КРЫсавица (СИ)

Глава 9

Пожалуй, одно из самых любимых событий девиц всех времён и народов — это бал. Балы, подобно могущественным чародеям, превращают всех девушек без исключения в дивных красавиц, а всех мужчин в Прекрасных Принцев или отважных рыцарей, но балы и обманщики, они сулят гораздо больше, чем собираются дать. Сколько радужных надежд и потаённых мечтаний разлетаются серым пеплом по окончанию праздника, сколько воздушных замков разваливается на балу, погребая своих создателей и создательниц под грудами обломков!

В гасиенде де Ла Вега к балу начали готовиться с самого утра. Слуги, под бдительным присмотром Розамунды, носились по всему дому, наводя блеск в каждом уголке, даже пристройках, где лежал сельскохозяйственный инвентарь и прочие вещи, веками хранимые на всякий вполне возможный случай. Конечно, гости в такие пристройки не заходят, но вдруг? Те же солдаты вломятся в поисках Зорро, или пара какая пылкая уединиться захочет, если много людей в дом приглашено, всякое же может случиться, верно? Слуги с таким пылом наводили чистоту, что даже выжили дона Алехандро из кабинета, и почтенный сеньор вместе с бумагами перебрался в комнату сына, единственное место в доме, не затронутое предпраздничной лихорадкой, потому что Диего не терпящим возражений тоном заявил, что не потерпит полчищ слуг с вёдрами и тряпками, Бернардо прекрасно справится сам. Розамунда пыталась вразумить кабальеро, но Диего прижал пальцы к вискам и сказал, что если с ним начнут спорить, то у него непременно разыграется мигрень, и тогда он не сможет появиться на балу, а подобное абсолютно недопустимо, так как бал вообще-то и устроен в честь возвращения его, Диего, из Испании.

Розамунда неохотно подчинилась и, негромко и весьма выразительно бурча под нос что-то нелицеприятное об избалованных мальчишках, спустилась на кухню, где в клубах ароматного пара и дыма метались встрёпанные краснолицые фигуры, наводящие на мысли о подземном мире, куда неизбежно попадут все грешники после смерти. Стоит заметить, что с появлением на кухне Розамунды всем поварятам и посудомойкам стало казаться, что в ад они попали ещё при жизни, так сказать, досрочно.

— Ну, долго мне воду ждать?! — напустилась Розамунда на Рэмми, имевшего неосторожность попасться рассерженной женщине под руку. — Если через пять минут не принесёшь мне кипятка, сам будешь этого гуся щипать! И без ошпаривания!

Рэмми метнулся за водой, по пути получив строгий наказ Мери срочно протереть бокалы, чтобы к вечеру они блестели ярче звёзд.

— Сейчас, я мигом, — выпалил мальчишка, поспешно хватая с печи тяжёлый котелок с водой. — Только кипяток Розамунде принесу!

Мальчуган метнулся к грозной нахохленной фигуре, возвышающейся прямо в центре кухни, споткнулся о чей-то башмак и… Кипяток волной выплеснулся из котелка, заливая всё вокруг, женщины с истошным визгом принялись подбирать юбки, мужчины заругались, поспешно отскакивая ближе к стенам.

— Безрукий! — загрохотала Розамунда, гневом прикрывая страх за мальчугана. — Я велела гуся шпарить, а не себя! Эй, Хосе, выводи отсюда этого безобразника! Мария, птицей лети за лекарем!

Рослый угрюмый Хосе, про которого шутили, что он за всю свою жизнь не сказал и десятка слов, легко подхватил сжавшегося в комочек, всхлипывающего мальчугана (громко плакать от боли не позволяла мужская гордость) и вынес его из кухни. Мария бросилась следом, поспешно вытирая руки полотенцем.

— Ты куда, красавица? — окликнул из окна девушку Диего.

Мария всплеснула руками:

— Беда, дон Диего! Рэмми ошпарился, за лекарем бегу!

— Коня возьми, верхом быстрее, — приказал Диего, нахмурившись. — Хосе, неси мальчика в гостиную.

Хосе неуклюже поклонился, а Диего привычно посадил крыску на плечо, взял протянутый Бернардо сундучок и вышел из комнаты, жёстко наказав другу никого из слуг не пускать. А то им дай волю, всю комнату с ног на уши перевернут под видом уборки, потом ничего не найти будет. Бернардо послушно кивнул. Чем меньше людей входит в покои Диего, тем меньше вероятность обнаружения потайного хода.

По пути в гостиную Диего смог оценить размах приготовлений к балу и сдавленно чертыхнулся: судя по подготовке, приглашены не просто пара-тройка соседей, а как минимум половина городка!

— Я Рэмми на диванчик у окна положил, сеньор, — пробурчал Хосе, с грацией медведя вываливаясь из гостиной.

— Спасибо, Хосе, — Диего коротко кивнул и, перешагнув через ведро воды с густой шапкой мыльной пены, вошёл в гостиную.

Рэмми сжался комочком на диване, плечи и спина мальчугана мелко вздрагивали.

— А ну-ка, — Диего ласково повернул мальчика лицом к себе, — что тут у нас?

— Я воду пролил, — хлюпнул носом Рэмми, размазывая слёзы по щекам, — поторопился и вот… Права Розамунда, никакого от меня проку, простейшего задания выполнить не могу-у-у-у…

— Подержи-ка, — Диего сунул мальчугану крыску, — можешь погладить, она обожает, когда ей между ушек почёсывают. А я обработаю ожоги.

— Нешто Вы умеете, сеньор Диего, — с сомнением шмыгнул носом мальчуган, — енто же токо лекарям под силу.

— Не только, — Диего открыл резко пахнущий травами сундучок и достал из него прозрачный пузырёк с тёмно-зелёной жидкостью, — меня мама многому научила. Глаза закрой.

