверить Нейта. Если я хотя бы шевельнусь в его сторону, они попытаются увидеть, кого я ищу. Скорее всего, они уже знают, что мы с Нейтом должны быть вместе. Вот почему они согласились присматривать за Годфри в первую очередь.

Наконец, один из них, высокий мужчина с густой светлой бородой, подносит телефон к уху.

— Она здесь. — Его тон обрезан. — Одна. Я посылаю четырех парней, чтобы осмотреться и попытаться найти его.

Мой живот скручивает от боли.

Беги, Нейт. Это не твоя война.

Хотя больше всего меня ранит моя глупая гордость. Я сама попала в эту ситуацию, потому что больше заботилась о том, чтобы погубить Годфри, чем о том, чтобы дать нам с Нейтом начать все заново. Когда бородатый парень ведет меня в глубину переднего двора Годфри, меня осенило. Если мы выберемся живыми, я так много хочу показать и сделать с ним. Я хочу воссоздать все те счастливые моменты, которые не дали мне сломаться. С ним.

Посмотреть с ним душераздирающую пьесу в театре.

Есть фисташковое мороженое под солнцем.

Океан разбивается о наши песчаные пальцы.

Первые свидания.

Мокрые поцелуи.

Пережить все, что давало мне надежду. С. Ним.

Не убегая, его голос эхом отдается в моей голове, когда распахиваются двойные двери особняка Годфри. Но в погоне за свободой .

— Прежде чем она войдет в дом, проверьте ее на наличие оружия. — Голос Годфри доносится со второго этажа, когда мы достигаем порога, вместе со слабыми звуками «Девятой симфонии» Бетховена. Годфри и Кэмден большие любители классической музыки. Я осматриваю его фойе. Это все, что я ожидала, что это будет. Большой и построенный, чтобы пугать, мраморными полами, антикварной мебелью и пустым эхом дома, который так и не стал настоящим домом.

Мы все прячемся за стенами, которые отчаянно пытаемся сломать.

Единственная персонализированная вещь здесь — это жуткий портрет его и его сына, что-то размером со стену посреди гостиной. Годфри стоит над сидящим Кэмденом, с гордостью сжимая его плечо. Они оба смотрят прямо на того, кто их нарисовал. Оба в темно-синих костюмах.

Их взгляды. На заднем плане играет хор. Неприятная дрожь пронзает меня.

— Ты слышала этого человека. Руки в стороны.

Я делаю то, что говорит мне Арийский Брат, хотя мои мысли находятся в другом месте. Меньше месяца назад меня обыскивал Нейт. Но даже тогда, через три минуты после начала наших отношений, я знала, что в нем было что-то другое.

Нет ничего особенного в Арийском Брате. Он варварский дикарь, как и все мужчины в моей жизни. Кроме одного.

Его грубые руки поглаживают изгибы моих сисек под звуки драматической музыки, задерживаясь, нажимая, двигаясь вниз к моему животу и возясь с моим половым органом и задницей. Он посмеивается про себя, проводя долгие секунды, скользя рукой вверх и вниз по моей заднице. Я остаюсь стоиком, зная, что ему не так весело, когда женщина не огорчена. Когда его рука перемещается от длины моей руки к моей сжатой в кулак ладони, он открывает ее.

— Что это?

— Мяч для снятия стресса.

— Дай это мне.

— Нет. Он сделан из пенопласта. Это не оружие. Не будь смешным.

— Годфри? — Он повышает голос, его глаза пристально смотрят на меня.

— Пусть она оставит свою дурацкую игрушку.

После еще немного прикосновений и возни, он, наконец, отпускает меня, толкая меня в направлении лестницы.

— Годфри. — Настала моя очередь кричать, схватившись одной рукой за золотые перила причудливой лестницы, а другой — за мячик для снятия стресса. Я отпускаю перила, задыхаясь, когда понимаю, что натворила.

— Я ожидаю, что ты угодишь своим гостям и сыграешь какого-нибудь шаловливого Вагнера. Они, вероятно, были бы в восторге от этого ублюдка-антисемита. Надеюсь, ты недостаточно слаб, чтобы держать своих умников наверху. Мы будем только вдвоем, верно?

Громкий звук скрипок и виолончелей нервирует, прежде чем он наконец заговорит.

— Не волнуйся, милая. Мы будем совсем одни. Я хочу этого так же сильно, как и ты. — Смешок.

Глядя вниз на первую ступеньку, как будто это вызов — поставить ногу вперед и подняться по ней, я закрываю глаза и вдыхаю. Я могу сделать это.

Я поднимаюсь вверх, ступенька за ступенькой, ступенька за ступенькой. Пока я это делаю, музыка становится громче, поглощая мои мысли. Когда я достигаю широкого длинного коридора его второго этажа, меня уже почти не трясет. Место пусто, занято только напряженной симфонией нот и аккордов.

В ту минуту, когда я оказываюсь в его коридоре, его голос поет.

— Вторая комната слева от тебя.

Камеры везде, замечаю я. Если я выберусь отсюда живой, мне нужно как можно скорее бежать из страны. Сделать остановку в Вальехо — смертельное желние. Это и так рискованно, учитывая офицера, который нас остановил, и полицейскую погоню.