Рэмми послушно прикрыл глаза, по-прежнему крепко сжимая в руках крысу, которая, что интересно, и не пыталась вырваться, внимательно наблюдая за Диего.

— А я думал, крысы глупые, — пропыхтел Рэмми, мужественно сдерживая себя от крика и слёз. Обожжённую кожу пекло всё сильнее, а после лекарства начинало ещё и немного пощипывать.

— Ну что ты, — Диего ещё раз аккуратно промокнул ожоги маминым чудодейственным отваром и тщательно закупорил пузырёк, — серые животные считаются самыми умными.

— Кроме лис, — Рэмми широко улыбнулся, восторженно блестя глазами. — Среди лис самый умный — чёрный. Чёрный лис, Зорро, Вы слышали о нём, дон Диего?

Диего сдавленно кашлянул.

— Ах, да, конечно, Вы о нём слышали, — Рэмми хихикнул, прикрыв ладошкой рот, — комендант Вам ещё предлагал плащ и маску примерить…

— Рад, что тебе уже лучше, — Диего поднялся и взъерошил волосы мальчугану. — А теперь слушай меня внимательно: до приезда лекаря не вставай, ожоги не колупай и не расчёсывай. Это понятно?

— Дон Диего, да у меня уже всё прошло, — заныл Рэмми, но Диего строго нахмурился:

— Ты меня слышал.

— Да, сеньор, — тяжело вздохнул мальчуган, снова утыкаясь носом в спинку дивана.

Диего негромко хмыкнул, опять посадил крыску себе на плечо и вышел навстречу лекарю, с озабоченным видом оглядывающемуся по сторонам.

— Дон Диего, — старик лекарь близоруко сощурился, — каким прекрасным кабальеро Вы стали! Что и говорить, Испания сделала из мальчика мужчину!

— А вот Вы совершенно не изменились, — Диего обнял старика, с наслаждением вдыхая знакомый с детства аромат приторно-сладких микстур и табака, — годы над Вами не властны, сеньор Мендес.

— Ох, дон Диего, только с годами начинаешь понимать неотвратимость старости, — вздохнул лекарь. — Однако я заболтался. Что у Вас случилось? Мери пыталась мне рассказать, но Вы же знаете женщин, от них никогда не услышишь ничего путного!

— Рэмми ошпарился. Нёс котелок с кипятком и споткнулся.

— И только-то? — дребезжаще рассмеялся лекарь. — Ох уж эти мальчишки, вечно у них синяки да шишки! А помните, дон Диего, как Вы в пять лет попытались сесть на коня Вашего батюшки?

Крыса заинтересованно пискнула и подалась вперёд, но Диего с мягкой улыбкой прервал поток воспоминаний:

— Прошу прощения, сеньор Мендес, мне нужно готовиться к балу. Надеюсь, Вы и Ваша несравненная супруга почтите нас своим присутствием?

— Разумеется, — польщённо улыбнулся лекарь. — Моя племянница, сеньорита Роза, мечтает с Вами познакомиться.

Улыбка Диего немного поблёкла.

***

Диего

Признаюсь честно: балы мне никогда не нравились. Танцевать я не люблю, хоть и умею, а бесконечные разговоры ни о чём (обсуждать серьёзные темы на балу считается дурным тоном) усыпляют быстрее и надёжнее любого снадобья. Мальчишкой я люто завидовал Бернардо, чьё положение в нашей семье избавляло его от обязательного присутствия на светских мероприятиях. Повзрослев, я научился флиртовать с хорошенькими сеньоритами, обмениваться остротами с кабальеро и почтительно выслушивать воспоминания седых сеньоров, неизменно сводящиеся к критике современной молодёжи и ностальгии по безвозвратно ушедшему прошлому. Балы перестали быть ненавистной повинностью, но и полюбить их я так и не смог.

— Вот объясни, Бернардо, чего ради отец пригласил к нам весь город? — я взял бледно-золотистую рубашку, по рукавам и вороту отделанную атласными лентами.

Бернардо выразительно приподнял брови и развёл руками.

— Да, ты прав, наше семейство одно из самых влиятельных в городе, мы не могли пригласить только соседей, — я запутался в лентах и чуть не порвал рукав. — Чёрт! Но это же не повод устраивать на меня самую настоящую облаву! Можно подумать, мне коменданта с солдатами мало!

Бернардо активно зажестикулировал.

— Я не так стар, чтобы задумываться о наследниках!

Я сердито стащил рубашку и швырнул её в кресло:

— Проклятые ленты, дай простую белую.

Бернардо сурово поджал губы и непреклонно покачал головой.

— Ты прав, — я тяжело вздохнул, — обычная белая рубашка дону Диего де Ла Вега не подойдёт, слишком простая для блестящего кабальеро. Ладно, тогда светло-серую.

Бернардо как-то странно приподнял бровь, внимательно глядя на меня.

— Что? — я развёл руками. — Светло-серая рубашка и тёмно-серый, расшитый серебром камзол. Не переживай, он достаточно яркий и блестящий.

Бернардо кашлянул, кивнув на крыску. Что случилось? Пушистая сеньорита решила попробовать на зуб отвергнутый мной наряд? Я резко повернулся, но крыска и не думала хулиганить, чинно сидела на подушке, обернув лапки хвостиком. Тёмно-серая шёрстка глянцевито поблёскивала в лучах солнца.

— И что? — я фыркнул, чувствуя, как кровь прилила к щекам. — Да, мой костюм по цвету совпадает с крысиным мехом. Лично я ничего преступного в этом не вижу!

Бернардо скептически изогнул бровь, всем своим видом спрашивая: «Если нет ничего преступного, то чего же ты так взвился?»

Я отвернулся от излишне наблюдательного друга, сделав вид, что старательно подбираю шейный платок. Только от самого себя отворачиваться я не привык, да и самообман считал слабостью, простительной для сеньорит, а никак не для взрослых мужчин. Что именно меня зацепило? Я задумчиво поворошил платки, собираясь с мыслями. Я принял цвета Каталины, тем самым признав её своей дамой. Глупости! Я раздражённо фыркнул, захлопнул крышку сундука, безжалостно придавив один из платков, и широким шагом подошёл к окну. Я создаю волка из собачьего следа. Серый мне всегда нравился. Я глубоко вздохнул и отрицательно покачал головой. И опять я пытаюсь себя обмануть. Мне всегда нравились коричневый, зелёный, жёлтый, ярко-красный, а серый казался блёклым и унылым, присущим старым девам, так и не познавшим мук любви. Только с момента появления в моей жизни Каталины серый цвет стал для меня связан с загадкой, которую непременно нужно разрешить, непокорством, скрывающимся под показным послушанием, и страстью, прячущейся под пеплом равнодушия. Мне нравится не сам цвет, а та, что по злой насмешке судьбы вынуждена его носить.

— А что, малышка, может, спустишься на бал? Когда луна взойдёт? — я круто повернулся на каблуках и впился взглядом в крыску.

При мысли о том, что я смогу потанцевать с Каталиной, буду любоваться блеском каштановых локонов в тёплом свете свечей, слышать печально-насмешливый серебристый смех, я расцвёл счастливой лучезарной улыбкой. Только вот сама сеньорита моего восторга не разделяла, выразительно покрутив лапкой у ушка.

— А почему нет, — я возмущённо пожал плечами, — я могу представить тебя как опоздавшую гостью!

Крыска посмотрела на меня как падре Антонио на отказывающегося от покаяния разбойника, уверенного, что богатое пожертвование миссии смоет все грехи и обеспечит прямой и ровный путь в рай.

Вот зараза хвостатая, да мне, между прочим, ещё ни одна сеньорита не отказывала! Ни в чём!

— Как хочешь, — я вздохнул, почесал крыску между ушек. — Прости, но крыской я тебя гостям точно показывать не стану, а то как бы сеньориты в панике сквозь стены убегать не начали!

Крыса успокаивающе погладила меня лапкой по ладони.

— Я обязательно… — внезапно мне в голову пришла блестящая мысль, я резко повернулся к Бернардо и приказал. — Скачи в миссию и привези падре Антонио!

Бернардо так изумлённо уставился на меня, словно я его отправлял в ад за угольками для камина.

— Да, я знаю, что падре не любитель светских забав, — терпеливо, словно мать неразумному дитяте, принялся объяснять я, — но визит падре к нам на бал вызовет меньше вопросов, чем моё повторное посещение миссии. Комендант может заинтересоваться, какие грехи я так усиленно отмаливаю, что чуть ли не каждый день езжу к падре.

Бернардо согласно кивнул и уже собрался было выйти из комнаты, как вдруг нерешительно остановился и вопросительно указал на разложенную повсюду одежду.

— Иди, я всё уберу.

Бернардо метнул хитрый взгляд на крыску, покачал головой и послушно ушёл, плотно закрыв за собой дверь. Я с тоской посмотрел на царящий в комнате кавардак. Ненавижу уборку. Никогда не видел смысла в тщательном, чуть ли не по линеечке раскладывании вещей. Какая разница, как ты запихаешь рубашку, главное, чтобы она не валялась на виду! Я сгрёб одежду в охапку, ногой открыл дверцу шкафа и попытался запихать наряды. Проклятая одежда никак не лезла, вываливалась из рук, а когда я всё-таки запихнул её на одну из полок, стала занимать чуть ли не в три раза больше места, чем прежде. Да ладно, и так сойдёт. Я уже собирался захлопнуть дверцу, как крыса яростно зашипела, вся встопорщившись и выгнув спину. Что с ней?

— Что случилось, Лина? — я настороженно прислушался, но ничего подозрительного не заметил. Может, мышь почуяла?

— Пи пи-пи-пи пи-пи!!! — очень содержательно пропищала крыса и, обхватив лапками голову, запрыгала по валяющейся на полу рубашке. — Пи-пи-пи!

— Сама такая, — огрызнулся я, ничего не поняв, но по интонации безошибочно определив, что меня ругают, — и вообще, не мужское это дело — с тряпками возиться!

Крыса постучала лапкой по лбу и сурово насупилась, не слезая с рубашки. Вот зараза хвостатая, ещё учить меня будет! Кто в доме хозяин в конце концов?!

— Тебе надо, ты и делай, — рыкнул я и зло захлопнул дверцу шкафа, точнее, попытался захлопнуть. Дверца качнулась назад, из-за торчащей одежды не закрылась и мстительно ударила меня по голове.

Крыса задорно запищала, обхватив лапками живот.

— Вредная ты, — вздохнул я, вытаскивая одежду из шкафа. — Мне, между прочим, больно.

На самом деле не так уж и больно было. Когда в детстве слетел с коня и спиной вперёд влетел в беседку, было гораздо хуже, от того падения у меня даже шрам остался, а тут ерунда, не столько голова пострадала, сколько гордость. Крыска всё же прониклась моим скорбным видом, подбежала ко мне, ловко цепляясь коготками, полезла по штанине, тревожно попискивая. Я привычно посадил её на плечо, чуть заметно улыбаясь. Славная она, заботливая, хоть и скрывает это, прячет под маской холодности и расчётливого высокомерия.

— Славная ты у меня, — я потёрся щекой о мягкий тёплый крысиный мех, — добрая, нежная. Знаешь, из тебя получится прекрасная жена!

Крыса скептически фыркнула.

— Вот увидишь, — я складывал рубашки, одновременно пытаясь представить Каталину в подвенечном платье.

Пышная юбка ей, пожалуй, не подойдёт, да и корсет восторга не вызовет, хотя я вообще сомневаюсь, что это пыточное приспособление может хоть кому-нибудь понравиться. А лиф платья можно расшить жемчугом и украсить кружевами.