Я толкаю дверь и встаю перед ним.

Он все еще слаб.

Все еще сжимает трость.

Все еще в своих дурацких больших ортопедических ботинках.

Закрывая за собой дверь, я замечаю, что он действительно один. Его спальня простая, скромная, ровная, с большой кроватью, без телевизора и унылыми голыми стенами.

— Меня огорчает то, что ты сделала с Себастьяном, — говорит он, вставая с кровати и опираясь на трость. Я стираю оставшееся расстояние между нами. Натянув на пальцы рукав кожаной куртки, я тянусь к песочным часам, стоящим на столешнице у его кровати, и переворачиваю их.

— Он получил то, что заслужил. Теперь твоя очередь расстаться со временем.

Фоном гудит стереосистема, меняя движения.

— Давай не будем забегать вперед, — говорит он с улыбкой. — Сегодня вечером у меня рейс в Лондон, и я собираюсь успеть на него. Я ни за что на свете не пропущу свадьбу моего сына.

Сильно сжимая свой стресс-мяч и медленно отпуская его, я пожимаю плечами.

— Если ты так говоришь.

Годфри достает из-за спины своих шорт-бермуд «Глок» и направляет его на меня. Оружие для слабаков , напоминаю я себе, когда мой пульс становится неустойчивым и у меня кружится голова. Когда я смотрю в ствол его Глока, я понимаю, что это не только пистолет, но и мой пистолет. У Ублюдка хороший контакт. Он хочет прикончить меня моим собственным оружием.

— Спасибо, что облегчила мне задачу. Поймать твоего парня будет совсем не сложно. А ты. . . — Он качает головой, ухмыляясь. — Я хотел отдать тебя Кэмдену, хотел убить тебя изнутри, прежде чем зарезать во плоти, но я недооценил тебя, Прескотт. Ты можешь доставить настоящие неприятности. Теперь я просто хочу, чтобы ты умерла.

— Польщена, — говорю я, неторопливо подходя к кровати и садясь на ее край, совершенно небрежно скрестив ноги. Мой пистолет следует за каждым моим движением, и глаза Годфри расширяются в недоверии. Я путаю его, и это заставляет его останавливаться. Ему интересно, что у меня в рукаве, хотя на самом деле у меня вообще ничего нет.

Сбитые с толку люди действуют не разумно, они действуют глупо. Вот на что я рассчитываю.

В последнее время я столько раз была на пороге смерти, но никогда не делала первого шага за порог. Еще один раз меня не убьет. Или, может быть, так и будет, но это шанс, которым я готова воспользоваться.

У Годфри перехватывает горло, он переводит взгляд с ночи за окном на дверь, которая все еще закрыта, и снова на мое холодное, как камень, лицо.

— Почему ты так нас ненавидишь? Меня. Моего отца. Моего брата. . . — Я задыхаюсь, но выражение лица у меня ледяное. — Обычно ты не разоряешь высшие классы. Ты цепляешься за несчастные души, за тех, кто не может дать отпор. Почему мы?

Этот вопрос не давал мне покоя годами и, наконец, сорвался с моих губ. Сегодня у меня предчувствие, что я получу ответ. Что бы ни случилось сегодня в этой комнате, я знаю, что только один из нас выйдет отсюда живым. Это может быть не я, но это уже не имеет значения. Любая тайна, пролитая в этих стенах, не переступит порог.

— Ее звали Марсия. Она была американкой. Жила прямо здесь, в Сан-Франциско. — Кулак Годфри сжимает пистолет сильнее. Я моргаю.

Мать Кэмдена.

— Звали? — Мой стресс-мяч продолжает подпрыгивать из стороны в сторону, танцуя в моих руках. — Она мертва?

— Да. — Он кивает. — Твой отец убил ее.

Кровь стынет в жилах, все тело онемеет. Мой отец? Он не способен умышленно причинять людям боль. Он слишком слабак. Доказывал это снова и снова. Как он относился к Престону. То, как он скомпрометировал меня. То, как он играл в игру Годфри. . .

— Мой отец никогда бы не… — начинаю я.

— Это был несчастный случай, — прерывает Годфри. Его тон равнодушный, отстраненный. Выключенный. — Ты еще даже не родилась. Кэмден был маленьким ребенком. Мы только что переехали из Англии в Сан-Франциско, чтобы быть ближе к семье Марсии. Марсия посреди ночи перешла дорогу, чтобы купить смесь Кэмдена в Seven Eleven. Кэмден так сильно плакал, что она спешила и не пошла по пешеходному переходу. Она всегда пользовалась пешеходным переходом, но не в этот раз. Твой отец не был пьян. Он не потерял контроль над машиной. Он не превышал скорость. . . — Глаза Годфри сужаются, глядя на меня. — Но он был неосторожен. Твоя мать тяжело восприняла то, что случилось с Марсией. Она первой вышла из машины и увидела, что от нее осталось. Твоя мать потеряла его. Это то, что в конечном итоге привело к ее психическому срыву и причиной, по которой она зарегистрировалась в своем самом первом реабилитационном центре.