Я так увлёкся, красочно представляя наше с Каталиной венчание, что даже стал мурлыкать себе под нос мотив вальса. И уборка пошла гораздо веселее, я так увлёкся, что не услышал шагов Эсмеральды, которую отправили ко мне словно прекрасную деву в жертву дракону.

— Что Вы делаете, дон Диего? — пропищала Эсмеральда, неубедительно пряча за спину ведро.

Я на миг смешался, а потом вспомнил любимую присказку отца, что лучшая защита — это нападение, и сурово нахмурился:

— А ты что тут делаешь?!

Эсмеральда испуганно отступила на шаг и, загородившись ведром словно щитом и виновато пряча взгляд, запищала:

— Дон Диего, я-то прекрасно помню, что Вы говорили, но Розамунда сказала, что негоже Вашу комнату неприбранной оставлять, а то мало ли, вдруг Вы какую… — служанка запнулась, отчаянно покраснела и поспешно поправилась, — какого-нибудь гостя к себе приведёте.

Крыса моментально нахохлилась и зашипела, выразительно косясь на меня. Неужели малышка меня ревнует? Или просто звериный инстинкт сработал?

— Эсмеральда, можешь смело передать Розамунде, что гостей, а уж тем более гостий, я принимаю в библиотеке, гостиной или беседке, — я уже собирался выставить служанку за дверь, но вовремя вспомнил о разбросанных вещах и сменил гнев на милость. — А впрочем, ты права, уборка тут явно не помешает, можешь приступать.

Эсмеральда так лучезарно улыбнулась, словно я бросил к её ногам весь мир. Мадонна, до чего же странные существа эти женщины!

— Не буду тебе мешать, — я подхватил крыску и отправился в библиотеку, надеясь, что там меня никто не потревожит.

Как бы не так! Стоило только открыть книгу пьес великого Лопе де Вега, как в библиотеку заглянул отец.

— Я бы хотел поговорить с тобой, Диего.

— О чём? — я прикрыл книгу, надеясь, что разговор будет коротким, ведь отец всё утро провёл у меня, пока Розамунда наводила чистоту в кабинете.

— О сегодняшнем вечере.

Я с тяжёлым вздохом закатил глаза.

— Диего! — отец пристукнул ладонью по столу, как делал исключительно в минуты сильного гнева. — Я не понимаю твоего легкомысленного отношения к будущему, ведь ты уже не ребёнок!

— Но я ещё и не старик! — я сердито захлопнул книгу. — Отец, ты так спешишь меня женить, словно завтра наступит день Страшного суда!

— Женатый мужчина гораздо осторожнее и благоразумнее холостяка, — отец с тяжёлым вздохом провёл ладонью по бороде. — Семья защитит от лишних соблазнов.

— Смотря какая, — я скрестил руки на груди. — Тот же дон Рамирес пустился во все тяжкие сразу после свадьбы.

— Диего, — отец опять хлопнул ладонью по столу, — тебе следует проявлять почтение хотя бы к годам нашего соседа!

— Его года я уважаю, — пробурчал я себе под нос, — а вот распутство — нет.

Отец попытался сурово нахмуриться, но я всё равно разглядел смешинки в его тёмных, как у меня, глазах.

— Дон Алехандро, — Розамунда возникла на пороге библиотеки разгневанным божеством, специально покинувшим небеса, чтобы покарать святотатцев, — дон Диего, Вы ещё даже не переоделись, а уже дон Михаэль с семейством пожаловали!

Я взглянул на часы, стоящие на каминной полке, и не сдержал улыбки: друг отца верен себе, всегда и везде оказывается первым, поговаривают, что он даже родился на несколько дней раньше срока.

— Михаэль уже приехал? — отец широко улыбнулся и хитро блеснул глазами. — Отличная новость, Диего, поспешим принять дорогого гостя!

В отличие от отца, спешить навстречу дону Михаэлю я не стал. Во-первых, нужно было оставить Каталину в комнате, ведь приглашённые на бал сеньориты наверняка начнут оглушительно вопить при виде крыски, а во-вторых… Я вздохнул. А во-вторых, мне совершенно не хотелось идти на этот бал без Каталины. Зачем мне нужны все эти изнеженные кокетливые девицы, если моя малышка будет скучать в комнате?!

— Пи, — крыска запрыгала у меня на плече, выразительно кивая на разложенную на кровати одежду. — Пи-пи-пи!

— Да знаю я, что меня уже ждут, — я осторожно снял крыску с плеча, — просто не хочу оставлять тебя одну.

Крыска выразительно закатила глаза и фыркнула. Вот вредина!

— Будь умницей, хорошо? — я торопливо переоделся, бросил быстрый взгляд в зеркало и пригладил волосы. — Как только приедет падре Антонио, я сразу провожу его сюда. Всё, пожелай мне удачи, я пошёл.

Крыса взяла хвостик в лапку и замахала им, словно платком. Интересно, чем займётся эта пушистая проказница в моё отсутствие?

Я спускался по лестнице, поглощённый размышлениями о Каталине, когда на меня налетели два ярких, облачённых в платья по последней моде, вихря. И как я мог забыть, что у дона Михаэля две дочери-близняшки!

— Диего! — завопила Элена, повыше и постройнее, — Как я рада, что Вы приехали! Представляете, у нас в городе такое, такое!!!

— Я расскажу, — привычно оттёрла сестру плечиком Мария, — а то ты опять всё перепутаешь. Диего, у нас в городе появился… — девушка благоговейно прижала ручки к пухлой груди и восторженно выдохнула, — Зорро!

Тьфу ты, чёрт, я думал, какой святой приехал! Или король Испании, не меньше.

— Зорро? — я удивлённо приподнял брови.

— Да! — обе сеньориты восхищённо закатили глаза и защебетали перебивая друг друга. — Зорро спас дона Рамиреса из тюрьмы. А ещё он дрался с комендантом и даже, — девушки перешли на свистящий шёпот, — ранил его!

Ну, ранил — это слишком сильно сказано. Поцарапал, не более.

— Здорово, правда? — Элена вцепилась в мой рукав, глядя на меня сияющими глазами. — Зорро настоящий герой! Как было бы чудесно узнать, кто это!

Я растянул губы в вежливой улыбке, обдумывая, под каким бы предлогом оставить сеньорит наедине с их восторгами. Даже не сомневаюсь, моего ухода они и не заметят, поглощённые мечтами о Зорро!

— А я знаю, кто скрывается под маской Зорро! — выпалила Мария, заставив меня чуть заметно вздрогнуть.

— И ничего ты не знаешь, — презрительно скривила губки Элена.

— А вот и знаю! — Мария топнула ножкой.

— И кто? — наседала на сестру Элена. — Ну, скажи, кто? Молчишь? Вот видишь, я же говорила, что ты не знаешь!

— Знаю! — гордо вздёрнула носик Мария. — Просто говорить не хочу.

Я скрипнул зубами, сохраняя маску вежливого интереса, хотя больше всего на свете мне хотелось взять сеньориту Марию за плечи и как следует тряхнуть.

— Дон Диего, — Элена кокетливо надула губки, — я Вас умоляю, узнайте у моей несносной сестрицы, кто такой Зорро. Я подарю Вам танец!

— Почту за честь, сеньорита, — я поклонился Элене и повернулся к Марии, которая отскочила от меня с весёлым смехом:

— Нет, дон Диего и не просите, не скажу! Я поклялась ему унести эту тайну с собой в могилу!

Ему? Коменданту, что ли? Нет, если бы комендант знал, кто такой Зорро, здесь бы уже не продохнуть было от солдат.

— Кому это ты пообещала? — ревниво спросила Элена, нервно теребя в руках платочек.

Мария округлила глаза и благоговейно выдохнула:

— Зорро!

Кхм, у меня провалы в памяти, или прелестная сеньорита попалась в лапы самозванцу? Второе вероятнее.

— Обманщица! — Элена стиснула кулачки и отчаянно покраснела. — Ты даже не видела Зорро!

— А вот и видела, — Мария воинственно вскинула голову, — мы с ним даже целовались!

— Когда? — ахнула Элена, прижимая ладошку к губам.

У меня был тот же самый вопрос, но я вовремя вспомнил, что благовоспитанные кабальеро умеют молчать и слушать.

— Вчера вечером, — Мария гордо выпятила грудь и тряхнула бледно золотыми, старательно уложенными по плечам локонами, — у изгороди.

— Я видела тебя вчера вечером, — неуверенно возразила Элена. — Ты была с доном Пабло… Мадонна! — Элена широко распахнула блестящие голубые глаза. — Ты хочешь сказать, что дон Пабло…

— И есть Зорро, — Мария восторженно, словно маленькая девочка, подпрыгнула на месте и хлопнула в ладоши. — Здорово, правда?

— Дон Пабло не может быть Зорро, — Элена поджала пухлые губки, став удивительно похожей на строгую гувернантку. — Подумай сама, в то время, как Зорро сражался с комендантом в саду у Эсперансы, дон Пабло был у нас в гостях!

Я понял, что сеньориты благополучно забыли о моей скромной персоне, и подошёл к отцу, чтобы вместе с ним встречать прибывающих на бал гостей.

Гостей было много, не только соседи, приезжали кабальеро и из дальних гасиенд, причём все с дочерями, племянницами и прочими дальними родственницами, оставить дома которых не было никакой возможности. В принципе я не возражал против распустившегося в нашем доме цветника, но все сеньориты, как специально сговорившись, щебетали только об одном: о Зорро. И если кабальеро ещё с вежливым интересом, умело маскировавшим снисходительные усмешки и лёгкое пренебрежение, расспрашивали меня об Испании и университете, то девицы не могли или не хотели притворяться и с пылающими восторгом глазами спрашивали меня только об одном: не знаю ли я, кто скрывается под чёрной маской? Поскольку память у меня прекрасная и каких-либо душевных болезней нет, я, естественно, отлично знал, кто такой Зорро, и именно поэтому раз за разом с огорчённым вздохом пожимал плечами. Сеньориты так же огорчённо вздыхали и скорбно поджимали губки, словно я признавался в тяжком недуге, готовом свести меня в могилу во цвете лет.

Сначала меня это даже забавляло, но уже через час начало по-настоящему раздражать. Самым популярным человеком на балу стал сержант Гарсия, который приехал вместо коменданта и во всеуслышание по секрету объявил, что капитан Гонсалес ранен самим Зорро, а потому заперся у себя и строит планы отмщения неуловимому разбойнику. О планах коменданта я бы и сам с удовольствием послушал, но пробиться сквозь плотную толпу сеньорит, сеньор и почтенных матрон не смог бы даже легкокрылый мотылёк. К счастью, наконец-то вернулся Бернардо и жестом поманил меня за собой во двор, где меня с привычной мягкой улыбкой и благословением встретил падре Антонио.

— Падре, — я вежливо поклонился старому священнику, словно дикого скакуна укрощая собственное нетерпение, — я рад, что Вы приехали.

— По-другому и быть не могло, — падре Антонио ласково коснулся моей руки, — я всегда рад помочь тебе, сын мой. Полагаю, нам не стоит тратить время на разговор, который вполне можно отложить?

Я сверкнул благодарной улыбкой.

***

Каталина

Меня раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, головой я прекрасно понимала, что даже если так уважаемый Диего падре из страха, корысти или милосердия и согласится мне помочь, то вряд ли у него что-то получится. Сразу, по крайней мере. Головой-то я это всё понимала, а вот шальная надежда, вспыхнувшая подобно факелу в сердце, упрямо шептала: «А вдруг? А вдруг? Чудеса же случаются, так почему бы и нет? Диего же так верит этому священнику!»