Мое сердце замирает в груди, но я не перестаю подбрасывать мяч, потому что это важно.

— Продолжай играть с мячом, Кокберн, — дразнит меня голос Нейта в моей голове. Держи его в движении.

Мои родители никогда не говорили нам об этом. Но, конечно же, папа знал, когда начал с ним бизнес. . .

— Я взял Кэмдена и вернулся в Лондон. Нам не для чего было оставаться в Штатах после ее смерти. Его воспитывали няни, пока я пыталась двигаться дальше. Твоего отца уволили, и я ничего не мог с этим поделать. Хочешь верь, хочешь нет, но тогда я не преследовал его. Это был телефонный звонок, который все изменил.

Я смотрю в сторону. Смахивая напряжение с глаз. Еще прыгает мяч.

— Телефонный звонок?

Я делаю глубокий вдох, стиснув зубы. Это не может быть правильным. Все это произошло. . .из-за моего отца?

— Помнишь, что я говорил о прощении только один раз? Один шанс, не более. План состоял в том, чтобы погубить твоего отца. Ни ты, ни твой брат. Но когда наши деловые связи стали крепче, и ты встретила Кэмдена, я не смог помешать вам двоим влюбиться друг в друга. Я сказал ему держаться от тебя подальше. Сказал ему, что Берлингтон-Смиты не наши союзники, а наши враги. Он не слушал. Он знал, кто ты, и это его ожесточило.

Поэтому Кэмден сжульничал? Чтобы отомстить мне за его мать? Отомстить за то, что не имело ко мне никакого отношения? Меня трясет, я быстрее перебрасываю стресс-мяч из одной руки в другую, выжимая из него смерть каждый раз, когда он переходит из рук в руки.

Не прекращай двигаться. Его пистолет все еще направлен на тебя, но он привыкает к тому, что твои руки двигаются вокруг.

— Поэтому, когда ты опустошила его банковский счет и сбежала с деньгами, у меня не было выбора, я должен был позаботиться и о тебе тоже.

— А Престон? — Я сжимаю зубы. — Ты что-нибудь сделал с ним? Поэтому он сбежал?

— Сбежал? — Годфри делает напряженный шаг ко мне, мой пистолет теперь всего в нескольких дюймах от моего лица. — Если ты когда-нибудь доберешься до Кэмдена, чего тебе не удастся, я уверен, он сможет рассказать тебе о том, что случилось с маленьким Престоном. Твой брат пришел к нам добровольно.

— Когда? Почему? Где он?

Я даже не уверена, что хочу знать.

Симфония становится громче, скрипки визжат от ужаса.

— Не дай мне испортить все веселье. Это наш грандиозный финал. Ты узнаешь, если выберешься отсюда. Но. . .этого не произойдет, не так ли?

Слезы текут по моим щекам. Я ломаюсь перед ним, потому что это не будет иметь никакого значения. Он скоро умрет. Трубы ревут.

— Это ужасная вещь — отнять жизнь. Ты должна знать. Ты забрала жизнь Себа. Но иногда, — говорит Годфри, наклоняется вперед, прижимает пистолет к моим губам и раздвигает их, пока не кажется, что я сосу ствол. Наши глаза смотрят друг на друга. Так близко. — У нас нет выбора.

Сделай это сейчас, слышу я голос Нейта в своей голове.

Со всей силой втыкаю мячик от стресса прямо в левый глаз Годфри. Он спотыкается и с грохотом падает на пол, больше удивленный, чем обиженный, и пуля выстреливает из пистолета, разрезая матрас. Я вскакиваю на ноги и вырываю пистолет из его пальцев. Это нетрудно сделать, учитывая, что он слаб и лежит на полу, не в силах подняться без трости. Такой слабый. Такой беспокойнный. Такой мертвый.

Оружие для слабаков.

Я засовываю пистолет за пояс нижнего белья и закатываю платье. Идя за ним, я хватаю воротник его гавайской рубашки и оборачиваю сзади вокруг его шеи, завязывая узел у его горла.

Рога. Флейты. Хаос. Война. Симфония жизни и смерти на заднем плане.

Теперь это более личное. Шум, который производит Годфри, невыносим. Задыхаясь и булькая, хватая ртом воздух, он пытается освободиться от рубашки, которая душит его до смерти. Я помню, что Нейт написал в своем дневнике о Фрэнке. Как его задушили по приказу Годфри.

Краснеет.

Я смотрю на песочные часы. Песок заканчивается, и я сжимаю его челюсть свободной рукой, заставляя его взглянуть на песочные часы, которые я так ненавижу.

Время.

Оно представляет все зло в этом мире.

— Это для Нейта, — рычу я, затягивая рубашку потуже, используя всю свою силу, с которой капает пот. Ткань разрезает его розовую и морщинистую кожу, создавая растущее кровавое ожерелье вокруг его горла. Музыка кричит от боли, поглощая крики Годфри о помощи.

Становится фиолетовым.

— Это также для Марсии. Бьюсь об заклад, ей бы очень не хотелось видеть, кем вы с сыном стали.