Я пыталась задушить эту надежду, похоронить её под глыбами разумных доводов, утопить в болоте сомнений и задушить песками скепсиса, но она оказалась такой же упрямой и живучей, как русские витязи на поле брани. Любимое Ленкино сравнение, помню, оно меня всегда страшно бесило, а теперь, надо же, сама стала использовать!

Я недовольно пискнула, тряхнула головой и решила попробовать убежать от себя. Лучше гонять своё пушистое тельце по комнате, чем тревожные мысли в голове. Авось часть сомнений и печали во время марафона отстанут и забудутся.

Я уже тяжело пыхтела, словно американский полицейский, поднимающийся на третий этаж без лифта, когда звериная сущность радостно насторожилась: по коридору шёл Диего. И не один, а с каким-то старым, очень старым человеком. А этот священник, часом, не загнётся по пути в комнату? Его кондратий не хватит?

Дверь в комнату распахнулась так стремительно, что меня чуть не смело к стене словно сухой листок. Эй, осторожнее! Я сердито пискнула, и Диего моментально подхватил меня на руки, на миг уткнувшись лицом в пушистый тёплый бочок. Пахло от красавчика горькой смесью разочарования и обиды, щедро приправленной усталостью. Не поняла, он сейчас на балу или на войне был?

— Падре, позвольте Вам представить Каталину, — Диего бережно, словно я была редчайшим цветком, протянул меня морщинистому старику с такими прозрачными серыми глазами, каких я ни у кого раньше не видела. — Каталина, это падре Антонио, духовный наставник всей нашей семьи.

Угу, забыл добавить, начиная с предка-основателя.

— Раз знакомству, — падре с улыбкой взмахнул надо мной рукой. Надеюсь, благословил, а не проклял. — Осмелюсь заметить, Вы очаровательны.

А то! Обаяние прямо через край хлещет, и это вы меня ещё в хорошем настроении не видели. А падре-то о-го-го какой дамский угодник!

Я вежливо пискнула, чуть поклонившись.

— К сожалению, Каталину заколдовали, и она превращается в девушку только в свете луны, — Диего улыбнулся и чуть заметно покраснел, не иначе вспомнил моё превращение. — Падре Антонио, Вы сможете нам помочь?

На изрезанном морщинами лице священника не дрогнул ни один мускул. Вот интересно, падре благополучно ничего не услышал (а что, годочков-то немало, ещё первых апостолов, поди, застал!) или тут абсолютно нормально обращаться к священнику по поводу колдовства?

— Сеньорита, — от спокойного и благожелательного голоса падре у меня помимо воли шерсть на спине поднялась дыбом, — что именно сказала Вам та, что наложила на Вас заклятие?

Перед глазами моментально возникла старуха, бабка Марьяшки, такая же древняя и внешне совершенно безобидная как этот падре.

— Ты станешь крысой, пока не научишься быть человеком, — прозвучал в ушах пафосный, чуть дребезжащий старческий голос.

Вот интересно, и что это означает? Какой смысл вкладывала явно рехнувшаяся на старости лет старуха в своё проклятие? На меня внезапно накатила свинцовая усталость. Всё напрасно, никто, ни Диего, ни прославленный падре, как его там, не смогут мне помочь, я никогда не стану человеком, так и останусь крысой. Так стоит ли трепыхаться, не проще ли подчиниться своей участи, а то и разом оборвать своё…

Диего резко дёрнул меня за хвост, заставив отчаянно пискнуть и оскалиться. Озверел?! Свой хвост отрасти, за него и дёргай!

— Не смей, — рассерженной коброй прошипел Диего, так при этом сверкнув своими глазищами, что я чуть не описалась от страха, — не смей опускать руки и сдаваться. Крысой ты будешь или нет, но я тебя не брошу!

— Я уверен, что заклятие обратимо, — старый священник деликатно сделал вид, что ничего не заметил, с таким интересом глядя на огонь в камине, словно первый раз в жизни его видел.

— И каким образом его снять? — Диего по-прежнему довольно угрожающе сжимал мою нахохленную тушку в руках.

— Полагаю, Диего, тебе стоит вернуться к гостям, — падре рассеянно улыбнулся, глядя прозрачно-серыми, словно вода в ручье, глазами куда-то сквозь меня.

Судя по промелькнувшей по лицу Диего гримасе, гостей он видел очень далеко и при весьма пикантных обстоятельствах.

— Диего! — дон Алехандро, дай ему бог крепкого здоровья на долгие годы, привычно распахнул дверь и лишь потом небрежно стукнул по косяку. — Моё почтение, падре Антонио, рад Вас видеть. Диего, немедленно спускайся к гостям. В конце концов это неприлично!

— Неприлично во время танца с одним грезить о другом, — совсем по-мальчишески выпалил Диего. — Собравшимся у нас сегодня гостям нет до меня ни малейшего дела, все только и обсуждают Зорро!

Я озадаченно нахохлилась, не понимая, как можно думать о ком-то другом рядом с Диего. Он же классный, даже если не брать во внимание его сексуальную внешность. А какой у него голос, кружит голову и согревает, словно терпкое старое вино. А руки! Сильные, крепкие, тёплые, в таких руках чувствуешь себя маленькой девочкой, надёжно укрытой от всех бурь и невзгод. А ещё Диего прекрасный рассказчик, у него потрясающее чувство юмора, он внимательный и заботливый…

«Стоп, подруга, — осадила я сама себя, — не надо возводить Диего при жизни в святые. Он живой человек, и помимо достоинств у него есть и недостатки».

«Которые его абсолютно не портят, — прозвучал ехидный тонкий голосок моей крысы, не иначе. — И вообще, именно недостатки нас и притягивают, достоинства у всех примерно одинаковые!»

Я так увлеклась бурным спором с самой собой, что пропустила ссору между доном Алехандро и Диего, очнулась, только когда меня резко сунули в руки священника.

— Надеюсь, падре Антонио, Вас не затруднит присмотреть за этой милой зверюшкой, — стальным голосом отчеканил дон Алехандро и крепко взял Диего за рукав. — А мы, с Вашего позволения, спустимся к гостям.

— Желаю приятно провести время, — падре вежливо поклонился, мягко удерживая меня в своих прохладных, пахнущих чем-то сладковатым ладонях.

Дверь за сеньорами де Ла Вега решительно захлопнулась.

— Прошу прощения, сеньорита, — падре Антонио мягко улыбнулся, — не могу не спросить: каковы Ваши планы в отношении дона Диего де Ла Вега? Кабальеро Вами не на шутку увлечён.

— А какие могут быть у крысы планы на человека? — выпалила я и замерла, не в силах поверить, что ко мне вернулась речь. Как же так, ведь я по-прежнему крыса?

— Как я уже говорил, заклятие вполне можно снять, — невозмутимо заметил падре Антонио, продолжая по-прежнему чуть отстранённо улыбаться. — Что именно сказала Вам та, что наложила чары?

— Ты станешь крысой, пока не научишься быть человеком, — медленно, стараясь проникнуть в тайный смысл каждого слова, ответила я. — Но это же полный бред, я и была человеком!

— Ты уверена в этом, дитя моё?

Я уже готова была гордо заявить, что иначе и быть не может, но вспомнила, как часто и с какой нескрываемой ненавистью меня называли крысой, и прикусила язык. Неужели Максим, Марьяшка и прочие обитатели серпентария были правы? Но чем они лучше меня? Почему я стала крысой, а они нет?

— А кого ты можешь назвать человеком? — падре Антонио в этот вечер решил психотерапевтом поработать, не иначе. — Настоящим человеком?

Я чуть не брякнула про «Повесть о настоящем человеке», но вовремя прикусила язык, светить тем, что я из другого времени, точно не стоило. Тем более перед священником, ещё и католическим. В нашей стране как-то с католицизмом всё непросто, одно Ледовое побоище чего стоит.

— Так кто для тебя пример настоящего человека? — мягко повторил падре Антонио, так и не дождавшись ответа.

Я пожала плечами, что в крысином облике было довольно трудно:

— Разумеется, Диего и дон Алехандро.

И опять вовремя прикусила язык, благополучно не сказав, что я вообще мало кого кроме них тут знаю.

— Похвальный выбор, — падре Антонио плавно опустился в кресло, задумчиво погладил меня между ушками. — А почему ты считаешь их настоящими людьми?

Чёрт, ну чего он ко мне прикопался, а? Я не любительница разговоров по душам, да и на исповеди ни разу в жизни не была.

Падре Антонио деликатно молчал, но я прекрасно понимала, что он не отвяжется от меня до тех пор, пока не получит внятного ответа на свой вопрос.

— Я не знаю, — пробурчала я, делая попытку вывернуться из рук священника. Ага, с тем же успехом ведьма может отбиваться от лап Инквизиции!

— А как вы познакомились?

Я фыркнула и сначала неохотно, а потом всё больше и больше увлекаясь, рассказала о первой встрече с Диего, о моих пакостях, которые красавчик никогда не спускал…

— Ой, подождите! — я подпрыгнула в руках падре Антонио, — в одежде Бернардо… — я осеклась под мягким, всё понимающим и ничего не забывающим взглядом священника, но потом отважно встряхнулась и закончила, — там бумаги лежат. Из тайника.

— Полагаю, дитя моё, тебе стоит сказать об этом самому Бернардо. Или Диего.

Угу, просто спешу и падаю. Бернардо мне за такую подставу и хвост оторвать может, а выглядеть прожжённой стервой в глазах Диего мне и вовсе не улыбается.

— И тем не менее, — падре Антонио мягко почесал меня между ушек, — покаяние без искупления мало действенно.

Я нахохлилась, став похожей на комок пыли в углу комнаты нерадивой хозяйки. Не хочу разочаровывать Диего! До слёз больно даже представить, как его тёмные глаза огорчённо потухнут.

— А вы можете позвать Бернардо? — из двух зол я привычно выбрала меньшее, мальчишка-слуга и так считал меня исчадием ада, а значит, моё признание ничего не изменит.

— Разумеется, — падре Антонио был просто сама любезность. — Заодно попрошу его принести тебе, дитя моё, бальное платье.

— Зачем?

— Когда ты станешь человеком, то, вполне естественно, захочешь побывать на балу. Жители нашего города уверяют, что дон Алехандро устраивает самые интересные праздники, получить приглашение на которые большая честь.

— Не припомню, чтобы меня приглашали, — пробурчала я, тщетно делая вид, что мне всё это совершенно неинтересно.

Падре Антонио укоризненно покачал длинным и тонким, словно высохшая веточка, пальцем:

— Дитя моё, ты лукавишь.

Я фыркнула и демонстративно свернулась клубочком, уткнув носик в бочок и обвив себя хвостиком. Подумаешь, уж и пококетничать немножко нельзя!

В крови пузырьками шампанского гуляло почти забытое ожидание настоящего чуда. Я опять чувствовала себя Золушкой, которой добрая крёстная пообещала новое платье, хрустальные туфельки, бал во дворце и принца в комплекте.

«Стоп, Каталина, успокойся. Вспомни, как закончилась твоя сказка в прошлый раз, — пытался достучаться голос разума, но его начисто заглушал восторженный писк романтичной дурочки, которую учить чему-либо просто бесполезно. — В этот раз всё будет по-другому, по-настоящему!»

Разум пожал плечами, выразительно закатил глаза и умолк, считая ниже своего достоинства спорить со всякими романтическими бреднями.

Пока я предавалась радужным мечтам, падре Антонио позвал Бернардо. Мальчишка бесшумной тенью скользнул в комнату и замер, вопросительно глядя на священника.

— Ну же, дитя моё, — падре Антонио чуть пощекотал мою шейку, — Бернардо ждёт.

Я судорожно сглотнула, не испытывая ни малейшего желания каяться в совершённых проступках. И вообще, что такого страшного я сделала? Подумаешь, документы перепрятала! Между прочим, тайник даже не закрывался как следует, так что по большому счёту Диего мне ещё спасибо сказать должен!

— Сеньорита, — в голосе падре Антонио прозвучало предостережение, — вспомните о заклятии.

Да чтоб вас всех! Я сердито взъерошилась, отвесила себе мысленную оплеуху и нарочито ровным тоном произнесла:

— Бернардо…

Мальчишка ожидаемо вздрогнул и вытаращился на меня с чем-то неуловимо напоминающим страх. Можно подумать, никогда говорящих крыс не видел!

— У тебя в одежде документы из тайника Диего лежат, — я беззаботно вильнула хвостиком, — после того, как ты их обратно в тайник уберёшь, мне платье принеси, бальное, — я умильно сложила ушки фунтиком и добавила, — пожалуйста.

Судя по тому, как мальчишка непроизвольно стиснул кулаки, платье он готов был сшить исключительно из моей шкурки. Да ладно, ничего страшного я не сотворила, а если вспомнить, что сначала я бумаги сжечь хотела, то вообще была удивительно милосердна и благоразумна!

— Бернардо, — падре Антонио пересадил меня на подушку, подошёл к индейцу и отечески положил ладонь ему на плечо, — я знаю, сеньорита часто испытывала твоё терпение, но ты же помнишь, что ни одно испытание не даётся нам просто так. И принимать их стоит с христианским смирением и кротостью.

Индеец судорожно взмахнул руками, а потом так яростно принялся жестикулировать, что я сразу поняла: на меня жалуется. Тоже мне, ябеда-корябеда!

Я громко пренебрежительно фыркнула и отвернулась к стенке. Чёрт, сейчас падре выслушает кляузу этого мальчишки и откажется мне помогать. А то ещё и Диего против меня попытается настроить, мол, эта дрянь достойна того, что с ней произошло. Конечно, Диего меня не бросит, я в этом уверена, но всё равно где-то в глубине души голодным комаром зудит: «Никто тебе не станет помогать, никому ты не нужна, а будешь выпучиваться, вышвырнут на улицу, чтобы не мешала». Я так прониклась жалостью к себе любимой, что не сдержала громкого горестного всхлипа. Одного единственного, зато очень звучного. Я сжалась в комок и оскалилась, уже готовая к насмешкам и скрытому, а то и явному торжеству, как бывало всякий раз, стоило мне показать свою слабость в присутствии коллег, но падре Антонио только мягко улыбнулся мне, а Бернардо… Бернардо взял меня на руки и чуть покачал, словно маленькую девочку, которой приснился страшный сон.

— Прости меня, — пискнула я, виновато отводя глаза.

Хотелось добавить что-то ещё, но проклятые слова разбежались быстрее тараканов от включенного света.

Бернардо озорно мне подмигнул, а потом скорчил нарочито серьёзную гримасу и протянул мне руку. Я подавила короткий смешок и пожала своей лапкой краешек пальца Бернардо, на большее, сами понимаете, крысиной лапки просто не хватило.

— Отлично, — падре Антонио широко улыбнулся, — а сейчас, когда топор войны наконец зарыт, Бернардо, будь добр, принеси Каталине бальное платье. Сеньорита идёт на свой первый бал!

А ведь падре Антонио прав. В моей жизни было много вечеринок, званых приёмов и прочих мероприятий различной степени замороченности, но бала, с прекрасными девушками в пышных платьях в духе Скарлетт, галантными кавалерами в украшенных вышивками камзолах, кружащими своих партнёрш по натёртому до блеска паркету под живую музыку, не было ни разу. Почему? Это уже не важно.

— Падре, — я охнула и всплеснула лапками, так стремительно повернувшись к священнику, что чуть не упала на пол, — я что, пойду на бал?

На изрезанном морщинами лице старика не дрогнул ни один мускул, только в глазах мелькнуло что-то вроде лёгкого удивления. Ну да, признаю, вопрос идиотский, но я только сейчас по-настоящему стала осознавать размер надвигающейся катастрофы.

— Что тебя тревожит, дитя моё? — мягко спросил священник, успокаивающе беря меня на руки.

— Я ни разу в жизни не была на балу, — выдохнула я, — я ничего не знаю!

— Ты умеешь танцевать вальс?

Я удивлённо посмотрела на старика и переступила с лапки на лапку:

— Танцевать я умею, это не проблема. Точнее, проблема не в этом. Мне же нужно будет что-то о себе рассказывать, да и с этикетом я не особенно дружу. Там, откуда я… прибыла… — я замялась, подбирая слова.

— Общество Лос-Анхелеса довольно миролюбиво и снисходительно, — падре Антонио с лёгкой задумчивой улыбкой устремил взор куда-то в далёкие дали, видимые лишь ему, — здесь много прощают, особенно дебютанткам.

Кхм, учитывая, что у нас дебютантками называли девочек четырнадцати-пятнадцати лет, я под это определение явно не подхожу.

— По поводу же своей истории не беспокойся, я назову тебя своей воспитанницей.

— А у почтенной публики не возникнет вопросов, откуда у вас появилась воспитанница? — подозрительно уточнила я. — И где вы скрывали её столько лет?

Падре Антонио негромко рассмеялся:

— Поверь мне, дитя моё, в Лос-Анхелесе не принято задавать вопросы священникам.